Страница:
— Я слышал, что Каслбери узнал о вашем повышении и распсиховался. Говорят еще, что он подсунул больничные снимки Селесты одному из клерков Хардести, а тот рассказал судье. Мал, я сожалею и страшно зол. Я рассказажу Эллису, что наделал Каслбери, и позабочусь, чтобы этого сопляка вздули.
Мал смотрел на то место, откуда сын помахал ему на прощание.
— Ее вздуйте, Джейк. Смешайте ее с дерьмом.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Мал смотрел на то место, откуда сын помахал ему на прощание.
— Ее вздуйте, Джейк. Смешайте ее с дерьмом.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Осматривая гостиную Эллиса Лоу, Базз прикидывает шансы.
Двадцать против одного, что большое жюри вынесет обвинительное заключение многим уаесникам. Двадцать против одного — студии выпрут их по пункту об измене, и тимстеры в двадцать четыре часа подпишутся и займут их место. Если удастся уговорить Микки сделать ставку на жюри, он поставит больше и получит хорошую прибавку к деньгам Говарда. Потому что происходящее в маленьком командном пункте Лоу говорило, что красные покупают билеты в один конец.
Кроме столов и стульев для служащих, вся мебель из дома вынесена и составлена на заднем дворе. Ящики с показаниями дружественных свидетелей стоят на камине, пробковая доска для докладов четырех следователей команды — Консидайна, Дадли Смита, Микса и Апшо — прикреплена у окна. Пачка опросных листов, подготовленных капитаном, — вопросы для каждого левого, врученные с подтверждением судебными исполнителями, — толстенная. Стопка отчетов о допросах Дадли в пять раз толще, чем у остальных. Он превратил в пресмыкающихся доносчиков четырнадцать бывших противников, собрав компромат более чем на сотню стукачей.
Его собственные доклады занимают шесть страниц: Бенавидес драл свою сестру, Клэр де Хейвен — сидела на героиновой игле, и Рейнольде Лофтис — завсегдатай баров для гомиков, а остальное в его докладах просто приписки, чепуховина в сравнении с вкладом Мала и Дадли. Материалы Апшо занимают всего две страницы — выводы из услышанных разговоров и обработка Клэр. Их с пареньком попытки подавить коммунистический заговор оставляют желать лучшего. Вот столы с лотками «Входящие» и «Исходящие» для обмена информацией, столы для фото-свидетельств, которые собирает Безумный Эд Саттерли, и огромная картонная коробка для перекрестных свидетельств по именам, датам, политическим организациям и их резолюциям — комми, радикалов и им сочувствующих, обожающих матушку Россию и призывающих прикончить Соединенные Штаты не мытьем, так катаньем. И чуть не во всю стену — огромная схема заговора, козырный туз Эда Саттерли на большом жюри.
В одной графе по горизонтали — члены мозгового треста УАЕС, в другой — названия прокоммунистических организаций, в которых они состоят; в вертикальных колонках — имена дружественных свидетелей сверху, их «обвинительная мощь», обозначенная звездочками, и от каждого имени проведены линии к деятелям мозгового треста и прокоммунистическим организациям. Звездочками обозначен день дачи показаний, в который, по оценке Саттерли, данный свидетель окажется эффективнее всего, исходя из максимальной ценности сообщаемых им даты, места и сути самого высказывания: кто из радикалов там присутствовал, что говорил и кто из отрекшихся красных там был и это слышал — сводящийс ума, ошеломляющий, колоссальный и абсолютно поразительный объем неопровержимых улик.
И посреди всего этого Баззу видится Дэнни Апшо, топающий по дерьму, хотя сам по себе он — добрейшая душа.
