Страница:
Пока плоть старого лорда содрогалась от богатырского храпа, Мастер в задумчивости остановился. Он размышлял, не воспользоваться ли представившейся возможностью и не воткнуть ли нож Тору под ребро. Это могло бы оказаться полезным; не сейчас, естественно, а несколько позже. Вагель проделал бы это без колебаний; Гилбур — с радостью. С другой стороны это не принесет никакого удовлетворения. Эремис хотел поиздеваться над Тором и только потом убить.
Вдобавок был всего один лорд, которого Эремис опасался меньше; Армигит, продавший свою провинцию принцу Крагену в обмен на безопасность для себя, женщин и детей. И через мгновение Эремис решил, что убийство Тора можно пока отложить.
Но он не забыл об этом.
Если Тора случайно застанут в зале ожиданий одного, пьяного, сонного, тогда, может быть, он случайно окажется рядом, одинокий, пьяный и бодрствующий. Бодрствующий, чтобы выудить у Тора сведения — и слишком пьяный, чтобы его в чем—то подозревать.
Мастер Эремис верил, что возможности подобны женщинам — приходят к тем, кто умеет ими правильно воспользоваться.
Обычно, он больше рассчитывал на вдохновение, чем на напряженный труд. Вот почему он — как, впрочем, и Вагель — нуждался в Мастере Гилбуре. Тем не менее, он постоянно пытался создавать возможности и пользоваться ими. Наверняка он ходил через зал ожиданий чаще любого в Орисоне.
Сегодня, когда он направлялся к Мастеру Барсонажу, его настойчивость принесла свои плоды. Тор сидел в одном из кресел, такой пьяный, что с трудом поддерживал голову обеими руками. Его глаза, красные и измученные, были полны страдания. От Тора исходил едкий запах застарелого пота и кислой рвоты. Остатки волос закрывали лицо.
Честное слово, долгое странное ожидание, пока принц Краген осаждал Орисон, начало приносить свои плоды. Бунт против Смотрителя Леббика. Зеркала, разбитые в рабочих помещениях. И старый друг короля, дошедший до такого состояния, что напивается вусмерть на глазах у всех.
Странно и чудесно, что все это заметил не тот, кому оно было адресовано. Не король. А Мастер Эремис.
— Милорд Тор, — весело сказал Мастер, — какая неожиданность!
Медленно, разминая давно бездействующие мышцы, Тор поднял голову; он уставился на Эремиса сквозь пелену опьянения. И тут же рыгнул.
И спросил удивительно ясным голосом:
— Есть вино?
Мастер Эремис улыбнулся, не разжимая зубов.
— Я хотел бы побеседовать с вами, милорд. В Орисоне происходит нечто странное.
Старый лорд глубоко задумался, но через мгновение уронил голову; она бессильно повисла. Тем не менее, когда он заговорил, каждое его слово было ясным, словно кусочек зеркала, разбитым и склеенным, словно предсказание.
— Слишком далеко добираться. Слишком много ступенек.
Он снова бессмысленно рыгнул.
— У нас случился бунт против нашего доблестного Смотрителя, — пояснил Мастер Эремис. — Возможно, заранее спланированный. Пока стражники справлялись с бунтовщиками, множество зеркал Гильдии было уничтожено.
Голова Тора продолжала покачиваться из стороны в сторону, словно он убаюкивал себя.
— И теперь, словно человек, знающий о творящемся за нашими стенами, принц Краген наконец предпринял атаку — хотя, признаться, на меня большее впечатление произвела дерзость его попыток, нежели их результат. Пусть продолжает в том же духе, пожелал Мастер Эремис, надеясь, что судьба накажет принца.
Тор встретил реплику Мастера храпом; точнее, он всхрапнул; затем его сотрясла дрожь, и он заморгал налитыми кровью глазами.
— Вина, — потребовал он, словно ожидал, что бочка как по волшебству окажется перед ним.
Мастер Эремис с трудом сдержал смех. Правду сказать, некоторые сторонники короля оказались непоколебимее, чем полагал Эремис. Другие же спасались от патетики лишь тем, что были смешны.
— Что вы намерены предпринять, милорд Тор? — спросил он, приходя в великолепное расположение духа. — Где силы Кадуола? Где Пердон? Какому именно поступку принца Крагена мы обязаны тем, что продержались против него так долго?
Не поднимая головы, Тор рассеянно заметил:
— Я не говорил вам, что мой сын убит?
— Ясно, — в этот миг Эремис порадовался, что не заколол старого лорда, — что принц и его сиятельный папаша знают нечто, чего не знаем мы. — Эта беседа приносила ему невероятное удовольствие, ее никак нельзя было упустить. — Они не потратили бы и дня на раздумья, разве что у них есть поводы считать, что верховный король Фесттен в ближайшее время не появится. Какие выводы вы можете сделать из всего этого, милорд?
Тор, казалось, страдал от ощущения, что ввязался в спор.
— Я говорил вам, — ответил он, — что он дал Леббику позволение пытать ее?
Это было интересное признание, но Мастер Эремис с легкостью мог догадаться о подспудных причинах такого приказа. И он повторил:
— Какие выводы можно сделать? Их всего два. Первое—Фесттен и Маргонал союзники, и Фесттен достаточно доверяет Маргоналу, чтобы позволить ему в одиночку захватить Гильдию. Если вы в состоянии поверить в это, то мне кажется, что нам больше не о чем говорить.
— Пытать, —повторил Тор, — несмотря на ее очевидную порядочность и доказанное стремление помочь ему.
— Второе, — продолжал Мастер Эремис, улыбаясь, — принц отрезал нас от сведений, которыми владеет единолично: Кадуол вообще не угрожает нам. У верховного короля Фесттена иные намерения. Он выдвинул свою армию не против нас и Аленда, а для ведения совсем другой войны. Если вы в состоянии поверить в это,нам есть о чем еще поговорить.
— Я умолял ее. — По толстым щекам старого лорда катились слезы. — Я умолял бы и его, но он отказался принять меня. Я умолял ее. Предай Джерадина. Тогда он не будет отвечать за то, что собирается сотворить Смотритель Леббик. Чтобы она не была пятном на его совести. — Он, казалось, не осознавал, что плачет. — Но она — единственное преданное сердце, оставшееся в Орисоне. Она не предаст Джерадина, даже для того чтобы спастись от Леббика. Мастер Эремис был так доволен, что едва сдерживал свою радость. Но его радости требовался выход. Он сложил концы мантии, один поверх другого.
