Джонсон Бенджамин. Варфоломеевская ярмарка

придется переносить в надежде получить две-три серебряные ложки да миску для
супа. Ведь большего она вам в завещании не откажет. Уж будьте уверены,
имение свое она оставит не вам. Все вдовы таковы.
Уинуайф. Увы, я теперь уже сбит со следа.
Куорлос. Как так?
Уинуайф. Оттеснен каким-то братцем из Бенбери, который явился сюда и,
по слухам, уже все там захватил в свои руки.
Куорлос. А как его зовут? Я, когда был в Оксфорде, знал немало этих
бенберийцев.
Уинуайф. Мистер Литлуит нам это скажет.
Литлуит. Сию минуту, сэр! - Уин, мой дружок, уйди на часок! А если
мистер Варфоломей Коукс или его дядька - этакий маленький старикашка -
придут за документом, пошли их ко мне.

Миссис Литлуит уходит. Ну, так что вы говорили, господа?
Уинуайф. Как зовут почтенного старца, о котором вы сообщили, - ну,
этого, из Бенбери?
Литлуит. Ребби Бизи, сэр; он больше чем старец, он пророк, сэр.
Куорлос. О, я его знаю. Он ведь, кажется, булочник?
Литлуит. Да, был булочником, но теперь у него появились видения и
откровения, и он оставил свое прежнее ремесло.
Куорлос. Да, помню, помню. Он уверяет, будто сделал это из-за угрызений
совести: ведь его булочки пирожные служили угощением на свадьбах, на майских
праздниках, когда танцуют моррис, * словом, на всяких мирских сборищах и
увеселениях. Его подлинно христианское имя - Ревнитель.
Литлуит. Да, сэр, именно так - Ревнитель.
Уинуайф. Как! Да разве есть такое имя?
Литлуит. О, у них у всех такие имена, сэр! Он был за мою Уин
"поручителем" - ведь слова "крестный отец" они не признают - и назвал ее
"Винуискупающая". А вы, вероятно, полагали, что ее полное имя Уинфред, не
правда ли?
Уинуайф. Да, признаться, я так думал,
Литлуит. Он счел бы себя окаянным нечестивцем, если бы дал ей такое
имя.
Куорлос. Ну конечно: у одной леди в иссиня-белом туго накрахмаленном
чепце было такое же имя. О, это лицемерный гад! Я его хорошо знаю. У него
вся вера на роже, а не в сердце; он постоянно возмущается, призывает к
исправлению нравов и порицает тщеславие. Это просто полоумный, который
разыгрывает из себя избранника божьего. Хорошие дела за ним водятся. Он
довел до разорения одного лавочника здесь, в Ньюгейте: тот доверил ему все
свои средства и стал таким же очумелым, утверждает, что всегда пребывает в
состоянии младенческой невинности. Древних он осмеивает, наук не признает;
единственный его догмат - "откровение". Если с годами он и набрался
кое-какого разума, то это сводится на нет его врожденным невежеством. Лучше
с ним не связывайтесь: это нахальнейший и отвратительнейший субъект, уверяю
вас!

Входит миссис Литлуит и Уосп.

А это кто такой?
Уосп. Извините меня, джентльмены! Мое вам почтение! Пошли вам бог
доброго утра! Мистер Литлуйт, дельце у меня к вам; это самое свидетельство
готово?
Литлуит. Готово, конечно! Вот оно, мистер Хемфри.
Уосп. Вот это хорошо. Только не беспокойтесь разворачивать и читать
его: это напрасный труд. Я ведь человек неученый и толку в писании не
понимаю, ей-богу! Так что сложите его и дайте мне. Я верю вам на слово.
Сколько вам за это следует?
Литлуит. Мы об этом после поговорим, мистер Хемфри.
Уосп. Ну нет уж: теперь или никогда, любезнейший стряпчий. Откладывать
не в моих правилах.
Литлуит. Дорогая моя Уин, скажи Соломону, чтобы он принес мне маленькую
черную шкатулку из кабинета.
Уосп. И поскорее, сударыня, уж я прошу вас! Я ведь занят по горло!

Миссис Литлуит уходит.