Базз вышел на заднюю веранду. Хорошо бы смыться отсюда под тем предлогом, что много часов занимался писаниной. За это время он тремя телефонными звонками прикрыл авантюру Одри с кражей денег. Первый звонок — Микки с изложением путаной истории о том, как один из игроков ободрал некого букмекера, который трахал его сестру, и потому не мог об этом сказать, но под конец заставил его раскошелиться на шесть штук, которые он и слямзил у Микки — т. е. именно ту сумму, какую прикарманила Одри. Второй звонок — Пити Скурасу, букмекеру, умеющему держать язык за зубами, который за тысячу наличными согласился сыграть роль влюбленного дурака, в конце концов вернувшего деньги боссу. Третий звонок был знакомому ростовщику: семь тысяч под двадцать процентов (8 400 долларов к 10 апреля) — для своей женщины, чтобы утешить ее за перенесенные переживания: на ее кровати он снес пол-лица Джину Найлзу. Дай бог, чтобы дальше было не хуже. Хвала Всевышнему за эту синекуру с коммунистическим заговором! Если они с его львицей не умрут от любовной страсти, то, даст бог, выживут.
Но малыш Дэнни пока остается картой неизвестной масти, которую не знаешь, как разыграть.
Прошло двенадцать часов, как он обыскал квартиру Найлза. Может быть, вернуться туда и постараться обставить все так, будто по какой-то причине Найлз решил поспешно скрыться. Сфабриковать улики? Может, когда полиция его хватится, Найлза сочтут агентом Драгны и похерят дело? Может, они заподозрят его в подрыве дома Микки? Или все-таки решат, что его завалили, и кинутся искать убийцу?
В дальнем углу двора Базз увидел стоящую под дождем кушетку Эллиса Лоу (прокурор ставил дело наперед жизненных удобств) и рядом — Дадли Смита с Брюнингом. Солнце еще не зашло, и Дадли со смехом указывал на кушетку. С океана надвигались тучи. Замечай, примечай, мотай себе на ус, думал Базз. Надо быть таким, каким Мал советовал быть Дэнни.
Быть полицейским.
Двадцать против одного, что большое жюри вынесет обвинительное заключение многим уаесникам. Двадцать против одного — студии выпрут их по пункту об измене, и тимстеры в двадцать четыре часа подпишутся и займут их место. Если удастся уговорить Микки сделать ставку на жюри, он поставит больше и получит хорошую прибавку к деньгам Говарда. Потому что происходящее в маленьком командном пункте Лоу говорило, что красные покупают билеты в один конец.
Кроме столов и стульев для служащих, вся мебель из дома вынесена и составлена на заднем дворе. Ящики с показаниями дружественных свидетелей стоят на камине, пробковая доска для докладов четырех следователей команды — Консидайна, Дадли Смита, Микса и Апшо — прикреплена у окна. Пачка опросных листов, подготовленных капитаном, — вопросы для каждого левого, врученные с подтверждением судебными исполнителями, — толстенная. Стопка отчетов о допросах Дадли в пять раз толще, чем у остальных. Он превратил в пресмыкающихся доносчиков четырнадцать бывших противников, собрав компромат более чем на сотню стукачей.
Его собственные доклады занимают шесть страниц: Бенавидес драл свою сестру, Клэр де Хейвен — сидела на героиновой игле, и Рейнольде Лофтис — завсегдатай баров для гомиков, а остальное в его докладах просто приписки, чепуховина в сравнении с вкладом Мала и Дадли. Материалы Апшо занимают всего две страницы — выводы из услышанных разговоров и обработка Клэр. Их с пареньком попытки подавить коммунистический заговор оставляют желать лучшего. Вот столы с лотками «Входящие» и «Исходящие» для обмена информацией, столы для фото-свидетельств, которые собирает Безумный Эд Саттерли, и огромная картонная коробка для перекрестных свидетельств по именам, датам, политическим организациям и их резолюциям — комми, радикалов и им сочувствующих, обожающих матушку Россию и призывающих прикончить Соединенные Штаты не мытьем, так катаньем. И чуть не во всю стену — огромная схема заговора, козырный туз Эда Саттерли на большом жюри.
