Страница:
Леллдорин издал тихий вздох, и Се'Недра была изумлена, увидев, что по лицу молодого человека текут слезы.
Мальчик продолжал играть свою берущую за душу мелодию, а его глаза встретились со взглядом Се'Недры. В них сверкнуло какое-то узнавание, но взгляд его не удержался на ней долго.
Принцесса знала, что ее звание и положение смущают обоих крепостных крестьян. Она уверилась, что с ними все в порядке, что обещание, которое она им дала, выполняется, а это было все, что имело значение.
Когда Се'Недра, Леллдорин и Торазин шли к лагерю сендаров, они вдруг услышали за одной из палаток голоса.
– Я сложу это там, где захочу, – воинственно говорил кто-то.
– Но ты же перегородил улицу, – отвечал другой.
– Улицу! – фыркнул первый. – О чем ты говоришь? Это же не город, здесь нет никаких улиц.
– Друг, – терпеливо объяснял второй, – нам приходится именно здесь проезжать на своих повозках к складу. А теперь, пожалуйста, убери свое снаряжение, чтобы я смог проехать. Мне еще предстоит сегодня очень много дел.
– Я не собираюсь подчиняться приказам сендарского возницы, который нашел легкий способ улизнуть от сражений. Я же солдат.
– В самом деле? – сухо ответил сендар. – И во многих сражениях ты участвовал?
– Я буду сражаться, когда придет время.
– Это может случиться быстрее, чем ты думаешь, если не уберешь с моего пути свой скарб. Мне придется слезть с повозки, чтобы самому убрать его, а это может меня разозлить.
– Я уже похолодел от страха, – насмешливо сказал солдат.
– Так уберешь ты или нет?
– Нет.
– Я пытался предостеречь тебя, дружище, – сказал возница примирительным тоном.
– Если дотронешься до моих вещей, я проломлю тебе башку.
– Как бы не так!
Послышались звуки потасовки и нескольких тяжелых ударов.
– А теперь подымайся и убери свой скарб, как я тебе говорил, – сказал возница. – Я не могу стоять здесь целый день и спорить с тобой.
– Ты ударил меня, когда я не ожидал, – пожаловался солдат.
– Может, ты хочешь попробовать еще раз?
– Ну хорошо, не волнуйся, я уберу.
– Рад, что мы поняли друг друга.
– Часто ли случается такое? – тихо спросила Се'Недра.
Торазин, ухмыляясь, кивнул:
– Некоторые из ваших солдат хотят похвастаться своей силой, ваше величество, а у сендарских возчиков обычно нет времени, чтобы увещевать их. Кулачные бои и уличные драки в крови у этих парней, и поэтому подобные перебранки с солдатами почти всегда кончаются одним и тем же. Это на самом деле очень педагогично.
– Ох уж эти мужчины! – сказала Се'Недра.
В сендарском лагере они встретили Дерника. С ним была пара молодых людей, разительно непохожих друг на друга.
– Это старые друзья, – сказал Дерник, представляя их. – Только что прибыли на баржах с провиантом. Думаю, вы встречались с Рандоригом, принцесса. Он жил на ферме Фолдора, когда мы заезжали туда прошлой зимой.
Се'Недра действительно помнила Рандорига. Высокий, неповоротливый молодой человек, вспомнила она, тот, кто собирался жениться на детской любви Гариона, Забретт. Се'Недра дружески приветствовала его и мягко напомнила, что они встречались раньше. Арендийское происхождение Рандорига способствовало тому, что соображал он довольно медленно. Его товарищ являл собой полную противоположность высокому аренду. Дерник представил его как Доруна, еще одного друга детства Гариона. Дорун был маленьким, жилистым молодым человеком с выдающимся вперед кадыком и слегка навыкате глазами. После нескольких минут смущения язык у него начал работать с такой скоростью, что понять все слова было трудно. Мысли Доруна перескакивали с одного на другое, а рот без умолку раскрывался, пытаясь поспеть за ними.
– Тяжеловато было взбираться в горы по эдакой крутой дороге, ваша милость, – ответил Дорун на вопрос принцессы об их пути из Сендарии. – Невольно приходит мысль, что, когда толнедрийцы строили там большую дорогу, им бы стоило выбирать более горизонтальные участки, но, по-видимому, их больше прельщает двигаться по прямой, только это не всегда наиболее легкий путь. Интересно, почему они такие? – Казалось, Дорун совершенно не принял в расчет, что сама Се'Недра была толнедрийкой.
– Вы прибыли по Великому Северному пути? – спросила она.
– Да, пока не попали в город, называемый Стронгхолд. Но это было уже после того, как мы выбрались из гор, где на нас напали мерги. Вы никогда не видели такой битвы.
– Мерги? – резко спросила Се'Недра, пытаясь направить в нужное русло его скачущие мысли. Дорун энергично кивнул.
– Человек, который вел караван, – здоровенный парень из Мергоса, или, как мне кажется, он сказал, что не из Мергоса, а откуда? А может быть, это был Камаар? Почему-то я их всегда путаю. Так о чем это я, бишь, говорил?
– О мергах, – пришел ему на помощь Дерник.
– О да. Как бы то ни было, этот парень говорил, что до войны в Сендарии мергов хватало. Они притворялись купцами, но никакими купцами они не были – это были шпионы. Когда началась война, все они скрылись в горах, а теперь выходят из лесов и пытаются нападать из засады на наши караваны с провиантом, но мы были готовы к этому, не так ли, Рандориг? Рандориг ударил одного из мергов, когда тот скакал за нашей повозкой, здоровенной дубиной и сшиб его с лошади. Трах! Вроде этого! Начисто сбил его с лошади. Держу пари, тот был удивлен: – Дорун засмеялся коротким смешком, а затем его язык снова заработал, перескакивая с одного на другое, когда он описывал их путешествие из Сендарии.
Принцесса Се'Недра была необычайно тронута встречей с двумя старыми друзьями Гариона. Более того, она почувствовала огромное бремя ответственности, осознав, что ее предприятие затронуло жизнь почти каждого человека на Западе. Мужья оставили своих жен, дети – отцов, и простые люди, которые никогда не бывали дальше ближайшей деревни, отправились за тысячу лиг и даже больше, чтобы вести войну, смысла которой они, вероятно, даже еще не начали понимать.
