Дюма Александр. Графиня Де Шарни

   – Что за «но»? – спросил Бийо.
   –..Но если вы меня пригласите, я не откажусь.
   – Ну что ж, – молвил фермер, – я тебя приглашаю.
   – Благодарю вас, – отвечал Питу.
   Фермер пришпорил коня и поехал назад к воротам.
   Питу повернулся к Катрин.
   – Вы это имели в виду? – спросил он.
   – Да… Сегодня он еще мрачнее, чем всегда… И она прибавила тихо:
   – Ах, Боже мой! Как же ему удастся?..
   – Что, мадмуазель? – спросил Питу, разобравший слова Катрин, несмотря на то, что она прошептала их едва слышно.
   – Ничего, – отвечала Катрин, отпрянув от окна и затворив его.

Глава 27.
ПАПАША КЛУИ ВНОВЬ ПОЯВЛЯЕТСЯ НА СЦЕНЕ

   Катрин не ошиблась. Несмотря на приветливость, с которой ее отец встретил Питу, он выглядел еще более мрачным, чем обычно. Он пожал Питу руку, и тот почувствовал, что его рука холодна и влажна. Дочь по обыкновению подставила ему для поцелуя побледневшие и вздрагивавшие щеки, однако на сей раз он едва коснулся губами ее лба. Мамаша Бийо поднялась, как всегда, при виде мужа: она считала его выше себя и глубоко уважала. Но фермер не обратил на нее внимания.
   – Ужин готов? – только и спросил он.
   – Да, отец, – отвечала мамаша Бийо.
   – Тогда скорее за стол, – приказал он. – У меня сегодня еще много дел.
   Все прошли в небольшую столовую. Она выходила окнами во двор, и никто не мог зайти с улицы в кухню незамеченным.
   Для Питу принесли прибор; посадили молодого человека меж двух женщин спиной к окну.
   Как бы велико ни было беспокойство Питу, в его организме было такое место, на которое его состояние никогда не влияло: желудок. Вот почему, несмотря на всю проницательность своего взгляда, Бийо не смог заметить в госте ничего, кроме удовлетворения, которое тот испытывал при виде аппетитного капустного супа, а также последовавшего за ним блюда с говядиной и салом.
   Однако нетрудно было заметить, что Бийо страстно хотел узнать, простая ли случайность привела к нему на ферму Питу или в этом был какой-то расчет.
   И потому в то время, когда уносили блюдо с говядиной и салом, чтобы заменить его жарким из барашка, на которое Питу поглядывал с видимым удовольствием, фермер неожиданно сбросил маску и прямо обратился к молодому человеку:
   – А теперь, дорогой Питу, когда ты убедился в том, что ты на ферме – всегда желанный гость, можно ли узнать, каким ветром тебя сюда занесло?
   Питу улыбнулся, обвел вокруг себя взглядом, чтобы убедиться в том, что его не видят и не слышат чужие глаза и уши, и дотронулся левой рукой до правого рукава.
   – Вот, папаша Бийо, – молвил он, указывая на два десятка проволочных силков, намотанных в виде браслета вокруг запястья.
   – Ага! Ты, стало быть, переловил всю дичь в лесничествах Лонпре и Тай-Фонтен, а теперь перекинулся сюда? – заметил палаша Бийо.
   – Не совсем так, господин Бийо, – доверчиво отвечал Питу. – С тех пор как я имею дело с этими чертовыми кроликами, мне кажется, они стали узнавать мои силки и обходить их стороной. Вот я и решил этой ночью побеседовать с кроликами папаши Лаженеса: они не такие смекалистые, зато мясо у них нежнее, потому что они питаются вереском и тимьяном.
   – Ах, дьявольщина! – воскликнул фермер. – Что-то я раньше не замечал, что ты лакомка, мэтр Питу.
   – Да я не для себя стараюсь, – отвечал Питу, – я хотел угостить мадмуазель Катрин. Ведь она недавно болела, ей нужно есть хорошее мясо…
   – Да, – перебил его Бийо, – ты прав: видишь, к ней еще не вернулся аппетит.
