дю Морье Дафна. Дом на берегу

   – Клянусь честью, все это сущая правда, – пробормотал он, – кто же будет отрицать? Все мы прекрасно знаем, что монастырь и вся монастырская братия давно пользуется дурной славой. Если бы французские монахи убрались отсюда восвояси, нам бы было только лучше.
   Остальные одобрительно зашумели, а тот, что с ножом, огромный неуклюжий парень, потеряв всякий интерес к послушнику, повернулся к Роджеру.
   – Трифренджи дело говорит, – произнес он угрюмо. – Всем же ясно, что мы, жители долины по эту сторону от Тайуордрета, только выиграем, если монастырь прикроют. У нас свои притязания на эту территорию: хватит уж им жиреть на наших землях, пора гнать их отсюда, мы бы лучше пасли наш скот там, а не на болоте.
   Роджер, сложив на груди руки, пнул ногой до смерти напуганного послушника.
   – Кто это тут собрался закрывать монастырь? – спросил он. – Епископ Эксетерский может высказываться только от имени епархии – порекомендовать приору навести порядок и призвать монахов к дисциплине, но не более того.
   Есть власть повыше: наш сюзерен – сам король, как вы все отлично знаете, и нам не так уж плохо живется на землях Шампернунов, да и от монастыря мы имеем немалый доход. К тому же все вы охотно торгуете с французскими кораблями, когда они бросают якорь в заливе. Ну-ка, кто из вас не набил свои подвалы всяким добром с кораблей?
   Никто не отвечал. Послушник, решив, что опасность миновала, начал тихо отползать назад, но Роджер схватил его и вернул на место.
   – Куда это ты собрался? – спросил он. – Я с тобой еще не закончил. Что еще господин Генри Блойю сообщил приору?
   – Я вам уже все сказал, – заикаясь, пролепетал мальчик.
   – А насчет положения в королевстве он ничего не говорил?
   Роджер сделал движение, будто снова хотел схватить со скамьи факел, и послушник, дрожа от страха, умоляюще воздел руки.
   – Он еще сказал, что с севера ползут слухи, – запинаясь выдавил он, – будто между королем и его матерью, королевой Изабеллой, продолжаются распри, и, может статься, она в ближайшее время вступит с ним в открытую борьбу. И господин Блойю хотел узнать, кто здесь, на западе, будет хранить верность молодому королю, а кто пойдет за королевой и ее любовником Мортимером, если дело все-таки дойдет до войны.
   – Я так и думал, – сказал Роджер. – А теперь ползи в тот угол, и чтоб я тебя не слышал, Сболтнешь хоть слово, когда выйдешь отсюда, отрежу язык, так и знай! Он повернулся к остальным – все пятеро смотрели на него в полном замешательстве: казалось, последнее сообщение лишило их дара речи.
   – Ну, – сказал Роджер, – как вам это нравится? Вы что, язык проглотили? Человек по имени Трифренджи покачал головой.
   – Это все нас не касается, – сказал он. – Король может ссориться со своей матерью сколько ему влезет. Не нашего это ума дело.
   – Ты так считаешь? – спросил Роджер. – Даже если королева с Мортимером возьмут власть в свои руки? Кое-кто в наших краях был бы этому рад. Их-то, несомненно, щедро наградят, когда вся эта заварушка закончится. Да и все те, кто примкнут к ним, тоже в накладе не останутся.
   – Только не Шампернун-младший, – сказал человек с ножом. – Он еще несовершеннолетний и держится за материну юбку. Да и ты сам, Роджер, при том положении, которое занимаешь, никогда ведь не пойдешь бунтовать против законного короля.
   Он ехидно засмеялся, и все остальные тоже, однако управляющий, окидывая взглядом всех по очереди, оставался невозмутимым.