— Милорд Тор, — спросил он небрежно, наконец—то подбираясь к самому важному, — что он делал все то время, пока его люди бунтовали, разбивая зеркала, а женщин уродовали и убивали? Что поделывал наш добрый король Джойс?
И, словно само слово поразило его, Тор ответил:
— Практиковался.
— «Практиковался?» — Короткий смешок вырвался из груди Мастера Эремиса. Он не мог сдержаться. — В перескоки? Все еще?.. Неужели он не выбросил из головы эту глупость?
Старый лорд покачал головой. Лицо цвета вареной картошки, и вдруг — очень серьезное.
— В фехтовании.
Это уничтожило радость Мастера Эремиса; он уставился на лорда так, словно Тор чудом отверз прямо у его ног яму с гадюками — или пошутил так странно, что не удавалось поверить в его шутку, он не мог рассмеяться, пока тщательно не обдумает. В фехтовании?В его—то возрасте?Хватает ли ему сил просто поднять меч?
— Милорд Тор, — сказал Эремис небрежно, чтобы скрыть свое напряженное внимание, — вы смеетесь надо мной. Наш бравый король не сможет взмахнуть мечом. Он с трудом стоитбез поддержки.
Внезапно, с усилием, от которого все его тело заходило ходуном, Тор поднялся на ноги. На Мастера Эремиса он не смотрел с самого начала разговора. Тупо, словно позабыл, о чем речь, он повторил:
— Принесите мне вина.
И пошатываясь побрел по своим делам. Мастер Эремис бросился было за ним, чтобы вернуть, вымучить у него объяснения, но вдруг соль шутки дошла до него. Король Джойс надумал сражаться — а ведь прошли годы, если не десятилетия с тех пор, как он был достаточно силен. Это проливало новый свет на все — на все признаки того, что король знает, что делает, и делает это сознательно, а не из старческого слабоумия. Он надумал сражаться потому, что не хотел и дальше признавать, что вконец обессилел. Им не владели апатия и готовность все разрушить; он не был ослеплен временем и возрастом. Он рисковал своим королевством, желая доказать себе, что сможет спасти его.
Шутка была гениальная, столь гениальная, что никакого выражения радости не хватило бы. И вместо того чтобы рассмеяться, Эремис весело засвистел сквозь зубы и пошел к Мастеру Барсонажу.
Заговорил он в общем почти дружески: — Мастер Эремис, добрый день. Входите, входите. — Он отошел от двери и махнул рукой. — Какая честь принимать у себя человека, спасшего Орисон. Будем надеяться, что вы спасли нас навсегда. Вы уже отдохнули от своих трудов? Выглядите прекрасно.
Мастер Эремис едва заметно улыбнулся от столь необычной для Барсонажа суетливости.
— Добрый день и вам, Мастер Барсонаж. Я, вероятно, пришел не в самый подходящий момент. Могу зайти позднее.
— Глупости. — Магистр коснулся рукава плаща Эремиса, приглашая Мастера в комнату. — Орисон в осаде. В некотором смысле любое время — неподходящее. Но, с другой стороны, нынешний момент лучше, чем любой другой. Хотите вина?
Вспомнив Тора, Мастер Эремис весело сказал:
— С удовольствием.
Он взял бокал весьма посредственного вина из Армигита и уселся в кресло, которое предложил ему Барсонаж. Он посещал эти комнаты несколько раз—частные споры, празднования по случаю приема нового Мастера в Гильдию, — но, когда бы здесь ни появлялся, всегда восторгался мебелью.
Вся она была сделала Мастером Барсонажем лично.
Эремис признавал, что магистр способный Воплотитель. В особенности в подготовке и предсказаниях. С другой стороны, Барсонаж прекрасно управлялся с деревом; он был художником. Всем в Гильдии было известно, что его рамы для зеркал—лучшие: лучше сделаны, лучше подогнаны и намного красивее. А его мебель могла бы украсить самую шикарную гостиную в Орисоне — или Кармаге.
Столешница была так прекрасно изготовлена и отполирована, что, казалось, сияла изнутри; подлокотники кресел столь затейливые, что казалось странным, почему на них так удобно облокачиваться.
Втайне Мастер Эремис смеялся над Барсонажем: тот разменивается на мелочи — бесполезно транжирит время на Воплотимое, вместо того чтобы дарить миру настоящую красоту другим путем.
Сейчас он еле сдерживал смех. Вместо того чтобы выйти из комнаты и надеть хотя бы халат, Барсонаж сел, одним глотком выпил вино, стер воду с кустистых бровей и заговорил:
— Вас очень уважают, Мастер Эремис. Конечно, почитатели вашего таланта находились всегда. Но вас, наверное, не удивит, что любили вас далеко не всегда. Вы слишком способный, слишком быстрый. И смеетесь над людьми. Не облегчаете жизнь другим.
Но сейчас… Наполнить резервуар мудрый шаг… впрочем, и смелый. Нет, нет, не отрицайте, — сказал он, хотя Эремис и глазом не моргнул. — Столь длительное воплощение означает огромную усталость. Сделай я нечто подобное, мое сердце не выдержало бы. Но вы не колеблясь рискнули. И, повторю, это был мудрый шаг. Ваши действия не просто укрепили вашу репутацию. Ваш героизм после коварного убийства Мастера Квилона подняли престиж всей Гильдии.
Хотите пример? Слуги перестали ворчать, когда я нахожу им работу.
Мастер Эремис с улыбкой поднял руку, стремясь прервать поток слов.
— Мастер Барсонаж, прошу вас… Я пришел сюда не за комплиментами. Я прекрасно осознаю, что было сделано, и мои деяния вовсе не соответствуют вашим похвалам.
— Правда? — спросил магистр. — Мне кажется, вы скромничаете. — Его глаза сверкали, словно два зеркала. — Но если вы считаете, что я чем—то задел вас, то прошу извинить. Ну конечно же вы пришли не за комплиментами. Чем могу служить?
— Как видите, я прекрасно отдохнул, — ответил Эремис. — И другое, что отвлекало мое внимание, наконец—то закончилось. Не секрет, что Саддит была моей любовницей. — Он говорил с предельной откровенностью.
— Восстановив силы, она пришла в себя, я провел с ней много времени. Она нуждалась в дружеском участии…
Он скорчил гримасу.
— Печально, но она не могла избавиться от ненависти к Смотрителю. И тут я ничего не мог поделать. — Печаль ему не слишком давалась, но он постарался сохранить ее в голосе. Потом, словно силой воли отодвигая Саддит и ее смерть, сказал: — Мастер Барсонаж, я готов.
