Он не мог не думать так.Он слишком часто становился жертвой стечения обстоятельств; логика его несчастий казалась несокрушимой. И тем не менее, он был слишком упрям, чтобы признать поражение. Он слишком сильно любил Теризу, слишком сильно любил братьев и короля…
    Во имя разума, не забывай называть меня «Па».
   Как только он убедился, что Мастер Гилбур прекратил преследование, он резко развернулся и бегом направился обратно к комнате воплощений.
   Незнакомый с внутренним расположением схрона, он провел несколько страшных минут, пытаясь отыскать путь. Где же стражники? У Мастера Эремиса наверняка есть охранники, слуги верховного короля, если не нанятые самим Эремисом. Почему он не встретил их? Но наконец по одному из коридоров он добрался до комнаты воплощений.
   И с порога увидел, что внутри только Мастер Гилбур. Всего мгновение, пока сердце отчаянно грохотало, а в груди рос отчаянный крик, он думал: Териза, Териза!Мастер Эремис и Вагель схватили ее, чтобы надругаться и пытать, так же как Найла, так же как Найла.Ему следует отправиться за ней, найти ее, спасти, он ни в коем случае не может позволить им раздавить ее морально.
   Но, к несчастью, в то же самое время он заметил, чем занят Мастер Гилбур.
   По счастливой случайности Воплотитель стоял спиной к Джерадину. Вероятно, он не знал или его не волновало, что может сделать Джерадин. Он переносил зеркало из центра круга.
   Плоское зеркало, показывающее долину Эсмерель. Он нес его к зеркалу, освещенному прямым светом одного из окон. Солнечный свет делал изображение более четким.
   Картинка в зеркале кишела тараканами.
   Джерадин помнил их. Эти существа едва не убили его, Теризу и Артагеля. Тем не менее, новый ужас вселился в его сердце, когда Мастер Гилбур поставил плоское зеркало рядом со вторым и отступил, обнаружив свои намерения.
   В плоском зеркале Джерадин увидел короля Джойса и принца Крагена прямо перед разверстой пастью слизняка.
   Они были заняты отчаянной битвой с несметными полчищами существ с рыжей шерстью и невероятным количеством рук и ятаганов.
   Король и принц были не одни; им помогал Термиган и его люди. Окровавленные, они сражались отчаянно. Но, похоже, не могли выстоять против такого множества странных воинов. Если даже существа с рыжей шерстью не уничтожат их, дело докончит слизняк. А Мастер Гилбур задумал воплотить новую угрозу. Он настраивал фокус зеркала, чтобы вдвинуть плоское зеркало в кишащих тараканов и воплотить их прямо над головой короля Джойса.
   Лорда Демесне, повелителя Морданта. И друга отца Джерадина.
    Не забывай называть меня «Па».Териза нуждалась в нем. Он позволил ей остаться одной. Джерадин с силой ударил себя по голове кулаками.
   И двинулся вперед.
   Подавив панику, любовь и жалость, он вошел и направился к кругу зеркал. Если бы Териза могла видеть его сейчас, то узнала бы каменное выражение его лица, отчаянный взгляд — и жестокую решимость.
   Он двигался бесшумно, но быстро. К зеркалам, которые разбили они с Теризой, к ножке лежанки, которую уронил. И, подхватив дубинку из осколков, он изо всех сил запустил ее в плоское зеркало. К несчастью, его сапоги издали предательский хруст давя осколки; Мастер Гилбур услышал. С поразительной быстротой Воплотитель развернулся, махнул рукой…
   …и отбил ножку.
   Она пролетела над рамой и, зацепив за камень, улетела в сторону.
   — Собачье дерьмо! — выругался Гилбур. Его рука сжимала все тот же кинжал; лицо было воплощением тьмы. — Когда же ты отцепишься?
