Страница:
— Ты хорошо мне послужила, — повторил король. — И сейчас я предлагаю тебе выбор. Оставайся «орлицей» и верно служи мне, как и прежде. Если ты решишь поступить так, то вместе с Вулфером сегодня же уедешь в Аосту. Если же откажешься от клятвы «орлов», я верну тебя отцу Хью, как он и просит. Таково мое решение. И пусть никто не оспаривает его.
Еще минуту его губы шептали что-то, не предназначенное для слуха придворных и обращенное к отсутствующему сыну. «Чем же король пригрозил Сангланту, что тот не пришел на суд?» — подумала Лиат.
Все молчали, ожидая, какое решение она примет, она слышала дыхание Хью, перешептывания придворных. Где-то вдалеке лаяли собаки, ржала лошадь, за рекой перекрикивались люди.
— Я поеду с Вулфером, ваше величество. — Казалось, каждое слово вонзается ей в сердце, словно нож.
Хью резко выдохнул, Лиат поняла, что он в ярости, но ничем не показывает этого. Наконец-то она свободна от него. Но, как ни странно, она не почувствовала ничего, только пустоту.
— Возьмите из моей сокровищницы что хотите, отец Хью, — продолжил Генрих, — Вы хорошо послужили мне и моей дочери, и я доволен вами.
— Ваше величество, — Хью склонился в изящном поклоне, — в дни вашего правления процветают справедливость и правосудие.
— Вы можете идти, — произнес король, обращаясь к двум «орлам» тоном человека, терпение которого на пределе.
— Пойдем, Лиат, — пробормотал Вулфер. — Благожелательное отношение уже исчерпало себя. — Впрочем, произнося эти слова, он не выглядел расстроенным.
Лиат казалось, что она опустошена полностью, как выпитый до дна кубок. Все ее надежды разбились в прах. Она остановилась у конюшен и забрала теперь принадлежавшего ей жеребца, седло и седельные сумки, колчан со стрелами и прекрасный пояс работы незнакомого ей мастера Хозеля. Вулфер удивленно покосился на все это богатство, но ничего не сказал. Ему слишком хотелось убраться подальше от дворца.
Когда они выезжали за ворота, Лиат беззвучно заплакала, но не осмелилась оглянуться назад.
ВКУС КРОВИ
Впереди показалась заломленная ветка бука — ориентир. До второй ловушки оставалось всего несколько шагов. Он уже чувствовал дыхание Второго Сына и сильный удар когтистой руки — тот пытался достать его, но промахнулся и зацепил лишь золотой пояс.
Пятый Сын промчался между деревьями и прыгнул. Прошлогодняя хвоя спружинила под ногами, и вот он уже снова стоит в безопасности далеко от собственной ловушки. Второй Сын увидел, что настигает соперника, и с победным ревом ринулся вперед. Прямо перед ним открылась небольшая прогалина, и он помчался к своей жертве, не обращая внимания ни на что вокруг…
Вдруг земля разверзлась у него под ногами, и он угодил в заботливо вырытую для этого случая яму и запутался в рыболовной сети с острыми крючками. Второй Сын завыл от ярости, но этот гнев был гневом поражения. Он беспомощно барахтался, и с каждым движением крючки все крепче вцеплялись в него Он смотрел на своего врага и проклинал его, не в силах причинить ему вред.
Второй Сын совершенно беспомощен и через несколько минут умрет. Пятый Сын подошел и обнажил когти.
Алан вздрогнул и проснулся. До него донеслись песнопения монахов — они как раз служили Ноны, но их пение звучало в ушах как погребальный колокол. Ему вдруг вспомнился Лэклинг, как он приманивал воробьев и каким восторгом озарялось его лицо, когда они садились к нему на ладонь и клевали с руки. В комнате было светло Ревность по-прежнему лежала у него на руках, Алан осторожно отодвинул собаку, она даже не шевельнулась, словно окаменела.
— Сын. — Рядом стоял Лавастин. Он ласково погладил Алана по щеке. — Оставь ее… Она так спокойно лежала рядом с тобой. Ты единственный человек, кого она любила и слушала. Ей осталось уже немного.
Ревность тихонько взвизгнула, потом по ее телу прошла легкая судорога.
— А где Таллия? — спросил Алан шепотом.
— Пока ты спал, она пошла в часовню помолиться. Так будет лучше всего. Господь милостив.
Лицо графа было спокойно, лишь печаль, звучащая в его голосе, выдавала его горе. Он положил руку на голову Ревности, та дышала все тяжелее, но наконец и вовсе затихла.
Собаки, молчавшие до этого весь день, начали выть. Их шерсть пахла мускусом, и Алану этот запах напомнил тяжелые благовония погребального обряда.
Лавастин уселся на кровать и задумался. Алан приподнял с колен тяжелую голову Ревности и всмотрелся в потухшие глаза. Тело собаки окоченело и стало таким тяжелым, словно превратилось в камень, даже уши стали жесткими, как будто их вырезали из жести. Алан расплакался и разжал руки — голова Ревности тут же тяжело упала вниз.
Лавастин погладил сына по голове и произнес:
— Ты больше ничем не можешь ей помочь, сынок.
Слуги едва удерживали остальных гончих, которые рвались в комнату. Горе глухо рычал, другие псы вторили ему. На пороге появился высокий мужчина.
— Ваше высочество… — Лавастин поднялся навстречу принцу.
Ужас бросился вперед, волоча за собой слугу, который, пытаясь его удержать, повис на цепи всем телом. Другие собаки зарычали. Однако принц в упор уставился на гончих и зарычал в ответ.
И Ужас отступил, показывая остальным собакам, что этот человек заслуживает уважения, а то и дружбы. Принц осмотрелся и опустился на колени перед Ревностью. Лишь едва заметное напряжение его позы показывало, что принцостается настороже и готов в любую секунду отразить нападение. Но собаки сидели тихо, лишь Ярость скалила зубы и косилась на пришельца.
Алан вытер слезы и попытался приветствовать гостя, но горло так сдавило, что он не мог вымолвить ни слова.
— Я слышал о том, что произошло, — сказал принц, — и помог обыскать все кусты по берегам реки, но мы ничего не нашли. Гадюка, должно быть, уползла в свою нору. — Он снова в упор взглянул на собак. Ярость рычала, но не двигалась с места — она чувствовала в нем достойного противника. — Я бы хотел осмотреть рану.
— Благодарю вас. — В голосе Лавастина звучало уважение. Алан попытался перевернуть Ревность, но не смог — она стала невероятно тяжелой.
