Страница:
Это, как заметил с присущей ему юридической тонкостью суждения синьор Малипиццо, можно считать объяснением, но не оправданием. Как долго еще, -- вопросил он с изящным цицероновским жестом негодующего красноречия, -- как долго будет сносить иностранная колония Непенте присутствие в своей среде подобного оскорбления всяческой женственности?
Так говорил Судья, хорошо понимавший, чего ожидают от человека, занимающего его положение. В глубине души он меньше всего хотел, чтобы она покинула остров; он был в восторге от ее возмутительного поведения; он надеялся, что мисс Уилберфорс проживет на острове еще сто лет. Во-первых, это позволяло ему время от времени получать подношения от многочисленных бакалейщиков и виноторговцев, сколотивших состояния, поставляя ей напитки по неслыханным ценам -- и с помощью такой хитроумной тактики, надеявшихся превратить Судью в своего союзника. Во-вторых и в главных, каждый новый скандал подобного рода давал Судье новую возможность посадить мисс Уилберфорс под замок -- на время. Только на время. Потому что утром мистер Кит непременно вносил за нее залог, что увеличивало средства Судьи на очередные пятьдесят франков.
Именно это и произошло. Мистер Кит выкупил ее в тридцать четвертый раз. Протрезвевшая мисс Уилберфорс вновь обрела свободу.
И Герцогиня, и госпожа Стейнлин жалели ее, как только женщина может жалеть женщину. Обе молились своим Богам, лютеранскому и англиканскому, чтобы она узрила ошибочность путей своих или же, если узрить у нее не получится, чтобы какой-нибудь счастливый случай удалил ее с острова, а если и случая не подвернется, то чтобы на нее налетела повозка и немного ее покалечила -- совсем немного, неопасно, но до такой степени, чтобы сделать для нее необходимым постоянное затворничество, которое избавит от нее общество. Любящие быструю езду непентинцы то и дело уродовали невнимательных пешеходов, это был самый распространенный на острове вид несчастного случая. Мисс Уилберфорс -- песчинка в глазу, позор женского сословия -- оставалась целехонька. Какое-то проказливое божество направляло ее неверную поступь.
Будь она особой низкого происхождения, с ней управились бы в два счета. Но она была столь очевидной леди и имела столь очевидно богатых и влиятельных родственников в Англии! Эти родственники, как бы они ни радовались, что она убралась с глаз долой, могли возмутиться, если бы люди, в конце концов не имеющие никакого права вмешиваться в ее дела, применили бы к ней насильственные меры. А позиция, занимаемая самой мисс Уилберфорс, только усложняла положение. Она вела себя, как мегера. Воображала, будто все против нее ополчились. И с большим успехом противопоставляла им острый язык, а на худой конец также зубы и ногти. Полицейские Непенте готовы были засвидетельствовать этот факт. Во хмелю она изрыгала поистине стремительные потоки брани. Будучи трезвой, не отказывала себе в удовольствии блеснуть разнузданно горделивой логикой, острой, точно бритва. И лишь на промежуточной стадии она отличалась учтивостью и дружелюбием. Однако застать ее в на этой промежуточной стадии было до чрезвычайности трудно. Слишком недолго она продолжалась.
Мисс Уилберфорс пытались соблазнить перспективой возвращения на родину. Это предложение она напрочь отвергла. Основной ее довод состоял в том, что ей пришлось уехать на юг по настоятельному совету ее английского доктора -- как оно и было на самом деле: важный господин, не выдержав давления родственников мисс Уилберфорс, действительно дал ей такой совет; возвращение в Англию, заявила она, для нее смерти подобно. И если кто-либо попробует посягнуть на ее свободу в этом вопросе, она обратиться в местный суд.
Еще обсуждался проект отправки мисс Уилберфорс на материк, в приют для алкоголиков. Выполнить деликатную задачу -уговорить леди согласиться на этот шаг (предполагалось распространить мнение, что она проходит "лечение покоем") -вызвался недавно перебравшийся на Непенте прыткий молодой священник. Этот молодой человек отправился выполнять свою миссию исполненным светлых надежд. Воротился он очень скоро и всем, видевшим его при возвращении, показался преждевременно постаревшим. Поначалу от него ничего не могли добиться, как будто его поразил частичный паралич языка. Час-другой он еще что-то по-младенчески лепетал, а потом и вовсе замолк, и только на следующее утро дар речи вернулся к нему в полной мере. Первым делом он объявил, что ни единого слова о содержании их разговора из него не удастся вытянуть даже дикими лошадьми.
В качестве последнего средства решено было прямо на острове учредить для нее особую санаторию и нанять опытную сиделку, дабы та постоянно присматривала за мисс Уилберфорс; а во все сокращающиеся периоды ее трезвости заведение вместе с
тому подобных начинаний. Затея требовала денег. Несколько дам и джентльменов образовали комитет и сумели собрать небольшую сумму, но особо радужных надежд никто не питал до того дня, когда Герцогиня переговорила на эту тему со своим соотечественником, мистером ван Коппеном, специально для этого устроив, как она выражалась, "дружеский тит-а-тит". Миллионер, доотвала наевшийся любимых им булочек, пребывал в добродушнейшем настроении. Он объявил что готов хоть сию минуту пожертвовать полмиллиона франков, если -- если его добрый друг мистер Кит внесет подобную же сумму или хотя бы тысячную ее часть.
-- Полмиллиона франков -- разве это цена за вашу улыбку, Герцогиня? Это же дешево. Дешевле грязи!
-- Еще одну? -- спросила она.
-- Только одну. Проглотить мне ее не удастся. Но хоть пожую.