   Джерадин услышал, как ножка ударилась о стену. Этот стук словно был последним ударом его сердца. Новая неудача; его последний шанс упущен. Теперь он не сможет помочь ни королю Джойсу, ни Теризе, и они оба погибнут. А если он сейчас не убежит, то через несколько минут смерть настигнет и его. Не имеет значения, как именно: он не сможет победить в бою Мастера Гилбура.
   И все же предсказание толкало его вперед. Это была его судьба, его проклятие. И вместо того чтобы бежать, он шагнул вперед, в круг зеркал, и оказался полностью окруженным зеркалами; все они изображали сцены насилия и разрушения.
   Здесь Джерадин остановился.
   — Почему я должен отцепиться? — спросил он, словно участвовал в вежливой беседе. — Почему должен облегчить вам работу? Мастер Гилбур проревел проклятие. Занеся кинжал, он приготовился к атаке.
   И тут же Джерадин рявкнул:
   — На вашем месте я бы этого не делал.
   Изумленный Мастер остановился.
   — Мне некуда больше идти, — пояснил Джерадин. — Мне не на что больше надеяться. Ну допустим, я убегу. Я могу попробовать где—то спрятаться. Похоже, у вас нет никакой охраны. Может быть, мне какое—то время удастся сохранять жизнь. Но я никогда не убегу. Я так никогда не найду Теризу.
   Если ты бросишься за мной в погоню, я разобью столько зеркал, сколько смогу, прежде чем умру. Ты и так уже потерял четыре зеркала. Сколькими еще ты можешь рискнуть? Как ты считаешь, у меня есть шансы расколошматить их все?
   Очевидно, первым порывом Гилбура было напасть немедленно; это было ясно по хищному оскалу зубов, по тому, как побелели костяшки его пальцев, сжимающих кинжал. Но почти мгновенно он взглянул на происходящее с другой стороны. Рано или поздно кто—то войдет сюда, и Джерадин погибнет. А пока зачем рисковать годами напряженной работы?
   И вместо того чтобы напасть, он опустил клинок. — Ты неправ, щенок, — прохрипел он. — У нас есть охранники. Они появятся здесь, и очень скоро.
   — О, я так не думаю. — Джерадин старался не пропустить в голосе ни капли дрожи. Время — вот то, чего он добивался. Спасение для короля Джойса. Шанс, что что нибудь произойдет. — Я уверен, что у вас их великое множество. Но все они снаружи, защищают это место на тот случай, если кто—нибудь решится атаковать здесь. Наблюдая за долиной, вы с Эремисом и Вагелем так глупо доверяли себе, что вовсе не ожидали нападения изнутри.
   Затем, просто потому что ему хотелось увидеть реакцию Воплотителя, Джерадин спросил:
   — Где Гарт?
   Брови Мастера Гилбура невольно сошлись у переносицы.
   — Не поминай черта всуе, свиненок. Он уже должен быть здесь. Он притащит твоего братца Найла — который, должен сказать, доставил мне несказанное удовольствие во время своего визита.
   В изображении плоского зеркала виднелось чудовище, извивающееся в пароксизмах ярости и голода.
   — Я так не думаю, — повторил Джерадин. Найл.Он хотел рассмеяться, чтобы не наделать глупостей, не сойти с ума и не ринуться в атаку на Воплотителя; но не удержался и огрызнулся: — Мы с Теризой спасли Найла. С самого начала. Если Гарта здесь нет, значит, люди, которых мы привели с собой, наверняка разделались с ним. — Если Гарт не здесь, то Артагель до сих пор жив, до сих пор сражается. — А может, у верховного короля Фесттена есть планы, о которых он ничего вам не рассказывал. Ты, наверное, знаешь о его давней репутации предателя.
   Увы, Гилбур ухмыльнулся.
   — Пустые слова, — прохрипел он, хмыкнув. — Выдумки, фантазии. — Он сделал несколько широких шагов, не к Джерадину, а в сторону, подальше от плоского зеркала и тараканов. — Ты не спас Найла, ты не знаешь где он. В комнате, где я развлекался с ним, абсолютно темно. Ты никогда не видел ее. Таким образом, ты смог найти ее и воплотить его в другом месте. Гарт скоро придет сюда.