Магистр вопросительно вскинул бровь. Он обсыхал, и его кожа все больше походила цветом на сосновую доску.
— Готовы?
— Я слышал, что Мастера заняты — что после смерти Квилона вы вновь обрели смысл существования. Я готов продолжать работу в Гильдии.
— Работу? — Черты Мастера Барсонажа ничего не выражали. — Какую работу?
Мастер Эремис с трудом подавил улыбку. Магистр был откровенен до нелепости. Уставившись на него завораживающим взглядом, который должен был означать возмущение (как, впрочем, и проницательность), Эремис медленно ответил:
— Значит, это правда. Мне до сих пор не верят. Именно по этой причине я не присутствовал ни на одном из ваших заседаний — не показывался в лаборатории. Я спас Орисон от неминуемой сдачи Аленду. Я сделал все, что было в моих силах, чтобы помочь Найлу выжить — и был единственным, кто предпринял хоть какую—то попытку спасти его. Я прилагал чудовищные усилия, чтобы изменить судьбу Морданта. Это ведь не яраспустил Гильдию. И, тем не менее, мне не верят. Этот щенок—убийца Джерадин бросил несколько беспочвенных обвинений в мой адрес — и оказалось, что я никаким образом не могу оправдаться.
— О нет, Мастер Эремис. — Барсонаж протестующе вскинул пухлую руку. — Вы меня не так поняли. Вы не поняли нас всех. — И тоном столь же непроницаемым, как и его лицо, объяснил: — Вы, наверное, не представляете, какое высокое положение сейчас занимаете. Человека, который наполнил резервуар пресной водой, — человека, который столько сделал для спасения Найла, — нельзя просто приглашать на собрание, как какого—то пригодника. Он не может работать как ломовая лошадь. Вы были слишком погружены в свои заботы — с полным на то правом. Гильдия ни в коем случае не может не доверять вам. Мы лишь уважаем ваше высокое положение… и личную свободу.
Эремис с трудом подавил желание спросить: «Во время осады?»С неизбежным падением Орисона, когда нет никакой надежды? Неужто, по—вашему, я так глуп, что поверю в эту ложь? Но не похоже было, что магистр считает Мастера Эремиса глупцом в том или ином смысле. Он походил — бесстрастность выдавала его — на человека, долго готовившегося к этой встрече.
Мастер Эремис подался вперед в кресле; удовольствие от беседы испарилось.
— Позвольте, — сказал он скептически, — я останусь при своем мнении на этот счет.
Ведь правда — не так ли — что были заседания, на которые меня не приглашали? Идет работа, а меня не приглашают участвовать в ней? А Гильдия нашла новую цель?
Мастер Барсонаж кивнул.
— Ну конечно. — Что—то в нем, может быть, в изломе бровей, позволяло предположить, что его свободная манера держаться — просто игра. — Я рад кое—что сообщить вам на сей счет.
— А можно с самого начала?
— Конечно. Наконец—то мы ясно видим, что леди Териза—Воплотитель.
Эремис попытался скрыть, что слышать это ему весьма неприятно.
— Мастер Барсонаж, это ничего не объясняет.
— Может быть и так. — Было видно, что магистр на редкость хорошо подготовился к встрече. — Человеку вашей уверенности и способностей трудно понять тех, чьи ничтожные таланты лишь в их способности во всем сомневаться.
Тем не менее, на практике — в отличие от теории—вопрос с леди Теризой стал огромным валуном, который невозможно перешагнуть. Что означает ее присутствие? Что знаменует ее появление? Есть ли причинаее неожиданному появлению или Джерадин лишь выступил в роли посланца его величества Случая?
Если появление леди Теризы случайность, то все воплощения в конце концов случайны. И наши исследования, как и наша мораль, — глупость. Роль Джерадина в предсказании не находит объяснений.
Мастер Эремис кивнул, словно это было для него очевидно.
— Но если, — продолжал магистр, — есть некая причина,тогда неизбежны два неоспоримых вывода. Настолько неоспоримых, — прокомментировал он без тени сарказма или насмешки, — что даже самые уважаемы члены Гильдии согласились с этим. Первое: ответственность за то, что она представляет, ложится на нас. Воплотимое—наша епархия. Второе: проблема, которую она представляет собой, должна иметь решение. Что может сделать один Воплотитель, другой может понять и повторить.
Нам было наглядно показано, — подвел он черту, — что причина существует.Леди Териза — Воплотитель. Нам остается лишь сожалеть, что она выбрала союз с Мастером Гилбуром и Архивоплотителем Вагелем, но мы не можем снять с себя ответственность или отказаться от надежды, которую дает нам это знание.
— Да, прекрасно. — Мастер Эремис сделал нетерпеливый жест. — Все очень логично, но вы так ничего и не объяснили. Откуда вы знаете, что она Воплотитель? Какое доказательство она дала вам? Леббик сообщил, что Гилбур освободил ее из тюрьмы. Он убил Квилона. Он отвел ее в комнату, где хранятся зеркала Хэвелока. Леббик обнаружил их там. Потом Гилбур оглушил Леббика, и они с Теризой исчезли из Орисона. Что это доказывает? Способность Гилбура появляться и исчезать так же неожиданно, как Гарт — и так же необъяснимо? Нет причин считать, что она владеет Воплотимым.
Мастер Барсонаж пожал плечами и почесал грудь, густо поросшую светлыми волосами, словно в компенсацию обширности лысины.
— Это правда, — сказал он не спеша, но и не колеблясь. — С другой стороны, можно поспорить, действительно ли Мастер Гилбур и Архивоплотитель Вагель не имели никаких причин освобождать ее — как Бретер верховного короля не имел никаких оснований убивать ее, — если она неВоплотитель. Что касается меня, я очень тщательно обдумал этот довод и нашел его убедительным. Честно говоря, он показался мне столь убедительным, что позволил вновь занять должность магистра Гильдии.
С тех пор мы получили доказательство вместо предположения, доказательство такого рода, какое требовали вы и многие другие Мастера. Внезапно он остановился и посмотрел на Эремиса так, словно сболтнул лишнее.
Мастер Эремис заставил себя глубоко вздохнуть, расслабиться и разжать стиснутые зубы. Восстановив свою небрежную позу, он сказал:
— Вы утверждаете, что верите мне. Вы верите мне настолько, чтобы сообщить, какого рода доказательство вы получили?
И снова Мастер Барсонаж ответил:
— Конечно.
Смотритель крепкий мужчина, которого нелегко оглушить. Он как раз приходил в себя, когда леди Териза и Мастер Гилбур покидали хранилище зеркал Знатока Хэвелока. Он видел, что они ушли не вместе.
