Дивайн Тия. Жажда наслаждений

   Он был в ее руках, она ощущала ими всю его силу. Он был целиком в ее власти, когда она обхватила обеими руками его окаменевший ствол и начала его ласкать.
   …Быстрее, быстрее, быстрее…
   Она сжимала его, гладила, возбуждала и не переставала удивляться, насколько высоко может подняться мужской член. Она была уверена в своей победе. Она заставит его кончить, извергнуться фонтаном до потолка, жестоко, иссушающе. Его семени будет так много, что горничные станут оттирать его со стен в течение нескольких дней.
   — Вниз…
   Она почувствовала, как на ее голову легла его рука и начала давить вниз, принуждая стать на колени, ближе к головке его члена.
   — Возьми его в рот…
   — Выполняй. Я тебе говорил — я не трачу свое семя попусту…
   Натиск его рук усилился, и она прикоснулась губами к нежному и желанному отверстию, в котором сверкала капля его эякулята. Он на жал еще сильнее, она разомкнула губы и взяла головку его пениса в рот.
   По его стону она поняла все. Ее губы сомкнулись на его уздечке, и она втянула в себя головку, помогая языком.
   Только один дюйм. Почему бы не отомстить ему?
   Она выпустила головку изо рта, зажав губами только самый кончик, затем опять всосала ее внутрь. Именно так. Она сжимала ее, сосала, опять сжимала и снова сосала. Только один дюйм. Мучила его.
   Мучила себя…
   Внутрь и наружу, сжимала и сосала, сжимала и сосала…
   Внутрь и наружу…
   Она почувствовала, как напряглось его тело, и она еще плотнее сжала губы на его головке, рыча, как щенок с костью, не желая расставаться с соблазнительным кончиком.
   — Открой шире рот…
   Теперь он был доведен до отчаяния. Ей было интересно узнать, что же он станет делать, он, не тратящий попусту своего семени. Он целиком был в ее власти, ей принадлежала вся длина его члена до последней доли дюйма, и ей очень нравилось ощущение власти над ним.
   — Открой рот…
   Он действительно изможден, с сочувствием подумала она. У нее самой отняло очень много сил продолжительное сосание с прежней энергией. И он становился все более раздраженным. Он хотел кончить, и она решила, что теперь, когда она разобралась, где находится источник мужской силы, она может позволить ему кончить» аз! Власть;. Ее власть.
   Она глубоко вдохнула, немного округлила рот и позволила ему войти глубже. Намного больше дюйма, больше, чем она могла представить, что он захочет вставить в ее рот.
   — Моя сучка… — прошипел он, откинулся назад и выплеснул свое семя в ее открытый рот.
   Она не справлялась с потоком; сперма капала у нее изо рта, текла по подбородку, по груди, по корсажу. Семени было так много, что оно могло покрыть все ее тело и его тоже. А он все продолжал кончать, и кончать, и кончать, как будто и не собирался останавливаться, да она и не хотела, чтобы он останавливался.
   Затем неожиданно все прекратилось. Полностью.
   — Мое семя становится тобой, — произнес он, приподняв ее голову и размазав эякулят по ее щеке. — Ложись.
   — Конечно…
   Выражение его лица не допускало ни малейшего сопротивления.
   — Ложись. Поверь, у меня осталось достаточно сил для того, чтобы обслужить тебя, моя дорогая любительница секса.
   Он уложил ее на кровать, задрал платье и сорвал с нее нижнее белье. Затем раздвинул пальцами ее половые губы и, наконец, с силой вошел и плотно прижался лобковыми волосами к ее нежной коже.
   — Именно сюда мужчины любят извергать свое семя. — Он повел бедрами. — Сюда.
   Он прижался еще сильнее.
   — Ты так и не смогла меня окончательно иссушить. — Он был целиком внутри ее. — Ты думала, что знаешь, чего хотят мужчины, чего им нужно… Но ты не… — он терял контроль, — знала всего…
   Она была слишком страстной, желанной и горячей. С таким потрясающе нежным ртом.
