Страница:
Словно она удивила его, он переспросил:
— Честно? Она кивнула:
— Я рада познакомиться с семьей Джерадина. Рада оказаться в Хауселдоне — в провинции Домне. — Это была чистая правда, но она не знала, какими словами передать всю глубину своих чувств. — Я уже давным—давно мечтала встретиться с вами.
Миник, по—видимому, понял, какие чувства стоят за ее словами.
— Я тоже очень рад видеть вас. Раньше я не был в этом уверен. Мне не нравится, когда Джерадин несчастлив. Но сейчас — я рад.
Он удивил ее.
— А почему ты вдруг так решил? Он показал на дом.
— Вы были в одной комнате с Домне, — пояснил он, — и он задремал. Он верит вам. Значит, с вами все в порядке. Не из—за вас Джерадин ходит с несчастным видом.
Убежденность Миника была настолько нелогичной, что Териза посчитала себя обязанной сказать:
— Все, наверное, намного сложнее. Иногда мне кажется, что япричина его несчастий — в некотором роде. Мне нужно многое сделать со множеством вещей, которые мучают его.
— Нет, — ответил Миник. — Все не так уж сложно. Ты похожа на него. Он всегда пытается все усложнять. Но все очень просто. Ему нужен кто—нибудь, кто любил бы его. Это — просто. Домне верит тебе. Это — просто. И потому я рад встретиться с тобой, хотя раньше не был уверен в этом.
Она вдруг почувствовала, что он, возможно, прав.
— Наверное… — Мир сложностей моментально испарился, едва Миник рассмотрел проблемы со своей колокольни. — Я не думала об этом так.
Пойдем к Джерадину.
— О нет. — Миник внезапно посерьезнел. — Он этого не хочет. Он слишком занят. — Загорелый мужчина едва заметно пожал плечами. — Когда он в таком состоянии, то кричит на людей. Он думает, что все быстро соображают. Ему кажется, что если он быстро соображает, то и они такие же. А они всего лишь фермеры и пастухи. Похожие на меня. Любят, когда им все разжевывают.
Мысль о том, что Джерадин кипит от нетерпения, была столь неожиданной, что Териза едва не рассмеялась. И в то же время она почувствовала укол боли. Бедняга, он едва не сходит с ума. Она сдержалась и спросила:
— Я не совсем поняла… Мне казалось, он послал тебя за мной.
Миник кивнул.
— Верно. Мне казалось, что он просто нашел отговорку, чтобы отослать меня подальше. Но раз ты рада, что попала к нам, я считаю, что был не прав.
Он послал меня показать тебе окрестности. Домне не может далеко ходить, Тольден слишком занят, а Квисс предпочитает оставаться дома с Рушей. Джерадин сказал мне: «Она любит все осматривать. Она могла бы осмотреть Хауселдон». И потому я пришел сюда.
Териза приняла его предложение, несмотря на то, что понимала смешанные чувства Джерадина, когда он предлагал это. Она понимала, что он чувствовал. Кроме того, она хотела побольше узнать о Хауселдоне. Она подозревала — не потому что собиралась что—либо критиковать, — что осмотреть здесь можно немногое. С другой стороны, если Мастер Эремис готовит атаку в самом скором времени, ей будет полезно узнать о столице Домне как можно больше.
И, одарив Миника улыбкой, которая изумила бы преподобного Тэтчера — и ее отца, — она отправилась исследовать Хауселдон.
Во всяком случае, так считал Миник. Он любил осматривать не торопясь, привлекая внимание к подробностям, которые любил и подчеркивал. К примеру, в Хауселдоне было три конюшни, которыми пользовались люди, стекавшиеся сюда со всей провинции и из остальных регионов Морданта. Каждая из них была устроена как и положено: место, где можно оставить лошадей, зная, что о них позаботятся, пока их хозяева будут заниматься торговлей, навещать родственников, требовать правосудия, изучать ремесла и секреты мастерства. Но каждая из них, по мнению Миника, была достойна подробного осмотра; в каждой были свои особенности, которые он не преминул выделить, каждая из них процветала или приходила в упадок по причинам, которые он подробно изложил.
Он был неистощимым кладезем информации Он знал, где именно проложены дренажные трубы, и точно знал, сколько квадратных ярдов они покрывают. Он знал, кому первому пришла в голову идея строить именно такие крыши и почему отличная идея — строить крыши именно так. Он знал, откуда поступают запасы для Хауселдона и насколько их хватит, если что—то произойдет. Он знал по имени каждого ребенка, встреченного на пути, его родителей и привычки.
Вскоре Териза поняла, что может выбрать одно из двух: прекратить экскурсию немедленно, пока Миник не уморил ее. Или покорно следовать за ним, позволяя ему делать все, что он хочет. Для него не существовало золотой середины.
Ну что ж, неплохо, рассуждала она. Артагель, Джерадин и Найл, каждый по—своему, тоже не умели придерживаться середины. Она слышала, что Вестер фанатично любил шерсть. Стид не мог не приставать к женщинам. Тольдена Джерадин называл прирожденным садоводом.Сам Домне отказался выбрать середину, когда впервые встретился с королем Джойсом. Почему же Миник должен быть другим?
На мгновение ей захотелось остановить его — сказать, что она увидела достаточно и вернуться домой. Но Териза заметила, что в его обществе она почти все время улыбается; казалось, он наполнял воздух радостью и страстной любовью ко всему, о чем говорил. Он мог прекрасно объяснить разницу между хорошей работой и работой спустя рукава, между любящими друг друга мужем и женой и ругающимися друг с дружкой, между предусмотрительностью и отсутствием ее; он любил все, что его окружало, и любил подробности, которыми засыпал ее без передышки. И чем больше он говорил, тем более мягким и дружелюбным он ей казался. И чем больше она слушала, тем отчетливее ощущала, что ее напряжение и страхи уходят все дальше.
Вместо того чтобы остановить его, она покорно согласилась проделать с ним полный маршрут.
В результате день промелькнул незаметно. Миник начал показывать ей окрестности почти в полдень — а когда поздним вечером совсем стемнело и ноги у Теризы заныли оттого, что она столько ходила и стояла, а сапоги натерли ступню, на сердце у нее было спокойно впервые за все время, что она могла припомнить.
Миник был не просто веселым, приятным и дотошным; он был целителем. Где—то в Хауселдоне, подозревала Териза, готовились к битве — но они не приближались к тем местам; Миник, казалось, хотел видеть лишь мир вокруг. И она подумала, что нуждается только в одном—в спокойном сне; тогда она снова может начать думать о проблемах.