На следующее утро военачальники проехали несколько оставшихся лиг до основной базы, расположенной на утесе. Когда они закончили подъем, Се'Недра резко остановила Красавца и раскрыла от удивления рот, впервые увидев восточные утесы. Это было невероятно! Огромный черный утес вздымался наподобие громадной каменной волны, застывшей и навсегда отметившей границу между Востоком и Западом. Утес этот возвышался как каменный символ противостояния двух миров – противостояния, которое нельзя было уничтожить, так же как нельзя было сровнять с землей эту чудовищную скалу.
Когда они подъехали ближе, Се'Недра обратила внимание на весьма кипучую деятельность как у основания утеса, так и на его верхней кромке. Огромные тросы нависали над головами, а у подножия утеса Се'Недра увидела вороты сложной конструкции.
– Зачем нужны эти вороты внизу? – с подозрением спросил король Энхег.
– Почем мне знать? – пожал плечами король Родар. – Я же не техник.
– Что же, если ты намерен и дальше так поступать, то я не позволю твоим людям даже притронуться хоть к одному из моих кораблей до тех пор, пока кто-нибудь не расскажет мне, почему вороты установлены здесь внизу, а не наверху.
Король Родар вздохнул и поманил пальцем драснийца, который тщательно смазывал огромный блок ворота.
– Есть у тебя под рукой чертеж этого механизма? – спросил тучный монарх у запачканного маслом рабочего.
Техник кивнул, вытащил из-под туники скатанный лист грязного пергамента и вручил своему королю. Родар взглянул на него и передал Энхегу.
Энхег стал рассматривать сложный рисунок, пытаясь определить, куда ведет та или иная линия и что они вообще означают.
– Я не могу ничего понять, – пожаловался он.
– Я тоже, – ответил Родар. – Но ты хотел узнать, почему вороты находятся здесь внизу, а не там наверху. Чертеж и показывает почему.
– Но я не могу разобраться в нем.
– Это уж не моя вина.
Невдалеке раздались восторженные крики, когда огромный валун, размером с полдома и опутанный множеством веревок, стал величественно подыматься, сопровождаемый громким скрипом и визгом тросов.
– Ты должен признать, Энхег, что это производит впечатление, – сказал Родар. – Особенно если обратишь внимание, что этот валун подымается вон теми восемью лошадьми, но, конечно, с помощью противовеса. – Он указал на другой валун, который так же величественно опускался с вершины утеса.
Энхег покосился на эти валуны.
– Дерник, – бросил он через плечо, – ты понимаешь, как все это работает?
– Да, король Энхег, – ответил кузнец. – Смотрите, этот противовес уравновешивает...
– Пожалуйста, не объясняй, – сказал Энхег. – Если кто-нибудь, кого я знаю и кому верю, все понимает, то только это и нужно.
В тот же день первое чирекское судно было поднято на вершину утеса. Минуту или две король Энхег наблюдал за этим, а затем вздрогнул и отвернулся.
– Это противоестественно, – проворчал он, обращаясь к Бэйреку.
– Позднее вам придется много раз говорить это, – заметил Бэйрек.
Энхег бросил на кузена сердитый взгляд.
– Я не люблю перемен, Бэйрек. Они меня раздражают.
– Но мир не стоит на месте, Энхег. Перемены происходят каждый день.
– Что совершенно не означает, что мне это должно нравиться, – прорычал король Чирека. – Пойду-ка я в свою палатку, выпью немного.
– Хочешь, чтобы я составил тебе компанию? – предложил Бэйрек.
– Я думал, что ты хочешь стоять и наблюдать, как меняется мир.
– Он будет меняться и без моего присмотра.
– Да, ты прав, – угрюмо сказал Энхег. – Ну хорошо, пойдем. Не хочу я больше смотреть на это.
И они ушли.
Мальчик продолжал играть свою берущую за душу мелодию, а его глаза встретились со взглядом Се'Недры. В них сверкнуло какое-то узнавание, но взгляд его не удержался на ней долго.
Принцесса знала, что ее звание и положение смущают обоих крепостных крестьян. Она уверилась, что с ними все в порядке, что обещание, которое она им дала, выполняется, а это было все, что имело значение.
Когда Се'Недра, Леллдорин и Торазин шли к лагерю сендаров, они вдруг услышали за одной из палаток голоса.
– Я сложу это там, где захочу, – воинственно говорил кто-то.
– Но ты же перегородил улицу, – отвечал другой.
– Улицу! – фыркнул первый. – О чем ты говоришь? Это же не город, здесь нет никаких улиц.
– Друг, – терпеливо объяснял второй, – нам приходится именно здесь проезжать на своих повозках к складу. А теперь, пожалуйста, убери свое снаряжение, чтобы я смог проехать. Мне еще предстоит сегодня очень много дел.
– Я не собираюсь подчиняться приказам сендарского возницы, который нашел легкий способ улизнуть от сражений. Я же солдат.
– В самом деле? – сухо ответил сендар. – И во многих сражениях ты участвовал?
– Я буду сражаться, когда придет время.
– Это может случиться быстрее, чем ты думаешь, если не уберешь с моего пути свой скарб. Мне придется слезть с повозки, чтобы самому убрать его, а это может меня разозлить.
– Я уже похолодел от страха, – насмешливо сказал солдат.
– Так уберешь ты или нет?
– Нет.
– Я пытался предостеречь тебя, дружище, – сказал возница примирительным тоном.
– Если дотронешься до моих вещей, я проломлю тебе башку.
– Как бы не так!
Послышались звуки потасовки и нескольких тяжелых ударов.
– А теперь подымайся и убери свой скарб, как я тебе говорил, – сказал возница. – Я не могу стоять здесь целый день и спорить с тобой.
– Ты ударил меня, когда я не ожидал, – пожаловался солдат.
– Может, ты хочешь попробовать еще раз?
– Ну хорошо, не волнуйся, я уберу.
– Рад, что мы поняли друг друга.
– Часто ли случается такое? – тихо спросила Се'Недра.
Торазин, ухмыляясь, кивнул:
– Некоторые из ваших солдат хотят похвастаться своей силой, ваше величество, а у сендарских возчиков обычно нет времени, чтобы увещевать их. Кулачные бои и уличные драки в крови у этих парней, и поэтому подобные перебранки с солдатами почти всегда кончаются одним и тем же. Это на самом деле очень педагогично.