Мистер ван Коппен питал такую нелепую слабость именно к этому лакомству, что с радостью импортировал бы Герцогиню со всем ее хозяйством в Америку. При всем том, дураком он отнюдь не был. И полмиллиона булочек с маслом ничем не повредили бы бойкому мозгу, множество лет назад прочертившему быстрый и верный путь к преуспеянию. Он заранее проведал о существовании описанного проекта и тщательно подготовил ответ. Ибо ван Коппен знал то, чего не знал Комитет, характер своего друга Кита. Кит -- хороший человек, но неисправимый чудак -- был более чем способен разориться, выкупая мисс Уилберфорс из тюрьмы. Но дать денег на осуществление плана, составленного лезущими куда их не просят дураками на предмет заключения милейшей женщины под стражу, -- да он сначала увидел бы, как все они горят в адском огне. То же самое сказал бы им и ван Коппен, глубокий знаток человеческой натуры, сказал бы, не имей он возможности предварительно обсудить все детали со своим добрым другом. Однако он такую возможность имел и не далее как несколько дней назад. Он предупредил Кита о грядущих событиях, нашел его не менее своего встревоженным планами Комитета, а желание расстроить их Кит испытывал даже большее. В предвкушении дальнейших событий оба от души посмеялись, сидя за бутылкой сухого искристого непентинского.
-- Можете на меня положиться, -- сказал Кит. -- Я их заговорю до потери сознания.
"Слава Богу, меня там не будет", -- подумал американец.
Он хорошо знал своего доброго друга. Кит, особенно трезвый, мог быть утомительным до крайней степени. Он питал чисто шотландскую страсть к глубокому анализу очевидного, к отысканию новых граней в банальном и к выдавливанию последних капель из давно уже всеми понятого.
Тысячу раз жаль, что Герцогиня, придя в бурный восторг от одержанной ею победы, сделала новость о предложении миллионера всеобщим достоянием. Ибо распространение ее привело к результатам несчастным и непредвиденным. Комитет, состоявший до той поры из восьми респектабельных членов, стремительным и загадочным образом распух до четырнадцати. К нему примазались шестеро новых джентльменов, и в их числе неудобосказуемый мистер Хопкинс, причем все шестеро, как впоследствии выяснилось, были людьми сомнительной честности. Посредством небольших пожертвований в создававшийся фонд, рознившихся от пяти до четырнадцати франков, они ухитрились включить свои имена в список членов, полагая, что стоит рискнуть незначительной суммой, дабы иметь возможность урвать кусок от Коппеновского полумиллиона, которого может еще и не придется расходовать на покупку или аренду трехкомнатной "санатории".
Образованному в благотворительных целях комитету долженствует уподобляться жене цезаря. Между тем этот быстро стал приобретать сходство с супругой Клавдия. Если бы им по-прежнему руководил прямой и рассудительный мистер Фредди Паркер, он быстро избавился бы от нежелательных элементов, дабы сохранить пресловутые объедки для себя самого. Однако с того времени, как заболела его хозяйка, мистер Паркер по всей видимости удалился от мирских забот. Он обратился в невидимку. Теперь же, когда хозяйка его скончалась, он, как предполагалось, станет невидимым в еще большей степени. Для всех вовлеченных в осуществление проекта лиц это был тяжелый удар; хотя самым тяжелым он оказался для самого Консула, когда тот, выйдя в общество из своего скорбного заточения, узнал, какую возможность он упустил.
Каждый из членов небольшого подкомитета, явившегося к мистеру Киту, чтобы сообщить ему о выдвинутом миллионером условии и заручиться его участием в осуществлении проекта, собирался тем же утром принять участие в похоронах хозяйки мистера Паркера. Этого требовали приличия. По настоянию Главного санитарного врача впечатляющее событие, итак уже запоздавшее на день, было окончательно назначено на десять тридцать сегодняшнего утра. Соответственно, на виллу "Кисмет" они явились ни свет ни заря -- в девять часов, полагая, что им удастся за имевшееся в их распоряжении малое время вытянуть из Кита сумму, размер которой принудит старого Коппена выполнить данное им обещание.
Впоследствии они сообразили, что в этом и состояла совершенная ими в самом начале роковая ошибка. Им следовало сдержать охватившее их нетерпение и подождать более удобного случая.
Они бы и подождали, если бы в число депутатов не замешался преследовавший собственные цели мистер Хопкинс, человек сомнительных мотивов и не менее сомнительного прошлого. Этот господин настаивал на том, что промедление может иметь роковые последствия. Мистер Кит, уверял он, с пониманием отнесется к их нетерпению. Через день-другой миллионер уплывет. Он может покинуть Непенте еще до того, как они обратят в наличные его чек или даже получат таковой. И что тогда? А то, что весь план может рухнуть и, -- мысленно добавлял он, -- не видать мне тогда моей доли наживы.
Другие депутаты, те что пореспектабельнее, поддались его натиску. Они возражали, но тщетно. Тщетно указывали они, что ван Коппен не из тех, кто отказывается от своих слов; что чек можно подписать и в Америке и вообще где угодно; что суть вопроса не в миллионере, а в его добром друге мистере Ките; что они могут все испортить, обратившись к нему в такое неподобающее время. Они проявили слабость.
Конечно, им следовало подождать. Ибо Кит любил одиночество во всякое время и любой из дюжины его садовников мог сообщить депутатам, что подобно иным уважающим себя мыслителям, Кит имеет привычку завтракать не раньше девяти тридцати и что до этого времени приближаться к нему попросту опасно. Нелишне было также поинтересоваться образом жизни мистера Кита у его проживающих на Непенте соотечественников. Библиограф, допустим, мог бы сказать им, что "около одиннадцати Кита обыкновенно тошнит", -- желая посредством этой шутливой нелепицы намекнуть, что тревожить его до указанного часа небезопасно. Как бы там ни было и какой день в году ни возьми, Кит определенно пребывал до завтрака в раздражении, а в этот именно день в раздражении необычайном, поскольку выпавший днем раньше пепел мало того, что причинил ему разного рода материальный ущерб, так еще и погубил нежные цветы одной бесценной ипомеи. Уже этого одного хватило бы, чтобы раздосадовать и архангела. Сверх того, мистер Кит, подобно всем прочим, -- а он всегда старался поступать, как того требуют приличия, -- накануне несколько перебрал. Что обыкновенно превращало его в человека на редкость неприветливого, церемонного и обидчивого.