Когда он привел ее обратно в дом Домне и начал прощаться, она не хотела его отпускать.
— Куда ты? — спросила она, стараясь задержать его.
На этот раз его улыбка была стеснительной как—то по—новому, он смущался при воспоминании о вещах, о которых позабыл упомянуть.
— Мне хотелось бы вернуться домой до ужина, — пробормотал он, — и поиграть с детьми. Это даст возможность их матери приготовить еду. И позволит им разрядиться, тогда вечером они скорее заснут.
Мысль о том, что этот ловкий загорелый человек играет с детьми, понравилась Теризе — и напомнила, что за целый день он не сказал о себе ни слова. Может быть, ему было слишком неинтересно рассказывать о своей жизни. Повинуясь порыву — ведь Миник дал ей столько ценного и ничего не попросил взамен — она потянулась к нему и отблагодарила поцелуем в щеку.
Его глаза расширились от изумления; на мгновение он онемел. Затем отвел глаза, словно покраснел и стыдился этого.
— Мне кажется, не стоит рассказывать жене об этом, — мягко сказал он. — Она может быть недовольна. — Было очевидно, что сам он доволен до крайности. — А мне хочется, чтобы она была довольна. Она единственная женщина, кроме тебя, которая так терпеливо выносит меня.
До свидания, Териза.
После его ухода она поднялась на крыльцо и отправилась на кухню к Квисс. Ее щеки болели от постоянного смеха. Наверняка нужно чаще улыбаться—тренировать лицевые мышцы.
Картина, увиденная в первой комнате, так изумила ее, что она моментально остановилась.
Квисс разложила на столе столько еды, что казалось, можно накормить половину Хауселдона. Ее щеки пылали от жары и усталости; волосы растрепались. За ее спиной слуги носились по комнате, расставляя тарелки, раскладывая приборы, принося кувшины, бочонки и сосуды из кухни, которую Териза еще не видела, — и громко переговаривались. Домне и Тольден сидели рядышком во главе стола, о чем—то жарко споря и повышая голос, чтобы расслышать друг Друга в таком шуме. В другом углу комнаты мальчик лет пятнадцати и девочка поменьше что—то горячо обсуждали; но Териза могла понять из их обсуждения только отдельные реплики: «Вот так! — Нет, не так! — Нет, так!» Еще один мальчик, не старше семи или восьми лет, сидел рядом с Тольденом и строгал деревянный меч осколком бутылки. Третий, еще меньший мальчик с помощью палки исследовал резонансные возможности пустой бочки в углу.
На секунду шум сделался таким оглушительным — и в нем было столько мирной теплоты, — что Териза едва не выбежала наружу в слезах. Ничто в ее жизни у родителей или без них не подготовило ее к встрече с домом, где люди вели себя так свободно.
Тут Квисс подняла голову, увидела Теризу и улыбнулась.
Радость Квисс изменила все вокруг словно по мановению волшебной палочки. Или так показалось Теризе. Весь этот шум и гам не был агрессивным, не тревожил, не приносил страданий; он был просто громким. И как только Квисс улыбнулась, Териза поняла, что жена Тольдена в своей стихии, довольная тем, что в семье и доме все бурлит и шумит; что все довольны собой и друг другом. И осознала, что беспорядок — всего лишь другой вид мирного спокойствия, горячего и активного, не слишком привычного для новичка вроде нее, но полностью лишенного страха.
Улыбнувшись Квисс в ответ, она смело вступила в полосу шума.
— Насколько я знаю, ты провела весь день с Миником. — Квисс почти кричала, но Териза едва слышала ее. — Весь день? Он показывал тебе окрестности?
Териза кивнула.
— Ну и хорошо. Я поняла, что ты мне нравишься, как только увидела тебя. А он будет твоим другом на всю оставшуюся жизнь. Мало кто способен слушать его так долго.
— А напрасно. — Териза старалась говорить громко, чтобы ее услышали. — Он очаровательное существо. Теперь настала очередь Квисс кивнуть.
— К счастью, его племянники и племянницы прекрасно понимают это. — Она показала на детей в углу комнаты. — Я хотела сказать, к счастью для них.
Не будь его жена такой стеснительной, они бы пришли сегодня. Я знаю, его огорчает, что он не может проводить больше времени среди нас. Но мне кажется, его жена, бедняжка, впадает в панику, как только переступает порог этого дома. — Квисс рассмеялась, но из—за шума Териза не услышала ее смех. — Они, должно быть, очень оригинально обхаживали друг друга. Териза снова улыбнулась и потерла руками болевшие щеки.
Перед ней появилась служанка с большим дымящимся сосудом на подносе.
— Не хотите эля? Муж сварил его для Домне. Лучшего эля не найдете во всей провинции.
— Спасибо. — Териза ничего не понимала в эле, но ей хотелось пить; она взяла сосуд и осторожно отпила. Служанка выжидательно смотрела на нее. Териза обнаружила, что эль горьковатый и кислый одновременно. После второго глотка горечь испарилась. Териза нашла эль чудесным. Она подмигнула — мол, вкусно, и служанка ушла довольная.
— Териза! — Тольден махнул ей рукой. Она подошла, и он пододвинул ей стул. — Садись. Я хочу рассказать тебе, что мы сделали, чтобы подготовиться получше. Может быть, тебе придет в голову что—нибудь, что я упустил из виду.
Домне смотрел скептически; может быть, он сомневался в ценности ее суждений. Тем не менее он кивнул, словно хотел послушать, что она может сказать. И Тольден без перехода принялся рассказывать о том, что проделал, чтобы подготовиться к битве.
Териза не могла заставить себя сосредоточиться. Честно говоря, она улавливала лишь одно слово из трех; все остальное потонуло в хоре, обращенном к Домне. «Папа, это она виновата… Нет, это он виноват, он первый начал… Онапервая начала!..» Она не могла не заметить, что даже проблемы детей Домне интересуют больше, чем пространные объяснения Тольдена. Чувствуя себя совершенно бесполезной — и ничуть не волнуясь по этому поводу, — она сказала:
— Может, продолжим после ужина, когда станет потише? — И продолжила пить эль, совершенно перестав слушать.
Хаос приготовления ужина достиг пика, когда внутренние двери распахнулись и в комнату влетела гурьба детей. Все они были приблизительно как Руша—слишком многочисленные и слишком равные по возрасту, чтобы думать, будто все они из одной семьи. Или даже из трех. Они были полуголые, ужасно веселые и блестели от воды. За ними следовал Джерадин, пытаясь поймать их. У него было несколько полотенец, но слишком мокрых, они не могли высушить остатки воды.