— Странно, — заметил Санглант, осмотрев лапу, — такое ощущение, словно она действительно превратилась в камень, а не просто окоченела. — Он наклонился и обнюхал тело, как это обычно делают собаки.
Слуги за его спиной зашушукались, глядя на него. Санглант резко выпрямился, словно услышал, что о нем говорят, и сжал кулаки Собаки заволновались, Ярость залаяла.
— От нее пахнет эйка. — Принц покачал головой и встряхнулся, как собака, выбравшаяся из воды. Он ощупал уши и нос Ревности, каменно твердые и сухие. — Вы уверены, что ее укусила гадюка?
— А что еще это могло быть? — спросил Лавастин. — Она все время была здесь и не выходила за порог комнаты. — Он показал на дверь, словно призывая ее в свидетели случившегося.
— Ты ничего не видел? — Санглант пронзительно посмотрел на Алана. У принца были зеленые глаза пантеры, которую неожиданно выпустили из клетки на свободу, и теперь она ожидает выстрела в спину.
— Я был не здесь. — Алан покраснел.
— Разумеется, — пробормотал принц. — Прошу прощения. — Он осторожно подошел к окну и выглянул, словно ожидая кого-то увидеть, а потом снова повернулся к графу и продолжил: — У эйка я видел тварь, которую Кровавое Сердце держал…
Произнеся имя своего врага, Санглант замолчал и, казалось, погрузился в воспоминания, рассеянно трогая железный ошейник. Заметив это, он резко отдернул руку. По его бронзовым скулам пополз яркий румянец.
Лавастин внимательно слушал, теребя поводок Ревности, то завязывая узлы, то снова их развязывая.
Наконец Санглант нетерпеливо тряхнул головой, словно отбрасывая неприятные мысли.
— Нет, невозможно, чтобы эта тварь сумела добраться сюда, — ведь мы ехали верхом и нигде не останавливались, а она не больше крысы, значит, не может передвигаться так быстро.
— Я не вполне понимаю, о чем вы говорите, ваше высочество. — Лавастин знаком приказал слугам удалиться, и они оставили графа, его наследника и принца наедине.
Санглант едва слышно прошептал:
— Да охранит меня Владычица. — Казалось, он безуспешно пытается преодолеть себя и сказать о чем-то важном. — Одно я знаю точно: это проклятие. — Он говорил медленно, словно опасался, что язык откажется ему повиноваться — так неопытный всадник боится своей лошади. — Проклятие, которое сотворил Кровавое Сердце, чтобы защитить себя от любого человека или эйка, который захочет его убить. Лучше бы вам, граф Лавастин, и всем вашим людям ехать вместе со мной. Я… в какой-то мере я защищен от этого проклятия. Если же кто-то и сумеет пробраться сюда, мы с вашими собаками сумеем изловить его.
Санглант положил руку на лапу Ревности и прикрыл глаза.
Внезапно он сорвался с места, собаки нервно залаяли.
— Тихо! — прикрикнул Лавастин, и они послушно замолчали.
— Эта тварь охотится вовсе не за вами, — мрачно сказал Санглант. — На самом деле она ищет ее. Ведь именно она покончила с Кровавым Сердцем.
Произнеся это, принц без объяснений и извинений выбежал из комнаты. Лавастин и Алан услышали, как он стремительно прошел по коридору, а когда шаги стихли, послышался шепот слуг, обсуждавших поспешный уход принца.
Лавастин молча сидел в кресле, лицо у него было таким мрачным, что слуги, заглянувшие было в дверь, поспешили снова выйти.
— Значит, проклятие, — наконец пробормотал он, посмотрев на неподвижно застывшую на кровати Ревность. Граф тяжело вздохнул, а Алан снова вытер непрошеные слезы. Бедная Ревность! Трудно было поверить, что больше он никогда не услышит ее лая и не увидит, как она весело носится по лесу.
Лавастин дотронулся до руки сына и приложил палец к губам, призывая к молчанию, — он хотел, чтобы Алан подошел к нему поближе и услышал то, что не предназначалось для посторонних ушей.
— Принц Санглант обязан мне жизнью. Ты нравишься ему, а Генрих любит его, что и неудивительно: ведь его дочери не слишком подходят для роли правительниц. Принцесса Сапиентия, конечно, храбра, но, как говорят, непостоянна. Я не видел принцессу Теофану, но, похоже, она слишком уж скрытная и невозмутимая. Жаль, конечно, что принц лишь наполовину человек, и к тому же бастард. Думаю, король гораздо охотнее признал бы наследником именно его. Когда мы поедем со свитой короля, внимательно слушай и запоминай все. Думаю, Генрих все-таки сделает Сангланта своим наследником.
— Но принц Санглант появился на свет только для того, чтобы подтвердить право короля на престол, а не затем чтобы править после него!
— Генрих признает его своим законным сыном, как я — с его позволения — признал тебя. Но вряд ли все будет так просто — лорды королевства не станут спокойно стоять в стороне и смотреть, как бастард-полукровка, каким бы он ни был талантливым полководцем, превращается в полновластного правителя. Нет, для них он всегда будет не лучше собаки.
С этими словами граф хлопнул ладонью по телу Ревности и с изумлением посмотрел на ушибленную руку. Нахмурившись, он ощупал уши собаки и окаменевшие лапы. Потом повернулся к сыну и продолжил:
— Поэтому-то принц и пытается ввести меня в круг приближенных, всячески выказывая свою милость. Ему нужны сильные союзники, и он должен удачно жениться.
— Как я, — сказал Алан и покраснел.
— Да. Теперь, когда Таллия стала твоей законной женой, никто и не вспомнит, что ты был рожден вне брака. Думаю, Генрих пошлет Сангланта в Аосту. По крайней мере, я бы на его месте поступил именно так, а Генрих — человек умный и дальновидный. — Лавастин свистнул собакам. — Пошли. Надо похоронить Ревность. Жаль, что место ее упокоения будет так далеко от дома.
Похоронная процессия направилась к воротам. Впереди шел сам граф, за ним — его наследник, потом слуги и шесть черных собак, которые провожали свою товарку до самого конца. Тело Ревности водрузили на носилки, но они дважды ломались под ее тяжестью, а нести их пришлось шестерым мужчинам — настолько тяжелым стало превратившееся в камень тело.
