Страница:
У нас есть свое Средневековье, блистательное Средневековье московского царства Ивана Грозного, опричнины, доктрины Москвы — Третьего Рима, симфонии властей и переноса православной миссии спасения мира от византийской империи на Москву. Это наше Средневековье, к нему и надо возвращаться, иначе мы окажемся где-то на периферии халифата или просто в глобальной помойке, потому что в противном случае нам уготовано место в отбросовых формах Средневековья в качестве порабощенных народов, свалки отходов, полуобитаемых пустынь с одичалыми аборигенами… Либо свое свободное Нео-Средневековье с новой русской империей, либо мы будем просто отбросами чужого Средневековья.
Например, американского Средневековья — потому что Америка тоже строит свое Средневековье, которого, кстати, у этой страны никогда не было, поэтому для них это впервые. Америка возникла уже после Средневековья, а сегодня американцы строят мировую империю, которая вполне напоминает средневековые крестовые походы, о чем и говорит Джордж Буш. Эти ребята строят свое Средневековье, и в нем нам отведена далеко не первая роль. Вообще, альтернативы Средневековью нет, возврат к Средневековью — это и есть смысл постмодерна, это отмена, преодоление и исчерпание парадигмы модерна со всеми ее прелестями. И то, что происходит сегодня во Франции, — это последняя точка в конце модерна. Это не столкновение цивилизаций — это конец одной из цивилизаций, это конец современной западной цивилизации. Ее больше нет, она еще, конечно, агонизирует, но, по-моему, скоро последними носителями химеры этого модерна станут постаревшие сотрудники советских НИИ, которые в юности кипятили чай в колбах и до сих пор голосуют за анахронического петрушку — Явлинского. Это и есть модерн, а больше нет никакого серьезного модерна, все давно уже в Средневековье.
– А то, что сейчас происходит, — это не начало Третьей мировой? Сейчас высказываются и такие мысли.
А. Дугин: Нет, Третья мировая предполагает какие-то субъекты. Ведь это не ислам восстал, не европейский и не мировой, а просто идет эрозия, разложение современной западной цивилизации, стремительное разложение, такое же, как стремительное разложение советской системы. Это не война, здесь нет субъектов. Ислам — не субъект, он просто подхватывает то, что плохо лежит. Это живая, гибкая передаточная среда, по которой могут идти геополитические токи совершенно разной направленности. Он сам не генерирует свой ток, это система, которая в рамках современного мира, пользуясь его слабостью, не разлагается так же быстро, как остальные его модули, и в этой среде могут происходить самые разнообразные, веселые, грустные, жестокие, террористические токи. Но сам по себе ислам не обладает повесткой дня, не является субъектом, не является агрессивной, набирающей рост цивилизацией, хотя разрозненные элементы этого есть. Он интегрирован одной своей частью в этот разлагающийся модерн, но он куда более стойкий, чем этот модерн. Вот и все. Ислам не выдвигает повестку дня, просто через ислам движутся колебания, которые добивают падающую западноевропейскую систему. Я думаю, что Третья мировая война может начаться, и где-то, наверное, она начнется, а может быть, не начнется, но пока этого нет и в помине.
Нельзя называть любой конфликт мировой войной, я против подобных формул. Были две мировые войны в XX веке, и они характерны для ХХ века. Мы живем в XXI веке, в котором уже не будет мировых войн, а будет что-то другое — например, постмировые войны или глобальные гражданские войны, причем с многообразными неопределенными участниками, где отдельные страны будут играть роль повстанческих армий с полевыми командирами, своего рода «князьями войны». Я думаю, что мы закончили ХХ век, закончили модерн. Мировые войны — это свойство модерна. А мы живем в постмодерне, значит, у нас будут поствойны. Поэтому были Первая и Вторая мировые войны, и больше нет и не будет никаких мировых войн, ни третьей, ни пятнадцатой. ХХ век закончился без 3-й мировой — значит, ее и не будет.
Я думаю, что сейчас будет эпоха новых крестовых походов, новых колонизаций, новых пиратов. Обратите внимание: совсем недавно у берегов Кении подвергся нападению пиратов американский круизный корабль. Настоящие пираты с «калашниковыми», обстреливающие американцев с гамбургерами в зубах, — вот оно, Средневековье. В Средневековье не было мировых войн — были крестовые походы, были захваты и развалы империй, были варвары. И то, что происходит в Париже, — это восстание варваров. Это бунты варваров внутри разлагающейся вялой системы. И европейская цивилизация, которая считала себя цивилизацией модерна, оказалась не чем иным, как догнивающей империей. Парадигмы меняются мгновенно, одно моргание глаза — и мы находимся в ином пространстве. То, что сегодня происходит в Европе, — тому подтверждение.
Раздел II
Глава 1. Глобализация и ее варианты
Экономически такая глобализация настаивает на повсеместном утверждении либеральной модели экономики, радикального монетаризма, «финансизма» (развитие фондовых рынков, венчурных фирм и т. д.).
Политически такая глобализация утверждает необходимость повсеместного утверждения светского либерал-демократического устройства, доминации идеологии «прав человека», «открытого общества», «гражданского общества». Государственность, административные системы разных держав постепенно упраздняются.
Стратегически такая глобализация означает прямой контроль ВС США и их партнеров (сателлитов) по глобализации (Англия) над всем пространством планеты.