   — Моя ле… — И тут он взорвался, словно вулкан, извергая все, что у него оставалось, в самую глубину ее тела.

Глава 5

   — Элизабет!!
   Она замерла. Она совсем немного отошла от комнаты Николаса, еле успела привести себя в порядок, высохнуть. Она все еще чувствовала его вкус во рту, ее тело до сих пор содрогалось от его яростного оргазма.
   И тут появился Питер, как раз в том месте, где она бы не хотела, чтобы ее кто-нибудь видел. В том месте, где она не должна была находиться.
   Она медленно обернулась, пытаясь взять себя в руки.
   — Питер, слава Богу, Питер!..
   Он схватил ее за руку и притянул к себе с лестницы, ведущей вниз.
   — Неужели я видел тебя выходящей из комнаты этого мужчины? Ты там была?
   «Да, я была там. И не просто была. И в доказательство оставила там свое разорванное нижнее белье. Ах! Нужно успокоиться. Я всего лишь обслужила пенис того мужчины. И все. Но, слава Богу, Питер даже не знал, что Николас был у себя в комнате», — мысленно разговаривая с собой, она ответила Питеру лаконично:
   — Да.
   Питер определенно решил, что она последовала его совету обыскать комнату Николаса. Очень хорошо! Тогда ей не придется ничего ему объяснять.
   — Пойдем в мою комнату. Расскажи мне, что ты там обнаружила. Шшш… здесь ничего не говори. — Он взял ее за руку, и они на цыпочках спустились с лестницы и направились в семейное крыло здания.
   Прозвучал гонг, зовущий на ленч.
   — Значит мы опоздаем, — тихим голосом проговорил Питер. — Пусть думают что угодно. Пойдем… — Он открыл дверь своей спальни, втянул ее туда и обнял.
   Ей снова было так приятно. Он держал ее, обнимал, гладил по спине, и она не желала думать о том, что происходило еще менее двадцати минут назад и о том, что подумает Николас, если кто-либо из них опоздает.
   В любом случае она может объяснить ему, что обучалась тому, как привлечь и удержать Питера.
   — Ну… скажи мне… — прошептал Питер.
   — Я бы рада была что-нибудь рассказать. Я ничего не нашла. И мой отец ничего не нашел. — А теперь начиналась ложь. — Если в той комнате что-то и есть, то оно слишком хорошо спрятано.
   — Я знал, я предполагал, что он бродяга и он что-то скрывает. Вот и доказательство. И я считаю, что мы должны установить наблюдение за его дверью, до тех пор пока не прибудет нотариус.
   — Питер… не беспокойся, пожалуйста.
   — Элизабет, подумай, кто этот человек?
   У нее учащенно забилось сердце. Было слишком поздно думать. У нее уже было письмо от мистера Гиддонза.
   — Бумаги могли быть у кого угодно. Кто угодно мог фальсифицировать личность, — продолжал Питер. — Кто угодно мог войти в дом и заявить, что он Николас Мейси.
   Если так, то она заключила договор с дьяволом. Пришедший не Николас Мейси. Тогда он был частью какого-то искусного заговора.
   Но сейчас не хотелось ни о чем думать.
   — Питер… а мы можем не говорить про него?
   Он снова погладил ее по спине.
   — Конечно же, можем. Действительно, не стоит об этом говорить именно сейчас. Ты ведь понимаешь, мы одни, и никто не знает, где мы.
   — О да… — Она подняла лицо, как бы приглашая поцеловать себя. — О да… — Он осыпал ее лицо, ее губы легчайшими поцелуями. Губы, которые совсем недавно…
   Она отвернула голову, и он проговорил:
   — Не бойся, не стесняйся. Я бы никогда не причинил тебе боль.
   — Мне хотелось бы навсегда остаться в твоих объятиях, — прошептала она.
   — А мне бы хотелось всегда тебя вот так обнимать.
