Страница:
С тех пор она стала звать его Эдвином.
Ее пациент дышал… однако до сих пор не приходил в себя. Он лежал так неподвижно, что со стороны могло показаться, что он умер. Час проходил за часом, Джиллиан то и дело прикладывала ухо к его широкой груди, и лишь мерный гул его сердца свидетельствовал о том, что он еще жив. Являлся ли этот сон признаком выздоровления? Она думала или, вернее, опасалась, что нет. В течение нескольких последних недель, полных страхов и сомнений, время было ее злейшим противником. Но не было ли сейчас то же самое время ее самым верным союзником – его самым верным? «Да, – твердила себе Джиллиан. – Чем дольше он дышит, тем больше у него шансов остаться в живых».
Весь день и всю следующую ночь Джиллиан не отходила от раненого. Один час сменял другой, а она все сидела неподвижно возле него до тех пор, пока у нес не затекли колени, а глаза не разболелись от усталости. Девушка беседовала с ним о разных мелочах, обо всем, что приходило ей на ум. Ей казалось странным, с какой легкостью имя Эдвин срывалось с ее губ. Один раз она даже невольно задалась вопросом: а что, если оно и было его настоящим именем?
– Осмелюсь предположить, что ты охотник, совсем как мой отец. О, папа был большим любителем охоты, – с тоской в душе припомнила она. – Бывало, он целыми днями охотился со своим соколом. Когда мы не могли его найти, нам достаточно было заглянуть в клетку. Моя мама, когда она была еще жива, часто тревожилась, что в будущем у Клифтона просто не хватит времени найти себе невесту: мой брат почти всегда сопровождал отца на охоту.
Улыбка тут же исчезла с ее губ. Клифтон. Ее сердце обливалось кровью. Удастся ли Джиллиан когда-нибудь отыскать брата? Где он сейчас? В безопасности ли он? О, если бы только она могла знать! Но нет, она не позволит себе поддаться отчаянию. Отец умер, но Клифтон жив. Она должна в это верить. И однажды – рано или поздно – она увидится с ним снова. Джиллиан подошла к окну и приоткрыла ставни. Ветер со свистом ворвался в хижину. Джиллиан молила Бога, чтобы ночью не разразилась еще одна буря. Однако она решила не думать об этом. Девушка подбросила охапку сухих веток в очаг, после чего, с досадой откинув назад падавшие ей на глаза непокорные пряди волос, подошла к кровати.
– Сегодня опять холодно, Эдвин, – посетовала она, хотя и понимала, что раненый не мог ее слышать. – В Уэстербруке, откуда я. родом, в ноябре часто бывает холодно, но не так, как здесь, – кажется, будто ледяной ветер пронизывает тебя насквозь.
Ответом на ее слова было слабое движение под одеялом. Джиллиан невольно приоткрыла рот. Да он, кажется, шевелится! Или это она, опустившись слишком тяжело на соломенный тюфяк, сдвинула его с места? Однако все вопросы отпали сами собой, когда могучая рука откинула одеяло до пояса и раненый начал метаться на постели.
– Эдвин, нет! – Это имя без долгих раздумий слетело с ее губ. – Лежи спокойно, иначе твой бок опять начнет кровоточить. Ты слышишь меня, Эдвин?.. Ты не должен двигаться!
Джиллиан хотела было снова уложить его в постель, но тут свершилось невероятное. Не успела она коснуться его обнаженных плеч, как обе ее руки оказались перехваченными. Сильные мужские пальцы неожиданно сжали ей запястья. Невзирая на недуг, сила его казалась почти устрашающей.
– Эдвин, – раздалось в тишине его приглушенное, хриплое бормотание. – Ради всего святого, не называй меня Эдвином!
Джиллиан уставилась на него. Она была потрясена, изумлена, ошеломлена!
– К-как же тогда прикажешь тебя звать?
Он притянул ее к себе поближе – так близко, что она могла ощутить на своей коже его теплое дыхание, смешавшееся с ее собственным, и разглядеть золотистые искорки в его глазах – таких же ярко-зеленых, как лес вблизи замка Уэстербрук. Взгляд этих глаз, казалось, проникал в самую глубину ее существа.
– Гарет, – сделав над собой неимоверное усилие, ответил он. – Меня зовут Гарет.
И он снова потерял сознание.
Глава 3
Глава 4
Ее пациент дышал… однако до сих пор не приходил в себя. Он лежал так неподвижно, что со стороны могло показаться, что он умер. Час проходил за часом, Джиллиан то и дело прикладывала ухо к его широкой груди, и лишь мерный гул его сердца свидетельствовал о том, что он еще жив. Являлся ли этот сон признаком выздоровления? Она думала или, вернее, опасалась, что нет. В течение нескольких последних недель, полных страхов и сомнений, время было ее злейшим противником. Но не было ли сейчас то же самое время ее самым верным союзником – его самым верным? «Да, – твердила себе Джиллиан. – Чем дольше он дышит, тем больше у него шансов остаться в живых».
Весь день и всю следующую ночь Джиллиан не отходила от раненого. Один час сменял другой, а она все сидела неподвижно возле него до тех пор, пока у нес не затекли колени, а глаза не разболелись от усталости. Девушка беседовала с ним о разных мелочах, обо всем, что приходило ей на ум. Ей казалось странным, с какой легкостью имя Эдвин срывалось с ее губ. Один раз она даже невольно задалась вопросом: а что, если оно и было его настоящим именем?
– Осмелюсь предположить, что ты охотник, совсем как мой отец. О, папа был большим любителем охоты, – с тоской в душе припомнила она. – Бывало, он целыми днями охотился со своим соколом. Когда мы не могли его найти, нам достаточно было заглянуть в клетку. Моя мама, когда она была еще жива, часто тревожилась, что в будущем у Клифтона просто не хватит времени найти себе невесту: мой брат почти всегда сопровождал отца на охоту.
Улыбка тут же исчезла с ее губ. Клифтон. Ее сердце обливалось кровью. Удастся ли Джиллиан когда-нибудь отыскать брата? Где он сейчас? В безопасности ли он? О, если бы только она могла знать! Но нет, она не позволит себе поддаться отчаянию. Отец умер, но Клифтон жив. Она должна в это верить. И однажды – рано или поздно – она увидится с ним снова. Джиллиан подошла к окну и приоткрыла ставни. Ветер со свистом ворвался в хижину. Джиллиан молила Бога, чтобы ночью не разразилась еще одна буря. Однако она решила не думать об этом. Девушка подбросила охапку сухих веток в очаг, после чего, с досадой откинув назад падавшие ей на глаза непокорные пряди волос, подошла к кровати.