Так скажите, сколько вам за это следует, уважаемый мистер Литлуит?
Литлуит. Да ведь вы же знаете цену, мистер Нампс.
Уосп. Это я-то знаю? Ничего я не знаю! Что вы это такое говорите? Я
сейчас спешу, сэр, и ничего не знаю и знать не хочу. Конечно, если
рассудить, так выходит, что я кое-что знаю не хуже других. Словом, вот вам
марка * за работу и восемь пенсов за шкатулку; кабы я принес свою, я бы
сэкономил на этом деле два пенса. Ну ладно уж. Вот вам все четырнадцать
шиллингов. Но, боже милосердный, как долго нет вашей женушки! Что ж это ваш
клерк Соломон, мистер стряпчий, прости мне господи? Уж не грешным, ли делом
он там...
Литлуит. Славно сказано, ей-богу! Не беспокойтесь, Соломон всему время
знает.
Уосп. Фу ты, батюшки! Нет, уж, с вашего разрешения, мне такие штуки не
по душе: это что-то мерзопакостное, грязное и поганое, уж простите меня.
(Отходит в сторону.)
Уинуайф. Вы слышите? Что это он так расшумелся, а? Джон Литлуит! Что
он, собственно, из себя представляет?
Куорлос. Какой-нибудь мастер по части кошельков на ярмарке.
Литлуит. Не впадайте в ошибку, мистер Куорлос! Смею вас уверить, этот
человек заменяет своему хозяину обе руки.
Куорлос. Ну да! Чтобы натягивать чулки и сапоги по утрам.
Литлуит. Сэр, если вы хотите подразнить его, то дразните осторожно, с
оглядкой; как только он сообразит, что над ним насмехаются, он тотчас же
набросится на вас. Это ужасно строптивый старикан! Недаром ведь его прозвали
осой.
Куорлос. Прелестное насекомое. Я о нем очень высокого мнения.
Уосп. Дюжина болячек на ваш треклятый ящик! И на того, кто его
сколотил, и на того; кто его купил, и на ту, что за ним пошла, и на все ваши
уловки, каверзы и дела! Посмотрите-ка, сэр!
Литлуит. А что, добрейший мистер Оса?
Уосп. Если уж я оса, то вы шершень. Растуды вас! Придержите язык. Вы
думаете, я не знаю, кто вы такой? Отец ваш был аптекарем и продавал
клистирные трубки, обжуливая покупателей. Я уж знаю. Ах, растуды ее! Вот она
идет наконец, женушка-то ваша!


Входит миссис Литлуит со шкатулкой.

