Страница:
Первым ступил на насыпь Рихард по прозвищу Лакомка, солдат наемной роты капитана Конрада, и в его щит немедленно вонзилось полдесятка стрел.
– Клинок и корона! – рявкнул он.
Стальное жало вскользь царапнуло по шлему чуть пониже уха, и здоровяк пригнул голову, стараясь полностью укрыться за щитом. Из-за его спины выстрелил императорский арбалетчик, болт перелетел через стену и канул в неизвестность.
– Меться лучше, Марти.
От ответного ливня арбалетных стрел кольчуги не спасали, и путь наступления усеивали холмики неподвижных тел. Узкая насыпь позволяла двигаться не более, чем по шесть человек в ряд, из-за тесноты окованное бревно тарана подвесили на цепях в деревянную башенку относительно скромных размеров, колеса вязли и изрытый морской песок осыпался под ногами людей.
Рихард спрятался за таран, одновременно помогая его толкать. Зажигательные стрелы втыкались в переднюю стену башни, но, предусмотрительно политые водой, доски даже не тлели. На полпути осадная машина встала – колеса увязли в неглубокой рытвине.
– Подай назад.
Оси заскрипели, конструкция медленно откатилась на несколько шагов; вперед, под колеса, сравнивая неожиданное препятствие, полетели щиты.
– Если застрянем здесь, они нам не помогут, если сломаем ворота – найдутся другие щиты, – утешил Рихарда сержант.
Под весом десяти тысяч фунтов дерева и металла импровизированный настил хрустел как солома. Из крепости стреляли поверх башни, раня незащищенных – тех, кто устроился у дальнего, не прикрытого навесом конца двадцатилоктевого бревна. Попавший в первые ряды атакующих совершенно случайно, Лакомка теперь радовался удаче – его защищала деревянная стена машины. Башня с грохотом и скрипом продвигалась вперед, до тех пор, пока не встала, приблизясь к воротам на положенное расстояние. Рихард теперь видел створку ворот, окованную толстым железом, мог пересчитать шляпки огромных гвоздей. Наверху, на стене, над самой аркой воцарилось подозрительное затишье.
– Бей! – выкрикнул профос.
– Э-эх!
Имперцы словно муравьи облепили бревно, подвешенное на цепях. От удара створки гневно загудели.
– Еще! Раскачивай сильней!
На стене произошло движение, поток кипящего масла обрушился вниз. Атакующих хранила башня, Лакомка, задетый едва-едва, все-таки взвыл, прижимая к груди ошпаренную руку. Трое солдат вышло из строя, остальные вцепились в бревно, продолжая наносить удары, цепи скрипели, каждое столкновение окованного наконечника с воротами отдавалось грохотом и треском.
– Нас так просто не проймешь! – хвастливо заявил профос.
Должно быть, осажденные придерживались подобного же мнения, они больше не пытались лить масло, зато через краткое время о лицевую сторону башни разбился хрупкий глиняный горшок. Для такого броска не нужно особой меткости – снаряд разлетелся на мелкие кусочки, его заранее подожженное содержимое растеклось по защитной стене тарана, расплескалось, вспыхнуло негасимым огнем. У профоса горели волосы, брови и борода, шлем слетел, лицо исчезло, стертое, смазанное пламенем. Командир наемников отполз к морю, да так и остался лежать у подножия насыпи, в легкой волне полоскались пальцы мертвой руки, но мокрая кожа все равно горела – серный огонь не тушится водой.
Осадная машина занялась пожаром, уцелевшие в первый момент солдаты бросились в стороны, каждый боялся прикоснуться к горючей смеси, по беглецам били стрелы. Некоторые, ища спасения, повернули назад, надеясь на быстрый бег, но почти все полегли, не достигнув берега.
– Сюда, Марти!
Опомнившийся Лакомка постарался не касаться огня, он пробился вперед, приник и прижался к воротам, надеясь спастись от выстрелов за ненадежным карнизом крепостного камня. Арбалетчик Марти встал рядом, тяжело дыша, положение их оставалось отчаянным – таран догорал, серный огонь едва ли не касался сапог наемников, сверху сыпались бесполезные пока стрелы и вычурные, с мистическим налетом, угрозы бретонистов.
– Что мы будем делать, если они откроют ворота?
– Господи, да если бы я знал! Мое единственно желание теперь – сделаться плоским и незаметным, словно древесный лист.
– Может быть, мертвыми притворимся?
– Шутишь, приятель, это помогает только в балладах…
Таран чадил и догорал. Словно услышав разговор наемников, пришел в движение подъемник внешней решетки – она поползла.
– Помогайте нам, святые!
Рихард упал ничком и откатился в сторону, Марти забился в угол и присел на корточки, прикрывая голову рукой. Решетка с лязгом взвилась, ворота распахнулись и отряд всадников галопом выехал на насыпь, на уцелевших солдат никто не обратил внимания – человеческие мошки в глазнице крепости, и только высушенный жаром песок летел в них из-под конских копыт.
Моментально проскакав отрезок дамбы, отряд вылетел на побережье и ударил по пехоте Империи. Конницу встретили пиками, но наемные роты Конрада бежали, не выдержав лобового удара рослых, тяжелых коней, и атакующие мятежники пробились к пологим склонам северных холмов. Здесь они поневоле свернули к берегу – туда, где чернели борта последних отплывающих галер. Застигнутый на месте, маг Нострацельс подбитой птицей заметался на прибрежном песке, неловко попытался увернуться от неизбежного удара; и лошади сбили его с ног, и отряд промчался, догоняя редких беглецов, а на кончике командирской пики болталась темно-синяя, в мелких звездочках тряпка – сорванная мантия ученого волшебника.
Галеры тем временем уходили в море и, отойдя на расстояние выстрела от берега, осыпали конницу мятежников роем арбалетных стрел. Всадники валились из высоких седел, других сбрасывали обезумевшие от ран кони, но отряд проскакал опасный участок и пустился догонять и рубить бегущих солдат Конрада. Капитан Лохнер на флагманской галере ухватил рулевого за плечо.
– Правь восточнее и к берегу! Сейчас они поскачут обратно – им нельзя надолго отрываться от крепости. А ты, солдат, живо, дай-ка мне своей арбалет.
– Вот он, капитан.