   Он указал пальцем на чистую тарелку Катрин; съев несколько ложек супу, она не притронулась ни к говядине, ни к салу.
   – Я не голодна, отец, – покраснев, отвечала Катрин, словно застигнутая врасплох. – Я выпила большую чашку молока с хлебом незадолго до того, как господин Питу проходил мимо моего окна, а я его окликнула.
   – Я не спрашиваю, почему ты хочешь или не хочешь есть, – заметил Бийо. – Я констатирую факт, только и всего.
   Взглянув в окно и окинув взглядом двор, он прибавил, поднявшись из-за стола:
   – А-а, ко мне кое-кто пришел.
   Питу почувствовал, как Катрин наступила ему на ногу. Он повернулся к ней лицом и увидел, что она смертельно побледнела, указывая глазами на выходившее во двор окно.
   Он проследил за взглядом Катрин и узнал своего старого друга папашу Клуи, проходившего мимо окна с перекинутой через плечо двустволкой Бийо.
   Ружье фермера отличалось от других серебряными спусковыми крючками.
   – Глядите-ка: папаша Клуи! – молвил Питу, не видя в том ничего страшного. – Он принес вам ружье, господин Бийо.
   – Да, – кивнул Бийо, садясь на место, – пусть поужинает с нами, если еще не ел. Жена! Отвори папаше Клуи, – приказал он.
   Тетушка Бийо встала и пошла к двери. Не сводя глаз с Катрин, Питу спрашивал себя, что могло заставить ее так сильно побледнеть.
   Вошел папаша Клуи: вместе с ружьем фермера он придерживал той же рукой зайца, подстреленного, по-видимому, из этого ружья.
   Читатель помнит, что папаша Клуи получил от герцога Орлеанского разрешение убивать в день по одному кролику или зайцу.
   В этот день была, очевидно, очередь зайца.
   Он поднес свободную руку к меховому колпаку, который он носил, не снимая; колпак совершенно вытерся, потому что папаша Клуи лазил в нем сквозь заросли, словно кабан, не замечая колючек.
   – Имею честь приветствовать господина Бийо и всю честную компанию, – молвил он.
   – Здорово, папаша Клуи! – отвечал Бийо. – А вы – человек слова, спасибо.
   – Раз договорились – значит договорились, господин Бийо. Вы меня встретили нынче утром и сказали так: «Папаша Клуи! Вы отличный стрелок; подберите-ка мне дюжину пуль к моему ружью, этим вы мне окажете большую услугу». На что я вам ответил: «А когда вам это нужно, господин Бийо?» Вы мне сказали: «Нынче вечером, обязательно!» Тогда я ответил: «Хорошо, они у вас будут». И вот пожалуйста!
   – Спасибо, папаша Клуи. Поужинаете с нами?
   – Вы очень добры, господин Бийо, мне ничего не нужно.
   Папаша Клуи полагал, что невежливо отказываться, если тебе предлагают сесть, когда ты не устал, и приглашают тебя отужинать, когда ты не голоден.
   Бийо это было известно.
   – Ничего, ничего, все равно садитесь за стол. У нас есть и еда и вино, ежели вы не хотите поесть, так выпейте.
   Тем временем мамаша Бийо, не проронив ни слова, уже поставила на стол тарелку, положила приборы и салфетку.
   Затем она придвинула стул.
   – О Господи! Ну раз вы так настаиваете… – молвил папаша Клуи.
   Он отнес ружье в угол, положил зайца на выступ буфета и сел за стол.
   Он оказался как раз напротив Катрин, смотревшей на него с нескрываемым ужасом.
   Ласковый и безмятежный взгляд старика-лесничего не должен был, казалось, внушать подобное чувство, и потому Питу никак не мог взять в толк, отчего Катрин не только изменилась в лице, но и дрожала всем телом.
   А Бийо налил старику вина, положил в тарелку закуску, и тот, вопреки своим заявлениям, жадно набросился на еду.
   – Прекрасное вино, господин Бийо, – заметил он, отдавая должное угощению, – и барашек отличный! Похоже, вы живете по пословице: «Овцу ешь молодой, а вино пей старым».
