Страница:
Минет? руководителю?! Мисс?!! Стадо заинтересовалось: оба-на, чё дальше?
Дальше – уже в нашей Великой Стране показывают национальное телевизионное шоу. Там на коньках катается чувак. В одной руке у него – удостоверение активиста Партии Власти, в другой – саксофон.
Публика прётся, потому что с Партией всё понятно, а блестящая штука напрямую связана с минетом. Между делом стаду сообщают, что чувак на льду вообще-то – реально Знаменитый Саксофонист, который играет это… ну, как его… Короче, слушать можно, хотя хрен вспомнишь и хрена с два напоёшь. И жалко, что в пару к нему не поставили Мисс Орал, чтобы исполнила, как полагается. Клёвое было бы шоу под пивко с чипсами!
Секс и политика, никакой музыки.
Сурепка. Быдло хавает за милую душу.
Вот и весь джаз.
Обо мне пишут: он играет сплав разных стилей, он играет фьюжн. Ах, в его музыке переплетается джаз и блюз! Ух, в ней звучат афрокубинские и латиноамериканские ритмы! Эх, она пронизана энергетикой фанка и экспрессией фламенко…
Давайте, ребята. Строчите-строчите. Всё равно это прожевали и выплюнули.
Я играю фрик-н-ролл.
Тот, кто быстро нашёл в словаре freak и родил шуточку про вертлявого чудилу, напрасно поторопился. Потому что roll – действительно значит крутить-вертеть. Выучили хотя бы один из тридцати смыслов, спасибо Чаку Берри, Биллу Хейли и японской кухне. Но freak…
Фрик – значит не только чудак. Фрик – гипер-мегаёмкая тема!
Фрик – это в принципе нечто странное и не влезающее в обычные рамки. Как моя музыка, например. И это ещё не всё.
Фрик – возбуждённый и сердитый.
Фрик – ведущий беспорядочную жизнь.
Фрик – помешанный.
Фрик – тот, кто движется неожиданным путём…
…и за кем ломанётся не только публика.
Публика – само собой, куда ей деваться! Но сейчас важнее, что за мной, сердитым психованным фриком, бросятся, сметая друг друга, фрики нашего шоу-бизнеса. Потому что в их случае freak значит наркоман, капризный урод, извращенец и просто пидор.
Вот как раз эти-то у меня и покрутятся, и повертятся! Я прошёл джаз-блюз-афрокубу-латину-фламенко и открыл новый музыкальный путь. Теперь я такой фрик-н-ролл устрою…
Самое забавное, что самые-самые фрики прибегут самыми-самыми первыми.
У них нервная организация тонкая.
У них чутьё.
Мы играли тогда в похоронном оркестре. Музыканты знают: похороны – школа жизни. Или, как дежурно шутил Дядя: «Мёртвое тело – живая копейка».
Деньги были нужны нам обоим. Так что Дядя взял меня в оборот. И кроме работы в цирковом биг-бэнде, где я всё-таки прижился, мы нехило подмолачивали на жмура́х.
Жмуры – это когда зажмурился кто. Похороны, короче.
Ради такого случая Дядя в пару недель натаскал меня шпилить на трубе. Наука оказалась нехитрая и нужная. Когда тепло – нормально, а на морозе в дудку дуть удовольствия мало. Но с гитарой на жмурах делать вообще нечего.
Тем более уж раз всё равно на кладбище приехал – заработать можно не только игрой. Хорошо платили за уголёк – вынос тела, в смысле. И если могилу копаешь. Конечно, руки жалко было, старался беречь. Но когда гитара – дрова и надо прямо сейчас брать новую, иначе она уйдёт, куда деваться?
Похоронный оркестр, в котором играли мы с Дядей, был в нашем Промышленном Городе не один. Водились профессиональные конкуренты, и ещё войсковые части по округе. Офицеры, давно потерявшие нюх и совесть, бойко сдавали внаём солдатиков-оркестрантов. Сбивали цену, сволочи: безутешные родственники башляли только начальству, а солдаты брали водкой. Военных мы не любили.
О том, что будет жмур, я всегда узнавал первым. Странным образом из мундштука трубы начинало пахнуть колбасой. Заметил я это случайно. Думал – совпадение. Оказалось, нет. Рассказал Дяде – он посмеялся. Но сколько раз потом проверяли – я не ошибся ни разу. Так что мы с Дядей всегда знали о предстоящей работе и оставляли время свободным. Это щедро вознаграждалось. Шеф ценил нашу постоянную готовность и то, что играли трезвыми. Я не бухал по молодости, Дядя – по редкой для музыканта привычке: он обычно выпивал не больше трёх стопок.
А у других случались казусы. Был такой чувак, Глобус. Шпилил с нами на си-бемольной тубе – огромной дудке, как в кино у Карабаса-Барабаса. Истории про него по всей нашей Великой Стране как анекдоты рассказывали. Например, однажды мы отработали – и его сморило. Лето, жарко, а Глобус приехал на кладбище уже вдетый и там ещё добавил. Чувак мирный; отошёл в сторонку, лёг с тубой в обнимку под кустик – и задрушлял. Когда по аллее понесли чужой уголёк, Глобус услыхал траурный марш, на автомате поднялся и встал в оркестр – тоже чужой.
Но прекол не в этом. А в том, что чувак закончил консу и со своим консерваторским образованием лажи не переносил. В нашем оркестре за кикс полагался пендель от Глобуса: промазал мимо ноты – изволь получить. Мы старались, а чужие чуваки шпилили жиденько и киксовали вовсю. Поэтому их ждали аж два сюрприза. Сначала в оркестре бархатно заиграл супер-тубист. А потом от него посыпались увесистые пендолюхи с обеих ног. Удивлённые чуваки шли, дудели – и подпрыгивали по очереди. Но ничего, интеллигентные люди – доиграли.
Мотаясь с оркестром на жмуры, я узнал, что музыкальные инструменты могут быть кормильцами и поильцами в буквальном смысле. Например, раструб кларнета откручивается – из него кирять удобно; считай, стакан всегда с собой. А туба си-бемоль – вроде той, что у Глобуса – вообще штука незаменимая: при некотором навыке можно стырить с поминального стола и запихнуть в её раструб две бутылки водки и три целых курицы…
Как-то позвонил мне наш руководитель. «Понюхай трубу, – говорит. – Колбасой пахнет?» Я понюхал. «Нет, – говорю, – не пахнет». «Точно не пахнет?» «Точно».
Он довольно хрюкнул: привычка такая у него была, из-за гайморита. «Хреновый ты предсказатель. Я про жмуры договорился. Так что шпилим, поимей в виду».
Я машинально ещё раз потянул носом – колбасой не пахло даже близко. Ну и ладно. Причапал в назначенное время в назначенное место. Нас всех подобрал автобус. Доскрипела эта колымага до кладбища. Мы свои дудки-барабаны расчехляем, выходим, и тут из-за кустов – пам-пам-па-па-рам! – слышим первые звуки: траурного Шопена играют. Уголё к понесли!