— А ну ко мне, маленькие чудовища! — ревел он. — Я собираюсь вытирать вас, пока у вас головы не отвалятся!
Вопя от восторга, голыши кинулись во все стороны. Териза не видела Джерадина почти весь день. Она жадно смотрела на него и поняла, что он все еще скован и полон горечи, одет в непробиваемый панцирь. Но ради детей он, как видно, постарался притвориться веселым. А может быть, при их виде это произошло бессознательно; может быть, они действовали на него благотворно.
Этого ей было достаточно. Она могла подождать более подходящей возможности. Одарив Джерадина своей самой очаровательной улыбкой (заметил он ее или нет)
Териза успокоилась и позволила неразберихе подхватить ее, словно водовороту.
Как только жертвы Джерадина попадали в руки взрослых, Квисс Тольден и слуги принимались безжалостно шлепать мокрого ребенка. Сдерживая смех, Квисс сказала одной из служанок:
— Это ваши мальчишки виноваты.
— Прошу прощения, — возмутилась женщина, едва скрывая радость. — Я уверена, что во всем виновата Руша. Она главная бездельница во всем Хауселдоне. Спросите любого.
— Все они чудовища! — гремел Джерадин. — Они все будут бесконечно страдать, когда попадут ко мне в лапы! — И, изображая гориллу, принялся гоняться за детьми.
С помощью трех или четырех слуг ему удалось согнать своих жертв в кучку, и он вывел их из комнаты.
Не будь он так занят — и если бы она не сидела так уютно с кружкой, полной эля, — Териза непременно пошла бы за ним. Она чувствовала неодолимое желание поцеловать его вовсе не так, как целовала Миника.
Джерадин вскоре вернулся, чтобы присоединиться к семье — а следом пришло еще с полдюжины человек, ужинать. Эти люди возглавляли команды, которые были организованы, чтобы выполнять все что нужно во время обороны Хауселдона. Как только с едой было покончено, а со стола убрано, разговор перешел на то, что больше всего волновало присутствующих, в том числе и Теризу: какого рода нападение будет предпринято, когда и как бороться с ним.
Джерадин описал несколько видов воплощения, которые Мастер Эремис насылал на Мордант, и все быстро утратили уверенность в себе, с которой явились в дом Домне. Наконец один из них спросил почти робко:
— А ты что—нибудь можешь сделать? Он покачал головой:
— Нет, до тех пор пока не отолью зеркало.
— Но как же можно со всем этим сражаться? — поинтересовался другой. — Что мы можем сделать?
— То, что делаем, — сказал Домне спокойно, словно был уверен в себе. — Все, что в наших силах.
Не глядя на Теризу, Джерадин добавил:
— Будем надеяться, что леди Териза ошибается. Будем надеяться, что он даст нам время. Сегодня мы все подготовили. Завтра я разожгу печь и начну смешивать песок.
К общему — и собственному — удивлению, Териза встала из—за стола и вышла из комнаты.
Она просто не хотела слушать все это; просто не хотела слушать. Она слишком недавно сбежала из Орисона — от недоверия Леббика, хитрости Эремиса и жестокости Гилбура. Она не спала, за исключением короткого отдыха, неожиданно выпавшего ей, когда лежала на травке рядом со Сжатым Кулаком. Мир, воцарившийся в ее душе был невероятно хрупок; он рухнет, если она и дальше будет слушать речи защитников Хауселдона, если позволит себе спорить с Джерадином. Сон — вот в чем она нуждалась, вовсе не в разговорах. Утром у нее будет больше сил — и, может быть, отваги.
Кивнув слугам, сопровождавшим ее, она удалилась в комнату Артагеля.
Там было темно. На мгновение ей захотелось позвать кого—нибудь на помощь; затем она вспомнила, где стоит одна из ламп. На небольшом столике у изголовья кровати. Териза направилась туда при слабом свете, идущем из открытой двери, взяла лампу и отнесла в коридор; там на стене висела другая лампа; она зажгла свою и, когда та ярко загорелась, снова вошла в комнату и закрыла за собой дверь.
И поняла, что приняла правильное решение; именно в этом она и нуждалась. Едва ее голова коснулась подушки, покой, поселившийся внутри ее, поднялся и окутал ее. Он пронизал весь дом, приглушая все вокруг; достиг Джерадина и людей, планирующих оборону Хауселдона; поднялся до небес и поплыл по провинции к горам Домне.
Она заснула так быстро и спокойно, что забыла погасить лампу на маленьком столике в головах кровати.
Второй раз в жизни она проснулась от того, что ее целуют.
Твердый рот прижимался к ее губам; язык проскользнул между ними, выискивая ее язык. Рука, достаточно холодная, чтобы разбудить, нашла под одеялом ее талию и затем скользнула по животу к груди. Пока рот впивался в ее губы, рука коснулась ее сосков.
Териза открыла глаза. За одно мгновение она разглядела курчавые темные волосы и яркие карие глаза человека, стоящего перед ней на коленях; она увидела, что это не Мастер Эремис и не Смотритель Леббик, не Гилбур, которые могли бы причинить ей вред. Поэтому не закричала. Вместо этого она резко выставила вперед руки, пытаясь оттолкнуть мужчину. Ее локоть угодил ему в ключицу.
С приглушенным стоном он отлетел и растянулся на полу. Его руки старались защитить бинты, стягивающие грудь и плечо, но падение вызвало новую боль в поломанных костях. На мгновение его спина выгнулась от боли. Затем он растянулся на полу.
Когда боль поутихла, он посмотрел на нее и обиженно пробормотал:
— Териза, что ты делаешь? Я пришел всего лишь заняться с тобой любовью. Зачем же так отбиваться?
Сейчас, когда она видела все его лицо, то не могла не заметить сходства с остальными сыновьями Домне. Судя по бинтам, поломанным ребрам и ключице это был Стид.
Гневно глядя на него, она сказала первое, что пришло в голову:
— Мне казалось, у тебя сломано слишком много костей и ты не поднимаешься с постели.
Он убрал с лица обиженное выражение и попытался очаровать ее улыбкой.
— Именно. Но это было до того, как я увидел тебя в коридоре у своей двери. Я дождался, пока весь дом заснет. И попробовал встать. Я считаю, что человек способен на что угодно, если хочет достаточно сильно. Когда она не ответила, он спросил:
— Ты поможешь мне встать? Я действительно чувствую себя не лучшим образом, а пол довольно жесткий.
К счастью, он был одет в легкие хлопковые штаны от пижамы. Иначе ей, наверное, изменило бы самообладание. Но в этих обстоятельствах она смогла открыто взглянуть на него и сказала:
— Попробуй встать, и я буду пинать тебя до тех пор, пока тебе не перехочется.