– У них во главе скачет Клаус Бретон, хочу его ссадить, если получится – живым, нужно только метить в коня. Ересиарх нынче в цене, награды за него мне хватит на полгода безбедной жизни. Эй, парни – не стрелять! Это мое и только мое дело, кто высунется с самострелом без команды, пожалеет, что родился…
Галера забила веслами, вспенивая зеленый залив, и тяжело развернулась по дуге. Конница между тем рассеялась, уничтожая беглецов, и вновь собралась, всадники тоже сделали разворот и уже собирались вернуться к дамбе, кони в бешеной скачке разбрызгивали тонкий слой воды на береговом песке. Лохнер хладнокровно зарядил арбалет, вскинул его и прицелился, болт сорвался с тетивы, устремляясь к цели.
– Вот так.
Рослый каурый жеребец первого всадника, того самого, который сразил Нострацельса, рухнул, переворачиваясь на скаку, пораженный тяжелым болтом прямо в шею. Всадник скорчился в неловкой позе, его нога оказалась придавленной тушей животного.
– Чистая работа. А теперь стреляйте по остальным, – приказал довольный капитан Кунц. – Покажите еретикам, что значит Империя.
Рой стрел взвился, поражая живые мишени, многие всадники уже устремились к дамбе, не пытаясь выручить беспомощного командира – и вовремя. Конница императора, обратив внимание на незапертые ворота, уже выехала к насыпи, намереваясь ворваться в крепость, холмистая местность не позволяла пуститься во весь скок, однако, положение становилось критическим для осажденных – вылазка грозила обернуться сокрушительным поражением. Еретики, как могли, перестроились, намереваясь атаковать отборную рыцарскую конницу Церена.
– Дьявол в помощь! – захохотал Лохнер. – Видно, каждый сам ищет свою погибель – глупое мужичье не умеет воевать. Причаливай к берегу, кормчий, мы подберем добычу.
Капитан императорских гвардейцев тяжело спрыгнул на песок и подошел к упавшему Бретону. Тот не шевелился, Кунц перевернул пленника и выругался.
– Дрот святого Регинвальда! Во-первых, этот парень безнадежно мертв – он сломал себе шею, во-вторых, он все равно не Бретон. Вся возня оказалась бесполезной, удача верткая особа, и моя награда меня покинула. Теперь, ребята, поищите Нострацельса – тело или что там от него осталось…
Солдаты добросовестно обшарили камни и редкие, низкие, жестколистые кусты, перевернули несколько неподвижных мертвецов.
– Магуса не видно.
– Должно быть, его растоптали в лепешку, впрочем, искать все равно некогда. На борт! Покажем еретикам, что значит противиться воле государя и обижать его любимцев…
Флагманская галера отплыла от берега, занимая свое место в строю, а центр событий тем временем переместился к насыпи – на подступах к воротам завязался отчаянный бой.
Кавалерия мятежников сшиблась, столкнулась с ленной конницей Церена. Оружейники Толоссы свершили чудо – всадники-бретонисты почти не уступали в вооружении баронам Империи, однако проигрывали рыцарям в выучке. Построившись колено к колену, клином, латники Гагена, ответили ударом на удар, и конница мятежников дрогнула, теряя строй. Падали под копыта выбитые из седла, ломались копья и трещали щиты. Большая часть мятежников полегла, раненые лошади с ржанием, похожим на плач, метались по берегу, выжившие всадники пробились сквозь строй имперской конницы и вырвались на дамбу, в последнем отчаянном усилии пытаясь уйти.
Некоторым это удавалось – редкая цепочка беглецов быстро втягивалась в ворота, на отстающих уже наседали преследователи. Барон фон Финстер до того стремился на плечах беглецов ворваться в город, что первым из имперцев достиг ворот – он успел увидеть, как едва ли не перед головой его лошади упала, замыкая проход, тяжелая решетка. Финстер с досады ткнул преграду кончиком копья, с гребня стены ему ответил громовой хохот…
Однако, повод для смеха мерк перед драмой разгрома – конница мятежного города почти вся полегла на берегу залива. Финстер повернул коня, мудро избегая насмешек и стрел. Кто-то ухватил его за стремя.
– Они спалили наш таран серным огнем. Я чудом уцелевший солдат Империи, мессир!
Гуго Финстер слыл человеком доброжелательного толка. Он презрительно поморщился, оглядел чернобородого, перепуганного, в опаленной куртке толстяка-пехотинца.
– Можешь подержаться за стремя. Или ладно – садись позади меня. Надеюсь, никто не обратит внимания, какой груз я везу вместо спасенной красавицы.
Лакомка тут же с благодарностью в душе взгромоздился на широкий лошадиный круп. Мертвый, утыканный стрелами Марти, широко распахнув светлые глаза, так и остался лежать возле ворот. Имперская конница отступала под брань еретиков, пение боевых псалмов и выкрики, уходя от выстрелов, не дожидаясь на свою голову серного огня…
Тем временем императорские галеры вышли в залив и полукольцом охватили остров. Гребцы работали вовсю. На флагманском судне худощавый лейтенант с поцарапанной щекой подошел к Кунцу Лохнеру.
– Что будем делать, капитан, опробуем на еретиках медные трубы волшебника?
– А твои парни умеют обращаться с ними?
– Как будто бы да. Это не сложно, если в достатке волшебный порошок.
– Лучше обождем, мне не внушают доверия подобные штуковины и прочее скверное колдовство, живо, готовьте метательные машины и серный огонь. Просигналь об этом на другие галеры.
Лейтенант замешкался.
– Капитан…
– Ты хочешь что-то сказать, Ожье?
– Там, в Толоссе, кроме бретонистов полно народу – они чеcтные подданные Империи.
Кунц прищурился, рассматривая неприступные бастионы, шпиль и смятую тряпку церенского флага на нем.
– Не думай об этом, Ожье, гони прочь ненужные мысли, ты сам знаешь, как это бывает: если замахнулся – руби, или сам упадешь под ударом. Мы или они, а третьего пути просто нет, кого бы я ни жалел, эта память останется в моей душе – для зимних вечеров в старости, а сейчас иди. Иди, нам надо приготовиться.
Лейтенант ушел и строй кораблей чуть развернулся и заскрипели метательные машины, и в чаши их легли бочки с подожженной смесью. Багрово-черные, косматые клубы огня полетели в сторону острова. Чахлая растительность подле стен, обращенных к морю, сгорала дотла.
– Недолет. Нужно подобраться поближе.
Галерный строй хищно скользнули к острову.
– Заряжайте снова.
Метательные машины опять плюнули огнем и на этот раз он попал в цель – снаряды рухнули по ту сторону стены. Крепость не отвечала, не пыталась атаковать корабли ответными выстрелами – должно быть, у еретиков оказались малы запасы горючей смеси.
– Что теперь, капитан Кунц?