   Он провел руками вниз по ее спине, бедрам, исследуя, пробуя, как далеко она даст ему зайти.
   Именно так все и должно быть, подумала она, кладя голову ему на плечо, в то время как он пробирался к ее ягодицам. Мягко, нежно, уважительно, ища ответного чувства.
   Что он подумает, когда обнаружит, что она без нижнего белья?
   Он подумает, что ей и не надо лишнего, что она старается для него. Она же убедит его, что специально для него не надела нижнего белья. В других обстоятельствах она действительно была бы обнажена именно для него…
   — Милая Элизабет… мы так долго ждали. Слишком долго, подумала она, зато теперь она стала женщиной, знающей многие тайны и разочарования. Совсем другой женщиной, но так же влюбленной в него. А прошедшие годы уже не имели значения.
   Все будет как раньше. Обещание не должно быть нарушено.
   — Элизабет, — пробормотал он, ища ее губы.
   Но она все еще не решалась поцеловать его.
   Только не после…
   — Питер… — Она обожала произносить его имя, обожала находиться в его объятиях, обожала легкие движения его рук, поднимающих ее платье.
   — Теперь ты моя, милая Элизабет. И ничто не заставит меня отпустить тебя! Ее юбка уже была собрана складками под его руками. Он уже мог дотронуться до ее обнаженного тела. Он ощутил своей ладонью ее округлую ягодицу. Обнаженную ягодицу. — Э-ли-за-бет… Для меня?
   — Все для тебя, — прошептала она. Он так крепко прижимал ее к себе, что она ощущала себя его частью. У него были такие легкие прикосновения, такое восхищение ее телом.
   «Позволь ему трогать и ласкать. Но не позволяй ему трахать тебя».
   Если он действительно был Николас Мейси… Черт побери, как ужасно было сомневаться теперь, после того как она получила шокирующее письмо от мистера Гиддонза.
   Однако у нее не было сомнений: они были у ее отца и у Питера. И пусть они делают что угодно, чтобы их разрешить.
   Ее задачей в данный момент было сосредоточиться на Питере. Мужчина и его пенис не любят, когда их игнорируют. И Питер был стопроцентным мужчиной, возбужденным мужчиной.
   — Боже, Элизабет… — Он ласкал ее, пытаясь взять от нее как можно больше за короткое время наедине. — Ты позволишь?..
   — Все, что пожелаешь… Все, что он пожелает…
   …кроме легкого стука в дверь его спальни.
   — Чччерт побери… — выругался Питер, открывая дверь; он мгновенно выпустил из рук ее юбку. — Джайлс! В чем дело?
   — Я по поручению хозяина, милорд. Элизабет насторожилась. Хозяина?
   — Он послал меня удостовериться, что все в порядке, напомнить вам, что ленч уже подан, и познакомить вас с сегодняшним меню. Да. Итак, сегодня: дыня в белом вине, луковый суп, яйца-пашот, сандвичи с сельдью или ростбифом; салат с креветками или с чеддером. А на десерт…
   Питер хлопнул рукой.
   — Господи!
   — …ореховый пудинг под ванильным соусом, — закончил Джайлс, проигнорировав всплеск эмоций Питера. — Пожалуй, вот и все, сэр.
   — Спасибо, Джайлс, — сказал Питер, с трудом сдерживая ярость и пронзая Джайлса таким взглядом, что тот все понял и удалился. — Черт побери.
   Он повернулся к Элизабет:
   — Я клянусь, тот мужчина желает тебя. Теперь он послал Джайлса в качестве своего глашатая. Ты можешь вспомнить хоть один раз нашего уединения, когда он бы нас не прервал?
   — Ни одного, — согласилась Элизабет. Николас действовал согласно плану: заставить Питера поверить в то, что она может интересоваться наследником Мейси. Забавно, что Питер все воспринял наоборот.