Ничего! Я ей покажу, хотя она и хороша с этой своей бархатной драченой на
голове.
Литлуит. Да будьте же вежливы, мистер Нампс!
Уосп. Ну, а если я не желаю быть вежливым, что тогда? Кто меня заставит
быть вежливым? Уж не вы ли?
Литлуит. Ну, вот наконец шкатулка.
Уосп. Еще раз повторяю: дюжина болячек на вашу проклятую шкатулку!
Пусть ваша женушка в нее мочится, когда ей захочется! Сэр, я хотел бы, чтобы
вы меня поняли и эти джентльмены тоже, с вашего позволения.
Уинуайф. Мы рады вас слушать, сэр!
Уосп. Я имею человека на попечении, джентльмены!
Литлуит. Они прекрасно понимают это, сэр.
Уосп. Простите меня, сэр, но тут уж ни они, ни вы понять меня не в
силах. Вы - осел. Моему молодому хозяину сейчас уже пора остепениться и
жениться; и все заботы о нем теперь легли на меня. Учителя у него все были
дураки: только и делали, что слонялись вместе с ним по всей округе,
выпрашивая у его арендаторов разные угощения, и почти вконец его испортили.
Он ничему не научился. Только и умеет, что распевать "Трам-там-там" да
"Мегги-Мегги" и прочие глупости. Я не решаюсь оставлять его одного из
опасения, что он наберется всяких дрянных песенок и будет их потом повторять
за ужином, а то и во время молитвы. Стоит ему только завидеть на улице
какого-нибудь возчика, если только меня около него на тот час не будет, так
уж его не оттащить: все переймет, особенно песенки, и всю ночь будет их
насвистывать, даже во сне. Голова у него набита всяким вздором. Я принужден
был на то время, что отлучился, оставить его на попечении порядочной
женщины. Она жена мирового судьи и дворянка, и вдобавок еще приходится ему
сестрой! Но мало ли что может случиться с юношей, оставленным на попечении
женщины! Джентльмены, вы его не знаете. Вы его даже представить себе не
можете: ему всего только девятнадцать лет, а он уже на голову выше любого из
вас, благослови его бог.
Куорлос. Должно быть, красивый парень!
Уинуайф. Ну, положим! Он, вероятно, приукрасил своего хозяина.
Куорлос. Полно толковать об этом: ведь и вопрос-то весь гроша ломаного
не стоит.
Уосп. Нет, вы послушайте, джентльмены...
Литлуит. А не хотите ли вы выпить, мистер Уосп?
Уосп. Да как вам сказать... Я ведь не так уж много разговаривал, чтобы
у меня в горле пересохло. Или вам мои слова не по вкусу? Хотите меня
выпроводить?
Литлуит. Нет, зачем же! Но вы ведь сами только что говорили, что
торопитесь, мистер Нампс!
Уосп. А хотя бы и так! Тороплюсь, но пока остаюсь. Потолкуйте со своей
супругой, вашей Уин: у нее ума так же мало, как и у ее мужа. А мне нужно
поговорить с другими.
Литлуит. Что ж, она моя законная супруга, и ума у нее не меньше, чем у
меня. Что из того?
Уосп. Правду вам сказать, джентльмены, мы с моим хозяином пробыли в
городе только полтора дня. А вчера вечером мы совершили прогулку по городу,
чтобы показать Лондон его невесте, мисс Грейс. Но пусть уж меня лучше
утопят, как старую кошку, в родном пруду, чем пережить еще один такой день!
Вы представьте себе: он только и делал, что останавливался перед каждой
лавчонкой и читал вслух каждую вывеску. А уж если где увидит попугая или
мартышку - оттуда его не выманишь! Там уж он прирос, и вокруг него целая
толпа зевак. Я думал, что он с ума сойдет, когда он увидел в Баклерсбери *
черномазого мальчишку, торгующего дряным табаком.
Литлуит. Это вы правду сказали, мистер Нампс: есть там такой мальчишка.
Уосп. Есть или нет, это вас не касается.
Куорлос. Посмотрите-ка, пожалуйста! Он нашему Джону слова сказать не
дает.

Входят Коукс, миссис Оверду и Грейс.