– Подождем результата, Ожье. Мы просто будем стрелять снова и ждать, когда их припечет. Заряжайте.
– Там будет настоящее пекло.
– Отлично, этого мы и добиваемся.
Галеры проворно опустошали запасы бочек, забрасывая крепость негасимым огнем. Дома близ стен уже курились дымом, мутные космы его заслоняли небо.
– Славно полыхает. А что будем делать, когда кончится зажигательный припас? – поинтересовался худощавый лейтенант.
Лохнер молчал. Он стоял на шаткой палубе, уверенно расставив ноги и, запрокинув голову, следил за полетом комка яростно клубящегося огня.
– А? Что ты говоришь, Ожье?
– Я говорю, бочки с зельем у нас кончаются.
Капитан Кунц жестко усмехнулся.
– Когда они кончатся, тогда и пойдут в дело медные трубы покойного Нострацельса!
Округлое окно судейского чердака позволяло рассмотреть отсветы и дым пожара. Гильдейский вор подошел и остановился за плечом имперского советника, отблески серного огня отражались в печально-красивых глазах альвиса.
– А ведь это место казалось таким надежным – оно далеко от насыпи и ворот. Должно быть, солдаты стреляют с галер, со стороны залива. Я уйду на время, мне нужно перекинуться словечком с графом Гильдии.
Бенинк вернулся мрачным, его тревога явно сменилась поспешностью с примесью страха.
– Прямо над подвалом графа что-то горит, наверное, рухнул дом, потолок там раскалился и просел – я трогал камень, рука едва терпит жар. Проход к морю до сих пор завален бутовым камнем, к тому же, даже сев в лодки, мы тотчас же угодим в самое пекло. Отсюда надо уходить, мессир советник; крыша пристройки уже немного тлеет, я не поклянусь, что до полудня дом судьи не займется словно майский костер.
– У тебя есть на примете другое место?
– Самое надежное место сейчас – это тот самый форт, из которого нам с таким трудом удалось сбежать. Быть может, если туда вернуться… Сейчас, когда город в огне, никто и не подумает спрашивать тессеры, мы легко и просто сумеем раствориться в толпе. Правда, когда дело дойдет до уличных боев, в толпе-то нас и перережут. Настал день волка, советник, и содержимое жил добрых горожан скоро потечет в залив.
Фирхоф вздрогнул, пораженный мрачным совпадением. “Хронист принял имя Вольфа Россенхеля. Вольф – это волк, приходит мистическое время Адальберта, и самый страшный поворот событий способен наступить в любой момент. Я больше не маг и почти не чувствую астрального эфира, однако моя интуиция все равно осталась при мне – я еще увижу Хрониста, и дай Бог, чтобы эта встреча не оказалась худшей из возможных встреч.”
– Уходим, Бенинк. Не стоит покорно дожидаться конца.
Они убегали винтовой лестницей, там уже витал запах гари, подземный проход тоже оказался задымлен. Первым шел Бенинк, пока еще редкие клубы дыма причудливо извивались в зеленоватом свете его фонаря; следом торопился Фирхоф, сразу за его спиной – Антисфен, замыкал вереницу Хайни Ладер. Тайный лаз закончился деревянной дверцей, она оказалась подпертой снаружи, но альвис ловким пинком вышиб преграду.
– Знакомое место.
Ошеломленный советник императора узнал тот самый подвал бочара, в котором он и Адальберт впервые вели теологическую беседу с ревнивым демоном Клистеретом.
– Я и не знал, что тут найдется второй выход!
Бенинк без лишних слов преодолел стертые ступни и осторожно выглянул на улицу. В переулке царило относительное спокойствие – людей не было, но далекий, глухой и слитный шум, то ли крик, то ли плач, долетал сюда издалека. Советник, вор, ученый румиец и наемный солдат выбрались на простор, расшвыривая завалы хлама, после чего осмотрелись.
Фирхоф запрокинул голову – впервые за несколько дней он мог видеть солнечный свет не из окна; небеса, не голубые, а какие-то бледно-палевые и от пожара, и от жары, затянула мутная дымка. Высоко над крышами кувыркались перепуганные чайки, советнику показалось, что белое оперение птиц запятнала копоть.
Четверка беглецов выбралась из пустого, тупикового переулка и влилась в людской поток, запрудивший пока еще относительно безопасную улицу Толоссы. В пестрой толпе мешались все виды одежды и все выражения лиц. Оборванный подросток лет двенадцати, с худой высокой шеей и лицом умной обезьянки, сосредоточенно тащил за руку маленькую, добротно одетую кудрявую девочку. Хорошенький, словно ангел, ребенок пищал и вырывался – никто не обращал на эту пару внимания. Зажиточные горожанки, спасая лучшие наряды, натянули их на себя, и теперь в неряшливой толпе, среди грязных кожаных курток и грубого полотна, там и сям мелькали яркие, словно цветы юга, пятна женских одежд. Пожилой, одутловатый мужчина, по виду – торговец, тер сухие глаза, губы его беспрестанно двигались, то ли шепча молитвы, то ли повторяя чьи-то имена. Прошел, раздвигая толпу, десяток сумрачных, хорошо вооруженных пикинеров.
Гул растерянности и страха витал над скопищем людей. Несчастье и трагическое предчувствие уже наложили на лица призрачную серую тень, согнутые плечи несли невидимый груз обреченности.
– Я много видел в собственной жизни, еще больше – читал древних, и, тем не менее, с трудом могу поверить, что все это сотворил один человек, – сказал Антисфен.
– Да, с нашим императором, Гагеном Капелланом, шутки плохи, – отозвался Ладер.
Фон Фирхоф ужаснулся в душе. “Румиец имел в виду Клауса Бретона, наемник понял его неправильно. Но в своей ошибке, перепутав императора и мятежника, простак Ладер, тем не менее, оказался мудрее нас всех. Клаус идет до конца – ему уже нечего терять и почти нечего бояться, отправляясь на смерть, он не станет думать о гражданах Толоссы. А мой венценосный друг – он в безопасности, и, тем не менее, в порыве мести и гнева спалит этот город, словно копну соломы. Неважно, что три четверти несчастных не виновны ни в чем, здесь просто дают наглядный урок бунтующим против Империи…”
Словно едиными легкими ахнула толпа, живое скопище бестолково качнулось в теснине улицы – над головами беженцев с низким гулом пронесся комок багрового огня. Снаряд угодил на низкую крышу ближнего дома, тот мгновенно занялся пожаром, дождь обжигающих пламенных брызг осыпал людей.
– Господи, спаси нас!