   Никто не ответил на шутку папаши Клуи. Видя, что разговор не клеится, он счел своим долгом его оживить.
   – Так я подумал: «Могу поклясться, что именно сегодня очередь зайца, а уж в какой части леса я его подстрелю – неважно. Пойду-ка я за зайцем в лесничество папаши Лаженеса. А заодно погляжу, как стреляет инкрустированное серебром ружье». Итак, вместо двенадцати я отлил тринадцать пуль. Ах, черт возьми! Отличное у вас: ружьецо!
   – Да, знаю, – кивнул Бийо. – Ружье и впрямь неплохое.
   – Ого! Дюжина пуль! – заметил Питу. – Уж не ожидаются ли где-нибудь состязания по стрельбе, господин, Бийо?
   – Нет, – коротко отвечал Бийо.
   – Ведь оно мне знакомо, это «серебряное ружье», как его называют в округе, – продолжал Питу. – Я видел его за работой на празднике в Бурсоне два года тому назад. Ведь именно оно выиграло серебряный прибор, на котором вы едите, госпожа Бийо, и кубок, из которого вы пьете, мадмуазель Катрин… Ох, что с вами, мадмуазель? – в испуге воскликнул Питу.
   – Со мной?.. Ничего, – отвечала Катрин, с трудом поднимая опустившиеся было ресницы и выпрямляясь на стуле, к спинке которого она до этого привалилась, едва не потеряв сознание.
   – Катрин? Да что с ней сделается? – пожав плечами, заметил Бийо.
   – Ну так вот, – продолжал папаша Клуи, – должен вам сообщить, что среди старого хлама у оружейника Монтаньона я откопал литейную форму.., ведь пули, которые подходят к вашему ружью, – страшная редкость. Эти чертовы короткие стволы Леклера почти все двадцать четвертого калибра, что, однако, не мешает им стрелять Бог знает как далеко. И вот я отыскал форму как раз под калибр вашего ружья, даже немножко меньше. Но это пустяки… Наоборот, вы завернете пулю в клочок промасленной кожи… Вы собираетесь стрелять на ходу или с упора?
   – Пока не знаю, – отвечал Бийо. – Все, что я могу сказать: я отправляюсь в засаду.
   – А-а, понимаю, – заметил папаша Клуи, – кабаны герцога Орлеанского, они, видно, повадились к вам в огород, и вы себе сказали: «Вот угодят в бочку с солью, так и баловать перестанут».
   Наступила полная тишина, нарушаемая лишь неровным дыханием Катрин.
   Питу переводил взгляд с лесничего на Бийо, потом на его дочь.
   Он пытался понять, что происходит, но ему это никак не удавалось.
   Что же до мамаши Бийо, напрасно было бы пытаться понять что-либо по выражению ее лица. Она не понимала ни слова из того, о чем шла речь, тем более – что только подразумевалось.
   – Н-да.., если пули предназначены для охоты на кабана, – продолжал папаша Клуи, словно отвечая собственным мыслям, – то они, пожалуй, маловаты, вот что! У кабанов крепкая шкура, не говоря уж о том, что от его шкуры пуля просто может отлететь рикошетом в охотника. Уж мне-то доводилось встречать кабанов с пятью, шестью, а то и всеми восемью пулями, застрявшими под шкурой, да не простыми, а тяжелыми, от шестнадцати унций до фунта, а кабану – хоть бы что!
   – Мне пули нужны не для кабанов, – возразил Бийо. Питу не мог сдержать любопытства.
   – Прошу прощения, господин Бийо, однако если вы не собираетесь стрелять ни на состязаниях, ни в кабанов, то куда же вы собираетесь стрелять? – спросил он.
   – В волка, – отвечал Бийо.
   – Ну, для волка это будет в самый раз, – заметил папаша Клуи, доставая из кармана дюжину пуль и со звоном высыпая их на тарелку. – А тринадцатая – в животе у этого зайца… Эх, не знаю, как дробью, а пулями отлично бьет ваше ружьецо!
   Если бы Питу в эту минуту посмотрел на Катрин, он бы заметил, что она близка к обмороку.
   Но во все время, пока говорил папаша Клуи, Питу даже не взглянул на Катрин.