   — Верь в это если хочешь, — ответил Джерадин. Он самв это верил, от этой мысли все его мышцы стали дряблыми, как кисель. Но он не опускал взгляда, и его голос звучал ровно: — Скажи мне всего одну мелочь. Эти существа с рыжей шерстью. — Они продолжали кружить около короля Джойса и принца, отчаянно наскакивая на них. Людей Термигана и Норге уже стало заметно меньше. И слизняк… — Вы ведь не воплотили их только сегодня утром, так? Как вы посадили их на лошадей? Как вам удалось заставить их служить себе?
   Слизняк подался вперед, словно намеревался встать на хвост.
   — Нет, — враждебно подтвердил Мастер Гилбур. — Во всяком случае в этом ты прав. Эти существа… они называют себя каллат.Эремис работал с ними какое—то время. Они стали чем—то вроде его личной гвардии. Сложные и трудные переговоры успешно завершились после того, как Фесттен согласился присоединить каллатк своим войскам.
   Джерадин слишком поздно понял, что делает Воплотитель.
   В плоском зеркале лезущий вперед монстр походил на башню, он полз, разевая пасть. Она вроде бы миновала короля Джойса и принца Крагена; некоторые из каллатбыли подмяты его весом и раздавлены. Но сквозь зеркало не проходил ни единый звук. А бестия больше не ползла вперед, поглощая новую добычу. Она застыла в неподвижности, и у нее из пасти начал подниматься странный дымок.
   Мастер Гилбур оказался возле одного из зеркал в круге.
   Он схватился за раму свободной рукой и начал бормотать бессвязные слова.
   Из зеркала, словно пущенное из катапульты, вылетело сморщенное темное пятно, не крупнее собаки, с крюками когтей на концах четырех конечностей и с ужасными челюстями, занимающими больше половины тела.
***
   Мастер Эремис обожал сюрпризы. В некотором смысле он любил даже неприятные сюрпризы. Они, словно ставки в азартной игре, увеличивали остроту жизни; они позволяли ему показать, на что он способен. Но в неожиданном появлении Теризы — и, кстати, Джерадина—не было ничего неприятного. С Джерадином мог справиться Мастер Гилбур. А Териза была сломлена. Он видел поражение в ее глазах, видел, как угасают разум и решимость. Наконец—то она была его,и каждая искорка сопротивления лишь увеличивала удовольствие от обладания ею.
   Когда он повел ее в свои комнаты, любуясь сзади движением ее бедер внутри нескладной одежды, вспоминая форму и вид ее груди и особенно шелковистое ощущение между ног, он подумал, что она получит большее удовлетворение, чем все те женщины, которых ему доводилось уничтожать. Смерть Саддит принесла ему чистое удовлетворение; ловкая, неотвратимая и очень своевременная. Тем не менее, в ней не было прикосновения кисти Мастера. Он уничтожил Саддит не сам; он только устроил все так, чтобы она страдала и в конце концов погибла. По несчастливому стечению обстоятельств он счел полезным заняться с Саддит любовью, его далеко идущие планы заставляли его обращаться с ней деликатно, почти вежливо, чтобы она поверила, что он поможет ей взойти наверх по социальной лестнице. Но он был требовательным мужчиной и нашел скучными ее любовные объятия. А с Теризой не будет никаких ограничений… Ничто не должно помешать деликатному привкусу боли и унижения, которым он собирается подвергнуть ее.
   Он чувствовал себя таким довольным и возбужденным, что едва не приплясывал, когда вел ее в свои комнаты.
   Послушная его воле, Териза зашла в комнаты и остановилась посреди той из них, где стояла его кровать, его орудия наслаждений и копия плоского зеркала, которое показывало, что происходит в долине Эсмереля.