   – Чтобы победить, нужно действовать внезапно и стремительно: сменить власть в одну ночь, – сказал он. – Если именно так и планируют действовать королева и Монтимер, то у нас, конечно, есть резон поддерживать их друзей. Кто знает, может, будет даже перераспределение поместных земель. И тогда, Джеффри Лампетсу, глядишь, у тебя появится возможность пасти свой скот не на болоте, а на настоящих лугах. Тот, с ножом, пожал плечами.
   – Легко сказать, – заметил он, – но кто же эти друзья королевы, столь скорые на обещания? Я лично ни одного не знаю.
   – Ну, скажем, Отто Бодруган, – спокойно сказал Роджер.
   Присутствующие зашумели, повторяя имя Бодругана, а Генри Трифренджи, выступавший против французских монахов, снова покачал головой.
   – Он, конечно, хороший человек, ничего не скажешь, но в тот раз, когда он участвовал в бунте против короля в 1322 году, он проиграл и вместо награды получил штраф в тысячу марок.
   – Зато спустя четыре года ему воздали сторицею: королева сделала его правителем острова Ланди, – ответил Роджер. – Остров Ланди – прекрасное место для стоянки кораблей, перевозящих оружие, да и людей тоже: они там в полной безопасности, а по первому требованию могут быть доставлены на большую землю. Бодруган не дурак. Посудите сами – у него земли в Корнуолле и Девоне, плюс остров Ланди, где он сам себе хозяин. Что ему стоит по зову королевы поднять своих людей и снарядить корабли?
   Его доводы, изложенные так просто и убедительно, по-видимому, подействовали, особенно на Лампетоу.
   – Если мы от этого что-нибудь выгадаем, то я желаю ему успеха, – изрек он, – и окажу ему посильную поддержку, когда дело завершится. Но ни ради Бодругана, ни ради кого другого я не собираюсь пересекать Теймар,^[6] так ему и передай.
   – Вот сам это ему и передай, – сказал Роджер. – Его судно стоит на якоре внизу, и мы договорились, что я буду ждать его здесь. Поверьте мне, друзья: королева Изабелла сумеет отблагодарить его самого и всех тех, кто вовремя понял, чью сторону защищать.
   Он подошел к лестнице.
   – Робби, спускайся, – позвал он. – Возьми факел и выйди в поле. Посмотри, не идет ли сэр Отто. – Затем, поворачиваясь к остальным, добавил: – Вы как хотите, а я готов выступить вместе с ним.
   Его брат Робби спустился с лестницы и, схватив факел, выбежал во двор за кухней.
   Генри Трифренджи, самый осмотрительный из собравшихся, сказал, поглаживая подбородок:
   – Роджер, а что ты все-таки с этого будешь иметь, если пойдешь за Бодруганом? Думаешь, леди Джоанна присоединится к своему брату и выступит против короля?
   – Моя госпожа в этом деле не участвует, – отозвался Роджер. – Сейчас она вообще в отъезде: поехала с детьми в свое второе поместье Трилаун, и с ней жена и дети Бодругана. Никто из них не в курсе того, что происходит.
   – Думаю, она тебя не похвалит, когда все узнает, – добавил Трифренджи, – да и сэр Джон Карминоу навряд ли будет в восторге. Всем известно, что, как только жена сэра Джона умрет, они поженятся.
   – Жена сэра Джона пребывает в полном здравии и не собирается в ближайшее время расставаться с жизнью, – сказал Роджер. – А когда королева сделает Бодругана смотрителем Рестормельского замка и главным управляющим всеми землями графства Корнуолл, моя госпожа, быть может, потеряет всякий интерес к сэру Джону и начнет относиться к своему брату с большей любовью. Так что не сомневаюсь, в конце концов Бодруган неплохо меня отблагодарит, а госпожа – простит. – Он улыбнулся и почесал за ухом.
   – Готов поклясться, мы все тебя прекрасно знаем, – сказал Лампетоу, – ты всегда делаешь только то, что тебе выгодно. И кто бы там ни победил, уж ты-то в накладе не останешься. Неважно, кому достанется Рестормельский замок – Бодругану или сэру Джону, – ты в любом случае будешь стоять у подъемного моста с туго набитым кошельком.