– Ох уж эти мужчины! – сказала Се'Недра.
В сендарском лагере они встретили Дерника. С ним была пара молодых людей, разительно непохожих друг на друга.
– Это старые друзья, – сказал Дерник, представляя их. – Только что прибыли на баржах с провиантом. Думаю, вы встречались с Рандоригом, принцесса. Он жил на ферме Фолдора, когда мы заезжали туда прошлой зимой.
Се'Недра действительно помнила Рандорига. Высокий, неповоротливый молодой человек, вспомнила она, тот, кто собирался жениться на детской любви Гариона, Забретт. Се'Недра дружески приветствовала его и мягко напомнила, что они встречались раньше. Арендийское происхождение Рандорига способствовало тому, что соображал он довольно медленно. Его товарищ являл собой полную противоположность высокому аренду. Дерник представил его как Доруна, еще одного друга детства Гариона. Дорун был маленьким, жилистым молодым человеком с выдающимся вперед кадыком и слегка навыкате глазами. После нескольких минут смущения язык у него начал работать с такой скоростью, что понять все слова было трудно. Мысли Доруна перескакивали с одного на другое, а рот без умолку раскрывался, пытаясь поспеть за ними.
– Тяжеловато было взбираться в горы по эдакой крутой дороге, ваша милость, – ответил Дорун на вопрос принцессы об их пути из Сендарии. – Невольно приходит мысль, что, когда толнедрийцы строили там большую дорогу, им бы стоило выбирать более горизонтальные участки, но, по-видимому, их больше прельщает двигаться по прямой, только это не всегда наиболее легкий путь. Интересно, почему они такие? – Казалось, Дорун совершенно не принял в расчет, что сама Се'Недра была толнедрийкой.
– Вы прибыли по Великому Северному пути? – спросила она.
– Да, пока не попали в город, называемый Стронгхолд. Но это было уже после того, как мы выбрались из гор, где на нас напали мерги. Вы никогда не видели такой битвы.
– Мерги? – резко спросила Се'Недра, пытаясь направить в нужное русло его скачущие мысли. Дорун энергично кивнул.
– Человек, который вел караван, – здоровенный парень из Мергоса, или, как мне кажется, он сказал, что не из Мергоса, а откуда? А может быть, это был Камаар? Почему-то я их всегда путаю. Так о чем это я, бишь, говорил?
– О мергах, – пришел ему на помощь Дерник.
– О да. Как бы то ни было, этот парень говорил, что до войны в Сендарии мергов хватало. Они притворялись купцами, но никакими купцами они не были – это были шпионы. Когда началась война, все они скрылись в горах, а теперь выходят из лесов и пытаются нападать из засады на наши караваны с провиантом, но мы были готовы к этому, не так ли, Рандориг? Рандориг ударил одного из мергов, когда тот скакал за нашей повозкой, здоровенной дубиной и сшиб его с лошади. Трах! Вроде этого! Начисто сбил его с лошади. Держу пари, тот был удивлен: – Дорун засмеялся коротким смешком, а затем его язык снова заработал, перескакивая с одного на другое, когда он описывал их путешествие из Сендарии.
Принцесса Се'Недра была необычайно тронута встречей с двумя старыми друзьями Гариона. Более того, она почувствовала огромное бремя ответственности, осознав, что ее предприятие затронуло жизнь почти каждого человека на Западе. Мужья оставили своих жен, дети – отцов, и простые люди, которые никогда не бывали дальше ближайшей деревни, отправились за тысячу лиг и даже больше, чтобы вести войну, смысла которой они, вероятно, даже еще не начали понимать.
На следующее утро военачальники проехали несколько оставшихся лиг до основной базы, расположенной на утесе. Когда они закончили подъем, Се'Недра резко остановила Красавца и раскрыла от удивления рот, впервые увидев восточные утесы. Это было невероятно! Огромный черный утес вздымался наподобие громадной каменной волны, застывшей и навсегда отметившей границу между Востоком и Западом. Утес этот возвышался как каменный символ противостояния двух миров – противостояния, которое нельзя было уничтожить, так же как нельзя было сровнять с землей эту чудовищную скалу.
Когда они подъехали ближе, Се'Недра обратила внимание на весьма кипучую деятельность как у основания утеса, так и на его верхней кромке. Огромные тросы нависали над головами, а у подножия утеса Се'Недра увидела вороты сложной конструкции.
– Зачем нужны эти вороты внизу? – с подозрением спросил король Энхег.
– Почем мне знать? – пожал плечами король Родар. – Я же не техник.
– Что же, если ты намерен и дальше так поступать, то я не позволю твоим людям даже притронуться хоть к одному из моих кораблей до тех пор, пока кто-нибудь не расскажет мне, почему вороты установлены здесь внизу, а не наверху.
Король Родар вздохнул и поманил пальцем драснийца, который тщательно смазывал огромный блок ворота.
– Есть у тебя под рукой чертеж этого механизма? – спросил тучный монарх у запачканного маслом рабочего.
Техник кивнул, вытащил из-под туники скатанный лист грязного пергамента и вручил своему королю. Родар взглянул на него и передал Энхегу.
Энхег стал рассматривать сложный рисунок, пытаясь определить, куда ведет та или иная линия и что они вообще означают.
– Я не могу ничего понять, – пожаловался он.
– Я тоже, – ответил Родар. – Но ты хотел узнать, почему вороты находятся здесь внизу, а не там наверху. Чертеж и показывает почему.
– Но я не могу разобраться в нем.
– Это уж не моя вина.
Невдалеке раздались восторженные крики, когда огромный валун, размером с полдома и опутанный множеством веревок, стал величественно подыматься, сопровождаемый громким скрипом и визгом тросов.
– Ты должен признать, Энхег, что это производит впечатление, – сказал Родар. – Особенно если обратишь внимание, что этот валун подымается вон теми восемью лошадьми, но, конечно, с помощью противовеса. – Он указал на другой валун, который так же величественно опускался с вершины утеса.
Энхег покосился на эти валуны.
– Дерник, – бросил он через плечо, – ты понимаешь, как все это работает?
– Да, король Энхег, – ответил кузнец. – Смотрите, этот противовес уравновешивает...