Такая глобализация может быть названа «глобальной глобализацией» (т. к. подразумевает переход от системы суверенных стран к единому мировому государству с Мировым Правительством во главе) и «однополярной глобализацией» (т. к. главной инстанцией остается современный Запад, один из двух полюсов предыдущей двухполярной системы, одержавший победу в «холодной войне» и сохраняющий свое могущество).
В ходе такой глобализации предполагается постепенный отказ от прежних моделей международного права: отмиранию подлежат такие структуры, как ООН, НАТО и т. д. На этом месте должны быть сформированы иные структуры, предполагающие более полную концентрацию власти (экономической, политической и военной) в руках «глобальной элиты» (в дальнейшем — «мирового правительства»). В отличие от существующих сегодня международных структур, основанных на учете силового потенциала многих стран, структуры глобальной власти предполагают более четко выраженное единоначалие. Стратеги США мыслят такое мироустройство, как перенос американской политико-экономической и культурной модели на пространство всей планеты. Эта идея заложена в концепции «Соединенных Штатов Мира».
Гуманитарная глобализация допускает многообразие социально-политических и экономических систем, имеет пацифистский характер, ведет к ядерному разоружению всех стран, включая США, или (как промежуточная фаза) созданию нескольких ядерных полюсов, ограничивающих друг друга, и может быть названа многополярной , в отличие от первой — однополярной .
Разновидностью такой глобализации можно считать «частичную», «локальную глобализацию» или «глобализацию больших пространств», подразумевающую интенсивное экономическое, политическое и социальное сближение стран с единым цивилизационным кодом (глобализация не в рамках всей планеты, но в рамках одной цивилизации). Примером «региональной глобализации» можно назвать современный Евросоюз или страны ЕврАзЭс.
Следует подчеркнуть, что «многополярная глобализация» представляет собой проект гуманитарной интеллигенции, а также чисто теоретическую модель, отвечающую интересам тех стран или блоков стран, которые оказываются в невыгодном положении в случае успешного осуществления другой глобализации — «однополярной», «глобальной» и «американоцентричной».
Потенциальня глобализация (т. е. такая глобализация, которой нет, но которая могла бы быть) является альтернативой действительной глобализации (т. е. такой глобализации, которая есть сейчас, но которой могло бы не быть).
По основным параметрам два значения термина «глобализация» не просто различны, но противоположны.
Антиглобализм направлен, в первую очередь, против «действительного глобализма», «глобализма однополярного», «американоцентричного».
Антиглобализм отвергает:
— диктатуру либеральной экономики (рассматривая многообразные социалистические альтернативы),
— неоколониальную политику Запада (США) в отношении стран «бедного Юга»,
— доминацию «либеральной демократии» — считая, что другие политические системы (например, социал-демократические или консервативно-республиканские) имеют полное право на существование,
— тезисы о превосходстве западной (американской) ценностной системы над всеми остальными,
— постановку техники над нравственностью, индивидуума над обществом, «богатства» над «бедностью»,
— безразличное отношение к окружающей среде со стороны «технологического прогресса».
Антиглобализм, таким образом, полностью противоположен глобализму в первом значении термина, но вполне совместим со «вторым типом глобализма» — «потенциальным», «гуманитарным» или «многополярным».
В далекой перспективе вхождение в этот процесс приведет к упразднению России как великой страны и ядра особой православной цивилизации.
В средней перспективе часть российской элиты сможет интегрироваться в глобальную элиту и стать инструментом «внешнего управления» в отношении российского пространства на переходном этапе постепенной ликвидации государственности. Это касается в первую очередь экономических элит. Будучи объектом глобализации, Россия сможет выполнять технические задания регионального масштаба — подтягивать к глобализму слабо развитые традиционные общества внутри России и в рамках СНГ, а также выполнять стратегические задачи регионального масштаба в интересах США (например, противодействие консолидации исламизма, возникновению национальных движений и т. д.).
В краткосрочной перспективе соучастие в глобализации подорвет остатки суверенитета РФ, вызовет всплеск серьезного социального протеста, осложнит ситуацию с ближайшими геополитическими соседями — включая Европу и некоторые страны Азии.
Гораздо предпочтительней для России встать на антиглобалистскую позицию не в ее радикальном издании, а в мягкой версии «гуманитарного глобализма». Выгоднее всего заявить о приверженности «многополярному или „региональному глобализму“. Это позволит выступать посредником между набирающими силу антиглобалистскими тенденциями и, собственно, полюсом действительного глобализма.
Россия займет в этом случае крайне выгодную для себя нишу «умеренной оппозиции», своего рода «левого центра».
Глава 2. Уроки Братиславы: от Америки нас спасет только Евразийский блок
Глава 3. Антиамериканское большинство
Например, американского Средневековья — потому что Америка тоже строит свое Средневековье, которого, кстати, у этой страны никогда не было, поэтому для них это впервые. Америка возникла уже после Средневековья, а сегодня американцы строят мировую империю, которая вполне напоминает средневековые крестовые походы, о чем и говорит Джордж Буш. Эти ребята строят свое Средневековье, и в нем нам отведена далеко не первая роль. Вообще, альтернативы Средневековью нет, возврат к Средневековью — это и есть смысл постмодерна, это отмена, преодоление и исчерпание парадигмы модерна со всеми ее прелестями. И то, что происходит сегодня во Франции, — это последняя точка в конце модерна. Это не столкновение цивилизаций — это конец одной из цивилизаций, это конец современной западной цивилизации. Ее больше нет, она еще, конечно, агонизирует, но, по-моему, скоро последними носителями химеры этого модерна станут постаревшие сотрудники советских НИИ, которые в юности кипятили чай в колбах и до сих пор голосуют за анахронического петрушку — Явлинского. Это и есть модерн, а больше нет никакого серьезного модерна, все давно уже в Средневековье.