Оказалось – танкисты, суки, подсуетились и перебили ангажемент.
Говорил же я, что не пахнет колбасой.
Не наш это был жмур.
…и теперь собираюсь необратимо прекратить жизнедеятельность чужую. Обдумывают способ. Убеждаюсь, что прав мой приятель Тырда: думать надо как можно реже. Иначе это входит в привычку, от которой трудно избавиться.
Особенно трудно, когда валяешься на диване в гостиной перед включённым телевизором. Дома пусто. Любимая Жена предпочла общество чужого кастрированного кота. Моя Гитара молчит упрямо и угрюмо. Вот и появляются мысли, мысли, мысли – каждые шесть секунд восемь штук.
Телевизор громыхал боевиком. История была в тему: отчаянный Бродячий Музыкант стирал с лица земли посёлок городского типа и мало-помалу расправлялся с местными бандосами. Заодно успешно устраивал свою личную жизнь. В гитарном кофре чувак таскал груду стволов и не задумываясь шмалял направо и налево.
Ещё недавно эта идея могла приглянуться. Среди невыдуманных музыкантов я – лучший стрелок. Отчего бы не казнить приговорённых простым и понятным для меня способом?
Лучший стрелок… Мысль охотно и незаметно свернула на соревнования вроде биатлона, только среди гитаристов. Играешь – потом стреляешь. Потом опять играешь, потом снова стреляешь… Как учил Старый Вояка: с одной руки, с двух рук, стоя, сидя, лёжа, с колена… Вместо стандартных лыжных дистанций – гитарная классика: Паганини, Сарасате, Пьяццолла и, конечно, Великий Гринго. На скоростных участках – Бах, Бетховен, Моцарт и римский-Корсаков. Эти звучат в транскрипциях, потому что ничего специально для гитары не писали. За промах или лажу – штрафные круги: тупо шпилишь гаммы.
Публика приторчит реально. Хороший может получиться микс. Надо потолковать с юристом: запатентовать, что ли, это дело? Зарегистрировать на Любимую Жену. Первый чемпионат провести, проверить братьев-гитаристов на вшивость. Следом, глядишь, и другие клюнут – клавишники, скрипачи, перкуссионисты; новые дисциплины появятся… Так, стоп! Куда-то я не в ту степь уехал.
Тем временем в телевизоре Бродячий Музыкант мощно отлюбил свою кралю и снова давил на гашетку, разбрызгивая бандитские кишки.
Оружие – не проблема. Честному гражданину у нас его не достать. Но честному гражданину оружие без надобности, так ведь? Зато нечестному, да ещё при бабках, надыбать ствол – раз плюнуть.
А я-то кто? Честный или?.. Так, опять не туда. Какая разница? Я тот, кому нужно оружие и кто знает, где его взять.
Проще всего – позвонить, и ствол организуют за пару дней. Есть такие знакомые. Я всё же пятнадцать лет в Столице! Сам здесь не последний – и общаюсь не с последними… Купят все справки, за шелестящее спасибо оформят любые ксивы и в лучшем виде доставят посылочку прямо домой – не придётся даже с дивана вставать. Чистый, легальный ствол, на меня зарегистрированный. И это плохо. Как первого завалю, так за мной и придут.
Со Старым Воякой можно связаться. Добудет что угодно. Поворчит, конечно, для виду, но добудет. У него получится подороже и подольше, зато – полная конфиденциальность. Хорошо, но есть другая проблема: кто знает, что за ствол подгонит старик? Какая история за ним тянется? Я и своими-то делами не успею заняться, а уже чужие на себя навешу…
Самое муторное, но самое правильное – сторговать у чёрных копателей. Я знаю кое-кого в Культурной Столице. Там у них военного добра со времён Великой Войны невыводно.
Боевик на экране сменили новости. Криминальные, само собой: откуда нынче хорошим взяться? Убийства, интриги, скандалы, расследования… На фоне неуклонного роста валового продукта и национального благосостояния. Это – святое.
Телевизор вещал про губернатора, который выбрал себе интересную служебную машину. Дома у него гараж под завязку, но эта понадобилась для Столицы: не пешком же здесь ходить солидному перцу! Черпнул лапой из бюджета – и купил себе под задницу эксклюзивный Mercedes-Benz S600 Guard. Притом есть только один эксклюзив, который немного круче: это Mercedes-Benz S600 Pullman Guard, на котором ездит наш Самый Главный руководитель…
Журналюги взахлёб восторгались губернаторской обновкой. Высший класс брони, шесть сотен лошадей под капотом, все сидения – динамические, мультиконтурные, с функцией массажа… До кучи ляпнули про мощный генератор и холодильник. На общем фоне – дурной тон. Как про скидку в полпроцента по случаю праздника. Или освежитель «Ёлочка» в подарок.
Перед новостями рекламировали легковушку – очередную кровавую победу отечественного автопрома. Завлекали ценой. Служебная тачка слуги народа обошлась в пятьдесят раз дороже. Комплект бронированной зимней резины к ней стоил ещё как две легковушки, страховка на год – ещё как две…
Вообще мне плевать. Губернаторы, прокуроры, депутаты… У народа Великой Страны хватит денег, чтобы его слуги взбесились с жиру и утонули в роскоши. А моя забота – другая. Охотиться предстоит не на тех, что ходят по тёмным переулкам и ездят на троллейбусах. Все мои будущие жертвы моторизованы, как этот перец.
А что такое броня высшего класса? Интернет говорит: «Бронированный кузов выдерживает попадание пуль из армейского стрелкового оружия, осколков ручных гранат и взрывных устройств средней мощности. Модели оснащаются самогерметизирующимся баком и системой пожаротушения».
Во как. У тех, за кем я охочусь, машинки попроще. Но всё равно не из простых. Товар чёрных копателей против них – детские пукалки. Как разряженный пистолет Старого Вояки в тире три десятка лет назад. Стало быть, романтика Бродячего Музыканта с гитарным кофром, набитым стволами – не для меня.
И вообще дело не в этом.
Можно подкараулить одного-двоих, даже если они ездят в броне и с охраной. Но моих объектов – не один-двое. Их список занимает даже не одну-две страницы.
На журнальном столике возле дивана поблёскивает глянцем свеженький справочник «Кто есть кто в отечественном шоу-бизнесе». Довольно толстая книжка со множеством персонажей.
За небольшим исключением я приговорил к смерти их всех.
Или просто стыдился того, что его старший брат – клоун. Родственники вздыхали и говорили, что у Дяди с детства была золотая голова, ему прочили прекрасное будущее, а он…
Я на эту тему не задумывался. Свой человек в цирке – о чём ещё пацан может мечтать? Отец занимался мужским воспитанием; Дядя, по его словам, гармонично развивал мою личность. Таскал эту личность по театрам и музеям, брал на выставки и концерты… Мы дружили: с Дядей было интересно и весело.