   Когда он услышал от старика-лесничего, что тринадцатая пуля застряла в животе у зайца, он не удержался и пошел убедиться в этом своими глазами.
   – Ax, черт! И правда! – подтвердил он, засунув палец в отверстие от пули. Хорошо сработано, папаша Клуи. Хоть вы, господин Бийо, и неплохо стреляете, но вы не сможете так же точно попасть в зайца.
   – Ерунда! Ведь зверь, в которого я собираюсь стрелять, в двадцать раз больше зайца, и я надеюсь, что не промахнусь.
   – Но волк… – начал было Питу. – А разве у нас в кантоне уже появились волки? Странно, неужели в этом году до снега…
   – Да, странно, однако это так.
   – Вы в этом уверены, господин Бийо?
   – Совершенно уверен, – отвечал Бийо, взглянув разом на Питу и на Катрин, что было нетрудно, потому что они сидели рядом. – Пастух видел волка нынче утром.
   – Где? – доверчиво спросил Питу.
   – На дороге из Парижа в Бурсон, неподалеку от лесосеки Ивор.
   – А-а, – молвил Питу, взглядывая то на Бийо, то на Катрин.
   – Да, – по-прежнему невозмутимо продолжал Бийо. – Его уже видели в прошлом году и предупредили меня; потом он пропал, и все подумали, было, что навсегда, но…
   – Но?.. – переспросил Питу.
   –..Но он, похоже, вернулся, – продолжал Бийо, – и опять собирается сунуться на ферму. Вот почему я и попросил папашу Клуи почистить мое ружье и отлить пули.
   Слушать дальше оказалось Катрин не по силам. Она придушенно вскрикнула, поднялась и, пошатываясь, направилась к двери.
   Ничего не понимая, но чувствуя беспокойство, Питу тоже встал и, видя, что Катрин едва держится на ногах, бросился ей на выручку.
   Бийо бросил гневный взгляд в сторону двери, но на открытом лице Питу слишком ясно было написано удивление, чтобы он мог его заподозрить в пособничестве Катрин.
   Не заботясь более ни о Питу, ни о дочери, он продолжал:
   – Так вы говорите, папаша Клуи, что для большей верности хорошо бы обернуть пули в клочок промасленной кожи?
   До слуха Питу долетел этот вопрос, но ответа он не услышал: выйдя в кухню, где он наконец догнал Катрин, он почувствовал, как девушка падает ему на руки.
   – Да что с вами такое? Боже мой! Что с вами?! J – в ужасе вскричал Питу.
   – Неужто вы не понимаете? Он знает, что Изидор вернулся нынче утром в Бурсон; он хочет его убить, если тот подойдет к ферме.
   В это время дверь в столовую распахнулась, и на пороге появился Бийо.
   – Дорогой Питу! – не допускавшим возражений тоном начал он. – Если ты действительно пришел за кроликами папаши Лаженеса, мне кажется, тебе пора отправляться ставить силки. Как ты понимаешь, скоро совсем стемнеет, и ты ничего не увидишь.
   – Да, господин Бийо, – согласился Питу, взглянув на Бийо и переведя взгляд на Катрин. – Я именно за этим пришел, клянусь вам.
   – Так что же?
   – Ну, я пошел, господин Бийо. Он вышел во двор, а Катрин в слезах возвратилась в свою комнату и заперла за собой дверь на засов.
   – Да, – пробормотал Бийо, – да, можешь запираться, несчастная! Я-то сяду в засаду с другой стороны!

Глава 28.
БЕГ ВЗАПУСКИ

   Питу вышел с фермы в полной растерянности. Только благодаря тому, что он услышал от Катрин, он прозрел, но это знание его ослепило.
   Питу знал то, что хотел знать, и даже более того.
   Он знал, что виконт Изидор де Шарни прибыл утром в Бурсон и что если он попробует повидаться с Катрин, ему угрожает пуля.
   В самом деле, сомнений быть не могло: иносказание Бийо стало ему понятно после короткого разговора с Катрин: волк, виденный в прошлом году неподалеку от овчарни и, как казалось, исчезнувший навсегда, однако вновь появившийся в то утро у лесосеки Ивор на дороге из Парижа в Бурсон, оказался виконтом Изидором де Шарни.