Визг и плач смешались, порождая нестерпимый, бессмысленный шум. В висках у советника гудело, давка и теснота мешали что-либо предпринять, в этот момент фон Фирхоф сполна испил чашу собственной беспомощности.
– Наверное, я полное ничтожество.
Антисфен, отбросив ученый скептицизм, неистово, ярко молился на румийском:
– Спаси нас, Господи, от стрел дневных и огня поражающего, от тысячи тысяч врагов и укуса коварной ехидны…
Бенинк прикрыл лицо полой плаща:
– Почему? Это же не вражеский город, это город Церена…
– В храм! Под каменные своды! Они не должны гореть! – Людвиг кричал, безнадежно пытаясь заглушить вопли и стоны.
Кажется, его услышали и поняли. Храм святой Катерины, крытый негорючим куполом, высился неподалеку – его стены в свое время пощадили бретонисты. Бенинк одним из первых пробился к широким ступеням высокого крыльца, плечом толкнул тяжелые резные двустворчатые двери.
– Живо туда!
Гулкой, зловещей пустотой встретил беглецов священный зал, глубокими ранами зияли стены, с которых по приказу Бретона давно уже сорвали шитые золотом занавеси и панели драгоценного дерева. Почти посредине, под высшей точкой огромного купола одиноко лежала разбитая вдребезги статуя, ее алебастровая белизна все еще казалась живой. Фирхоф не мог узнать изуродованное изображение, в куче мучительно изломанных обломков выделялась чудом уцелевшая тонкая, правильных очертаний девичья рука.
Зал быстро наполнялся людьми, под суровыми, сумрачными сводами постепенно утихли плач и стоны, словно беженцы не решались еще более осквернить приютившее их священное место.
Людвиг, войдя в храм одним из первых, постепенно оказался вплотную прижатым к главному алтарю, где-то в массе людских тел, исчезли, затерялись румиец, Ладер и альвис Бенинк…
В плотной толпе советник императора ждал решения своей судьбы, так же, как ждали в этот день исхода сражения тысячи горожан. Комья огня продолжали сыпаться на город – горели портовые склады и дома, редкие деревья и лодки у причала. Ратуша уцелела, форт пока оставался недосягаем. Хищный строй галер приблизился к крошечной гавани острова, запертой на тяжелую цепь – она не могла вместить все корабли.
Флагманское судно остановилось на внешнем рейде.
– У вас молодое зрение, Ожье, что там с насыпью и воротами? – спросил Кунц Лохнер.
– Наши люди катят запасной таран. Надеюсь, мы оттянули на себя силы бретонистов, это поможет пехоте раскачивать машину.
– Есть ли еще бочки с зельем?
– Только что отправили в путь последнюю.
– Заряжайте трубы Нострацельса.
Лейтенант слегка побледнел и отправился исполнять приказание. В медные жерла забили волшебный порошок и ядра, у обслуги был вид приговоренных к смерти.
– Наводи и поджигай. Неплохо бы заткнуть уши, но я не знаю, не окажется ли это грехом…
Солдат поднес раскаленный прут, и в тот же момент раздался громовой треск. Гребцы, не слушаясь понуканий, в ужасе побросали весла, галера встала, выпущенный снаряд, описав колоссальную дугу, ударил на мелководье у самого подножия крепостной стены – взметнулся фонтан воды и грязи.
– Недолет. Поправьте прицел.
Прочие галеры тоже окутались дымом.
– Как видите, друг мой, все не так уж страшно, – заявил Кунц младшему офицеру. – Это колдовство действует исправно даже и после смерти Нострацельса…
– Тут не обошлось без его неприкаянной души.
Ядра тем временем посыпались на стены крепости, круша их в самых уязвимых местах.
– Славно, друг мой, замечательно.
Солдаты у ворот в очередной раз оттянули и обрушили на преграду таран – по ним почти не стреляли, удушливый дым стлался над кровлями.
– Псалмопевцы заняты тушением пожара…
Под выстрелами рушились древние стены Толоссы, и целые пласты камня с грохотом оседали в море.
– Прекрасный результат, капитан Кунц. Некоторые бреши годны для пешей атаки на город, нужно только подойти поближе…
“…При таких обстоятельствах церенские галеры устремились к острову. С уцелевших бастионов открывался отличный вид на залив, и эти маневры не остались незамеченными. Повстанцы, очутившись в отчаянном положении, пустили в ход последние запасы – со стен ударили метательные машины и клубы серного огня, наподобие того, какой еще недавно нещадно жег крыши Толоссы, полетели теперь на палубы императорских галер.
– Дрот святого Регинвальда! Нас бьют нашими же приемами…
Залп получился не очень густым, многие огневые снаряды канули в морскую воду, но кое-что попало по назначению – о палубу флагманского корабля ударился полыхающий комок, и вспыхнули дерево и парусина, и занялись огнем скамьи гребцов, и бросились врассыпную сами обожженные гребцы.
– Гасите пожар водой! – закричал лейтенант Ожье.
– Бесполезно, – отрезал Кунц Лохнер, перелезая через борт обреченного судна. – Серный огонь водой не тушится.
Многие попрыгали за борт, а оставшиеся на палубе мечтали это сделать. Те же, кто оказались в воде, в печали просили поднять их обратно на борт, поскольку, несмотря на жару, вода в заливе, перемещенная накануне подводным течением, оказалась чрезвычайно холодна.
– Клинок и Корона! – рявкнул капитан Кунц, отплевывая соленую горечь моря, – Я иду на дно, меня губит мой отличный доспех…
– Настоящее положение плачевно, а потому держитесь за это бревно, мессир, – посочувствовал верный Ожье.
Лохнер мертвой хваткой вцепился в обломок галерного весла. Ближний корабль поспешно подошел, взбивая веслами пену, и спасенный капитан гвардейцев очутился на борту. Из-под его кольчуги стекали обильные потоки воды, а к рыцарскому шлему прицепился султан из мохнатой травы моря.
– Прикажете отступить, мессир?
– О нет! Еретические свиньи заплатят мне за это омовение…
…И несколько поредевший строй судов устремился к суше.
Как известно, море в этот день оставалось удивительно тихим, и ничто, если не считать огромных стрел и тяжелых ядер, метаемых машинами мятежников, а также целого роя арбалетных стрел, не помешало императорским судам пристать к островному берегу.
Войско под началом отважного Лохнера попрыгало на скользкие камни и откатившиеся в сторону обломки крепостных стен возле самой большой бреши, после чего двинулось вперед, уничтожая все живое, которого, впрочем оставалось немного, поскольку еретики благоразумно отступили.