Тётя – его жена – при встрече тискала меня, сюсюкала на ухо, гладила по голове и совала бесконечные пирожки и конфеты. До тех пор, пока Отец не делал ей замечания. «Не порти мне мужика! – говорил. – Разбалуешь, раскормишь в свинью – и что тогда? Колоть кабанчика на холодец?»
Однажды при мне вспоминали, как Дядя познакомился с Тётей.
Зашёл в музыкальный магазин фирмы «Мелодия». Собственно, музыкальных магазинов другой фирмы тогда в нашем Промышленном Городе не было. Зашёл и спросил у продавщицы пластинку – «реквием» Верди. Девушка возмущённо посмотрела на него и отчеканила: «Молодой человек, «реквием» – это Моцарт!» Семейное предание гласило: именно в тот момент Дядя понял, что встретил свою жену.
Он смеялся: «Я когда-то придумал тест. Спрашиваешь: кто написал «Ромео и Джульетту»? Если человек не знает, с ним всё ясно. Кто книжки читал – скажет, что Шекспир. Кто много книжек читал – назовёт Банделло. Музыковед скажет – «ромео и Джульетту» написал Чайковский. Или Берлиоз. Или Прокофьев. Оперный критик вспомнит Гуно. А ещё ведь есть у Задонаи «Джульетта и Ромео», и у Беллини «Монтекки и Капулетти»!»
Сейчас я бы добавил к списку ещё мюзикл Пресгурвика. А тогда Дядя не стал плющить эрудицией будущую Тётю. Не стал грузить про «реквием» Ахматовой, Дворжака, Керубини, Брамса или Верди с тем же Берлиозом. Он просто спросил: что такая милая барышня делает после работы? И пригласил её в кафе, а потом на танцы.
Жили они дружно. Детей завести не получилось. А когда мне было десять, Тётя умерла.
У кого день рождения летом, тому одноклассников не собрать. Меня обычно поздравляли на ближайших выходных – как говорится, в узком семейном кругу. Удобно, что в нашем спортивном лагере в это время был пересменок. Всех распускали по домам на несколько дней.
Когда мне исполнилось одиннадцать, Дядя заскочил после вечернего представления. Меня напоили чаем с тортиком и скоро отправили спать.
Среди ночи я проснулся. С кухни через приоткрытую дверь слышался разговор. Отец и Дядя выпили явно больше обычных трёх стопок.
«Знаешь, как в Париже говорят? – спросил Дядя. – Метро, булё, додо!»
За границей тогда мало кто бывал. Из всех наших знакомых – только он один. Ездил с цирком на гастроли.
«Булё, додо… Это что значит?» – не понял Отец.
«Это значит, что утром ты тащишься на метро через весь город. Целый день пашешь, как Папа Карло. Вечером тебя хватает только на то, чтобы доползти до дому, завалиться в люлю и друшлять. А назавтра всё повторяется. И так всю жизнь».
Отец хмыкнул: «И что?» «То, что я так не могу». «Интересно! Все могут, а ты не можешь? Включи мужика и смог и!»
«Зачем? Кому на пользу, если я через силу вымучиваю то, от чего меня тошнит? Я хочу заниматься любимым делом! разве плохо?»
«Музыка и все твои штуки – это не дело, – сказал Отец. – Это хобби».
«Оплачиваемое хобби – лучшая работа, – возразил Дядя. – Я делаю то, что мне нравится, и прекрасно себя чувствую. Кстати, опять на гастроли за бугор приглашают».
«Несерьёзно это всё, – упрямо повторил Отец. – Анекдот про Шаляпина помнишь? Извозчик спросил, кем он работает. Шаляпин отвечает: пою. А извозчик говорит: у нас все поют. Я, когда выпью, тоже пою! работаешь-то ты кем?»
«Ты продолжение забыл, – сказал Дядя. – Шаляпин ответил мужику: ты, когда выпьешь, сам поёшь. А когда я напьюсь – вместо меня Власов поёт. Это в Большом театре солист был такой… Не калечь мальчишку».
Тут я понял, что говорят они вообще-то обо мне.
«Зачем из него раньше времени солдата делать? – говорил Дядя. – Здоровье, спорт, учёба, я всё понимаю. Но пусть хотя бы попробует! На жизнь с разных сторон посмотрит. Обломаться-то недолго. Родина постарается».
«Что ты предлагаешь?» – устало спросил Отец.
«Перкуссию, – оживился Дядя. – К осени набирать будут. Клёвое направление, а народ не врубается, и на перкуссию никто идти не хочет».
«Перкуссия… – повторил Отец. – Барабаны, что ли?»
«Ударные, – поправил Дядя. – Как раз не барабаны, а всё остальное. Маримба, ксилофон, вибрафон, колокола, литавры и так далее».
«Куда уж далее», – проворчал Отец.
На кухне снова наполнили стопки.
«Давай не чокаясь, – попросил Дядя. – Мою помянем…»
Они выпили и помолчали.
«Перкуссия реакцию изумительно развивает, координацию и мозги. В спорте пригодится, в учёбе пригодится, – снова подал голос Дядя и вроде всхлипнул. – Спасибо, что не отнимаешь у меня парня. Он же мне как сын…»
Оба они – Дядя и Отец – были тогда моложе, чем я сейчас.
Они о своей роли не догадывались, а время действовать уже пришло. Так что я зазвал их в гости. В отсутствие Любимой Жены объявил квартиру зоной, свободной от предрассудков. Попросту – притоном разврата. Сказочное гостеприимство для дорогих гостей: скатерть-самобранка и простыня-самобранка. Короче, халявное бухло и сговорчивые тёлки. Верняк.
«Тюрьма-старуха, дай кликуху!» – в былое время кричал в окошко камеры тот, кто залетел на кичу и хотел стать блатным. Из других камер ему кричали в ответ, предлагали варианты, и авторитеты выбирали подходящий. Этим своим гостям кликухи придумал я.
Внезапный Вождь был толстым мальчиком лет пятидесяти четырёх. Длинные седые волосы он обычно скручивал в неряшливую кичку или куцый хвостик. В любой компании, никого не спросясь, назначал себя главным остроумцем и душой. Впрочем, ему везло на интеллигентную публику. Я не слыхал, чтобы его били.
Вообще-то Внезапному Вождю полагалось регулярно получать в бубен: для начала – за манеру обращаться к окружающим воины мои. Пол, возраст и регалии воинов значения не имели. Панибратский оборотец взялся из анекдота. Вождь сообщает своему племени две новости, плохую и хорошую: «Воины мои, случился неурожай, и все мы будем целый год жрать говно… Зато его у нас много!» Достойный повод для любого воина – от души напинать по кишкам вождю-самозванцу, который возник внезапно, да ещё с гнилым базаром.
Толстый седой мальчик считал себя неотразимым мужчиной. Впервые увидав Любимую Жену, он хихикнул и заявил мне: «Если твоя баба – клад, ты по закону имеешь право на двадцать пять процентов». Опять же, стоило с ходу засадить ему по печени. Тогда я пожалел его; потом пожалел, что пожалел. Ничего, теперь ответит.