   – Не спорю, – сказал Роджер, продолжая улыбаться. – Если бы и у вас с мозгами все было в порядке, вы бы стояли там вместе со мной.
   Со двора послышались шаги, и он подошел к двери и широко ее распахнул. На пороге стоял Отто Бодруган, а за ним Робби.
   – Добро пожаловать, сэр, проходите, ждем вас. Здесь все свои, – сказал Роджер.
   Бодруган прошел в кухню. Он внимательно оглядел всех, не ожидая, как мне показалось, встретить здесь этих людей, которые, в свою очередь, смутились при его внезапном появлении и отступили к стене. Его туника была зашнурована до горла, поверх нее был кожаный жилет, подпоясанный ремнем, с которого свисали кошелек и кинжал, а на плечи был наброшен подбитый мехом плащ. Он резко отличался от всех остальных, одетых в домотканые платья с капюшонами. Его уверенная манера говорила о том, что он привык командовать людьми.
   – Рад всех вас видеть, – сказал он и стал подходить к каждому по очереди. – Генри Трифренджи, не так ли? А это Мартин Пенелек. Джона Беддинга я тоже знаю – твой дядюшка вместе со мной в двадцать втором был на севере. С остальными я не знаком.
   – Джеффри Лампетоу, сэр, и его брат Филип, – представил Роджер, – у них ферма в долине, рядом с наделом Джулиана Полпи, чуть ниже монастырских земель.
   – Джулиана, значит, здесь нет?
   – Он ждет нас у себя.
   Взгляд Бодругана упал на послушника, который все еще сидел на полу у скамьи.
   – А что тут у вас делает монах?
   – Он принес нам интересные новости, – сказал Роджер. – В монастыре неприятности – это связано с поведением монахов и нас совершенно не касается. Но тревогу вызывает другое известие: на днях епископ прислал из Эксетера господина Блойю, чтобы тот досконально изучил обстановку в наших краях.
   – Генри Блойю? Это ведь близкий друг сэра Джона Карминоу и сэра Уильяма Феррерса. Он и сейчас еще в монастыре?
   Послушник, желая услужить, притронулся к колену Бодругана.
   – Нет, сэр, он уже уехал. Он вчера отбыл в Эксетер, но обещал скоро вернуться.
   – Ладно, ладно, поднимись с пола. Тебя здесь никто не обидит. – Бодруган повернулся к Роджеру. – Ты напугал его?
   – Да я его пальцем не тронул, – запротестовал Роджер. – Он просто боится, как бы приор не узнал, что он здесь был, хоть я и обещал сохранить все в тайне.
   Роджер знаком подозвал Робби и велел увести послушника наверх. Вскоре они оба исчезли. Поспешно взбираясь по лестнице, послушник имел вид самый жалкий, точь-в-точь как побитая собака. Затем Бодруган, стоя у очага, испытующе посмотрел на каждого из присутствующих.
   – Я не знаю, что Роджер тут вам говорил о наших шансах на успех, – сказал он. – Сам я могу обещать вам гораздо лучшую жизнь в случае, если король будет отстранен от власти.
   Все молчали.
   – Скажите, Роджер сообщил уже вам, что практически вся страна в ближайшие дни присягнет королеве Изабелле? – спросил он.
   Генри Трифренджи, который был, по-видимому, в этой компании главным оратором, осмелился произнести:
   – Да, что-то в этом роде говорил, но только в общих чертах.
   – Это лишь вопрос времени, – сказал Бодруган. – Сейчас в Ноттингеме заседает парламент. Уже есть решение арестовать короля – разумеется, с гарантией его полной безопасности – и отстранить его от трона до его совершеннолетия. А пока страной будет править королева Изабелла, которую назначат регентшей, и помогать ей будет Мортимер. Многим, я знаю, он не очень нравится, но это сильная личность и человек дела. В Корнуолле у него немало друзей – я сам считаюсь его другом и горжусь этим.
   Все молчали. Затем вперед вышел Джеффри Лампетоу.
