Страница:
Грешно было так думать, но мать существовала где-то в прошлом, и Лиат не испытывала к ней никаких чувств. Единственное ее воспоминание походило больше на сон: маленький садик с цветами и травами, каменная скамья на львиных лапах, слуги, скользящие, словно тени. О матери Лиат помнила лишь, что у нее были светлые, как солома, волосы и нежная кожа, такая белая, словно ее никогда не касались солнечные лучи. Хотя мать порой целыми днями сидела на жарком аостийском солнце, которое больше всего походило на расплавленное золото.
— И ты с самого начала знал об этом?
— Нет, — ответил он. — Я узнал только сейчас, во время моего путешествия в Аосту.
— Ханна мне не сказала.
— Мы к этому времени уже расстались, она отправилась к королю Генриху сообщить о побеге епископа Антонии.
— А ты сказал моей матери, что нашел меня? Что отца убили? И что на это ответила она?
— Она сказала, что я должен как можно скорее привезти тебя к ней.
— Но где она сейчас?
Вулфер покачал головой:
— Этого я сказать не могу, Лиат. Я должен сам отвезти тебя туда. Ведь до сих пор есть те, кто ищет ее и тебя.
— Те, кто убил отца?
Его молчание было красноречивее всяких слов.
— Владычица!
Лиат знала, что теперь она уже не та маленькая девочка, она перестала ею быть в ту ночь, когда убили отца, а Хью сделал ее своей рабыней. Она понимала, что даже за год человек сильно меняется. Она повзрослела, стала сильнее. А вот Вулфер, казалось, нисколько не изменился со дня их последней встречи в прошлом году. Волосы с проседью, блестящие молодые глаза, но их выражение заставляет задуматься о том, сколь многое они повидали. Что и говорить, человек должен совершить нечто особенное, чтобы ухитриться стать врагом короля, — ведь короли не обращают внимания на тех, кто на социальной лестнице стоит настолько ниже их. А Генрих, горевавший о гибели Сангланта в Генте, тем не менее не забыл отослать Вулфера, принесшего печальную весть, подальше от двора.
Но Санглант не погиб.
— Если бы только я взял в Дарр тебя, а не Ханну… — пробормотал Вулфер. — Не то чтобы я на нее жаловался, но не забывай — а я пару раз совсем забыл об этом, — мы, «орлы», не можем ехать куда пожелаем. Мы едем туда, куда прикажет король, и тогда, когда он пожелает.
— Если тебе так не нравится исполнять приказы короля, почему ты до сих пор не ушел из «орлов»?
— Мда-а… — Он снова улыбнулся. — Я столько лет был «орлом»…
Полуденное солнце светило у них над головами, и деревья отбрасывали на дорогу причудливые тени. Некоторое время Лиат и Вулфер ехали молча.
— С ней все в порядке? — наконец спросила Лиат.
— Как всегда.
— Лучше вообще ничего не говорить, чем говорить в таком тоне. Я почти не помню ее. Владычица! Ты вообще понимаешь, что это для меня значит?
— Это значит, — мрачно отозвался Вулфер, — что как «орла» я тебя потеряю.
Внезапно до нее дошло:
— Я больше не одинока! У меня есть родные. У меня есть дом.
Но она совершенно не представляла, на что этот дом может быть похож.
— Ты обретешь все, что положено тебе по праву рождения, Лиат. Не знаю, чему тебя научил Бернард, и не узнаю, пока ты сама мне не скажешь. — Несмотря на то что в голосе у него прозвучал оттенок недовольства, на лице это никак не отразилось.
— Искусству математики, которое запрещено церковью.
— Но которое, тем не менее, в некоторых местах все же изучают. Лиат, ты пойдешь со мной, когда я оставлю королевскую службу?
Она не ответила. Ей никогда и в голову не приходило, что она может оказаться перед таким выбором.
Часа через три они услышали ритмичный стук топора и вскоре выехали на расчищенную поляну. Было видно, что совсем недавно здесь работали люди. С земли взлетело несколько встревоженных птиц, с ветвей зацокали белки. Неподалеку текла небольшая речушка, на берегу которой стояли три крепких бревенчатых дома и несколько небольших хозяйственных построек, покрытых дерном. Вдоль дороги, которая служила и главной улицей селения, тянулся сад. Несколько молодых людей строили ограду, но, завидев «орлов», отложили инструменты в сторону. Один из них засунул пальцы в рот и громко свистнул, через несколько минут Лиат и Вулфера окружили все жители. Их оказалось немного: человек десять взрослых и дюжина ребятишек.
— Нет, сегодня идти уже нельзя, — решительно сказала самая старшая женщина в поселке. Ее звали Старая Ута. —До ночи вы из Бретвальда не выберетесь. Так что лучше остаться и переночевать здесь, чем с дикими зверями. К тому же у нас нынче свадьба. Просто позор не принять в такое время гостей!
Мужчины переоделись и вынесли на улицу длинный стол и скамьи, женщины и девочки в это время готовили праздничное угощение: печеные яйца, кроличье мясо, телятину, зажаренную на открытом огне, салат, пудинг с медом и молоком, жареные грибы, залитые козьим молоком ягоды и сидр, который тотчас ударил Лиат в голову. Она осоловело слушала Вулфера, который с удовольствием рассказывал жителям об Альфарских горах, священном городе Дарр и о дворце ее святейшества Клементин Второй.
Невестой оказалась младшая дочь Уты. Она украсила голову цветами и села во главе стола рядом с женихом. Он был совсем мальчик, и во время пира он не сводил с Лиат глаз. Ей тоже показалось, что она уже где-то видела его раньше, но никак не могла припомнить, где и когда. Несомненно, в этом были виноваты сидр и вываленная Вулфером на ее голову новость.
Ее мать жива.
— «Орлица», — внезапно заговорил молодой человек, — ведь это ты вывела нас из Гента. Ты помнишь меня? Наверное, если и вспоминаешь, то недобрым словом. Я потерял твою лошадь у восточных ворот.
Он и вправду был похож на того паренька, который рыдал в день падения Гента, — тогда он потерял и доверенную ему лошадь, и родной дом. Он повзрослел и раздался в плечах, но в его глазах мерцал прежний огонь.
— Он потерял лошадь! — загомонили мужчины, женщины вторили им. — Лошадь! Если бы только у нас была лошадь, чтобы таскать все эти бревна. Или хотя бы осел…
— Мы бы могли поменять лошадь на новый топор!
— Тихо! — строго сказала Лиат. Все сразу же притихли и повернулись к ней. — Разве он вам не говорил, что случилось в Генте?