Слуг заранее отослали копать могилу за стенами замка, и все уже было готово. По краям ямы высились кучи земли, тут и там сновали бесстрашные малиновки, выхватывая червей, выбравшихся на свет божий. Впрочем, завидев приближающихся людей, птицы проворно упорхнули. Слуги попытались наклонить носилки и перевалить тело в яму, но оно упорно не желало скатываться вниз, так что носилки пришлось перевернуть, и только тогда окаменевшая собака упала в вырытую для нее могилу.
Алан вздрогнул — лишь Владычица знает, какая странная смерть постигла бедняжку. Гончие обнюхивали землю, но, казалось, не узнавали запаха той, что совсем недавно резвилась вместе с ними. В яме лежал камень, а не Ревность.
Слуги стали закапывать свежую могилу, комья земли срывались с лопат и с глухим стуком падали на тело Ревности. Где-то далеко послышался цокот копыт — видимо, король Генрих отправил на юг всадника. Ноздри щекотал запах влажной земли и перепревших листьев, сырой глины и полусгнивших корней.
У Алана закружилась голова…
Он чувствовал запах крови — перед ним с неловко вывернутыми руками и ногами и перерезанным горлом лежал Десятый Сын Пятого Колена. Он был мертв. Повсюду виднелись следы борьбы — разбросанные камни, выдранный мох. Кровавые пятна и полосы на земле красноречиво рассказывали о разыгравшейся здесь схватке и ее исходе. К следующему лету, после того как весенние ручьи смоют грязь и кровь, исчезнут все следы битвы, из которой один вышел победителем, а другой проиграл и заплатил за это своей жизнью.
Он опустился на одно колено, схватил труп за плечо и перевернул — коса была отрезана. Он сам, справившись со Вторым Сыном, отрезал его косу и намотал на руку — как трофей и доказательство своей победы. Сейчас один из братьев носит на руке точно такой же трофей — косу Десятого Сына. Где же этот брат сейчас? Он слышит осторожные шаги, и ветер доносит до него шуршание сухой травы под ногами крадущегося врага. Он вскакивает и убегает, прежде чем тот, кто прячется в скалах, успевает напасть на него.
Он — худой и легкий, и это играет ему на руку. Пятый Сын вырывается вперед. За ним мчится Четвертый Сын Девятого Колена, но он неуклюж и неповоротлив, хотя силы у него хватит на то, чтобы переломать противнику руки и ноги.
Пятый Сын оглядывается и, убедившись, что враг продолжает его преследовать, устремляется к реке, где его соперника ожидает заранее подготовленная ловушка.
— Ха-ха-ха! Трус и слабак! — кричит ему вслед Четвертый Сын.
Он не обращает внимания на оскорбления и бежит дальше, лишь слегка задержавшись, чтобы посмотреть на пыхтящего от натуги брата. Он понимает, что Четвертому Сыну его не догнать, даже если тот соберет для броска все силы. Пятый Сын знает, что должен держаться чуть впереди и казаться доступной мишенью, чтобы брат не отказался от погони и не отправился охотиться за кем-нибудь другим.
Совсем рядом бурлит река. Пятый Сын прыгает на узкий мостик, соединяющий два берега, и осторожно идет по раскачивающимся и разваливающимся под ногами доскам. Веревки, которыми связаны между собой доски, напряжены как струны и вот-вот лопнут — брызги воды и палящее солнце почти сгноили их, и достаточно неосторожному человеку взойти на мост, он оборвется и увлечет в пучину смельчака.
Вот Пятый Сын уже на другом берегу, он оборачивается. Четвертый Сын, видя своего противника так близко, прыгает на мост, хватается за веревочные перила. Мост не выдерживает его веса и обрывается.
Четвертый Сын падает в реку, но Пятый Сын рассчитывает не на то, что ледяная вода остудит воинственный пыл брата, а на то, что сильное течение подхватит его и, прокатив по бесчисленным порогам, выбросит на берег довольно далеко отсюда.
Так и происходит — река уносит Четвертого Сына к водопаду, протащив по всем камням, скалам и валунам, какие только встречаются на пути, а потом сбрасывает его вниз, туда, где река, падая с большой высоты в спокойные воды фиорда, дробит их на мельчайшие капельки, которые радужным туманом висят в воздухе.
Пятый Сын стоит на скале и всматривается в воду, выискивая своего врага.
Вот он! Над волнами появляется голова, светлая коса плывет по воде, как змея. Израненный, окровавленный, Четвертый Сын еще жив.
Впрочем, Пятый этого и ожидал.
Но он знает, что произойдет дальше.
Далеко в спокойных водах фиорда что-то движется. На поверхности показывается гладкая блестящая спина. Черезмгновение она вновь скрывается под водой, лишь круги на поверхности напоминают о живом существе, только что появившемся здесь.
Волны выносят Четвертого Сына на берег. Он, разумеется, жив, но это не важно. Важно то, что он ослабел и истекает кровью.
Волны швыряют его, как щепку, о камни, а потом снова утаскивают за собой. Слишком поздно Четвертый Сын осознает опасность — он пытается вцепиться в камни и удержаться на берегу, но тщетно. Вода намного сильнее. Но вот перед Четвертым Сыном появилась страшная черная голова одного из обитателей глубин, защищаясь, тот взмахнул когтистой рукой, и напавший на него зверь выгнулся дугой и погрузился под воду, оставив на поверхности пузыри и черные разводы. Четвертый Сын издал победный клич, но тут же с головой ушел под воду — зверь схватил его за ноги и утянул на глубину. Вода бурлит, взбиваясь в пену под ударами рук Четвертого Сына. Но вскоре все стихло, и поверхность фиорда вновь стала невозмутимой, сокрыв все тайны. Только пятна ржаво-красной крови и черной жидкости, вытекшей из тела помощника Пятого Сына, еще напоминали о том, что здесь произошло.
Вновь из воды показалась темная спина — обитатель глубин плыл к берегу. Пятый Сын ждал. Вот воды расступились, и показалось лицо страшного создания — огромные рыбьи глаза горели красноватым огнем, вместо носа — две щели, челюсти украшены острыми как бритва зубами. Волосы, свитые в жгуты, больше всего напоминали угрей, присосавшихся к голове и шее создания, на мускулистых руках виднелись похожие на кинжалы когти. Со своего места Пятый Сын видел длинный мощный хвост, черно-серебристый, покрытый чешуей. Плеск воды эхом отозвался в скалах.
Существо подплыло к берегу и выложило на камень две косы: одну — аккуратно отрезанную, а другую со следами крови. Обитатели глубин — не просто животные, они разумны ничуть не меньше людей. Не стоит их недооценивать — Пятый Сын всегда придерживался такой точки зрения. Они знают о состязании и о его правилах. Хороший генерал никогда не упустит случая использовать помощь союзника, кем бы он ни был.