По молодости Внезапный Вождь написал несколько неплохих стихов. С первыми песенками въехал в околомузыкальную тусовку таких же, как он, столичных мальчиков. Несколько аккордов, даже помноженных на любовь к битлам, не сделали его ни композитором, ни гитаристом. На шестом десятке Внезапный Вождь оставался любителем, подающим последние надежды. Но по старой памяти в тусовке с ним здоровались. Это мне на руку.
Пригодится и то, что Внезапный Вождь пробавлялся журналистикой. Его незатейливые статейки иногда печатали в больших газетах – за интеллигентскую беззубость и соответствие трендам.
Пригодится и то, что Внезапный Вождь вхож в телевизионные кулуары: с телевидением он многие годы крутил вялый роман без взаимности. Радио тоже топталось где-то рядом.
Второй персонаж дополнял пару: он был вдвое моложе, косил под метросексуала – то ли яппи, то ли хипстера, их не разберёшь – и, в отличие от Внезапного Вождя, не грыз ногти до мяса. Как это у старика Бетховена со стариком Гёте в песенке савояра? «Кусочки хлеба нам дарят – сурок всегда со мною. / И вот я сыт, и вот я рад, и мой сурок со мною. / И мой всегда, и мой везде, и мой сурок со мною…» Сурок намертво прилип к Внезапному Вождю, как блохатый грызун к средневековому бродяге.
С пелёнок Сурка растили уверенным в собственной гениальности, и он вырос уверенным. Гениальны были пресные рифмочки стишат, которые Сурок строчил как подорванный. Тем более гениальны – его фуфлыжные песенки на трёх аккордах. Тем более – литературные опусы.
Один из них Сурок неосмотрительно запустил в Интернет. Гениальное полотно начиналось так: «В детстве, часто болея, моей любимой книгой был старина Кун с его «Легендами и мифами Древней Греции». Безграмотный Сурок тут же стал объектом циничного стёба, а то, что его любимой книгой был старина – превратилось в визитную карточку. Вместе с частыми детскими болезнями.
Для такой офигенной знаменитости, как я теперь, подогнать на вечер тёлок труда не составило. Рядом с музыкальной тусой всегда в изобилии пасутся призовые кобылки. В другой раз и в другом месте они бы не взглянули на Внезапного Вождя или Сурка. Но сейчас, у меня дома…
Девки благоухали и жеманились – трезвые пока что. Внезапный Вождь щедро угощал их экзотикой из моего бара, топорщил сосиски пальцев с обгрызенными ногтями и плёл про собственный международный музыкальный Фестиваль. Сыпал известным именами и невзначай трогал подвернувшиеся выпуклости соседок. Известное дело: взялся за грудь – говори что-нибудь…
По-честноку Фестиваль связывали с именем Знаменитого рокера. В одной компании Внезапный Вождь ляпнул: «Он делает со мной Фестиваль!» Знаменитый рокер услыхал это и с усмешкой поправил: «Чувачок, не путай – ты со мной, а не я с тобой!» Внезапный Вождь стушевался, но ненадолго.
Сурок ёрзал в кресле. Журча слюной, разглядывал девок и натужно пытался шутить. Недавно он стырил идею насчёт литературной переделки анекдотов – затеялся превращать хорошие хохмы в унылые рассказы дикой длины. Чтобы этот мусор печатали, Сурок регулярно потрахивал редакторшу из журнала для домохозяек. Хвастался солидными тиражами.
Кроме возраста и заусенцев, между Внезапным Вождём с его неразлучным Сурком существовали прочие разницы. Например, оба завидовали, но Внезапный Вождь делал это большей частью безобидно. Просто он умел вычислить удачный проект, вовремя прильнуть к нему и подзаработать. А Сурок завидовал болезненно. Кто-то мудрый сказал: всегда найдётся тот, для кого чужой успех невыносимее собственной бездарности.
Из-за переживаний Сурок плохо спал ночами. Но жизнедействовал при этом невероятно бурно. Вдобавок – рюхал в новомодных технологиях. Я диву давался феноменальной производительности Сурка. Чувачок ежедневно взахлёб чирикал в «Твиттере», гнал порожняк на почтенных Интернет-форумах, ваял никчёмные рецензии, перепахивал социальные сети, сочинял и блеял песенки, рассылал в тысячу адресов шквал унылых пописов, да ещё торговал лицом то здесь, то там…
Активные мальчики пришлись очень кстати. Со всем своим задором они понесут миру весть о фрик-н-ролле и продвинут мой грандиозный замысел. Это будет классическая утечка информации: я выпью и проболтаюсь. Внезапный Вождь и Сурок не смогут пропустить мимо ушей такую тему. Потянут за язык, и я нагорожу с три короба. Завтра же парочка спешно застолбит своё участие в проекте: по Столице и в Интернете поползут слухи.
Заработает сарафанное радио. Скоро серьёзные люди вычислят меня, придут и ласково скажут: «Что же ты, старичок, такую штуку затеял, а нам ни слова? Нехорошо! Некрасиво. Давай-ка все вместе». И я буду мямлить в ответ, буду просить прощения…
…и, конечно же, мы будем все вместе.
Любой мегаполис мира – город любопытных приезжих. Большинство добираются чёрт-те откуда, чтобы заработать денег хотя бы на обратный билет к себе на Сучьи Выселки.
Я был таким же. Провинциальный жилистый шплинт, в руке гитарный кофр, на плече тощая сумка с пожитками, в кармане полсотни баксов: зарплата циркового оркестранта за месяц – или, по меркам Столицы, цена скромного ужина в приличном ресторане.
Диплом инженера я тоже захватил с собой. Появилась возможность получить второе высшее – поступить сразу на четвёртый курс Академии Искусств. Отчего не попытать счастья? А уж с голоду не помру. Миллионы приезжих кормятся в Столице – от Самого Главного руководителя до самого младшего дворника. Неужели я хуже?! Молодой, здоровый…
Я нашёл Академию, написал в деканате заявление, сдал документы – дело недолгое. Потоптался в фойе, проникаясь местным духом. Трижды ответил на ленивый вопрос: «Чё за лопата?» Это невозможно крутые второкурсники – уже пообтёрлись в Столице! – разглядывали кофр и интересовались гитарой. На мой ответ: «Гилд» – они так же лениво хмыкали: «Гонишь!», но показать не просили, шаркали мимо.
Бороду, что ли, отпустить? Так я блондин, щетина толком не растёт ни хрена… Меня, судя по всему, принимали за вчерашнего школьника: крепкий-то я крепкий, а морда детская. Абитура… Какой у школьника может быть Guild? У меня был настоящий: на эту лопату я полтора года горбатился по жмурам и кабакам.
Дальше – уже в нашей Великой Стране показывают национальное телевизионное шоу. Там на коньках катается чувак. В одной руке у него – удостоверение активиста Партии Власти, в другой – саксофон.