— Гент далеко отсюда, — произнесла Старая Ута. — И ничего не значит для нас. До того как они пришли, мы даже не знали о нем.
— А что такое Гент? — пропищал какой-то малыш.
— Это место, откуда пришли Мартин и Молодая Ута, дитя. — Она показала на жениха и на девушку со шрамами на лице и руках. — Мы приняли их, потому что нам лишняя пара рук не помешает — ведь эту дорогу мы прорубали почти десять лет. — Она кивком показала на просеку, которая разрезала чащобу и вела дальше на восток. — Теперь все готово. Можно спокойно строить дома и жить дальше, леди Хельмингарда больше не призовет нас на службу.
— Хорошо, — Лиат обвела взглядом присутствующих, — я рада. Мартин, я не виню тебя за потерянную лошадь. «Королевские драконы» полегли все до единого, спасая горожан от эйка. Что же мог сделать мальчик против такой силы?
— Неужели все «драконы» погибли? — спросил Мартин. Лиат вспомнила: он ведь ходил за «драконами» по пятам, чуть ли не боготворил их.
— Да, — ответил Вулфер.
— Нет, — сказала Лиат и испытала удовлетворение, увидев его изумленное лицо. — Принц остался в живых.
— Принц, — эхом повторил за ней Вулфер. Трудно сказать, чего в его голосе было больше — удивления или смущения.
— Принц, — выдохнул Мартин с таким благоговением, какое гораздо больше подошло бы для вознесения молитвы. — Ну конечно, так и должно быть! Даже эйка не смогли убить его! Они еще в Генте? Я хочу сказать, эйка?
— Нет, в прошлом году к Генту подступили две армии и освободили город.
Ее рассказ все слушали с неослабевающим вниманием, даже Вулфер не сводил с нее холодных серых глаз. Он терпеливо слушал все подробности, но Лиат понимала, что главным образом он ждет, чтобы она объяснила, как сумел выжить принц, которого оба они видели мертвым.
Она рассказала о графе Лавастине и о страшной битве при Генте, об орде эйка и колдовстве Кровавого Сердца; рассказала том, как сам граф Лавастин с несколькими солдатами проник в собор через подземный ход, и о том, как растерялись эйка после смерти своего вождя, как с подкреплением пришел король Генрих и с меднокожими было покончено. Лиат не удержалась и подробно поведала о героических деяниях принца Сангланта, о том, что в решающий момент он спас сестру от поражения, и о том, что на поле брани он убил больше эйка, чем кто-либо другой. Конечно, в этом медвежьем углу ее история приобрела эпический размах, свойственный легендам о героях прошлых веков. Песнь о Валтарии и Сигизфриде имела бы тот же успех — жители леса и то и другое воспринимали как прекрасную сказку, настолько далеки они были от происходящего в мире.
Когда Лиат закончила, они горячо ее благодарили.
— Отличный рассказ для пира, — одобрительно сказала Старая Ута. — А теперь мы хотим передать кое-что королю Генриху в благодарность за то, что он освободил нас от службы леди Хельмингарде. А она возложила на нас немалое бремя.
Лиат достала из седельной сумки свиток и тут же громко зачитала обещание короля Генриха освободить от службы любому лорду или леди всех жителей леса, которые будут следить за королевской дорогой и содержать ее в порядке, дабы он, его посланцы или армия могли воспользоваться ею в любой момент. На документе еще не стояла королевская печать, но жители внимательно слушали Лиат, а потом столь же внимательно изучили пергамент, который никто из них не мог прочесть.
— Я хочу вернуться обратно в Гент, — сказала девушка со шрамами — Молодая Ута. — Мне не нравится жить в лесу.
— Сначала отработай здесь несколько лет, — сурово ответила Старая Ута, и девушка вздохнула.
Но Мартину, похоже, нравилась новая жизнь. У него появились невеста, дом и новые родственники. Лесные жители охотились, и на столе у них всегда было мясо. Шкуры животных и мех они всегда могли выменять на те овощи, которые нельзя было вырастить на отвоеванных у леса делянках. Даже если год был неурожайным, лес давал им пищу, и никто не голодал. Жители показали Лиат свои инструменты — два железных топора и лопата, остальные были сделаны из дерева, камня или меди. В кладовых хранились запасы орехов и съедобных корней, яблоки, мешки с просом и пшеницей, сухие травы и несколько запечатанных горшочков с жиром. Из сундуков вытащили подарки для короля — четыре прекрасно выделанных волчьих шкуры и огромную шкуру медведя. Все это упаковали и вручили Вулферу, чтобы тот непременно передал их королю в знак верности лесных жителей.
Наступили сумерки, жениха и невесту проводили в лучшую комнату с большой кроватью, затем последовали длинные песни и тосты. Принеся брачный обет, Мартин становился полноправным членом семьи. Возможно, через месяц, а может, и через год по дороге проедет священник, он-то и обвенчает молодых по всем правилам.
— Ну, пойдемте! — произнесла наконец Старая Ута, сжалившись над женихом и невестой, которые терпеливо выслушивали песни и поздравления, сидя на широкой кровати. — Пора бы нам оставить молодых наедине, они и без нас знают, что делать.
С шумом и хохотом все высыпали во двор и разбрелись по домам.
Но Лиат не могла уснуть. Вулфер соорудил небольшой костерок, Лиат лежала на спине и притворялась спящей. На самом деле она смотрела на звезды. Летнее небо называли «Небом Королевы», и в самом деле на темном бархате неба сияли все созвездия Королевы: ее Лук, Меч и Скипетр. Кубок Королевы стоял в зените, а самая яркая его звезда — Сапфир — почти над самой головой. К востоку, над головой Королевы поднимался ее верный Орел, вечно летящий к Небесной Реке, которая тянулась по небу как звездная дорога. Другие созвездия закрывал легкий туман, но на югеЛиат все равно различила Дракона, а между верхушками деревьев сияла звезда Мок из созвездия Льва.
— Я и не думал его искать, — неожиданно прервал молчание Вулфер.
— Кого? — спросила Лиат, хотя и так знала ответ на свой вопрос. — Разве ты не пытался найти мою мать через огонь?
— Можно увидеть лишь живых, и то только тех, кого хорошо знаешь, с кем чувствуешь некую связь.
Лиат перекатилась на бок. Вулфер уселся по другую сторону костра, его лицо оставалось в тени.
— Я никогда в жизни не встречала таких созданий. — Лиат заколебалась, но потом решила ничего не говорить о своей встрече с колдуном из народа Аои.
