Демилль Нельсон. Дочь генерала

   Синтия была поражена тем, как хорошо относились к Энн Кемпбелл другие женщины, хотя я подозревал, что некоторые видели в ней угрозу, особенно если их мужья и любовники тесно общались с ней по службе. Как Энн Кемпбелл относилась к другим женщинам, пока оставалось загадкой. Наконец я прервал молчание:
   — Давай продолжим.
   Мы снова принялись обыскивать кабинет. Нашли на полке альбом с фотографиями и стали их разглядывать. Карточки оказались сплошь семейные: генерал и миссис Кемпбелл, молодой человек, очевидно, сын, папа и дочка в штатском, многочисленные тетушки и дядюшки. Уэст-Пойнт, пикники, Рождество, День благодарения и так далее и тому подобное до отвращения, до тошноты. У меня сложилось впечатление, что этот альбом собрала для дочки любящая матушка. Он должен служить документальным свидетельством, что Кемпбеллы — самая счастливая, самая сплоченная, самая благополучная семья по эту сторону обитания Отца, Сына и Святого Духа, а снимки сделаны самой Богородицей.
   — Преснятина, — коротко отозвался я об альбоме. — Но кое о чем он говорит.
   — О чем? — спросила Синтия.
   — Мне кажется, они ненавидят друг друга.
   — Старый циник! К тому же завистливый. У нас нет такой семьи.
   Я закрыл альбом.
   — Мы скоро узнаем, что скрывается за этими сладенькими улыбками.
   Пожалуй, только сейчас до Синтии дошло, в какое омерзительное дело мы вляпались.
   — Пол... ведь нам придется допросить генерала Кемпбелла... и миссис Кемпбелл...
   — Убийство само по себе штука паршивая. А когда убийство с изнасилованием и даже предумышленное и когда отец потерпевшей — народный герой, тем безумцам, которым предстоит разобраться, чем и как жила жертва, полезно заранее знать, куда они лезут. Понятно излагаю?
   Синтия подумала и сказала:
   — Знаешь, я действительно хочу участвовать в раскрытии этого убийства. Мне кажется... как бы это выразить... мне кажется, у меня с ней много общего. Я не была с ней знакома, но чувствую, ей нелегко было в армии, где почти одни мужчины...
   — Хватит патетики, Синтия!
   — Нет, правда...
   — Постарайся быть белой женщиной.
   — "Брейк!" — так говорят судьи на ринге.
   — Теперь я помню, из-за чего мы поссорились.
   — По углам!
   Мы продолжили обыск — Синтия в одном конце комнаты, я в другом. На стенах в рамках были развешаны: диплом Уэст-Пойнта, бумаги с различных курсов, аттестат о производстве Энн Кемпбелл в офицеры, похвальные грамоты, свидетельства министерства обороны и подчиненного ему министерства сухопутных войск об участии капитана Энн Кемпбелл в кампании «Буря в пустыне», хотя в чем выразилось это участие, не уточнялось.
   Я откашлялся и спросил у Синтии:
   — Ты слышала об операции «Свихнутые мозги» во время кампании «Буря в пустыне»?
   — Что-то не припомню.
   — Какой-то умник из спецов по психологической войне придумал разбрасывать порнографические открытки на позиции иракских войск. Большинство этих бедных арабов месяцами не знали женщин. И вот им на голову сыплются кучи картинок с роскошными женскими телесами — есть от чего свихнуться. Идея понравилась, пошла наверх вплоть до комитета начальников штабов. Те дали «добро», но об этом прослышали в Саудовской Аравии и возмутились. Арабы — народ темный, не разбираются в женских прелестях. От порнухи отказались, но знающие люди уверяли, что идея была замечательная и могла сократить операцию с четырех дней до пятнадцати минут. — Я усмехнулся.
   — Поганая идея, — ледяным тоном отозвалась Синтия.
   — Теоретически я с тобой согласен, но если бы она спасла хоть одну человеческую жизнь, то была бы оправданна.