Существо выгнулось и скользнуло в глубину, взмахнув напоследок хвостом.
И снова все стихло. Пятый Сын осторожно спустился по грубым ступеням, вырубленным в скале возле водопада. Там, в укрытой от посторонних глаз пещере, жрец спрятал в потайном ящичке свое сердце. Пятый Сын сумел выяснить это, потому что терпеливо выслеживал жреца. Он смотрел и слушал, и однажды его терпение было вознаграждено — жрец проговорился о спрятанном сердце. Кто-то не принял бы бормотание сумасшедшего старика всерьез, но Пятый Сын твердо знал, что слова жрецов не стоит оставлять без внимания. И когда ночью, укрываясь в тени, жрец отправился к водопаду, за ним по пятам неотступно следовал Пятый Сын.
Теперь сердце жреца оказалось у него в руках, а вместе с ним и повиновение старика.
На мгновение Пятый Сын вспомнил о проклятии Кровавого Сердца. По словам жреца, он сумел отвратить его от себя, но на кого оно в таком случае пало? Кого отравит яд ненависти Кровавого Сердца?
Ненависть — худшее из зол, ибо она ослепляет.
Пятый Сын смотрит вниз — поверхность фиорда спокойна как зеркало, ничто не тревожит ее, нет ничего, что напоминало бы о недавней схватке. Вода быстро смывает все следы, заставляя забыть о случившемся, нет ничего изменчивей и непостоянней, чем волны.
Но капля камень точит, и со временем вода превратит твердые скалы в песок. Так говорят Мудроматери.
Над водопадом сияла радуга.
Ему показалось, что что-то шевельнулось внизу. Или это лишь игра света?
Пятый Сын встает на колени и подбирает обе косы. Потом завязывает их, как браслеты, на запястьях. Три брата мертвы. Он дотрагивается до собственной косы, ставшей для него чем-то вроде талисмана.Осталось убить еще двоих… Среди сыновей Кровавого Сердца они — самые сильные и умные, за исключением Пятого Сына, разумеется. Для них он приготовил самую опасную ловушку — даже он не смог бы выбраться из нее.
Ярость зарычала на бабочку, и прекрасное создание упорхнуло, сверкнув в ярком солнечном свете.
Алан одиноко стоял у засыпанной могилы. К его ногам жались Ярость и Горе, а на почтительном расстоянии молодого лорда ожидал единственный слуга. Все остальные ушли. Алан опустился на колени у свежей могилы и дотронулся до земли рукой: к своему изумлению, он обнаружил, что ничего не чувствует — дух Ревности, как и ее тело, исчез. Самая храбрая из стаи малиновок вернулась и теперь, склонив головку, внимательно наблюдала за Аланом, ожидая, когда же он наконец уйдет.
— Мой господин? — озабоченно произнес тихо подошедший слуга.
Алан вздохнул и встал. Теперь Ревность останется одна.
— А где остальные?
— Господин граф пошел готовиться к отъезду. Священники сказали, что завтра — благоприятный день для начала долгого путешествия.
— Я должен узнать, в чем заключается это проклятие, — прошептал Алан, вспомнив видение.
— Прошу прощения, милорд?
— Я должен поговорить с принцем Санглантом.
Алан свистнул собакам и отправился искать принца.
Во дворе перед замком царила суматоха: седлали лошадей, грузили повозки; принцесса Сапиентия нетерпеливо посматривала по сторонам, перебирая в руках поводья лошади, которая переступала с ноги на ногу, словно ей передавалось нетерпение хозяйки. Принцесса и ее отряд ждали отца Хью, не решаясь отправиться без него, а он слушал королевского «орла» — девушка только что прискакала в замок с последними новостями. Люди, собравшиеся вокруг них, быстро расступились, давая дорогу Алану с собаками. Но не успел он добраться до «орлицы», как дверь распахнулась, и на пороге появился сам король Генрих, одетый в костюм для верховой езды, легкий плащ, скрепленный на плече узорной брошью, и высокие кожаные сапоги. Он махнул рукой, отсылая поданную лошадь обратно, и повернулся к бледному слуге, который следовал за ним ни жив ни мертв от страха.
— Что значит «без сопровождения»?
— Он был в скверном настроении, ваше величество. Принц пошел на конюшни, взял собак… и двух лошадей. Отвечать на вопросы он просто не стал.
— И никто не додумался поехать за ним?
— Простите, — обратился Алан к «орлице» как раз в ту минуту, когда все остальные замолчали, — вы не могли бы сказать, где мне найти принца Сангланта?
«Орлица» странно на него посмотрела, но все же ответила:
— Он уехал один, в такой спешке, словно за ним гнались демоны. Казалось, его охватило безумие… — Она хотела еще что-то добавить, но передумала и замолчала.
— Двое «львов» отправились за ним, они найдут его, — ответил королю слуга. Теперь его лицо покраснело, словно королевский гнев опалил кожу.
Генрих мрачно хмыкнул.
— Он наверняка отправился по южной дороге, — недовольно проворчал он. — Уверен, там-то вы его и найдете. — Король обвел взглядом двор и всех собравшихся, увидел «орлицу», кивнул ей и произнес:
— Пошлите за принцем десяток всадников. Только пусть держатся на расстоянии, так будет лучше.
«Орлица» поклонилась, повернулась и пошла к конюшням. Отец Хью приветливо улыбнулся и присоединился к принцессе Сапиентии. Разговаривая вполголоса, они выехали за ворота в сопровождении отряда всадников. Только сейчас Алан заметил, что они не принадлежали к свите короля: на их плащах красовались вышитые ястребы.
Король задумчиво стоял на крыльце и рассеянно вертел в руках отделанный блестящими медными бляхами ошейник. К нему подошел Гельмут Виллам. Генрих встрепенулся и обратился к Алану:
— Итак, юный Алан, ты тоже ищешь моего сына?
— Да, ваше величество. Сегодня утром я его видел, и он упомянул о каком-то проклятии Кровавого Сердца, которое должно обрушиться на голову того, кто убил этого чародея.
— Кровавое Сердце! — Внезапно король задумался и с надеждой спросил: — Так ты думаешь, что Санглант отправился в Гент?
Любой на месте Алана солгал бы, чтобы привести короля в хорошее расположение духа, но Алан не хотел прибегать к спасительной лжи.
Еще минуту его губы шептали что-то, не предназначенное для слуха придворных и обращенное к отсутствующему сыну. «Чем же король пригрозил Сангланту, что тот не пришел на суд?» — подумала Лиат.