– Пожалуйста, не объясняй, – сказал Энхег. – Если кто-нибудь, кого я знаю и кому верю, все понимает, то только это и нужно.
В тот же день первое чирекское судно было поднято на вершину утеса. Минуту или две король Энхег наблюдал за этим, а затем вздрогнул и отвернулся.
– Это противоестественно, – проворчал он, обращаясь к Бэйреку.
– Позднее вам придется много раз говорить это, – заметил Бэйрек.
Энхег бросил на кузена сердитый взгляд.
– Я не люблю перемен, Бэйрек. Они меня раздражают.
– Но мир не стоит на месте, Энхег. Перемены происходят каждый день.
– Что совершенно не означает, что мне это должно нравиться, – прорычал король Чирека. – Пойду-ка я в свою палатку, выпью немного.
– Хочешь, чтобы я составил тебе компанию? – предложил Бэйрек.
– Я думал, что ты хочешь стоять и наблюдать, как меняется мир.
– Он будет меняться и без моего присмотра.
– Да, ты прав, – угрюмо сказал Энхег. – Ну хорошо, пойдем. Не хочу я больше смотреть на это.
И они ушли.
Глава 11
Мейязерана, королева Арендии, задумавшись, сидела за вышивкой в большой солнечной детской на верхнем этаже дворца в Во Мимбре. Ее маленький сын, наследный принц Арендии, радостно сопел в своей колыбели, играя ниткой ярких бус – подарком, сделанным от имени наследного принца Драснии. Мейязерана никогда не встречалась с королевой Поренн, но материнство роднило ее с маленькой блондинкой, сидевшей на троне в далекой северной стране.
Рядом с королевой расположилась в кресле Нерина, баронесса Во Эбор. Обе они облачились в бархатные одежды, темно-пурпурные – на королеве и светло-голубые – на баронессе; на голове у каждой был столь любимый мимбратским дворянством высокий конический головной убор белого цвета. В дальнем углу детской старик музыкант тихо играл на лютне печальную мелодию.
Баронесса Нерина казалась еще более грустной, чем королева. После отъезда мимбратских рыцарей круги у нее под глазами стали еще больше, а улыбаться она стала реже. Наконец баронесса вздохнула и отложила в сторону вышивку.
– Вздохи не облегчат печаль твоего сердца, Нерина, – мягко сказала королева. – Не думай об опасностях и разлуке, иначе совсем падешь духом.
– Научите меня, как избавиться от тревог, ваше величество, – ответила Нерина, – поскольку я крайне нуждаюсь в таком наставлении. Сердце мое гнетет бремя забот, а мысли мои, как бы я ни пыталась их обуздать, как непослушных детей, все возвращаются к страшной опасности, которой подвергаются мой отсутствующий супруг и наш с ним самый дорогой друг.
– Пусть тебя успокоит мысль, что это бремя разделяют все женщины в Мимбре, Нерина.
Нерина опять вздохнула.
– Другие женщины, чьи чувства целиком посвящены одному любимому человеку, могут тешить себя надеждой, что он вернется невредимым с этой ужасной войны, но я, которая любит двоих, не могу найти оснований для подобных утешений. Я, должно быть, потеряю одного из них, а мысль о потере обоих убивает мою душу.
Спокойное достоинство чувствовалось в том, как открыто Нерина признала и приняла то, что в сердце ее тесно переплелись две любви, которые никак нельзя было разделить. В одно из тех редких мгновений понимания, которые, как яркой вспышкой, озаряют сознание, Мейязерана почувствовала, что причина и суть трагедии, которая сделала Нерину, ее мужа и Мендореллена персонажами печальной легенды, кроется в сердце баронессы. Если бы Нерина могла любить одного больше, чем другого, трагедии пришел бы конец. Но ее любовь к мужу и любовь к сэру Мендореллену как бы находились в равновесии, и Нерина не могла выбрать между ними двумя.
Королева вздохнула. Раздвоенность в сердце Нерины в какой-то степени казалась символом расколотой Арендии, но, хотя нежное сердце страдающей баронессы никогда, может быть, не превратится в одно целое, Мейязерана решила предпринять последнее усилие, чтобы положить конец вражде между Мимбром и Астурией. Для этого она призвала во дворец наиболее влиятельных руководителей восставшего Севера, и ее приглашения были подписаны титулом, которым она редко пользовалась, – герцогиня Астурийская. По ее распоряжению астурийцы сейчас составляли список своих обид, чтобы она их рассмотрела.
Позднее в этот же солнечный день Мейязерана сидела одна на двойном троне Арендии, до боли сознавая пустоту рядом с собой.
Главой и выразителем депутации астурийских дворян был граф Релдиген, высокий худой человек с седыми волосами и бородой, который передвигался опираясь на толстую палку. Релдиген был одет в богатый зеленый дублет и черные чулки. Как у всех других членов депутации, на поясе у него висел меч. И тот факт, что астурийцы предстали перед королевой вооруженными, вызвал во дворце ропот, но Мейязерана отказалась даже слушать настойчивые призывы отобрать у них оружие.
– Милорд Релдиген, – приветствовала королева астурийца, когда тот, хромая, подошел к трону.
– Ваша светлость, – с поклоном отвечал он.
– Ваше величество, – поправил его возмущенный мимбратский придворный.
– Ее светлость призвала нас в качестве герцогини Астурийской, – холодно сообщил придворному Релдиген. – Этот титул вызывает у нас большее уважение, чем другие, хотя он и скромнее.
– Пожалуйста, господа, – твердо сказала королева. – Давайте не будем заниматься склоками. Наша цель сейчас – рассмотреть возможности достижения мира. Умоляю вас, милорд Релдиген, говорить, имея в виду только эту цель. Освободитесь от бремени злобы, которая так ожесточила сердце Астурии. Говорите свободно, милорд, не опасаясь какого-либо возмездия за свои слова. – Она весьма сурово посмотрела на своих советников. – Мы повелеваем, чтобы никто не подвергался брани за то, что он здесь скажет.
Мимбраты сердито смотрели на астурийцев, а астурийцы – на мимбратов.