   – А что требуется от нас? – спросил он.
   – Если есть на то ваша добрая воля, можете отправиться со мной на север, – ответил Бодруган. – Ну, а если нет, – Бог видит, я не могу вас заставить, – тогда, по крайней мере, обещайте присягнуть на верность королеве, как только придет известие из Ноттингема, что король у нас в руках.
   – Ну, что ж, разговор откровенный, – сказал Роджер. – И я первый говорю с радостью: да, я еду с вами.
   – И я тоже, – сказал Пенелек.
   – И я, – крикнул третий, по имени Джон Беддинг.
   Только братья Лампетоу и Трифренджи молчали.
   – Мы присягнем королеве, когда наступит час, – сказал Джеффри Лампетоу, – но сделаем это здесь, у себя, а не на чужом берегу Теймара.
   – Тоже откровенно, – сказал Бодруган. – Если король останется у власти, то не пройдет и десяти лет, как мы будем втянуты в войну с Францией, и тогда нам придется воевать по ту сторону Английского канала. Поддержать сейчас королеву – это значит попытаться сохранить мир. Я уже заручился согласием по крайней мере ста человек, проживающих на моих землях в Бодругане, Тригреане и дальше к западу, а также в Девоне. А теперь, я думаю, пора к Джулиану Полпи – узнаем, что он думает по этому поводу.
   Все сразу зашевелились и направились к двери.
   – Сейчас прилив, через брод не пройти, – сказал Роджер. – Нужно ехать через долину мимо Трифренджи и Лампетоу. Я дам вам пони, сэр. Робби! – крикнул он наверх брату. – Ты оседлал пони для сэра Отто? И моего тоже?
   Поторопись тогда…
   Когда мальчик спустился вниз, он шепнул ему на ухо:
   – Брат Жан пришлет за послушником позже.
   Никуда его до тех пор не отпускай. Что до меня, когда вернусь – не знаю.
   И вот мы уже в конюшне, все вместе – и пони, и люди, – и я знал, что должен буду идти за ними, поскольку Роджер уже садился верхом на пони, а куда бы он ни направлялся, моя участь следовать за ним. По небу бежали облака, дул ветер, и в ушах у меня звучало цоканье копыт и позвякивание сбруи. Никогда прежде, ни в моем мире, ни в этом, где я побывал уже не один раз, я не испытывал такого чувства единения с другими. Я был среди них, одним из них, но они не знали об этом. Я был заодно с ними, а они не знали! Именно в этом, как мне кажется, и была для меня прелесть всего происходящего. Быть связанным с кем-то – и одновременно быть свободным. Быть одному – и в то же самое время среди людей. Родиться в одном времени – и жить, невидимым, в другом.
   Проехав через небольшую рощицу на подступах к Килмарту, они поднялись на вершину горы и вместо того, чтобы следовать по тому пути, где в моем времени проходит столь хорошо мне известная дорога, они перевалили через вершину и затем стремительно начали спускаться по крутому склону прямо в долину. Дорога была неровная, извилистая, и пони постоянно спотыкались. Склон напоминал мне отвесную скалу, но поскольку я не ощущал своего тела, то не мог верно судить ни о высоте, ни о крутизне спуска, и моим единственным ориентиром были фигуры всадников. Затем в темноте я разглядел блеск воды, и мы тотчас же оказались в лощине. Всадники подъехали к деревянному мосту, по которому пони благополучно перебрались на другой берег, и затем свернули на тропу, тянувшуюся вдоль ручья, и шли по ней, пока ручей не стал шире и превратился в широкий поток, впадающий там далеко в море. Я знал, что нахожусь, должно быть, на противоположной от Полмиарского холма стороне долины. Но так как в их мире я был не дома, а в гостях, и была ночь, определить расстояние не представлялось возможным. Мне оставалось только покорно следовать за пони, и я не спускал глаз с Роджера и Бодругана.