Но, сказав это, она едва не рассмеялась. Она однажды пыталась пнуть Джерадина. Честно говоря, она таки пнулаего. Чтобы перестал извиняться.
— Это нечестно, — запротестовал Стид. Он нахмурился. Затем улыбнулся. — С другой стороны, может, оно и стоит того. Тебе не выбраться из постели так, чтобы я не смог увидеть твое тело. Судя по твоей походке, ты чудесно сложена. — Его улыбка стала шире. — Меня никогда не отталкивала женщина, позволившая увидеть свою грудь.
— В таком случае, — ее желание рассмеяться стало сильнее, — я не буду пинать тебя. Я вообще не выберусь из постели. — Стид казался удивительно похожим на Джерадина, передразнивающего Мастера Эремиса, но с малым успехом. И, следя за тем, чтобы быть плотно укрытой одеялами, она села и показала рукой на лампу. — Я вылью на тебя кипящее масло.
Похоже, Стид не воспринял эту угрозу всерьез. — Нет, ты этого не сделаешь.
С трудом сдерживая веселье, она спросила: — А почему ты так думаешь?
— Ты не хочешь причинить мне серьезную боль. — И без тени самомнения пояснил: — Тебе просто нужен мужчина. Она изумленно уставилась на него. — Да?
Он кивнул.
— Как каждой женщине. Именно для этого созданы мужчины и женщины. Сначала они хотят друг друга. Затем ложатся вместе в постель и наслаждаются друг другом.
Это звучало подозрительно правдоподобно. Но она продолжала расспрашивать:
— А как же быть с Джерадином? Ведь он, кроме всего прочего, твой брат. И я пришла сюда с ним. Ты не считаешь его мужчиной?
— О, Джерадин. — Улыбка Стида была именно что довольной. — Конечно, я считаю его мужчиной. Если хочешь знать, он лучший из всех нас. Нет, он и вполовину не такой хороший фермер, как Тольден. Он и вполовину не такой пастух, как Вестер. Он и вполовину не такой фехтовальщик, как Артагель. И он наверняка ничего не понимает в женщинах. Но он все равно лучший из нас.
Но ведь дело не в этом, правда? — продолжал он свои рассуждения. Просто удивительно, как мало в нем было нахальства, как мало высокомерия. Он никого не пытался унизить. — Дело в том, что тыне видишь в нем мужчину.
Териза изумленно открыла рот. И с трудом закрыла его.
Внезапно ситуация перестала быть комичной.
— Я?..
— Ты прибыла сюда вместе с ним. Он обожает каждый дюйм твоего тела. Если бы ты считала его мужчиной, то была бы сейчас в его комнате. — Ничего в тоне Стида не подчеркивало пренебрежение к Джерадину или к ней. Он обрисовывал положение дел, каким его видел.
— Значит, ты хочешь кого—то другого.
И, не отрывая от нее взгляда, он начал подниматься с пола. Каждое движение, как видно, причиняло ему боль, но боль лишь подчеркивала мольбу в его взгляде.
— Я считаю, что ты хочешь меня, — пробормотал он. — И во всяком случае, я тебя невероятно хочу.
В его взгляде было нечто от Мастера Эремиса, интерес, который гипнотизировал. Но у него было преимущество перед Мастером. Он не унижал ее. Он не мог причинить ей никакой боли.
— Я возжелал тебя, как только увидел, — сказал он поднимаясь. — Твои губы кричат, требуя поцелуев. Твои груди следует ласкать, пока они не подарят тебе блаженство. А средоточие страсти у тебя между ног должно быть удовлетворено. Териза, я жажду тебя. Я хочу дарить тебе наслаждение, пока ты не станешь наслаждаться также, как я.
Он выпрямился, несмотря на боль в ключице и ребрах, и направился к ней.
В нем было нечто от магнетизма Мастера. А его желание пугало меньше, чем желание Эремиса. И в то же время он напомнил ей о Джерадине. Если бы ты считала его мужчиной…
Она отбросила одеяла. Глаза Стида загорелись, и он потянулся к ней, но Териза, словно не замечая, отвела его руки, встала с кровати и направилась к своей одежде.
— Териза?
Рубашка и юбка, которые дала ей Квисс, показались Теризе холодными, и она задрожала. Но они были достаточно теплыми, и на какое—то время ей не хотелось искать ничего другого. Кроме того, сапоги отчасти помогли согреться.
Стид встал за ее спиной и положил ей руки на плечи.
— Териза?
Она повернулась к нему лицом.
— Отведи меня в комнату Джерадина. Он озадаченно нахмурился.
— В комнату Джерадина? Зачем? Он не хочет тебя. Ему кажется, что хочет, но это ему лишь кажется. Если бы он хотел по—настоящему, то был бы здесь.
Териза покачала головой; она знала Джерадина намного лучше.
— Стид, — тихо сказала она, — я не собираюсь угрожать тебе. Я не буду пинать тебя — или поджигать. Я просто не хочу тебя.
Отведи меня в комнату Джерадина. Стид заморгал.
— Ты ведь говоришь не всерьез?
Стараясь не потревожить Стида, она обошла вокруг него, направляясь к двери. Снаружи лампы были потушены. Она вернулась к кровати, взяла со столика лампу.
— Устраивайся поудобнее, — сказала она. — Можешь спать здесь. Я не вернусь.
Она уже закрывала за собой дверь, когда услышала его торопливый шепот:
— Териза, подожди, — и он поспешил за ней.
Переломы не позволяли ему двигаться быстро; чтобы догнать ее, ему потребовалось время. Затем он прислонился к двери, отдыхая. Выражение его лица удивило Теризу. Несмотря на затраченные им усилия, оно казалось более печальным — и более счастливым.
— Квисс всегда отвергала меня, — сказал он, осторожно дыша. — Не понимаю почему. Я пытался объяснить ей, как сильно хочу ее. Но без толку. Она всегда отвергала меня.
Должен признать, — постепенно радость все явственнее проступала на его лице, — она заставляет меня думать о Тольдене только в превосходных степенях.
Комната Джерадина — вон там. — Улыбаясь, он показал рукой на темный проем коридора.
Сейчас она могла с легкостью улыбаться ему. И, чтобы помочь ему идти, приобняла его рукой. Это, по—видимому, смутило его — он, естественно, и не подозревал, насколько он лучше Мастера Эремиса. Во всяком случае он принял ее помощь и они пошли по коридору, словно старые друзья.