Публика прётся, потому что с Партией всё понятно, а блестящая штука напрямую связана с минетом. Между делом стаду сообщают, что чувак на льду вообще-то – реально Знаменитый Саксофонист, который играет это… ну, как его… Короче, слушать можно, хотя хрен вспомнишь и хрена с два напоёшь. И жалко, что в пару к нему не поставили Мисс Орал, чтобы исполнила, как полагается. Клёвое было бы шоу под пивко с чипсами!
Секс и политика, никакой музыки.
Сурепка. Быдло хавает за милую душу.
Вот и весь джаз.
Обо мне пишут: он играет сплав разных стилей, он играет фьюжн. Ах, в его музыке переплетается джаз и блюз! Ух, в ней звучат афрокубинские и латиноамериканские ритмы! Эх, она пронизана энергетикой фанка и экспрессией фламенко…
Давайте, ребята. Строчите-строчите. Всё равно это прожевали и выплюнули.
Я играю фрик-н-ролл.
Тот, кто быстро нашёл в словаре freak и родил шуточку про вертлявого чудилу, напрасно поторопился. Потому что roll – действительно значит крутить-вертеть. Выучили хотя бы один из тридцати смыслов, спасибо Чаку Берри, Биллу Хейли и японской кухне. Но freak…
Фрик – значит не только чудак. Фрик – гипер-мегаёмкая тема!
Фрик – это в принципе нечто странное и не влезающее в обычные рамки. Как моя музыка, например. И это ещё не всё.
Фрик – возбуждённый и сердитый.
Фрик – ведущий беспорядочную жизнь.
Фрик – помешанный.
Фрик – тот, кто движется неожиданным путём…
…и за кем ломанётся не только публика.
Публика – само собой, куда ей деваться! Но сейчас важнее, что за мной, сердитым психованным фриком, бросятся, сметая друг друга, фрики нашего шоу-бизнеса. Потому что в их случае freak значит наркоман, капризный урод, извращенец и просто пидор.
Вот как раз эти-то у меня и покрутятся, и повертятся! Я прошёл джаз-блюз-афрокубу-латину-фламенко и открыл новый музыкальный путь. Теперь я такой фрик-н-ролл устрою…
Самое забавное, что самые-самые фрики прибегут самыми-самыми первыми.
У них нервная организация тонкая.
У них чутьё.
* * *
Мой нюх, было дело, мистическим образом помогал нам с Дядей.Мы играли тогда в похоронном оркестре. Музыканты знают: похороны – школа жизни. Или, как дежурно шутил Дядя: «Мёртвое тело – живая копейка».
Деньги были нужны нам обоим. Так что Дядя взял меня в оборот. И кроме работы в цирковом биг-бэнде, где я всё-таки прижился, мы нехило подмолачивали на жмура́х.
Жмуры – это когда зажмурился кто. Похороны, короче.
Ради такого случая Дядя в пару недель натаскал меня шпилить на трубе. Наука оказалась нехитрая и нужная. Когда тепло – нормально, а на морозе в дудку дуть удовольствия мало. Но с гитарой на жмурах делать вообще нечего.
Тем более уж раз всё равно на кладбище приехал – заработать можно не только игрой. Хорошо платили за уголёк – вынос тела, в смысле. И если могилу копаешь. Конечно, руки жалко было, старался беречь. Но когда гитара – дрова и надо прямо сейчас брать новую, иначе она уйдёт, куда деваться?
Похоронный оркестр, в котором играли мы с Дядей, был в нашем Промышленном Городе не один. Водились профессиональные конкуренты, и ещё войсковые части по округе. Офицеры, давно потерявшие нюх и совесть, бойко сдавали внаём солдатиков-оркестрантов. Сбивали цену, сволочи: безутешные родственники башляли только начальству, а солдаты брали водкой. Военных мы не любили.
О том, что будет жмур, я всегда узнавал первым. Странным образом из мундштука трубы начинало пахнуть колбасой. Заметил я это случайно. Думал – совпадение. Оказалось, нет. Рассказал Дяде – он посмеялся. Но сколько раз потом проверяли – я не ошибся ни разу. Так что мы с Дядей всегда знали о предстоящей работе и оставляли время свободным. Это щедро вознаграждалось. Шеф ценил нашу постоянную готовность и то, что играли трезвыми. Я не бухал по молодости, Дядя – по редкой для музыканта привычке: он обычно выпивал не больше трёх стопок.
А у других случались казусы. Был такой чувак, Глобус. Шпилил с нами на си-бемольной тубе – огромной дудке, как в кино у Карабаса-Барабаса. Истории про него по всей нашей Великой Стране как анекдоты рассказывали. Например, однажды мы отработали – и его сморило. Лето, жарко, а Глобус приехал на кладбище уже вдетый и там ещё добавил. Чувак мирный; отошёл в сторонку, лёг с тубой в обнимку под кустик – и задрушлял. Когда по аллее понесли чужой уголёк, Глобус услыхал траурный марш, на автомате поднялся и встал в оркестр – тоже чужой.
Но прекол не в этом. А в том, что чувак закончил консу и со своим консерваторским образованием лажи не переносил. В нашем оркестре за кикс полагался пендель от Глобуса: промазал мимо ноты – изволь получить. Мы старались, а чужие чуваки шпилили жиденько и киксовали вовсю. Поэтому их ждали аж два сюрприза. Сначала в оркестре бархатно заиграл супер-тубист. А потом от него посыпались увесистые пендолюхи с обеих ног. Удивлённые чуваки шли, дудели – и подпрыгивали по очереди. Но ничего, интеллигентные люди – доиграли.
Мотаясь с оркестром на жмуры, я узнал, что музыкальные инструменты могут быть кормильцами и поильцами в буквальном смысле. Например, раструб кларнета откручивается – из него кирять удобно; считай, стакан всегда с собой. А туба си-бемоль – вроде той, что у Глобуса – вообще штука незаменимая: при некотором навыке можно стырить с поминального стола и запихнуть в её раструб две бутылки водки и три целых курицы…
Как-то позвонил мне наш руководитель. «Понюхай трубу, – говорит. – Колбасой пахнет?» Я понюхал. «Нет, – говорю, – не пахнет». «Точно не пахнет?» «Точно».
Он довольно хрюкнул: привычка такая у него была, из-за гайморита. «Хреновый ты предсказатель. Я про жмуры договорился. Так что шпилим, поимей в виду».
Я машинально ещё раз потянул носом – колбасой не пахло даже близко. Ну и ладно. Причапал в назначенное время в назначенное место. Нас всех подобрал автобус. Доскрипела эта колымага до кладбища. Мы свои дудки-барабаны расчехляем, выходим, и тут из-за кустов – пам-пам-па-па-рам! – слышим первые звуки: траурного Шопена играют. Уголё к понесли!
Оказалось – танкисты, суки, подсуетились и перебили ангажемент.