   — Средства не оправдывают цели. Ты к чему завел об этом?
   — А если идея порнобомбежки пришла в голову не какому-нибудь жеребцу, а женщине?
   — Ты имеешь в виду капитана Кемпбелл?
   — Вполне можно предположить, что идея вышла из стен здешнего Учебного центра особых операций. Мы это проверим.
   Синтия, по своему обыкновению, задумалась, потом взглянула на меня.
   — Ты ее знал? — спросила она.
   — Я о ней слышал.
   — И что же ты слышал?
   — Что всем известно. Образцовая во всех отношениях женщина, «сделана в США», пастеризована и гомогенизирована информационной службой, доставлена к двери вашего дома — свежая и годная к употреблению.
   — Ты не веришь, что она такая?
   — Не верю. Но если окажется, что я не прав, значит, я занимаюсь не своим делом и мне пора на покой.
   — Об этом могут позаботиться без тебя.
   — Скорее всего так и будет. Только, пожалуйста, подумай, при каких странных обстоятельствах Энн умерла. И не похоже, чтобы преступник напал на умную, осмотрительную, вооруженную женщину — она ведь и застрелить могла.
   Синтия кивнула и промолвила:
   — Я обдумала твои предположения. Знаешь, у многих женщин-офицеров две жизни: одна на людях — высоконравственная, другая — личная... м-м... Но я встречала женщин, порядочных в личной жизни — и одиноких, и замужних, — которые случайно оказались жертвой насилия. Бывает, что насилуют даже проституток, и тогда это не связано ни с их профессией, ни с мужиками, которых они содержат. Опять-таки чистая случайность.
   — Бывает и так, не спорю.
   — И не надо судить людей строго, Пол.
   — Я не сужу. Я не святой. А ты?
   — Зачем спрашиваешь? Должен вроде бы знать.
   Синтия подошла и положила руку на мое плечо. Это меня удивило.
   — Ну как, сумеем? Я хочу сказать — вместе раскрутим это дело?
   — Нет, мы его раскроем.
   Она ткнула пальцем мне в живот, словно точку поставила на моем высказывании, и снова отошла к письменному столу.
   Я же продолжил изучение бумаг на стене. Благодарность от американского Красного Креста за активное участие по привлечению доноров, еще одна благодарность от какой-то больницы за помощь в уходе за пострадавшими детьми, учительское удостоверение добровольной организации по ликвидации безграмотности... Где эта женщина выкраивала время для столь обширной деятельности? Ведь у нее была служба, дополнительные дежурства, обязательная общественная жизнь по месту работы да еще и личная жизнь. Может ли такое быть, размышлял я, что у этой прелестной женщины не было никакой личной жизни? Сколько можно блуждать в темноте, тыкаться как слепой котенок?
   — Нашла ее записную книжку с телефонами и адресами, — объявила Синтия.
   — Кстати, ты получила мою рождественскую открытку? Где ты сейчас обитаешь, интересно знать?
   — Брось, Пол. Твои дружки в управлении наверняка перетрясли мое досье, чтобы доложить тебе, чем я занималась последний год.
   — Ошибаешься, Синтия. Трясти досье неэтично. Это не занятие для профессионалов.
   — Прости.
   Она положила записную книжку Энн Кемпбелл в свою сумочку, подошла к автоответчику и нажала кнопку.
   Из аппарата донесся голос:
   — "Энн, это полковник Фаулер. Вас ожидают сегодня в доме генерала. Приезжайте, как только сдадите дежурство. — Полковник говорил неофициальным тоном, как бы даже по-свойски. — Миссис Кемпбелл приготовила завтрак. Впрочем, вы, наверное, сейчас спите. Будьте добры, позвоните генералу или миссис Кемпбелл, когда встанете".
   Щелчок, голос пропал.
   — Может, она сама себя убила? — сказал я. — На ее месте я так бы и сделал.
