Первое, революционно-освободительная война – политическая война, целью которой является захват власти в государстве с помощью вооруженной борьбы. США же с самого начала и до конца пользовались почти исключительно военными средствами. На бюрократическом уровне война велась не под эгидой государственного департамента (и не группой представителей этого органа), а Министерством обороны и ОКНШ. На уровне внимания руководства, в плане освещения в СМИ и в том, что касается финансовой стороны, главными и определяющими являлись оружие и боевые действия.
   Неспособность Соединенных Штатов понять приоритетность политической составляющей в конфликте отражается в истории программы умиротворения, самого важного из доступных американскому правительству политических средств. Несмотря на это, пацификацию “футболили” от одного ведомства к другому с самого начала шестидесятых и до 1967-го, когда Комер вдохнул в нее жизнь. Даже и тогда она оставалась побочным дитятей, а любимыми чадами Сайгона и Вашингтона являлись крупные наземные операции и “ROLLING THUNDER”.
   На протяжении всей войны Соединенные Штаты мало задумывались над политическими, экономическими и психологическими последствиями их военных операций. Никто не обращал внимания на гибель мирного населения, ненужные разрушения, а между тем и то и другое производило негативный политический эффект. Почти никто не пытался внушить бойцам АРВ суть их политической миссии и объяснить, что они должны оказывать помощь и поддержку южновьетнамскому народу.
   И наконец, США никогда не действовали в соответствии с тем принципом, что для одержания политической победы в войне в Южном Вьетнаме необходимо коренным образом реформировать правительство страны. Ну, разумеется, американцы постоянно говорили о важности преобразований, без которых руководство не сможет заручиться поддержкой народа, но, когда правители делали по-своему, мы ничего не предпринимали.
   Вторая отличительная черта революционно-освободительной войны – тотальность. Цель ее победа и только победа – никакой половинчатости. Ведут такую войну весь народ и все службы и ведомства, контролируемые революционерами. Силы людей мобилизуются, сами они проходят жесткую психологическую обработку, и из них выжимается все, что нужно для революционно-освободительной войны, по максимуму. В результате северовьетнамцы и Вьет-конг несли огромные потери, не останавливаясь ни перед чем. Любое западное общество пришло бы в ужас, если бы на его долю выпали такие испытания, но коммунисты выносили все. Для них действительно “ничто не могло заменить победы”.
   Политбюро ЦК ПТВ жертвовало всем ради главного, все, что делала страна, сливалось в единое усилие, направленное на достижение одной конечной цели. Труонг Нгу Танг, бывший одно время министром юстиции в ВРП, так описывает “тотальность” усилий народа: “Каждая вооруженная акция, любая демонстрация, любой пропагандистский призыв рассматривался как часть единого целого. Каждое такое действие имело последствия, превышающие видимые результаты”‹6›. Если северовьетнамцы задействовали войска, то все, которые у них имелись. Во время Пасхального наступления 1972 года они бросили в бой все дивизии (кроме одной) и все отдельные полки (за исключением четырех). Так же на полную катушку они выкладывались и на переговорах. Они разглагольствовали, льстили, лили слезы, грозили, отмалчивались, пытались ловчить с переводом и даже заболевали, только чтобы получить устраивавшее их соглашение, и, в конце концов, своего добились.
   Со своей стороны США вели себя нерешительно и непоследовательно. Вместо того чтобы сразу сделать ставку на “победу” и добиваться своего всеми способами, американское руководство витало в облаках каких-то “ограниченных задач”, что никак не назовешь прямой дорогой к завершению войны на условиях, приемлемых для нашей страны. Фактически Джонсон нарочно старался вести войну так, чтобы не поднимать на нее американский народ, не требуя жертв от нации в целом. Это, конечно, не срабатывало. Дин Раек как-то заметил: “Нельзя вести горячую войну с холодной кровью”.
   Мы всегда задействовали нашу мощнейшую военную машину по кусочкам, никогда не используя разом больше одного. Мы не объявили мобилизации и не нанесли Северному Вьетнаму удар в самое уязвимое место – по дамбам на Красной реке. Под давлением пацифистов, а в конечном счете и конгресса наши переговорщики пункт за пунктом сдавали Ле Дук Тхо позиции на переговорах, а под занавес сдали и сам Южный Вьетнам.