   — По какой-то гнусной причине он пытается не дать нам ни минуты наедине. И вот пожалуйста — приходит слуга. Он не хочет, чтобы другой мужчина даже разговаривал с тобой. Поэтому я преисполнен решимости вывести его на чистую воду и разрешить вопрос о его личности. Ты поддерживаешь меня, Элизабет?
   — Абсолютно.
   Все, что он скажет, все, что пожелает.
   — Я уже не в настроении заниматься любовью, поэтому предлагаю спуститься на ленч и обдумать, как проследить за ним до приезда нотариуса.
   «Будь покорной. Что бы он ни захотел, что бы он ни сказал, соглашайся с ним».
   — Если ты считаешь, что так будет лучше, — сказала Элизабет.
   Он улыбнулся и поцеловал ее в щеку.
   — Моя милая Элизабет. Когда все уладится, у нас будет все время на свете.
   Она колебалась, стоит ли сейчас запустить руку между его ног, чтобы немного оживить ситуацию. Однако… он же не в настроении для занятий любовью.
   — Не могу дождаться того момента, — прошептала она, ощущая легкую благодарность Джайлсу за неожиданное вмешательство. Могла ли она сейчас отдаться Питеру, все еще ощущая вкус Николаса на губах?
   Она не хотела ни о чем думать, и ей уже не нужно было принимать никакого решения. Слава Богу.
   Она покорно последовала за Питером.
   — Мы позволяем ему вести себя здесь по-хозяйски.
   Элизабет взглянула на отца и опустила свою чашку с чаем. Он продолжал жаловаться. Похоже, ей так и не удастся прожить с Николасом в мире хотя бы минутку.
   — Он больше похож на заблудшую овцу, отец.
   — Значит, нам нужно всего лишь дождаться приезда нотариуса, — проворчал ее отец.
   — Нам больше ничего не остается делать. И, честно говоря, тебя вообще ничего не должно касаться. У тебя будет все, что нужно. А вот о моем будущем еще ничего не известно.
   К тому же ее всегда злило, что из ее несчастливого брака по расчету наибольшую выгоду извлек именно отец. Хотя он никогда не упускал случая напомнить ей, что она получила все, о чем только может мечтать женщина: самую дорогую одежду, прекрасно обустроенное загородное имение, дом в Лондоне, социальный статус.
   Страдание.
   А затем муж умер, и все имущество перешло к его наследнику. Черт, черт, черт…
   До приезда мистера Гиддонза нужно было пережить еще один обед.
   Сегодня меню было, как обычно, богатым: суп из воловьего хвоста, жаренные на шампурах устрицы, свиное жаркое с горчичной корочкой, филе камбалы под соусом, запеченный картофель, салат из огурцов, разнообразные сыры, шербет и пирог.
   Во время подачи первого блюда никто не произнес ни слова. Все тайком наблюдали за Николасом, будто опасались, что он может стянуть столовое серебро.
   Он же намеренно активно орудовал ножом и вилкой, заставляя всех нервничать; серебро и впрямь было великолепным — тяжелое, покрытое орнаментом с монограммами.
   Мое..
   Он чувствовал вокруг себя стену враждебности. Они думали о том же, о чем и он.
   Все здесь теперь принадлежит ему. А они хотели доказать обратное. Был только один выход. Он оглядел всех присутствующих за столом. Гости были заняты десертом, кофе, малозначащими тихими разговорами, намеренно избегая его. Все считали часы и минуты до того времени, когда настанет пора ложиться спать. Придумывали способы, как держать его взаперти. Но у них не получалось. Всегда есть враг…
   Гнездо гадюк, готовых ужалить в любое мгновение.
   Кто из них больше всего терял? Ответ был ясен: Элизабет. Прекрасная, роскошная, созревшая для постели Элизабет. Может быть, атмосфера за столом была частью ее плана?
   Никогда не знаешь, кто может оказаться твоим врагом…
   Он взял себе порцию шербета; вкус показался очень кислым. Николас глотнул кофе, чувствуя, как горячая волна встречается со стеной холода у него в горле.