– Сегодня опять холодно, Эдвин, – посетовала она, хотя и понимала, что раненый не мог ее слышать. – В Уэстербруке, откуда я. родом, в ноябре часто бывает холодно, но не так, как здесь, – кажется, будто ледяной ветер пронизывает тебя насквозь.
Ответом на ее слова было слабое движение под одеялом. Джиллиан невольно приоткрыла рот. Да он, кажется, шевелится! Или это она, опустившись слишком тяжело на соломенный тюфяк, сдвинула его с места? Однако все вопросы отпали сами собой, когда могучая рука откинула одеяло до пояса и раненый начал метаться на постели.
– Эдвин, нет! – Это имя без долгих раздумий слетело с ее губ. – Лежи спокойно, иначе твой бок опять начнет кровоточить. Ты слышишь меня, Эдвин?.. Ты не должен двигаться!
Джиллиан хотела было снова уложить его в постель, но тут свершилось невероятное. Не успела она коснуться его обнаженных плеч, как обе ее руки оказались перехваченными. Сильные мужские пальцы неожиданно сжали ей запястья. Невзирая на недуг, сила его казалась почти устрашающей.
– Эдвин, – раздалось в тишине его приглушенное, хриплое бормотание. – Ради всего святого, не называй меня Эдвином!
Джиллиан уставилась на него. Она была потрясена, изумлена, ошеломлена!
– К-как же тогда прикажешь тебя звать?
Он притянул ее к себе поближе – так близко, что она могла ощутить на своей коже его теплое дыхание, смешавшееся с ее собственным, и разглядеть золотистые искорки в его глазах – таких же ярко-зеленых, как лес вблизи замка Уэстербрук. Взгляд этих глаз, казалось, проникал в самую глубину ее существа.
– Гарет, – сделав над собой неимоверное усилие, ответил он. – Меня зовут Гарет.
И он снова потерял сознание.
Глава 3
Джиллиан вскрикнула от ужаса.
– Эдвин… Гарет. – Это имя с трудом сорвалось у нее с языка, ибо она уже привыкла называть его Эдвином. Схватив его обеими руками за плечи, она встряхнула его – грубо или бережно, сама не знала, да ее это и не заботило. – Очнись, Гарет! Очнись!
Безвольная рука свешивалась с кровати. Все усилия привести его в чувство оказались напрасными. Джиллиан колебалась между приливом радости и щемящим чувством разочарования, однако все оставалось по-прежнему. Казалось, что вся сила воли разом покинула его.
Однако он приходил в себя. Он открыл глаза… и заговорил.
С чувством вновь обретенной надежды Джиллиан бодрствовала у постели больного. Несмотря на то что потусторонний мир все еще манил его к себе, девушкой внезапно овладела твердая решимость. Она не позволит смерти похитить сегодня еще одного человека.
Только не сегодня. И не завтра.
Только не этого человека.
Тут она ощутила жар, исходивший от его тела. Встревоженная, она приложила пальцы к его щеке. Та оказалась горячей на ощупь, и огонь в очаге тут был ни при чем.
– Боже милостивый, – выдохнула Джиллиан, – да у тебя лихорадка!
Неудивительно, что он пытался сбросить одеяло!
Джиллиан снова бросилась к колодцу за водой, однако на сей раз не стада ее нагревать. Вместо этого она намочила чистую тряпку и обтерла больному лицо, шею, плечи и грудь.
Казалось, в глубине его существа вспыхнул огонь, который постепенно разгорелся в пожар, бушевавший теперь под ее ладонями и перед самым ее взором. На его лбу и верхней губе выступили крупные капли пота. Кожа его теперь отливала нездоровым румянцем. Грудь вздымалась неровно, словно каждый вздох давался ему с неимоверным трудом… как, впрочем, оно и было на самом деле.
Джиллиан негодовала на небеса – и еще больше на саму себя. Должно же быть что-то еще, что она могла для него сделать, но вот что? Что?
Она провела влажной тряпицей по его щеке, давая волю отчаянию.
– Ах, Гарет, Гарет! Если бы только ты мог мне помочь!
Он повернул голову, уткнувшись лицом в ткань, словно в поисках прохлады. И тут Джиллиан осенило. Не мучила ли его жажда? Безусловно, ведь за те долгие часы, что он провел в ее домике, больной ничего не ел и не пил. Она мысленно проклинала себя за несообразительность.
Конечно, в своем нынешнем состоянии он вряд ли способен есть, но если она хотя бы даст ему воды, то, возможно, позже он сможет выпить бульона, оставшегося от похлебки, которую она варила, и таким образом немного подкрепиться.
Подсунув руку ему под плечо, она приподняла голову своего пациента и поднесла к его губам кубок. Голова его покоилась у нее на ладони. Боже, до чего же он тяжел!
– Пей, Гарет, – произнесла она тихо. – Совсем немножко. Вот так…
Она осторожно наклонила кубок. Из груди его вырвался какой-то сдавленный звук, он поперхнулся и закашлялся. Джиллиан поспешно убрала кубок, расплескав, однако, при этом половину содержимого. Ее платье было залито водой, однако девушка не обращала на это внимания. Она сменит его позже.
Не отступая перед неудачей, Джиллиан взяла ложку и опустила ее в кубок, собираясь влить жидкость по капле ему в рот. Он тут же отвернул голову, словно капризный ребенок. Губы его плотно сжались, и он упорно отказывался принимать воду. Собрав все свое терпение, Джиллиан пробовала снова и снова, задабривая и уговаривая его, пока, наконец, в порыве досады не отбросила ложку в сторону.
– Ты не умрешь, – заявила она твердо. – Я не допущу этого, слышишь? И ты выпьешь эту воду, даже если мне придется самой влить ее тебе в горло.
Откуда ей в голову пришла подобная идея, Джиллиан так никогда и не узнала. Возможно, отчаяние заставило ее извлечь ее из некоего потаенного уголка в ее сознании. Один короткий удар сердца, и она уже больше не колебалась. Прикрыв простыней его обнаженные ноги, она забралась на постель и осторожно пристроилась поверх него, так что его бедра оказались между ее коленями. Множество мыслей роилось в этот миг в ее уме. Она была искренне рада тому, что брата Болдрика не было рядом и он не мог ее сейчас видеть. При этой мысли губы ее невольно изогнулись в улыбке – и это как раз тогда, когда ей меньше всего хотелось улыбаться! То, что она собиралась сделать, казалось ей чрезвычайно интимным… и вместе с тем чрезвычайно важным.
Девушка снова протянула руку к кубку. На сей раз, однако, она подняла его высоко к своим губам, после чего наклонилась к нему как можно ниже. При этом его подбородок нечаянно задел ее собственный, и она почувствовала прикосновение колючей щетины к своей нежной коже, ибо он уже не выглядел гладко выбритым. Ощущение было странным, ибо подобная близость с любым другим мужчиной, кроме ее отца, являлась для нее чем-то совершенно новым. Однако Джиллиан не могла допустить, чтобы это стало для нее препятствием.