– Ваша светлость, – начал Релдиген, – наша главная жалоба связана, я думаю, с тем простым фактом, что мимбратские дворяне отказываются признать наши титулы. Действительно, титул – пустой звук, но он накладывает ответственность, в которой нам отказывают. Большинство из нас, кто присутствует здесь, с безразличием относятся к привилегиям своего звания, но мы полны отчаяния от того, что лишены возможности исполнять свои обязанности. Самые талантливые из нас вынуждены проводить жизнь в безделии, и я обращаю внимание, ваша светлость, что это приносит Арендии больший ущерб, чем нам.
– Хорошо сказано, милорд, – пробормотала королева.
– Можно мне ответить, ваше величество? – поинтересовался пожилой седобородый барон Во Серин.
– Конечно, милорд, – ответила Мейязерана. – Пусть все мы будем непринужденны и открыты друг другу.
– Никто не лишал титулов астурийских дворян, – объявил барон. – В течение пяти веков корона ожидала всего лишь присяги на верность, чтобы подтвердить их. Но ни один титул не может быть пожалован или признан до тех пор, пока его обладатель не поклянется в верности короне.
– К сожалению, милорд, – сказал Релдиген, – мы не можем присягать: клятвы наших предков герцогу Астурийскому все еще имеют силу, и мы связаны ими.
– Астурийский герцог, о котором вы говорите, умер пять столетий назад, – напомнил ему старый барон.
– Но его наследники живы, – подчеркнул Релдиген. – Ее светлость является прямым потомком герцога, и наши обязательства верности все еще остаются в силе.
Королева посмотрела сначала на одного, потом на другого.
– Прошу поправить меня, если я понимаю что-нибудь превратно. Неужели то, что здесь сейчас сказано, так важно, что Арендия из-за этого оказалась разделена вот уже пять веков?
Релдиген задумчиво пожевал губами.
– К этому можно было бы добавить еще кое-что, ваша светлость, но данный вопрос составляет самую суть проблемы.
– Пять столетий борьбы и кровопролития из-за простой формальности?
Граф Релдиген задумался. Несколько раз он начинал говорить, но всегда запинался с растерянным видом. И в конце концов рассмеялся.
– Это совсем уж по-арендийски, не так ли? – спросил он, внезапно улыбнувшись.
Старый барон Во Серин бросил на него быстрый взгляд, а потом и сам начал хихикать.
– Умоляю вас, милорд Релдиген, давайте забудем об этом открытии, чтобы мы не стали предметом всеобщего посмешища. Давайте не будем подтверждать мнение о том, что глупость является основной нашей чертой.
– Но почему же абсурдность всего этого не раскрылась раньше? – спросила Мейязерана.
Граф Релдиген с грустью пожал плечами:
– Полагаю, ваша светлость, что это произошло потому, что астурийцы и мимбраты не разговаривают друг с другом. Мы сразу хватаемся за оружие.
– Очень хорошо, – чеканным голосом сказала королева. – Что же нужно, чтобы уладить это досадное недоразумение?
Граф Релдиген посмотрел на барона.
– Может быть, официальное воззвание? – предложил он. Старик задумчиво кивнул:
– Ее величество могла бы освободить вас от предыдущей клятвы. Это – не распространенная практика, но прецеденты имеются.
– И тогда все мы поклянемся в верности ей как королеве Арендии?
– По-видимому, это удовлетворит всем требованиям чести и правилам приличия... Да, удовлетворит.
– Но я ведь один и тот же человек, разве не так? – возразила королева.
– Формально – нет, ваше величество, – объяснил барон. – Герцогиня Астурии и королева Арендии – разные титулы. На самом деле вы – две личности в одном теле.
– Это весьма запутанно, господа, – заметила Мейязерана.
– Наверное, поэтому никто и не замечал этого раньше, ваша светлость, – сказал Релдиген. – И вы, и ваш муж имеете по два титула, следовательно, формально каждый представляет две личности. – Он улыбнулся: – Я удивлен, что на троне оказалось место для стольких людей. – Затем лицо графа вновь стало серьезным. – Разногласия между Мимбром и Астурией укоренились столь глубоко, что понадобятся поколения, чтобы их разрешить.
– И вы также поклянетесь в верности моему мужу? – спросила королева.
– Как королю Арендии – да, но как герцогу Мимбратскому – никогда.
– Ну что ж, начнем, милорд. Давайте посмотрим, какую составить прокламацию. Давайте с помощью чернил и пергамента перевяжем самую кровоточащую рану нашей бедной Арендии.
– Хорошо сказано, ваша светлость! – сказал с восхищением граф Релдиген.
Совет, который в конечном счете помог решить эту проблему, пришел с неожиданной стороны. Бывший домашний учитель по имени Джиберс – человек, который прошлым летом едва избежал тюрьмы или даже кое-чего похуже, – робко выдвинул свое предложение. Доктор Джиберс теперь все делал с робостью. Столкнувшись с почти открытым неудовольствием императора, он навсегда излечился от напыщенного самодовольства, которым ранее отличался. Некоторые из его знакомых с удивлением обнаружили, что теперь им даже нравится этот худой лысеющий человек.
Доктор Джиберс заметил, что, если бы император смог только увидеть вещи предметно, возможно, он их и понял бы. Как и другие хорошие идеи, которые время от времени возникали в Толнедре, эта тут же была принята к исполнению. Императорский сад был превращен в точную уменьшенную копию пограничной области восточной Олгарии и находящихся напротив районов Мишарак-ас-Талла. Чтобы нагляднее показать масштабность территории, из олова отлили несколько человеческих фигур высотой в дюйм, чтобы помочь императору наглядно представить себе происходящее.
Император сейчас же объявил, что для того, чтобы иметь представление о массах вовлеченных в дело людей, он хотел бы видеть больше оловянных фигурок, и так в Тол Хонете возникло новое производство. За одну ночь олово стало редким металлом.
Чтобы лучше обозревать поле боя, каждое утро император взбирался на тридцатифутовую вышку, которая в большой спешке была специально воздвигнута для этой цели. Оттуда с помощью горластого сержанта из императорской гвардии император передвигал свои оловянные полки пехоты и кавалерии в точном соответствии с последними сообщениями, поступавшими из Олгарии.
Многие сотрудники генерального штаба вскоре подали в отставку. Это были преимущественно пожилые люди, и для них было трудно каждое утро карабкаться на вышку вслед за своим императором. Все они в разное время пытались объяснить этому маленькому человечку с крючковатым носом, что они могли бы все это видеть и с земли, но Рэн Борун не хотел и слышать об этом.