— Честно? Она кивнула:
— Я рада познакомиться с семьей Джерадина. Рада оказаться в Хауселдоне — в провинции Домне. — Это была чистая правда, но она не знала, какими словами передать всю глубину своих чувств. — Я уже давным—давно мечтала встретиться с вами.
Миник, по—видимому, понял, какие чувства стоят за ее словами.
— Я тоже очень рад видеть вас. Раньше я не был в этом уверен. Мне не нравится, когда Джерадин несчастлив. Но сейчас — я рад.
Он удивил ее.
— А почему ты вдруг так решил? Он показал на дом.
— Вы были в одной комнате с Домне, — пояснил он, — и он задремал. Он верит вам. Значит, с вами все в порядке. Не из—за вас Джерадин ходит с несчастным видом.
Убежденность Миника была настолько нелогичной, что Териза посчитала себя обязанной сказать:
— Все, наверное, намного сложнее. Иногда мне кажется, что япричина его несчастий — в некотором роде. Мне нужно многое сделать со множеством вещей, которые мучают его.
— Нет, — ответил Миник. — Все не так уж сложно. Ты похожа на него. Он всегда пытается все усложнять. Но все очень просто. Ему нужен кто—нибудь, кто любил бы его. Это — просто. Домне верит тебе. Это — просто. И потому я рад встретиться с тобой, хотя раньше не был уверен в этом.
Она вдруг почувствовала, что он, возможно, прав.
— Наверное… — Мир сложностей моментально испарился, едва Миник рассмотрел проблемы со своей колокольни. — Я не думала об этом так.
Пойдем к Джерадину.
— О нет. — Миник внезапно посерьезнел. — Он этого не хочет. Он слишком занят. — Загорелый мужчина едва заметно пожал плечами. — Когда он в таком состоянии, то кричит на людей. Он думает, что все быстро соображают. Ему кажется, что если он быстро соображает, то и они такие же. А они всего лишь фермеры и пастухи. Похожие на меня. Любят, когда им все разжевывают.
Мысль о том, что Джерадин кипит от нетерпения, была столь неожиданной, что Териза едва не рассмеялась. И в то же время она почувствовала укол боли. Бедняга, он едва не сходит с ума. Она сдержалась и спросила:
— Я не совсем поняла… Мне казалось, он послал тебя за мной.
Миник кивнул.
— Верно. Мне казалось, что он просто нашел отговорку, чтобы отослать меня подальше. Но раз ты рада, что попала к нам, я считаю, что был не прав.
Он послал меня показать тебе окрестности. Домне не может далеко ходить, Тольден слишком занят, а Квисс предпочитает оставаться дома с Рушей. Джерадин сказал мне: «Она любит все осматривать. Она могла бы осмотреть Хауселдон». И потому я пришел сюда.
Териза приняла его предложение, несмотря на то, что понимала смешанные чувства Джерадина, когда он предлагал это. Она понимала, что он чувствовал. Кроме того, она хотела побольше узнать о Хауселдоне. Она подозревала — не потому что собиралась что—либо критиковать, — что осмотреть здесь можно немногое. С другой стороны, если Мастер Эремис готовит атаку в самом скором времени, ей будет полезно узнать о столице Домне как можно больше.
И, одарив Миника улыбкой, которая изумила бы преподобного Тэтчера — и ее отца, — она отправилась исследовать Хауселдон.
***
На деле в Хауселдоне оказалось гораздо больше достопримечательностей, чем ей казалось вначале.Во всяком случае, так считал Миник. Он любил осматривать не торопясь, привлекая внимание к подробностям, которые любил и подчеркивал. К примеру, в Хауселдоне было три конюшни, которыми пользовались люди, стекавшиеся сюда со всей провинции и из остальных регионов Морданта. Каждая из них была устроена как и положено: место, где можно оставить лошадей, зная, что о них позаботятся, пока их хозяева будут заниматься торговлей, навещать родственников, требовать правосудия, изучать ремесла и секреты мастерства. Но каждая из них, по мнению Миника, была достойна подробного осмотра; в каждой были свои особенности, которые он не преминул выделить, каждая из них процветала или приходила в упадок по причинам, которые он подробно изложил.
Он был неистощимым кладезем информации Он знал, где именно проложены дренажные трубы, и точно знал, сколько квадратных ярдов они покрывают. Он знал, кому первому пришла в голову идея строить именно такие крыши и почему отличная идея — строить крыши именно так. Он знал, откуда поступают запасы для Хауселдона и насколько их хватит, если что—то произойдет. Он знал по имени каждого ребенка, встреченного на пути, его родителей и привычки.
Вскоре Териза поняла, что может выбрать одно из двух: прекратить экскурсию немедленно, пока Миник не уморил ее. Или покорно следовать за ним, позволяя ему делать все, что он хочет. Для него не существовало золотой середины.
Ну что ж, неплохо, рассуждала она. Артагель, Джерадин и Найл, каждый по—своему, тоже не умели придерживаться середины. Она слышала, что Вестер фанатично любил шерсть. Стид не мог не приставать к женщинам. Тольдена Джерадин называл прирожденным садоводом.Сам Домне отказался выбрать середину, когда впервые встретился с королем Джойсом. Почему же Миник должен быть другим?
На мгновение ей захотелось остановить его — сказать, что она увидела достаточно и вернуться домой. Но Териза заметила, что в его обществе она почти все время улыбается; казалось, он наполнял воздух радостью и страстной любовью ко всему, о чем говорил. Он мог прекрасно объяснить разницу между хорошей работой и работой спустя рукава, между любящими друг друга мужем и женой и ругающимися друг с дружкой, между предусмотрительностью и отсутствием ее; он любил все, что его окружало, и любил подробности, которыми засыпал ее без передышки. И чем больше он говорил, тем более мягким и дружелюбным он ей казался. И чем больше она слушала, тем отчетливее ощущала, что ее напряжение и страхи уходят все дальше.
Вместо того чтобы остановить его, она покорно согласилась проделать с ним полный маршрут.
В результате день промелькнул незаметно. Миник начал показывать ей окрестности почти в полдень — а когда поздним вечером совсем стемнело и ноги у Теризы заныли оттого, что она столько ходила и стояла, а сапоги натерли ступню, на сердце у нее было спокойно впервые за все время, что она могла припомнить.
Миник был не просто веселым, приятным и дотошным; он был целителем. Где—то в Хауселдоне, подозревала Териза, готовились к битве — но они не приближались к тем местам; Миник, казалось, хотел видеть лишь мир вокруг. И она подумала, что нуждается только в одном—в спокойном сне; тогда она снова может начать думать о проблемах.
Когда он привел ее обратно в дом Домне и начал прощаться, она не хотела его отпускать.