– А то, что сейчас происходит, — это не начало Третьей мировой? Сейчас высказываются и такие мысли.
А. Дугин: Нет, Третья мировая предполагает какие-то субъекты. Ведь это не ислам восстал, не европейский и не мировой, а просто идет эрозия, разложение современной западной цивилизации, стремительное разложение, такое же, как стремительное разложение советской системы. Это не война, здесь нет субъектов. Ислам — не субъект, он просто подхватывает то, что плохо лежит. Это живая, гибкая передаточная среда, по которой могут идти геополитические токи совершенно разной направленности. Он сам не генерирует свой ток, это система, которая в рамках современного мира, пользуясь его слабостью, не разлагается так же быстро, как остальные его модули, и в этой среде могут происходить самые разнообразные, веселые, грустные, жестокие, террористические токи. Но сам по себе ислам не обладает повесткой дня, не является субъектом, не является агрессивной, набирающей рост цивилизацией, хотя разрозненные элементы этого есть. Он интегрирован одной своей частью в этот разлагающийся модерн, но он куда более стойкий, чем этот модерн. Вот и все. Ислам не выдвигает повестку дня, просто через ислам движутся колебания, которые добивают падающую западноевропейскую систему. Я думаю, что Третья мировая война может начаться, и где-то, наверное, она начнется, а может быть, не начнется, но пока этого нет и в помине.
Нельзя называть любой конфликт мировой войной, я против подобных формул. Были две мировые войны в XX веке, и они характерны для ХХ века. Мы живем в XXI веке, в котором уже не будет мировых войн, а будет что-то другое — например, постмировые войны или глобальные гражданские войны, причем с многообразными неопределенными участниками, где отдельные страны будут играть роль повстанческих армий с полевыми командирами, своего рода «князьями войны». Я думаю, что мы закончили ХХ век, закончили модерн. Мировые войны — это свойство модерна. А мы живем в постмодерне, значит, у нас будут поствойны. Поэтому были Первая и Вторая мировые войны, и больше нет и не будет никаких мировых войн, ни третьей, ни пятнадцатой. ХХ век закончился без 3-й мировой — значит, ее и не будет.
Я думаю, что сейчас будет эпоха новых крестовых походов, новых колонизаций, новых пиратов. Обратите внимание: совсем недавно у берегов Кении подвергся нападению пиратов американский круизный корабль. Настоящие пираты с «калашниковыми», обстреливающие американцев с гамбургерами в зубах, — вот оно, Средневековье. В Средневековье не было мировых войн — были крестовые походы, были захваты и развалы империй, были варвары. И то, что происходит в Париже, — это восстание варваров. Это бунты варваров внутри разлагающейся вялой системы. И европейская цивилизация, которая считала себя цивилизацией модерна, оказалась не чем иным, как догнивающей империей. Парадигмы меняются мгновенно, одно моргание глаза — и мы находимся в ином пространстве. То, что сегодня происходит в Европе, — тому подтверждение.
Раздел II
ОТ ЛОГИКИ ПАРАДИГМ К ЛОГИКЕ КОНТИНЕНТОВ: ОДНОПОЛЯРНАЯ ГЛОБАЛИЗАЦИЯ vs ИНТЕГРАЦИЯ «БОЛЬШИХ ПРОСТРАНСТВ»
Глава 1. Глобализация и ее варианты
Действительная глобализация
Под глобализацией обычно понимаются две разные вещи, откуда возникает путаница понятий. Первое определение глобализации — действительная глобализация — есть осуществляющийся в реальности процесс навязывания всем странам и государствам мира западного экономического, политического, культурного, технологического и информационного кода. Такая глобализация проводится «богатым Севером» (странами НАТО), «золотым миллиардом» и направлена на укрепление их мирового господства. Это форма «нового колониализма». «Богатые» правят «бедными», «развитые» — «неразвитыми». Народы и страны при этом утрачивают остатки «суверенитета» и — либо встраиваются в систему глобализма, либо становятся «отверженными», странами-париями, «осью зла».Экономически такая глобализация настаивает на повсеместном утверждении либеральной модели экономики, радикального монетаризма, «финансизма» (развитие фондовых рынков, венчурных фирм и т. д.).
Политически такая глобализация утверждает необходимость повсеместного утверждения светского либерал-демократического устройства, доминации идеологии «прав человека», «открытого общества», «гражданского общества». Государственность, административные системы разных держав постепенно упраздняются.
Стратегически такая глобализация означает прямой контроль ВС США и их партнеров (сателлитов) по глобализации (Англия) над всем пространством планеты.
Такая глобализация может быть названа «глобальной глобализацией» (т. к. подразумевает переход от системы суверенных стран к единому мировому государству с Мировым Правительством во главе) и «однополярной глобализацией» (т. к. главной инстанцией остается современный Запад, один из двух полюсов предыдущей двухполярной системы, одержавший победу в «холодной войне» и сохраняющий свое могущество).