   Третье, поставить заслон на пути тех, кто ведет революционно-освободительную войну, можно, только собрав в кулак все силы, чего США не могли сделать ни в Вашингтоне, ни во Вьетнаме. Война никогда не являлась для Соединенных Штатов единственной и единой войной, у них всегда было несколько “фронтов”, где каждое управление или служба действовали по своему усмотрению, не всегда обращая внимание на то, что делается на других. Рейды американской авиации в Северный Вьетнам мешали реализации программы “MARIGOLD”, сводя на нет усилия дипломатов, пытавшихся преуспеть на поле переговоров. Между программой умиротворения и военными операциями на суше никогда не было настоящего взаимодействия. Битва за “умы и сердца” американского народа никогда не рассматривалась как важнейшая составляющая, неотъемлемая часть единого процесса с войной на поле боя. Роберт Комер, работавший в Вашингтоне и в Сайгоне, писал: “Кто отвечал за регулирование конфликтов во Вьетнамской войне? Бюрократический факт состоит в том, что на уровне ниже президентского – все и никто”‹7›.
   Существовало несколько причин разбросанности усилий Вашингтона. Администрация Джонсона сползала в войну постепенно. Долгое время война как бы “шла своим чередом”, что предполагало реакцию на возникающие проблемы (по мере их возникновения) и не подразумевало взгляда в будущее, с тем чтобы определить, какого рода задачи предстоит решать потом, и подготовиться к их решению. Джонсон сознательно не хотел “беспокоить” американский народ. Понадобилось Новогоднее наступление 1968-го, чтобы заставить Вашингтон понять: ситуация требует радикальной смены подходов к проблеме. Когда же Тет пробудил Вашингтон от спячки, там вместо того, чтобы сосредоточить все усилия на эскалации конфликта, сплочения всех усилий для достижении как можно более быстрого результата, начали психологическое отступление.
   Самым большим врагом единства выступала “удельная система” внутри администрации Джонсона. Достигнуть объединения усилий было бы возможно только путем удаления бюрократических перегородок и отмены ведомственных прерогатив по всей линии руководства. Для концентрации ресурсов нации следовало бы создать специальные комитеты и комиссии, наделенные особыми полномочиями. Но такая реорганизация поломала бы традиционные приводные механизмы власти и пирамиду субординации, что едва ли приветствовалось бы как гражданскими, так и военными чиновниками. Подобное “вырывание корней” пугало и администрацию Джонсона, и правительство Никсона. В результате сама бюрократическая система “разжижала” усилия, сталкивала лбами руководителей разных ведомств и служб и никак не способствовала оказанию достойного противодействия стратегии революционно-освободительной войны.
   Президент Никсон попробовал изменить ситуацию, сосредоточив право принимать решение в своих руках и в руках Генри Киссинджера. Хотя такой подход помог объединить усилия, он также имел свои конструктивные недостатки, поскольку перегружал службы советника по вопросам национальной безопасности и Совета государственной безопасности, в то время как оба эти органа не являлись исполнительными. Сверхцентрализация приводила и к тому, что президент оказывался как бы в изоляции и не в полной мере получал советы и информацию, которую могли бы предоставить военные, сотрудники внешнеполитических ведомств и разведок. И наконец, нехватка персонала и отстранение исполнительных органов от процесса принятия решений осложняли точную реализацию указаний президента.
   “Дисперсионный” подход Вашингтона зеркальным образом отражался на том, как американцы действовали во Вьетнаме. США вели там три “подвойны”, не координируя действий. КОМКОВПЮВ руководил сухопутными операциями, ГЛАВКОМТИХ отдавал приказания авиации, дислоцированной за пределами Вьетнама (дополнительный вклад вносило Командование стратегической авиации, которому подчинялись бомбардировщики В-52). Пацификация, номинально проводившаяся под эгидой КОМКОВПЮВ, на практике являлась обособленной вотчиной Боба Комера, а позднее Билла Колби. Министр ВВС, а позднее министр обороны Гарольд Браун как-то заявил: “Вот уж точно, в американской истории едва ли найдешь что-нибудь столь же запутанное, чем командная цепочка американцев во Вьетнаме”‹8›. Несмотря на тенденцию к гиперболизации, Браун недалек от истины.