   Тропа привела нас к фермерским строениям, возле которых братья Лампетоу спешились. Старший, Джеффри, прокричал, что он догонит нас позже, и мы продолжили свой путь. Дорога пошла вверх, но по-прежнему тянулась вдоль ручья. Впереди над песчаными дюнами виднелись другие фермерские постройки, и там уже ручей впадал в море. Даже в темноте мне видны были белые барашки волн, которые, разбиваясь, накатывали на берег. Впереди кто-то вышел нам навстречу, залаяли собаки, появились факелы, и мы снова оказались на конном дворе, похожем на тот, что был в Килмарте; вокруг него располагались службы.
   Пока все спешивались, дверь в доме отворилась, и на пороге показался человек: я сразу его узнал. Это был приятель Роджера, который сопровождал его в тот день, когда в монастырь приезжал епископ. Это с ним Роджер затем отправился на деревенский луг.
   Роджер первый слез с пони и подошел к своему другу. Даже при тусклом свете фонаря, освещавшего вход в дом, я заметил, как изменилось выражение его лица, когда хозяин дома стал что-то торопливо шептать ему на ухо, указывая на дальний конец двора.
   Это не ускользнуло от внимания Бодругана, и, спрыгнув с пони, он крикнул:
   – Джулиан, в чем дело? Ты успел передумать с тех пор, как мы с тобой виделись?
   Роджер стремительно обернулся.
   – Плохие новости, сэр. Никто, кроме вас, не должен знать.
   Бодруган помедлил немного, затем быстро сказал:
   – Можешь не говорить, если не хочешь, – и протянул руку хозяину дома. – Джулиан, я надеюсь, что мы соберем в Полпи достаточно оружия и людей. Мой корабль стоит на якоре у Килмерта – ты, вероятно, уже видел его. На борту мои люди, все готово.
   Джулиан Полпи покачал головой.
   – Мне очень жаль, сэр Отто, но никто не понадобится, да и вы тоже. Десять минут назад пришло известие, что дело проиграно, не успев начаться. Известие доставлено вам одной особой, которая – если мне будет позволено сказать мое слово – подвергает себя огромной опасности.
   Я услышал, как Роджер велел остальным седлать пони и возвращаться в Лампетоу, где он обещал их нагнать. Затем, передав поводья стоявшему рядом слуге, он подошел к Полпи и Бодругану, которые в это время, минуя службы, направлялись к дальнему концу дома.
   – Эта особа – леди Карминоу, – сказал Бодруган Роджеру. В нем уже не чувствовалось прежней уверенности, а лицо выражало сильное беспокойство. – Это она принесла нам плохие вести.
   – Леди Карминоу! – воскликнул Роджер изумленно, и тут же, сообразив, что к чему, тихо спросил: – Вы имеете в виду леди Изольду?
   – Она держит путь в Карминоу, – сказал Бодруган, – и, догадавшись, что я могу появиться в Полпи, специально свернула сюда.
   Мы подошли к другой стороне дома, которая выходила на небольшую дорогу, ведущую в Тайуордрет. Крытый экипаж, похожий на те, что я видел в Мартынов день в монастыре, только чуть меньше и запряженный двумя лошадьми, стоял у ворот.
   Когда мы приблизились, занавеска на маленьком окошке раздвинулась, и из него выглянула Изольда. Темный капюшон, покрывавший ее голову, съехал ей на спину.
   – Слава Богу, я успела вовремя, – сказала она. – Я еду прямо из Бокенода. Джон и Оливер оба там, но я не сомневаюсь, что сейчас они уже выехали в Карминоу, чтобы забрать детей. Случилось самое худшее. Я уже собралась уезжать, когда стало известно, что королеву и Монтимера схватили и заточили в Ноттингемский замок. Власть полностью в руках короля. Мортимера собираются везти в Лондон, чтобы предать суду. Это конец, Отто, конец всем твоим надеждам.