– Морин, он хочет нашей смерти! – жаловался один тучный генерал камергеру императора. – Я бы лучше отправился на войну, чем по четыре раза на день взбираться по этой лестнице.
– Передвиньте драснийских копьеносцев на четыре шага влево! – приказал с вышки сержант, и дюжина человек на земле начали переставлять маленькие оловянные фигурки.
– Все мы должны выполнять то, что император требует от нас, – философски ответил Морин.
– Но я не видел, чтобы вы карабкались по лестнице, – сказал генерал.
– Наш император избрал для меня иное поприще, – весьма самодовольно заметил Морин.
В тот вечер уставший император вздыхал в своей постели.
– Это очень интересно, Морин, – сонно бормотал он, прижимая к груди обитую бархатом шкатулку, в которой были отлитые из чистого золота фигурки Се'Недры, Родара и других руководителей похода. – Но и очень утомительно тоже.
– Да, ваше величество.
– Мне всегда кажется, что я еще многое должен сделать.
– Такова уж сущность власти, ваше величество, – заметил Морин.
Но император уже заснул.
Лорд Морин взял шкатулку из рук императора и осторожно натянул одеяло на плечи спящего.
– Спите, Рэн Борун, – мягко сказал он. – Завтра вы опять сможете поиграть с вашими игрушечными солдатиками.
Они отправились по омытой дождем улице к некоему пользующемуся плохой репутацией заведению, которое часто посещалось чернорабочими; вошли в довольно шумную пивную и пробрались к маленьким клетушкам в задней части дома, где предоставлялись другие удовольствия. В конце вонючего коридора высокая женщина с жестким взглядом, руки которой до самых локтей украшали дешевые безвкусные браслеты, молча показала им на исцарапанную дверь, затем резко повернулась и исчезла через другой вход.
За дверью, которую она указала, находилась грязная комната, всю обстановку которой составляла единственная кровать. На ней лежали два комплекта одежды, пахнувшей дегтем и морской водой, а на полу стояли две высокие пивные кружки с тепловатым элем. Не говоря ни слова, Сэйди и Иссас переоделись. Из-под грязной подушки Иссас вытащил пару париков и две накладные бороды с усами.
– Как они могут это пить? – спросил Сэйди, понюхав одну из кружек и зажимая нос. Иссас пожал плечами:
– У олорнов своеобразные вкусы. Но вам и не нужно это пить, Сэйди. Вылейте содержимое на свою одежду. Драснийские моряки проливают массу эля, когда ищут развлечений на берегу. А как я выгляжу?
Сэйди бросил на него быстрый взгляд.
– Ужасно! – ответил он. – Эти волосы и борода совершенно тебе не идут, Иссас.
Иссас рассмеялся.
– А особенно не к лицу они вам. – Он пожал плечами и тщательно облил элем свою запачканную дегтем тунику. – Полагаю, что мы выглядим достаточно похожими на драснийцев, чтобы сойти за них, и уж точно, пахнем как драснийцы. Привяжите покрепче бороду, и давайте уйдем отсюда, пока не кончился дождь.
– Мы выйдем через черный ход?
Иссас покачал головой:
– Если за нами следят, то черный ход находится под наблюдением. Мы выйдем так, как выходят простые драснийские моряки.
Рядом с королевой расположилась в кресле Нерина, баронесса Во Эбор. Обе они облачились в бархатные одежды, темно-пурпурные – на королеве и светло-голубые – на баронессе; на голове у каждой был столь любимый мимбратским дворянством высокий конический головной убор белого цвета. В дальнем углу детской старик музыкант тихо играл на лютне печальную мелодию.
Баронесса Нерина казалась еще более грустной, чем королева. После отъезда мимбратских рыцарей круги у нее под глазами стали еще больше, а улыбаться она стала реже. Наконец баронесса вздохнула и отложила в сторону вышивку.
– Вздохи не облегчат печаль твоего сердца, Нерина, – мягко сказала королева. – Не думай об опасностях и разлуке, иначе совсем падешь духом.
– Научите меня, как избавиться от тревог, ваше величество, – ответила Нерина, – поскольку я крайне нуждаюсь в таком наставлении. Сердце мое гнетет бремя забот, а мысли мои, как бы я ни пыталась их обуздать, как непослушных детей, все возвращаются к страшной опасности, которой подвергаются мой отсутствующий супруг и наш с ним самый дорогой друг.
– Пусть тебя успокоит мысль, что это бремя разделяют все женщины в Мимбре, Нерина.
Нерина опять вздохнула.
– Другие женщины, чьи чувства целиком посвящены одному любимому человеку, могут тешить себя надеждой, что он вернется невредимым с этой ужасной войны, но я, которая любит двоих, не могу найти оснований для подобных утешений. Я, должно быть, потеряю одного из них, а мысль о потере обоих убивает мою душу.
Спокойное достоинство чувствовалось в том, как открыто Нерина признала и приняла то, что в сердце ее тесно переплелись две любви, которые никак нельзя было разделить. В одно из тех редких мгновений понимания, которые, как яркой вспышкой, озаряют сознание, Мейязерана почувствовала, что причина и суть трагедии, которая сделала Нерину, ее мужа и Мендореллена персонажами печальной легенды, кроется в сердце баронессы. Если бы Нерина могла любить одного больше, чем другого, трагедии пришел бы конец. Но ее любовь к мужу и любовь к сэру Мендореллену как бы находились в равновесии, и Нерина не могла выбрать между ними двумя.
Королева вздохнула. Раздвоенность в сердце Нерины в какой-то степени казалась символом расколотой Арендии, но, хотя нежное сердце страдающей баронессы никогда, может быть, не превратится в одно целое, Мейязерана решила предпринять последнее усилие, чтобы положить конец вражде между Мимбром и Астурией. Для этого она призвала во дворец наиболее влиятельных руководителей восставшего Севера, и ее приглашения были подписаны титулом, которым она редко пользовалась, – герцогиня Астурийская. По ее распоряжению астурийцы сейчас составляли список своих обид, чтобы она их рассмотрела.
Позднее в этот же солнечный день Мейязерана сидела одна на двойном троне Арендии, до боли сознавая пустоту рядом с собой.