   Это ради него было вычищено ружье, ради него были отлиты пули.
   Как видно, дело принимало нешуточный оборот.
   Питу мог при случае померяться силой со львом, но в то же время был осторожен, как змея. Достигнув сознательного возраста, он безнаказанно обманывал сельских полицейских, опустошая перед самым их носом фруктовые сады; он мог прокрасться вслед за лесничим и поставить в его угодьях намазанные клеем ветки для ловли птиц и силки. Вот где он научился хорошенько все взвешивать, а потом принимать мгновенные решения, и это помогало ему в случае опасности выпутаться с наименьшими потерями. На сей раз, как и раньше, он призвал на помощь смекалку и поспешил в лес, расположенный в восьмидесяти футах от фермы.
   Лес этот густой, и в нем нетрудно остаться незамеченным, можно подумать обо всем без помех.
   В этом случае Питу, как видят читатели, нарушил привычный ход вещей, сообразуясь с тем, что первым пришло ему в голову и не обдумав всего основательно.
   Однако доверившись инстинкту, Питу почувствовал, что ему надо спешить. И самым неотложным делом было найти убежище.
   Он направился в лес с таким непринужденным видом, будто голова его вовсе не трещала от переполнявших ее противоречивых мыслей. Когда он добрался до опушки, у него хватило сил, чтобы не оглянуться назад.
   Впрочем, как только он высчитал, что с фермы его не видно, он наклонился, будто для того, чтобы закатать гетру, а сам посмотрел меж ног вдаль.
   Казалось, ничто не предвещало опасности.
   Убедившись в этом, Питу снова принял вертикальное положение и одним прыжком очутился в лесу.
   Лес был родной стихией Питу.
   Там он был у себя дома, там он был свободен, там он был королем.
   Он был ловок, как белка; хитер, как лисица; он так же, как волк, хорошо видел в темноте.
   Однако в этот час ему не нужны были ни ловкость, ни хитрость, ни способность видеть в ночи.
   Питу необходимо было лишь пробежать по диагонали лес, в который он углубился, и выбраться на лесную опушку в том месте, где лес ближе всего подходил к ферме.
   С расстояния в шестьдесят или семьдесят футов Питу мог бы наблюдать за событиями; с этого расстояния он мог противостоять кому угодно, кто мог передвигаться или нападать, имея для этого только руки и ноги.
   Само собою разумеется, что Питу совсем иначе готовился встретить всадника: впрочем, вряд ли нашелся бы хоть один такой, который мог бы проехать хотя бы сотню футов в лесу тем же путем, какой проделал Питу.
   Питу растянулся во весь рост в молодой поросли, оперевшись головой на два сросшихся у основания дерева, и глубоко задумался.
   Он размышлял о том, что обязан сделать все, что в его силах, чтобы помешать папаше Бийо привести в исполнение задуманную им страшную месть.
   Первое, что пришло Питу в голову, – бежать в Бурсон и предупредить г-на Изидора об ожидавшей его опасности, если он отважится приблизиться к ферме.
   Однако почти тотчас же ему на ум пришли два возражения.
   Во-первых, Катрин его об этом не просила.
   Во-вторых, опасность могла бы не остановить г-на Изидора.
   И потом, разве Питу мог быть уверен в том, что виконт, намеревавшийся, по всей видимости, остаться незамеченным, войдет по большой дороге, а не по какой-нибудь узкой тропочке, проторенной дровосеками и лесниками?
   Кроме того, отправившись на поиски Изидора, Питу пришлось бы оставить Катрин, а Питу, все взвесив, пришел к выводу, что ему было бы неприятно, если бы с виконтом случилось несчастье, «о если бы несчастье произошло с Катрин, он был бы в полном отчаянии.
   Он решил, что самое разумное – оставаться на месте и действовать во обстоятельствам.
   В ожидании событий он не сводил с фермы неподвижного горящего взора, словно тигр, выслеживающий добычу.
   Перво-наперво оттуда вышел папаша Клуи.