Тут-то на него и наскочила эта горстка чопорных идиотов. В обыкновенных обстоятельствах он попытался бы обойтись с ними повежливее. Нынче же ему едва-едва удалось выдавить простое приветствие. Они перехватили его по пути из ванной комнаты в парк -- к обильному завтраку под любимой пихтой, от которой открывался вид на тирренские воды; его цветистый халат и шитые золотом турецкие туфли до странного не вязались с их чинными, припахивающими нафталином одеждами, в которые они облачились по случаю похорон. В кратчайших выражениях извинившись за свой наряд, в этот час утра приличествующий джентльмену, как он смел думать, не менее любого другого, мистер Кит предложил им сесть и выслушал то, что имел сообщить назначенный Комитетом оратор, -- он слушал и зловеще помаргивал, похожий в своих очках на ослепленного солнцем филина.
ГЛАВА XXXII
Вступление получилось длинным и беспорядочным.
Мисс Уилберфорс следует защитить от нее самой. Они пришли к нему за пожертвованием, пусть даже маленьким, лишь бы оно позволило мистеру ван Коппену выполнить данное им обещание. Речь идет вовсе не о том, чтобы лезть не в свое дело. Речь идет о том, чтобы положить конец вопиющему публичному скандалу. Мисс Уилберфорс в дневное время спит, а по ночам шокирует население Непенте. В ее же собственных интересах эту женщину следует временно изолировать; нельзя больше предоставлять ее себе самой; сделать все возможное для улучшения ее здоровья и продления ее жизни, значит совершить акт благотворительности. Их цель является чисто филантропической, она состоит в том, чтобы оказать человеку посильную помощь. Мисс Уилберфорс следует защитить от нее самой. Полмиллиона франков мистера ван Коппена помогут в достижении этой цели. Пожертвование мистера Кита, пусть даже маленькое, позволило бы мистеру ван Коппену выполнить данное им обещание. Мисс Уилберфорс следует защитить...
Да-да, он понял. Мисс Уилберфорс следует защитить от нее самой. И он целиком и полностью с ними не согласен. Никого не следует защищать от него самого. Вообще позиция человека в отношении ближнего должна быть позицией невмешательства, благожелательного эгоизма. Каждый, у кого в порядке пищеварение, сознает эту кардинальную истину. К несчастью люди со здоровым пищеварением встречаются не так часто, как хотелось бы. Вот почему честные и откровенные суждения и по этому, и по другим вопросам нынче не в цене. Никто не вправе почитать себя за человека, желающего обществу пользы, до тех пор, пока он не усвоит элементарного факта, а именно, что усовершенствовать мир можно только одним способом: усовершенствовав себя самого, а ближнего оставив в покое. Лучший же способ самоусовершенствования состоит в том, чтобы регулярно прочищать свой кишечник, и не тревожиться о кишечнике ближнего. Турецкий ревень -- самое милое дело. Приобретаемый с его помощью безмятежный взгляд на жизнь позволяет человеку понять всю пустоту попыток вмешаться в осуществление процессов естественного отбора.
Выступавший тут господин, продолжал он, что-то такое говорил о благотворительности. Если бы представители племени Израилева, вместо того, чтобы копаться в сверхъестественных родословных, постарались привить себе хотя бы поверхностное уважение к физиологии или иной полезной науке, они проявили бы несколько большую осмотрительность в выборе собственной диеты. А будь они осмотрительнее в этом выборе, свет и поныне не увидел бы их святого писания. Это писание, памятник дурного питания и нарушенных процессов пищеварения, несет три четверти ответственности за то, что именуется благотворительностью. Благотворительность же повинна в большей части человеческих бед и несчастий. В одном только Лондоне доход частных благотворительных организаций превышает пять миллионов фунтов стерлингов. И на что же тратится этот доход? На поддержание жизней невероятного числа людей, которым давно бы следовало умереть. А каков результат того, что эти люди продолжают влачить существование? Вырождение расы в целом. Вся благотворительность сводится к раздаче поощрений за телесное нездоровье и умственную неполноценность. Благотворительность есть кошмар, пришедший к нам с Востока; попытка поднять слабых на уровень сильных; подстрекательство к расточительности. Благотворительность нарушает национальное равновесие; вместо того, чтобы повышать принимаемые человечеством критерии, она их понижает. Благотворительность это явственная помеха на пути человечества, помеха, которая в прошлом все разрасталась и разрасталась, между тем, как ее следовало бы свести на нет.
Пытаясь изменить фразеологию, но не суть дела, они назвали себя филантропами. Значение этого достопочтенного слова в последнее время характерным образом исказилось. Прометей, являющийся архетипом данного понятия, принес с Неба огонь, чтобы порадовать совершенно определенных людей, у которых хватило ума найти его дару полезное применение. Он не тратил времени, как тратит его нынешний филантроп, утирая носы тем, кто ни на что не годен. Что представляет собой нынешний филантроп? Это человек, вечно донимающий вас просьбами сделать что-либо для кого-то другого. Он апеллирует к вашему кошельку, имея в виду предположительное благосостояние какого-то любезного его сердцу дегенерата. Прометей же апеллировал к вашему разуму, имея в виду реальное благосостояние способных мыслить существ. Разумеется, для богатого человека нет ничего проще, чем выписать чек. Но никакой поступок не следует считать разумным, только потому, что он прост. Человек должен уметь управлять своими рефлексами. Прометей выбрал не самый простой путь, он выбрал самый разумный, оказавшийся к тому же и самым трудным. Одно только это доказывает, что он был человеком с хорошим пищеварением и крепким здоровьем. Да иначе бы он и не выдержал столь длительного общения со стервятником.
Члены делегации, поставленные в тупик этой многословной и сварливой вступительной речью, только переглядывались. Ничего хорошего она не сулила да и звучала, исходя из уст обыкновенно вежливого мистера Кита, для них непривычно. Возможно, он все-таки не успел позавтракать. "Надо было подождать", -думали они. Один из депутатов пришел в такое раздражение, что начал было говорить:
-- Парадокс, мистер Кит, не следует считать разумным, только потому, что он прост... -- но мистер Кит, не дав ему закончить, спокойно продолжал:
-- Довольно общих рассуждений. Итак, мисс Уилберфорс -это достигшая определенного возраста леди, обладающая самостоятельным, достаточным для приличного существования доходом. Она не младенец, чтобы ее защищать от нее самой или кого-то еще, в ее года человек уже имеет право не отвечать за свои поступки. Подобно немалому числу разумных людей, она живет в этой стране. Разумеется, жизнь здесь имеет свои неудобства, среди которых попадаются весьма серьезные. Но эти неудобства уравновешиваются совершенно определенными удобствами. Коротко говоря, то, что годится в одной стране, не всегда годится в другой. Тем не менее вы предлагаете обойтись с ней так, будто она живет в Англии. Это представляется мне несколько неразумным.