— Здесь есть какая-то тайна. Я не очень-то во всем этом разбираюсь, хотя и умею видеть через огонь. Мне и в голову не приходило, что принц Санглант жив, иначе бы я искал его. Мы оба видели, как ему нанесли смертельный удар… — Вулфер резко замолчал.
— Думаю, я удивилась ничуть не меньше, когда узнала его в гентском соборе, — произнесла Лиат. Она не смогла заставить себя рассказать Вулферу, в каком виде она нашла Сангланта, не смогла описать, что он вел себя как дикое животное, настоящий зверь. Вместо этого она переменила тему: — Отец говорил…
Слова отца навек запечатлелись в ее памяти. «Если ты дотронешься до чего-то, чего касались их руки, они смогут найти тебя… Они умеют искать и находить, но я спрятал тебя от них». Если бы отец знал, что мать жива, что тогда? Смогла бы она спасти их?
— А почему отец думал, что мама умерла?
— А почему мы похоронили принца Сангланта раньше времени?
— Но если она была жива, почему же она не пыталась нас найти? Она ведь умеет видеть через огонь. Она-то знала, что я жива!
— Она искала тебя! Но охотятся не только за тобой. К тому же возможности магии не безграничны, а расстояния огромны, и за «Королевским орлом» уследить не так-то просто.
— Но почему отец считал ее мертвой? Помню… — Внезапно она вспомнила ту ночь десять лет назад.
— Что ты помнишь? — мягко спросил Вулфер.
Она едва могла говорить, настолько ее потрясли внезапно нахлынувшие воспоминания.
— Все охвачено огнем: наш дом, сад, конюшни, флигель, все здания… — Лиат закрыла глаза и погрузилась в омут памяти. — Даже скамейки. Каменные скамейки горят. Горел даже камень. Тогда мы бежали. Отец схватил книгу и меня. Он сказал: «Они убили Анну и теперь сами будут использовать ее дар».
Лиат пришлось замолчать, потому что горло у нее перехватило. Теперь в голове роились новые вопросы. Открыв глаза, она посмотрела в небо, звезды мерцали, как рассыпанные драгоценные камни. Вот одна упала. Может, это ангел, который послан Господом на землю в ответ на молитвы верующих? По крайней мере так пишут матери церкви. Или это другое творение Божие, порождение огня, которое летит от одной звезды к другой?
Вулфер ничего не ответил. В костре щелкнуло полено, и маленькая искорка упала прямо на плащ Лиат. Девушка скинула ее и, усевшись на корточки, уставилась в огонь. Вскоре желтые языки пламени стали опадать, пока не превратились в алые точки, пробегающие по гаснущим углям. Вулфер, казалось, заснул.
Он искал ее, но не смог увидеть через огонь. Неужели заклятие отца до сих пор укрывает ее?
Лиат почувствовала чужое присутствие, словно кто-то смотрел на нее. Искал ее. Она уже сталкивалась и с дэймонами, и с существом, чей голос был похож на колокольный звон. Интересно, они еще там? Сможет ли она пробраться в эти запретные места тихо, как мышка, и посмотреть?
Лиат разворошила угли и всмотрелась в них. Если она сумеет позвать свою мать, то увидит ее через огонь. Но, глядя на тлеющие угли, она внезапно почувствовала, словноее разум крепко ухватила чья-то рука. Кто-то пытался подчинить ее своей воле, как когда-то Хью.
Пламя неожиданно вспыхнуло. Казалось, в нем оживает какое-то существо — взметнулись крылья, сверкнули глаза, послышался вздох, и из пламени донесся рокочущий голос:
— Дитя.
Лиат отпрянула. Ее охватил такой ужас, что она даже не смогла крикнуть, — грудь словно сдавило, язык присох к гортани. Девушка издала сдавленный стон.
Вулфер вскочил. Пламя взметнулось в последний раз и рассыпалось тысячью маленьких искорок.
— Лиат!
Она метнулась в сторону и помчалась к недостроенному палисаду, к канаве, вырытой, чтобы защитить поселок от диких лесных зверей. Дрожа от пережитого ужаса, Лиат прислонилась щекой к бревну.
Над головой пролетела сова, ухнула и исчезла в ночном сумраке.
— Владычица, — прошептала Лиат, глядя в ночное небо. — Санглант.
ЛИЛИЯ СРЕДИ ШИПОВ
Такая тактика оправдывала себя только первые пять дней после того, как они покинули монастырь. Но у Ивара были уши, и он вырос с сестрами, поэтому понимал, что происходит. Маркграфиня была отнюдь не стара и до сих пор могла родить ребенка. Поэтому ее невнимание к Болдуину проистекало только из-за обычного у женщин недомогания.
Ивар подозревал, что все благочестие Болдуина продиктовано не чем иным, как желанием покрасоваться. Иногда Ивар украдкой кидал взгляд на склоненную голову Болдуина, тот действительно был необычайно красив.
— Нельзя молиться, если слова молитвы не идут прямо из сердца, — сказал Ивар на следующий день. — Это грешно.
Они ехали на запад, к королю. Ивар сидел верхом на ослике, как и подобает молодому монаху, но Болдуину дали великолепного вороного жеребца. Красивый юноша верхом на красавце-скакуне — несомненно, маркграфиня Джудит не упустила случай посмотреть на такую картину.
Однако сейчас Болдуин подъехал к Ивару и сказал:
— Ну что ты ругаешься? Я молюсь от всего сердца! Ты же не думаешь, что я хочу жениться на ней?
— Как будто у тебя есть выбор.
— Если свадьба не завершена, это не свадьба. Ивар вздохнул:
— Она не хуже многих других женщин. У тебя будут красивая одежда, доспехи и меч. Ты поедешь на болота сражаться с куманами. Это не так уж и плохо.
— Она мне не нравится, — произнес Болдуин тоном обиженного ребенка, которому раньше никогда не приходилось делать что-то, что ему не по нраву. — Я не хочу быть ее мужем. — Он бросил взгляд на леди Таллию, которая ехала подле маркграфини. — Я бы лучше женился…
— Она никогда не выйдет замуж! — неожиданно сердито прошипел Ивар. — Ни за кого! Она избрана Господом и будет невестой Его сына — блаженного Дайсана, как и все монахини.
— Ну почему меня никто не избрал?! — жалобно простонал Болдуин.
— Потому что ты мужчина. Женщины служат Господу и Владычице и управляют всем сущим.
— Ты проповедуешь ересь, — прошептал Болдуин, — церковь тебя накажет.
— Мученичество не есть наказание! Даррийцы вырвали сердце блаженному Дайсану, но Господь возродил его, ведь в Палате Света все мученики обретают новую жизнь.