– Клинок и корона! – рявкнул он.
Стальное жало вскользь царапнуло по шлему чуть пониже уха, и здоровяк пригнул голову, стараясь полностью укрыться за щитом. Из-за его спины выстрелил императорский арбалетчик, болт перелетел через стену и канул в неизвестность.
– Меться лучше, Марти.
От ответного ливня арбалетных стрел кольчуги не спасали, и путь наступления усеивали холмики неподвижных тел. Узкая насыпь позволяла двигаться не более, чем по шесть человек в ряд, из-за тесноты окованное бревно тарана подвесили на цепях в деревянную башенку относительно скромных размеров, колеса вязли и изрытый морской песок осыпался под ногами людей.
Рихард спрятался за таран, одновременно помогая его толкать. Зажигательные стрелы втыкались в переднюю стену башни, но, предусмотрительно политые водой, доски даже не тлели. На полпути осадная машина встала – колеса увязли в неглубокой рытвине.
– Подай назад.
Оси заскрипели, конструкция медленно откатилась на несколько шагов; вперед, под колеса, сравнивая неожиданное препятствие, полетели щиты.
– Если застрянем здесь, они нам не помогут, если сломаем ворота – найдутся другие щиты, – утешил Рихарда сержант.
Под весом десяти тысяч фунтов дерева и металла импровизированный настил хрустел как солома. Из крепости стреляли поверх башни, раня незащищенных – тех, кто устроился у дальнего, не прикрытого навесом конца двадцатилоктевого бревна. Попавший в первые ряды атакующих совершенно случайно, Лакомка теперь радовался удаче – его защищала деревянная стена машины. Башня с грохотом и скрипом продвигалась вперед, до тех пор, пока не встала, приблизясь к воротам на положенное расстояние. Рихард теперь видел створку ворот, окованную толстым железом, мог пересчитать шляпки огромных гвоздей. Наверху, на стене, над самой аркой воцарилось подозрительное затишье.
– Бей! – выкрикнул профос.
– Э-эх!
Имперцы словно муравьи облепили бревно, подвешенное на цепях. От удара створки гневно загудели.
– Еще! Раскачивай сильней!
На стене произошло движение, поток кипящего масла обрушился вниз. Атакующих хранила башня, Лакомка, задетый едва-едва, все-таки взвыл, прижимая к груди ошпаренную руку. Трое солдат вышло из строя, остальные вцепились в бревно, продолжая наносить удары, цепи скрипели, каждое столкновение окованного наконечника с воротами отдавалось грохотом и треском.
– Нас так просто не проймешь! – хвастливо заявил профос.
Должно быть, осажденные придерживались подобного же мнения, они больше не пытались лить масло, зато через краткое время о лицевую сторону башни разбился хрупкий глиняный горшок. Для такого броска не нужно особой меткости – снаряд разлетелся на мелкие кусочки, его заранее подожженное содержимое растеклось по защитной стене тарана, расплескалось, вспыхнуло негасимым огнем. У профоса горели волосы, брови и борода, шлем слетел, лицо исчезло, стертое, смазанное пламенем. Командир наемников отполз к морю, да так и остался лежать у подножия насыпи, в легкой волне полоскались пальцы мертвой руки, но мокрая кожа все равно горела – серный огонь не тушится водой.
Осадная машина занялась пожаром, уцелевшие в первый момент солдаты бросились в стороны, каждый боялся прикоснуться к горючей смеси, по беглецам били стрелы. Некоторые, ища спасения, повернули назад, надеясь на быстрый бег, но почти все полегли, не достигнув берега.
– Сюда, Марти!
Опомнившийся Лакомка постарался не касаться огня, он пробился вперед, приник и прижался к воротам, надеясь спастись от выстрелов за ненадежным карнизом крепостного камня. Арбалетчик Марти встал рядом, тяжело дыша, положение их оставалось отчаянным – таран догорал, серный огонь едва ли не касался сапог наемников, сверху сыпались бесполезные пока стрелы и вычурные, с мистическим налетом, угрозы бретонистов.
– Что мы будем делать, если они откроют ворота?
– Господи, да если бы я знал! Мое единственно желание теперь – сделаться плоским и незаметным, словно древесный лист.
– Может быть, мертвыми притворимся?
– Шутишь, приятель, это помогает только в балладах…
Таран чадил и догорал. Словно услышав разговор наемников, пришел в движение подъемник внешней решетки – она поползла.
– Помогайте нам, святые!
Рихард упал ничком и откатился в сторону, Марти забился в угол и присел на корточки, прикрывая голову рукой. Решетка с лязгом взвилась, ворота распахнулись и отряд всадников галопом выехал на насыпь, на уцелевших солдат никто не обратил внимания – человеческие мошки в глазнице крепости, и только высушенный жаром песок летел в них из-под конских копыт.
Моментально проскакав отрезок дамбы, отряд вылетел на побережье и ударил по пехоте Империи. Конницу встретили пиками, но наемные роты Конрада бежали, не выдержав лобового удара рослых, тяжелых коней, и атакующие мятежники пробились к пологим склонам северных холмов. Здесь они поневоле свернули к берегу – туда, где чернели борта последних отплывающих галер. Застигнутый на месте, маг Нострацельс подбитой птицей заметался на прибрежном песке, неловко попытался увернуться от неизбежного удара; и лошади сбили его с ног, и отряд промчался, догоняя редких беглецов, а на кончике командирской пики болталась темно-синяя, в мелких звездочках тряпка – сорванная мантия ученого волшебника.
Галеры тем временем уходили в море и, отойдя на расстояние выстрела от берега, осыпали конницу мятежников роем арбалетных стрел. Всадники валились из высоких седел, других сбрасывали обезумевшие от ран кони, но отряд проскакал опасный участок и пустился догонять и рубить бегущих солдат Конрада. Капитан Лохнер на флагманской галере ухватил рулевого за плечо.
– Правь восточнее и к берегу! Сейчас они поскачут обратно – им нельзя надолго отрываться от крепости. А ты, солдат, живо, дай-ка мне своей арбалет.
– Вот он, капитан.
– У них во главе скачет Клаус Бретон, хочу его ссадить, если получится – живым, нужно только метить в коня. Ересиарх нынче в цене, награды за него мне хватит на полгода безбедной жизни. Эй, парни – не стрелять! Это мое и только мое дело, кто высунется с самострелом без команды, пожалеет, что родился…
Галера забила веслами, вспенивая зеленый залив, и тяжело развернулась по дуге. Конница между тем рассеялась, уничтожая беглецов, и вновь собралась, всадники тоже сделали разворот и уже собирались вернуться к дамбе, кони в бешеной скачке разбрызгивали тонкий слой воды на береговом песке. Лохнер хладнокровно зарядил арбалет, вскинул его и прицелился, болт сорвался с тетивы, устремляясь к цели.