   — Ей было бы нелегко это сделать. Как-никак дочь генерала. Кто это — полковник Фаулер?
   — Думаю, адъютант начальника базы... Как тебе запись?
   — По-моему, сообщение достаточно официально. Слишком, правда, фамильярные нотки, но без особой теплоты.
   Просто выполняет поручение, звонит забывчивой дочери своего начальника. Он выше ее по званию, но она все-таки дочка его босса. А тебе?
   Я подумал и ответил:
   — Похоже, звонок подстроенный...
   — Как это? Чтобы запутать следы?
   Я снова включил автоответчик, и мы прослушали всю запись заново.
   — Мне уже черт-те что мерещится, — сказал я.
   — А может, и не мерещится...
   Я подошел к телефону, набрал номер канцелярии военной полиции. Полковник Кент был у себя, меня соединили с ним.
   — Мы все еще в доме потерпевшей, — проинформировал я. — Вы уже сообщили генералу?
   — Пока нет, не сообщил... Жду капеллана.
   — Билл, через несколько часов каждая собака будет знать о происшедшем. Пожалуйста, проинформируйте родителей погибшей. Попробуйте обойтись без бумаг с формальным соболезнованием и телеграмм.
   — Пол, мне тут дыхнуть некогда... А капеллан едет...
   — Хорошо, хорошо. Вещи из ее кабинета перевезли?
   — Все сложили в пустом ангаре на Джордан-Филдз.
   — И еще вот что. Пришлите сюда несколько грузовиков и взвод своих молодцов, таких, кто умеет работать и держать язык за зубами. Надо очистить ее дом. Вывезти все — мебель, ковры, книги, холодильники, — вплоть до электрических лампочек, сидений в туалете и еды. Предварительно пусть все сфотографируют, а в ангаре вещи расставят примерно так, как здесь.
   — Вы с ума сошли, Пол!
   — Сам знаю. Скажите своим, чтобы работали в перчатках. А эксперты пусть снимают отпечатки, как положено.
   — Зачем вам требуется разорять весь дом?
   — Билл, наша юрисдикция здесь не распространяется, а я не доверяю мидлендской полиции. Когда она сюда прибудет, изымать ей будет нечего, кроме как обои со стен. Поверьте, так будет лучше. Преступление совершено на территории закрытой военной базы. Все законно, не сомневайтесь.
   — Ничего тут законного нет.
   — Мы работаем, как я считаю нужным, полковник, иначе я выхожу из игры.
   Последовала продолжительная пауза, потом в трубке раздалось ворчание, отдаленно похожее на «о'кей».
   — Кроме того, пошлите в город офицера, пусть он договорится с телефонной компанией, чтобы они отключили ее домашний аппарат и звонки направляли по служебному номеру. Нет, лучше дайте номер ангара. Поставьте там автоответчик с новой лентой. Старую сохраните, там записано сообщение. Сделайте пометку «Улика».
   — Кто же будет звонить, если скоро газеты по всему штату растрезвонят?
   — Мало ли кто... Эксперты прибыли?
   — Да, уже на месте. И тело тоже.
   — А сержант Сент-Джон и рядовая Роббинз?
   — Отсыпаются. Я поместил их в одиночные камеры, но приказал не запирать. Хотите, чтобы я произвел аресты?
   — Нет, они не подозреваемые, но пусть посидят как свидетели, пока я не переговорю с ними.
   — У солдат тоже есть права, — буркнул Кент. — Сент-Джона жена ждет. А непосредственный начальник Роббинз думает, что она в самоволке.
   — Тогда распорядитесь сделать соответствующие звонки. Сами же они пока лишаются права общения. Как насчет досье и медицинской карты капитана Кемпбелл?
   — Все у меня.
   — Мы ничего не забыли, Билл?
   — Забыли. Кое-какие статьи конституции.
   — Не мелочитесь, полковник.
   — Вам хорошо: сегодня здесь, завтра там. А мне с Ярдли работать. Мы с ним неплохо ладим, если учесть...