   Все смотрели на него, напряжение нарастало.
   Они чего-то ждали… но чего?
   Они переглядывались между собой, как будто что-то обсуждали, однако никто не решался заговорить первым.
   И наконец начал Виктор:
   — Я скажу. Нам необходимо себя защитить. Нам ничего не известно о пришедшем к нам внезапно человеке. Тот ли он, за кого себя выдает? Он ведь может убить нас, пока мы будем спать.
   Вот она, горькая правда — все его подозревали. И только революционер был достаточно храбрым или глупым, чтобы выразить всеобщее мнение.
   — А зачем мне вас убивать? — спросил Николас. — Разве от вашего убийства мне будет какая-то выгода?
   — Время разграбить дом и исчезнуть, — возразил Виктор. — Мы можем проснуться завтра утром и обнаружить, что все исчезло. Что вы только обманывали Элизабет, для того чтобы ограбить ее. Но не стоит беспокоиться, Элизабет. Я, — он выпятил грудь, — буду следить за ним денно и нощно начиная с настоящего момента. Я буду знать каждый его шаг…
   — И мне тоже, — вдруг сказал Питер, — не нравится создавшаяся ситуация. Думаю, нам нужно будет по очереди следить за ним пока не прибудет нотариус и не подтвердит его права на наследование.
   — Великолепный план, джентльмены, — с воодушевлением сказал Николас. — Действительно, установите стражу у моей двери. У меня нет абсолютно никаких возражений.
   Все смотрели на него.
   Он в упор взглянул на Элизабет.
   — Мне нечего скрывать. Я тот, за кого себя выдаю. Элизабет получила письмо от нотариуса. Однако раз уж вы так серьезно относитесь к моей персоне, я соглашусь со всем, что вы решите предпринять. Тебя удовлетворит такой ответ, Элизабет?
   Она первая отвела взгляд.
   — Я не… — начала она и остановилась. Она не была уверена в действенности таких мер. Они только приведут к недоступности для нее ночью Николаса. Может быть, оно и к лучшему. — Не склоняюсь ни к чьему мнению.
   — Ты же знаешь, что я Николас Мейси.
   — Я поверила письму мистера Гиддонза, но все остальные, похоже, сомневаются.
   — Ты слишком много принимаешь на веру, моя дорогая Элизабет, — сказал Питер. — Ты ничего не знаешь о нем, кроме того что написано на куске бумажки, которую с легкостью можно подделать.
   Я слишком много знаю, язвительно подумала Элизабет, и не могу выкинуть свою осведомленность из головы. Однако с таким знанием далеко не уйдешь. Завтра приедет мистер Гиддонз, ответит на все вопросы, а до тех пор Николас будет находиться под стражей и наблюдением.
   Она не была уверена, что выдержит еще день постоянных подозрений… или Николаса, оказывающегося на ней чуть не каждую минуту.
   Она встала.
   — Джентльмены…
   Время выпить сладкого ликера в компании людей, которых связывают не такие уж сладкие отношения.
   Сегодня ее отец, Виктор и Питер окружат Николаса вниманием, таким же плотным, как ткань смирительной рубашки. У нее будет возможность что-нибудь предпринять, что-нибудь найти. Может быть, Минна вдруг вспомнит, где видела Николаса.
   Дураки. Он еще ни к кому не испытывал такого презрения. Они просто не знали, с кем связались. Но ему было уже не важно.
   С того момента как он впервые ступил на землю Шенстоуна, он понял, что ему нужно.
   Она?
   Нет. Ему нужно удовлетворение от сознания того, что ему удалось одержать триумф над Уильямом Мейси. Отомстить за отца, хотя и после его смерти.
   И разоблачить Невидимую Руку.
   Однако он не знал, что ему было нужно на самом деле, пока не увидел все собственными глазами.
   Он желал Шенстоун.
   Он не думал, что у него появятся такие мысли. Все было слишком неожиданно: он почувствовал, что вернулся домой.