– Вот так.
Рослый каурый жеребец первого всадника, того самого, который сразил Нострацельса, рухнул, переворачиваясь на скаку, пораженный тяжелым болтом прямо в шею. Всадник скорчился в неловкой позе, его нога оказалась придавленной тушей животного.
– Чистая работа. А теперь стреляйте по остальным, – приказал довольный капитан Кунц. – Покажите еретикам, что значит Империя.
Рой стрел взвился, поражая живые мишени, многие всадники уже устремились к дамбе, не пытаясь выручить беспомощного командира – и вовремя. Конница императора, обратив внимание на незапертые ворота, уже выехала к насыпи, намереваясь ворваться в крепость, холмистая местность не позволяла пуститься во весь скок, однако, положение становилось критическим для осажденных – вылазка грозила обернуться сокрушительным поражением. Еретики, как могли, перестроились, намереваясь атаковать отборную рыцарскую конницу Церена.
– Дьявол в помощь! – захохотал Лохнер. – Видно, каждый сам ищет свою погибель – глупое мужичье не умеет воевать. Причаливай к берегу, кормчий, мы подберем добычу.
Капитан императорских гвардейцев тяжело спрыгнул на песок и подошел к упавшему Бретону. Тот не шевелился, Кунц перевернул пленника и выругался.
– Дрот святого Регинвальда! Во-первых, этот парень безнадежно мертв – он сломал себе шею, во-вторых, он все равно не Бретон. Вся возня оказалась бесполезной, удача верткая особа, и моя награда меня покинула. Теперь, ребята, поищите Нострацельса – тело или что там от него осталось…
Солдаты добросовестно обшарили камни и редкие, низкие, жестколистые кусты, перевернули несколько неподвижных мертвецов.
– Магуса не видно.
– Должно быть, его растоптали в лепешку, впрочем, искать все равно некогда. На борт! Покажем еретикам, что значит противиться воле государя и обижать его любимцев…
Флагманская галера отплыла от берега, занимая свое место в строю, а центр событий тем временем переместился к насыпи – на подступах к воротам завязался отчаянный бой.
Кавалерия мятежников сшиблась, столкнулась с ленной конницей Церена. Оружейники Толоссы свершили чудо – всадники-бретонисты почти не уступали в вооружении баронам Империи, однако проигрывали рыцарям в выучке. Построившись колено к колену, клином, латники Гагена, ответили ударом на удар, и конница мятежников дрогнула, теряя строй. Падали под копыта выбитые из седла, ломались копья и трещали щиты. Большая часть мятежников полегла, раненые лошади с ржанием, похожим на плач, метались по берегу, выжившие всадники пробились сквозь строй имперской конницы и вырвались на дамбу, в последнем отчаянном усилии пытаясь уйти.
Некоторым это удавалось – редкая цепочка беглецов быстро втягивалась в ворота, на отстающих уже наседали преследователи. Барон фон Финстер до того стремился на плечах беглецов ворваться в город, что первым из имперцев достиг ворот – он успел увидеть, как едва ли не перед головой его лошади упала, замыкая проход, тяжелая решетка. Финстер с досады ткнул преграду кончиком копья, с гребня стены ему ответил громовой хохот…
Однако, повод для смеха мерк перед драмой разгрома – конница мятежного города почти вся полегла на берегу залива. Финстер повернул коня, мудро избегая насмешек и стрел. Кто-то ухватил его за стремя.
– Они спалили наш таран серным огнем. Я чудом уцелевший солдат Империи, мессир!
Гуго Финстер слыл человеком доброжелательного толка. Он презрительно поморщился, оглядел чернобородого, перепуганного, в опаленной куртке толстяка-пехотинца.
– Можешь подержаться за стремя. Или ладно – садись позади меня. Надеюсь, никто не обратит внимания, какой груз я везу вместо спасенной красавицы.
Лакомка тут же с благодарностью в душе взгромоздился на широкий лошадиный круп. Мертвый, утыканный стрелами Марти, широко распахнув светлые глаза, так и остался лежать возле ворот. Имперская конница отступала под брань еретиков, пение боевых псалмов и выкрики, уходя от выстрелов, не дожидаясь на свою голову серного огня…
Тем временем императорские галеры вышли в залив и полукольцом охватили остров. Гребцы работали вовсю. На флагманском судне худощавый лейтенант с поцарапанной щекой подошел к Кунцу Лохнеру.
– Что будем делать, капитан, опробуем на еретиках медные трубы волшебника?
– А твои парни умеют обращаться с ними?
– Как будто бы да. Это не сложно, если в достатке волшебный порошок.
– Лучше обождем, мне не внушают доверия подобные штуковины и прочее скверное колдовство, живо, готовьте метательные машины и серный огонь. Просигналь об этом на другие галеры.
Лейтенант замешкался.
– Капитан…
– Ты хочешь что-то сказать, Ожье?
– Там, в Толоссе, кроме бретонистов полно народу – они чеcтные подданные Империи.
Кунц прищурился, рассматривая неприступные бастионы, шпиль и смятую тряпку церенского флага на нем.
– Не думай об этом, Ожье, гони прочь ненужные мысли, ты сам знаешь, как это бывает: если замахнулся – руби, или сам упадешь под ударом. Мы или они, а третьего пути просто нет, кого бы я ни жалел, эта память останется в моей душе – для зимних вечеров в старости, а сейчас иди. Иди, нам надо приготовиться.
Лейтенант ушел и строй кораблей чуть развернулся и заскрипели метательные машины, и в чаши их легли бочки с подожженной смесью. Багрово-черные, косматые клубы огня полетели в сторону острова. Чахлая растительность подле стен, обращенных к морю, сгорала дотла.
– Недолет. Нужно подобраться поближе.
Галерный строй хищно скользнули к острову.
– Заряжайте снова.
Метательные машины опять плюнули огнем и на этот раз он попал в цель – снаряды рухнули по ту сторону стены. Крепость не отвечала, не пыталась атаковать корабли ответными выстрелами – должно быть, у еретиков оказались малы запасы горючей смеси.
– Что теперь, капитан Кунц?
– Подождем результата, Ожье. Мы просто будем стрелять снова и ждать, когда их припечет. Заряжайте.
– Там будет настоящее пекло.
– Отлично, этого мы и добиваемся.