Сердце ее бешено заколотилось. Закрыв глаза, она приникла губами к его губам, которые оказались сухими и горячими. От этого прикосновения ее словно пронзила молния, однако за кратчайший промежуток времени между двумя вздохами, показавшийся ей вечностью, губы Гарета слегка приоткрылись, так же как и ее собственные.
Холодная жидкость потекла из ее рта прямо в его горло. Надежда снова всколыхнулась в ее груди, когда она почувствовала, как он сглотнул, а затем снова приоткрыл рот, стремясь утолить жажду.
Так ей удалось его напоить.
Так он отхлебывал жидкость из ее рта – снова и снова, словно у него пересохло в горле и теперь он не мог утолить жажду. Сначала он выпил полный кубок с водой, затем даже попробовал немного бульона. Только тогда она почувствовала себя удовлетворенной. Дыхание его теперь стало легче, и кожа казалась не такой горячей.
Тогда Джиллиан так же осторожно отстранилась от него, и рука ее сама собой потянулась к пояснице, которая вся затекла и ныла оттого, что она так долго нагибалась к больному. Прядь волос упала ей на глаза, и она нетерпеливым жестом откинула ее назад. Боже, что за жалкое зрелище она, должно быть, представляла со стороны! Платье ее мокрое и измятое, волосы, и без того непокорные, теперь превратились в растрепанную волнистую массу, рассыпавшуюся по спине и плечам. Вздохнув, девушка поднялась с постели, чтобы вернуть кубок на свое обычное место – сколоченный из грубых деревянных досок стол рядом с очагом.
Когда она снова обернулась, ее ждало жуткое зрелище.
Пациент повернул голову. Его глаза, широко открытые и обращенные в ее сторону, пылали огнем, как совсем недавно все ее тело.
– Кто ты? – потребовал он ответа. – Как твое имя?
У нее словно язык прилип к небу.
– Я… – К ее ужасу, ей пришлось порыться в памяти, чтобы припомнить имя, под которым ее знали в деревне, – я Мэриан.
– Лжешь! – бросил он укоризненно. – Отвечай, кто ты такая?
Джиллиан не могла произнести ни слова. Ни звука. При одном виде его крепкого как сталь подбородка по ее телу пробежала легкая дрожь, очень напоминавшая дрожь страха. Выражение его лица была мрачным, глаза зловеще блестели. Она почему-то была напугана, как еще никогда в жизни. На один мучительный миг ужасное предчувствие заставило весь мир вокруг нее перевернуться с ног на голову. Что, если брат Болдрик не ошибся и этот человек знал правду – знал, что перед ним леди Джиллиан из Уэстербрука?
Она была избавлена от необходимости давать объяснения, но это обстоятельство едва ли могло ее порадовать, поскольку уже через мгновение его отяжелевшие веки сомкнулись. Гарет снова потерял сознание.
Джиллиан тут же бросилась к нему.
– Гарет! – Она схватила его за плечо. Там, где еще недавно его кожа горела огнем, теперь она была холодной как лед. Затем его начата колотить сильнейшая дрожь. Все тело сотрясалось в ознобе, словно ледяная морская вода проникла до самых его костей. Девушка едва не зарыдала от отчаяния. Сначала его бросало в жар и вот теперь в холод. Неужели он так никогда и не поправится? Неужели ему так и не суждено по-настоящему прийти в себя? Или он уже не жилец на этом свете?
Она приподняла тяжелые одеяла в изножье постели и накрыла ими раненого, но все равно он заметно дрожал. Тогда Джиллиан сделала то единственное, что, по ее мнению, могло ему помочь. Пальцы ее пришли в действие так же быстро, как и ее ум. Она стащила с плеч платье – ее мокрая одежда едва ли могла пойти ему на пользу, – после чего, оставшись в одной рубашке, забралась в постель и крепко обхватила его руками и ногами, словно хотела уберечь его, заслонить своим телом, дать ему тепло… вернуть к жизни.
Не сразу, мало-помалу, но дрожь его начала ослабевать. Дыхание, до сих пор затрудненное, стало медленным и ритмичным. Тогда она запустила пальцы в его волосы – такие мягкие, теплые, шелковистые на ощупь.
– Ну вот, – прошептала она, – так-то лучше?
Словно в знак согласия, он повернул голову, уткнувшись ей в шею.
Вечер сменился ночью, и густые тени окутали маленький домик. Прошло еще немного времени, и Джиллиан почувствовала, как ее тело начало понемногу расслабляться, руки и ноги обмякли. И почти тут же ее охватила невыразимая усталость. О да, до сих пор ей удавалось время от времени немного вздремнуть, но давно ли она в последний раз спала, и притом спала по-настоящему крепко?.. По пути сюда из-за опасений, что люди короля в любой момент могут явиться за ней, ей и брату Болдрику удавалось урвать для сна лишь пару-другую часов за ночь. Сколько времени прошло с тех пор? Несколько дней, не меньше.
Брат Болдрик оказался прав, призналась она себе сквозь сон. Ей не следовало принимать этого человека под свой кров – хотя бы потому, что теперь негде спать. Надо встать, одеться и приготовить себе постель рядом с очагом, но нет сил. Ей было так тепло и уютно. Тем не менее она дала себе слово, что сделает это через минуту-другую.
Усталость навалилась внезапно. Джиллиан ничего не могла с собой поделать и постепенно погрузилась в спокойный благостный сон.
Его сны были совершенно не похожи на те, которые ему приходилось видеть раньше.
Ужасный скрежет, казалось, отдавался дрожью во всем его теле. Затем что-то вдруг резко качнулось под его ногами, и он, словно тяжелый куль, покатился вниз. Жгучая боль пронзила легкие, ногу, все его существо. Вокруг слышались чьи-то голоса и вопли ужаса, затем последний пронзительный крик, и наконец наступила зловещая тишина.
Происходило ли хоть что-нибудь из этого в действительности? Он надеялся – молил Бога, – что нет. Ибо он шел ко дну, погружаясь все глубже и глубже в непроглядную тьму. Со всех сторон его окружали стены леденящего холода. Затем так же внезапно его вдруг охватил сильнейший жар.
Казалось, мрак вот-вот окончательно поглотит его, а у него не было сил сопротивляться. Но тут раздался другой звук, подобного которому ему раньше слышать не приходилось. То был голос женщины, нежный, сладкозвучный, мелодичный. Женские руки скользили по его телу – маленькие, мягкие, прохладные. Теплые губы раскрылись от одного прикосновения к его собственным…
Она помогла ему удержаться в мире живых. Эти руки, этот голос стали для него единственным проблеском света в бесконечной темной пустоте.