Все молчали, ожидая, какое решение она примет, она слышала дыхание Хью, перешептывания придворных. Где-то вдалеке лаяли собаки, ржала лошадь, за рекой перекрикивались люди.
— Я поеду с Вулфером, ваше величество. — Казалось, каждое слово вонзается ей в сердце, словно нож.
Хью резко выдохнул, Лиат поняла, что он в ярости, но ничем не показывает этого. Наконец-то она свободна от него. Но, как ни странно, она не почувствовала ничего, только пустоту.
— Возьмите из моей сокровищницы что хотите, отец Хью, — продолжил Генрих, — Вы хорошо послужили мне и моей дочери, и я доволен вами.
— Ваше величество, — Хью склонился в изящном поклоне, — в дни вашего правления процветают справедливость и правосудие.
— Вы можете идти, — произнес король, обращаясь к двум «орлам» тоном человека, терпение которого на пределе.
— Пойдем, Лиат, — пробормотал Вулфер. — Благожелательное отношение уже исчерпало себя. — Впрочем, произнося эти слова, он не выглядел расстроенным.
Лиат казалось, что она опустошена полностью, как выпитый до дна кубок. Все ее надежды разбились в прах. Она остановилась у конюшен и забрала теперь принадлежавшего ей жеребца, седло и седельные сумки, колчан со стрелами и прекрасный пояс работы незнакомого ей мастера Хозеля. Вулфер удивленно покосился на все это богатство, но ничего не сказал. Ему слишком хотелось убраться подальше от дворца.
Когда они выезжали за ворота, Лиат беззвучно заплакала, но не осмелилась оглянуться назад.
ВКУС КРОВИ
1
Он бежал по лесу, опасаясь, что его преследует самый последний из его врагов — Второй Сын Шестого Колена, потому что из всех братьев он единственный мог его догнать. Братья считали его таким никудышным, что обязательно бросили бы умирать, не добив. Но он все продумал: его первая и самая простая ловушка сможет задержать самых глупых врагов.Он бежал напролом через кусты, оскальзываясь на прелых листьях. За спиной раздавался рев преследователя, тот уже устал и начал задыхаться — бегать он не привык, предпочитал загнать соперника на берег залива и драться с ним до конца. Пусть победит сильнейший, а в том, что победит именно он, Второй Сын, сомневаться не приходилось.Впереди показалась заломленная ветка бука — ориентир. До второй ловушки оставалось всего несколько шагов. Он уже чувствовал дыхание Второго Сына и сильный удар когтистой руки — тот пытался достать его, но промахнулся и зацепил лишь золотой пояс.
Пятый Сын промчался между деревьями и прыгнул. Прошлогодняя хвоя спружинила под ногами, и вот он уже снова стоит в безопасности далеко от собственной ловушки. Второй Сын увидел, что настигает соперника, и с победным ревом ринулся вперед. Прямо перед ним открылась небольшая прогалина, и он помчался к своей жертве, не обращая внимания ни на что вокруг…
Вдруг земля разверзлась у него под ногами, и он угодил в заботливо вырытую для этого случая яму и запутался в рыболовной сети с острыми крючками. Второй Сын завыл от ярости, но этот гнев был гневом поражения. Он беспомощно барахтался, и с каждым движением крючки все крепче вцеплялись в него Он смотрел на своего врага и проклинал его, не в силах причинить ему вред.
Второй Сын совершенно беспомощен и через несколько минут умрет. Пятый Сын подошел и обнажил когти.
Алан вздрогнул и проснулся. До него донеслись песнопения монахов — они как раз служили Ноны, но их пение звучало в ушах как погребальный колокол. Ему вдруг вспомнился Лэклинг, как он приманивал воробьев и каким восторгом озарялось его лицо, когда они садились к нему на ладонь и клевали с руки. В комнате было светло Ревность по-прежнему лежала у него на руках, Алан осторожно отодвинул собаку, она даже не шевельнулась, словно окаменела.
— Сын. — Рядом стоял Лавастин. Он ласково погладил Алана по щеке. — Оставь ее… Она так спокойно лежала рядом с тобой. Ты единственный человек, кого она любила и слушала. Ей осталось уже немного.
Ревность тихонько взвизгнула, потом по ее телу прошла легкая судорога.
— А где Таллия? — спросил Алан шепотом.
— Пока ты спал, она пошла в часовню помолиться. Так будет лучше всего. Господь милостив.
Лицо графа было спокойно, лишь печаль, звучащая в его голосе, выдавала его горе. Он положил руку на голову Ревности, та дышала все тяжелее, но наконец и вовсе затихла.
Собаки, молчавшие до этого весь день, начали выть. Их шерсть пахла мускусом, и Алану этот запах напомнил тяжелые благовония погребального обряда.
Лавастин уселся на кровать и задумался. Алан приподнял с колен тяжелую голову Ревности и всмотрелся в потухшие глаза. Тело собаки окоченело и стало таким тяжелым, словно превратилось в камень, даже уши стали жесткими, как будто их вырезали из жести. Алан расплакался и разжал руки — голова Ревности тут же тяжело упала вниз.
Лавастин погладил сына по голове и произнес:
— Ты больше ничем не можешь ей помочь, сынок.
Слуги едва удерживали остальных гончих, которые рвались в комнату. Горе глухо рычал, другие псы вторили ему. На пороге появился высокий мужчина.
— Ваше высочество… — Лавастин поднялся навстречу принцу.
Ужас бросился вперед, волоча за собой слугу, который, пытаясь его удержать, повис на цепи всем телом. Другие собаки зарычали. Однако принц в упор уставился на гончих и зарычал в ответ.
И Ужас отступил, показывая остальным собакам, что этот человек заслуживает уважения, а то и дружбы. Принц осмотрелся и опустился на колени перед Ревностью. Лишь едва заметное напряжение его позы показывало, что принцостается настороже и готов в любую секунду отразить нападение. Но собаки сидели тихо, лишь Ярость скалила зубы и косилась на пришельца.
Алан вытер слезы и попытался приветствовать гостя, но горло так сдавило, что он не мог вымолвить ни слова.
— Я слышал о том, что произошло, — сказал принц, — и помог обыскать все кусты по берегам реки, но мы ничего не нашли. Гадюка, должно быть, уползла в свою нору. — Он снова в упор взглянул на собак. Ярость рычала, но не двигалась с места — она чувствовала в нем достойного противника. — Я бы хотел осмотреть рану.