— Куда ты? — спросила она, стараясь задержать его.
На этот раз его улыбка была стеснительной как—то по—новому, он смущался при воспоминании о вещах, о которых позабыл упомянуть.
— Мне хотелось бы вернуться домой до ужина, — пробормотал он, — и поиграть с детьми. Это даст возможность их матери приготовить еду. И позволит им разрядиться, тогда вечером они скорее заснут.
Мысль о том, что этот ловкий загорелый человек играет с детьми, понравилась Теризе — и напомнила, что за целый день он не сказал о себе ни слова. Может быть, ему было слишком неинтересно рассказывать о своей жизни. Повинуясь порыву — ведь Миник дал ей столько ценного и ничего не попросил взамен — она потянулась к нему и отблагодарила поцелуем в щеку.
Его глаза расширились от изумления; на мгновение он онемел. Затем отвел глаза, словно покраснел и стыдился этого.
— Мне кажется, не стоит рассказывать жене об этом, — мягко сказал он. — Она может быть недовольна. — Было очевидно, что сам он доволен до крайности. — А мне хочется, чтобы она была довольна. Она единственная женщина, кроме тебя, которая так терпеливо выносит меня.
До свидания, Териза.
После его ухода она поднялась на крыльцо и отправилась на кухню к Квисс. Ее щеки болели от постоянного смеха. Наверняка нужно чаще улыбаться—тренировать лицевые мышцы.
Картина, увиденная в первой комнате, так изумила ее, что она моментально остановилась.
Квисс разложила на столе столько еды, что казалось, можно накормить половину Хауселдона. Ее щеки пылали от жары и усталости; волосы растрепались. За ее спиной слуги носились по комнате, расставляя тарелки, раскладывая приборы, принося кувшины, бочонки и сосуды из кухни, которую Териза еще не видела, — и громко переговаривались. Домне и Тольден сидели рядышком во главе стола, о чем—то жарко споря и повышая голос, чтобы расслышать друг Друга в таком шуме. В другом углу комнаты мальчик лет пятнадцати и девочка поменьше что—то горячо обсуждали; но Териза могла понять из их обсуждения только отдельные реплики: «Вот так! — Нет, не так! — Нет, так!» Еще один мальчик, не старше семи или восьми лет, сидел рядом с Тольденом и строгал деревянный меч осколком бутылки. Третий, еще меньший мальчик с помощью палки исследовал резонансные возможности пустой бочки в углу.
На секунду шум сделался таким оглушительным — и в нем было столько мирной теплоты, — что Териза едва не выбежала наружу в слезах. Ничто в ее жизни у родителей или без них не подготовило ее к встрече с домом, где люди вели себя так свободно.
Тут Квисс подняла голову, увидела Теризу и улыбнулась.
Радость Квисс изменила все вокруг словно по мановению волшебной палочки. Или так показалось Теризе. Весь этот шум и гам не был агрессивным, не тревожил, не приносил страданий; он был просто громким. И как только Квисс улыбнулась, Териза поняла, что жена Тольдена в своей стихии, довольная тем, что в семье и доме все бурлит и шумит; что все довольны собой и друг другом. И осознала, что беспорядок — всего лишь другой вид мирного спокойствия, горячего и активного, не слишком привычного для новичка вроде нее, но полностью лишенного страха.
Улыбнувшись Квисс в ответ, она смело вступила в полосу шума.
— Насколько я знаю, ты провела весь день с Миником. — Квисс почти кричала, но Териза едва слышала ее. — Весь день? Он показывал тебе окрестности?
Териза кивнула.
— Ну и хорошо. Я поняла, что ты мне нравишься, как только увидела тебя. А он будет твоим другом на всю оставшуюся жизнь. Мало кто способен слушать его так долго.
— А напрасно. — Териза старалась говорить громко, чтобы ее услышали. — Он очаровательное существо. Теперь настала очередь Квисс кивнуть.
— К счастью, его племянники и племянницы прекрасно понимают это. — Она показала на детей в углу комнаты. — Я хотела сказать, к счастью для них.
Не будь его жена такой стеснительной, они бы пришли сегодня. Я знаю, его огорчает, что он не может проводить больше времени среди нас. Но мне кажется, его жена, бедняжка, впадает в панику, как только переступает порог этого дома. — Квисс рассмеялась, но из—за шума Териза не услышала ее смех. — Они, должно быть, очень оригинально обхаживали друг друга. Териза снова улыбнулась и потерла руками болевшие щеки.
Перед ней появилась служанка с большим дымящимся сосудом на подносе.
— Не хотите эля? Муж сварил его для Домне. Лучшего эля не найдете во всей провинции.
— Спасибо. — Териза ничего не понимала в эле, но ей хотелось пить; она взяла сосуд и осторожно отпила. Служанка выжидательно смотрела на нее. Териза обнаружила, что эль горьковатый и кислый одновременно. После второго глотка горечь испарилась. Териза нашла эль чудесным. Она подмигнула — мол, вкусно, и служанка ушла довольная.
— Териза! — Тольден махнул ей рукой. Она подошла, и он пододвинул ей стул. — Садись. Я хочу рассказать тебе, что мы сделали, чтобы подготовиться получше. Может быть, тебе придет в голову что—нибудь, что я упустил из виду.
Домне смотрел скептически; может быть, он сомневался в ценности ее суждений. Тем не менее он кивнул, словно хотел послушать, что она может сказать. И Тольден без перехода принялся рассказывать о том, что проделал, чтобы подготовиться к битве.
Териза не могла заставить себя сосредоточиться. Честно говоря, она улавливала лишь одно слово из трех; все остальное потонуло в хоре, обращенном к Домне. «Папа, это она виновата… Нет, это он виноват, он первый начал… Онапервая начала!..» Она не могла не заметить, что даже проблемы детей Домне интересуют больше, чем пространные объяснения Тольдена. Чувствуя себя совершенно бесполезной — и ничуть не волнуясь по этому поводу, — она сказала:
— Может, продолжим после ужина, когда станет потише? — И продолжила пить эль, совершенно перестав слушать.
Хаос приготовления ужина достиг пика, когда внутренние двери распахнулись и в комнату влетела гурьба детей. Все они были приблизительно как Руша—слишком многочисленные и слишком равные по возрасту, чтобы думать, будто все они из одной семьи. Или даже из трех. Они были полуголые, ужасно веселые и блестели от воды. За ними следовал Джерадин, пытаясь поймать их. У него было несколько полотенец, но слишком мокрых, они не могли высушить остатки воды.
— А ну ко мне, маленькие чудовища! — ревел он. — Я собираюсь вытирать вас, пока у вас головы не отвалятся!