Сознание мало-помалу покидало его, словно капли дождя под палящими лучами солнца. Запах женщины, исходившее от нее тепло подхватили его, подобно водовороту, и он чувствовал у себя под боком изящные изгибы женского тела, крепко прижавшегося к нему. Ему не нужно было открывать глаза, чтобы ощутить у себя на груди и животе мягкие колечки ее волос, словно он был заключен в шелковистый кокон. Туманы мрака снова манили его к себе, но на сей раз Гарет сопротивлялся им как мог. Он бы с радостью насладился ее несравненной красотой. Знакомое ощущение, но где-то в самой глубине его сознания таилась уверенность, что прошло уже много времени с тех пор, как он в последний раз лежал вот так, окутанный со всех сторон восхитительной женской наготой.
Увы, к этому наслаждению примешивалась боль. И как только он оказался вырванным из чар сна, боль снова вступила в свои права.
Женщина зашевелилась на постели. Почти против воли он открыл глаза, и тут их взгляды встретились.
Мысли Гарета спутались. Он пытался припомнить ее имя, в то время как она, судя по всему, затаила дыхание. Густые, переливающиеся в утреннем свете волнистые пряди цвета самой темной полночи падали ей на плечи и вились колечками поверх руки, вытянутой у него под боком. Она смотрела на него глазами такими же ярко-голубыми, как небо ясным летним днем, и Гарет словно онемел. Она не была обнаженной, как ему показалось вначале: сквозь тонкую ткань рубашки отчетливо проступали округлые соски. Захватывающее зрелище, и он наверняка не устоял бы перед искушением, если бы она не схватила поспешно одеяло и не прикрыла им грудь.
Господи Иисусе! Голова у него кружилась, каждый вздох причинял боль. Не слишком ли она стыдлива для девицы ее сорта? Он чуть приподнял голову.
– Силы небесные! – пробормотал он. – Надеюсь, ночное удовольствие стоило того, чтобы так мучиться этим утром.
Он произнес это почти бессознательно и сам был поражен, услышав свой собственный прерывистый, задыхающийся голос. Губы его были сухими и потрескавшимися, словно пустыня на Востоке, в горле саднило.
И без того неправдоподобно большие глаза женщины сделались еще шире. Когда она ничего не ответила, Гарет смутно подумал про себя, уж не лишилась ли она дара речи. Тогда он попробовал снова:
– Почему ты смотришь на меня так? Или тебе до сих пор не заплатили?
Ее подбородок тут же гордо приподнялся.
– Боже упаси! – слабым голосом отозвалась она. – Я тебе не какая-нибудь… непотребная девка!
Он поднял брови, но почти тут же пожалел об этом. Боже правый, даже такая мелочь причиняла ему боль!
– Тогда как ты оказалась в моей постели?
– Нет, мой дорогой сэр, это вы лежите в моей постели! Гарет изумленно моргнул. Господи помилуй, он с трудом соображал!
– Прошу прощения. Значит, мы с тобой любовники. Она так и ахнула:
– И твоей любовницей я тоже никогда не была!
Она резко подалась вперед. Очевидно, его слова обидели ее, и теперь она намеревалась от него скрыться. Но столь же очевидным было и то, что он не мог ей этого позволить, по крайней мере сейчас.
Машинально протянув руку, он схватил в охапку прядь блестящих черных волос, после чего стиснул зубы, ожидая, пока боль, которую ему причинило это движение, не утихнет.
– Погоди, – произнес он хрипло. Она так и застыла на месте.
– Отпусти меня!
– А если я не захочу?
Из груди ее вырвался глубокий прерывистый вздох. В ярко-сапфировых глазах под густыми ресницами заблестели слезы.
Гарет удивленно смотрел на нее. Его хватка, пусть даже крепкая, едва ли могла причинить ей боль: он не тянул ее за волосы, а она не пыталась вырваться. Какого же черта она тогда плакала?
Женщина потупилась.
– Пожалуйста, – произнесла она так тихо, что ему пришлось напрячь слух, чтобы разобрать ее слова сквозь шум в голове, – отпусти меня.
Его пальцы сжали в кулаке прядь ее волос, после чего он не спеша распутал их и без единого слова выпустил ее на свободу. В то же мгновение она вскочила. Ее одежда лежала на маленьком деревянном табурете у изголовья кровати. Повернувшись к нему спиной, она подняла вверх руки и надела через голову платье, которое с легким шелестом упало вниз, окутав мягкими складками бедра и ноги. Какое-то мгновение она стояла неподвижно, чуть ссутулившись. Казалось, она вот-вот бросится за дверь.
Его губы поджались. Он попытался приподняться на локте, однако жгучая боль пронзила, словно раскаленный наконечник копья, и он со стоном упал на подушку.
В мгновение ока она оказалась рядом. Маленькие руки прижали его к постели.
– Гарет, лежи спокойно! Лучше скажи мне, где болит?
– Вернее было бы спросить, где не болит. – Он попробовал приподнять голову, но потом опять уронил ее на подушку. Все тело налилось свинцом. Он чувствовал боль даже в таких местах, где никогда прежде не знал боли. В колено словно всадили разом дюжину кинжалов. И что с ним, собственно, произошло, черт побери? Гарет заговорил, с трудом шевеля губами:
– Тебе известно мое имя. Почему же я не знаю твоего? Или я был мертвецки пьян?
– Нет! По крайней мере насколько я могу судить. Мое имя… мое имя Джиллиан. И ты сам сказал мне, что тебя зовут Гарет.
– Как я здесь оказался? И почему я чувствую себя таким разбитым?
Тонкие брови сдвинулись над изящным, чуть вздернутым носиком.
– Ты находился на борту корабля, – произнесла она медленно. – Ночью поднялся сильный шторм. На следующее утро берег был усеян мертвыми телами и обломками корабля. – При этом воспоминании она слегка побледнела. – Ты единственный уцелел. Мы перенесли тебя сюда, и я обработала твои раны.
– Мы?
– Брат Болдрик и я. Брат Болдрик состоит в качестве поводыря при отце Эйдане, местном священнике. Отец Эйдан слеп.
– Не помню никакого шторма. Не помню никакого корабля!
На ее гладком лбу залегла хмурая складка.
– Возможно, ты спал, когда началась буря…
– Нет, – перебил он ее.
Какое-то время она присматривалась к нему, после чего произнесла мягко:
– Тебе не следует торопиться с суждениями. Вспомни, что ты был болен…
– Да, в этом-то вся и трудность. Я ничего не помню! Джиллиан нахмурилась:
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я… ничего… не помню!
– Но этого не может быть! – возразила она.
– Говорю тебе, так оно и есть!
– Но… но ты же сам сказал, что тебя зовут Гарет, – запинаясь пробормотала девушка.
На лбу у него выступил холодный пот.