-- Мистер ван Коппен обещал нам...
-- Мистер ван Коппен может делать со своими деньгами все, что ему угодно. Не понимаю, однако, с какой стати я должен стать для моего доброго друга опорой в том, что представляется мне дурацким поступком. Для этого я слишком хорошо к нему отношусь. У нас с мистером ван Коппеном много общего и среди прочего то, что ни он, ни я не являемся по происхождению аристократами. Подозреваю, что именно это и дало вам основания рассчитывать на мое участие в вашей подписке. Вы надеялись, что будучи человеком низкого рождения и имея кое-какие средства, я последую некоему раболепному инстинкту и попробую потягаться с ван Коппеном в неуместной щедрости. Между тем я вовсе не сноб. Социальные мои воззрения таковы, что мне в высшей степени наплевать на кого бы то ни было. С другой стороны, мое происхождение до некоторой степени внушило мне чувство, которое доктор Сэмюэль Джонсон называет уважением к тем, кто его превосходит. Мне нравятся представители высших слоев общества, особенно когда их поведение отвечает старинным традициям этих слоев. Вот почему мне нравится и мисс Уилберфорс. Если то, что о ней рассказывают, правда, она ведет себя со всем бесстыдством прирожденной леди. Прирожденные леди встречаются не так часто, чтобы держать их запертыми в частных лечебницах. Вообще любая насильственная изоляция постыдна. Любое даже самое мелкое насекомое, трезвое или пьяное, наслаждается свободой, и если бы вы, господа, не были филантропами, я попытался бы вам объяснить, сколь неблаговидным может показаться ваше предложение, какое чувство унижения должна испытывать отважная женщина, будучи помещенной под замок и отданной в руки бессердечной служительницы. И ради чего? Нет, только турецкий ревень...
-- Боюсь, мистер Кит, что мы пришли к вам в неподходящее время.
-- Весьма возможно. Но я не задержу вас надолго -- вы ведь, наверное, сгораете от желания побывать на похоронах! Собственно, я вообще не стал бы отнимать у вас время, если бы не чувствовал, что вы ожидаете от меня каких-то объяснений. О чем мы говорили?
-- О турецком ревене.
-- Ах, да! Я пытался проявить непредубежденность, что, кстати говоря, обыкновенно приводит к ошибкам. Сейчас мне представляется, что я преувеличил его достоинства. Поскольку многое, разумеется, можно сказать и против применения подобных медикаментов. Собственно, если как следует вдуматься, многое можно сказать и в пользу запора. Запор является причиной нашей английской желчности, а эта желчность, если ей правильно распорядиться, имеет свои плюсы. Она порождает определенную энергическую нетерпимость разума. Я думаю, что наша нация в значительной мере обязана своими успехами именно этой ее черте. Будь я историком, я бы не отказал себе в удовольствии доказать, что мы обязаны прижимистости нашего телесного устройства не только Великой Хартией, но и существованием нашей Британской империи -- с Канадой, Австралией и всем остальным. Однако то, что приличествует нации, не приличествует человеку. Сокрушить в приступе хронического разлития желчи сопротивление какой-нибудь Бенгалии и присоединить ее земли к Британской империи, быть может, и является с национальной точки зрения деянием добродетельным. Но сокрушить в каком бы то ни было приступе сопротивление ближайшего нашего соседа мистера Ричардсона и присоединить содержимое его кошелька к содержимому нашего представляется с личной точки зрения делом порочным. Нет! Я не могу отыскать в избытке желчи ничего полезного для отдельной личности. Взгляд человека, страдающего от разлития желчи, безусловно отличается некоторой напряженностью, но напряженностью извращенной и ограниченной, а на великодушные порывы такой человек не способен. Мутный, встревоженный взгляд! Он сужает горизонты вместо того, чтобы их расширять. Положить живот свой за ближнего -- какая чудесная старинная фраза. Но не следует забывать, что этот самый живот следует регулярно прочищать. Оглядываясь вокруг, я нахожу в ближних чрезвычайно мало доброй воли. Возьмем ту же мисс Уилберфорс. Все, что ей требуется, это сострадание -- участливые слова, участливое обращение со стороны каждого из нас. Вместо этого, каждый из нас готов бросить в нее камень. Что до меня, то я отнюдь не пытаюсь обойти ее стороной; я не стыжусь якшаться с грешниками, если они таковыми являются; я предпочел бы, будь то в моей власти, сделать ее свободной и счастливой, а не запирать в такое место, где ей только и останется, что предаваться угрызениям совести. Здоровый человек естественным образом питает расположение к ближнему -- не из принципа и не по причине какого-нибудь божественного наития -- но оттого, что органы его тела функционируют, как им положено. Его суждения не замутнены вызванным несварением мрачным расположением духа. Он понимает, что законы природы, какими бы грубыми они нам ни казались, никогда не превосходят своей грубостью наши любительские попытки их обмануть. Современная филантропия как раз и представляет собой такую попытку. Она является следствием дурацкой чувствительности. С расовой точки зрения ваша филантропия есть замаскированная форма животной жестокости.
-- Мистер Кит!
-- Все сентиментальные люди преступники.
Эта не лезущая ни в какие ворота галиматья начинала действовать членам депутации на нервы. Впрочем, имелась в ней и хорошая сторона. Если поначалу они опасались потратить время мистера Кита, то теперь начали понимать, что это он тратит их время.
-- Говоря только от своего имени, мистер Кит, должен сказать, что своим многословием вы лишь ослабляете вашу позицию и что эти ваши рассуждения оскорбительны для огромного числа мужчин и женщин, жертвующих своим временем и деньгами, а зачастую и жизнями ради того, чтобы уменьшить страдания других людей. Но это, как бы там ни было, рассуждения общие. Мы же пришли к вам по конкретному делу и к тому же неотложному. Мы хотим избавить остров от вопиющего публичного скандала. Привычки мисс Уилберфорс, как я по-моему уже указывал, шокируют приличных людей. Надеюсь, этого вы отрицать не станете?