Главой и выразителем депутации астурийских дворян был граф Релдиген, высокий худой человек с седыми волосами и бородой, который передвигался опираясь на толстую палку. Релдиген был одет в богатый зеленый дублет и черные чулки. Как у всех других членов депутации, на поясе у него висел меч. И тот факт, что астурийцы предстали перед королевой вооруженными, вызвал во дворце ропот, но Мейязерана отказалась даже слушать настойчивые призывы отобрать у них оружие.
– Милорд Релдиген, – приветствовала королева астурийца, когда тот, хромая, подошел к трону.
– Ваша светлость, – с поклоном отвечал он.
– Ваше величество, – поправил его возмущенный мимбратский придворный.
– Ее светлость призвала нас в качестве герцогини Астурийской, – холодно сообщил придворному Релдиген. – Этот титул вызывает у нас большее уважение, чем другие, хотя он и скромнее.
– Пожалуйста, господа, – твердо сказала королева. – Давайте не будем заниматься склоками. Наша цель сейчас – рассмотреть возможности достижения мира. Умоляю вас, милорд Релдиген, говорить, имея в виду только эту цель. Освободитесь от бремени злобы, которая так ожесточила сердце Астурии. Говорите свободно, милорд, не опасаясь какого-либо возмездия за свои слова. – Она весьма сурово посмотрела на своих советников. – Мы повелеваем, чтобы никто не подвергался брани за то, что он здесь скажет.
Мимбраты сердито смотрели на астурийцев, а астурийцы – на мимбратов.
– Ваша светлость, – начал Релдиген, – наша главная жалоба связана, я думаю, с тем простым фактом, что мимбратские дворяне отказываются признать наши титулы. Действительно, титул – пустой звук, но он накладывает ответственность, в которой нам отказывают. Большинство из нас, кто присутствует здесь, с безразличием относятся к привилегиям своего звания, но мы полны отчаяния от того, что лишены возможности исполнять свои обязанности. Самые талантливые из нас вынуждены проводить жизнь в безделии, и я обращаю внимание, ваша светлость, что это приносит Арендии больший ущерб, чем нам.
– Хорошо сказано, милорд, – пробормотала королева.
– Можно мне ответить, ваше величество? – поинтересовался пожилой седобородый барон Во Серин.
– Конечно, милорд, – ответила Мейязерана. – Пусть все мы будем непринужденны и открыты друг другу.
– Никто не лишал титулов астурийских дворян, – объявил барон. – В течение пяти веков корона ожидала всего лишь присяги на верность, чтобы подтвердить их. Но ни один титул не может быть пожалован или признан до тех пор, пока его обладатель не поклянется в верности короне.
– К сожалению, милорд, – сказал Релдиген, – мы не можем присягать: клятвы наших предков герцогу Астурийскому все еще имеют силу, и мы связаны ими.
– Астурийский герцог, о котором вы говорите, умер пять столетий назад, – напомнил ему старый барон.
– Но его наследники живы, – подчеркнул Релдиген. – Ее светлость является прямым потомком герцога, и наши обязательства верности все еще остаются в силе.
Королева посмотрела сначала на одного, потом на другого.
– Прошу поправить меня, если я понимаю что-нибудь превратно. Неужели то, что здесь сейчас сказано, так важно, что Арендия из-за этого оказалась разделена вот уже пять веков?
Релдиген задумчиво пожевал губами.
– К этому можно было бы добавить еще кое-что, ваша светлость, но данный вопрос составляет самую суть проблемы.
– Пять столетий борьбы и кровопролития из-за простой формальности?
Граф Релдиген задумался. Несколько раз он начинал говорить, но всегда запинался с растерянным видом. И в конце концов рассмеялся.
– Это совсем уж по-арендийски, не так ли? – спросил он, внезапно улыбнувшись.
Старый барон Во Серин бросил на него быстрый взгляд, а потом и сам начал хихикать.
– Умоляю вас, милорд Релдиген, давайте забудем об этом открытии, чтобы мы не стали предметом всеобщего посмешища. Давайте не будем подтверждать мнение о том, что глупость является основной нашей чертой.
– Но почему же абсурдность всего этого не раскрылась раньше? – спросила Мейязерана.
Граф Релдиген с грустью пожал плечами:
– Полагаю, ваша светлость, что это произошло потому, что астурийцы и мимбраты не разговаривают друг с другом. Мы сразу хватаемся за оружие.
– Очень хорошо, – чеканным голосом сказала королева. – Что же нужно, чтобы уладить это досадное недоразумение?
Граф Релдиген посмотрел на барона.
– Может быть, официальное воззвание? – предложил он. Старик задумчиво кивнул:
– Ее величество могла бы освободить вас от предыдущей клятвы. Это – не распространенная практика, но прецеденты имеются.
– И тогда все мы поклянемся в верности ей как королеве Арендии?
– По-видимому, это удовлетворит всем требованиям чести и правилам приличия... Да, удовлетворит.
– Но я ведь один и тот же человек, разве не так? – возразила королева.
– Формально – нет, ваше величество, – объяснил барон. – Герцогиня Астурии и королева Арендии – разные титулы. На самом деле вы – две личности в одном теле.
– Это весьма запутанно, господа, – заметила Мейязерана.
– Наверное, поэтому никто и не замечал этого раньше, ваша светлость, – сказал Релдиген. – И вы, и ваш муж имеете по два титула, следовательно, формально каждый представляет две личности. – Он улыбнулся: – Я удивлен, что на троне оказалось место для стольких людей. – Затем лицо графа вновь стало серьезным. – Разногласия между Мимбром и Астурией укоренились столь глубоко, что понадобятся поколения, чтобы их разрешить.
– И вы также поклянетесь в верности моему мужу? – спросила королева.
– Как королю Арендии – да, но как герцогу Мимбратскому – никогда.
– Ну что ж, начнем, милорд. Давайте посмотрим, какую составить прокламацию. Давайте с помощью чернил и пергамента перевяжем самую кровоточащую рану нашей бедной Арендии.
– Хорошо сказано, ваша светлость! – сказал с восхищением граф Релдиген.