– Да. Меня на самом деле зовут Гарет. – Он говорил с такой убежденностью, что ни у одного из них irе возникло сомнений в его правоте. Внезапно он замер. – Клянусь кровью Христовой, это все, что я о себе знаю, и все, что я помню.
– Эдвин… Гарет. – Это имя с трудом сорвалось у нее с языка, ибо она уже привыкла называть его Эдвином. Схватив его обеими руками за плечи, она встряхнула его – грубо или бережно, сама не знала, да ее это и не заботило. – Очнись, Гарет! Очнись!
Безвольная рука свешивалась с кровати. Все усилия привести его в чувство оказались напрасными. Джиллиан колебалась между приливом радости и щемящим чувством разочарования, однако все оставалось по-прежнему. Казалось, что вся сила воли разом покинула его.
Однако он приходил в себя. Он открыл глаза… и заговорил.
С чувством вновь обретенной надежды Джиллиан бодрствовала у постели больного. Несмотря на то что потусторонний мир все еще манил его к себе, девушкой внезапно овладела твердая решимость. Она не позволит смерти похитить сегодня еще одного человека.
Только не сегодня. И не завтра.
Только не этого человека.
Тут она ощутила жар, исходивший от его тела. Встревоженная, она приложила пальцы к его щеке. Та оказалась горячей на ощупь, и огонь в очаге тут был ни при чем.
– Боже милостивый, – выдохнула Джиллиан, – да у тебя лихорадка!
Неудивительно, что он пытался сбросить одеяло!
Джиллиан снова бросилась к колодцу за водой, однако на сей раз не стада ее нагревать. Вместо этого она намочила чистую тряпку и обтерла больному лицо, шею, плечи и грудь.
Казалось, в глубине его существа вспыхнул огонь, который постепенно разгорелся в пожар, бушевавший теперь под ее ладонями и перед самым ее взором. На его лбу и верхней губе выступили крупные капли пота. Кожа его теперь отливала нездоровым румянцем. Грудь вздымалась неровно, словно каждый вздох давался ему с неимоверным трудом… как, впрочем, оно и было на самом деле.
Джиллиан негодовала на небеса – и еще больше на саму себя. Должно же быть что-то еще, что она могла для него сделать, но вот что? Что?
Она провела влажной тряпицей по его щеке, давая волю отчаянию.
– Ах, Гарет, Гарет! Если бы только ты мог мне помочь!
Он повернул голову, уткнувшись лицом в ткань, словно в поисках прохлады. И тут Джиллиан осенило. Не мучила ли его жажда? Безусловно, ведь за те долгие часы, что он провел в ее домике, больной ничего не ел и не пил. Она мысленно проклинала себя за несообразительность.
Конечно, в своем нынешнем состоянии он вряд ли способен есть, но если она хотя бы даст ему воды, то, возможно, позже он сможет выпить бульона, оставшегося от похлебки, которую она варила, и таким образом немного подкрепиться.
Подсунув руку ему под плечо, она приподняла голову своего пациента и поднесла к его губам кубок. Голова его покоилась у нее на ладони. Боже, до чего же он тяжел!
– Пей, Гарет, – произнесла она тихо. – Совсем немножко. Вот так…
Она осторожно наклонила кубок. Из груди его вырвался какой-то сдавленный звук, он поперхнулся и закашлялся. Джиллиан поспешно убрала кубок, расплескав, однако, при этом половину содержимого. Ее платье было залито водой, однако девушка не обращала на это внимания. Она сменит его позже.
Не отступая перед неудачей, Джиллиан взяла ложку и опустила ее в кубок, собираясь влить жидкость по капле ему в рот. Он тут же отвернул голову, словно капризный ребенок. Губы его плотно сжались, и он упорно отказывался принимать воду. Собрав все свое терпение, Джиллиан пробовала снова и снова, задабривая и уговаривая его, пока, наконец, в порыве досады не отбросила ложку в сторону.
– Ты не умрешь, – заявила она твердо. – Я не допущу этого, слышишь? И ты выпьешь эту воду, даже если мне придется самой влить ее тебе в горло.
Откуда ей в голову пришла подобная идея, Джиллиан так никогда и не узнала. Возможно, отчаяние заставило ее извлечь ее из некоего потаенного уголка в ее сознании. Один короткий удар сердца, и она уже больше не колебалась. Прикрыв простыней его обнаженные ноги, она забралась на постель и осторожно пристроилась поверх него, так что его бедра оказались между ее коленями. Множество мыслей роилось в этот миг в ее уме. Она была искренне рада тому, что брата Болдрика не было рядом и он не мог ее сейчас видеть. При этой мысли губы ее невольно изогнулись в улыбке – и это как раз тогда, когда ей меньше всего хотелось улыбаться! То, что она собиралась сделать, казалось ей чрезвычайно интимным… и вместе с тем чрезвычайно важным.
Девушка снова протянула руку к кубку. На сей раз, однако, она подняла его высоко к своим губам, после чего наклонилась к нему как можно ниже. При этом его подбородок нечаянно задел ее собственный, и она почувствовала прикосновение колючей щетины к своей нежной коже, ибо он уже не выглядел гладко выбритым. Ощущение было странным, ибо подобная близость с любым другим мужчиной, кроме ее отца, являлась для нее чем-то совершенно новым. Однако Джиллиан не могла допустить, чтобы это стало для нее препятствием.
Сердце ее бешено заколотилось. Закрыв глаза, она приникла губами к его губам, которые оказались сухими и горячими. От этого прикосновения ее словно пронзила молния, однако за кратчайший промежуток времени между двумя вздохами, показавшийся ей вечностью, губы Гарета слегка приоткрылись, так же как и ее собственные.
Холодная жидкость потекла из ее рта прямо в его горло. Надежда снова всколыхнулась в ее груди, когда она почувствовала, как он сглотнул, а затем снова приоткрыл рот, стремясь утолить жажду.
Так ей удалось его напоить.
Так он отхлебывал жидкость из ее рта – снова и снова, словно у него пересохло в горле и теперь он не мог утолить жажду. Сначала он выпил полный кубок с водой, затем даже попробовал немного бульона. Только тогда она почувствовала себя удовлетворенной. Дыхание его теперь стало легче, и кожа казалась не такой горячей.
Тогда Джиллиан так же осторожно отстранилась от него, и рука ее сама собой потянулась к пояснице, которая вся затекла и ныла оттого, что она так долго нагибалась к больному. Прядь волос упала ей на глаза, и она нетерпеливым жестом откинула ее назад. Боже, что за жалкое зрелище она, должно быть, представляла со стороны! Платье ее мокрое и измятое, волосы, и без того непокорные, теперь превратились в растрепанную волнистую массу, рассыпавшуюся по спине и плечам. Вздохнув, девушка поднялась с постели, чтобы вернуть кубок на свое обычное место – сколоченный из грубых деревянных досок стол рядом с очагом.