   Питу увидел, как он попрощался у ворот с Бийо, заковылял вдоль забора и вскоре исчез в направлении Виллер-Котре: ему нужно было пройти через городишко или обогнуть его, чтобы добраться до своей лачуги, расположенной в полутора милях от Писле.
   В то время, когда он выходил, начинало смеркаться.
   Так как папаша Клуи был всего-навсего второстепенным персонажем, чем-то вроде статиста в разыгрывавшейся драме, Питу не обратил на него особого внимания; он для очистки совести проследил за ним глазами до тех пор, пока тот не скрылся за углом забора, и перевел взгляд на ворота и окна.
   Спустя мгновение в одном из окон зажегся свет: это было окно в комнате Бийо.
   С того места, где был Питу, комната была отлично видна. Питу разглядел, как Бийо, войдя к себе, зарядил ружье со всеми предосторожностями, о которых говорил папаша Клуи.
   Тем временем сумерки сгустились.
   Зарядив ружье, Бийо погасил свет и прикрыл ставни таким образом, что между ними осталась щель; через нее он мог наблюдать за происходящим.
   Из окна Бийо, расположенного во втором этаже, не было видно находившегося в первом этаже окна Катрин из-за выступа в стене, о котором мы, кажется, уже упоминали. Однако оттуда открывался прекрасный вид на дорогу из Бурсона, а также на лес, занимавший пространство между горой Ферте-Милон и лесосекой Ивор.
   Если бы Катрин вылезла через окно и попыталась пробраться в лес, Бийо мог бы ее увидеть в ту минуту, когда она попала бы в поле его зрения; однако ночь становилась все непрогляднее, и Бийо разобрал бы, что перед ним женщина, но вряд ли с уверенностью мог бы утверждать, что это Катрин, а не кто-нибудь еще.
   Мы заранее делаем все эти оговорки, потому что именно так думал Питу.
   Питу совершенно не сомневался в том, что, когда ночь окончательно спустится на землю, Катрин попытается выбраться, чтобы предупредить Изидора.
   Продолжая краем глаза следить за окном Бийо, он перевел взгляд на окно Катрин.
   Питу не ошибся. Когда темнота показалась девушке достаточно непроницаемой, Питу, для которого, как мы уже сказали, ночи не существовало, увидел, что ставень Катрин медленно отворяется; потом она перешагнула через подоконник, прикрыла ставень и скользнула вдоль стены.
   Девушке ничто не угрожало до тех пор, пока она следовала этим путем; и предположив, что ей необходимо было добраться до Виллер-Котре, можно было с уверенностью утверждать, что она доберется туда незамеченной. Если же, напротив, она двинулась бы к Бурсону, она неизменно попала бы в поле зрения отца.
   Дойдя до угла, она постояла некоторое время в нерешительности, и у Питу появилась надежда, что она пойдет в Виллер-Котре, а не в Бурсон. Но вдруг, отбросив сомнения, она, пригибаясь, перебежала дорогу и устремилась по небольшой тропинке, ведшей к лесу и через четверть мили выходящей на дорогу в Бурсон.
   Тропинка кончалась на небольшом, перекрестке, – носившем название Бур-Фонтен.
   Когда Катрин оказалась на этой тропинке, избранный, ею путь и ее намерения стали столь очевидны для Питу, что он перестал смотреть в ее сторону и поспешил перевести взгляд на приотворенные ставни, через которые, как сквозь крепостную бойницу, Бийо не спускал глаз с леса.
   Вся территория, находившаяся в поле зрения Бийо, была совершенно безлюдна, не считая пастуха, ставившего загон для скота.
   Как только Катрин ступила на эту территорию, то, несмотря на скрывавшую ее черную накидку, она не могла не привлечь к себе проницательного взгляда фермера.
   Питу увидел, как ставни приотворились и в окне показалась голова Бийо. На минуту он застыл в неподвижности, пристально вглядываясь, будто не доверяя в темноте своим глазам. Однако собаки пастуха, бросившиеся было вдогонку за этой тенью и несколько раз тявкнувшие, вскоре вернулись к хозяину. У Бийо не осталось сомнений в том, что это Катрин.