   Там король Джойс и принц Краген в любую минуту могли погибнуть под натиском каллат.Или попасть в зубы монстру, который неудержимо двигался к ним.
   Отлично. Честное слово — великолепно. Эремис с удовольствием посмотрит на смерть врагов, пока Териза будет рыдать и стонать.
   — Раздевайся, — приказал он, радуясь резкости своего тона. — Ты слишком долго избегала меня, и я потребую огромную компенсацию. — Он снимет одежды, и она увидит, насколько велика его страсть. — Нагота — один из тех малых даров, которыми твое прекрасное тело усладит меня сегодня. Солнечный свет лился из окон на одной из стен: там Эремис время от времени позволял стоять своим приспешникам, чтобы они могли видеть его упражнения. Сегодня они, конечно, были слишком заняты битвой или охраной убежища; но он был рад, что не делит победу ни с кем. Снаружи лишь склон холма, свобода, которой Териза никогда не получит. Убежище обставлено аскетично, у него не было времени доставить ковры. Но солнце согрело холодные каменные полы, ярко освещая его жертву и зеркало.
   Териза не подчинилась. И не обращала никакого внимания на окна; насколько он мог видеть, она вообще не заметила их. Вместо этого она повернулась к зеркалу, словно в нем заключалось больше могущества, чем в чем—либо еще.
   Впервые с тех пор, как они покинули комнату воплощений, Эремис увидел ее лицо.
   Пожалуй, она еще не была сломлена. Что—то в ней убеждало, что она вот—вот исчезнет, растает, словно она была на грани обморока. Ее лицо было безразличным, глаза смотрели в никуда. Но ему показалось, что он заметил нечто еще, нечто тайное и удивительно соблазнительное. Возможно, надежду — надежду, что ей удастся изменить изображение в зеркале (хотя понятное дело, это не поможет ни ей, ни королю Джойсу), или что Эремис как последний болван позволит ей воплотить его где—то в другом месте (но для этого ей нужно физически прикоснуться к зеркалу, а он сильнее ее, намного сильнее), или что ей удастся сбежать (но он не собирался предоставлять ей такую возможность)
   А может быть, она таила желание причинить ему боль. Что бы она ни задумала, это была именно та приправа, которой ему не хватало. На мгновение он позволил ей не подчиниться, потому что не мог решить, должен ли мягко поцеловать ее или резко сорвать с нее одежды.
   Рассматривая зеркало, она сказала безразличным тоном:
   — Где вы взяли этих существ? Тех, что напали на меня и Джерадина. Как вы заставили их служить вам?
   Мастер Эремис с радостью ответил:
   — Это — каллат.Я нашел их благодаря счастливому случаю, как улыбается счастье тем, кто повелевает жизнью. Впервые их обнаружили Воплотители Вагеля в Кадуоле, но тогда им не смогли найти применение. Похоже, все в Кармаге считали, что они могут оказаться грозной силой — и служить кому—то другому. Но, когда я избавил Вагеля от длительного изгнания у Алендских Вассалов, он вспомнил формулу и отлил новое зеркало.
    Каллат —действительно могучая сила, сама видишь. — Эремис наслаждался видом в зеркале, хотя большая часть его сознания была занята Теризой, — но не настолько могущественная, как опасались в Кадуоле. Их недостаточно много, чтобы создать из них армию.
   Они отщепенцы в своем мире. Сейчас их безжалостно истребляет то, что я назвал бы расой свиней. Очень больших свиней. А каллатслишком кровожадны, чтобы пойти на перемирие. Они умеют лишь сражаться или умирать.
   Видя опасности, которыми они подвергаются, я воплотил нескольких из них и начал торги. За то, что им удастся скрыться от своих врагов, — Эремис заставил себя умолчать о том, что не собирался дать каллатшанс выжить, а с самого начала собирался использовать их как расходный материал, — они согласились служить мне. Териза медленно кивнула. Он не вполне разобрался, поняла ли она его объяснения; казалось, она думала о чем—то другом.