Когда она снова обернулась, ее ждало жуткое зрелище.
Пациент повернул голову. Его глаза, широко открытые и обращенные в ее сторону, пылали огнем, как совсем недавно все ее тело.
– Кто ты? – потребовал он ответа. – Как твое имя?
У нее словно язык прилип к небу.
– Я… – К ее ужасу, ей пришлось порыться в памяти, чтобы припомнить имя, под которым ее знали в деревне, – я Мэриан.
– Лжешь! – бросил он укоризненно. – Отвечай, кто ты такая?
Джиллиан не могла произнести ни слова. Ни звука. При одном виде его крепкого как сталь подбородка по ее телу пробежала легкая дрожь, очень напоминавшая дрожь страха. Выражение его лица была мрачным, глаза зловеще блестели. Она почему-то была напугана, как еще никогда в жизни. На один мучительный миг ужасное предчувствие заставило весь мир вокруг нее перевернуться с ног на голову. Что, если брат Болдрик не ошибся и этот человек знал правду – знал, что перед ним леди Джиллиан из Уэстербрука?
Она была избавлена от необходимости давать объяснения, но это обстоятельство едва ли могло ее порадовать, поскольку уже через мгновение его отяжелевшие веки сомкнулись. Гарет снова потерял сознание.
Джиллиан тут же бросилась к нему.
– Гарет! – Она схватила его за плечо. Там, где еще недавно его кожа горела огнем, теперь она была холодной как лед. Затем его начата колотить сильнейшая дрожь. Все тело сотрясалось в ознобе, словно ледяная морская вода проникла до самых его костей. Девушка едва не зарыдала от отчаяния. Сначала его бросало в жар и вот теперь в холод. Неужели он так никогда и не поправится? Неужели ему так и не суждено по-настоящему прийти в себя? Или он уже не жилец на этом свете?
Она приподняла тяжелые одеяла в изножье постели и накрыла ими раненого, но все равно он заметно дрожал. Тогда Джиллиан сделала то единственное, что, по ее мнению, могло ему помочь. Пальцы ее пришли в действие так же быстро, как и ее ум. Она стащила с плеч платье – ее мокрая одежда едва ли могла пойти ему на пользу, – после чего, оставшись в одной рубашке, забралась в постель и крепко обхватила его руками и ногами, словно хотела уберечь его, заслонить своим телом, дать ему тепло… вернуть к жизни.
Не сразу, мало-помалу, но дрожь его начала ослабевать. Дыхание, до сих пор затрудненное, стало медленным и ритмичным. Тогда она запустила пальцы в его волосы – такие мягкие, теплые, шелковистые на ощупь.
– Ну вот, – прошептала она, – так-то лучше?
Словно в знак согласия, он повернул голову, уткнувшись ей в шею.
Вечер сменился ночью, и густые тени окутали маленький домик. Прошло еще немного времени, и Джиллиан почувствовала, как ее тело начало понемногу расслабляться, руки и ноги обмякли. И почти тут же ее охватила невыразимая усталость. О да, до сих пор ей удавалось время от времени немного вздремнуть, но давно ли она в последний раз спала, и притом спала по-настоящему крепко?.. По пути сюда из-за опасений, что люди короля в любой момент могут явиться за ней, ей и брату Болдрику удавалось урвать для сна лишь пару-другую часов за ночь. Сколько времени прошло с тех пор? Несколько дней, не меньше.
Брат Болдрик оказался прав, призналась она себе сквозь сон. Ей не следовало принимать этого человека под свой кров – хотя бы потому, что теперь негде спать. Надо встать, одеться и приготовить себе постель рядом с очагом, но нет сил. Ей было так тепло и уютно. Тем не менее она дала себе слово, что сделает это через минуту-другую.
Усталость навалилась внезапно. Джиллиан ничего не могла с собой поделать и постепенно погрузилась в спокойный благостный сон.
Его сны были совершенно не похожи на те, которые ему приходилось видеть раньше.
Ужасный скрежет, казалось, отдавался дрожью во всем его теле. Затем что-то вдруг резко качнулось под его ногами, и он, словно тяжелый куль, покатился вниз. Жгучая боль пронзила легкие, ногу, все его существо. Вокруг слышались чьи-то голоса и вопли ужаса, затем последний пронзительный крик, и наконец наступила зловещая тишина.
Происходило ли хоть что-нибудь из этого в действительности? Он надеялся – молил Бога, – что нет. Ибо он шел ко дну, погружаясь все глубже и глубже в непроглядную тьму. Со всех сторон его окружали стены леденящего холода. Затем так же внезапно его вдруг охватил сильнейший жар.
Казалось, мрак вот-вот окончательно поглотит его, а у него не было сил сопротивляться. Но тут раздался другой звук, подобного которому ему раньше слышать не приходилось. То был голос женщины, нежный, сладкозвучный, мелодичный. Женские руки скользили по его телу – маленькие, мягкие, прохладные. Теплые губы раскрылись от одного прикосновения к его собственным…
Она помогла ему удержаться в мире живых. Эти руки, этот голос стали для него единственным проблеском света в бесконечной темной пустоте.
Сознание мало-помалу покидало его, словно капли дождя под палящими лучами солнца. Запах женщины, исходившее от нее тепло подхватили его, подобно водовороту, и он чувствовал у себя под боком изящные изгибы женского тела, крепко прижавшегося к нему. Ему не нужно было открывать глаза, чтобы ощутить у себя на груди и животе мягкие колечки ее волос, словно он был заключен в шелковистый кокон. Туманы мрака снова манили его к себе, но на сей раз Гарет сопротивлялся им как мог. Он бы с радостью насладился ее несравненной красотой. Знакомое ощущение, но где-то в самой глубине его сознания таилась уверенность, что прошло уже много времени с тех пор, как он в последний раз лежал вот так, окутанный со всех сторон восхитительной женской наготой.
Увы, к этому наслаждению примешивалась боль. И как только он оказался вырванным из чар сна, боль снова вступила в свои права.
Женщина зашевелилась на постели. Почти против воли он открыл глаза, и тут их взгляды встретились.
Мысли Гарета спутались. Он пытался припомнить ее имя, в то время как она, судя по всему, затаила дыхание. Густые, переливающиеся в утреннем свете волнистые пряди цвета самой темной полночи падали ей на плечи и вились колечками поверх руки, вытянутой у него под боком. Она смотрела на него глазами такими же ярко-голубыми, как небо ясным летним днем, и Гарет словно онемел. Она не была обнаженной, как ему показалось вначале: сквозь тонкую ткань рубашки отчетливо проступали округлые соски. Захватывающее зрелище, и он наверняка не устоял бы перед искушением, если бы она не схватила поспешно одеяло и не прикрыла им грудь.