Коукс. А, Нампс! Так ты здесь, Нампс! Вот я и пришел, Нампс, и мисс
Грейс тоже. Ну, пожалуйста, не сердись и не хмурься, Нампс. Вот я, вот моя
сестра! Мы все тут! Я же ведь не пришел один!
Уосп. Ну что из того, вы ли пришли с нею или она с вами?
Коукс. Мы пришли за тобою, Нампс. Мы тебя искали.
Уосп. Искали меня! Почему же это вам всем вздумалось меня искать?
Может, вы подумали, что я заблудился или убежал с вашими четырнадцатью
шиллингами? Или потратил их на ярмарочные безделушки? Удивительное дело! Они
меня искали!
Миссис Оверду. Ах, добрейший мистер Нампс! Ну, пусть он невоздержан,
зато вы проявите снисхождение, как говорит мой супруг, мистер Оверду:
проявите снисхождение во имя сохранения мира!
Уосп. А ну-ка, подайтесь отсюда, добрейшая супруга господина судьи.
Подумаешь, разоделась на французский манер! Плевать мне на ваши заморские
замашки, с вашего позволения! Вы с чего это приводите мне словечки вашего
Адама? Думаете, что вы еще у власти, миссис Оверду, когда я здесь налицо?
Ничего подобного! Будьте уверены: власть ваша кончена, когда я тут!
Миссис Оверду. Охотно подчиняюсь вам, сэр, и признаю вашу власть. Да и
ему бы следовало сделать то же самое, но, видите ли, для этого нужно, чтобы
и вы управляли своими страстями.
Уосп. В самом деле? Боже ты мой! До чего вы навострились после того как
побывали в Бедламе! Может, там поэт, господин Уэтстон,* так отточил вас, а?
Миссис Оверду. Ну, знаете! Если вы не умеете держать себя пристойно,
так я-то умею.
Уосп. Ну и распрекрасно.
Коукс. Это и есть брачное свидетельство, Нампс? Ради всего святого,
дай-ка мне поглядеть. Я никогда не видел еще брачного свидетельства.
Уосп. Не видели? Ну так и не увидите.
Коукс. Милый Нампс! Ну, если ты меня любишь...
Уосп. Сэр, я люблю вас, но я не люблю, когда вы дурачитесь.
Успокойтесь, пожалуйста, ничего в этом документе нет, кроме пустых и
трескучих слов; ну, для чего вам его разглядывать?
Коукс. Я только хочу посмотреть, как он выглядит и каких он размеров. Я
хочу посмотреть! Покажите мне!
Уосп. Не здесь. Не время, сэр.
Коукс. Ну, ладно. Посмотрю дома, а пока посмотрю хоть на шкатулку.
Уосп. На шкатулку, сэр, можете посмотреть, - ему нужно уступать в
мелочах, джентльмены. Это - причуды, болезнь юности; это все у него пройдет,
когда он наберется ума и опыта. Я прошу вас понять меня и извинить его и
заранее благодарю вас.
Куорлос. А ведь этот старикашка хорошая нянька; и, знаете ли, он
толковый!
Миссис Литлуит. Нет, мне больше нравится этот теленок, его молодой
хозяин. Видели ли вы когда-нибудь, чтобы выражение лица так изобличало в
человеке осла?
Куорлос. Изобличало? Да зачем его изобличать? Он сам признается в этом.
Как жаль, что эта милая девушка достанется такому олуху.
Уинуайф. Очень обидно.
Куорлос. Она кажется очень рассудительной и, по-видимому, столь же
скромна, как и миловидна.
Уинуайф. Да, поглядите только, с каким скрытым презрением она следит за
всеми его речами и выходками!
Коукс. Ну, Нампс, теперь у меня новое дело: ярмарка, Нампс; а уж
потом...
Уосп. Господи, спаси и помилуй! Помоги мне и укрепи меня! Ярмарка!
Коукс. Ну, полно, Нампс! Не волнуйся и не сердись. Я настойчив, как
настоящий Варфоломей! Просить тебя уж я ни о чем не стану. Целью моего
путешествия было показать мисс Грейс мою ярмарку. Я называю ярмарку моей,
потому что она Варфоломеевская ярмарка. Мое имя Варфоломей, и ярмарка
Варфоломеевская.
Литлуит. Эта острота придумана мною раньше, джентльмены, еще сегодня
утром, когда я составлял его брачное свидетельство. Ей-богу! Поверьте мне:
тут уж я первый.
Куорлос. Полно, Джон. Боюсь, что твоя претензия на остроумие дорого
тебе обойдется.
Литлуит. Это почему же, сэр?
Куорлос. Ты из-за этого так наглеешь, Джон, и так перехватываешь через
край, что если вовремя не уймешься, ей-богу, эта твоя склонность не доведет
тебя до добра.
Уинуайф. Да, да! Не поддавайся этой страсти, Джон, будь осторожнее.
Остри время от времени, но помни, что остроумие в наш век - вещь опасная. Не
усердствуй особенно.
Литлуит. Вы так думаете, джентльмены? Что ж, я это учту на будущее.
Миссис Литлуит. Да уж, пожалуйста, Джон.
Коукс. Ах, какая милочка эта миссис Литлуит! Вот бы мне на ней
жениться!
Грейс (в сторону). Женись на ком хочешь, только бы мне избежать нашей
свадьбы!
Коукс. Нампс, я посмотрю на ярмарку. Нампс, это уже решено; не
огорчайся из-за этого, пожалуйста.
Уосп. Смотрите, сэр, смотрите, пожалуйста, смотрите. Кто вам мешает?
Почему вы сразу же не отправились туда? Идите.
Коукс. Ярмарка, Нампс, ярмарка!
Уосп. По мне, уж пусть бы лучше вся эта ярмарка со своим шумом и гамом
была у вас в брюхе, чем в мозгу! Если бы теперь побродить в вашей голове,
то, наверно, можно было бы найти зрелище позанятнее, чем на ярмарке, и
славно поразвлечься. Там, в голове у вас, всюду развешаны ракушки, камушки,
соломинки, а местами попадаются и цыплячьи перья и паутина.
Куорлос. Да он, вообще говоря, и сам-то, пожалуй, приспособлен для
ловли мух: посмотри-ка на его паучьи ноги.
Уинуайф. А его слуга Нампс годится для того, чтобы сгонять мух. Славная
парочка!
Уосп. Храни вас господь; сэр, вот тут шкатулка с вашим сокровищем.
Забавляйтесь, сколько душе угодно, и да послужит это вам на пользу.
(Передает Коуксу шкатулку.)
Коукс. Не сердись, Нампс, ведь я же твой друг, а ты такой
несговорчивый!
Куорлос. А ну-ка, Нампс. (Дергает Уоспа за рукав.}
Уосп. Словом, джентльмены, вы все свидетели: что бы ни случилось, моей
вины в этом нет.
Миссис Оверду. Уж вы его все-таки, голубчик, удержите, не отпускайте,
не позволяйте ему далеко уходить.
Коукс. А кто это сумеет меня удержать? Да я откажусь от его услуг
скорее, чем от удовольствия побывать на ярмарке.
Уосп. Вы, джентльмены, не знаете, какие неприятности все это может
навлечь. И сколько хлопот у меня с ним бывает, когда он в таком настроении!
Ведь вот, если он попадет на ярмарку, он будет покупать все решительно, даже
живых младенцев, пеленки и прочее. Если бы он мог как-нибудь отвинчивать
собственные руки и ноги, он бы их тоже промотал. Помоги мне только бог
увести его с ярмарки целым и невредимым! Он ведь, знаете, такой любитель
фруктов, что просто ворует их с лотков. Вы не поверите, каких хлопот мне
стоило уладить дело с одной торговкой, у которой он этак вот груши хапнул!
Это невыносимо, джентльмены!
Уинуайф. Но вы не должны бросать его на произвол судьбы, Нампс.
Уосп. Ну да! Он отлично знает, что я его не оставлю, потому он и
куражится. Ну, сэр, идете вы или нет? Если уж у вас такой зуд в ногах, так
идите на ярмарку. Чего вы стоите? Я вам не помеха. Идите же, идите, сэр.
Почему же вы не идете?
Коукс. Ах, Нампс, я тебя, кажется, вывел из себя? Идемте, мисс Грейс!
Идемте, сестрица! Я решителен, как Варфоломей, ей-богу!
Грейс. По правде говоря, меня ярмарка вовсе не прельщает, и особенного
желания видеть ее я не имею. Вообще приличные и порядочные люди туда не
ходят.
Коукс. Ах, господи! Извините меня, мисс Грейс, порядочности у нас
достаточно, а что до приличий - предоставьте это дело Нампсу: он все
устроит.
Куорлос. Ишь, мошенник! Он даже и понять ее слов толком не в состоянии!
Уинуайф. И еще собирается жениться на ней! Нет, на сегодня я отложу
свою охоту за вдовой и отправлюсь на ярмарку. В жаркую погоду мошки и
бабочки неизменно вселяют в нас желание заняться их ловлей.
Куорлос. Всякий, у кого есть хоть крупица здравого смысла, рассудил бы
так же. До свиданья, Джон!