* * *
Рэн Борун XXIII почти всю свою жизнь провел в императорском дворце в Тол Хонете. Его нечастые поездки в другие города Толнедры по большей части совершались в закрытых каретах. Вполне вероятно, что Рэн Борун никогда в жизни не прошел пешком и мили, а человек, который не прошел милю, не знает, что это такое. А посему его советники с самого начала отчаялись объяснить ему само понятие «расстояние».Совет, который в конечном счете помог решить эту проблему, пришел с неожиданной стороны. Бывший домашний учитель по имени Джиберс – человек, который прошлым летом едва избежал тюрьмы или даже кое-чего похуже, – робко выдвинул свое предложение. Доктор Джиберс теперь все делал с робостью. Столкнувшись с почти открытым неудовольствием императора, он навсегда излечился от напыщенного самодовольства, которым ранее отличался. Некоторые из его знакомых с удивлением обнаружили, что теперь им даже нравится этот худой лысеющий человек.
Доктор Джиберс заметил, что, если бы император смог только увидеть вещи предметно, возможно, он их и понял бы. Как и другие хорошие идеи, которые время от времени возникали в Толнедре, эта тут же была принята к исполнению. Императорский сад был превращен в точную уменьшенную копию пограничной области восточной Олгарии и находящихся напротив районов Мишарак-ас-Талла. Чтобы нагляднее показать масштабность территории, из олова отлили несколько человеческих фигур высотой в дюйм, чтобы помочь императору наглядно представить себе происходящее.
Император сейчас же объявил, что для того, чтобы иметь представление о массах вовлеченных в дело людей, он хотел бы видеть больше оловянных фигурок, и так в Тол Хонете возникло новое производство. За одну ночь олово стало редким металлом.
Чтобы лучше обозревать поле боя, каждое утро император взбирался на тридцатифутовую вышку, которая в большой спешке была специально воздвигнута для этой цели. Оттуда с помощью горластого сержанта из императорской гвардии император передвигал свои оловянные полки пехоты и кавалерии в точном соответствии с последними сообщениями, поступавшими из Олгарии.
Многие сотрудники генерального штаба вскоре подали в отставку. Это были преимущественно пожилые люди, и для них было трудно каждое утро карабкаться на вышку вслед за своим императором. Все они в разное время пытались объяснить этому маленькому человечку с крючковатым носом, что они могли бы все это видеть и с земли, но Рэн Борун не хотел и слышать об этом.
– Морин, он хочет нашей смерти! – жаловался один тучный генерал камергеру императора. – Я бы лучше отправился на войну, чем по четыре раза на день взбираться по этой лестнице.
– Передвиньте драснийских копьеносцев на четыре шага влево! – приказал с вышки сержант, и дюжина человек на земле начали переставлять маленькие оловянные фигурки.
– Все мы должны выполнять то, что император требует от нас, – философски ответил Морин.
– Но я не видел, чтобы вы карабкались по лестнице, – сказал генерал.
– Наш император избрал для меня иное поприще, – весьма самодовольно заметил Морин.
В тот вечер уставший император вздыхал в своей постели.
– Это очень интересно, Морин, – сонно бормотал он, прижимая к груди обитую бархатом шкатулку, в которой были отлитые из чистого золота фигурки Се'Недры, Родара и других руководителей похода. – Но и очень утомительно тоже.
– Да, ваше величество.
– Мне всегда кажется, что я еще многое должен сделать.
– Такова уж сущность власти, ваше величество, – заметил Морин.
Но император уже заснул.
Лорд Морин взял шкатулку из рук императора и осторожно натянул одеяло на плечи спящего.
– Спите, Рэн Борун, – мягко сказал он. – Завтра вы опять сможете поиграть с вашими игрушечными солдатиками.
* * *
Евнух Сэйди тихо покинул дворец в Стисс Торе через потайную дверь, которая находилась позади комнат для рабов и открывалась на убогую, кривую улочку, которая, петляя, вела к гавани. Он дождался ливня, чтобы выйти под его покровом, и облачился в жалкую одежду докера. Его сопровождал одноглазый Иссас, на котором также было невзрачное одеяние. Принятые Сэйди меры предосторожности были обычными, но это никак не относилось к выбору Иссаса в качестве попутчика, поскольку Иссас не был ни членом дворцовой охраны, ни личным телохранителем Сэйди. Но сейчас Сэйди не волновали ни его наружность, ни приличия. Дворцовые интриги, в общем, не развратили Иссаса, и поэтому он имел репутацию человека, который безоговорочно предан тому, кто платит ему в данный момент.Они отправились по омытой дождем улице к некоему пользующемуся плохой репутацией заведению, которое часто посещалось чернорабочими; вошли в довольно шумную пивную и пробрались к маленьким клетушкам в задней части дома, где предоставлялись другие удовольствия. В конце вонючего коридора высокая женщина с жестким взглядом, руки которой до самых локтей украшали дешевые безвкусные браслеты, молча показала им на исцарапанную дверь, затем резко повернулась и исчезла через другой вход.
За дверью, которую она указала, находилась грязная комната, всю обстановку которой составляла единственная кровать. На ней лежали два комплекта одежды, пахнувшей дегтем и морской водой, а на полу стояли две высокие пивные кружки с тепловатым элем. Не говоря ни слова, Сэйди и Иссас переоделись. Из-под грязной подушки Иссас вытащил пару париков и две накладные бороды с усами.
– Как они могут это пить? – спросил Сэйди, понюхав одну из кружек и зажимая нос. Иссас пожал плечами:
– У олорнов своеобразные вкусы. Но вам и не нужно это пить, Сэйди. Вылейте содержимое на свою одежду. Драснийские моряки проливают массу эля, когда ищут развлечений на берегу. А как я выгляжу?
Сэйди бросил на него быстрый взгляд.
– Ужасно! – ответил он. – Эти волосы и борода совершенно тебе не идут, Иссас.
Иссас рассмеялся.
– А особенно не к лицу они вам. – Он пожал плечами и тщательно облил элем свою запачканную дегтем тунику. – Полагаю, что мы выглядим достаточно похожими на драснийцев, чтобы сойти за них, и уж точно, пахнем как драснийцы. Привяжите покрепче бороду, и давайте уйдем отсюда, пока не кончился дождь.
– Мы выйдем через черный ход?
Иссас покачал головой:
– Если за нами следят, то черный ход находится под наблюдением. Мы выйдем так, как выходят простые драснийские моряки.