   Сходным же образом распыляли усилия южновьетнамцы. Реализацией программы умиротворения ведала кучка архаичных министерств, возглавляемых сребролюбивыми и лукавыми чиновниками, военными операциями номинально руководил Объединенный генштаб, но на деле – сам президент Тхиеу и командиры корпусов.
   Проблемы создания союзного командования уже обсуждались. Иметь такой орган было бы желательно, но не обязательно. А вот что было необходимо и чем, как говорится, и “не пахло”, так это Верховным военным советом, состоявшим из самых высокопоставленных представителей всех союзнических министерств и ведомств (возможно, даже глав государств). Такой орган мог бы направлять и координировать военные, политические, психологические и экономические усилия, направленные на одно – поражение коммунистов в их революционно-освободительной войне. Хотя создание такого совета оказалось бы сопряжено с колоссальнейшими сложностями, задача стоила принесения подобной жертвы.
   Если уж США не создали Верховный военный совет, им следовало бы назначить “проконсула” в Южный Вьетнам (идея сэра Роберта Томпсона), обладавшего властью над всеми ведомствами и службами, действовавшими в Южном Вьетнаме. Им могла бы стать какая-то очень и очень авторитетная фигура. Мэттью Риджуэй, например, Максвелл Тейлор или Эрл Уилер. Справедливости ради надо заметить, что администрация Джонсона попыталась это проделать, назначив генерала Максвелла Тейлора послом в Южный Вьетнам в июне 1964 года. В письме, написанном в момент вступления Тейлора в должность, президент дал ему власть направлять действия всех работавших в стране служб, включая американских военных. Тейлор отказался от предоставленных ему полномочий, считая, что это приведет к трениям с ГЛАВКОМТИХ и ОКНШ и вынудит Вест-морленда (как КОМКОВПЮВ) служить двум господам. Когда в 1965-м к исполнению обязанностей посла приступил Генри Кэбот Лодж, администрация наделила его той же властью, от которой он также отказался. К сожалению, президент Джонсон позволил идее благополучно скончаться.
   Четвертая характеристика революционно-освободительной войны – введение в заблуждение. Двусмысленные заявления и дезинформация, служащие для того, чтобы сбить с толку противника. Тот, кто хочет победить врага, ведущего революционно-освободительную войну, должен устранить все недомолвки, развеять любую ложь. США ничего подобного не сделали. Их лидеры принимали самую настоящую агрессию Севера на Юге за “восстание южных вьетнамцев”, стремившихся к “освобождению”, и делали упор на борьбе с Вьетконгом в самом Южном Вьетнаме, вместо того чтобы ответить Северному Вьетнаму агрессией на агрессию. До тех пор пока кресло президента не занял Никсон, Соединенные Штаты продолжали пребывать в посеянном северными вьетнамцами заблуждении относительно того, что Камбоджа и Лаос – нейтральные государства и потому их территории не могут быть подвергнуты ударам американских сухопутных войск, а в случае Камбоджи также и бомбардировкам с воздуха. Когда Никсон приказал атаковать северовьетнамские войска в Камбодже и в Лаосе, даже советники у себя дома, введенные в заблуждение (возможно ли?) сотворенным коммунистами мифом, обвинили президента в эскалации войны. И никто из тех, кто бросал Никсону упреки, словно бы не замечал, что Северный Вьетнам использовал территории этих двух государств отнюдь не в мирных целях, причем уже за много лет до того, как американцы предприняли свои рейды.
   Еще одним примером пускания тумана в глаза являются так называемые “соглашения”, будто бы достигнутые между северными вьетнамцами и администрацией Джонсона, когда в 1968-м США перестали бомбить Север выше 19-й параллели. Северный Вьетнам согласился не использовать ДМЗ в военных целях, не проводить крупномасштабных операций в Южном Вьетнаме, не обстреливать города и разрешить полеты самолетов-разведчиков над своей территорией. По настоянию коммунистов “соглашения” не фиксировались письменно и исправно нарушались Северным Вьетнамом. Когда же американские представители на мирных переговорах пеняли коммунистам на нарушения, те, не моргнув глазом, отвечали, что никаких “соглашений” не было.