Вопя от восторга, голыши кинулись во все стороны. Териза не видела Джерадина почти весь день. Она жадно смотрела на него и поняла, что он все еще скован и полон горечи, одет в непробиваемый панцирь. Но ради детей он, как видно, постарался притвориться веселым. А может быть, при их виде это произошло бессознательно; может быть, они действовали на него благотворно.
Этого ей было достаточно. Она могла подождать более подходящей возможности. Одарив Джерадина своей самой очаровательной улыбкой (заметил он ее или нет)
Териза успокоилась и позволила неразберихе подхватить ее, словно водовороту.
Как только жертвы Джерадина попадали в руки взрослых, Квисс Тольден и слуги принимались безжалостно шлепать мокрого ребенка. Сдерживая смех, Квисс сказала одной из служанок:
— Это ваши мальчишки виноваты.
— Прошу прощения, — возмутилась женщина, едва скрывая радость. — Я уверена, что во всем виновата Руша. Она главная бездельница во всем Хауселдоне. Спросите любого.
— Все они чудовища! — гремел Джерадин. — Они все будут бесконечно страдать, когда попадут ко мне в лапы! — И, изображая гориллу, принялся гоняться за детьми.
С помощью трех или четырех слуг ему удалось согнать своих жертв в кучку, и он вывел их из комнаты.
Не будь он так занят — и если бы она не сидела так уютно с кружкой, полной эля, — Териза непременно пошла бы за ним. Она чувствовала неодолимое желание поцеловать его вовсе не так, как целовала Миника.
Джерадин вскоре вернулся, чтобы присоединиться к семье — а следом пришло еще с полдюжины человек, ужинать. Эти люди возглавляли команды, которые были организованы, чтобы выполнять все что нужно во время обороны Хауселдона. Как только с едой было покончено, а со стола убрано, разговор перешел на то, что больше всего волновало присутствующих, в том числе и Теризу: какого рода нападение будет предпринято, когда и как бороться с ним.
Джерадин описал несколько видов воплощения, которые Мастер Эремис насылал на Мордант, и все быстро утратили уверенность в себе, с которой явились в дом Домне. Наконец один из них спросил почти робко:
— А ты что—нибудь можешь сделать? Он покачал головой:
— Нет, до тех пор пока не отолью зеркало.
— Но как же можно со всем этим сражаться? — поинтересовался другой. — Что мы можем сделать?
— То, что делаем, — сказал Домне спокойно, словно был уверен в себе. — Все, что в наших силах.
Не глядя на Теризу, Джерадин добавил:
— Будем надеяться, что леди Териза ошибается. Будем надеяться, что он даст нам время. Сегодня мы все подготовили. Завтра я разожгу печь и начну смешивать песок.
К общему — и собственному — удивлению, Териза встала из—за стола и вышла из комнаты.
Она просто не хотела слушать все это; просто не хотела слушать. Она слишком недавно сбежала из Орисона — от недоверия Леббика, хитрости Эремиса и жестокости Гилбура. Она не спала, за исключением короткого отдыха, неожиданно выпавшего ей, когда лежала на травке рядом со Сжатым Кулаком. Мир, воцарившийся в ее душе был невероятно хрупок; он рухнет, если она и дальше будет слушать речи защитников Хауселдона, если позволит себе спорить с Джерадином. Сон — вот в чем она нуждалась, вовсе не в разговорах. Утром у нее будет больше сил — и, может быть, отваги.
Кивнув слугам, сопровождавшим ее, она удалилась в комнату Артагеля.
Там было темно. На мгновение ей захотелось позвать кого—нибудь на помощь; затем она вспомнила, где стоит одна из ламп. На небольшом столике у изголовья кровати. Териза направилась туда при слабом свете, идущем из открытой двери, взяла лампу и отнесла в коридор; там на стене висела другая лампа; она зажгла свою и, когда та ярко загорелась, снова вошла в комнату и закрыла за собой дверь.
И поняла, что приняла правильное решение; именно в этом она и нуждалась. Едва ее голова коснулась подушки, покой, поселившийся внутри ее, поднялся и окутал ее. Он пронизал весь дом, приглушая все вокруг; достиг Джерадина и людей, планирующих оборону Хауселдона; поднялся до небес и поплыл по провинции к горам Домне.
Она заснула так быстро и спокойно, что забыла погасить лампу на маленьком столике в головах кровати.
***
Именно это и спасло ее. Она не подняла на ноги весь дом и не поставила себя в неловкое положение. Спасибо забытой лампе. В темноте она могла бы потерять голову; могла бы закричать.Второй раз в жизни она проснулась от того, что ее целуют.
Твердый рот прижимался к ее губам; язык проскользнул между ними, выискивая ее язык. Рука, достаточно холодная, чтобы разбудить, нашла под одеялом ее талию и затем скользнула по животу к груди. Пока рот впивался в ее губы, рука коснулась ее сосков.
Териза открыла глаза. За одно мгновение она разглядела курчавые темные волосы и яркие карие глаза человека, стоящего перед ней на коленях; она увидела, что это не Мастер Эремис и не Смотритель Леббик, не Гилбур, которые могли бы причинить ей вред. Поэтому не закричала. Вместо этого она резко выставила вперед руки, пытаясь оттолкнуть мужчину. Ее локоть угодил ему в ключицу.
С приглушенным стоном он отлетел и растянулся на полу. Его руки старались защитить бинты, стягивающие грудь и плечо, но падение вызвало новую боль в поломанных костях. На мгновение его спина выгнулась от боли. Затем он растянулся на полу.
Когда боль поутихла, он посмотрел на нее и обиженно пробормотал:
— Териза, что ты делаешь? Я пришел всего лишь заняться с тобой любовью. Зачем же так отбиваться?
Сейчас, когда она видела все его лицо, то не могла не заметить сходства с остальными сыновьями Домне. Судя по бинтам, поломанным ребрам и ключице это был Стид.
Гневно глядя на него, она сказала первое, что пришло в голову:
— Мне казалось, у тебя сломано слишком много костей и ты не поднимаешься с постели.
Он убрал с лица обиженное выражение и попытался очаровать ее улыбкой.
— Именно. Но это было до того, как я увидел тебя в коридоре у своей двери. Я дождался, пока весь дом заснет. И попробовал встать. Я считаю, что человек способен на что угодно, если хочет достаточно сильно. Когда она не ответила, он спросил:
— Ты поможешь мне встать? Я действительно чувствую себя не лучшим образом, а пол довольно жесткий.