Так говорил Судья, хорошо понимавший, чего ожидают от человека, занимающего его положение. В глубине души он меньше всего хотел, чтобы она покинула остров; он был в восторге от ее возмутительного поведения; он надеялся, что мисс Уилберфорс проживет на острове еще сто лет. Во-первых, это позволяло ему время от времени получать подношения от многочисленных бакалейщиков и виноторговцев, сколотивших состояния, поставляя ей напитки по неслыханным ценам -- и с помощью такой хитроумной тактики, надеявшихся превратить Судью в своего союзника. Во-вторых и в главных, каждый новый скандал подобного рода давал Судье новую возможность посадить мисс Уилберфорс под замок -- на время. Только на время. Потому что утром мистер Кит непременно вносил за нее залог, что увеличивало средства Судьи на очередные пятьдесят франков.
Именно это и произошло. Мистер Кит выкупил ее в тридцать четвертый раз. Протрезвевшая мисс Уилберфорс вновь обрела свободу.
И Герцогиня, и госпожа Стейнлин жалели ее, как только женщина может жалеть женщину. Обе молились своим Богам, лютеранскому и англиканскому, чтобы она узрила ошибочность путей своих или же, если узрить у нее не получится, чтобы какой-нибудь счастливый случай удалил ее с острова, а если и случая не подвернется, то чтобы на нее налетела повозка и немного ее покалечила -- совсем немного, неопасно, но до такой степени, чтобы сделать для нее необходимым постоянное затворничество, которое избавит от нее общество. Любящие быструю езду непентинцы то и дело уродовали невнимательных пешеходов, это был самый распространенный на острове вид несчастного случая. Мисс Уилберфорс -- песчинка в глазу, позор женского сословия -- оставалась целехонька. Какое-то проказливое божество направляло ее неверную поступь.
Будь она особой низкого происхождения, с ней управились бы в два счета. Но она была столь очевидной леди и имела столь очевидно богатых и влиятельных родственников в Англии! Эти родственники, как бы они ни радовались, что она убралась с глаз долой, могли возмутиться, если бы люди, в конце концов не имеющие никакого права вмешиваться в ее дела, применили бы к ней насильственные меры. А позиция, занимаемая самой мисс Уилберфорс, только усложняла положение. Она вела себя, как мегера. Воображала, будто все против нее ополчились. И с большим успехом противопоставляла им острый язык, а на худой конец также зубы и ногти. Полицейские Непенте готовы были засвидетельствовать этот факт. Во хмелю она изрыгала поистине стремительные потоки брани. Будучи трезвой, не отказывала себе в удовольствии блеснуть разнузданно горделивой логикой, острой, точно бритва. И лишь на промежуточной стадии она отличалась учтивостью и дружелюбием. Однако застать ее в на этой промежуточной стадии было до чрезвычайности трудно. Слишком недолго она продолжалась.
Мисс Уилберфорс пытались соблазнить перспективой возвращения на родину. Это предложение она напрочь отвергла. Основной ее довод состоял в том, что ей пришлось уехать на юг по настоятельному совету ее английского доктора -- как оно и было на самом деле: важный господин, не выдержав давления родственников мисс Уилберфорс, действительно дал ей такой совет; возвращение в Англию, заявила она, для нее смерти подобно. И если кто-либо попробует посягнуть на ее свободу в этом вопросе, она обратиться в местный суд.
Еще обсуждался проект отправки мисс Уилберфорс на материк, в приют для алкоголиков. Выполнить деликатную задачу -уговорить леди согласиться на этот шаг (предполагалось распространить мнение, что она проходит "лечение покоем") -вызвался недавно перебравшийся на Непенте прыткий молодой священник. Этот молодой человек отправился выполнять свою миссию исполненным светлых надежд. Воротился он очень скоро и всем, видевшим его при возвращении, показался преждевременно постаревшим. Поначалу от него ничего не могли добиться, как будто его поразил частичный паралич языка. Час-другой он еще что-то по-младенчески лепетал, а потом и вовсе замолк, и только на следующее утро дар речи вернулся к нему в полной мере. Первым делом он объявил, что ни единого слова о содержании их разговора из него не удастся вытянуть даже дикими лошадьми.
В качестве последнего средства решено было прямо на острове учредить для нее особую санаторию и нанять опытную сиделку, дабы та постоянно присматривала за мисс Уилберфорс; а во все сокращающиеся периоды ее трезвости заведение вместе с
тому подобных начинаний. Затея требовала денег. Несколько дам и джентльменов образовали комитет и сумели собрать небольшую сумму, но особо радужных надежд никто не питал до того дня, когда Герцогиня переговорила на эту тему со своим соотечественником, мистером ван Коппеном, специально для этого устроив, как она выражалась, "дружеский тит-а-тит". Миллионер, доотвала наевшийся любимых им булочек, пребывал в добродушнейшем настроении. Он объявил что готов хоть сию минуту пожертвовать полмиллиона франков, если -- если его добрый друг мистер Кит внесет подобную же сумму или хотя бы тысячную ее часть.
-- Полмиллиона франков -- разве это цена за вашу улыбку, Герцогиня? Это же дешево. Дешевле грязи!
-- Еще одну? -- спросила она.
-- Только одну. Проглотить мне ее не удастся. Но хоть пожую.
Мистер ван Коппен питал такую нелепую слабость именно к этому лакомству, что с радостью импортировал бы Герцогиню со всем ее хозяйством в Америку. При всем том, дураком он отнюдь не был. И полмиллиона булочек с маслом ничем не повредили бы бойкому мозгу, множество лет назад прочертившему быстрый и верный путь к преуспеянию. Он заранее проведал о существовании описанного проекта и тщательно подготовил ответ. Ибо ван Коппен знал то, чего не знал Комитет, характер своего друга Кита. Кит -- хороший человек, но неисправимый чудак -- был более чем способен разориться, выкупая мисс Уилберфорс из тюрьмы. Но дать денег на осуществление плана, составленного лезущими куда их не просят дураками на предмет заключения милейшей женщины под стражу, -- да он сначала увидел бы, как все они горят в адском огне. То же самое сказал бы им и ван Коппен, глубокий знаток человеческой натуры, сказал бы, не имей он возможности предварительно обсудить все детали со своим добрым другом. Однако он такую возможность имел и не далее как несколько дней назад. Он предупредил Кита о грядущих событиях, нашел его не менее своего встревоженным планами Комитета, а желание расстроить их Кит испытывал даже большее. В предвкушении дальнейших событий оба от души посмеялись, сидя за бутылкой сухого искристого непентинского.