   — Я же сказал: беру ответственность на себя. Если что, с меня семь шкур спустят, а не с вас.
   — Ну, смотрите... Отыскали что-нибудь интересное в доме?
   — Пока нет. А вы?
   — Прочесали местность, почти ничего, кое-какой мусор.
   — Собаки что-нибудь нашли?
   — Больше тел нет... Проводники пустили собак внутрь джипа, и оттуда они прямиком кинулись к телу. Потом собаки вернулись к джипу, пересекли дорогу и рванули мимо трибун к сортирам за деревьями. Там они потеряли след и прибежали назад. — Полковник умолк, словно собираясь с мыслями. — Мы не знаем, чей след взяли собаки — преступника или Энн. Но совершенно ясно, что кто-то из них, а может, и они оба, был в сортире. — Он снова помолчал. — У меня такое ощущение, что убийца прибыл в своей машине, но с дороги не съезжал — следов покрышек нигде нет. Он остановился тут до или после ее приезда. Они выходят из машины, он накидывается на нее, ведет на стрельбище и... Потом возвращается на дорогу...
   — С ее исподним в руках.
   — Ну да, кладет исподнее в машину, потом...
   — Потом идет в сортир, моет руки, причесывается, возвращается к машине и уезжает.
   — Именно так и могло происходить, — сказал Кент. — Но это всего лишь версия.
   — У меня другая версия: кажется, нам понадобится еще одyо хранилище для складирования версий. Шести грузовиков, пожалуй, хватит. Пошлите какую-нибудь толковую женщину-офицера, чтобы присматривала за вашими костоломами. И отправьте кого-нибудь из службы по связям с общественностью, пусть успокоят соседей, пока будут разгружать дом. Ну, пока. — Я повесил трубку.
   — У тебя аналитический ум, Пол, — промолвила Синтия.
   — Спасибо и на том.
   — Тебе бы еще сердечности, сострадания, был бы вполне хорошим человеком.
   — Я не хочу быть вполне хорошим человеком, — сказал я и спохватился: — Стой, разве я в Брюсселе был плохим парнем? Разве не угощал тебя бельгийским шоколадом?
   Она помедлила, потом ответила:
   — Да, покупал... Может, пойдем на второй этаж, пока не увезли все на Джордан-Филдз?
   — Пошли.

Глава 6

   В основной спальне царили чистота и порядок — если, конечно, не считать разбившегося флакона на полу в ванной, отчего вся комната провоняла духами. Мебель была современная, сугубо функциональная, скорее всего скандинавская. Отсутствие плавных линий изящества, ничего свидетельствующего о том, что это дамский будуар. Мне почему-то подумалось, что я не хотел бы заниматься любовью в этой обстановке. Даже берберский ковер на полу не подходил к спальне: плотно сотканный, твердый, не оставляющий следов. Зато бросались в глаза два десятка всевозможных флаконов с духами, очень дорогими, по словам Синтии, и много платьев в шкафу, за которые тоже, как она сказала, переплачено. Второй шкаф, меньшего размера, принадлежащий «ему», если бы у Энн был муж или сожитель, набит военным обмундированием на весенне-летне-осенний сезон, включая камуфляжную зеленку, походную форму, ботинки и всякие принадлежности. Но самое интересное находилось в дальнем углу шкафа — «М-16» с полным магазином и патроном в патроннике, поставленный на предохранитель, но готовый к стрельбе.
   — Автоматическая винтовка, — сказал я.
   — Выносить из расположения части запрещается, — добавила Синтия.
   — Ну и ну, — выдохнул я.
   Мы продолжали поиски. Я перебирал ящик с бельем.
   — Ты там уже смотрел, Пол. Странный интерес у тебя, — заметила Синтия.
   — Ищу ее выпускное кольцо из Уэст-Пойнта. Его нет ни у нее на пальце, ни в шкатулке с драгоценностями.
   — Кольцо снято. Я заметила светлый ободок на пальце.