   Пора было прекращать лгать самому себе: пути назад не было.
   Шенстоун не был врагом. Элизабет?
   Он также не знал, насколько сильно ее желал, пока не заполучил ее тело…
   Но она тоже уже не имела значения. Нужно было сфокусироваться на тех, кто сейчас находился в коридоре за его дверью, считая себя такими умными.
   А где-то там, в темноте, его поджидала Невидимая Рука, готовая нанести удар.
 
   Дом был похож на склеп, окутанный жуткой, нереальной темнотой, без малейшего проблеска света. Густая матовая тишина не нарушалась ни одним звуком.
   Все следили за Николасом.
   «А кто следит за мной?»
   Было полным безумием покидать свою комнату. Еще более безумным казалось, что она сможет найти в темноте то, что не смогла найти при свете.
   Но как она могла просто сидеть, бездействовать и ждать?
   …Ждать… Боже, как она ненавидела ждать.
   Темнота скрывала все. Не существовало никаких границ; казалось, что она покинула землю и унеслась в пустоту.
   Элизабет выставила руки вперед. Она не могла ничего нащупать, и это пугало больше всего.
   К тому же она не догадалась прихватить свечку.
   Разумнее было бы вернуться к себе в кровать, а не идти в пустоту, окружавшую ее.
   Ее отец, Виктор, Питер — они обо всем позаботятся. Но почему-то она не особо на них надеялась. Если бы им приходилось волноваться еще и о том, что она крадется по дому, подобно привидению, ситуация бы только осложнилась.
   Она на самом деле ощущала себя привидением, как будто она больше не существовала после того, как чужое присутствие разрушило ее жизнь.
   …Сын брата Уильяма. Вся запутанная история семьи должна была разрешиться с рождением сына Уильяма и Элизабет… Настоящий ночной кошмар. Было так темно. В темноте ничего не существовало: она была похожа на смерть, такая же сковывающая и ослепляющая. Она держала ее…
   У любого человека в темноте начинает разыгрываться воображение. С колотящимся сердцем она сделала шаг назад, но за спиной тоже была пустота.
   В коридоре, помимо нее, был кто-то еще… О Боже…
   Она протянула руку в темноту, но не нащупала ничего, даже двери.
   О Боже, что происходит? Она развернулась и… коснулась человека. От неожиданности она подпрыгнула, и он крепко зажал ей рот ладонью и прижал к своей груди.
   — Как ты могла подумать, — зашептал ей на ухо голос, — что меня можно заставить держаться от тебя подальше?
   Ужас, оцепенение.
   Она была полностью обездвижена его руками, одна из которых держала ее за талию, а вторая закрывала рот. Человек был слишком силен. Он втащил ее обратно в спальню, двигаясь в темноте с уверенностью кошки и неумолимо приближаясь к ее кровати. Он швырнул ее на кровать, как мешок с мукой, затем залез на нее и прижал своим телом.
   Она чувствовала его тепло, силу, ярость, желание поглотить ее…
   …В темноте женщины чувствуют себя беспомощными… а мужчины всегда знают, что делать…
   И теперь она точно знала, на что способны мужчины…
   Неужели Николас?
   В данный момент она не была уверена ни в чем, кроме каменной тяжести над ней. Его запах…
   Его прикосновение… Она знала. Она знала, это был он… Но как?..
   Как?
   Он был в ее комнате. А сколько времени прошло с тех пор, как за его дверью было установлено наблюдение?
   Знали ли его стражи, что он отлучился? Как долго? Как долго продолжался поцелуй? Долгий, крепкий поцелуй — его поцелуй — ей был знаком; от него ее тело начинало плавиться. Он поцеловал ее, чтобы возбудить, отвлечь, предвосхитить ее вопросы… Он поцеловал ее в полной темноте, где все было разрешено и она не стала бы ему ничего запрещать.