Господи Иисусе! Голова у него кружилась, каждый вздох причинял боль. Не слишком ли она стыдлива для девицы ее сорта? Он чуть приподнял голову.
– Силы небесные! – пробормотал он. – Надеюсь, ночное удовольствие стоило того, чтобы так мучиться этим утром.
Он произнес это почти бессознательно и сам был поражен, услышав свой собственный прерывистый, задыхающийся голос. Губы его были сухими и потрескавшимися, словно пустыня на Востоке, в горле саднило.
И без того неправдоподобно большие глаза женщины сделались еще шире. Когда она ничего не ответила, Гарет смутно подумал про себя, уж не лишилась ли она дара речи. Тогда он попробовал снова:
– Почему ты смотришь на меня так? Или тебе до сих пор не заплатили?
Ее подбородок тут же гордо приподнялся.
– Боже упаси! – слабым голосом отозвалась она. – Я тебе не какая-нибудь… непотребная девка!
Он поднял брови, но почти тут же пожалел об этом. Боже правый, даже такая мелочь причиняла ему боль!
– Тогда как ты оказалась в моей постели?
– Нет, мой дорогой сэр, это вы лежите в моей постели! Гарет изумленно моргнул. Господи помилуй, он с трудом соображал!
– Прошу прощения. Значит, мы с тобой любовники. Она так и ахнула:
– И твоей любовницей я тоже никогда не была!
Она резко подалась вперед. Очевидно, его слова обидели ее, и теперь она намеревалась от него скрыться. Но столь же очевидным было и то, что он не мог ей этого позволить, по крайней мере сейчас.
Машинально протянув руку, он схватил в охапку прядь блестящих черных волос, после чего стиснул зубы, ожидая, пока боль, которую ему причинило это движение, не утихнет.
– Погоди, – произнес он хрипло. Она так и застыла на месте.
– Отпусти меня!
– А если я не захочу?
Из груди ее вырвался глубокий прерывистый вздох. В ярко-сапфировых глазах под густыми ресницами заблестели слезы.
Гарет удивленно смотрел на нее. Его хватка, пусть даже крепкая, едва ли могла причинить ей боль: он не тянул ее за волосы, а она не пыталась вырваться. Какого же черта она тогда плакала?
Женщина потупилась.
– Пожалуйста, – произнесла она так тихо, что ему пришлось напрячь слух, чтобы разобрать ее слова сквозь шум в голове, – отпусти меня.
Его пальцы сжали в кулаке прядь ее волос, после чего он не спеша распутал их и без единого слова выпустил ее на свободу. В то же мгновение она вскочила. Ее одежда лежала на маленьком деревянном табурете у изголовья кровати. Повернувшись к нему спиной, она подняла вверх руки и надела через голову платье, которое с легким шелестом упало вниз, окутав мягкими складками бедра и ноги. Какое-то мгновение она стояла неподвижно, чуть ссутулившись. Казалось, она вот-вот бросится за дверь.
Его губы поджались. Он попытался приподняться на локте, однако жгучая боль пронзила, словно раскаленный наконечник копья, и он со стоном упал на подушку.
В мгновение ока она оказалась рядом. Маленькие руки прижали его к постели.
– Гарет, лежи спокойно! Лучше скажи мне, где болит?
– Вернее было бы спросить, где не болит. – Он попробовал приподнять голову, но потом опять уронил ее на подушку. Все тело налилось свинцом. Он чувствовал боль даже в таких местах, где никогда прежде не знал боли. В колено словно всадили разом дюжину кинжалов. И что с ним, собственно, произошло, черт побери? Гарет заговорил, с трудом шевеля губами:
– Тебе известно мое имя. Почему же я не знаю твоего? Или я был мертвецки пьян?
– Нет! По крайней мере насколько я могу судить. Мое имя… мое имя Джиллиан. И ты сам сказал мне, что тебя зовут Гарет.
– Как я здесь оказался? И почему я чувствую себя таким разбитым?
Тонкие брови сдвинулись над изящным, чуть вздернутым носиком.
– Ты находился на борту корабля, – произнесла она медленно. – Ночью поднялся сильный шторм. На следующее утро берег был усеян мертвыми телами и обломками корабля. – При этом воспоминании она слегка побледнела. – Ты единственный уцелел. Мы перенесли тебя сюда, и я обработала твои раны.
– Мы?
– Брат Болдрик и я. Брат Болдрик состоит в качестве поводыря при отце Эйдане, местном священнике. Отец Эйдан слеп.
– Не помню никакого шторма. Не помню никакого корабля!
На ее гладком лбу залегла хмурая складка.
– Возможно, ты спал, когда началась буря…
– Нет, – перебил он ее.
Какое-то время она присматривалась к нему, после чего произнесла мягко:
– Тебе не следует торопиться с суждениями. Вспомни, что ты был болен…
– Да, в этом-то вся и трудность. Я ничего не помню! Джиллиан нахмурилась:
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я… ничего… не помню!
– Но этого не может быть! – возразила она.
– Говорю тебе, так оно и есть!
– Но… но ты же сам сказал, что тебя зовут Гарет, – запинаясь пробормотала девушка.
На лбу у него выступил холодный пот.
– Да. Меня на самом деле зовут Гарет. – Он говорил с такой убежденностью, что ни у одного из них irе возникло сомнений в его правоте. Внезапно он замер. – Клянусь кровью Христовой, это все, что я о себе знаю, и все, что я помню.
Глава 4
Он будет жить.
Именно эта мысль вызвала слезы на глазах Джиллиан, отозвавшись жгучей болью в груди. Лишь на мгновение она была уязвлена тем, что он принял ее за непотребную девку. Подумать только, она с таким нетерпением ждала, когда он придет в себя, и когда это наконец случилось, ей пришлось снести подобное оскорбление!
Джиллиан душили рыдания. Наклонив голову, она сделала над собой усилие, проглотив ком в горле. Теперь она была уверена в том, что он не умрет. Он выживет. Она не знала, почему это так много для нее значило… только правда от этого не переставала быть правдой.
«Меня зовут Гарет. Это вес, что я о себе знаю… и все, что я помню».
– Как такое возможно? – размышляла она вслух. Он коротко, сухо усмехнулся:
– Откуда мне это знать, черт возьми?
– Должно же быть еще хоть что-нибудь, – произнесла Джиллиан медленно.
– Я же говорю тебе, что нет.
– Не спеши. Лучше подумай как следует. Ты помнишь имя своей матери? Или отца?
– Нет, ничего, – заявил он не допускавшим возражений тоном. – Я не знаю ничего, кроме собственного имени. Откуда я родом, как я здесь оказался… все куда-то исчезло.