   Я задвинул ящик.
   — Держи меня в курсе.
   — Ты тоже, — огрызнулась Синтия.
   Белоснежная ванная комната была идеально чистой. Все как положено по инструкции: ни соринки, ни волоска.
   Мы открыли аптечку, но ничего необычного там не обнаружили: ни рецептов, ни мужских бритвенных принадлежностей, только одна зубная щетка и самое сильное лекарство — аспирин.
   — Какие из этого следуют выводы? — спросил я Синтию.
   — Ипохондрией не страдала, не пользовалась кремами, волосы не подкрашивала, противозачаточные средства держит где-то в другом месте.
   — Может быть, она велела своим мужчинам пользоваться резинками. Ты, наверное, слышала, что резинки снова входят в моду. Люди боятся заразиться. Теперь полагается прокипятить партнера, прежде чем спать с ним.
   Синтия пропустила мимо ушей мое тонкое наблюдение и сказала:
   — Может быть, у нее не было мужчины.
   — Я не подумал об этом. Неужели такое бывает?
   — Бывает, еще как бывает.
   — А что, если она была... как сейчас говорят? Голубая? Лесбиянка? Как правильно сказать?
   — Тебе-то что?
   — Для отчета пригодится. Не хочу связываться с феминистками.
   — Тебе не надоело изгаляться?
   Мы закончили осмотр ванной комнаты, и Синтия сказала:
   — Загляни в гостевую спальню.
   Через коридор наверху мы прошли в небольшую комнату. Я не ожидал засады, но Синтия, вытащив пистолет, прикрывала меня, пока я пополз под двуспальную кровать. Помимо кровати в комнате стояли платяной шкаф и тумбочка с лампой. Открытая дверь вела в ванную — она была такая чистая, словно ей никогда не пользовались, В гостевой спальне, похоже, никогда не было гостей.
   Синтия откинула покрывало с постели. Под ним был голый матрас.
   — Здесь никто не спит.
   — Да, не заметно.
   Один за другим я выдвигал ящики из шкафа. Ничего.
   Вдруг Синтия кивком показала на большие двойные двери на дальней стене комнаты, которые я не заметил. Прыгнув к стене, я толчком ноги распахнул дверь. За дверями вспыхнул свет. Синтия присела, обеими руками направив туда пистолет. Через секунду или две мы приблизились к дверям — это оказалось просторным стенным шкафом из кедрового дерева. В нем пахло дешевым одеколоном, которым когда-то я отпугивал комаров и женщин. На двух длинных перекладинах висела, укутанная в мешки, женская одежда для любого климата на земле и всевозможное военное обмундирование: уэст-пойнтские куртка и юбка, походные комплекты для пустынь и для Арктики, белая парадная форма, синяя — для столовки, вечерняя — для приемов, словом, все то, что надеваешь раз в год по обещанию. Плюс ко всему — уэст-пойнтский кортик. На полке сверху лежали соответствующие головные уборы, на полу — соответствующая обувь.
   — Она была примерным солдатом, — сказал я. — Равно готовая к балу и к бою в джунглях.
   — А разве у тебя шкаф с обмундированием не так же выглядит?
   — Мой шкаф выглядит как на третий день распродажи по сниженным ценам.
   В действительности шкаф выглядел еще хуже. У меня упорядоченный ум, но на этом моя аккуратность кончается. У капитана Кемпбелл внешне все было упорядочено, организовано, выстроено и вычищено до блеска. Тогда, может быть, у нее в душе был хаос? Не знаю. Она решительно не давалась в руки.
   Мы оставили гостевую спальню. Спускаясь по лестнице, я сказал Синтии:
   — До работы в УРП я улик под собственным носом не видел.
   — А сейчас?
   — А сейчас они мне на каждом шагу чудятся. Даже отсутствие улик — это тоже улика.
   — Вот как? Нет, я до этого еще не доросла. Отдает дзен-буддизмом.