В одной графе по горизонтали — члены мозгового треста УАЕС, в другой — названия прокоммунистических организаций, в которых они состоят; в вертикальных колонках — имена дружественных свидетелей сверху, их «обвинительная мощь», обозначенная звездочками, и от каждого имени проведены линии к деятелям мозгового треста и прокоммунистическим организациям. Звездочками обозначен день дачи показаний, в который, по оценке Саттерли, данный свидетель окажется эффективнее всего, исходя из максимальной ценности сообщаемых им даты, места и сути самого высказывания: кто из радикалов там присутствовал, что говорил и кто из отрекшихся красных там был и это слышал — сводящийс ума, ошеломляющий, колоссальный и абсолютно поразительный объем неопровержимых улик.
И посреди всего этого Баззу видится Дэнни Апшо, топающий по дерьму, хотя сам по себе он — добрейшая душа.
Базз вышел на заднюю веранду. Хорошо бы смыться отсюда под тем предлогом, что много часов занимался писаниной. За это время он тремя телефонными звонками прикрыл авантюру Одри с кражей денег. Первый звонок — Микки с изложением путаной истории о том, как один из игроков ободрал некого букмекера, который трахал его сестру, и потому не мог об этом сказать, но под конец заставил его раскошелиться на шесть штук, которые он и слямзил у Микки — т. е. именно ту сумму, какую прикарманила Одри. Второй звонок — Пити Скурасу, букмекеру, умеющему держать язык за зубами, который за тысячу наличными согласился сыграть роль влюбленного дурака, в конце концов вернувшего деньги боссу. Третий звонок был знакомому ростовщику: семь тысяч под двадцать процентов (8 400 долларов к 10 апреля) — для своей женщины, чтобы утешить ее за перенесенные переживания: на ее кровати он снес пол-лица Джину Найлзу. Дай бог, чтобы дальше было не хуже. Хвала Всевышнему за эту синекуру с коммунистическим заговором! Если они с его львицей не умрут от любовной страсти, то, даст бог, выживут.
Но малыш Дэнни пока остается картой неизвестной масти, которую не знаешь, как разыграть.
Прошло двенадцать часов, как он обыскал квартиру Найлза. Может быть, вернуться туда и постараться обставить все так, будто по какой-то причине Найлз решил поспешно скрыться. Сфабриковать улики? Может, когда полиция его хватится, Найлза сочтут агентом Драгны и похерят дело? Может, они заподозрят его в подрыве дома Микки? Или все-таки решат, что его завалили, и кинутся искать убийцу?
В дальнем углу двора Базз увидел стоящую под дождем кушетку Эллиса Лоу (прокурор ставил дело наперед жизненных удобств) и рядом — Дадли Смита с Брюнингом. Солнце еще не зашло, и Дадли со смехом указывал на кушетку. С океана надвигались тучи. Замечай, примечай, мотай себе на ус, думал Базз. Надо быть таким, каким Мал советовал быть Дэнни.
Быть полицейским.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Дэнни отпер дверь квартиры и зажег свет. Кровавая Р, стоявшая у него перед глазами после морга, сменилась видом его гостиной, как всегда прибранной и чистой. Но что-то в комнате было не так. Он внимательно, методично все осмотрел и понял: ковер возле журнального столика сбился, а он всегда при выходе его поправляет.
Стал вспоминать, сделал он это сегодня утром? Помнил, как, стоя перед зеркалом в ванной, одевался под Теда Кругмана; помнил, как выходил с мыслями о Феликсе Гордине и звучавшими в ушах словами Консидайна «Нажми на него, Дэнни». Но поправлял он ногой ковер или нет, вспомнить не мог: наверное, Тедди К. не был таким аккуратистом. Все остальное в комнате было в полном порядке. ОН никак не мог проникнуть в квартиру полицейского…
Дэнни вспомнил про материалы своего дела, кинулся к чулану в холле. Все было на месте, бумаги и фотоснимки лежали нетронутыми под свернутым ковролином, в том же виде, в каком он все и оставил. Осмотрел ванную, кухню, спальню — все на местах. Тогда он сел в кресло у телефона и стал листать только что купленную книгу: «Семейство куньих, физиология и повадки», которую он отыскал на полках книжного магазина Стэнли Роуза.