В ходе такой глобализации предполагается постепенный отказ от прежних моделей международного права: отмиранию подлежат такие структуры, как ООН, НАТО и т. д. На этом месте должны быть сформированы иные структуры, предполагающие более полную концентрацию власти (экономической, политической и военной) в руках «глобальной элиты» (в дальнейшем — «мирового правительства»). В отличие от существующих сегодня международных структур, основанных на учете силового потенциала многих стран, структуры глобальной власти предполагают более четко выраженное единоначалие. Стратеги США мыслят такое мироустройство, как перенос американской политико-экономической и культурной модели на пространство всей планеты. Эта идея заложена в концепции «Соединенных Штатов Мира».
Потенциальная глобализация
Второе определение глобализации — потенциальная глобализация — есть чисто теоретический проект, распространенный в гуманитарных (чаще всего «левых», экологических, сциентистских и т. д.) кругах развитых стран. Гуманитарная глобализация мыслится как развитие диалога культур и цивилизаций после окончания противостояния двуполярного мира. В этом случае под «глобализацией» понимается не навязывание Западом единой экономической, культурной, политической, информационной, ценностной модели всем остальным, но «глобальный обмен опытом», интенсивный диалог различных субъектов. Подобная глобализация предполагает изживание «колониального» («расистского») подхода, стремится предоставить различным народам свободу для выбора пути исторического и культурного развития.Гуманитарная глобализация допускает многообразие социально-политических и экономических систем, имеет пацифистский характер, ведет к ядерному разоружению всех стран, включая США, или (как промежуточная фаза) созданию нескольких ядерных полюсов, ограничивающих друг друга, и может быть названа многополярной , в отличие от первой — однополярной .
Разновидностью такой глобализации можно считать «частичную», «локальную глобализацию» или «глобализацию больших пространств», подразумевающую интенсивное экономическое, политическое и социальное сближение стран с единым цивилизационным кодом (глобализация не в рамках всей планеты, но в рамках одной цивилизации). Примером «региональной глобализации» можно назвать современный Евросоюз или страны ЕврАзЭс.
Следует подчеркнуть, что «многополярная глобализация» представляет собой проект гуманитарной интеллигенции, а также чисто теоретическую модель, отвечающую интересам тех стран или блоков стран, которые оказываются в невыгодном положении в случае успешного осуществления другой глобализации — «однополярной», «глобальной» и «американоцентричной».
Потенциальня глобализация (т. е. такая глобализация, которой нет, но которая могла бы быть) является альтернативой действительной глобализации (т. е. такой глобализации, которая есть сейчас, но которой могло бы не быть).
По основным параметрам два значения термина «глобализация» не просто различны, но противоположны.
Антиглобализм
Антиглобализм есть система взглядов, отрицающих объективность, неизбежность и позитивное содержание процессов глобализма.Антиглобализм направлен, в первую очередь, против «действительного глобализма», «глобализма однополярного», «американоцентричного».
Антиглобализм отвергает:
— диктатуру либеральной экономики (рассматривая многообразные социалистические альтернативы),
— неоколониальную политику Запада (США) в отношении стран «бедного Юга»,
— доминацию «либеральной демократии» — считая, что другие политические системы (например, социал-демократические или консервативно-республиканские) имеют полное право на существование,
— тезисы о превосходстве западной (американской) ценностной системы над всеми остальными,
— постановку техники над нравственностью, индивидуума над обществом, «богатства» над «бедностью»,
— безразличное отношение к окружающей среде со стороны «технологического прогресса».
Антиглобализм, таким образом, полностью противоположен глобализму в первом значении термина, но вполне совместим со «вторым типом глобализма» — «потенциальным», «гуманитарным» или «многополярным».
Позиция России в отношении глобализма
Россия должна определить свое отношение, в первую очередь, к тому глобализму, который существует в действительности, т. е. к однополярному глобализму первого типа.В далекой перспективе вхождение в этот процесс приведет к упразднению России как великой страны и ядра особой православной цивилизации.
В средней перспективе часть российской элиты сможет интегрироваться в глобальную элиту и стать инструментом «внешнего управления» в отношении российского пространства на переходном этапе постепенной ликвидации государственности. Это касается в первую очередь экономических элит. Будучи объектом глобализации, Россия сможет выполнять технические задания регионального масштаба — подтягивать к глобализму слабо развитые традиционные общества внутри России и в рамках СНГ, а также выполнять стратегические задачи регионального масштаба в интересах США (например, противодействие консолидации исламизма, возникновению национальных движений и т. д.).
В краткосрочной перспективе соучастие в глобализации подорвет остатки суверенитета РФ, вызовет всплеск серьезного социального протеста, осложнит ситуацию с ближайшими геополитическими соседями — включая Европу и некоторые страны Азии.
Гораздо предпочтительней для России встать на антиглобалистскую позицию не в ее радикальном издании, а в мягкой версии «гуманитарного глобализма». Выгоднее всего заявить о приверженности «многополярному или „региональному глобализму“. Это позволит выступать посредником между набирающими силу антиглобалистскими тенденциями и, собственно, полюсом действительного глобализма.
Россия займет в этом случае крайне выгодную для себя нишу «умеренной оппозиции», своего рода «левого центра».