   — Скорее, Шерлоком Холмсом. Помнишь: собака, которая не лаяла ночью. — Мы вошли в кухню. — Почему она не лаяла?
   — Она сдохла.
   К новому напарнику притираться трудно. Не люблю молодых подхалимов, которые тебе в рот смотрят. Но и умников не люблю. Я в таком возрасте и звании, когда пользуешься заслуженным уважением, но при всем самомнении иногда смотришь на вещи реально.
   Мы с Синтией молча разглядывали запертую дверь, ведущую на цокольный этаж. Но я неожиданно завел речь не о двери, а о жизни.
   — Жена у меня по всему дому оставляла улики, — сказал я.
   Синтия молчала.
   — Но я их не замечал.
   — Замечал, замечал.
   — М-м... Только потом, задним числом понял, что замечал. Когда человек молод, он тупой и словно запеленутый. Занят только собой, других не понимает или понимает плохо. Тебя еще мало обманывали, тебе еще мало лгали. И нет той дозы цинизма и подозрительности, которые нужны хорошему сыщику.
   — Пол, хороший сыщик должен уметь отделять профессиональную работу от личной жизни. Я лично не хотела бы иметь такого мужа, который шпионит за мной.
   — Наверное, не хотела бы, если принять во внимание твое прошлое.
   — Катись ты...
   Один-ноль в пользу Пола. Я откинул запор на двери.
   — Твоя очередь.
   — Ладно. Жаль, что у тебя нет пистолета. — Синтия подала мне свой «смит-вессон» и отворила дверь.
   — Может, взять «М-16» наверху?
   — Не полагайтесь на оружие, которое вы не опробовали. Так инструкция говорит. Давай окликни их, а после прикрывай меня.
   Я сунулся в дверь и крикнул:
   — Эй, мы из полиции! Поднимайтесь по одному, руки за голову!
   «Руки за голову!» — это совершенный вариант прежнего оклика «Руки вверх!», и, если вдуматься, в нем больше смысла.
   На мой оклик никто не отозвался. Синтии надо было спускаться самой. Она тихо попросила:
   — Не зажигай свет. Я засяду справа от лестницы. Выжди пять секунд.
   — Даю тебе одну секунду.
   Я огляделся, ища что-нибудь такое, что можно кинуть вниз, увидел тостер, но Синтия уже прыжками сбегала по лестнице, ее ноги едва касались ступеней. Вот она повернула вправо и пропала из виду. Я последовал за ней, взял от лестницы влево и присел с пистолетом в руках, вглядываясь в темноту. Мы выждали секунд десять, потом я крикнул:
   — Эд, Джон, прикрывайте нас! — Мне до смерти хотелось, чтобы Эд и Джон в самом деле были рядом, но, как сказала бы капитан Кемпбелл, «пусть противник поверит в воображаемые батальоны».
   Теперь, рассуждал я, если здесь кто-нибудь есть, то он или они должны уже дрожать от страха.
   Нарушая мой приказ соблюдать осторожность, Синтия уже поднялась бочком по лестнице и повернула выключатель. Замигали флуоресцентные лампы на потолке, и все открытое обширное помещение залило холодным белым светом, который ассоциировался у меня со всякими неприятными заведениями.
   Синтия спустилась, и мы осмотрелись. Это было обычное подвальное помещение со стандартным набором бытовой техники и приспособлений: стиральная машина, сушка, верстак, отопительная система, устройство для кондиционирования воздуха, разные ящики. Пол и стены были бетонные, и поверху шли бетонные балки, электропровода, водопроводные трубы.