-- Можете на меня положиться, -- сказал Кит. -- Я их заговорю до потери сознания.
"Слава Богу, меня там не будет", -- подумал американец.
Он хорошо знал своего доброго друга. Кит, особенно трезвый, мог быть утомительным до крайней степени. Он питал чисто шотландскую страсть к глубокому анализу очевидного, к отысканию новых граней в банальном и к выдавливанию последних капель из давно уже всеми понятого.
Тысячу раз жаль, что Герцогиня, придя в бурный восторг от одержанной ею победы, сделала новость о предложении миллионера всеобщим достоянием. Ибо распространение ее привело к результатам несчастным и непредвиденным. Комитет, состоявший до той поры из восьми респектабельных членов, стремительным и загадочным образом распух до четырнадцати. К нему примазались шестеро новых джентльменов, и в их числе неудобосказуемый мистер Хопкинс, причем все шестеро, как впоследствии выяснилось, были людьми сомнительной честности. Посредством небольших пожертвований в создававшийся фонд, рознившихся от пяти до четырнадцати франков, они ухитрились включить свои имена в список членов, полагая, что стоит рискнуть незначительной суммой, дабы иметь возможность урвать кусок от Коппеновского полумиллиона, которого может еще и не придется расходовать на покупку или аренду трехкомнатной "санатории".
Образованному в благотворительных целях комитету долженствует уподобляться жене цезаря. Между тем этот быстро стал приобретать сходство с супругой Клавдия. Если бы им по-прежнему руководил прямой и рассудительный мистер Фредди Паркер, он быстро избавился бы от нежелательных элементов, дабы сохранить пресловутые объедки для себя самого. Однако с того времени, как заболела его хозяйка, мистер Паркер по всей видимости удалился от мирских забот. Он обратился в невидимку. Теперь же, когда хозяйка его скончалась, он, как предполагалось, станет невидимым в еще большей степени. Для всех вовлеченных в осуществление проекта лиц это был тяжелый удар; хотя самым тяжелым он оказался для самого Консула, когда тот, выйдя в общество из своего скорбного заточения, узнал, какую возможность он упустил.
Каждый из членов небольшого подкомитета, явившегося к мистеру Киту, чтобы сообщить ему о выдвинутом миллионером условии и заручиться его участием в осуществлении проекта, собирался тем же утром принять участие в похоронах хозяйки мистера Паркера. Этого требовали приличия. По настоянию Главного санитарного врача впечатляющее событие, итак уже запоздавшее на день, было окончательно назначено на десять тридцать сегодняшнего утра. Соответственно, на виллу "Кисмет" они явились ни свет ни заря -- в девять часов, полагая, что им удастся за имевшееся в их распоряжении малое время вытянуть из Кита сумму, размер которой принудит старого Коппена выполнить данное им обещание.
Впоследствии они сообразили, что в этом и состояла совершенная ими в самом начале роковая ошибка. Им следовало сдержать охватившее их нетерпение и подождать более удобного случая.
Они бы и подождали, если бы в число депутатов не замешался преследовавший собственные цели мистер Хопкинс, человек сомнительных мотивов и не менее сомнительного прошлого. Этот господин настаивал на том, что промедление может иметь роковые последствия. Мистер Кит, уверял он, с пониманием отнесется к их нетерпению. Через день-другой миллионер уплывет. Он может покинуть Непенте еще до того, как они обратят в наличные его чек или даже получат таковой. И что тогда? А то, что весь план может рухнуть и, -- мысленно добавлял он, -- не видать мне тогда моей доли наживы.
Другие депутаты, те что пореспектабельнее, поддались его натиску. Они возражали, но тщетно. Тщетно указывали они, что ван Коппен не из тех, кто отказывается от своих слов; что чек можно подписать и в Америке и вообще где угодно; что суть вопроса не в миллионере, а в его добром друге мистере Ките; что они могут все испортить, обратившись к нему в такое неподобающее время. Они проявили слабость.
Конечно, им следовало подождать. Ибо Кит любил одиночество во всякое время и любой из дюжины его садовников мог сообщить депутатам, что подобно иным уважающим себя мыслителям, Кит имеет привычку завтракать не раньше девяти тридцати и что до этого времени приближаться к нему попросту опасно. Нелишне было также поинтересоваться образом жизни мистера Кита у его проживающих на Непенте соотечественников. Библиограф, допустим, мог бы сказать им, что "около одиннадцати Кита обыкновенно тошнит", -- желая посредством этой шутливой нелепицы намекнуть, что тревожить его до указанного часа небезопасно. Как бы там ни было и какой день в году ни возьми, Кит определенно пребывал до завтрака в раздражении, а в этот именно день в раздражении необычайном, поскольку выпавший днем раньше пепел мало того, что причинил ему разного рода материальный ущерб, так еще и погубил нежные цветы одной бесценной ипомеи. Уже этого одного хватило бы, чтобы раздосадовать и архангела. Сверх того, мистер Кит, подобно всем прочим, -- а он всегда старался поступать, как того требуют приличия, -- накануне несколько перебрал. Что обыкновенно превращало его в человека на редкость неприветливого, церемонного и обидчивого.
Тут-то на него и наскочила эта горстка чопорных идиотов. В обыкновенных обстоятельствах он попытался бы обойтись с ними повежливее. Нынче же ему едва-едва удалось выдавить простое приветствие. Они перехватили его по пути из ванной комнаты в парк -- к обильному завтраку под любимой пихтой, от которой открывался вид на тирренские воды; его цветистый халат и шитые золотом турецкие туфли до странного не вязались с их чинными, припахивающими нафталином одеждами, в которые они облачились по случаю похорон. В кратчайших выражениях извинившись за свой наряд, в этот час утра приличествующий джентльмену, как он смел думать, не менее любого другого, мистер Кит предложил им сесть и выслушал то, что имел сообщить назначенный Комитетом оратор, -- он слушал и зловеще помаргивал, похожий в своих очках на ослепленного солнцем филина.