Куорлос и Уинуайф уходят.

Литлуит. Уин! Оказывается, очень модно посещать ярмарку. Мы с тобой
тоже должны побывать на ярмарке, Уин. У меня есть кое-какие дела на ярмарке,
Уин. Я, видишь ли, сочинил пьеску для кукольного театра, и эту пьеску моего
сочинения тебе бы надо посмотреть, Уин.
Миссис Литлуит. Я охотно пошла бы с тобой, Джон, но матушка моя ни за
что не согласится на такое нечестивое предложение, как она выражается.
Литлуит. Ну, мы придумаем какую-нибудь хитрость, ловкую этакую
хитрость; только ты немножко помоги мне, ну, ну, миленькая! Пожалуйста!..
Вот я уже придумал, Уин, ей-богу, придумал, и очень тонко придумал. Вот
послушай: Уин мечтает о свинине, моя прелестная Уин хочет поесть свинины на
ярмарке, именно на ярмарке, а не в какой-то там закусочной! А твоя матушка,
Уин, сделает все, чтобы удовлетворить твое желание, ты это знаешь. Ну,
начинай сразу, миленькая Уин. Притворись больной, а я пойду и скажу ей.
Распусти шнуровку и притворяйся получше, моя прелестная Уин.
Миссис Литлуит. Ну уж нет, я из-за этого не стану неряхой. Я смогу
отлично притворяться и не распуская шнуровки.
Литлуит. Ты права: ведь ты выросла в такой семье и приучена к этому.
Матушка наша уж такая лицемерка, всех превзошла в притворстве, - и вот уже
семь лет обучает нас этому искусству, как настоящих дворян.
Миссис Литлуит. Не осуждай ее, Джон, она недаром считается мудрой
вдовой и почитается сестрой псалмопевцев.* И меня не осуждай: я от матушки
кое-что унаследовала, вот увидишь! Зови ее. (Притворяется, что ей дурно.)
Зови ее! Ах, ах!