Болдуин отогнал от лица муху и принялся с удвоенным вниманием рассматривать женщин, ехавших впереди.
— Как ты думаешь, после смерти маркграфиня Джудит попадет в Покои Света или в преисподнюю?
В авангарде ехали человек двадцать солдат, на плащах которых была изображена пантера в прыжке. За ними ехала сама маркграфиня Джудит, по ее величественной осанке и гордому профилю любой бы понял, что она здесь — первое лицо. Серебристые волосы маркграфини оттеняла пурпурная мантия — Ивар никогда раньше не видел такого глубокого цвета, — вышитые на ней соколы и пантеры казались живыми. Таллия ехала склонив голову и ссутулив плечи, словно под невидимой тяжестью, на ней было обычное монашеское одеяние — простое длинное платье и платок, покрывающий волосы. Рядом смеялись и шутили служанки, клирики, конюшие и рабыни — маркграфиня предпочитала общество женщин, поэтому почти вся ее свита была женской. Исключение составляли лишь солдаты и два старых священника, которые служили еще ее матери. Ивар подумал, что, вероятно, только свита самого короля была роскошнее.
— Почему такая знатная дама должна оказаться в преисподней? — наконец отозвался Ивар. — Только из-за того, что она не знает правды о блаженном Дайсане? Но это вина церкви, которая отрицает истину. Думаю, маркграфиня Джудит велит после своей смерти построить монастырь, и монахини будут ежедневно молиться за упокоение ее души. Вряд ли она не попадет в Покои Света, если столько монахинь будет молиться за нее.
Болдуин вздохнул:
— Тогда зачем мне хорошо себя вести, если после смерти я все равно окажусь подле нее в Покоях Света?
— Болдуин! Ты что, совсем не слушал, о чем нам говорили в монастыре? — Ивар внезапно понял, что Болдуин, который прилежно смотрел в рот всем учителям, и брату Мефодиусу в частности, на самом деле благополучно пропускал все мимо ушей. — В Палате Света наши души обретут покой под всепрощающим взором Господа Бога нашего.
В эту минуту маркграфиня оглянулась на них. Под ее взглядом Болдуин потупился, но от этого его красота стала только заметнее — на розовые щеки легла тень от длинных темных ресниц, а губы еще больше стали походить на спелые вишни. Маркграфиня улыбнулась и снова перевела взгляд на своих компаньонок, которые весело хохотали над какой-то ее шуткой. Она играла с Болдуином, как кошка с мышью, и получала от этого огромное удовольствие.
Ивар вздохнул.
— Так или иначе, ты ничего не можешь поделать, — сказал он Болдуину.
— Но это не значит, что мне все должно нравиться. — Болдуин всхлипнул. — По крайней мере ты остался со мной, Ивар. — Он потянулся и пожал Ивару руку, так крепко, что у того даже пальцы заболели.
— Сейчас — да.
— Я попрошу, чтобы тебя оставили со мной, — мрачно произнес Болдуин, освобождая наконец руку Ивара. — Ты будешь моим компаньоном. Обещай, что останешься со мной. — Он устремил на Ивара взгляд своих прекрасных глаз, перед которым, как он знал, мало кто мог устоять. Ивар под этим взглядом зарделся, как маков цвет. Болдуин, казалось, был доволен его смущением, он улыбнулся и нервно взглянул на женщину, в руках которой теперь находилась его судьба.
В тот же вечер Ивару выпала честь разливать вино за столом маркграфини. На ночь свита остановилась в поместье, принадлежавшем какому-то монастырю, и Джудит Устроила настоящий пир. Маркграфиня была в прекрасном расположении духа и бросала выразительные взгляды на Болдуина, а тот не отрывал глаз от тарелки. Придворный поэт исполнил несколько песен, которые обычно звучали на свадьбах:
О королева, возьми меня в свои покои.
Я уже отведал хлеба и меда,
Я уже выпил вина.
Пейте, друзья, и веселитесь, пока ваши возлюбленные рядом.
Одна из компаньонок леди Джудит беседовала с пожилым человеком, который приходился Болдуину дядей со стороны матери. Его вмешательство было необходимо, чтобы юношу отпустили из монастыря. Он объяснил матери Схоластике, что помолвка Джудит и Болдуина произошла, когда мальчику было тринадцать лет, поэтому монастырские обеты сочли недействительными и Болдуина отпустили к невесте.
Сейчас, подвыпив, дядя откровенно говорил леди Аделинде:
— В то время, когда маркграфиня впервые увидела паренька, она еще была замужем. Если бы ее муж не погиб, сражаясь с куманами, думаю, она оставила бы его ради Болдуина. Ее супруг, по правде говоря, был неплохим человеком, из хорошей семьи, но по сравнению с молоденьким мальчиком, у него не было никаких шансов.
Аделинда только улыбнулась:
— Когда Джудит видит мужчину, который ей нравится, она получит его во что бы то ни стало, и не важно, что церковь запрещает иметь больше одного супруга. Хотя, конечно, для вашей семьи такой брак весьма выгоден.
— Ну конечно, — с энтузиазмом согласился он. — Моя сестра заметила, насколько Джудит увлеклась мальчиком, и провернула выгодную сделку — теперь ей принадлежит еще несколько поместий.
О Господи! Болдуина продали, как быка на рынке! Ивар отхлебнул вина из чаши, которую взял у кого-то из гостей, чтобы наполнить. Вино обожгло горло, голова закружилась.
— Сегодня она наконец-то затащит его в свою постель, — сказал старик, глядя на молодоженов. Джудит недрогнувшей рукой подняла чашу и, отпив из нее, отдала молодому мужу. — А епископ благословит их, как только они доберутся до короля.
Приди же, моя возлюбленная,
Пойдем поутру в виноградники,
Посмотрим, раскрылись ли цветы на лозе.
— Видишь ли, Аделинда, — сказала маркграфиня, отвлекая компаньонку от разговора с дядей Болдуина. — Нельзя срывать цветы до того, как они расцвели, иначе мы никогда не увидим их во всей красе. — Она показала на Болдуина, который порозовел от смущения — на него уставились все присутствующие. Но маркграфиня уже выбрала другую жертву. — Разве я не права, леди Таллия?
Девушка не подняла глаз. За все время пира она едва притронулась к хлебу на тарелке, и, взглянув на нее, Ивар тут же почувствовал себя обжорой. Таллия едва слышно ответила:
— Если женщина готова отдать за любовь все свои богатства, не стоит презирать ее за это.
Упрек не испортил настроения маркграфини Джудит.