   Но США не только “глотали” двусмысленности, скармливаемые им коммунистами, а и плодили собственные. Так, мы называли американские воздушные удары “защитными мерами”, а вторжение в Камбоджу “вхождением”. Самой большой “липой” являлась тем не менее резолюция по Тонкинскому заливу. Хотя документ этот одобрило подавляющее большинство парламентариев, ни один из голосовавших за него конгрессменов не понимал его истинного значения. Смысл резолюции чем дальше, тем все больше сбивал с толку не только само руководство США, но и американский народ. Война как будто бы не являлась войной, она была чем-то еще, чем-то другим, и никому не хотелось отвечать на призывы столь невнятного голоса трубы.
   Пятым неотъемлемым качеством революционно-освободительной войны является ее затяжной характер. Это свойство всегда работает, особенно против демократических стран. Таким образом, очень важно по возможности сократить ее продолжительность. США никогда не пытались сделать ничего подобного. Как раз напротив, они приняли на вооружение концепцию, которая вернее всего могла затянуть конфликт, – стратегию ограниченной войны.
   Теория “ограниченной войны” – порождение умов ученых теоретиков, которые считали, что войну можно вести ограниченными средствами, добиваясь ограниченных целей. Суть ее в том, чтобы “искусным образом применять силы по всему спектру… заставляя противника договариваться через посредство градуированных военных ответов…”‹9›. Подобный “градуализм” как нельзя лучше играл на руку Зиапу и его стратегии революционно-освободительной войны. Северовьетнамский главком хотел затянуть конфликт, поскольку это позволяло ему наращивать силы и воздействовать на волю противника.
   Концепция ограниченной войны создавала США во Вьетнаме и другие проблемы. “Сигналы”, которые “ограниченные воины” посылали Политбюро ЦК ПТВ, как правило, им не воспринимались или приводили к реакции, диаметрально противоположной ожидаемой, расценивались преимущественно как признак слабости и нерешительности. Наверное, хуже всего в ограниченной войне было то, что она вводила в заблуждение не только северовьетнамцев, но в конечном счете сбивала с толку и американский народ. Слабенькие “сигналы” и ненаправленное применение военной силы создавали у американцев ощущение, что правительство относится к войне несерьезно и само не очень хорошо знает, чего хочет. Более того, год за годом война шла, а прогресса не наблюдалось, что создавало у людей ощущение того, что победа вообще недостижима, а значит, все необходимо прекратить.
   И наконец, революционно-освободительная война – меняющаяся война, состоящая из различных этапов, на каждом из которых к ней требуется особый подход. Соответственно, на каждой ступени надлежит принимать разные контрмеры, чего совершенно не понимали американцы, и это доказывают действия США и Южного Вьетнама на протяжении всего конфликта. В конце пятидесятых и в начале шестидесятых революционно-освободительная война находилась в фазе I, вследствие чего ПЮВ имело дело с коммунистическими повстанцами. Вместе с тем в этот период американские советники и южновьетнамские руководители создавали и готовили полки и дивизии, снабженные тяжелым снаряжением и предназначенные в первую очередь для отражения атак войск Северного Вьетнама. В действительности же на тот момент ПЮВ требовались небольшие формирования легковооруженной пехоты, способной вести боевые действия против партизан. Но важнее всего было сконцентрировать усилия на том, чтобы одержать победу в политической борьбе.
   Когда же революционно-освободительная война вступила во вторую фазу, возникла потребность в войсках, которые могли бы, с одной стороны, бороться с партизанами, а с другой – противостоять противнику в правильной войне на поле боя. Но и тут командование АРВ продолжало делать упор на свои тяжелые, неповоротливые и неспособные вести подвижную войну дивизии, одинаково плохо отражавшие как налеты партизан, так и нападения крупных регулярных войсковых частей противника. В результате в 1964-м Южный Вьетнам практически проиграл войну. Даже и тогда, когда американцы “взяли на себя заботы” о частях Главных сил АСВ и ВК, предоставив АРВ возможность бороться с партизанами, структура южновьетнамских войск не претерпела модернизации.