   — Они пришли из совсем иного мира, — сказала она. — У них своя история, свои побуждения. Вы по—прежнему утверждаете, что их не существовало, пока Вагель не создал зеркало?
   Ее вопрос заставил Мастера рассмеяться. Он не старался скрыть, что невероятно доволен собой.
   — Миледи, вы действительно хотите углубиться в эти дебри софистики?
   Она мрачно посмотрела на него, словно хотела услышать, что он скажет, — и не беспокоилась о том, что именно услышит. Посмеиваясь, он продолжал:
   — Ни один разумный человек — среди которых, должен признаться, настоящих раз—два и обчелся, — никогда не считал изображения в зеркалах несуществующими. Эту мысль с доводами, подтверждающими ее, внушил нам король Джойс вместе с требованием найти «правильное» применение Воплотимому. Он считал, что еслиизображения реальны, тогдак ним нужно относиться с уважением, — и утверждал это так настойчиво, что те, кто считал по—другому, не могли с ним спорить, разве что с той точки зрения, что у изображений нет независимого существования. Но его требование до того глупо, что даже не хочется говорить об этом. Он мог бы утверждать, что мы не должны дышать, потому что дыханием изменяем воздух, или не должны есть, потому что не следует вмешиваться в жизнь растений и животных. Правда в том, что мы имеем правовмешиваться в Воплотимое, потому что наделены могуществом.А также потому что вмешаться необходимо.В противном случае могущество не будет использовано и исчезнет, а Воплотимое окажется бесполезным.
   Таков закон жизни. Как и все остальные существа, которые дышат, желают и выбирают, мы должны делать все, на что способны.Эремис облизнулся:
   — Териза, я попробовал твою грудь и нашел ее великолепной. Наверное, ты на редкость глупа, если поверила, что не существуешь. Я говорил, что ты нереальна, лишь из желания как можно больше осложнить тебе открытие твоего таланта.
   Говоря все это, он смотрел на нее, ожидая тайного отклика, правды, которую она хотела бы спрятать. Но ее глаза были слишком темными, слишком растерянными; они не выдали ничего. Их выражение было таким, что она могла бы быть и мертвой.
   Но ее прекрасный изящный подбородок отвердел, словно она стиснула зубы.
   Довольный этим проявлением гнева, Эремис потянулся вперед и запустил руки под полурасстегнутую кожаную рубашку Теризы. Он жалел лишь о том, что его пленница не успела помыть голову; но все остальное в ней было великолепно. Он решил, что сорвет с нее рубашку. И, прежде чем начнет причинять ей боль, вытворит с ее грудями такое, что ее тело захочет его, несмотря на свои тайны. Он изумит ее болью, как она изумила его.
   Она почему—то отвернулась от него. Она не настолько боялась его, чтобы наблюдать, что он делает. Вместо этого она неотрывно смотрела в зеркало.
   Не сознавая, что делает, он тоже посмотрел туда — как раз вовремя, чтобы увидеть, как слизняк вдруг выпрямился в полный рост, затем упал на каменное ложе долины и замер на месте. Эремис невольно затаил дыхание, ожидая, когда чудовище снова зашевелится и сожрет короля Джойса и наглого выскочку, алендского Претендента. Но чудовище лежало неподвижно, словно издохло. Странный дым клубами валил из его пасти, и его уносил ветерок.
   — Свиное дерьмо! — выдохнул Эремис. Забыв о Теризе, он повернул зеркало и, схватившись за раму обеими руками, принялся тщательно изучать изображение. — Это невозможно. Старая дряхлая развалина совершила невероятное.