Леди Териза исчезла в зеркале. Мастер Гилбур был слишком далеко от нее, чтобы осуществить воплощение. Он покинул комнату тем же путем, как и вошел: воспользовавшись коридором.
Магистр наградил Мастера Эремиса улыбкой, пресной, как ключевая вода.
Эремис гордился своей сдержанностью. И тем не менее, выказал удивление, запротестовав:
— Это совсем не то, что рассказывал Леббик.
Он был удивлен, поскольку не думал, что Барсонаж знает так много. А как человек, который знает больше, чем думают, он мог делатьбольше, чем от него ждали. А если он действительно не верит Мастеру Эремису (что становилось все яснее), зачем откровенничает?
— Нет, — вежливо поправил своего гостя магистр, — широкой публике Смотритель Леббик рассказал совсем другое. Подозреваю, что сначала он был слишком переполнен яростью и отчаянием, чтобы придать значение увиденному. И с тех пор решил держать свои мысли при себе, но обо всем рассказать Артагелю. А Артагель поведал эту историю мне. Он верит — и совершенно справедливо — что эти сведения жизненно важны для Гильдии.
Тоном простака Мастер Барсонаж сказал: — Это позволило мне объединить Мастеров впервые с тех пор, как была создана Гильдия.
Мастер Эремис выпил еще вина, пытаясь скрыть, что все эти сюрпризы начали действовать ему на нервы. Леббик рассказал Артагелю, Артагель рассказал Барсонажу. Но Гилбур клялся и божился, что, когда он уходил, Леббик лежал без сознания. Неужели он просто пытался как—то сгладить свою оплошность? Или Барсонаж лгал — Барсонаж,подумать только! Он что, затеял какую—то игру? Эремис улыбнулся, отпивая из своего бокала. События развивались лучше, чем он предполагал, обещая больше удовольствия. Он любил противников, способных преподнести сюрприз. Он почти уважал короля Джойса. Даже у Леббика были свои хорошие стороны. А что касается Теризы…
Это делало их уничтожение особенно волнующим.
Объединить Мастеров,вот как? А до тех пор они были разъединены?
Он принялся крутить бокал в длинных пальцах.
— Благодарю вас, Мастер Барсонаж, — сказал он довольно. — Сейчас я понял вас. И какую же работу проделывает Гильдия, вновь обретя смысл существования?
И снова магистр пожал плечами. Струйка воды с его волос на груди потекла по животу.
— Это не удивит вас. Мы стараемся узнать, как людям вроде Бретера верховного короля, далекого от Воплощений, и Мастеру Гилбуру, чьи таланты нам известны, удается воплощаться в Орисоне и вне него, и не сходя при этом с ума. Воплощение посредством плоских зеркал порождает безумие. Так было с первых дней Воплощений. Почему же наши враги не были уничтожены тем оружием, которое используют против нас?
Ага. Именно об этом Мастер Эремис готовился поспорить. С легким внутренним вздохом облегчения и разочарования он сказал:
— Может быть, мне удастся помочь вам. У меня есть идея, которая может пролить свет на эту загадку.
И впервые с начала беседы на лице Мастера Барсонажа отобразился интерес.
— Пожалуйста, подробнее, — мгновенно сказал он. — Вы знаете, что этот вопрос слишком серьезен.
— Ну конечно. — Отметив про себя невозмутимый тон Мастера Барсонажа, Эремис пояснил: — Насколько все мы знаем, насколько вы знаете, плоское зеркало создает опасность при собственно воплощении, а не при простом перемещении в нашем мире. Сила, позволяющая путешествовать между совершенно различными мирами, обращается против человека, потому что не требуется в этом случае.
Барсонаж кивнул.
— Предположим, что наши знания верны, — продолжал Мастер Эремис, — и вот что я подумал. Допустим, сделаны два зеркала — одно плоское, показывающее, скажем, нежилую комнату в Орисоне, а другое нормальное, показывающее безжизненную пустыню. Предположим, плоское зеркало воплощено в то, другое, так, что оно появилось в том Воплотимом, и проделано это таким образом, что плоское зеркало заполняет все Воплотимое нормального. Неужели нельзя поверить, что Воплотитель, отливший оба этих зеркала, может в такой момент пройти сквозь них, совершая в целом два безопасных воплощения вместо одного, которое привело бы его к безумию?
Магистр слушал внимательно; казалось, он всеми порами впитывал слова Эремиса. Тихо, словно глубоко изумленный, он выдохнул:
— Убедительно.
— Ну конечно. — Мастер Эремис делал паузу просто для того чтобы увидеть реакцию магистра. — Трудность в том, что Воплотитель, шагнувший сам, не сможет вернуться назад. А чтобы послать и затем вернуть кого—нибудь тем же способом, ему придется осуществить два воплощения одновременно. Но мы пока не знаем, возможно ли это. — Как и другая его ложь, эта очень походила на правду. — Здесь Вагель опередил нас. Вероятно, он провел пятнадцать лет, совершенствуя свои перемещения.
Но можем ли мы основываться на этом? Мы сами должны решить, действительно ли эта мысль осуществима в той же степени, в какой убедительна?
— Да. — Мастер Барсонаж утратил свою напускную беззаботность или глупость. Его глаза горели. — Нужно принять решение.
Внезапно он вскочил, словно тюлень вынырнул из воды.
— Мы попробуем и решим. Сегодня. Дайте мне час, чтобы собрать Мастеров. Пойдемте в лаборатории. Начнем экспериментировать. — И на одном дыхании добавил: — Великолепная мысль! Два зеркала—одновременное воплощение. Даже если ничего не получится — все равно идея прекрасная. Великолепная.
Поймав свою рыбку на крючок, Мастер Эремис повел себя так, словно мог дать магистру сорваться с крючка. Он на все согласился, встал, приготовился уходить… и остановился у двери.
— Мастер Барсонаж, еще один вопрос — на случай, если потом я забуду. Ходят слухи, что некоторые наши зеркала разбиты. Это правда?
Мастер Барсонаж мгновенно помрачнел; похоже, случившееся его поразило.
— Во время бунта против Смотрителя Леббика, — признал он. — Пять зеркал. — Он покачал головой. — Становится ясно, что нас ненавидят. Но почему только пять? Почему именно эти пять? Будь вы достаточно безумны и желай оставить Орисон без защиты, разве вы не разбили бы все зеркала, которые смогли бы найти?
— Ну конечно. — Мастер Эремис заставил и себя смотреть изумленно. — К несчастью, действия безумцев непредсказуемы. Какие зеркала были разбиты?