Галеры проворно опустошали запасы бочек, забрасывая крепость негасимым огнем. Дома близ стен уже курились дымом, мутные космы его заслоняли небо.
– Славно полыхает. А что будем делать, когда кончится зажигательный припас? – поинтересовался худощавый лейтенант.
Лохнер молчал. Он стоял на шаткой палубе, уверенно расставив ноги и, запрокинув голову, следил за полетом комка яростно клубящегося огня.
– А? Что ты говоришь, Ожье?
– Я говорю, бочки с зельем у нас кончаются.
Капитан Кунц жестко усмехнулся.
– Когда они кончатся, тогда и пойдут в дело медные трубы покойного Нострацельса!
* * *
– Кажется, мы дождались штурма, Бенинк, – сказал Людвиг фон Фирхоф.Округлое окно судейского чердака позволяло рассмотреть отсветы и дым пожара. Гильдейский вор подошел и остановился за плечом имперского советника, отблески серного огня отражались в печально-красивых глазах альвиса.
– А ведь это место казалось таким надежным – оно далеко от насыпи и ворот. Должно быть, солдаты стреляют с галер, со стороны залива. Я уйду на время, мне нужно перекинуться словечком с графом Гильдии.
Бенинк вернулся мрачным, его тревога явно сменилась поспешностью с примесью страха.
– Прямо над подвалом графа что-то горит, наверное, рухнул дом, потолок там раскалился и просел – я трогал камень, рука едва терпит жар. Проход к морю до сих пор завален бутовым камнем, к тому же, даже сев в лодки, мы тотчас же угодим в самое пекло. Отсюда надо уходить, мессир советник; крыша пристройки уже немного тлеет, я не поклянусь, что до полудня дом судьи не займется словно майский костер.
– У тебя есть на примете другое место?
– Самое надежное место сейчас – это тот самый форт, из которого нам с таким трудом удалось сбежать. Быть может, если туда вернуться… Сейчас, когда город в огне, никто и не подумает спрашивать тессеры, мы легко и просто сумеем раствориться в толпе. Правда, когда дело дойдет до уличных боев, в толпе-то нас и перережут. Настал день волка, советник, и содержимое жил добрых горожан скоро потечет в залив.
Фирхоф вздрогнул, пораженный мрачным совпадением. “Хронист принял имя Вольфа Россенхеля. Вольф – это волк, приходит мистическое время Адальберта, и самый страшный поворот событий способен наступить в любой момент. Я больше не маг и почти не чувствую астрального эфира, однако моя интуиция все равно осталась при мне – я еще увижу Хрониста, и дай Бог, чтобы эта встреча не оказалась худшей из возможных встреч.”
– Уходим, Бенинк. Не стоит покорно дожидаться конца.
Они убегали винтовой лестницей, там уже витал запах гари, подземный проход тоже оказался задымлен. Первым шел Бенинк, пока еще редкие клубы дыма причудливо извивались в зеленоватом свете его фонаря; следом торопился Фирхоф, сразу за его спиной – Антисфен, замыкал вереницу Хайни Ладер. Тайный лаз закончился деревянной дверцей, она оказалась подпертой снаружи, но альвис ловким пинком вышиб преграду.
– Знакомое место.
Ошеломленный советник императора узнал тот самый подвал бочара, в котором он и Адальберт впервые вели теологическую беседу с ревнивым демоном Клистеретом.
– Я и не знал, что тут найдется второй выход!
Бенинк без лишних слов преодолел стертые ступни и осторожно выглянул на улицу. В переулке царило относительное спокойствие – людей не было, но далекий, глухой и слитный шум, то ли крик, то ли плач, долетал сюда издалека. Советник, вор, ученый румиец и наемный солдат выбрались на простор, расшвыривая завалы хлама, после чего осмотрелись.
Фирхоф запрокинул голову – впервые за несколько дней он мог видеть солнечный свет не из окна; небеса, не голубые, а какие-то бледно-палевые и от пожара, и от жары, затянула мутная дымка. Высоко над крышами кувыркались перепуганные чайки, советнику показалось, что белое оперение птиц запятнала копоть.
Четверка беглецов выбралась из пустого, тупикового переулка и влилась в людской поток, запрудивший пока еще относительно безопасную улицу Толоссы. В пестрой толпе мешались все виды одежды и все выражения лиц. Оборванный подросток лет двенадцати, с худой высокой шеей и лицом умной обезьянки, сосредоточенно тащил за руку маленькую, добротно одетую кудрявую девочку. Хорошенький, словно ангел, ребенок пищал и вырывался – никто не обращал на эту пару внимания. Зажиточные горожанки, спасая лучшие наряды, натянули их на себя, и теперь в неряшливой толпе, среди грязных кожаных курток и грубого полотна, там и сям мелькали яркие, словно цветы юга, пятна женских одежд. Пожилой, одутловатый мужчина, по виду – торговец, тер сухие глаза, губы его беспрестанно двигались, то ли шепча молитвы, то ли повторяя чьи-то имена. Прошел, раздвигая толпу, десяток сумрачных, хорошо вооруженных пикинеров.
Гул растерянности и страха витал над скопищем людей. Несчастье и трагическое предчувствие уже наложили на лица призрачную серую тень, согнутые плечи несли невидимый груз обреченности.
– Я много видел в собственной жизни, еще больше – читал древних, и, тем не менее, с трудом могу поверить, что все это сотворил один человек, – сказал Антисфен.
– Да, с нашим императором, Гагеном Капелланом, шутки плохи, – отозвался Ладер.
Фон Фирхоф ужаснулся в душе. “Румиец имел в виду Клауса Бретона, наемник понял его неправильно. Но в своей ошибке, перепутав императора и мятежника, простак Ладер, тем не менее, оказался мудрее нас всех. Клаус идет до конца – ему уже нечего терять и почти нечего бояться, отправляясь на смерть, он не станет думать о гражданах Толоссы. А мой венценосный друг – он в безопасности, и, тем не менее, в порыве мести и гнева спалит этот город, словно копну соломы. Неважно, что три четверти несчастных не виновны ни в чем, здесь просто дают наглядный урок бунтующим против Империи…”
Словно едиными легкими ахнула толпа, живое скопище бестолково качнулось в теснине улицы – над головами беженцев с низким гулом пронесся комок багрового огня. Снаряд угодил на низкую крышу ближнего дома, тот мгновенно занялся пожаром, дождь обжигающих пламенных брызг осыпал людей.
– Господи, спаси нас!
Визг и плач смешались, порождая нестерпимый, бессмысленный шум. В висках у советника гудело, давка и теснота мешали что-либо предпринять, в этот момент фон Фирхоф сполна испил чашу собственной беспомощности.