   — Интересно, — сказала Териза таким тоном, словно это волновало ее меньше всего. — Может быть, все складывается не так «удачно», как вы думаете. Эремису показалось, что изображение долины по краям начало колебаться, что стены и последняя катапульта начали таять…
   Этого тоже не могло быть. Он не знал, что происходит. Но понял, в чем дело. Резко обернувшись, Мастер ударил Теризу ладонью по лицу так сильно, что девушка отлетела, словно сломанная игрушка. Скорчившись, она лежала на боку в теплом солнечном свете, разметав волосы по каменному полу; одна рука слабо прижималась к тому месту, куда он ударил; похоже она плакала.
   — Только попробуй еще раз выкинуть такую штуку! — прохрипел он. — Если ты коснешься зеркала своим талантом, клянусь, я позову сюда Гилбура и позволю ему изнасиловать тебя кинжалом.
   А может, она и не плакала; она не издавала ни звука. Через какое—то время она кивнула — небольшое слабое движение, словно судорога поражения.
   Несмотря на неожиданную потерю чудовища Мастер Эремис снова победно улыбнулся.
***
   Артагель тоже улыбался, но совсем по другому поводу. Несмотря на то, что из его раненого плеча текла кровь, он выдержал горячую стальную молнию и гром следующей атаки Гарта. Это стоило ему новой боли в раненом боку. Дважды ему удавалось спастись лишь потому, что коридор был слишком узок для свободного фехтования и он мог блокировать выпады Гарта, используя каменные стены. Но в конце концов Бретер приноровился.
   Прежде чем Бретер верховного короля напал на него снова, Артагель сделал несколько быстрых шагов назад и принял боевую стойку, опустив острие меча.
   Гарт остановился, изумленно изучая его.
   Стараясь дышать не слишком жадно (это выдало бы его слабость), Артагель спросил:
   — Зачем тебе это?
   Гарт удивленно вскинул бровь и сделал шаг вперед.
   Артагель приподнял руку, останавливая Бретера.
   — Ты все равно убьешь меня. Ты знаешь это. Но нельзя же отправить меня в могилу, не удовлетворив моего любопытства. Зачем тебе это?
   Пораженный (вероятно, признанием поражения) Гарт снова остановился.
   — Зачем мне что?
   Ценой воистину героического усилия Артагель изобразил улыбку. Естественно, без успеха. Тем не менее, его голос звучал весело, когда он сказал:
   — Быть рабом.
   Кончик клинка Гарта враждебно следил за Артагелем. Сам Гарт выжидал.
   — Ты ведь лучший, — выдохнул Артагель. Действительно лучший. Ты возглавляешь и обучаешь группу пригодников, которые хотят быть таким же, как ты, и кое у кого из них талант почти равен твоему. Ты мог бы быть в этом мире силой, с которой считаются. Готов поспорить, что ты мог бы в любой момент сбросить с трона Фесттена. Ты мог бы быть среди тех, кто отдает приказы, а не среди тех, кто выполняет их.
   Зачем тебе это?
   Гарт на мгновение задумался.
   — Затем, что я такой, какой есть, — заявил он в конце концов.
   — Но почему? — спросил Артагель, продлевая возможность восстановить дыхание и силу. — Что такого дает тебе Фесттен, чего не может дать никто другой? Что дает тебе звание Бретера верховного короля, кроме твоих обязанностей? Ты можешь выбирать,кого убить? На твоем месте я бы стыдился, что столько сил потратил на убийство беззащитной женщины. Чье это было решение? Почему ты позволяешь так унижать себя? Гарт издал рык сквозь стиснутые зубы.
   — Я говорю тебе, что ты можешь представлять собой силу.Ты что, совсем себя не уважаешь?
   Бретер налетел на него в узком коридоре, словно ураган, внезапно, и единственное, что спасло Артагеля—противник не застал его врасплох. Артагель вскинул меч, парировал тяжелый удар, попытался начать контратаку. Гарт отбил клинок в сторону и ударил снова. Пригнувшись, Артагель почувствовал, как меч скользнул по его волосам; Гарт рубанул по стене; Артагель — по ногам Гарта, заставив его подпрыгнуть.