   Роджер и Джулиан Полпи переглянулись. Полпи тактично отошел в сторону и встал в тень, и я увидел лицо Роджера, на котором отражались все чувства, бушевавшие в нем в ту минуту. Нетрудно было догадаться, о чем он думал. Честолюбивые устремления сбили его с толку, и он поддержал обреченное дело. Ему теперь необходимо хотя бы убедить Бодругана как можно скорей вернуться на корабль и распустить людей, затем поторопить Изольду продолжить свое путешествие, а самому, как-нибудь объяснив столь крутую перемену в планах Лампетоу, Трифренджи и всем остальным, вновь вернуться к роли управляющего Джоанны Карминоу.
   – Ты очень рискуешь – вдруг раскроется, что ты была здесь? – сказал Бодрутан Изольде.
   Сам он сохранял полное самообладание – никто не мог бы прочесть на его лице, как много он сейчас потерял.
   – Ты знаешь, почему я на это решилась, – ответила она.
   Я видел, как они смотрели друг на друга. Мы с Роджером были единственными свидетелями. Бодруган наклонился и поцеловал ей руку, и в ту же секунду я услышал шум колес на дороге.
   «Все-таки она опоздала предупредить его, – подумал я. – Ее муж Оливер и сэр Джон, должно быть, ехали за ней следом».
   Мне показалось странным, почему никто из них ничего не слышит. И вдруг я увидел, что их больше нет рядом со мной. Экипажа тоже не было, а по проселочной дороге катила почтовая машина из Пара. Доехав до ворот, она остановилась.
   Было утро. Я стоял посреди проезда к небольшому дому, в противоположном от Полмиарского холма конце долины. Я хотел спрятаться за кустами, растущими по обе стороны дороги, но почтальон уже вышел из машины и входил в ворота. Было ясно, что он не только узнал меня, но и крайне удивился. Перехватив его взгляд, я опустил глаза и посмотрел на свои ноги. Они были по щиколотку мокрые: должно быть, я влез в какое-нибудь болото. В ботинках хлюпала вода, брюки порваны. Я выдавил из себя жалкое подобие улыбки.
   Он выглядел озадаченным.
   – Где ж вас так угораздило? – сказал он. – Вы, если не ошибаюсь, остановились в Килмарте?
   – Да, – ответил я.
   – А это Полпи, дом мистера Грэхема. Но я не думаю, чтобы они уже встали, еще только семь часов. Вы собирались зайти к мистеру Грэхему?
   – Нет, нет, что вы! Сегодня я просто очень рано встал, пошел прогуляться и вот – сбился с дороги.
   Это была ничем не прикрытая ложь. Однако он как будто поверил.
   – Я сейчас отнесу эти письма и потом поеду наверх, как раз в ваши края, – сказал он. – Не желаете воспользоваться моим транспортом? Все же лучше, чем идти пешком.
   – Огромное спасибо, – сказал я. – С удовольствием воспользуюсь.
   Он пошел вперед, а я залез в машину и посмотрел на часы. Он оказался прав: пять минут восьмого. Миссис Коллинз должна была прийти через полтора часа, не раньше, так что у меня еще достаточно времени, чтобы принять ванну и переодеться.
   Я попытался сообразить, где я на этот раз побывал. Вероятно, на вершине холма я пересек шоссе, а затем пошел вниз напрямик, не разбирая дороги, и в низине влез в болото, А ведь раньше я даже не знал, что этот дом носит название Полпи.
   Слава Богу, ни тошноты, ни головокружения не было. Пока я сидел и ждал, когда вернется почтальон, до меня дошло, что я весь промок: и пиджак, и волосы – шел дождь, и, возможно, он начался еще тогда, когда я вышел из Килмарта, почти полтора часа назад. Я подумал, стоит ли продолжать вранье или лучше помалкивать. Пожалуй, лучше помалкивать.
   Он вернулся и сел в машину.
   – Не самое удачное утро для прогулок, – сказал он. – В полночь как зарядил дождь, так и льет все утро.
   Тут я вспомнил, что именно дождь-то меня и разбудил, а ветер раздувал занавески в спальне.