Вдобавок был всего один лорд, которого Эремис опасался меньше; Армигит, продавший свою провинцию принцу Крагену в обмен на безопасность для себя, женщин и детей. И через мгновение Эремис решил, что убийство Тора можно пока отложить.
Но он не забыл об этом.
Если Тора случайно застанут в зале ожиданий одного, пьяного, сонного, тогда, может быть, он случайно окажется рядом, одинокий, пьяный и бодрствующий. Бодрствующий, чтобы выудить у Тора сведения — и слишком пьяный, чтобы его в чем—то подозревать.
Мастер Эремис верил, что возможности подобны женщинам — приходят к тем, кто умеет ими правильно воспользоваться.
Обычно, он больше рассчитывал на вдохновение, чем на напряженный труд. Вот почему он — как, впрочем, и Вагель — нуждался в Мастере Гилбуре. Тем не менее, он постоянно пытался создавать возможности и пользоваться ими. Наверняка он ходил через зал ожиданий чаще любого в Орисоне.
Сегодня, когда он направлялся к Мастеру Барсонажу, его настойчивость принесла свои плоды. Тор сидел в одном из кресел, такой пьяный, что с трудом поддерживал голову обеими руками. Его глаза, красные и измученные, были полны страдания. От Тора исходил едкий запах застарелого пота и кислой рвоты. Остатки волос закрывали лицо.
Честное слово, долгое странное ожидание, пока принц Краген осаждал Орисон, начало приносить свои плоды. Бунт против Смотрителя Леббика. Зеркала, разбитые в рабочих помещениях. И старый друг короля, дошедший до такого состояния, что напивается вусмерть на глазах у всех.
Странно и чудесно, что все это заметил не тот, кому оно было адресовано. Не король. А Мастер Эремис.
— Милорд Тор, — весело сказал Мастер, — какая неожиданность!
Медленно, разминая давно бездействующие мышцы, Тор поднял голову; он уставился на Эремиса сквозь пелену опьянения. И тут же рыгнул.
И спросил удивительно ясным голосом:
— Есть вино?
Мастер Эремис улыбнулся, не разжимая зубов.
— Я хотел бы побеседовать с вами, милорд. В Орисоне происходит нечто странное.
Старый лорд глубоко задумался, но через мгновение уронил голову; она бессильно повисла. Тем не менее, когда он заговорил, каждое его слово было ясным, словно кусочек зеркала, разбитым и склеенным, словно предсказание.
— Слишком далеко добираться. Слишком много ступенек.
Он снова бессмысленно рыгнул.
— У нас случился бунт против нашего доблестного Смотрителя, — пояснил Мастер Эремис. — Возможно, заранее спланированный. Пока стражники справлялись с бунтовщиками, множество зеркал Гильдии было уничтожено.
Голова Тора продолжала покачиваться из стороны в сторону, словно он убаюкивал себя.
— И теперь, словно человек, знающий о творящемся за нашими стенами, принц Краген наконец предпринял атаку — хотя, признаться, на меня большее впечатление произвела дерзость его попыток, нежели их результат. Пусть продолжает в том же духе, пожелал Мастер Эремис, надеясь, что судьба накажет принца.
Тор встретил реплику Мастера храпом; точнее, он всхрапнул; затем его сотрясла дрожь, и он заморгал налитыми кровью глазами.
— Вина, — потребовал он, словно ожидал, что бочка как по волшебству окажется перед ним.
Мастер Эремис с трудом сдержал смех. Правду сказать, некоторые сторонники короля оказались непоколебимее, чем полагал Эремис. Другие же спасались от патетики лишь тем, что были смешны.
— Что вы намерены предпринять, милорд Тор? — спросил он, приходя в великолепное расположение духа. — Где силы Кадуола? Где Пердон? Какому именно поступку принца Крагена мы обязаны тем, что продержались против него так долго?
Не поднимая головы, Тор рассеянно заметил:
— Я не говорил вам, что мой сын убит?
— Ясно, — в этот миг Эремис порадовался, что не заколол старого лорда, — что принц и его сиятельный папаша знают нечто, чего не знаем мы. — Эта беседа приносила ему невероятное удовольствие, ее никак нельзя было упустить. — Они не потратили бы и дня на раздумья, разве что у них есть поводы считать, что верховный король Фесттен в ближайшее время не появится. Какие выводы вы можете сделать из всего этого, милорд?
Тор, казалось, страдал от ощущения, что ввязался в спор.
— Я говорил вам, — ответил он, — что он дал Леббику позволение пытать ее?
Это было интересное признание, но Мастер Эремис с легкостью мог догадаться о подспудных причинах такого приказа. И он повторил:
— Какие выводы можно сделать? Их всего два. Первое—Фесттен и Маргонал союзники, и Фесттен достаточно доверяет Маргоналу, чтобы позволить ему в одиночку захватить Гильдию. Если вы в состоянии поверить в это, то мне кажется, что нам больше не о чем говорить.
— Пытать, —повторил Тор, — несмотря на ее очевидную порядочность и доказанное стремление помочь ему.
— Второе, — продолжал Мастер Эремис, улыбаясь, — принц отрезал нас от сведений, которыми владеет единолично: Кадуол вообще не угрожает нам. У верховного короля Фесттена иные намерения. Он выдвинул свою армию не против нас и Аленда, а для ведения совсем другой войны. Если вы в состоянии поверить в это,нам есть о чем еще поговорить.
— Я умолял ее. — По толстым щекам старого лорда катились слезы. — Я умолял бы и его, но он отказался принять меня. Я умолял ее. Предай Джерадина. Тогда он не будет отвечать за то, что собирается сотворить Смотритель Леббик. Чтобы она не была пятном на его совести. — Он, казалось, не осознавал, что плачет. — Но она — единственное преданное сердце, оставшееся в Орисоне. Она не предаст Джерадина, даже для того чтобы спастись от Леббика. Мастер Эремис был так доволен, что едва сдерживал свою радость. Но его радости требовался выход. Он сложил концы мантии, один поверх другого.
— Милорд Тор, — спросил он небрежно, наконец—то подбираясь к самому важному, — что он делал все то время, пока его люди бунтовали, разбивая зеркала, а женщин уродовали и убивали? Что поделывал наш добрый король Джойс?
И, словно само слово поразило его, Тор ответил:
— Практиковался.
— «Практиковался?» — Короткий смешок вырвался из груди Мастера Эремиса. Он не мог сдержаться. — В перескоки? Все еще?.. Неужели он не выбросил из головы эту глупость?