ГЛАВА XXXII
Вступление получилось длинным и беспорядочным.
Мисс Уилберфорс следует защитить от нее самой. Они пришли к нему за пожертвованием, пусть даже маленьким, лишь бы оно позволило мистеру ван Коппену выполнить данное им обещание. Речь идет вовсе не о том, чтобы лезть не в свое дело. Речь идет о том, чтобы положить конец вопиющему публичному скандалу. Мисс Уилберфорс в дневное время спит, а по ночам шокирует население Непенте. В ее же собственных интересах эту женщину следует временно изолировать; нельзя больше предоставлять ее себе самой; сделать все возможное для улучшения ее здоровья и продления ее жизни, значит совершить акт благотворительности. Их цель является чисто филантропической, она состоит в том, чтобы оказать человеку посильную помощь. Мисс Уилберфорс следует защитить от нее самой. Полмиллиона франков мистера ван Коппена помогут в достижении этой цели. Пожертвование мистера Кита, пусть даже маленькое, позволило бы мистеру ван Коппену выполнить данное им обещание. Мисс Уилберфорс следует защитить...
Да-да, он понял. Мисс Уилберфорс следует защитить от нее самой. И он целиком и полностью с ними не согласен. Никого не следует защищать от него самого. Вообще позиция человека в отношении ближнего должна быть позицией невмешательства, благожелательного эгоизма. Каждый, у кого в порядке пищеварение, сознает эту кардинальную истину. К несчастью люди со здоровым пищеварением встречаются не так часто, как хотелось бы. Вот почему честные и откровенные суждения и по этому, и по другим вопросам нынче не в цене. Никто не вправе почитать себя за человека, желающего обществу пользы, до тех пор, пока он не усвоит элементарного факта, а именно, что усовершенствовать мир можно только одним способом: усовершенствовав себя самого, а ближнего оставив в покое. Лучший же способ самоусовершенствования состоит в том, чтобы регулярно прочищать свой кишечник, и не тревожиться о кишечнике ближнего. Турецкий ревень -- самое милое дело. Приобретаемый с его помощью безмятежный взгляд на жизнь позволяет человеку понять всю пустоту попыток вмешаться в осуществление процессов естественного отбора.
Выступавший тут господин, продолжал он, что-то такое говорил о благотворительности. Если бы представители племени Израилева, вместо того, чтобы копаться в сверхъестественных родословных, постарались привить себе хотя бы поверхностное уважение к физиологии или иной полезной науке, они проявили бы несколько большую осмотрительность в выборе собственной диеты. А будь они осмотрительнее в этом выборе, свет и поныне не увидел бы их святого писания. Это писание, памятник дурного питания и нарушенных процессов пищеварения, несет три четверти ответственности за то, что именуется благотворительностью. Благотворительность же повинна в большей части человеческих бед и несчастий. В одном только Лондоне доход частных благотворительных организаций превышает пять миллионов фунтов стерлингов. И на что же тратится этот доход? На поддержание жизней невероятного числа людей, которым давно бы следовало умереть. А каков результат того, что эти люди продолжают влачить существование? Вырождение расы в целом. Вся благотворительность сводится к раздаче поощрений за телесное нездоровье и умственную неполноценность. Благотворительность есть кошмар, пришедший к нам с Востока; попытка поднять слабых на уровень сильных; подстрекательство к расточительности. Благотворительность нарушает национальное равновесие; вместо того, чтобы повышать принимаемые человечеством критерии, она их понижает. Благотворительность это явственная помеха на пути человечества, помеха, которая в прошлом все разрасталась и разрасталась, между тем, как ее следовало бы свести на нет.
Пытаясь изменить фразеологию, но не суть дела, они назвали себя филантропами. Значение этого достопочтенного слова в последнее время характерным образом исказилось. Прометей, являющийся архетипом данного понятия, принес с Неба огонь, чтобы порадовать совершенно определенных людей, у которых хватило ума найти его дару полезное применение. Он не тратил времени, как тратит его нынешний филантроп, утирая носы тем, кто ни на что не годен. Что представляет собой нынешний филантроп? Это человек, вечно донимающий вас просьбами сделать что-либо для кого-то другого. Он апеллирует к вашему кошельку, имея в виду предположительное благосостояние какого-то любезного его сердцу дегенерата. Прометей же апеллировал к вашему разуму, имея в виду реальное благосостояние способных мыслить существ. Разумеется, для богатого человека нет ничего проще, чем выписать чек. Но никакой поступок не следует считать разумным, только потому, что он прост. Человек должен уметь управлять своими рефлексами. Прометей выбрал не самый простой путь, он выбрал самый разумный, оказавшийся к тому же и самым трудным. Одно только это доказывает, что он был человеком с хорошим пищеварением и крепким здоровьем. Да иначе бы он и не выдержал столь длительного общения со стервятником.
Члены делегации, поставленные в тупик этой многословной и сварливой вступительной речью, только переглядывались. Ничего хорошего она не сулила да и звучала, исходя из уст обыкновенно вежливого мистера Кита, для них непривычно. Возможно, он все-таки не успел позавтракать. "Надо было подождать", -думали они. Один из депутатов пришел в такое раздражение, что начал было говорить:
-- Парадокс, мистер Кит, не следует считать разумным, только потому, что он прост... -- но мистер Кит, не дав ему закончить, спокойно продолжал:
-- Довольно общих рассуждений. Итак, мисс Уилберфорс -это достигшая определенного возраста леди, обладающая самостоятельным, достаточным для приличного существования доходом. Она не младенец, чтобы ее защищать от нее самой или кого-то еще, в ее года человек уже имеет право не отвечать за свои поступки. Подобно немалому числу разумных людей, она живет в этой стране. Разумеется, жизнь здесь имеет свои неудобства, среди которых попадаются весьма серьезные. Но эти неудобства уравновешиваются совершенно определенными удобствами. Коротко говоря, то, что годится в одной стране, не всегда годится в другой. Тем не менее вы предлагаете обойтись с ней так, будто она живет в Англии. Это представляется мне несколько неразумным.