— Мой виноградник принадлежит только мне, и я сделаю с ним все что заблагорассудится, — со смехом возразила она и обратилась к придворным: — Пойдемте. Теперь нам надо отдохнуть.
— И ты с самого начала знал об этом?
— Нет, — ответил он. — Я узнал только сейчас, во время моего путешествия в Аосту.
— Ханна мне не сказала.
— Мы к этому времени уже расстались, она отправилась к королю Генриху сообщить о побеге епископа Антонии.
— А ты сказал моей матери, что нашел меня? Что отца убили? И что на это ответила она?
— Она сказала, что я должен как можно скорее привезти тебя к ней.
— Но где она сейчас?
Вулфер покачал головой:
— Этого я сказать не могу, Лиат. Я должен сам отвезти тебя туда. Ведь до сих пор есть те, кто ищет ее и тебя.
— Те, кто убил отца?
Его молчание было красноречивее всяких слов.
— Владычица!
Лиат знала, что теперь она уже не та маленькая девочка, она перестала ею быть в ту ночь, когда убили отца, а Хью сделал ее своей рабыней. Она понимала, что даже за год человек сильно меняется. Она повзрослела, стала сильнее. А вот Вулфер, казалось, нисколько не изменился со дня их последней встречи в прошлом году. Волосы с проседью, блестящие молодые глаза, но их выражение заставляет задуматься о том, сколь многое они повидали. Что и говорить, человек должен совершить нечто особенное, чтобы ухитриться стать врагом короля, — ведь короли не обращают внимания на тех, кто на социальной лестнице стоит настолько ниже их. А Генрих, горевавший о гибели Сангланта в Генте, тем не менее не забыл отослать Вулфера, принесшего печальную весть, подальше от двора.
Но Санглант не погиб.
— Если бы только я взял в Дарр тебя, а не Ханну… — пробормотал Вулфер. — Не то чтобы я на нее жаловался, но не забывай — а я пару раз совсем забыл об этом, — мы, «орлы», не можем ехать куда пожелаем. Мы едем туда, куда прикажет король, и тогда, когда он пожелает.
— Если тебе так не нравится исполнять приказы короля, почему ты до сих пор не ушел из «орлов»?
— Мда-а… — Он снова улыбнулся. — Я столько лет был «орлом»…
Полуденное солнце светило у них над головами, и деревья отбрасывали на дорогу причудливые тени. Некоторое время Лиат и Вулфер ехали молча.
— С ней все в порядке? — наконец спросила Лиат.
— Как всегда.
— Лучше вообще ничего не говорить, чем говорить в таком тоне. Я почти не помню ее. Владычица! Ты вообще понимаешь, что это для меня значит?
— Это значит, — мрачно отозвался Вулфер, — что как «орла» я тебя потеряю.
Внезапно до нее дошло:
— Я больше не одинока! У меня есть родные. У меня есть дом.
Но она совершенно не представляла, на что этот дом может быть похож.
— Ты обретешь все, что положено тебе по праву рождения, Лиат. Не знаю, чему тебя научил Бернард, и не узнаю, пока ты сама мне не скажешь. — Несмотря на то что в голосе у него прозвучал оттенок недовольства, на лице это никак не отразилось.
— Искусству математики, которое запрещено церковью.
— Но которое, тем не менее, в некоторых местах все же изучают. Лиат, ты пойдешь со мной, когда я оставлю королевскую службу?
Она не ответила. Ей никогда и в голову не приходило, что она может оказаться перед таким выбором.
Часа через три они услышали ритмичный стук топора и вскоре выехали на расчищенную поляну. Было видно, что совсем недавно здесь работали люди. С земли взлетело несколько встревоженных птиц, с ветвей зацокали белки. Неподалеку текла небольшая речушка, на берегу которой стояли три крепких бревенчатых дома и несколько небольших хозяйственных построек, покрытых дерном. Вдоль дороги, которая служила и главной улицей селения, тянулся сад. Несколько молодых людей строили ограду, но, завидев «орлов», отложили инструменты в сторону. Один из них засунул пальцы в рот и громко свистнул, через несколько минут Лиат и Вулфера окружили все жители. Их оказалось немного: человек десять взрослых и дюжина ребятишек.
— Нет, сегодня идти уже нельзя, — решительно сказала самая старшая женщина в поселке. Ее звали Старая Ута. —До ночи вы из Бретвальда не выберетесь. Так что лучше остаться и переночевать здесь, чем с дикими зверями. К тому же у нас нынче свадьба. Просто позор не принять в такое время гостей!
Мужчины переоделись и вынесли на улицу длинный стол и скамьи, женщины и девочки в это время готовили праздничное угощение: печеные яйца, кроличье мясо, телятину, зажаренную на открытом огне, салат, пудинг с медом и молоком, жареные грибы, залитые козьим молоком ягоды и сидр, который тотчас ударил Лиат в голову. Она осоловело слушала Вулфера, который с удовольствием рассказывал жителям об Альфарских горах, священном городе Дарр и о дворце ее святейшества Клементин Второй.
Невестой оказалась младшая дочь Уты. Она украсила голову цветами и села во главе стола рядом с женихом. Он был совсем мальчик, и во время пира он не сводил с Лиат глаз. Ей тоже показалось, что она уже где-то видела его раньше, но никак не могла припомнить, где и когда. Несомненно, в этом были виноваты сидр и вываленная Вулфером на ее голову новость.
Ее мать жива.
— «Орлица», — внезапно заговорил молодой человек, — ведь это ты вывела нас из Гента. Ты помнишь меня? Наверное, если и вспоминаешь, то недобрым словом. Я потерял твою лошадь у восточных ворот.
Он и вправду был похож на того паренька, который рыдал в день падения Гента, — тогда он потерял и доверенную ему лошадь, и родной дом. Он повзрослел и раздался в плечах, но в его глазах мерцал прежний огонь.
— Он потерял лошадь! — загомонили мужчины, женщины вторили им. — Лошадь! Если бы только у нас была лошадь, чтобы таскать все эти бревна. Или хотя бы осел…
— Мы бы могли поменять лошадь на новый топор!
— Тихо! — строго сказала Лиат. Все сразу же притихли и повернулись к ней. — Разве он вам не говорил, что случилось в Генте?
— Гент далеко отсюда, — произнесла Старая Ута. — И ничего не значит для нас. До того как они пришли, мы даже не знали о нем.
— А что такое Гент? — пропищал какой-то малыш.
— Это место, откуда пришли Мартин и Молодая Ута, дитя. — Она показала на жениха и на девушку со шрамами на лице и руках. — Мы приняли их, потому что нам лишняя пара рук не помешает — ведь эту дорогу мы прорубали почти десять лет. — Она кивком показала на просеку, которая разрезала чащобу и вела дальше на восток. — Теперь все готово. Можно спокойно строить дома и жить дальше, леди Хельмингарда больше не призовет нас на службу.