Глава 2. Уроки Братиславы: от Америки нас спасет только Евразийский блок
Официальные комментарии по поводу братиславского саммита 2005 года были дежурными и малосодержательными. Независимые аналитики, не увидев в его результатах ничего особенного, отреагировали вяло. Сенсаций не произошло. В последний момент американцы существенно смягчили изначальную повестку дня, отказавшись от ультимативной постановки вопроса о внешнем контроле над российским ядерным вооружением и жесткой критики Путина за «откат от норм демократии». По сути, все это было сказано Бушем на саммите, но в такой форме, которая оставила российскому президенту последнюю лазейку для того, чтобы сделать вид, что ничего особенного не произошло. На самом деле произошло. Российскому Президенту впервые очень ясно дали понять, каковы границы его полномочий во внешнеполитическом и внутриполитическом планах. Буш с ответственностью главы единственной гипердержавы фактически заявил, что Россия несвободна в региональной политике ни в отношении «ближнего зарубежья» (критика поведения России в Украине и Молдове), ни соседних стран Азии (Ирана, Сирии и Северной Кореи), а также обязана привести свою внутреннюю политику в соответствие с теми критериями, которые США считают нормативными. Иными словами, на братиславском саммите России было однозначно указано ее геополитическое место: «вот поставленные вам рамки, попытки выйти за них будут караться». Вполне в логике — «We win, you lose, sign here» («мы выигрываем, вы проигрываете, подпишитесь здесь»), которая характерна для американских ястребов-неоконсерваторов.
Москве предстоит осмыслить произошедшее. Понятно, что официальная пресса представила саммит «успехом», а те, кто разобрал, в чем дело, постарались быстрее забыть о событии. И тут кроется опасность: спокойствие масс, в целом, полезно для страны, спокойствие элит в определенных случаях может быть преступным.
Встает вопрос: как Россия дошла до Братиславы и возможности диктата со стороны американского лидера? Еще недавно СССР был мощнейшей державой, обладавшей геополитической субъектностью, настоящей суверенностью и подлинной свободой в отношении внешних сил. Да, общество стагнировало, экономика плохо развивалась, государство деградировало, но все как-то держалось. Под видом «перестройки» начался процесс ускоренного распада, и спустя 15 лет, будем называть вещи своими именами, Россия — на коленях. С ее президентом вожди Запада могут безбоязненно говорить высокомерным тоном, давать уроки демократии и пенять на то, что мы якобы делаем нечто не так в своей стране или у наших соседей. Можно, конечно, опустить руки и сказать: что ж, так вышло, не смогли, проиграли. Это было бы честно. Но к этому результату определенные силы шли победоносно, окрыленно, поднимая на дело ослабления нации широкие общественные слои. Поразительно бесстыдство тех, кто сегодня — втайне потирая руки — в самой России говорят: ну что мы теперь можем сделать, мы так слабы?! Кто сделал нас слабыми? Точнее: кто всячески противился тому, чтобы мы отчаянно пытались оставаться сильными? Оглядываясь назад, к началу демократических реформ, мы видим предательство. Если такие плоды дала демократия, то надо откровенно признать, что для современной России демократия вредна и от нее следует отказаться.
Есть простые истины: страна свободна, когда она сильна. То, что делает ее сильной, — благо, так как укрепляет ее свободу. То, что делает ее слабой, зависимой, управляемой, — зло. Неважно, как это оформлено: колонизация Западом Азии, Африки и Латинской Америки тоже проходила под лозунгами «цивилизационной миссии» и «культуртрегерства».
После Братиславы бормотания о том, что 15 лет назад Горбачев и Ельцин были правы, звучат беспомощно и нелепо. 15 лет назад было совершено нечто непоправимое и целиком негативное. С этого надо начинать свободное и объективное осмысление уроков Братиславы. Вопрос не в том, соответствует ли наша демократия американским критериям или нет, вопрос в том, свободны ли мы в выборе своей политической системы. Если нет, то демократия будет фикцией — несвободный народ не может править собой, им управляют другие. Продолжая эту реформаторскую линию, мы будем только продолжать ослабление и десуверенизацию России.
Второй урок Братиславы сопряжен с внешней политикой. Сейчас совершенно очевидно, откуда исходит фундаментальный импульс по лишению России ее геополитической суверенности — от полюса однополярного мира, из США. Американцы движутся своим путем, методично разбирая на этом пути завалы. В их глазах мы не что иное, как завал. И они нас рано или поздно разберут. Не потому, что они злы или как-то особенно нас ненавидят, просто они идут к своей цели мирового господства, а мы у них на дороге. Это не драматизация ситуации, гораздо драматичнее закрывать глаза на правду и тешить себя иллюзиями. Зная, что пощады не будет, человек способен пробудить дух и волю и спастись даже в безнадежной ситуации. Это знали еще древние китайские стратеги: загнанная в угол армия сражается с удесятеренными силами. А нас именно загнали в угол.
Как можно избежать десуверенизации? Одним нам не вытянуть, и изоляционистские мифы — не говоря уж о националистических проектах — безответственны и опасны. Российская военная мощь несопоставима с американской, а наше общество находится в моральном упадке и растерянности. Значит, России ничего не остается, как искать союзников. Где угодно, кроме США (хотя и в США есть силы, отвергающие американский неоимпериализм — среди левых демократов-интернационалистов и правых республиканцев-изоляционистов, хотя они консолидированной силы собой не представляют). Наша свобода зависит от того, сумеем ли мы создать в самые сжатые сроки геополитический фронт, способный защитить всех его участников от надвигающейся американской диктатуры.