Старый лорд покачал головой. Лицо цвета вареной картошки, и вдруг — очень серьезное.
— В фехтовании.
Это уничтожило радость Мастера Эремиса; он уставился на лорда так, словно Тор чудом отверз прямо у его ног яму с гадюками — или пошутил так странно, что не удавалось поверить в его шутку, он не мог рассмеяться, пока тщательно не обдумает. В фехтовании?В его—то возрасте?Хватает ли ему сил просто поднять меч?
— Милорд Тор, — сказал Эремис небрежно, чтобы скрыть свое напряженное внимание, — вы смеетесь надо мной. Наш бравый король не сможет взмахнуть мечом. Он с трудом стоитбез поддержки.
Внезапно, с усилием, от которого все его тело заходило ходуном, Тор поднялся на ноги. На Мастера Эремиса он не смотрел с самого начала разговора. Тупо, словно позабыл, о чем речь, он повторил:
— Принесите мне вина.
И пошатываясь побрел по своим делам. Мастер Эремис бросился было за ним, чтобы вернуть, вымучить у него объяснения, но вдруг соль шутки дошла до него. Король Джойс надумал сражаться — а ведь прошли годы, если не десятилетия с тех пор, как он был достаточно силен. Это проливало новый свет на все — на все признаки того, что король знает, что делает, и делает это сознательно, а не из старческого слабоумия. Он надумал сражаться потому, что не хотел и дальше признавать, что вконец обессилел. Им не владели апатия и готовность все разрушить; он не был ослеплен временем и возрастом. Он рисковал своим королевством, желая доказать себе, что сможет спасти его.
Шутка была гениальная, столь гениальная, что никакого выражения радости не хватило бы. И вместо того чтобы рассмеяться, Эремис весело засвистел сквозь зубы и пошел к Мастеру Барсонажу.
***
Магистр открыл дверь, прикрытый лишь обернутым вокруг пояса полотенцем, — стиль, который подчеркивал его габариты. На его желтоватой коже, на лысине блестела вода; вероятно Мастер застал его во время купания, а слуг не было дома. Его плоть не обвисла, как у Тора; торс, плотно сложенный мускулами и костями, выглядел внушительно. Он, казалось, был не особенно смущен тем, что принимает Мастера Эремиса в подобном виде.Заговорил он в общем почти дружески: — Мастер Эремис, добрый день. Входите, входите. — Он отошел от двери и махнул рукой. — Какая честь принимать у себя человека, спасшего Орисон. Будем надеяться, что вы спасли нас навсегда. Вы уже отдохнули от своих трудов? Выглядите прекрасно.
Мастер Эремис едва заметно улыбнулся от столь необычной для Барсонажа суетливости.
— Добрый день и вам, Мастер Барсонаж. Я, вероятно, пришел не в самый подходящий момент. Могу зайти позднее.
— Глупости. — Магистр коснулся рукава плаща Эремиса, приглашая Мастера в комнату. — Орисон в осаде. В некотором смысле любое время — неподходящее. Но, с другой стороны, нынешний момент лучше, чем любой другой. Хотите вина?
Вспомнив Тора, Мастер Эремис весело сказал:
— С удовольствием.
Он взял бокал весьма посредственного вина из Армигита и уселся в кресло, которое предложил ему Барсонаж. Он посещал эти комнаты несколько раз—частные споры, празднования по случаю приема нового Мастера в Гильдию, — но, когда бы здесь ни появлялся, всегда восторгался мебелью.
Вся она была сделала Мастером Барсонажем лично.
Эремис признавал, что магистр способный Воплотитель. В особенности в подготовке и предсказаниях. С другой стороны, Барсонаж прекрасно управлялся с деревом; он был художником. Всем в Гильдии было известно, что его рамы для зеркал—лучшие: лучше сделаны, лучше подогнаны и намного красивее. А его мебель могла бы украсить самую шикарную гостиную в Орисоне — или Кармаге.
Столешница была так прекрасно изготовлена и отполирована, что, казалось, сияла изнутри; подлокотники кресел столь затейливые, что казалось странным, почему на них так удобно облокачиваться.
Втайне Мастер Эремис смеялся над Барсонажем: тот разменивается на мелочи — бесполезно транжирит время на Воплотимое, вместо того чтобы дарить миру настоящую красоту другим путем.
Сейчас он еле сдерживал смех. Вместо того чтобы выйти из комнаты и надеть хотя бы халат, Барсонаж сел, одним глотком выпил вино, стер воду с кустистых бровей и заговорил:
— Вас очень уважают, Мастер Эремис. Конечно, почитатели вашего таланта находились всегда. Но вас, наверное, не удивит, что любили вас далеко не всегда. Вы слишком способный, слишком быстрый. И смеетесь над людьми. Не облегчаете жизнь другим.
Но сейчас… Наполнить резервуар мудрый шаг… впрочем, и смелый. Нет, нет, не отрицайте, — сказал он, хотя Эремис и глазом не моргнул. — Столь длительное воплощение означает огромную усталость. Сделай я нечто подобное, мое сердце не выдержало бы. Но вы не колеблясь рискнули. И, повторю, это был мудрый шаг. Ваши действия не просто укрепили вашу репутацию. Ваш героизм после коварного убийства Мастера Квилона подняли престиж всей Гильдии.
Хотите пример? Слуги перестали ворчать, когда я нахожу им работу.
Мастер Эремис с улыбкой поднял руку, стремясь прервать поток слов.
— Мастер Барсонаж, прошу вас… Я пришел сюда не за комплиментами. Я прекрасно осознаю, что было сделано, и мои деяния вовсе не соответствуют вашим похвалам.
— Правда? — спросил магистр. — Мне кажется, вы скромничаете. — Его глаза сверкали, словно два зеркала. — Но если вы считаете, что я чем—то задел вас, то прошу извинить. Ну конечно же вы пришли не за комплиментами. Чем могу служить?
— Как видите, я прекрасно отдохнул, — ответил Эремис. — И другое, что отвлекало мое внимание, наконец—то закончилось. Не секрет, что Саддит была моей любовницей. — Он говорил с предельной откровенностью.
— Восстановив силы, она пришла в себя, я провел с ней много времени. Она нуждалась в дружеском участии…
Он скорчил гримасу.
— Печально, но она не могла избавиться от ненависти к Смотрителю. И тут я ничего не мог поделать. — Печаль ему не слишком давалась, но он постарался сохранить ее в голосе. Потом, словно силой воли отодвигая Саддит и ее смерть, сказал: — Мастер Барсонаж, я готов.
Магистр вопросительно вскинул бровь. Он обсыхал, и его кожа все больше походила цветом на сосновую доску.