— Хорошо, — Лиат обвела взглядом присутствующих, — я рада. Мартин, я не виню тебя за потерянную лошадь. «Королевские драконы» полегли все до единого, спасая горожан от эйка. Что же мог сделать мальчик против такой силы?
— Неужели все «драконы» погибли? — спросил Мартин. Лиат вспомнила: он ведь ходил за «драконами» по пятам, чуть ли не боготворил их.
— Да, — ответил Вулфер.
— Нет, — сказала Лиат и испытала удовлетворение, увидев его изумленное лицо. — Принц остался в живых.
— Принц, — эхом повторил за ней Вулфер. Трудно сказать, чего в его голосе было больше — удивления или смущения.
— Принц, — выдохнул Мартин с таким благоговением, какое гораздо больше подошло бы для вознесения молитвы. — Ну конечно, так и должно быть! Даже эйка не смогли убить его! Они еще в Генте? Я хочу сказать, эйка?
— Нет, в прошлом году к Генту подступили две армии и освободили город.
Ее рассказ все слушали с неослабевающим вниманием, даже Вулфер не сводил с нее холодных серых глаз. Он терпеливо слушал все подробности, но Лиат понимала, что главным образом он ждет, чтобы она объяснила, как сумел выжить принц, которого оба они видели мертвым.
Она рассказала о графе Лавастине и о страшной битве при Генте, об орде эйка и колдовстве Кровавого Сердца; рассказала том, как сам граф Лавастин с несколькими солдатами проник в собор через подземный ход, и о том, как растерялись эйка после смерти своего вождя, как с подкреплением пришел король Генрих и с меднокожими было покончено. Лиат не удержалась и подробно поведала о героических деяниях принца Сангланта, о том, что в решающий момент он спас сестру от поражения, и о том, что на поле брани он убил больше эйка, чем кто-либо другой. Конечно, в этом медвежьем углу ее история приобрела эпический размах, свойственный легендам о героях прошлых веков. Песнь о Валтарии и Сигизфриде имела бы тот же успех — жители леса и то и другое воспринимали как прекрасную сказку, настолько далеки они были от происходящего в мире.
Когда Лиат закончила, они горячо ее благодарили.
— Отличный рассказ для пира, — одобрительно сказала Старая Ута. — А теперь мы хотим передать кое-что королю Генриху в благодарность за то, что он освободил нас от службы леди Хельмингарде. А она возложила на нас немалое бремя.
Лиат достала из седельной сумки свиток и тут же громко зачитала обещание короля Генриха освободить от службы любому лорду или леди всех жителей леса, которые будут следить за королевской дорогой и содержать ее в порядке, дабы он, его посланцы или армия могли воспользоваться ею в любой момент. На документе еще не стояла королевская печать, но жители внимательно слушали Лиат, а потом столь же внимательно изучили пергамент, который никто из них не мог прочесть.
— Я хочу вернуться обратно в Гент, — сказала девушка со шрамами — Молодая Ута. — Мне не нравится жить в лесу.
— Сначала отработай здесь несколько лет, — сурово ответила Старая Ута, и девушка вздохнула.
Но Мартину, похоже, нравилась новая жизнь. У него появились невеста, дом и новые родственники. Лесные жители охотились, и на столе у них всегда было мясо. Шкуры животных и мех они всегда могли выменять на те овощи, которые нельзя было вырастить на отвоеванных у леса делянках. Даже если год был неурожайным, лес давал им пищу, и никто не голодал. Жители показали Лиат свои инструменты — два железных топора и лопата, остальные были сделаны из дерева, камня или меди. В кладовых хранились запасы орехов и съедобных корней, яблоки, мешки с просом и пшеницей, сухие травы и несколько запечатанных горшочков с жиром. Из сундуков вытащили подарки для короля — четыре прекрасно выделанных волчьих шкуры и огромную шкуру медведя. Все это упаковали и вручили Вулферу, чтобы тот непременно передал их королю в знак верности лесных жителей.
Наступили сумерки, жениха и невесту проводили в лучшую комнату с большой кроватью, затем последовали длинные песни и тосты. Принеся брачный обет, Мартин становился полноправным членом семьи. Возможно, через месяц, а может, и через год по дороге проедет священник, он-то и обвенчает молодых по всем правилам.
— Ну, пойдемте! — произнесла наконец Старая Ута, сжалившись над женихом и невестой, которые терпеливо выслушивали песни и поздравления, сидя на широкой кровати. — Пора бы нам оставить молодых наедине, они и без нас знают, что делать.
С шумом и хохотом все высыпали во двор и разбрелись по домам.
Но Лиат не могла уснуть. Вулфер соорудил небольшой костерок, Лиат лежала на спине и притворялась спящей. На самом деле она смотрела на звезды. Летнее небо называли «Небом Королевы», и в самом деле на темном бархате неба сияли все созвездия Королевы: ее Лук, Меч и Скипетр. Кубок Королевы стоял в зените, а самая яркая его звезда — Сапфир — почти над самой головой. К востоку, над головой Королевы поднимался ее верный Орел, вечно летящий к Небесной Реке, которая тянулась по небу как звездная дорога. Другие созвездия закрывал легкий туман, но на югеЛиат все равно различила Дракона, а между верхушками деревьев сияла звезда Мок из созвездия Льва.
— Я и не думал его искать, — неожиданно прервал молчание Вулфер.
— Кого? — спросила Лиат, хотя и так знала ответ на свой вопрос. — Разве ты не пытался найти мою мать через огонь?
— Можно увидеть лишь живых, и то только тех, кого хорошо знаешь, с кем чувствуешь некую связь.
Лиат перекатилась на бок. Вулфер уселся по другую сторону костра, его лицо оставалось в тени.
— Я никогда в жизни не встречала таких созданий. — Лиат заколебалась, но потом решила ничего не говорить о своей встрече с колдуном из народа Аои.
— Здесь есть какая-то тайна. Я не очень-то во всем этом разбираюсь, хотя и умею видеть через огонь. Мне и в голову не приходило, что принц Санглант жив, иначе бы я искал его. Мы оба видели, как ему нанесли смертельный удар… — Вулфер резко замолчал.