   В 1968 и 1969 гг., когда АСВ вернулась к методам партизанской войны, американцы подкорректировали тактику в соответствии с произошедшими изменениями, тактика же АРВ, равно как и ее структурная организация, остались прежними. В 1970-м, когда США начали активно выводить войска, ни руководство АРВ, ни американские советники не смогли или не захотели превратить дивизии Южного Вьетнама в современные, способные вести маневренную войну силы.
   Но одержать победу в революционно-освободительной войне посредством лишь одной своевременной реорганизации армии нельзя. Необходимо корректировать стратегию, тактику, менять вооружение, переориентировать работу разведслужб. Принятая Тхиеу в 1973 – 1974 гг. стратегия, направленная на то, чтобы не сдавать противнику ни метра территории, имела бы смысл в борьбе с повстанцами. В условия, когда противником выступали мощные, хорошо организованные регулярные силы, она оказалась самоубийственной. Тхиеу не понимал, что революционно-освободительная война давным-давно перешла в последнюю фазу.
   Тяжелое вооружение – артиллерия, танки и реактивная авиация – по большей части малоэффективно в борьбе с партизанами, но совершенно необходимо в войне с регулярными войсками противника. Поскольку по мере перехода революционно-освободительной войны из одной фазы в другую меняется стратегия, тактика и вооружение, соответственно, должны меняться и подготовка личного состава, и методы сбора разведывательной информации, и задачи разведслужб. Тут вновь уместно повторить слова Клаузевица о том, что, “отправляясь на войну”, нужно знать, что это за война.
   Наконец, существует еще один очень важный аспект революционно-освободительной войны, заслуживающий отдельного внимания, – программа дич ван, с помощью которой северные вьетнамцы стремились лишить военный курс правительства США поддержки американского народа. Сама по себе программа оказалась по большей части неэффективной, но достигла успехов за счет помощи невольных союзников коммунистов в Соединенных Штатах. Но и без дич ван вся стратегия Зиапа после Новогоднего наступления 1968-го ориентировалась на достижение главной цели. Затягивание войны и переговоров, пропаганда, пускание пыли в глаза, боевые операции, увеличивавшие потери среди личного состава американского контингента, все это служило только одной задаче – парализовать волю противника к продолжению борьбы.
   Умение использовать в своих целях наиболее уязвимое место противника поставило Во Нгуен Зиапа в один ряд с самыми лучшими стратегами. После 1968-го он избегал лобовых нападений на американцев во Вьетнаме, используя то, что Б. X. Лидделл Харт, величайший теоретик войны двадцатого столетия, назвал непрямым подходом, для атаки на волю народа Соединенных Штатов. В результате Зиап перенес войну с рисовых полей Вьетнама на улицы американских городов – классический пример непрямого подхода. Таким образом, американскому руководству приходилось выбирать из двух зол. Если лидеры США ужесточают военные действия, они теряют поддержку народа, а если, идя на поводу у пацифистов, сворачивают активность боевых действий, то лишаются шанса победить на поле боя. Любая попытка идти в фарватере или лавировать (что делал Никсон) между Сциллой и Харибдой в конечном итоге гарантированно приводит к поражению – настоящий стратегический триумф бывшего школьного учителя.
   Но лаврами своими Зиап во многом обязан ситуации, сложившейся в США в конце шестидесятых и начале семидесятых годов. Причиной того, почему американскому руководству не удалось мобилизовать народ на поддержку войны, служит непонимание в среде интеллектуалов и отсутствие согласия между ними, в СМИ и в политической элите страны. С конца пятидесятых в Америке существовал раскол во мнениях относительно того, какие цели страна должна преследовать во внешней политике и какое место в достижении этих целей надлежит играть вооруженным силам. Недостаток единства усугублялся идеологическими расхождениями, теоретическими пристрастиями и личными амбициями. Во время войны трещина стала шире, особенно после избрания республиканца Никсона, которое развязало руки либералам в демократической партии, прежде вынужденным отмалчиваться или поддерживать Линдона Джонсона в его войне. В конечном итоге пропасть стала такой глубокой, что антивоенное лобби в конгрессе превратилось в самого могущественного союзника Политбюро ЦК ПТВ.