Говорил же я, что не пахнет колбасой.
Не наш это был жмур.
* * *
Я неестественно прекратил свою жизнедеятельность……и теперь собираюсь необратимо прекратить жизнедеятельность чужую. Обдумывают способ. Убеждаюсь, что прав мой приятель Тырда: думать надо как можно реже. Иначе это входит в привычку, от которой трудно избавиться.
Особенно трудно, когда валяешься на диване в гостиной перед включённым телевизором. Дома пусто. Любимая Жена предпочла общество чужого кастрированного кота. Моя Гитара молчит упрямо и угрюмо. Вот и появляются мысли, мысли, мысли – каждые шесть секунд восемь штук.
Телевизор громыхал боевиком. История была в тему: отчаянный Бродячий Музыкант стирал с лица земли посёлок городского типа и мало-помалу расправлялся с местными бандосами. Заодно успешно устраивал свою личную жизнь. В гитарном кофре чувак таскал груду стволов и не задумываясь шмалял направо и налево.
Ещё недавно эта идея могла приглянуться. Среди невыдуманных музыкантов я – лучший стрелок. Отчего бы не казнить приговорённых простым и понятным для меня способом?
Лучший стрелок… Мысль охотно и незаметно свернула на соревнования вроде биатлона, только среди гитаристов. Играешь – потом стреляешь. Потом опять играешь, потом снова стреляешь… Как учил Старый Вояка: с одной руки, с двух рук, стоя, сидя, лёжа, с колена… Вместо стандартных лыжных дистанций – гитарная классика: Паганини, Сарасате, Пьяццолла и, конечно, Великий Гринго. На скоростных участках – Бах, Бетховен, Моцарт и римский-Корсаков. Эти звучат в транскрипциях, потому что ничего специально для гитары не писали. За промах или лажу – штрафные круги: тупо шпилишь гаммы.
Публика приторчит реально. Хороший может получиться микс. Надо потолковать с юристом: запатентовать, что ли, это дело? Зарегистрировать на Любимую Жену. Первый чемпионат провести, проверить братьев-гитаристов на вшивость. Следом, глядишь, и другие клюнут – клавишники, скрипачи, перкуссионисты; новые дисциплины появятся… Так, стоп! Куда-то я не в ту степь уехал.
Тем временем в телевизоре Бродячий Музыкант мощно отлюбил свою кралю и снова давил на гашетку, разбрызгивая бандитские кишки.
Оружие – не проблема. Честному гражданину у нас его не достать. Но честному гражданину оружие без надобности, так ведь? Зато нечестному, да ещё при бабках, надыбать ствол – раз плюнуть.
А я-то кто? Честный или?.. Так, опять не туда. Какая разница? Я тот, кому нужно оружие и кто знает, где его взять.
Проще всего – позвонить, и ствол организуют за пару дней. Есть такие знакомые. Я всё же пятнадцать лет в Столице! Сам здесь не последний – и общаюсь не с последними… Купят все справки, за шелестящее спасибо оформят любые ксивы и в лучшем виде доставят посылочку прямо домой – не придётся даже с дивана вставать. Чистый, легальный ствол, на меня зарегистрированный. И это плохо. Как первого завалю, так за мной и придут.
Со Старым Воякой можно связаться. Добудет что угодно. Поворчит, конечно, для виду, но добудет. У него получится подороже и подольше, зато – полная конфиденциальность. Хорошо, но есть другая проблема: кто знает, что за ствол подгонит старик? Какая история за ним тянется? Я и своими-то делами не успею заняться, а уже чужие на себя навешу…
Самое муторное, но самое правильное – сторговать у чёрных копателей. Я знаю кое-кого в Культурной Столице. Там у них военного добра со времён Великой Войны невыводно.
Боевик на экране сменили новости. Криминальные, само собой: откуда нынче хорошим взяться? Убийства, интриги, скандалы, расследования… На фоне неуклонного роста валового продукта и национального благосостояния. Это – святое.
Телевизор вещал про губернатора, который выбрал себе интересную служебную машину. Дома у него гараж под завязку, но эта понадобилась для Столицы: не пешком же здесь ходить солидному перцу! Черпнул лапой из бюджета – и купил себе под задницу эксклюзивный Mercedes-Benz S600 Guard. Притом есть только один эксклюзив, который немного круче: это Mercedes-Benz S600 Pullman Guard, на котором ездит наш Самый Главный руководитель…
Журналюги взахлёб восторгались губернаторской обновкой. Высший класс брони, шесть сотен лошадей под капотом, все сидения – динамические, мультиконтурные, с функцией массажа… До кучи ляпнули про мощный генератор и холодильник. На общем фоне – дурной тон. Как про скидку в полпроцента по случаю праздника. Или освежитель «Ёлочка» в подарок.
Перед новостями рекламировали легковушку – очередную кровавую победу отечественного автопрома. Завлекали ценой. Служебная тачка слуги народа обошлась в пятьдесят раз дороже. Комплект бронированной зимней резины к ней стоил ещё как две легковушки, страховка на год – ещё как две…
Вообще мне плевать. Губернаторы, прокуроры, депутаты… У народа Великой Страны хватит денег, чтобы его слуги взбесились с жиру и утонули в роскоши. А моя забота – другая. Охотиться предстоит не на тех, что ходят по тёмным переулкам и ездят на троллейбусах. Все мои будущие жертвы моторизованы, как этот перец.
А что такое броня высшего класса? Интернет говорит: «Бронированный кузов выдерживает попадание пуль из армейского стрелкового оружия, осколков ручных гранат и взрывных устройств средней мощности. Модели оснащаются самогерметизирующимся баком и системой пожаротушения».
Во как. У тех, за кем я охочусь, машинки попроще. Но всё равно не из простых. Товар чёрных копателей против них – детские пукалки. Как разряженный пистолет Старого Вояки в тире три десятка лет назад. Стало быть, романтика Бродячего Музыканта с гитарным кофром, набитым стволами – не для меня.
И вообще дело не в этом.
Можно подкараулить одного-двоих, даже если они ездят в броне и с охраной. Но моих объектов – не один-двое. Их список занимает даже не одну-две страницы.
На журнальном столике возле дивана поблёскивает глянцем свеженький справочник «Кто есть кто в отечественном шоу-бизнесе». Довольно толстая книжка со множеством персонажей.
За небольшим исключением я приговорил к смерти их всех.
* * *
Отец переживал за Дядю.Или просто стыдился того, что его старший брат – клоун. Родственники вздыхали и говорили, что у Дяди с детства была золотая голова, ему прочили прекрасное будущее, а он…
Я на эту тему не задумывался. Свой человек в цирке – о чём ещё пацан может мечтать? Отец занимался мужским воспитанием; Дядя, по его словам, гармонично развивал мою личность. Таскал эту личность по театрам и музеям, брал на выставки и концерты… Мы дружили: с Дядей было интересно и весело.