   В темноте он мог делать с ней что угодно, и она хотела, чтобы он делал с ней все, что захочет. Там, где их никто не видел. В темноте…
   — Не задавай вопросов, — прошептал он, в очередной раз впиваясь в ее губы. — Просто чувствуй.
   Проникая поцелуем все глубже и глубже, он стащил с нее ночную рубашку, пробираясь к ее вульве. Она почувствовала, как что-то прижалось к ее клитору, что-то очень знакомое, что ее тело привыкло ощущать внутри. Жемчужина!
   В то же мгновение она почувствовала возбуждение, предвкушение… она хотела, чтобы жемчужина осталась там навсегда. Она была такой гладкой, плотной, идеально подходящей для ее тела, выгибающегося и изнемогающего под его руками, его неутомимыми пальцами, диким языком.
   — Сегодня все для тебя, — произнес он вплотную к ее губам. — Сегодня я получаю удовольствие от твоего наслаждения…
   У нее вырвался стон.
   — Конечно, ты хочешь большего. Жемчужина пробуждает потребность в большем. Она не наполняет тебя так, как тебе бы хотелось, ведь так? А ты уже знаешь, что наполнение так же важно, как ощущение…
   Он раздвинул ее ноги.
   — Ночью ты получишь и то, и другое. Жемчужину и наполнение… — Он медленно, очень медленно вошел в нее, приближая свои бедра к ее, погружая свой пенис дюйм за дюймом.
   — Вот так, моя спелая вишенка. Вот так. И вот так. Обними собой мой член, — прошептал он прямо в ее губы. — Вот так… теперь ты чувствуешь… мой член и жемчужину… так плотно, так глубоко…
   Он впивался в ее губы, продолжая шептать между поцелуями, прижимая свои бедра к ее дрожащему, извивающемуся телу.
   — Вот так, именно так. Я хочу еще. Дай мне еще. Ты уже чувствуешь, ты хочешь, дай мне себя…
   Ее тело затрепетало, она сорвалась на ритмичное, яростное «Трахай меня!». Вся энергия устремилась вниз, собралась там в единый шар, ринулась в голову, нарастая, нарастая… …Сейчас…
   И взорвалась, затопляя ее целиком, вздымая на гребне волны необъяснимого блаженства, разбиваясь на яркие пучки наслаждения, постепенно удаляющиеся и ослабевающие. В темноте.
   Никто не должен был ни о чем знать… Даже о том, что он был с ней… У нее перехватило дыхание. Наслаждение очень коварно. Оно лишает рассудка… она не должна быть на его стороне…
   Он наверняка знал, о чем она думает, поняла она, когда к ней вернулась способность мыслить.
   — Все ты делаешь для русского, — пробормотал он, одновременно с поцелуем извлекая из нее свой пенис и жемчужину. — И для меня… И ушел.
   Через дверь? Через окно? Нет: Он до сих пор в комнате.
   — Поймайте меня… если сможете, — насмешливо сказал он, и наступила тишина.
   Ожившая тишина, полная образов того, что только что произошло между ней и ним.
   Черт побери… Она была настолько измождена, что с трудом могла двигаться.
   Черт бы побрал коварную жемчужину; черт бы побрал ее предательское тело.
   Николас был прав, что все, что случилось, было для русского. Все, чему он ее учил, было для Питера.
   Питер!
   Они должны были поймать Николаса за пределами его комнаты…
   Она спустила ноги с кровати, поправила ночную рубашку, нащупала халат и свечу.
   Спички в руках дрожали, как будто у нее был паралич. И наконец — свет. И тени, странно удлиненные.
   А Николас свободно разгуливал по ее дому — его дому? — выставляя их всех дураками.
   Черт. Она побежала в холл, затем вверх по ступенькам в гостевое крыло, преследуемая колеблющимися тенями.
   Все были там: ее отец, мирно спящий на одном из стульев вдоль стены, полусонные Виктор и Питер сидели на полу. Питер, завидев Элизабет, моментально вскочил на ноги.