   Но парламентарии в общем лишь отражали точку зрения американского народа, который на исходе 1968-го уже не хотел продолжения войны. Виноваты тут руководители, особенно президент Джонсон, который не выполнил главной работы – не объяснил людям, зачем США пришли во Вьетнам, что они там делают и какими средствами собираются достичь поставленных целей. В довершение всего администрация Джонсона столкнулась с “кризисом доверия”, хотя вовсе не собиралась врать народу. Получилось так потому, что президент и его окружение не понимали диалектики революционно-освободительной войны. Администрация твердила о явных успехах, а в то же время все эти достижения не оказывали решающего влияния на течение войны.
   Администрации Джонсона следовало добиться от конгресса принятия не резолюции по Тонкинскому заливу, а акта, которым бы признавалось, что США находятся в состоянии войны с Северным Вьетнамом и Вьетконгом. В этом случае и парламент, и через него народ стали бы соучастниками процесса, тогда бы заработали законы, положения и исполнительные акты, необходимые при ведении войны (цензура, например). По международным законам, США тоже получили бы определенные права как воюющая сторона. Объявление войны развеяло бы атмосферу двусмысленности. Если бы конгресс не захотел объявлять войну, президент бы знал, что народ не поддерживает его политику во Вьетнаме, а значит, победить невозможно. Тогда бы ему пришлось отказываться от ведения боевых действий и предпринимать какие-то другие шаги.
   Немало потрудились для того, чтобы лишить президента поддержки и СМИ, которые когда намеренно, но по большей части неумышленно искажали истинное положение дел во Вьетнаме. В конце концов, СМИ разбирались в тонкостях революционно-освободительной войны еще хуже, чем руководство США. Чем дальше, тем все в худшую сторону менялось отношение телевизионщиков и прессы к РВ, а поскольку США поддерживали правительство этой страны, то СМИ выступали также и против руководства собственного государства. В большинстве случаев, сами того не подозревая, журналисты помогали Зиапу в выполнении его программы дич вал.
   Наиболее солидный вклад внесло, конечно, телевидение. Когда дым и кровь сражений вломились с телеэкранов в мирные жилища американцев, граждане Америки оцепенели от ужаса. Джонсон и Никсон никак не могли понять ту истину, что в их эпоху “контроль за информацией, в том числе и визуальной, является необходимым средством для того, чтобы удержаться у власти”‹10›. Правительство Соединенных Штатов так и не осознало со всей ясностью, что умы и души американского народа становятся важным полем битвы и сама нация нуждается в защите от вражеского воздействия в такой же мере, как и ее воюющие вооруженные силы. Следовало бы по возможности ввести добровольную цензуру, если же пришлось бы прибегнуть к принудительной цензуре, то вводить ее надлежало не только во Вьетнаме, но и в Соединенных Штатах.
   И наконец, немалым по значению фактором, разъедавшим стремление американцев к победе, стал рост военных потерь во Вьетнаме. В 1983-м профессор Лоуренс У. Личти сказал: “Уровень поддержки войны населением обратно пропорционален количеству погибших в ней людей. То, что все больше американцев стало возвращаться домой в гробах, более, чем что-либо другое, способствовало изменению взглядов граждан на происходящее во Вьетнаме”‹11›. Это мнение подтверждается выводами другого ученого, изучавшего также и проблемы Корейской войны. Дэниэл Халлин, цитируя Джона Э. Мюллера, пишет: “…общественная поддержка более короткой и менее кровопролитной ограниченной войны в Корее также снизилась в связи с ростом потерь, несмотря на тот факт, что телевидение тогда еще находилось в зачаточном состоянии, действовала жестокая цензура, а этика журналистов, освещавших боевые действия, была весьма строгой и вполне соответствовала традициям Второй мировой войны”‹12›. Вот самый убедительный аргумент в пользу короткой и решительной войны.