   Ему чудом удалось не споткнуться, не схватиться за охваченный острой болью бок, а спокойно отступить в глубь коридора.
   — Это, — сказал Гарт, словно он в жизни не знал, что такое одышка, — потому что я такой, какой есть.
   — Но ведь ты раб,вот в чем штука, — запротестовал Артагель. — Простой исполнитель, орудие.
   — Послушай меня внимательно, — с опасными нотками заговорил Гарт. — Я больше не буду повторять. Я такой, какой есть.
   — С твоими—тоспособностями? — Голос Артагеля возвысился почти до крика. — Не верю. Ты согласен быть исполнителем?Согласен, чтобы тобой пользовались как вещью без совести и гордости? Неужели ты не мужчина? Ты ни о чем не мечтаешь? У тебя нет никаких устремлений?
   Вероятно, безумием было дразнить Бретера подобным образом; но Артагеля это не волновало. Впервые за все время с начала их единоборства он получал удовольствие.
   — Неудивительно, что тебя так трудно убить. Внутри ты уже мертв.
   В ответ Гарт завертел клинком так быстро, что сталь в свете ламп выписывала сложные узоры.
   — О, у меня есть мечты, болван, — прохрипел он, — у меня есть мечты.
   Я мечтаю о крови.
   И с неудержимой яростью он рванулся к Артагелю.
   От этой ярости Гарт словно взбесился; Артагелю не оставалось ничего другого, кроме как парировать и блокировать удары и сохранять равновесие.
   К несчастью, ярость Бретера не делала их схватку противостоянием относительно равных противников. Онне был ранен; онне был ослаблен долгим лечением. И даже в самой беспредельной ярости он не забывал о своих способностях.
   Словно благодаря воплощениям, на кольчуге Артагеля появились дыры. Легкое прикосновение клинка ко лбу едва не залило кровью глаза. Покачиваясь, едва не упав, Артагель отскочил к углу коридора, и там его настиг сильнейший удар, который вышиб последний воздух из легких.
   Он едва спасся — едва, —нырнув в сторону, перекатившись, вскочив на ноги и бросившись в сторону; в груди горело огнем, глаза заливали пот и кровь, руки и ноги отказывались повиноваться. Он бросился бежать и бежал, пока не преодолел такое расстояние, что мог позволить себе обернуться, принять стойку и посмотреть в лицо Гарту в последний раз.
   Приятная часть сражения закончилась.
***
   Движимый инстинктом, о котором никогда не подозревал, Джерадин повалился на пол как подкошенный.
   Первое черное пятно пролетело мимо; инерция унесла его за пределы досягаемости. А второе…
   Но Мастер Гилбур направил в комнату воплощений целый поток этих тварей, лихорадочно воплощая их в сторону Джерадина. Мастер скрипел зубами, его лицо горело, словно в эйфории.
   Целый мир подобных существ. Ну конечно. Жадных, словно они пожрали у себя всю естественную добычу. Териза разбила зеркало, останавливая подобную атаку; но она разбила не то зеркало. Она разбила плоское зеркало, показывающее развилку дорог близ Орисона.
   Зеркало—оригинал, источник этих существ, осталось в целости.
   Ну конечно.
   Откатившись в сторону, Джерадин поджал ноги и вскочил — и вылетел из основного потока существ. Три, пять, девять штук… он сбился со счета. Скользя в своих сапогах, словно залитые солнцем каменные плиты были льдом, он достиг края зеркала и развернулся возле него.
   Он был слишком напуган, чтобы думать. Кроме того, против Гилбура у него все равно не было ни единого шансов. Гилбур полагал, что эти сморщенные существа доберутся до него прежде, чем он успеет натворить бед. И без сомнения, справедливо. Любое зеркало, какое мог разбить Джерадин, могло решить дело, дать королю Джойсу шанс победить судьбу.