К счастью, он был одет в легкие хлопковые штаны от пижамы. Иначе ей, наверное, изменило бы самообладание. Но в этих обстоятельствах она смогла открыто взглянуть на него и сказала:
— Попробуй встать, и я буду пинать тебя до тех пор, пока тебе не перехочется.
Но, сказав это, она едва не рассмеялась. Она однажды пыталась пнуть Джерадина. Честно говоря, она таки пнулаего. Чтобы перестал извиняться.
— Это нечестно, — запротестовал Стид. Он нахмурился. Затем улыбнулся. — С другой стороны, может, оно и стоит того. Тебе не выбраться из постели так, чтобы я не смог увидеть твое тело. Судя по твоей походке, ты чудесно сложена. — Его улыбка стала шире. — Меня никогда не отталкивала женщина, позволившая увидеть свою грудь.
— В таком случае, — ее желание рассмеяться стало сильнее, — я не буду пинать тебя. Я вообще не выберусь из постели. — Стид казался удивительно похожим на Джерадина, передразнивающего Мастера Эремиса, но с малым успехом. И, следя за тем, чтобы быть плотно укрытой одеялами, она села и показала рукой на лампу. — Я вылью на тебя кипящее масло.
Похоже, Стид не воспринял эту угрозу всерьез. — Нет, ты этого не сделаешь.
С трудом сдерживая веселье, она спросила: — А почему ты так думаешь?
— Ты не хочешь причинить мне серьезную боль. — И без тени самомнения пояснил: — Тебе просто нужен мужчина. Она изумленно уставилась на него. — Да?
Он кивнул.
— Как каждой женщине. Именно для этого созданы мужчины и женщины. Сначала они хотят друг друга. Затем ложатся вместе в постель и наслаждаются друг другом.
Это звучало подозрительно правдоподобно. Но она продолжала расспрашивать:
— А как же быть с Джерадином? Ведь он, кроме всего прочего, твой брат. И я пришла сюда с ним. Ты не считаешь его мужчиной?
— О, Джерадин. — Улыбка Стида была именно что довольной. — Конечно, я считаю его мужчиной. Если хочешь знать, он лучший из всех нас. Нет, он и вполовину не такой хороший фермер, как Тольден. Он и вполовину не такой пастух, как Вестер. Он и вполовину не такой фехтовальщик, как Артагель. И он наверняка ничего не понимает в женщинах. Но он все равно лучший из нас.
Но ведь дело не в этом, правда? — продолжал он свои рассуждения. Просто удивительно, как мало в нем было нахальства, как мало высокомерия. Он никого не пытался унизить. — Дело в том, что тыне видишь в нем мужчину.
Териза изумленно открыла рот. И с трудом закрыла его.
Внезапно ситуация перестала быть комичной.
— Я?..
— Ты прибыла сюда вместе с ним. Он обожает каждый дюйм твоего тела. Если бы ты считала его мужчиной, то была бы сейчас в его комнате. — Ничего в тоне Стида не подчеркивало пренебрежение к Джерадину или к ней. Он обрисовывал положение дел, каким его видел.
— Значит, ты хочешь кого—то другого.
И, не отрывая от нее взгляда, он начал подниматься с пола. Каждое движение, как видно, причиняло ему боль, но боль лишь подчеркивала мольбу в его взгляде.
— Я считаю, что ты хочешь меня, — пробормотал он. — И во всяком случае, я тебя невероятно хочу.
В его взгляде было нечто от Мастера Эремиса, интерес, который гипнотизировал. Но у него было преимущество перед Мастером. Он не унижал ее. Он не мог причинить ей никакой боли.
— Я возжелал тебя, как только увидел, — сказал он поднимаясь. — Твои губы кричат, требуя поцелуев. Твои груди следует ласкать, пока они не подарят тебе блаженство. А средоточие страсти у тебя между ног должно быть удовлетворено. Териза, я жажду тебя. Я хочу дарить тебе наслаждение, пока ты не станешь наслаждаться также, как я.
Он выпрямился, несмотря на боль в ключице и ребрах, и направился к ней.
В нем было нечто от магнетизма Мастера. А его желание пугало меньше, чем желание Эремиса. И в то же время он напомнил ей о Джерадине. Если бы ты считала его мужчиной…
Она отбросила одеяла. Глаза Стида загорелись, и он потянулся к ней, но Териза, словно не замечая, отвела его руки, встала с кровати и направилась к своей одежде.
— Териза?
Рубашка и юбка, которые дала ей Квисс, показались Теризе холодными, и она задрожала. Но они были достаточно теплыми, и на какое—то время ей не хотелось искать ничего другого. Кроме того, сапоги отчасти помогли согреться.
Стид встал за ее спиной и положил ей руки на плечи.
— Териза?
Она повернулась к нему лицом.
— Отведи меня в комнату Джерадина. Он озадаченно нахмурился.
— В комнату Джерадина? Зачем? Он не хочет тебя. Ему кажется, что хочет, но это ему лишь кажется. Если бы он хотел по—настоящему, то был бы здесь.
Териза покачала головой; она знала Джерадина намного лучше.
— Стид, — тихо сказала она, — я не собираюсь угрожать тебе. Я не буду пинать тебя — или поджигать. Я просто не хочу тебя.
Отведи меня в комнату Джерадина. Стид заморгал.
— Ты ведь говоришь не всерьез?
Стараясь не потревожить Стида, она обошла вокруг него, направляясь к двери. Снаружи лампы были потушены. Она вернулась к кровати, взяла со столика лампу.
— Устраивайся поудобнее, — сказала она. — Можешь спать здесь. Я не вернусь.
Она уже закрывала за собой дверь, когда услышала его торопливый шепот:
— Териза, подожди, — и он поспешил за ней.
Переломы не позволяли ему двигаться быстро; чтобы догнать ее, ему потребовалось время. Затем он прислонился к двери, отдыхая. Выражение его лица удивило Теризу. Несмотря на затраченные им усилия, оно казалось более печальным — и более счастливым.
— Квисс всегда отвергала меня, — сказал он, осторожно дыша. — Не понимаю почему. Я пытался объяснить ей, как сильно хочу ее. Но без толку. Она всегда отвергала меня.
Должен признать, — постепенно радость все явственнее проступала на его лице, — она заставляет меня думать о Тольдене только в превосходных степенях.
Комната Джерадина — вон там. — Улыбаясь, он показал рукой на темный проем коридора.
Сейчас она могла с легкостью улыбаться ему. И, чтобы помочь ему идти, приобняла его рукой. Это, по—видимому, смутило его — он, естественно, и не подозревал, насколько он лучше Мастера Эремиса. Во всяком случае он принял ее помощь и они пошли по коридору, словно старые друзья.