Литлуит уходит.

Ах! Ах! Ах!

Входят Литлуит и вдова Пюркрафт.

Вдова Пюркрафт. Пресветлое пламя добродетели да отгонит всякое зло от
дома нашего! В чем дело, дитя мое, что с тобой? Милое дитя мое, ответь мне.
Миссис Литлуит. Мне плохо...
Вдова Пюркрафт. Посмотри на меня, милая дочь моя, вспомни, что имя твое
- Винуискупающая. И не позволяй врагу рода человеческого входить во врата
твоего разума. Вспомни, что ты воспитана в чистоте. Какой это язычник
впервые упомянул в твоем присутствии скверную тварь свинью, дитя мое?
Миссис Литлуит. Ах! Ах!
Литлуит. Только не я, матушка, клянусь честью. Она уже часа три как
томится и только недавно призналась, чего ей нужно. Кто внушил тебе эту
мысль, Уин?
Миссис Литлуит. Нечестивое черное существо с бородой, Джон.
Вдова Пюркрафт. Противься ему, Винуискупающая, это совратитель,
презренный совратитель! Это сразу видно по одному слову "свинья". Укрепи дух
свой против его нападений, ибо он стремится поработить и плоть и кровь твою.
Молись и старайся противиться плотским желаниям, милое дитя мое! Любимое
дитя мое, молись!
Литлуит. Милая матушка, я попросил бы вас позволить ей вдоволь поесть
свинины. Не пугайте свое собственное дитя, а быть может, и мое дитя,
рассказами о совратителе. Как ты себя чувствуешь, Уин? Тебе плохо?
Миссис Литлуит. О да! Очень плохо, Джон! Очень, очень плохо! Ах! Ах!
Вдова Пюркрафт. Что же нам делать? Позовем ревностного брата нашего
Бизи и попросим его благочестивой помощи в борьбе с врагом рода
человеческого.

Литлуит уходит.

Дитя мое! Милое дитя мое, успокойся! Ты поешь свинины, дорогое дитя мое.
Миссис Литлуит. Да, да! И на ярмарке, матушка!
Вдова Пюркрафт. Поешь и на ярмарке, если только можно будет найти этому
какое-нибудь оправдание!

Входит Литлуит.

Ну где же наш брат Бизи! Придет ли он сюда? Ободрись, дитя мое!
Литлуит. Сейчас придет, матушка! Он только оботрет бороду. Я застал его
уплетающим индейку. В левой руке он держал огромную белую булку, а в правой
- стакан с мальвазией.
Вдова Пюркрафт. Не клевещи на братьев, нечестивец!
Литлуит. А вот и он сам идет, матушка.

Входит ребби Бизи.