Джиллиан, совершенно ошеломленная, уселась на табурет. Смысл его последних слов отдавался эхом в ее сознании, словно беспрестанный шум прибоя на морском берегу. Боже праведный, подумала она про себя словно в оцепенении. Видно, не только его тело пострадало во время кораблекрушения, но и рассудок тоже.
– Долго я здесь нахожусь?
– Уже четвертый день.
– Ты говорила, что я был на борту корабля. Значит, мы недалеко от моря?
– Да, па побережье Корнуолла, – ответила Джиллиан, но тут же пожалела о своей откровенности.
– Да, конечно, море должно быть где-то рядом. Я чувствую его запах и слышу плеск волн. – Он зажмурился и скорчил гримасу. Когда его веки снова приподнялись, зеленые, как морс, глаза остановились на ней. – Ты упоминала о шторме. Расскажи мне еще раз, что произошло.
Джиллиан подавила дрожь. Одно воспоминание о буре и о мертвых телах, обнаруженных ею на берегу, заставило ее побледнеть.
– Здесь часто штормит, однако в ту ночь поднялась страшная буря, а воды вблизи мыса очень коварны. По-видимому, капитан твоего судна не догадывался о том, что ветер несет его прямо на острые камни. Судя по обломкам на берегу, корабль разнесло на части.
Пожалуй, в ее словах есть смысл, рассудил про себя Гарет. Это могло объяснить тот страшный, раздирающий душу треск, который преследовал его во снах, а также ощущение, что он идет ко дну. Стиснув зубы и закрыв глаза, он порылся в памяти, однако не нашел там ничего, кроме множества вопросов, остававшихся без ответа. Что это был за корабль? Куда он направлялся? Может быть, он был моряком? Нет. Интуиция заставила его отбросить эту мысль.
«Меня зовут Гарет». Так же интуитивно он почувствовал, что за этим крылось нечто большее – такое, о чем он должен был помнить, но что до сих пор от него ускользало.
Джиллиан почти физически ощущала его досаду. Он напоминал сейчас корабль без руля и без ветрил, который метался из стороны в сторону по воле волн, не зная, куда плыть. Его ранения каким-то образом повлияли на память: подобно тому как рассвет нового дня прогоняет ночной мрак, так и буря стерла все его воспоминания.
– Ты сможешь поесть?
Гарет кивнул, сопровождая свое движение слабой гримасой. И тут он, похоже, сообразил, что, если не считать прикрывавшего его одеяла, он был совсем голым. Взгляд его тут же устремился на нее.
Джиллиан судорожно сглотнула и залилась краской до самых кончиков пальцев. Все ее тело горело огнем, и она ничего не могла с собой поделать. Боже правый, она не только раздела мужчину, по и прикасалась ко всем частям его тела… или, вернее, почти ко всем. Еще никогда в жизни она не испытывала подобного смущения.
Именно эта мысль вызвала слезы на глазах Джиллиан, отозвавшись жгучей болью в груди. Лишь на мгновение она была уязвлена тем, что он принял ее за непотребную девку. Подумать только, она с таким нетерпением ждала, когда он придет в себя, и когда это наконец случилось, ей пришлось снести подобное оскорбление!
Джиллиан душили рыдания. Наклонив голову, она сделала над собой усилие, проглотив ком в горле. Теперь она была уверена в том, что он не умрет. Он выживет. Она не знала, почему это так много для нее значило… только правда от этого не переставала быть правдой.
«Меня зовут Гарет. Это вес, что я о себе знаю… и все, что я помню».
– Как такое возможно? – размышляла она вслух. Он коротко, сухо усмехнулся:
– Откуда мне это знать, черт возьми?
– Должно же быть еще хоть что-нибудь, – произнесла Джиллиан медленно.
– Я же говорю тебе, что нет.
– Не спеши. Лучше подумай как следует. Ты помнишь имя своей матери? Или отца?
– Нет, ничего, – заявил он не допускавшим возражений тоном. – Я не знаю ничего, кроме собственного имени. Откуда я родом, как я здесь оказался… все куда-то исчезло.
Джиллиан, совершенно ошеломленная, уселась на табурет. Смысл его последних слов отдавался эхом в ее сознании, словно беспрестанный шум прибоя на морском берегу. Боже праведный, подумала она про себя словно в оцепенении. Видно, не только его тело пострадало во время кораблекрушения, но и рассудок тоже.
– Долго я здесь нахожусь?
– Уже четвертый день.
– Ты говорила, что я был на борту корабля. Значит, мы недалеко от моря?
– Да, па побережье Корнуолла, – ответила Джиллиан, но тут же пожалела о своей откровенности.
– Да, конечно, море должно быть где-то рядом. Я чувствую его запах и слышу плеск волн. – Он зажмурился и скорчил гримасу. Когда его веки снова приподнялись, зеленые, как морс, глаза остановились на ней. – Ты упоминала о шторме. Расскажи мне еще раз, что произошло.
Джиллиан подавила дрожь. Одно воспоминание о буре и о мертвых телах, обнаруженных ею на берегу, заставило ее побледнеть.
– Здесь часто штормит, однако в ту ночь поднялась страшная буря, а воды вблизи мыса очень коварны. По-видимому, капитан твоего судна не догадывался о том, что ветер несет его прямо на острые камни. Судя по обломкам на берегу, корабль разнесло на части.
Пожалуй, в ее словах есть смысл, рассудил про себя Гарет. Это могло объяснить тот страшный, раздирающий душу треск, который преследовал его во снах, а также ощущение, что он идет ко дну. Стиснув зубы и закрыв глаза, он порылся в памяти, однако не нашел там ничего, кроме множества вопросов, остававшихся без ответа. Что это был за корабль? Куда он направлялся? Может быть, он был моряком? Нет. Интуиция заставила его отбросить эту мысль.
«Меня зовут Гарет». Так же интуитивно он почувствовал, что за этим крылось нечто большее – такое, о чем он должен был помнить, но что до сих пор от него ускользало.
Джиллиан почти физически ощущала его досаду. Он напоминал сейчас корабль без руля и без ветрил, который метался из стороны в сторону по воле волн, не зная, куда плыть. Его ранения каким-то образом повлияли на память: подобно тому как рассвет нового дня прогоняет ночной мрак, так и буря стерла все его воспоминания.
– Ты сможешь поесть?
Гарет кивнул, сопровождая свое движение слабой гримасой. И тут он, похоже, сообразил, что, если не считать прикрывавшего его одеяла, он был совсем голым. Взгляд его тут же устремился на нее.
Джиллиан судорожно сглотнула и залилась краской до самых кончиков пальцев. Все ее тело горело огнем, и она ничего не могла с собой поделать. Боже правый, она не только раздела мужчину, по и прикасалась ко всем частям его тела… или, вернее, почти ко всем. Еще никогда в жизни она не испытывала подобного смущения.