– Наверное, я полное ничтожество.
Антисфен, отбросив ученый скептицизм, неистово, ярко молился на румийском:
– Спаси нас, Господи, от стрел дневных и огня поражающего, от тысячи тысяч врагов и укуса коварной ехидны…
Бенинк прикрыл лицо полой плаща:
– Почему? Это же не вражеский город, это город Церена…
– В храм! Под каменные своды! Они не должны гореть! – Людвиг кричал, безнадежно пытаясь заглушить вопли и стоны.
Кажется, его услышали и поняли. Храм святой Катерины, крытый негорючим куполом, высился неподалеку – его стены в свое время пощадили бретонисты. Бенинк одним из первых пробился к широким ступеням высокого крыльца, плечом толкнул тяжелые резные двустворчатые двери.
– Живо туда!
Гулкой, зловещей пустотой встретил беглецов священный зал, глубокими ранами зияли стены, с которых по приказу Бретона давно уже сорвали шитые золотом занавеси и панели драгоценного дерева. Почти посредине, под высшей точкой огромного купола одиноко лежала разбитая вдребезги статуя, ее алебастровая белизна все еще казалась живой. Фирхоф не мог узнать изуродованное изображение, в куче мучительно изломанных обломков выделялась чудом уцелевшая тонкая, правильных очертаний девичья рука.
Зал быстро наполнялся людьми, под суровыми, сумрачными сводами постепенно утихли плач и стоны, словно беженцы не решались еще более осквернить приютившее их священное место.
Людвиг, войдя в храм одним из первых, постепенно оказался вплотную прижатым к главному алтарю, где-то в массе людских тел, исчезли, затерялись румиец, Ладер и альвис Бенинк…
В плотной толпе советник императора ждал решения своей судьбы, так же, как ждали в этот день исхода сражения тысячи горожан. Комья огня продолжали сыпаться на город – горели портовые склады и дома, редкие деревья и лодки у причала. Ратуша уцелела, форт пока оставался недосягаем. Хищный строй галер приблизился к крошечной гавани острова, запертой на тяжелую цепь – она не могла вместить все корабли.
Флагманское судно остановилось на внешнем рейде.
– У вас молодое зрение, Ожье, что там с насыпью и воротами? – спросил Кунц Лохнер.
– Наши люди катят запасной таран. Надеюсь, мы оттянули на себя силы бретонистов, это поможет пехоте раскачивать машину.
– Есть ли еще бочки с зельем?
– Только что отправили в путь последнюю.
– Заряжайте трубы Нострацельса.
Лейтенант слегка побледнел и отправился исполнять приказание. В медные жерла забили волшебный порошок и ядра, у обслуги был вид приговоренных к смерти.
– Наводи и поджигай. Неплохо бы заткнуть уши, но я не знаю, не окажется ли это грехом…
Солдат поднес раскаленный прут, и в тот же момент раздался громовой треск. Гребцы, не слушаясь понуканий, в ужасе побросали весла, галера встала, выпущенный снаряд, описав колоссальную дугу, ударил на мелководье у самого подножия крепостной стены – взметнулся фонтан воды и грязи.
– Недолет. Поправьте прицел.
Прочие галеры тоже окутались дымом.
– Как видите, друг мой, все не так уж страшно, – заявил Кунц младшему офицеру. – Это колдовство действует исправно даже и после смерти Нострацельса…
– Тут не обошлось без его неприкаянной души.
Ядра тем временем посыпались на стены крепости, круша их в самых уязвимых местах.
– Славно, друг мой, замечательно.
Солдаты у ворот в очередной раз оттянули и обрушили на преграду таран – по ним почти не стреляли, удушливый дым стлался над кровлями.
– Псалмопевцы заняты тушением пожара…
Под выстрелами рушились древние стены Толоссы, и целые пласты камня с грохотом оседали в море.
– Прекрасный результат, капитан Кунц. Некоторые бреши годны для пешей атаки на город, нужно только подойти поближе…
* * *
(Из “Истории мятежа Клауса Бретона”, записанной очевидцем, который пожелал остаться неизвестным)“…При таких обстоятельствах церенские галеры устремились к острову. С уцелевших бастионов открывался отличный вид на залив, и эти маневры не остались незамеченными. Повстанцы, очутившись в отчаянном положении, пустили в ход последние запасы – со стен ударили метательные машины и клубы серного огня, наподобие того, какой еще недавно нещадно жег крыши Толоссы, полетели теперь на палубы императорских галер.
– Дрот святого Регинвальда! Нас бьют нашими же приемами…
Залп получился не очень густым, многие огневые снаряды канули в морскую воду, но кое-что попало по назначению – о палубу флагманского корабля ударился полыхающий комок, и вспыхнули дерево и парусина, и занялись огнем скамьи гребцов, и бросились врассыпную сами обожженные гребцы.
– Гасите пожар водой! – закричал лейтенант Ожье.
– Бесполезно, – отрезал Кунц Лохнер, перелезая через борт обреченного судна. – Серный огонь водой не тушится.
Многие попрыгали за борт, а оставшиеся на палубе мечтали это сделать. Те же, кто оказались в воде, в печали просили поднять их обратно на борт, поскольку, несмотря на жару, вода в заливе, перемещенная накануне подводным течением, оказалась чрезвычайно холодна.
– Клинок и Корона! – рявкнул капитан Кунц, отплевывая соленую горечь моря, – Я иду на дно, меня губит мой отличный доспех…
– Настоящее положение плачевно, а потому держитесь за это бревно, мессир, – посочувствовал верный Ожье.
Лохнер мертвой хваткой вцепился в обломок галерного весла. Ближний корабль поспешно подошел, взбивая веслами пену, и спасенный капитан гвардейцев очутился на борту. Из-под его кольчуги стекали обильные потоки воды, а к рыцарскому шлему прицепился султан из мохнатой травы моря.
– Прикажете отступить, мессир?
– О нет! Еретические свиньи заплатят мне за это омовение…
…И несколько поредевший строй судов устремился к суше.
Как известно, море в этот день оставалось удивительно тихим, и ничто, если не считать огромных стрел и тяжелых ядер, метаемых машинами мятежников, а также целого роя арбалетных стрел, не помешало императорским судам пристать к островному берегу.
Войско под началом отважного Лохнера попрыгало на скользкие камни и откатившиеся в сторону обломки крепостных стен возле самой большой бреши, после чего двинулось вперед, уничтожая все живое, которого, впрочем оставалось немного, поскольку еретики благоразумно отступили.