— Думаю, я удивилась ничуть не меньше, когда узнала его в гентском соборе, — произнесла Лиат. Она не смогла заставить себя рассказать Вулферу, в каком виде она нашла Сангланта, не смогла описать, что он вел себя как дикое животное, настоящий зверь. Вместо этого она переменила тему: — Отец говорил…
Слова отца навек запечатлелись в ее памяти. «Если ты дотронешься до чего-то, чего касались их руки, они смогут найти тебя… Они умеют искать и находить, но я спрятал тебя от них». Если бы отец знал, что мать жива, что тогда? Смогла бы она спасти их?
— А почему отец думал, что мама умерла?
— А почему мы похоронили принца Сангланта раньше времени?
— Но если она была жива, почему же она не пыталась нас найти? Она ведь умеет видеть через огонь. Она-то знала, что я жива!
— Она искала тебя! Но охотятся не только за тобой. К тому же возможности магии не безграничны, а расстояния огромны, и за «Королевским орлом» уследить не так-то просто.
— Но почему отец считал ее мертвой? Помню… — Внезапно она вспомнила ту ночь десять лет назад.
— Что ты помнишь? — мягко спросил Вулфер.
Она едва могла говорить, настолько ее потрясли внезапно нахлынувшие воспоминания.
— Все охвачено огнем: наш дом, сад, конюшни, флигель, все здания… — Лиат закрыла глаза и погрузилась в омут памяти. — Даже скамейки. Каменные скамейки горят. Горел даже камень. Тогда мы бежали. Отец схватил книгу и меня. Он сказал: «Они убили Анну и теперь сами будут использовать ее дар».
Лиат пришлось замолчать, потому что горло у нее перехватило. Теперь в голове роились новые вопросы. Открыв глаза, она посмотрела в небо, звезды мерцали, как рассыпанные драгоценные камни. Вот одна упала. Может, это ангел, который послан Господом на землю в ответ на молитвы верующих? По крайней мере так пишут матери церкви. Или это другое творение Божие, порождение огня, которое летит от одной звезды к другой?
Вулфер ничего не ответил. В костре щелкнуло полено, и маленькая искорка упала прямо на плащ Лиат. Девушка скинула ее и, усевшись на корточки, уставилась в огонь. Вскоре желтые языки пламени стали опадать, пока не превратились в алые точки, пробегающие по гаснущим углям. Вулфер, казалось, заснул.
Он искал ее, но не смог увидеть через огонь. Неужели заклятие отца до сих пор укрывает ее?
Лиат почувствовала чужое присутствие, словно кто-то смотрел на нее. Искал ее. Она уже сталкивалась и с дэймонами, и с существом, чей голос был похож на колокольный звон. Интересно, они еще там? Сможет ли она пробраться в эти запретные места тихо, как мышка, и посмотреть?
Лиат разворошила угли и всмотрелась в них. Если она сумеет позвать свою мать, то увидит ее через огонь. Но, глядя на тлеющие угли, она внезапно почувствовала, словноее разум крепко ухватила чья-то рука. Кто-то пытался подчинить ее своей воле, как когда-то Хью.
Пламя неожиданно вспыхнуло. Казалось, в нем оживает какое-то существо — взметнулись крылья, сверкнули глаза, послышался вздох, и из пламени донесся рокочущий голос:
— Дитя.
Лиат отпрянула. Ее охватил такой ужас, что она даже не смогла крикнуть, — грудь словно сдавило, язык присох к гортани. Девушка издала сдавленный стон.
Вулфер вскочил. Пламя взметнулось в последний раз и рассыпалось тысячью маленьких искорок.
— Лиат!
Она метнулась в сторону и помчалась к недостроенному палисаду, к канаве, вырытой, чтобы защитить поселок от диких лесных зверей. Дрожа от пережитого ужаса, Лиат прислонилась щекой к бревну.
Над головой пролетела сова, ухнула и исчезла в ночном сумраке.
— Владычица, — прошептала Лиат, глядя в ночное небо. — Санглант.
ЛИЛИЯ СРЕДИ ШИПОВ
1
Никогда в жизни Ивар столько не молился, даже в первый год послушничества и то было легче. Теперь у него постоянно болели колени. Но Болдуин вбил себе в голову, что если он будет много молиться, то защитит себя от внимания невесты. Он надеялся, что даже маркграфиня не станет отрывать человека от молитвы, и не важно, насколько она хочет его.Такая тактика оправдывала себя только первые пять дней после того, как они покинули монастырь. Но у Ивара были уши, и он вырос с сестрами, поэтому понимал, что происходит. Маркграфиня была отнюдь не стара и до сих пор могла родить ребенка. Поэтому ее невнимание к Болдуину проистекало только из-за обычного у женщин недомогания.
Ивар подозревал, что все благочестие Болдуина продиктовано не чем иным, как желанием покрасоваться. Иногда Ивар украдкой кидал взгляд на склоненную голову Болдуина, тот действительно был необычайно красив.
— Нельзя молиться, если слова молитвы не идут прямо из сердца, — сказал Ивар на следующий день. — Это грешно.
Они ехали на запад, к королю. Ивар сидел верхом на ослике, как и подобает молодому монаху, но Болдуину дали великолепного вороного жеребца. Красивый юноша верхом на красавце-скакуне — несомненно, маркграфиня Джудит не упустила случай посмотреть на такую картину.
Однако сейчас Болдуин подъехал к Ивару и сказал:
— Ну что ты ругаешься? Я молюсь от всего сердца! Ты же не думаешь, что я хочу жениться на ней?
— Как будто у тебя есть выбор.
— Если свадьба не завершена, это не свадьба. Ивар вздохнул:
— Она не хуже многих других женщин. У тебя будут красивая одежда, доспехи и меч. Ты поедешь на болота сражаться с куманами. Это не так уж и плохо.
— Она мне не нравится, — произнес Болдуин тоном обиженного ребенка, которому раньше никогда не приходилось делать что-то, что ему не по нраву. — Я не хочу быть ее мужем. — Он бросил взгляд на леди Таллию, которая ехала подле маркграфини. — Я бы лучше женился…
— Она никогда не выйдет замуж! — неожиданно сердито прошипел Ивар. — Ни за кого! Она избрана Господом и будет невестой Его сына — блаженного Дайсана, как и все монахини.
— Ну почему меня никто не избрал?! — жалобно простонал Болдуин.
— Потому что ты мужчина. Женщины служат Господу и Владычице и управляют всем сущим.
— Ты проповедуешь ересь, — прошептал Болдуин, — церковь тебя накажет.
— Мученичество не есть наказание! Даррийцы вырвали сердце блаженному Дайсану, но Господь возродил его, ведь в Палате Света все мученики обретают новую жизнь.
Болдуин отогнал от лица муху и принялся с удвоенным вниманием рассматривать женщин, ехавших впереди.