   Мы внимательно осмотрели верстак и полутемные углы, но ничего не обнаружили, кроме того, что у Энн Кемпбелл было обилие всевозможного спортивного инвентаря. Стена справа от верстака представляла дырчатую деревянную панель от пола до потолка, из которой торчали привинченные крюки и колья с проволочными подвесками различных размеров и форм. Тут висели лыжи, теннисные ракетки, в растяжках ракетки для сквоша и бадминтона, бейсбольная бита, снаряжение для подводного плавания — всего не перечесть. Все в определенном порядке, как в спортивном клубе. Кроме того, к панели был привинчен большой рекламный щит высотой примерно в шесть футов с увеличенной фотографией Энн Кемпбелл в полный рост, в боевой форме и с полным походным снаряжением, на ремне под правой рукой «М-16», к уху прикреплен радиотелефон. Энн изучает топографическую карту и сверяет время по часам. Лицо ее вымазано маскировочной краской, но только евнух не заметил бы на этой картинке неуловимую печать сексуальности. Надпись в верхней части щита гласила: «Пора распоряжаться собственной жизнью». Внизу другая надпись: «Сегодня же зайди на призывной пункт». А вот то, о чем умолчали надписи: «Обещаем тесное общение с лицами противоположного пола, здоровый совместный сон в лесу, купание в реке и прочие интимные забавы на природе, и все это там, где ни у кого вроде бы нет личной жизни».
   Вероятно, я читал на этом фото свои собственные эротические фантазии, но умники из рекламной службы, которые придумали эту картинку, знали, что будет происходить в моем грязном воображении.
   Кивнув на щит, я спросил у Синтии:
   — Что ты об этом думаешь?
   Она пожала плечами:
   — Нормальное объявление.
   — Не улавливаешь скрытой сексуальной идеи?
   — Не улавливаю. В чем это конкретно выражается?
   — Конкретно ни в чем. Это действует на подсознание.
   — Попробуй описать.
   Я чувствовал, что меня вот-вот поймают на крючок.
   — Женщина с автоматом. У автомата ствол. Ствол как бы заменяет пенис. Карта и часы указывают на подспудное желание полового акта, но на ее собственных условиях — то есть там и тогда, где и когда ей захочется. По радиотелефону она ведет переговоры с мужчиной, сообщает свои координаты, говорит, что дает ему пятнадцать минут на то, чтобы он отыскал ее.
   Синтия посмотрела на свои часы, сказала:
   — Я думаю, нам пора двигать.
   — Пора.
   Мы начали подниматься по лестнице, но тут я непроизвольно оглянулся и сказал:
   — Мне кажется, мы что-то пропустили.
   Мы не сговариваясь кинулись к панели, единственному месту в подвале, где не виднелась бетонная стена фундамента. Я постучал по ней, нажал плечом, но она не поддавалась, так как была прибита к массивной раме. На верстаке я нашел шило и сунул его в свободное отверстие в панели. Через пару дюймов шило наткнулось на что-то твердое.
   Я нажал посильнее, и оно пошло легко, видно, через что-то мягкое.
   — Смотри, стена-то ложная. Никакой перегородки нет.
   Синтия ничего не ответила. Она стояла перед вербовочным щитом. Потом подсунула под его раму пальцы и рванула на себя. Щит повернулся на невидимых петлях, открыв нам темное помещение. Мы стояли с Синтией рядом, освещаемые сзади мертвенно-белым светом флуоресцентных ламп.
   Прошло несколько секунд. Нас не изрешетил град пуль. Мои глаза привыкли к темноте, и я различил в комнате кое-какие предметы, очевидно мебель. Потом увидел светящийся циферблат часов. Я прикинул: комната была футов пятнадцать в ширину и сорок — пятьдесят в длину, то есть тянулась от фасада коттеджа до задней стены.
   Я отдал Синтии ее пистолет и стал шарить по стене, пытаясь нащупать выключатель.
   — Так вот где Кемпбеллы держат, вероятно, свою свихнувшуюся доченьку, — сказал я.
   Щелкнул выключатель, и комнату осветила настольная лампа. Краем глаза я видел, что Синтия изготовилась к стрельбе, и осторожно шагнул вперед. Встав на колени, я заглянул под кровать — ничего. Потом обошел комнату, открыл шкаф, затем небольшую ванную.