-- Мистер ван Коппен обещал нам...
-- Мистер ван Коппен может делать со своими деньгами все, что ему угодно. Не понимаю, однако, с какой стати я должен стать для моего доброго друга опорой в том, что представляется мне дурацким поступком. Для этого я слишком хорошо к нему отношусь. У нас с мистером ван Коппеном много общего и среди прочего то, что ни он, ни я не являемся по происхождению аристократами. Подозреваю, что именно это и дало вам основания рассчитывать на мое участие в вашей подписке. Вы надеялись, что будучи человеком низкого рождения и имея кое-какие средства, я последую некоему раболепному инстинкту и попробую потягаться с ван Коппеном в неуместной щедрости. Между тем я вовсе не сноб. Социальные мои воззрения таковы, что мне в высшей степени наплевать на кого бы то ни было. С другой стороны, мое происхождение до некоторой степени внушило мне чувство, которое доктор Сэмюэль Джонсон называет уважением к тем, кто его превосходит. Мне нравятся представители высших слоев общества, особенно когда их поведение отвечает старинным традициям этих слоев. Вот почему мне нравится и мисс Уилберфорс. Если то, что о ней рассказывают, правда, она ведет себя со всем бесстыдством прирожденной леди. Прирожденные леди встречаются не так часто, чтобы держать их запертыми в частных лечебницах. Вообще любая насильственная изоляция постыдна. Любое даже самое мелкое насекомое, трезвое или пьяное, наслаждается свободой, и если бы вы, господа, не были филантропами, я попытался бы вам объяснить, сколь неблаговидным может показаться ваше предложение, какое чувство унижения должна испытывать отважная женщина, будучи помещенной под замок и отданной в руки бессердечной служительницы. И ради чего? Нет, только турецкий ревень...
-- Боюсь, мистер Кит, что мы пришли к вам в неподходящее время.
-- Весьма возможно. Но я не задержу вас надолго -- вы ведь, наверное, сгораете от желания побывать на похоронах! Собственно, я вообще не стал бы отнимать у вас время, если бы не чувствовал, что вы ожидаете от меня каких-то объяснений. О чем мы говорили?
-- О турецком ревене.
-- Ах, да! Я пытался проявить непредубежденность, что, кстати говоря, обыкновенно приводит к ошибкам. Сейчас мне представляется, что я преувеличил его достоинства. Поскольку многое, разумеется, можно сказать и против применения подобных медикаментов. Собственно, если как следует вдуматься, многое можно сказать и в пользу запора. Запор является причиной нашей английской желчности, а эта желчность, если ей правильно распорядиться, имеет свои плюсы. Она порождает определенную энергическую нетерпимость разума. Я думаю, что наша нация в значительной мере обязана своими успехами именно этой ее черте. Будь я историком, я бы не отказал себе в удовольствии доказать, что мы обязаны прижимистости нашего телесного устройства не только Великой Хартией, но и существованием нашей Британской империи -- с Канадой, Австралией и всем остальным. Однако то, что приличествует нации, не приличествует человеку. Сокрушить в приступе хронического разлития желчи сопротивление какой-нибудь Бенгалии и присоединить ее земли к Британской империи, быть может, и является с национальной точки зрения деянием добродетельным. Но сокрушить в каком бы то ни было приступе сопротивление ближайшего нашего соседа мистера Ричардсона и присоединить содержимое его кошелька к содержимому нашего представляется с личной точки зрения делом порочным. Нет! Я не могу отыскать в избытке желчи ничего полезного для отдельной личности. Взгляд человека, страдающего от разлития желчи, безусловно отличается некоторой напряженностью, но напряженностью извращенной и ограниченной, а на великодушные порывы такой человек не способен. Мутный, встревоженный взгляд! Он сужает горизонты вместо того, чтобы их расширять. Положить живот свой за ближнего -- какая чудесная старинная фраза. Но не следует забывать, что этот самый живот следует регулярно прочищать. Оглядываясь вокруг, я нахожу в ближних чрезвычайно мало доброй воли. Возьмем ту же мисс Уилберфорс. Все, что ей требуется, это сострадание -- участливые слова, участливое обращение со стороны каждого из нас. Вместо этого, каждый из нас готов бросить в нее камень. Что до меня, то я отнюдь не пытаюсь обойти ее стороной; я не стыжусь якшаться с грешниками, если они таковыми являются; я предпочел бы, будь то в моей власти, сделать ее свободной и счастливой, а не запирать в такое место, где ей только и останется, что предаваться угрызениям совести. Здоровый человек естественным образом питает расположение к ближнему -- не из принципа и не по причине какого-нибудь божественного наития -- но оттого, что органы его тела функционируют, как им положено. Его суждения не замутнены вызванным несварением мрачным расположением духа. Он понимает, что законы природы, какими бы грубыми они нам ни казались, никогда не превосходят своей грубостью наши любительские попытки их обмануть. Современная филантропия как раз и представляет собой такую попытку. Она является следствием дурацкой чувствительности. С расовой точки зрения ваша филантропия есть замаскированная форма животной жестокости.
-- Мистер Кит!
-- Все сентиментальные люди преступники.
Эта не лезущая ни в какие ворота галиматья начинала действовать членам депутации на нервы. Впрочем, имелась в ней и хорошая сторона. Если поначалу они опасались потратить время мистера Кита, то теперь начали понимать, что это он тратит их время.
-- Говоря только от своего имени, мистер Кит, должен сказать, что своим многословием вы лишь ослабляете вашу позицию и что эти ваши рассуждения оскорбительны для огромного числа мужчин и женщин, жертвующих своим временем и деньгами, а зачастую и жизнями ради того, чтобы уменьшить страдания других людей. Но это, как бы там ни было, рассуждения общие. Мы же пришли к вам по конкретному делу и к тому же неотложному. Мы хотим избавить остров от вопиющего публичного скандала. Привычки мисс Уилберфорс, как я по-моему уже указывал, шокируют приличных людей. Надеюсь, этого вы отрицать не станете?