Вдова Пюркрафт. Ах, брат Бизи! Мы взываем к вашей помощи! Умудрите и
укрепите нас: дочь моя, по имени Винуискупающая, обуреваема естественным
недугом женщины, именуемым желанием поесть свинины.
Литлуит. Да, сэр, и притом варфоломеевской свинины, на ярмарке.
Вдова Пюркрафт. И вот я прошу вас, мудрейший в вере наставник щш,
разъяснить нам, могут ли вдова, участвующая в святой общине, и дочь этой
вдовы совершить такое, не сея соблазна среди малых сих?
Ребби Бизи. Воистину, недуг желания есть недуг, и плотский недуг; и
таковым является аппетит, свойственный женщинам. Но поскольку это плотский
недуг и поскольку он свойствен, он естествен, очень естествен. Теперь
рассудим далее: свинина есть мясо, а мясо питательно и может возбуждать
желание быть съеденным. Мясо может быть съеденным, даже великолепно
съеденным. Но есть мясо на ярмарке, и притом мясо, именуемое
"варфоломеевская свинья", не подобает, ибо самое название "варфоломеевская
свинья" уже являет собою некий вид идолопоклонства, а ярмарка - это капище
языческое. Так я понимаю, и так, безусловно, оно и есть: капище языческое!
Литлуит. Да, но в случае особенных обстоятельств местом можно было бы
пренебречь, мистер Бизи! Я все же надеюсь...
Вдова Пюркрафт. Добрый, добрый брат наш! Ревнитель! Поразмыслите, как
бы все-таки сделать это дозволенным.
Литлуит. Да, да, сэр, и поскорее, пожалуйста. Это неотложно: вы видите,
в какой страшной опасности моя женушка, сэр.
Вдова Пюркрафт. Я нежно люблю свою дочь и не хочу, чтобы у нее был
выкидыш или чтобы первый плод ее пострадал от какой-то простой случайности.
Ребби Бизи. Точно. Рассудить можно и иначе. Но это требует размышлений,
ибо это может ввести в соблазн малых сих, ибо это опасно и нечисто. Но на
все опасное и нечистое можно набросить покров, сделать его как бы
незаметным. Итак, примем, что свинину можно есть на ярмарке, в лавочке или
даже в палатках нечестивцев. Место действительно не имеет значения, во
всяком случае, не имеет большого значения: ведь можем же мы оставаться
верующими среди язычников. Но только вкушать свинину надлежит со скромностью
и смирением, а не с плотоядной жадностью и прожорливостью, ибо грех и
опасность заключаются только в этом. Ибо ежели дочь твоя пойдет на ярмарку
любоваться этим скопищем, восторгаться нечестивыми нарядами, тешить
суетность очей своих и услаждать похоть желудка, - сие будет дурно,
непристойно, ужасно и зело греховно.
Литлуит. Ну вот, я так и знал! Я ведь говорил то же самое. Не падай
духом, Уин, мы наберемся смирения, отыщем самую скромную лавочку на ярмарке,
- за это уж я ручаюсь, - и съедим все, что там окажется.
Вдова Пюркрафт. Да, да! И я сама пойду с вами, дитя мое, и брат наш
Ревнитель тоже пойдет с нами, дабы совесть наша была совсем спокойна.
Миссис Литлуит. Ах! Ах!
Литлуит. Да, и Соломон пойдет с нами, Уин. Чем больше людей, тем
веселей. (В сторону, к миссис Литлуит.) А ребби Бизи мы оставим где-нибудь в
лавочке. Соломон! Мой плащ!
Соломон. Вот он, сэр.
Ребби Бизи. Во поощрение малых сих я тоже пойду с вами и буду есть. Я
буду много есть и проповедовать. Ведь, как пораздумаешь, из этого можно
извлечь большую пользу: поедая свиное мясо, мы тем самым утверждаем свою
святую ненависть и отвращение к иудейству, которым заражены многие братья
наши. Посему я буду есть. Да, буду без устали есть!
Литлуит. Прекрасно! Ей-богу, прекрасно! Я тоже буду есть до отвала, ибо
не хочу, чтобы меня приняли за иудея: мне это кичливое племя не по душе. И,
кажется, мой сынишка пойдет в меня. Видите, он просит свинины уже в утробе
матери!
Ребби Бизи. Очень возможно, весьма возможно, зело возможно!

Уходят.

АКТ ВТОРОЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Ярмарка. Ряд лавок, палаток, прилавков. Ленторн Лезерхед, Джоан Треш и
другие сидят около своих товаров. Входит судья Оверду, переодетый.

Оверду. Итак, во имя короля, правосудия и общего блага! Адам Оверду! Ты
должен пренебречь мнением всего мира, если тебе нужно это обличье и вся эта
выдумка; ибо, клянусь, ты поступил правильно. Хотел бы я теперь встретить
этого Линкея с орлиным глазом, этого зоркого эпидаврского змея, как его
называет мой Квинт Гораций.* Хотел бы я посмотреть, сумеет ли он угадать,
что под этим обличаем скрывается старший мировой судья. Они, пожалуй, много
раз видали дураков в одежде судьи, но никогда еще до сего времени не видали
судьи в одежде дурака. Но именно так должны поступать мы, пекущиеся об общем
благе, и так именно поступали мудрые государственные мужи во все времена.
Так из лжи рождается истина, - нужно только найти правильный путь. Никогда я
не попрекну уважаемого человека, за свою мудрость высоко чтимого
согражданами, ежели он вдруг осенью переоденется носильщиком, или возчиком,
или собачником, а в зимнее время - продавцом огнива и трута. Что будет он
делать во всех этих обличьях? Господи боже мой! Да он будет заходить в
каждый кабак, спускаться в каждый погреб, он все заметит, все измерит, все