Тётя – его жена – при встрече тискала меня, сюсюкала на ухо, гладила по голове и совала бесконечные пирожки и конфеты. До тех пор, пока Отец не делал ей замечания. «Не порти мне мужика! – говорил. – Разбалуешь, раскормишь в свинью – и что тогда? Колоть кабанчика на холодец?»
Однажды при мне вспоминали, как Дядя познакомился с Тётей.
Зашёл в музыкальный магазин фирмы «Мелодия». Собственно, музыкальных магазинов другой фирмы тогда в нашем Промышленном Городе не было. Зашёл и спросил у продавщицы пластинку – «реквием» Верди. Девушка возмущённо посмотрела на него и отчеканила: «Молодой человек, «реквием» – это Моцарт!» Семейное предание гласило: именно в тот момент Дядя понял, что встретил свою жену.
Он смеялся: «Я когда-то придумал тест. Спрашиваешь: кто написал «Ромео и Джульетту»? Если человек не знает, с ним всё ясно. Кто книжки читал – скажет, что Шекспир. Кто много книжек читал – назовёт Банделло. Музыковед скажет – «ромео и Джульетту» написал Чайковский. Или Берлиоз. Или Прокофьев. Оперный критик вспомнит Гуно. А ещё ведь есть у Задонаи «Джульетта и Ромео», и у Беллини «Монтекки и Капулетти»!»
Сейчас я бы добавил к списку ещё мюзикл Пресгурвика. А тогда Дядя не стал плющить эрудицией будущую Тётю. Не стал грузить про «реквием» Ахматовой, Дворжака, Керубини, Брамса или Верди с тем же Берлиозом. Он просто спросил: что такая милая барышня делает после работы? И пригласил её в кафе, а потом на танцы.
Жили они дружно. Детей завести не получилось. А когда мне было десять, Тётя умерла.
У кого день рождения летом, тому одноклассников не собрать. Меня обычно поздравляли на ближайших выходных – как говорится, в узком семейном кругу. Удобно, что в нашем спортивном лагере в это время был пересменок. Всех распускали по домам на несколько дней.
Когда мне исполнилось одиннадцать, Дядя заскочил после вечернего представления. Меня напоили чаем с тортиком и скоро отправили спать.
Среди ночи я проснулся. С кухни через приоткрытую дверь слышался разговор. Отец и Дядя выпили явно больше обычных трёх стопок.
«Знаешь, как в Париже говорят? – спросил Дядя. – Метро, булё, додо!»
За границей тогда мало кто бывал. Из всех наших знакомых – только он один. Ездил с цирком на гастроли.
«Булё, додо… Это что значит?» – не понял Отец.
«Это значит, что утром ты тащишься на метро через весь город. Целый день пашешь, как Папа Карло. Вечером тебя хватает только на то, чтобы доползти до дому, завалиться в люлю и друшлять. А назавтра всё повторяется. И так всю жизнь».
Отец хмыкнул: «И что?» «То, что я так не могу». «Интересно! Все могут, а ты не можешь? Включи мужика и смог и!»
«Зачем? Кому на пользу, если я через силу вымучиваю то, от чего меня тошнит? Я хочу заниматься любимым делом! разве плохо?»
«Музыка и все твои штуки – это не дело, – сказал Отец. – Это хобби».
«Оплачиваемое хобби – лучшая работа, – возразил Дядя. – Я делаю то, что мне нравится, и прекрасно себя чувствую. Кстати, опять на гастроли за бугор приглашают».
«Несерьёзно это всё, – упрямо повторил Отец. – Анекдот про Шаляпина помнишь? Извозчик спросил, кем он работает. Шаляпин отвечает: пою. А извозчик говорит: у нас все поют. Я, когда выпью, тоже пою! работаешь-то ты кем?»
«Ты продолжение забыл, – сказал Дядя. – Шаляпин ответил мужику: ты, когда выпьешь, сам поёшь. А когда я напьюсь – вместо меня Власов поёт. Это в Большом театре солист был такой… Не калечь мальчишку».
Тут я понял, что говорят они вообще-то обо мне.
«Зачем из него раньше времени солдата делать? – говорил Дядя. – Здоровье, спорт, учёба, я всё понимаю. Но пусть хотя бы попробует! На жизнь с разных сторон посмотрит. Обломаться-то недолго. Родина постарается».
«Что ты предлагаешь?» – устало спросил Отец.
«Перкуссию, – оживился Дядя. – К осени набирать будут. Клёвое направление, а народ не врубается, и на перкуссию никто идти не хочет».
«Перкуссия… – повторил Отец. – Барабаны, что ли?»
«Ударные, – поправил Дядя. – Как раз не барабаны, а всё остальное. Маримба, ксилофон, вибрафон, колокола, литавры и так далее».
«Куда уж далее», – проворчал Отец.
На кухне снова наполнили стопки.
«Давай не чокаясь, – попросил Дядя. – Мою помянем…»
Они выпили и помолчали.
«Перкуссия реакцию изумительно развивает, координацию и мозги. В спорте пригодится, в учёбе пригодится, – снова подал голос Дядя и вроде всхлипнул. – Спасибо, что не отнимаешь у меня парня. Он же мне как сын…»
Оба они – Дядя и Отец – были тогда моложе, чем я сейчас.
* * *
Этим столичным мальчикам предстояло начать реализацию моего плана.Они о своей роли не догадывались, а время действовать уже пришло. Так что я зазвал их в гости. В отсутствие Любимой Жены объявил квартиру зоной, свободной от предрассудков. Попросту – притоном разврата. Сказочное гостеприимство для дорогих гостей: скатерть-самобранка и простыня-самобранка. Короче, халявное бухло и сговорчивые тёлки. Верняк.
«Тюрьма-старуха, дай кликуху!» – в былое время кричал в окошко камеры тот, кто залетел на кичу и хотел стать блатным. Из других камер ему кричали в ответ, предлагали варианты, и авторитеты выбирали подходящий. Этим своим гостям кликухи придумал я.
Внезапный Вождь был толстым мальчиком лет пятидесяти четырёх. Длинные седые волосы он обычно скручивал в неряшливую кичку или куцый хвостик. В любой компании, никого не спросясь, назначал себя главным остроумцем и душой. Впрочем, ему везло на интеллигентную публику. Я не слыхал, чтобы его били.
Вообще-то Внезапному Вождю полагалось регулярно получать в бубен: для начала – за манеру обращаться к окружающим воины мои. Пол, возраст и регалии воинов значения не имели. Панибратский оборотец взялся из анекдота. Вождь сообщает своему племени две новости, плохую и хорошую: «Воины мои, случился неурожай, и все мы будем целый год жрать говно… Зато его у нас много!» Достойный повод для любого воина – от души напинать по кишкам вождю-самозванцу, который возник внезапно, да ещё с гнилым базаром.