— Готовы?
— Я слышал, что Мастера заняты — что после смерти Квилона вы вновь обрели смысл существования. Я готов продолжать работу в Гильдии.
— Работу? — Черты Мастера Барсонажа ничего не выражали. — Какую работу?
Мастер Эремис с трудом подавил улыбку. Магистр был откровенен до нелепости. Уставившись на него завораживающим взглядом, который должен был означать возмущение (как, впрочем, и проницательность), Эремис медленно ответил:
— Значит, это правда. Мне до сих пор не верят. Именно по этой причине я не присутствовал ни на одном из ваших заседаний — не показывался в лаборатории. Я спас Орисон от неминуемой сдачи Аленду. Я сделал все, что было в моих силах, чтобы помочь Найлу выжить — и был единственным, кто предпринял хоть какую—то попытку спасти его. Я прилагал чудовищные усилия, чтобы изменить судьбу Морданта. Это ведь не яраспустил Гильдию. И, тем не менее, мне не верят. Этот щенок—убийца Джерадин бросил несколько беспочвенных обвинений в мой адрес — и оказалось, что я никаким образом не могу оправдаться.
— О нет, Мастер Эремис. — Барсонаж протестующе вскинул пухлую руку. — Вы меня не так поняли. Вы не поняли нас всех. — И тоном столь же непроницаемым, как и его лицо, объяснил: — Вы, наверное, не представляете, какое высокое положение сейчас занимаете. Человека, который наполнил резервуар пресной водой, — человека, который столько сделал для спасения Найла, — нельзя просто приглашать на собрание, как какого—то пригодника. Он не может работать как ломовая лошадь. Вы были слишком погружены в свои заботы — с полным на то правом. Гильдия ни в коем случае не может не доверять вам. Мы лишь уважаем ваше высокое положение… и личную свободу.
Эремис с трудом подавил желание спросить: «Во время осады?»С неизбежным падением Орисона, когда нет никакой надежды? Неужто, по—вашему, я так глуп, что поверю в эту ложь? Но не похоже было, что магистр считает Мастера Эремиса глупцом в том или ином смысле. Он походил — бесстрастность выдавала его — на человека, долго готовившегося к этой встрече.
Мастер Эремис подался вперед в кресле; удовольствие от беседы испарилось.
— Позвольте, — сказал он скептически, — я останусь при своем мнении на этот счет.
Ведь правда — не так ли — что были заседания, на которые меня не приглашали? Идет работа, а меня не приглашают участвовать в ней? А Гильдия нашла новую цель?
Мастер Барсонаж кивнул.
— Ну конечно. — Что—то в нем, может быть, в изломе бровей, позволяло предположить, что его свободная манера держаться — просто игра. — Я рад кое—что сообщить вам на сей счет.
— А можно с самого начала?
— Конечно. Наконец—то мы ясно видим, что леди Териза—Воплотитель.
Эремис попытался скрыть, что слышать это ему весьма неприятно.
— Мастер Барсонаж, это ничего не объясняет.
— Может быть и так. — Было видно, что магистр на редкость хорошо подготовился к встрече. — Человеку вашей уверенности и способностей трудно понять тех, чьи ничтожные таланты лишь в их способности во всем сомневаться.
Тем не менее, на практике — в отличие от теории—вопрос с леди Теризой стал огромным валуном, который невозможно перешагнуть. Что означает ее присутствие? Что знаменует ее появление? Есть ли причинаее неожиданному появлению или Джерадин лишь выступил в роли посланца его величества Случая?
Если появление леди Теризы случайность, то все воплощения в конце концов случайны. И наши исследования, как и наша мораль, — глупость. Роль Джерадина в предсказании не находит объяснений.
Мастер Эремис кивнул, словно это было для него очевидно.
— Но если, — продолжал магистр, — есть некая причина,тогда неизбежны два неоспоримых вывода. Настолько неоспоримых, — прокомментировал он без тени сарказма или насмешки, — что даже самые уважаемы члены Гильдии согласились с этим. Первое: ответственность за то, что она представляет, ложится на нас. Воплотимое—наша епархия. Второе: проблема, которую она представляет собой, должна иметь решение. Что может сделать один Воплотитель, другой может понять и повторить.
Нам было наглядно показано, — подвел он черту, — что причина существует.Леди Териза — Воплотитель. Нам остается лишь сожалеть, что она выбрала союз с Мастером Гилбуром и Архивоплотителем Вагелем, но мы не можем снять с себя ответственность или отказаться от надежды, которую дает нам это знание.
— Да, прекрасно. — Мастер Эремис сделал нетерпеливый жест. — Все очень логично, но вы так ничего и не объяснили. Откуда вы знаете, что она Воплотитель? Какое доказательство она дала вам? Леббик сообщил, что Гилбур освободил ее из тюрьмы. Он убил Квилона. Он отвел ее в комнату, где хранятся зеркала Хэвелока. Леббик обнаружил их там. Потом Гилбур оглушил Леббика, и они с Теризой исчезли из Орисона. Что это доказывает? Способность Гилбура появляться и исчезать так же неожиданно, как Гарт — и так же необъяснимо? Нет причин считать, что она владеет Воплотимым.
Мастер Барсонаж пожал плечами и почесал грудь, густо поросшую светлыми волосами, словно в компенсацию обширности лысины.
— Это правда, — сказал он не спеша, но и не колеблясь. — С другой стороны, можно поспорить, действительно ли Мастер Гилбур и Архивоплотитель Вагель не имели никаких причин освобождать ее — как Бретер верховного короля не имел никаких оснований убивать ее, — если она неВоплотитель. Что касается меня, я очень тщательно обдумал этот довод и нашел его убедительным. Честно говоря, он показался мне столь убедительным, что позволил вновь занять должность магистра Гильдии.
С тех пор мы получили доказательство вместо предположения, доказательство такого рода, какое требовали вы и многие другие Мастера. Внезапно он остановился и посмотрел на Эремиса так, словно сболтнул лишнее.
Мастер Эремис заставил себя глубоко вздохнуть, расслабиться и разжать стиснутые зубы. Восстановив свою небрежную позу, он сказал:
— Вы утверждаете, что верите мне. Вы верите мне настолько, чтобы сообщить, какого рода доказательство вы получили?
И снова Мастер Барсонаж ответил:
— Конечно.
Смотритель крепкий мужчина, которого нелегко оглушить. Он как раз приходил в себя, когда леди Териза и Мастер Гилбур покидали хранилище зеркал Знатока Хэвелока. Он видел, что они ушли не вместе.