К России с запада, юга и востока примыкают три мощные геополитические зоны, три «больших пространства», три «цивилизации». Это Единая Европа, исламский мир и Великий Китай (Индия пока что геополитически малоактивна, хотя также тяготеет к многополярному миру и весьма полезна для России). Все они рассматриваются американскими стратегами как возможные конкуренты или даже противники проекта американского мирового господства — «Pax Americana». Все они в чем-то похожи на Россию: США будут их терпеть только как подконтрольные и управляемые зоны. В качестве суверенных геополитических субъектов они входят в противоречие с гегемонией США. Россия жизненно заинтересована в том, чтобы сделать из них своих союзников по многополярному миру. Ни одна из этих зон не является «комплиментарной» («дополняющей») для России, со всеми у нас существуют трения и проблемы. Но мы находимся в одинаковом положении: нравится ли или не очень нравится нам и им такое партнерство, оно логически вытекает из естественного стремления стран и цивилизаций избежать американского ярма.
Сегодня некоторые американские стратеги, которым подпевают отечественные политологи, взращенные на американских фондах, рассматривают Россию как инструмент сдерживания трех «больших пространств». А сами эти пространства, в свою очередь, сдерживают Россию. Китай демографически угрожает Восточной Сибири, радикальный ислам рвется на Кавказ и в Поволжье, Евросоюз осваивает Украину и примеривается к Беларуси. Россия же пытается противодействовать и тем, и другим, и третьим. Получается, что все «большие пространства» Евразии играют по американскому сценарию и в их интересах. США поддерживают в этой игре противоположные стороны, выступая за обоих партнеров на евразийской шахматной доске.
Вашингтон полагает, что так будет продолжаться и в дальнейшем, так как инструменты его влияния в элитах евразийских государств очень эффективны. Достаточно посмотреть на политический класс России: будучи безусловно атлантистским и прозападным, наделенным «экстерриториальным сознанием», он рассматривает национальные интересы страны как дело десятое — все принесенные Путиным косметические изменения «патриотического стиля» никак не затрагивают сущности вещей. Единственное, что остается делать Путину после Братиславы, это строить большой евразийский альянс — России, Европы, Китая и исламского мира. В политических элитах этих стран расклад сил в чем-то похож на российский: чрезвычайно силен проамериканский сектор, а национально мыслящие силы разрознены, разобщены, не консолидированы. Исключение — Китай, где за счет отсутствия демократии, точнее, за счет сохранение модели «народной демократии» в противовес «либеральной» (западной), удалось сохранить консолидацию общества и единство стратегического управления страной. Но, тем не менее, геополитическое сознание в этих «больших пространствах» постепенно пробуждается, и логика свободы и независимости начинает подталкивать их к мысли о «евразийском альянсе» и многополярном клубе как о единственной реалистичной альтернативе глобальной американской доминации. Даже отдаленные признаки таких геополитических осей закономерно внушают Вашингтону ужас, так как это ставит под вопрос успех дальнейшего американского имперостроительства.
Евразийская стратегия многополярности такова: Россия и другие «большие пространства» отказываются выступать в роли марионеток США, схлестываться и конфликтовать друг с другом и формируют новый совокупный континентальный субъект — Евразию, признав друг за другом статус его коллективных участников, полноправных полюсов многополярности. В такой картине достойное место найдется и США, но не единственное и не центральное. Такой проект есть альтернативная версия глобализации: страны объединяются, но на конкретной цивилизационной основе и в ограниченном пространстве общих культурных зон (альтер-глобализация).
Если представить себе многополярный мир, то в нем сама собой рассосется и пресловутая «ось зла», необходимая США для оправдания их стремления к мировому господству. «Плохие парни», отвергающие американскую гегемонию и стремящиеся обезопасить себя ядерными технологиями (Иран, Сирия, Северная Корея, постсоветские страны), перестают быть такими уж «плохими». Оказывается, они лишь реагируют экстремальным образом на экстремальную же угрозу американского глобализма. В более умеренном евразийском контексте они увидят возможность деликатного, эффективного, корректно сформулированного пути к реализации своих целей. А значит, их «экстремизм» (мнимый или действительный) утратит свой смысл. Изменится мир, изменятся они, изменимся мы.
Хорошо, если бы Братислава научила Кремль основам геополитики. Идти в направлении слепой покорности США и глобализму дальше бессмысленно. И голову прятать в песок — не поможет. Остается довольно узкий путь — путь континентального альянса. Понятно, что и в Европе, и в Китае, и в исламском мире особой любви к нам никто не испытывает, равно как и мы к ним. И счеты давние есть, и различия в ценностных системах. Но дело уже не в эмоциях, а в холодном расчете. У России нет места ни в европейском проекте, ни в китайском, ни в исламском, но она может быть для всех них точкой опоры, важнейшим геополитическим рычагом. Этому рычагу, возможно, суждено перевернуть мир. Но не для того ли существует Россия, чтобы перевернуть его и построить для себя и для других лучшее, справедливое и свободное будущее? В этом наша миссия, наше мессианство. Было, есть и будет.
Москве предстоит осмыслить произошедшее. Понятно, что официальная пресса представила саммит «успехом», а те, кто разобрал, в чем дело, постарались быстрее забыть о событии. И тут кроется опасность: спокойствие масс, в целом, полезно для страны, спокойствие элит в определенных случаях может быть преступным.