Толстый седой мальчик считал себя неотразимым мужчиной. Впервые увидав Любимую Жену, он хихикнул и заявил мне: «Если твоя баба – клад, ты по закону имеешь право на двадцать пять процентов». Опять же, стоило с ходу засадить ему по печени. Тогда я пожалел его; потом пожалел, что пожалел. Ничего, теперь ответит.
По молодости Внезапный Вождь написал несколько неплохих стихов. С первыми песенками въехал в околомузыкальную тусовку таких же, как он, столичных мальчиков. Несколько аккордов, даже помноженных на любовь к битлам, не сделали его ни композитором, ни гитаристом. На шестом десятке Внезапный Вождь оставался любителем, подающим последние надежды. Но по старой памяти в тусовке с ним здоровались. Это мне на руку.
Пригодится и то, что Внезапный Вождь пробавлялся журналистикой. Его незатейливые статейки иногда печатали в больших газетах – за интеллигентскую беззубость и соответствие трендам.
Пригодится и то, что Внезапный Вождь вхож в телевизионные кулуары: с телевидением он многие годы крутил вялый роман без взаимности. Радио тоже топталось где-то рядом.
Второй персонаж дополнял пару: он был вдвое моложе, косил под метросексуала – то ли яппи, то ли хипстера, их не разберёшь – и, в отличие от Внезапного Вождя, не грыз ногти до мяса. Как это у старика Бетховена со стариком Гёте в песенке савояра? «Кусочки хлеба нам дарят – сурок всегда со мною. / И вот я сыт, и вот я рад, и мой сурок со мною. / И мой всегда, и мой везде, и мой сурок со мною…» Сурок намертво прилип к Внезапному Вождю, как блохатый грызун к средневековому бродяге.
С пелёнок Сурка растили уверенным в собственной гениальности, и он вырос уверенным. Гениальны были пресные рифмочки стишат, которые Сурок строчил как подорванный. Тем более гениальны – его фуфлыжные песенки на трёх аккордах. Тем более – литературные опусы.
Один из них Сурок неосмотрительно запустил в Интернет. Гениальное полотно начиналось так: «В детстве, часто болея, моей любимой книгой был старина Кун с его «Легендами и мифами Древней Греции». Безграмотный Сурок тут же стал объектом циничного стёба, а то, что его любимой книгой был старина – превратилось в визитную карточку. Вместе с частыми детскими болезнями.
Для такой офигенной знаменитости, как я теперь, подогнать на вечер тёлок труда не составило. Рядом с музыкальной тусой всегда в изобилии пасутся призовые кобылки. В другой раз и в другом месте они бы не взглянули на Внезапного Вождя или Сурка. Но сейчас, у меня дома…
Девки благоухали и жеманились – трезвые пока что. Внезапный Вождь щедро угощал их экзотикой из моего бара, топорщил сосиски пальцев с обгрызенными ногтями и плёл про собственный международный музыкальный Фестиваль. Сыпал известным именами и невзначай трогал подвернувшиеся выпуклости соседок. Известное дело: взялся за грудь – говори что-нибудь…
По-честноку Фестиваль связывали с именем Знаменитого рокера. В одной компании Внезапный Вождь ляпнул: «Он делает со мной Фестиваль!» Знаменитый рокер услыхал это и с усмешкой поправил: «Чувачок, не путай – ты со мной, а не я с тобой!» Внезапный Вождь стушевался, но ненадолго.
Сурок ёрзал в кресле. Журча слюной, разглядывал девок и натужно пытался шутить. Недавно он стырил идею насчёт литературной переделки анекдотов – затеялся превращать хорошие хохмы в унылые рассказы дикой длины. Чтобы этот мусор печатали, Сурок регулярно потрахивал редакторшу из журнала для домохозяек. Хвастался солидными тиражами.
Кроме возраста и заусенцев, между Внезапным Вождём с его неразлучным Сурком существовали прочие разницы. Например, оба завидовали, но Внезапный Вождь делал это большей частью безобидно. Просто он умел вычислить удачный проект, вовремя прильнуть к нему и подзаработать. А Сурок завидовал болезненно. Кто-то мудрый сказал: всегда найдётся тот, для кого чужой успех невыносимее собственной бездарности.
Из-за переживаний Сурок плохо спал ночами. Но жизнедействовал при этом невероятно бурно. Вдобавок – рюхал в новомодных технологиях. Я диву давался феноменальной производительности Сурка. Чувачок ежедневно взахлёб чирикал в «Твиттере», гнал порожняк на почтенных Интернет-форумах, ваял никчёмные рецензии, перепахивал социальные сети, сочинял и блеял песенки, рассылал в тысячу адресов шквал унылых пописов, да ещё торговал лицом то здесь, то там…
Активные мальчики пришлись очень кстати. Со всем своим задором они понесут миру весть о фрик-н-ролле и продвинут мой грандиозный замысел. Это будет классическая утечка информации: я выпью и проболтаюсь. Внезапный Вождь и Сурок не смогут пропустить мимо ушей такую тему. Потянут за язык, и я нагорожу с три короба. Завтра же парочка спешно застолбит своё участие в проекте: по Столице и в Интернете поползут слухи.
Заработает сарафанное радио. Скоро серьёзные люди вычислят меня, придут и ласково скажут: «Что же ты, старичок, такую штуку затеял, а нам ни слова? Нехорошо! Некрасиво. Давай-ка все вместе». И я буду мямлить в ответ, буду просить прощения…
…и, конечно же, мы будем все вместе.
* * *
Пятнадцать лет назад я приехал в Столицу.Любой мегаполис мира – город любопытных приезжих. Большинство добираются чёрт-те откуда, чтобы заработать денег хотя бы на обратный билет к себе на Сучьи Выселки.
Я был таким же. Провинциальный жилистый шплинт, в руке гитарный кофр, на плече тощая сумка с пожитками, в кармане полсотни баксов: зарплата циркового оркестранта за месяц – или, по меркам Столицы, цена скромного ужина в приличном ресторане.
Диплом инженера я тоже захватил с собой. Появилась возможность получить второе высшее – поступить сразу на четвёртый курс Академии Искусств. Отчего не попытать счастья? А уж с голоду не помру. Миллионы приезжих кормятся в Столице – от Самого Главного руководителя до самого младшего дворника. Неужели я хуже?! Молодой, здоровый…
Я нашёл Академию, написал в деканате заявление, сдал документы – дело недолгое. Потоптался в фойе, проникаясь местным духом. Трижды ответил на ленивый вопрос: «Чё за лопата?» Это невозможно крутые второкурсники – уже пообтёрлись в Столице! – разглядывали кофр и интересовались гитарой. На мой ответ: «Гилд» – они так же лениво хмыкали: «Гонишь!», но показать не просили, шаркали мимо.
Бороду, что ли, отпустить? Так я блондин, щетина толком не растёт ни хрена… Меня, судя по всему, принимали за вчерашнего школьника: крепкий-то я крепкий, а морда детская. Абитура… Какой у школьника может быть Guild? У меня был настоящий: на эту лопату я полтора года горбатился по жмурам и кабакам.