Леди Териза исчезла в зеркале. Мастер Гилбур был слишком далеко от нее, чтобы осуществить воплощение. Он покинул комнату тем же путем, как и вошел: воспользовавшись коридором.
Магистр наградил Мастера Эремиса улыбкой, пресной, как ключевая вода.
Эремис гордился своей сдержанностью. И тем не менее, выказал удивление, запротестовав:
— Это совсем не то, что рассказывал Леббик.
Он был удивлен, поскольку не думал, что Барсонаж знает так много. А как человек, который знает больше, чем думают, он мог делатьбольше, чем от него ждали. А если он действительно не верит Мастеру Эремису (что становилось все яснее), зачем откровенничает?
— Нет, — вежливо поправил своего гостя магистр, — широкой публике Смотритель Леббик рассказал совсем другое. Подозреваю, что сначала он был слишком переполнен яростью и отчаянием, чтобы придать значение увиденному. И с тех пор решил держать свои мысли при себе, но обо всем рассказать Артагелю. А Артагель поведал эту историю мне. Он верит — и совершенно справедливо — что эти сведения жизненно важны для Гильдии.
Тоном простака Мастер Барсонаж сказал: — Это позволило мне объединить Мастеров впервые с тех пор, как была создана Гильдия.
Мастер Эремис выпил еще вина, пытаясь скрыть, что все эти сюрпризы начали действовать ему на нервы. Леббик рассказал Артагелю, Артагель рассказал Барсонажу. Но Гилбур клялся и божился, что, когда он уходил, Леббик лежал без сознания. Неужели он просто пытался как—то сгладить свою оплошность? Или Барсонаж лгал — Барсонаж,подумать только! Он что, затеял какую—то игру? Эремис улыбнулся, отпивая из своего бокала. События развивались лучше, чем он предполагал, обещая больше удовольствия. Он любил противников, способных преподнести сюрприз. Он почти уважал короля Джойса. Даже у Леббика были свои хорошие стороны. А что касается Теризы…
Это делало их уничтожение особенно волнующим.
Объединить Мастеров,вот как? А до тех пор они были разъединены?
Он принялся крутить бокал в длинных пальцах.
— Благодарю вас, Мастер Барсонаж, — сказал он довольно. — Сейчас я понял вас. И какую же работу проделывает Гильдия, вновь обретя смысл существования?
И снова магистр пожал плечами. Струйка воды с его волос на груди потекла по животу.
— Это не удивит вас. Мы стараемся узнать, как людям вроде Бретера верховного короля, далекого от Воплощений, и Мастеру Гилбуру, чьи таланты нам известны, удается воплощаться в Орисоне и вне него, и не сходя при этом с ума. Воплощение посредством плоских зеркал порождает безумие. Так было с первых дней Воплощений. Почему же наши враги не были уничтожены тем оружием, которое используют против нас?
Ага. Именно об этом Мастер Эремис готовился поспорить. С легким внутренним вздохом облегчения и разочарования он сказал:
— Может быть, мне удастся помочь вам. У меня есть идея, которая может пролить свет на эту загадку.
И впервые с начала беседы на лице Мастера Барсонажа отобразился интерес.
— Пожалуйста, подробнее, — мгновенно сказал он. — Вы знаете, что этот вопрос слишком серьезен.
— Ну конечно. — Отметив про себя невозмутимый тон Мастера Барсонажа, Эремис пояснил: — Насколько все мы знаем, насколько вы знаете, плоское зеркало создает опасность при собственно воплощении, а не при простом перемещении в нашем мире. Сила, позволяющая путешествовать между совершенно различными мирами, обращается против человека, потому что не требуется в этом случае.
Барсонаж кивнул.
— Предположим, что наши знания верны, — продолжал Мастер Эремис, — и вот что я подумал. Допустим, сделаны два зеркала — одно плоское, показывающее, скажем, нежилую комнату в Орисоне, а другое нормальное, показывающее безжизненную пустыню. Предположим, плоское зеркало воплощено в то, другое, так, что оно появилось в том Воплотимом, и проделано это таким образом, что плоское зеркало заполняет все Воплотимое нормального. Неужели нельзя поверить, что Воплотитель, отливший оба этих зеркала, может в такой момент пройти сквозь них, совершая в целом два безопасных воплощения вместо одного, которое привело бы его к безумию?
Магистр слушал внимательно; казалось, он всеми порами впитывал слова Эремиса. Тихо, словно глубоко изумленный, он выдохнул:
— Убедительно.
— Ну конечно. — Мастер Эремис делал паузу просто для того чтобы увидеть реакцию магистра. — Трудность в том, что Воплотитель, шагнувший сам, не сможет вернуться назад. А чтобы послать и затем вернуть кого—нибудь тем же способом, ему придется осуществить два воплощения одновременно. Но мы пока не знаем, возможно ли это. — Как и другая его ложь, эта очень походила на правду. — Здесь Вагель опередил нас. Вероятно, он провел пятнадцать лет, совершенствуя свои перемещения.
Но можем ли мы основываться на этом? Мы сами должны решить, действительно ли эта мысль осуществима в той же степени, в какой убедительна?
— Да. — Мастер Барсонаж утратил свою напускную беззаботность или глупость. Его глаза горели. — Нужно принять решение.
Внезапно он вскочил, словно тюлень вынырнул из воды.
— Мы попробуем и решим. Сегодня. Дайте мне час, чтобы собрать Мастеров. Пойдемте в лаборатории. Начнем экспериментировать. — И на одном дыхании добавил: — Великолепная мысль! Два зеркала—одновременное воплощение. Даже если ничего не получится — все равно идея прекрасная. Великолепная.
Поймав свою рыбку на крючок, Мастер Эремис повел себя так, словно мог дать магистру сорваться с крючка. Он на все согласился, встал, приготовился уходить… и остановился у двери.
— Мастер Барсонаж, еще один вопрос — на случай, если потом я забуду. Ходят слухи, что некоторые наши зеркала разбиты. Это правда?
Мастер Барсонаж мгновенно помрачнел; похоже, случившееся его поразило.
— Во время бунта против Смотрителя Леббика, — признал он. — Пять зеркал. — Он покачал головой. — Становится ясно, что нас ненавидят. Но почему только пять? Почему именно эти пять? Будь вы достаточно безумны и желай оставить Орисон без защиты, разве вы не разбили бы все зеркала, которые смогли бы найти?
— Ну конечно. — Мастер Эремис заставил и себя смотреть изумленно. — К несчастью, действия безумцев непредсказуемы. Какие зеркала были разбиты?