— Благодарю вас. — В голосе Лавастина звучало уважение. Алан попытался перевернуть Ревность, но не смог — она стала невероятно тяжелой.
— Странно, — заметил Санглант, осмотрев лапу, — такое ощущение, словно она действительно превратилась в камень, а не просто окоченела. — Он наклонился и обнюхал тело, как это обычно делают собаки.
Слуги за его спиной зашушукались, глядя на него. Санглант резко выпрямился, словно услышал, что о нем говорят, и сжал кулаки Собаки заволновались, Ярость залаяла.
— От нее пахнет эйка. — Принц покачал головой и встряхнулся, как собака, выбравшаяся из воды. Он ощупал уши и нос Ревности, каменно твердые и сухие. — Вы уверены, что ее укусила гадюка?
— А что еще это могло быть? — спросил Лавастин. — Она все время была здесь и не выходила за порог комнаты. — Он показал на дверь, словно призывая ее в свидетели случившегося.
— Ты ничего не видел? — Санглант пронзительно посмотрел на Алана. У принца были зеленые глаза пантеры, которую неожиданно выпустили из клетки на свободу, и теперь она ожидает выстрела в спину.
— Я был не здесь. — Алан покраснел.
— Разумеется, — пробормотал принц. — Прошу прощения. — Он осторожно подошел к окну и выглянул, словно ожидая кого-то увидеть, а потом снова повернулся к графу и продолжил: — У эйка я видел тварь, которую Кровавое Сердце держал…
Произнеся имя своего врага, Санглант замолчал и, казалось, погрузился в воспоминания, рассеянно трогая железный ошейник. Заметив это, он резко отдернул руку. По его бронзовым скулам пополз яркий румянец.
Лавастин внимательно слушал, теребя поводок Ревности, то завязывая узлы, то снова их развязывая.
Наконец Санглант нетерпеливо тряхнул головой, словно отбрасывая неприятные мысли.
— Нет, невозможно, чтобы эта тварь сумела добраться сюда, — ведь мы ехали верхом и нигде не останавливались, а она не больше крысы, значит, не может передвигаться так быстро.
— Я не вполне понимаю, о чем вы говорите, ваше высочество. — Лавастин знаком приказал слугам удалиться, и они оставили графа, его наследника и принца наедине.
Санглант едва слышно прошептал:
— Да охранит меня Владычица. — Казалось, он безуспешно пытается преодолеть себя и сказать о чем-то важном. — Одно я знаю точно: это проклятие. — Он говорил медленно, словно опасался, что язык откажется ему повиноваться — так неопытный всадник боится своей лошади. — Проклятие, которое сотворил Кровавое Сердце, чтобы защитить себя от любого человека или эйка, который захочет его убить. Лучше бы вам, граф Лавастин, и всем вашим людям ехать вместе со мной. Я… в какой-то мере я защищен от этого проклятия. Если же кто-то и сумеет пробраться сюда, мы с вашими собаками сумеем изловить его.
Санглант положил руку на лапу Ревности и прикрыл глаза.
Внезапно он сорвался с места, собаки нервно залаяли.
— Тихо! — прикрикнул Лавастин, и они послушно замолчали.
— Эта тварь охотится вовсе не за вами, — мрачно сказал Санглант. — На самом деле она ищет ее. Ведь именно она покончила с Кровавым Сердцем.
Произнеся это, принц без объяснений и извинений выбежал из комнаты. Лавастин и Алан услышали, как он стремительно прошел по коридору, а когда шаги стихли, послышался шепот слуг, обсуждавших поспешный уход принца.
Лавастин молча сидел в кресле, лицо у него было таким мрачным, что слуги, заглянувшие было в дверь, поспешили снова выйти.
— Значит, проклятие, — наконец пробормотал он, посмотрев на неподвижно застывшую на кровати Ревность. Граф тяжело вздохнул, а Алан снова вытер непрошеные слезы. Бедная Ревность! Трудно было поверить, что больше он никогда не услышит ее лая и не увидит, как она весело носится по лесу.
Лавастин дотронулся до руки сына и приложил палец к губам, призывая к молчанию, — он хотел, чтобы Алан подошел к нему поближе и услышал то, что не предназначалось для посторонних ушей.
— Принц Санглант обязан мне жизнью. Ты нравишься ему, а Генрих любит его, что и неудивительно: ведь его дочери не слишком подходят для роли правительниц. Принцесса Сапиентия, конечно, храбра, но, как говорят, непостоянна. Я не видел принцессу Теофану, но, похоже, она слишком уж скрытная и невозмутимая. Жаль, конечно, что принц лишь наполовину человек, и к тому же бастард. Думаю, король гораздо охотнее признал бы наследником именно его. Когда мы поедем со свитой короля, внимательно слушай и запоминай все. Думаю, Генрих все-таки сделает Сангланта своим наследником.
— Но принц Санглант появился на свет только для того, чтобы подтвердить право короля на престол, а не затем чтобы править после него!
— Генрих признает его своим законным сыном, как я — с его позволения — признал тебя. Но вряд ли все будет так просто — лорды королевства не станут спокойно стоять в стороне и смотреть, как бастард-полукровка, каким бы он ни был талантливым полководцем, превращается в полновластного правителя. Нет, для них он всегда будет не лучше собаки.
С этими словами граф хлопнул ладонью по телу Ревности и с изумлением посмотрел на ушибленную руку. Нахмурившись, он ощупал уши собаки и окаменевшие лапы. Потом повернулся к сыну и продолжил:
— Поэтому-то принц и пытается ввести меня в круг приближенных, всячески выказывая свою милость. Ему нужны сильные союзники, и он должен удачно жениться.
— Как я, — сказал Алан и покраснел.
— Да. Теперь, когда Таллия стала твоей законной женой, никто и не вспомнит, что ты был рожден вне брака. Думаю, Генрих пошлет Сангланта в Аосту. По крайней мере, я бы на его месте поступил именно так, а Генрих — человек умный и дальновидный. — Лавастин свистнул собакам. — Пошли. Надо похоронить Ревность. Жаль, что место ее упокоения будет так далеко от дома.
Похоронная процессия направилась к воротам. Впереди шел сам граф, за ним — его наследник, потом слуги и шесть черных собак, которые провожали свою товарку до самого конца. Тело Ревности водрузили на носилки, но они дважды ломались под ее тяжестью, а нести их пришлось шестерым мужчинам — настолько тяжелым стало превратившееся в камень тело.