Встает вопрос: как Россия дошла до Братиславы и возможности диктата со стороны американского лидера? Еще недавно СССР был мощнейшей державой, обладавшей геополитической субъектностью, настоящей суверенностью и подлинной свободой в отношении внешних сил. Да, общество стагнировало, экономика плохо развивалась, государство деградировало, но все как-то держалось. Под видом «перестройки» начался процесс ускоренного распада, и спустя 15 лет, будем называть вещи своими именами, Россия — на коленях. С ее президентом вожди Запада могут безбоязненно говорить высокомерным тоном, давать уроки демократии и пенять на то, что мы якобы делаем нечто не так в своей стране или у наших соседей. Можно, конечно, опустить руки и сказать: что ж, так вышло, не смогли, проиграли. Это было бы честно. Но к этому результату определенные силы шли победоносно, окрыленно, поднимая на дело ослабления нации широкие общественные слои. Поразительно бесстыдство тех, кто сегодня — втайне потирая руки — в самой России говорят: ну что мы теперь можем сделать, мы так слабы?! Кто сделал нас слабыми? Точнее: кто всячески противился тому, чтобы мы отчаянно пытались оставаться сильными? Оглядываясь назад, к началу демократических реформ, мы видим предательство. Если такие плоды дала демократия, то надо откровенно признать, что для современной России демократия вредна и от нее следует отказаться.
Есть простые истины: страна свободна, когда она сильна. То, что делает ее сильной, — благо, так как укрепляет ее свободу. То, что делает ее слабой, зависимой, управляемой, — зло. Неважно, как это оформлено: колонизация Западом Азии, Африки и Латинской Америки тоже проходила под лозунгами «цивилизационной миссии» и «культуртрегерства».
После Братиславы бормотания о том, что 15 лет назад Горбачев и Ельцин были правы, звучат беспомощно и нелепо. 15 лет назад было совершено нечто непоправимое и целиком негативное. С этого надо начинать свободное и объективное осмысление уроков Братиславы. Вопрос не в том, соответствует ли наша демократия американским критериям или нет, вопрос в том, свободны ли мы в выборе своей политической системы. Если нет, то демократия будет фикцией — несвободный народ не может править собой, им управляют другие. Продолжая эту реформаторскую линию, мы будем только продолжать ослабление и десуверенизацию России.
Второй урок Братиславы сопряжен с внешней политикой. Сейчас совершенно очевидно, откуда исходит фундаментальный импульс по лишению России ее геополитической суверенности — от полюса однополярного мира, из США. Американцы движутся своим путем, методично разбирая на этом пути завалы. В их глазах мы не что иное, как завал. И они нас рано или поздно разберут. Не потому, что они злы или как-то особенно нас ненавидят, просто они идут к своей цели мирового господства, а мы у них на дороге. Это не драматизация ситуации, гораздо драматичнее закрывать глаза на правду и тешить себя иллюзиями. Зная, что пощады не будет, человек способен пробудить дух и волю и спастись даже в безнадежной ситуации. Это знали еще древние китайские стратеги: загнанная в угол армия сражается с удесятеренными силами. А нас именно загнали в угол.
Как можно избежать десуверенизации? Одним нам не вытянуть, и изоляционистские мифы — не говоря уж о националистических проектах — безответственны и опасны. Российская военная мощь несопоставима с американской, а наше общество находится в моральном упадке и растерянности. Значит, России ничего не остается, как искать союзников. Где угодно, кроме США (хотя и в США есть силы, отвергающие американский неоимпериализм — среди левых демократов-интернационалистов и правых республиканцев-изоляционистов, хотя они консолидированной силы собой не представляют). Наша свобода зависит от того, сумеем ли мы создать в самые сжатые сроки геополитический фронт, способный защитить всех его участников от надвигающейся американской диктатуры.
К России с запада, юга и востока примыкают три мощные геополитические зоны, три «больших пространства», три «цивилизации». Это Единая Европа, исламский мир и Великий Китай (Индия пока что геополитически малоактивна, хотя также тяготеет к многополярному миру и весьма полезна для России). Все они рассматриваются американскими стратегами как возможные конкуренты или даже противники проекта американского мирового господства — «Pax Americana». Все они в чем-то похожи на Россию: США будут их терпеть только как подконтрольные и управляемые зоны. В качестве суверенных геополитических субъектов они входят в противоречие с гегемонией США. Россия жизненно заинтересована в том, чтобы сделать из них своих союзников по многополярному миру. Ни одна из этих зон не является «комплиментарной» («дополняющей») для России, со всеми у нас существуют трения и проблемы. Но мы находимся в одинаковом положении: нравится ли или не очень нравится нам и им такое партнерство, оно логически вытекает из естественного стремления стран и цивилизаций избежать американского ярма.
Сегодня некоторые американские стратеги, которым подпевают отечественные политологи, взращенные на американских фондах, рассматривают Россию как инструмент сдерживания трех «больших пространств». А сами эти пространства, в свою очередь, сдерживают Россию. Китай демографически угрожает Восточной Сибири, радикальный ислам рвется на Кавказ и в Поволжье, Евросоюз осваивает Украину и примеривается к Беларуси. Россия же пытается противодействовать и тем, и другим, и третьим. Получается, что все «большие пространства» Евразии играют по американскому сценарию и в их интересах. США поддерживают в этой игре противоположные стороны, выступая за обоих партнеров на евразийской шахматной доске.