— Как ты думаешь, после смерти маркграфиня Джудит попадет в Покои Света или в преисподнюю?
В авангарде ехали человек двадцать солдат, на плащах которых была изображена пантера в прыжке. За ними ехала сама маркграфиня Джудит, по ее величественной осанке и гордому профилю любой бы понял, что она здесь — первое лицо. Серебристые волосы маркграфини оттеняла пурпурная мантия — Ивар никогда раньше не видел такого глубокого цвета, — вышитые на ней соколы и пантеры казались живыми. Таллия ехала склонив голову и ссутулив плечи, словно под невидимой тяжестью, на ней было обычное монашеское одеяние — простое длинное платье и платок, покрывающий волосы. Рядом смеялись и шутили служанки, клирики, конюшие и рабыни — маркграфиня предпочитала общество женщин, поэтому почти вся ее свита была женской. Исключение составляли лишь солдаты и два старых священника, которые служили еще ее матери. Ивар подумал, что, вероятно, только свита самого короля была роскошнее.
— Почему такая знатная дама должна оказаться в преисподней? — наконец отозвался Ивар. — Только из-за того, что она не знает правды о блаженном Дайсане? Но это вина церкви, которая отрицает истину. Думаю, маркграфиня Джудит велит после своей смерти построить монастырь, и монахини будут ежедневно молиться за упокоение ее души. Вряд ли она не попадет в Покои Света, если столько монахинь будет молиться за нее.
Болдуин вздохнул:
— Тогда зачем мне хорошо себя вести, если после смерти я все равно окажусь подле нее в Покоях Света?
— Болдуин! Ты что, совсем не слушал, о чем нам говорили в монастыре? — Ивар внезапно понял, что Болдуин, который прилежно смотрел в рот всем учителям, и брату Мефодиусу в частности, на самом деле благополучно пропускал все мимо ушей. — В Палате Света наши души обретут покой под всепрощающим взором Господа Бога нашего.
В эту минуту маркграфиня оглянулась на них. Под ее взглядом Болдуин потупился, но от этого его красота стала только заметнее — на розовые щеки легла тень от длинных темных ресниц, а губы еще больше стали походить на спелые вишни. Маркграфиня улыбнулась и снова перевела взгляд на своих компаньонок, которые весело хохотали над какой-то ее шуткой. Она играла с Болдуином, как кошка с мышью, и получала от этого огромное удовольствие.
Ивар вздохнул.
— Так или иначе, ты ничего не можешь поделать, — сказал он Болдуину.
— Но это не значит, что мне все должно нравиться. — Болдуин всхлипнул. — По крайней мере ты остался со мной, Ивар. — Он потянулся и пожал Ивару руку, так крепко, что у того даже пальцы заболели.
— Сейчас — да.
— Я попрошу, чтобы тебя оставили со мной, — мрачно произнес Болдуин, освобождая наконец руку Ивара. — Ты будешь моим компаньоном. Обещай, что останешься со мной. — Он устремил на Ивара взгляд своих прекрасных глаз, перед которым, как он знал, мало кто мог устоять. Ивар под этим взглядом зарделся, как маков цвет. Болдуин, казалось, был доволен его смущением, он улыбнулся и нервно взглянул на женщину, в руках которой теперь находилась его судьба.
В тот же вечер Ивару выпала честь разливать вино за столом маркграфини. На ночь свита остановилась в поместье, принадлежавшем какому-то монастырю, и Джудит Устроила настоящий пир. Маркграфиня была в прекрасном расположении духа и бросала выразительные взгляды на Болдуина, а тот не отрывал глаз от тарелки. Придворный поэт исполнил несколько песен, которые обычно звучали на свадьбах:
О королева, возьми меня в свои покои.
Я уже отведал хлеба и меда,
Я уже выпил вина.
Пейте, друзья, и веселитесь, пока ваши возлюбленные рядом.
Одна из компаньонок леди Джудит беседовала с пожилым человеком, который приходился Болдуину дядей со стороны матери. Его вмешательство было необходимо, чтобы юношу отпустили из монастыря. Он объяснил матери Схоластике, что помолвка Джудит и Болдуина произошла, когда мальчику было тринадцать лет, поэтому монастырские обеты сочли недействительными и Болдуина отпустили к невесте.
Сейчас, подвыпив, дядя откровенно говорил леди Аделинде:
— В то время, когда маркграфиня впервые увидела паренька, она еще была замужем. Если бы ее муж не погиб, сражаясь с куманами, думаю, она оставила бы его ради Болдуина. Ее супруг, по правде говоря, был неплохим человеком, из хорошей семьи, но по сравнению с молоденьким мальчиком, у него не было никаких шансов.
Аделинда только улыбнулась:
— Когда Джудит видит мужчину, который ей нравится, она получит его во что бы то ни стало, и не важно, что церковь запрещает иметь больше одного супруга. Хотя, конечно, для вашей семьи такой брак весьма выгоден.
— Ну конечно, — с энтузиазмом согласился он. — Моя сестра заметила, насколько Джудит увлеклась мальчиком, и провернула выгодную сделку — теперь ей принадлежит еще несколько поместий.
О Господи! Болдуина продали, как быка на рынке! Ивар отхлебнул вина из чаши, которую взял у кого-то из гостей, чтобы наполнить. Вино обожгло горло, голова закружилась.
— Сегодня она наконец-то затащит его в свою постель, — сказал старик, глядя на молодоженов. Джудит недрогнувшей рукой подняла чашу и, отпив из нее, отдала молодому мужу. — А епископ благословит их, как только они доберутся до короля.
Приди же, моя возлюбленная,
Пойдем поутру в виноградники,
Посмотрим, раскрылись ли цветы на лозе.
— Видишь ли, Аделинда, — сказала маркграфиня, отвлекая компаньонку от разговора с дядей Болдуина. — Нельзя срывать цветы до того, как они расцвели, иначе мы никогда не увидим их во всей красе. — Она показала на Болдуина, который порозовел от смущения — на него уставились все присутствующие. Но маркграфиня уже выбрала другую жертву. — Разве я не права, леди Таллия?
Девушка не подняла глаз. За все время пира она едва притронулась к хлебу на тарелке, и, взглянув на нее, Ивар тут же почувствовал себя обжорой. Таллия едва слышно ответила:
— Если женщина готова отдать за любовь все свои богатства, не стоит презирать ее за это.
Упрек не испортил настроения маркграфини Джудит.
— Мой виноградник принадлежит только мне, и я сделаю с ним все что заблагорассудится, — со смехом возразила она и обратилась к придворным: — Пойдемте. Теперь нам надо отдохнуть.