Слуг заранее отослали копать могилу за стенами замка, и все уже было готово. По краям ямы высились кучи земли, тут и там сновали бесстрашные малиновки, выхватывая червей, выбравшихся на свет божий. Впрочем, завидев приближающихся людей, птицы проворно упорхнули. Слуги попытались наклонить носилки и перевалить тело в яму, но оно упорно не желало скатываться вниз, так что носилки пришлось перевернуть, и только тогда окаменевшая собака упала в вырытую для нее могилу.
Алан вздрогнул — лишь Владычица знает, какая странная смерть постигла бедняжку. Гончие обнюхивали землю, но, казалось, не узнавали запаха той, что совсем недавно резвилась вместе с ними. В яме лежал камень, а не Ревность.
Слуги стали закапывать свежую могилу, комья земли срывались с лопат и с глухим стуком падали на тело Ревности. Где-то далеко послышался цокот копыт — видимо, король Генрих отправил на юг всадника. Ноздри щекотал запах влажной земли и перепревших листьев, сырой глины и полусгнивших корней.
У Алана закружилась голова…
Он чувствовал запах крови — перед ним с неловко вывернутыми руками и ногами и перерезанным горлом лежал Десятый Сын Пятого Колена. Он был мертв. Повсюду виднелись следы борьбы — разбросанные камни, выдранный мох. Кровавые пятна и полосы на земле красноречиво рассказывали о разыгравшейся здесь схватке и ее исходе. К следующему лету, после того как весенние ручьи смоют грязь и кровь, исчезнут все следы битвы, из которой один вышел победителем, а другой проиграл и заплатил за это своей жизнью.
Он опустился на одно колено, схватил труп за плечо и перевернул — коса была отрезана. Он сам, справившись со Вторым Сыном, отрезал его косу и намотал на руку — как трофей и доказательство своей победы. Сейчас один из братьев носит на руке точно такой же трофей — косу Десятого Сына. Где же этот брат сейчас? Он слышит осторожные шаги, и ветер доносит до него шуршание сухой травы под ногами крадущегося врага. Он вскакивает и убегает, прежде чем тот, кто прячется в скалах, успевает напасть на него.
Он — худой и легкий, и это играет ему на руку. Пятый Сын вырывается вперед. За ним мчится Четвертый Сын Девятого Колена, но он неуклюж и неповоротлив, хотя силы у него хватит на то, чтобы переломать противнику руки и ноги.
Пятый Сын оглядывается и, убедившись, что враг продолжает его преследовать, устремляется к реке, где его соперника ожидает заранее подготовленная ловушка.
— Ха-ха-ха! Трус и слабак! — кричит ему вслед Четвертый Сын.
Он не обращает внимания на оскорбления и бежит дальше, лишь слегка задержавшись, чтобы посмотреть на пыхтящего от натуги брата. Он понимает, что Четвертому Сыну его не догнать, даже если тот соберет для броска все силы. Пятый Сын знает, что должен держаться чуть впереди и казаться доступной мишенью, чтобы брат не отказался от погони и не отправился охотиться за кем-нибудь другим.
Совсем рядом бурлит река. Пятый Сын прыгает на узкий мостик, соединяющий два берега, и осторожно идет по раскачивающимся и разваливающимся под ногами доскам. Веревки, которыми связаны между собой доски, напряжены как струны и вот-вот лопнут — брызги воды и палящее солнце почти сгноили их, и достаточно неосторожному человеку взойти на мост, он оборвется и увлечет в пучину смельчака.
Вот Пятый Сын уже на другом берегу, он оборачивается. Четвертый Сын, видя своего противника так близко, прыгает на мост, хватается за веревочные перила. Мост не выдерживает его веса и обрывается.
Четвертый Сын падает в реку, но Пятый Сын рассчитывает не на то, что ледяная вода остудит воинственный пыл брата, а на то, что сильное течение подхватит его и, прокатив по бесчисленным порогам, выбросит на берег довольно далеко отсюда.
Так и происходит — река уносит Четвертого Сына к водопаду, протащив по всем камням, скалам и валунам, какие только встречаются на пути, а потом сбрасывает его вниз, туда, где река, падая с большой высоты в спокойные воды фиорда, дробит их на мельчайшие капельки, которые радужным туманом висят в воздухе.
Пятый Сын стоит на скале и всматривается в воду, выискивая своего врага.
Вот он! Над волнами появляется голова, светлая коса плывет по воде, как змея. Израненный, окровавленный, Четвертый Сын еще жив.
Впрочем, Пятый этого и ожидал.
Но он знает, что произойдет дальше.
Далеко в спокойных водах фиорда что-то движется. На поверхности показывается гладкая блестящая спина. Черезмгновение она вновь скрывается под водой, лишь круги на поверхности напоминают о живом существе, только что появившемся здесь.
Волны выносят Четвертого Сына на берег. Он, разумеется, жив, но это не важно. Важно то, что он ослабел и истекает кровью.
Волны швыряют его, как щепку, о камни, а потом снова утаскивают за собой. Слишком поздно Четвертый Сын осознает опасность — он пытается вцепиться в камни и удержаться на берегу, но тщетно. Вода намного сильнее. Но вот перед Четвертым Сыном появилась страшная черная голова одного из обитателей глубин, защищаясь, тот взмахнул когтистой рукой, и напавший на него зверь выгнулся дугой и погрузился под воду, оставив на поверхности пузыри и черные разводы. Четвертый Сын издал победный клич, но тут же с головой ушел под воду — зверь схватил его за ноги и утянул на глубину. Вода бурлит, взбиваясь в пену под ударами рук Четвертого Сына. Но вскоре все стихло, и поверхность фиорда вновь стала невозмутимой, сокрыв все тайны. Только пятна ржаво-красной крови и черной жидкости, вытекшей из тела помощника Пятого Сына, еще напоминали о том, что здесь произошло.
Вновь из воды показалась темная спина — обитатель глубин плыл к берегу. Пятый Сын ждал. Вот воды расступились, и показалось лицо страшного создания — огромные рыбьи глаза горели красноватым огнем, вместо носа — две щели, челюсти украшены острыми как бритва зубами. Волосы, свитые в жгуты, больше всего напоминали угрей, присосавшихся к голове и шее создания, на мускулистых руках виднелись похожие на кинжалы когти. Со своего места Пятый Сын видел длинный мощный хвост, черно-серебристый, покрытый чешуей. Плеск воды эхом отозвался в скалах.