   Подбежав к ней, собаки ее узнали, а узнав, перестали лаять.
   Само собой разумеется, что все происходившее было до такой степени понятно Питу, будто он заранее знал все, что должно было случиться.
   Он ждал, когда захлопнутся ставни в комнате Бийо и распахнутся ворота.
   И действительно, спустя несколько минут дверь отворилась, и в то время, как Катрин была уже на лесной опушке, Бийо с ружьем на плече шагнул через порог и большими шагами направился к лесу по дороге на Бурсон; на нее через четверть мили выходила тропинка, по которой шагала Катрин.
   Питу не должен был терять ни минуты, иначе через десять минут девушка могла лицом к лицу столкнуться со своим отцом!
   Вот что понял Питу.
   Он вскочил, бросился сквозь лесную поросль, как испуганный козленок, и побежал напрямик через лес в направлении, противоположном тому, которое он избрал в первый раз. Он выскочил на тропинку и услышал торопливые шаги и сбивчивое дыхание девушки.
   Питу притаился за стволом дуба.
   Спустя несколько мгновений Катрин была в двух шагах от этого дуба.
   Питу вышел из укрытия, преградил девушке путь и поспешил назвать свое имя.
   Он решил, что необходимо все это проделать, чтобы Катрин не слишком испугалась.
   Она едва слышно вскрикнула и затрепетала от пережитого волнения.
   – Вы.., здесь, господин Питу!.. Что вам угодно? – спросила она.
   – Ни шагу больше, небом заклинаю вас, мадмуазель! – взмолился Питу.
   – Почему же?
   – Потому что ваш отец знает, что вы вышли из дому; он идет по дороге на Бурсон, прихватив с собой ружье; он поджидает вас на перекрестке Бур-Фонтен.
   – А как же он, он!.. – потерявшись от страха, пролепетала Катрин. – Его, стало быть, никто не предупредит? И она рванулась вперед, вознамерившись продолжать путь.
   – Разве будет лучше, если вас перехватит отец? – возразил Питу.
   – Что же делать?
   – Возвращайтесь назад, мадмуазель Катрин, ступайте в свою комнату; я буду ждать в засаде неподалеку от вашего окна и, когда увижу господина Изидора, предупрежу его.
   – Вы сделаете это, дорогой господин Питу?
   – Ради вас я готов на все, мадмуазель Катрин! Ведь я так люблю вас!
   Катрин пожала ему руки. Подумав с минуту, она проговорила:
   – Да, вы правы, отведите меня домой.
   Ноги у нее подкашивались; она взяла Питу под руку, и они направились к ферме.
   Десять минут спустя Катрин незамеченной вернулась к себе и притворила окно, а Питу указал ей на ивы, среди которых он собирался затаиться в ожидании Изидора.

Глава 29.
ЗАСАДА НА ВОЛКА

   За ивами, росшими на пригорке в двух десятках шагов от окна Катрин, проходил ров, в котором на глубине семи или восьми футов журчала вода.
   Этот ручеек, протекавший вдоль дороги, скрывался то там, то здесь в тени ив, похожих на те, за которыми прятался Питу; они напоминали в темноте карликов с растрепанными огромными головами на чахлом теле.
   В дупле крайнего из этих деревьев Питу и оставлял каждое утро письма для Катрин, а та забирала их, улучив минутку, когда ее отец уходил из дому.
   И Питу и Катрин действовали с такой предосторожностью, что тайна не могла открыться с этой стороны. Это была чистая случайность, что пастух с фермы встретил утром на дороге Изидора и, не придавая этому значения, рассказал о возвращении виконта. Эта встреча пастуха с виконтом в пять часов утра показалась Вийо крайне подозрительной. Со времени своего возвращения из Парижа, со времени болезни Катрин, с той поры, как доктор Рейналь запретил ему входить в комнату больной, пока она бредила, он уверился в том, что виконт де Шарни был любовником его дочери. Будучи уверен, что виконт де Шарни никогда не женится на Катрин, он не видел в этой связи ничего, кроме бесчестья. Вот почему он решил смыть позор кровью.