Вашингтон полагает, что так будет продолжаться и в дальнейшем, так как инструменты его влияния в элитах евразийских государств очень эффективны. Достаточно посмотреть на политический класс России: будучи безусловно атлантистским и прозападным, наделенным «экстерриториальным сознанием», он рассматривает национальные интересы страны как дело десятое — все принесенные Путиным косметические изменения «патриотического стиля» никак не затрагивают сущности вещей. Единственное, что остается делать Путину после Братиславы, это строить большой евразийский альянс — России, Европы, Китая и исламского мира. В политических элитах этих стран расклад сил в чем-то похож на российский: чрезвычайно силен проамериканский сектор, а национально мыслящие силы разрознены, разобщены, не консолидированы. Исключение — Китай, где за счет отсутствия демократии, точнее, за счет сохранение модели «народной демократии» в противовес «либеральной» (западной), удалось сохранить консолидацию общества и единство стратегического управления страной. Но, тем не менее, геополитическое сознание в этих «больших пространствах» постепенно пробуждается, и логика свободы и независимости начинает подталкивать их к мысли о «евразийском альянсе» и многополярном клубе как о единственной реалистичной альтернативе глобальной американской доминации. Даже отдаленные признаки таких геополитических осей закономерно внушают Вашингтону ужас, так как это ставит под вопрос успех дальнейшего американского имперостроительства.
Евразийская стратегия многополярности такова: Россия и другие «большие пространства» отказываются выступать в роли марионеток США, схлестываться и конфликтовать друг с другом и формируют новый совокупный континентальный субъект — Евразию, признав друг за другом статус его коллективных участников, полноправных полюсов многополярности. В такой картине достойное место найдется и США, но не единственное и не центральное. Такой проект есть альтернативная версия глобализации: страны объединяются, но на конкретной цивилизационной основе и в ограниченном пространстве общих культурных зон (альтер-глобализация).
Если представить себе многополярный мир, то в нем сама собой рассосется и пресловутая «ось зла», необходимая США для оправдания их стремления к мировому господству. «Плохие парни», отвергающие американскую гегемонию и стремящиеся обезопасить себя ядерными технологиями (Иран, Сирия, Северная Корея, постсоветские страны), перестают быть такими уж «плохими». Оказывается, они лишь реагируют экстремальным образом на экстремальную же угрозу американского глобализма. В более умеренном евразийском контексте они увидят возможность деликатного, эффективного, корректно сформулированного пути к реализации своих целей. А значит, их «экстремизм» (мнимый или действительный) утратит свой смысл. Изменится мир, изменятся они, изменимся мы.
Хорошо, если бы Братислава научила Кремль основам геополитики. Идти в направлении слепой покорности США и глобализму дальше бессмысленно. И голову прятать в песок — не поможет. Остается довольно узкий путь — путь континентального альянса. Понятно, что и в Европе, и в Китае, и в исламском мире особой любви к нам никто не испытывает, равно как и мы к ним. И счеты давние есть, и различия в ценностных системах. Но дело уже не в эмоциях, а в холодном расчете. У России нет места ни в европейском проекте, ни в китайском, ни в исламском, но она может быть для всех них точкой опоры, важнейшим геополитическим рычагом. Этому рычагу, возможно, суждено перевернуть мир. Но не для того ли существует Россия, чтобы перевернуть его и построить для себя и для других лучшее, справедливое и свободное будущее? В этом наша миссия, наше мессианство. Было, есть и будет.
Глава 3. Антиамериканское большинство
Ничто так не популярно сегодня в России, как нелюбовь к Америке. Антиамериканизм — это тотальное увлечение. Это поветрие. Это символ веры. Антиамериканизм — это серьезно.
Антиамериканизм является надежной платформой для прочной консолидации всего российского общества. На нем сойдутся и правый, и левый, и простолюдин, и интеллигент, и банкир, и художник, и кремлевский чиновник, и уличный бомж. Те, кто «против», составляют жалкую горсть. Те, кто «за» — большинство; это антиамериканское большинство. Это большинство такое большое, что больше «путинского большинства» (Г. Павловский). Оно включает в себя и тех, кто молчит (поэтому оно «молчаливое»), и тех, кто кричит (поэтому оно «крикливое»). К антиамериканскому большинству не относятся В. Никонов (идеологический антипод собственного героического деда), Е. Гайдар (тоже идеологический антипод деда, даже сразу двух — славянофила Бажова тоже), К. Боровой (он вел какую-то программу вместе с обезьяной на ТВ) и еще несколько сотрудников «Эха Москвы» и канала ТВС. Все.
Антиамериканизм является надежной платформой для прочной консолидации всего российского общества. На нем сойдутся и правый, и левый, и простолюдин, и интеллигент, и банкир, и художник, и кремлевский чиновник, и уличный бомж. Те, кто «против», составляют жалкую горсть. Те, кто «за» — большинство; это антиамериканское большинство. Это большинство такое большое, что больше «путинского большинства» (Г. Павловский). Оно включает в себя и тех, кто молчит (поэтому оно «молчаливое»), и тех, кто кричит (поэтому оно «крикливое»). К антиамериканскому большинству не относятся В. Никонов (идеологический антипод собственного героического деда), Е. Гайдар (тоже идеологический антипод деда, даже сразу двух — славянофила Бажова тоже), К. Боровой (он вел какую-то программу вместе с обезьяной на ТВ) и еще несколько сотрудников «Эха Москвы» и канала ТВС. Все.