Существо подплыло к берегу и выложило на камень две косы: одну — аккуратно отрезанную, а другую со следами крови. Обитатели глубин — не просто животные, они разумны ничуть не меньше людей. Не стоит их недооценивать — Пятый Сын всегда придерживался такой точки зрения. Они знают о состязании и о его правилах. Хороший генерал никогда не упустит случая использовать помощь союзника, кем бы он ни был.
Существо выгнулось и скользнуло в глубину, взмахнув напоследок хвостом.
И снова все стихло. Пятый Сын осторожно спустился по грубым ступеням, вырубленным в скале возле водопада. Там, в укрытой от посторонних глаз пещере, жрец спрятал в потайном ящичке свое сердце. Пятый Сын сумел выяснить это, потому что терпеливо выслеживал жреца. Он смотрел и слушал, и однажды его терпение было вознаграждено — жрец проговорился о спрятанном сердце. Кто-то не принял бы бормотание сумасшедшего старика всерьез, но Пятый Сын твердо знал, что слова жрецов не стоит оставлять без внимания. И когда ночью, укрываясь в тени, жрец отправился к водопаду, за ним по пятам неотступно следовал Пятый Сын.
Теперь сердце жреца оказалось у него в руках, а вместе с ним и повиновение старика.
На мгновение Пятый Сын вспомнил о проклятии Кровавого Сердца. По словам жреца, он сумел отвратить его от себя, но на кого оно в таком случае пало? Кого отравит яд ненависти Кровавого Сердца?
Ненависть — худшее из зол, ибо она ослепляет.
Пятый Сын смотрит вниз — поверхность фиорда спокойна как зеркало, ничто не тревожит ее, нет ничего, что напоминало бы о недавней схватке. Вода быстро смывает все следы, заставляя забыть о случившемся, нет ничего изменчивей и непостоянней, чем волны.
Но капля камень точит, и со временем вода превратит твердые скалы в песок. Так говорят Мудроматери.
Над водопадом сияла радуга.
Ему показалось, что что-то шевельнулось внизу. Или это лишь игра света?
Пятый Сын встает на колени и подбирает обе косы. Потом завязывает их, как браслеты, на запястьях. Три брата мертвы. Он дотрагивается до собственной косы, ставшей для него чем-то вроде талисмана.Осталось убить еще двоих… Среди сыновей Кровавого Сердца они — самые сильные и умные, за исключением Пятого Сына, разумеется. Для них он приготовил самую опасную ловушку — даже он не смог бы выбраться из нее.
Ярость зарычала на бабочку, и прекрасное создание упорхнуло, сверкнув в ярком солнечном свете.
Алан одиноко стоял у засыпанной могилы. К его ногам жались Ярость и Горе, а на почтительном расстоянии молодого лорда ожидал единственный слуга. Все остальные ушли. Алан опустился на колени у свежей могилы и дотронулся до земли рукой: к своему изумлению, он обнаружил, что ничего не чувствует — дух Ревности, как и ее тело, исчез. Самая храбрая из стаи малиновок вернулась и теперь, склонив головку, внимательно наблюдала за Аланом, ожидая, когда же он наконец уйдет.
— Мой господин? — озабоченно произнес тихо подошедший слуга.
Алан вздохнул и встал. Теперь Ревность останется одна.
— А где остальные?
— Господин граф пошел готовиться к отъезду. Священники сказали, что завтра — благоприятный день для начала долгого путешествия.
— Я должен узнать, в чем заключается это проклятие, — прошептал Алан, вспомнив видение.
— Прошу прощения, милорд?
— Я должен поговорить с принцем Санглантом.
Алан свистнул собакам и отправился искать принца.
Во дворе перед замком царила суматоха: седлали лошадей, грузили повозки; принцесса Сапиентия нетерпеливо посматривала по сторонам, перебирая в руках поводья лошади, которая переступала с ноги на ногу, словно ей передавалось нетерпение хозяйки. Принцесса и ее отряд ждали отца Хью, не решаясь отправиться без него, а он слушал королевского «орла» — девушка только что прискакала в замок с последними новостями. Люди, собравшиеся вокруг них, быстро расступились, давая дорогу Алану с собаками. Но не успел он добраться до «орлицы», как дверь распахнулась, и на пороге появился сам король Генрих, одетый в костюм для верховой езды, легкий плащ, скрепленный на плече узорной брошью, и высокие кожаные сапоги. Он махнул рукой, отсылая поданную лошадь обратно, и повернулся к бледному слуге, который следовал за ним ни жив ни мертв от страха.
— Что значит «без сопровождения»?
— Он был в скверном настроении, ваше величество. Принц пошел на конюшни, взял собак… и двух лошадей. Отвечать на вопросы он просто не стал.
— И никто не додумался поехать за ним?
— Простите, — обратился Алан к «орлице» как раз в ту минуту, когда все остальные замолчали, — вы не могли бы сказать, где мне найти принца Сангланта?
«Орлица» странно на него посмотрела, но все же ответила:
— Он уехал один, в такой спешке, словно за ним гнались демоны. Казалось, его охватило безумие… — Она хотела еще что-то добавить, но передумала и замолчала.
— Двое «львов» отправились за ним, они найдут его, — ответил королю слуга. Теперь его лицо покраснело, словно королевский гнев опалил кожу.
Генрих мрачно хмыкнул.
— Он наверняка отправился по южной дороге, — недовольно проворчал он. — Уверен, там-то вы его и найдете. — Король обвел взглядом двор и всех собравшихся, увидел «орлицу», кивнул ей и произнес:
— Пошлите за принцем десяток всадников. Только пусть держатся на расстоянии, так будет лучше.
«Орлица» поклонилась, повернулась и пошла к конюшням. Отец Хью приветливо улыбнулся и присоединился к принцессе Сапиентии. Разговаривая вполголоса, они выехали за ворота в сопровождении отряда всадников. Только сейчас Алан заметил, что они не принадлежали к свите короля: на их плащах красовались вышитые ястребы.
Король задумчиво стоял на крыльце и рассеянно вертел в руках отделанный блестящими медными бляхами ошейник. К нему подошел Гельмут Виллам. Генрих встрепенулся и обратился к Алану:
— Итак, юный Алан, ты тоже ищешь моего сына?
— Да, ваше величество. Сегодня утром я его видел, и он упомянул о каком-то проклятии Кровавого Сердца, которое должно обрушиться на голову того, кто убил этого чародея.
— Кровавое Сердце! — Внезапно король задумался и с надеждой спросил: — Так ты думаешь, что Санглант отправился в Гент?
Любой на месте Алана солгал бы, чтобы привести короля в хорошее расположение духа, но Алан не хотел прибегать к спасительной лжи.