   – Я люблю дождь, – сказал я. – В Лондоне у меня совсем нет возможности гулять.
   – У меня тоже, – весело сказал он, – все время в машине. Хотя в такую погоду я бы предпочел поваляться в постели, а не разгуливать по болоту. Но, с другой стороны, было бы неинтересно, если бы люди были одинаковыми.
   Он заехал в гостиницу у подножья горы, затем в один из близлежащих домов, а уж после этого фургон выехал на шоссе, и я оглянулся через левое плечо на долину, но высокая изгородь закрывала весь вид. Одному Богу известно, через какие болота и топи я, должно быть, прошагал. От моих ботинок в машине натекла целая лужа воды.
   Мы свернули направо, прямо на проезд к Килмарту.
   – Смотрите-ка, не один вы тут ранняя пташка, – сказал он, когда показался дом. – Одно из двух: либо миссис Коллинз приехала так рано из Полкерриса, либо у вас гости.
   Я увидел бьюик с открытым багажником, до верха набитым вещами. Сигнал гудел без перерыва, и два мальчика, держа над головой плащи, бежали через сад по ступенькам к дому.
   Я не мог поверить своим глазам, но вскоре с тоской понял неотвратимость судьбы.
   – Это не миссис Коллинз, – сказал я, – это моя жена и дети. Они приехали из Лондона – вероятно, всю ночь провели в пути.

Глава десятая

   Проехать к черному ходу мимо гаража было невозможно. Почтальон, улыбаясь во весь рот, остановил машину и открыл мне дверцу, к тому же дети меня все равно уже увидели и махали мне руками.
   – Спасибо, что подвезли, – сказал я ему, – правда, я не совсем готов к торжественному приему.
   Я взял письмо, которое он мне протянул, пошел навстречу своей судьбе.
   – Хай, Дик! – закричали мальчики, сбегая по ступенькам. – Мы тебе звонили, звонили, а ты все не отвечал. Мама ужасно сердится.
   – И я тоже. Я вас не ждал сегодня.
   – Это сюрприз, – сказал Тедди. – Мама думала, что так будет интереснее. Микки спал на заднем сиденье всю дорогу, а я нет. Я был штурманом.
   Машина перестала сигналить. Из бьюика вылезла Вита, одетая, как всегда, безукоризненно хоть сейчас на Лонг-Айленд. У нее была новая прическа: то ли завивка помельче, то ли еще что-то – в общем неплохо, правда, лицо из-за этого казалось полнее.
   Лучшая форма защиты – нападение, решил я. Ну что ж, приступим.
   – Ей-богу, – начал я. – Надо же предупреждать!
   – Я не виновата, – сказала она. – Это все мальчики – просто извели меня. Во всем вини их.
   Мы поцеловались, а затем, отстранившись немного, стали настороженно разглядывать друг друга, точно боксеры на ринге, выбирающие удобный момент, чтобы нанести обманный удар.
   – И сколько же времени вы здесь торчите? – спросил я.
   – Почти полчаса. Обошли все кругом, но так и не смогли попасть в дом. Мальчики уже отчаялись дозвониться и даже пробовали бросать в окно комки земли. А в чем дело? Ты промок до нитки.
   – Просто я очень рано проснулся и пошел прогуляться, – сказал я.
   – Что? В такой дождь? Ты, наверное, спятил. Да ты посмотри на себя: брюки порваны, на пиджаке дыра. – Она схватила меня за руку, а мальчики подбежали к нам и стояли, вытаращив глаза. Вита засмеялась. – Откуда это ты в таком виде? – спросила она.
   Я отстранился от нее.
   – Послушай, – сказал я, – давай лучше разгружать вещи. Но здесь не место: парадная дверь заперта. Садись в машину, надо объехать вокруг – к черному ходу.
   Мы с мальчиками пошли вперед, а она следовала за нами в машине. Когда мы подошли к черному ходу, я вдруг вспомнил, что дверь закрыта изнутри: я ведь выходил из дома через дворик-патио.