Глава шестая, страница 59: Росомаха.
Животное семейства куньих, весит 40-50 фунтов, ареал обитания — Канада, север тихоокеанского побережья и северо-восточные районы США. Самый свирепый хищник на земле, не имеющий себе равных. Не знает страха и может нападать на животных, много его больше и сильнее. Известны случаи, когда росомаха отгоняла медведей и пум от их добычи. Не выносит, когда другой поедает лакомую добычу, и часто нападает, чтобы завладеть остатками пиршества других животных. Росомаха обладает отличным пищеварением: ест, переваривает и испражняется быстро и потому постоянно голодна; обладает неуемным аппетитом, вполне совместимым с ее свирепостью. Вся жизнь этих зверей состоит в том, чтобы убивать, жрать и временами спариваться с представителями своей породы.
Р
Р
Р
Р
Р
Р
Р
Р
Росомаха.
Альтер эго — «Другое я» — плотоядного и ненасытного убийцы, грызущего свою жертву, пожирающего, насилующего, удовлетворяющего свой неутолимый голод — сексуальный и эмоциональный. «Другое я» человека, полностью перевоплотившегося в откровенно кровожадного хищника, принявшего облик зверя для отмщения за содеянное ему зло особо изощренным зверством; так он воссоздает то, что ему пришлось вытерпеть самому.
Дэнни открыл иллюстрации в конце книги, вырвал три изображения росомахи, вынул из своего досье снимки кровавых картин на стенах дома 2307, сделал коллаж и повесил над кроватью. Страшного зверя он поместил в середине, зажег торшер, отошел на шаг, стал смотреть и думать.
Брюхатый и косолапый зверь с бусинками глаз, густой коричневой шерстью, хорошо защищающей от мороза. Небольшой хвост, короткое заостренное рыло, длинные когти, оскаленные в объектив большие и острые зубы. Безобразное дитя, знающее, что у него отталкивающий вид, и настроенное причинять зло тем, кто сделал его таким. Когда зверь и вид кровавой квартиры совместились, мелькнула мысль: убийцу каким-то образом изуродовали или он считал себя изуродованным; раз видевшие его никаких изъянов на лице не замечали, его уродство могло быть скрыто одеждой. Убийца считал себя уродом и связывал свое уродство с сексом: вот почему лицо Оджи Дуарте было порезано до костей, а в рот вставлен пенис. И еще одна догадка, чисто интуитивная, но очень дельная, пришла на ум: ОН знал молодого вора с обожженным лицом, который сам был слишком юн для подозреваемого убийцы. Обезображивая жертвы, ОН стимулировал себя и находил сексуальное удовлетворение — вот откуда порезы на лице Дуарте.
Сведения о нападении с палкой зутера выуживаются по всем полицейским участкам города; Дэнни поручит Шортеллу начать обзванивать всех любителей животных, ловцов и поставщиков животных в зоопарки, сочетать их опрос с опросом дантистов, и пошло-поехало. Взломщик, любитель джаза, торговец героином, протезист, угонщик машин, знаток животных, гомосексуалист и ревностный поклонник мужчин-проституток. Соединить все это в одно и искать, искать в полицейских рапортах и ждать, пока всплывет дантист, который скажет: «Да, знаю такого человека». Вот где будет конец их поиска.
Дэнни записал последние соображения, думая о Брюнинге, который морочил ему голову насчет наблюдения за Дуарте и который наверняка брешет насчет остальных «хвостов». Единственная причина такого отношения Брюнинга — это посмеяться над ним: ублажить его якобы помощью в деле раскрытия убийств, чтобы он прилежнее пахал на Дадли Смита в его крестовом походе против комми. Шортелл уже звонил остальным троим, предупредил их об опасности и пытался поговорить с ними. Джек был единственным, на кого он мог положиться, он один способен достучаться до «мальчиков» Дадли и выяснить, велось ли вообще наблюдение за остальными тремя «друзьями» Гордина.
А сам Дэнни продолжал торчать у агентства Гордина, записывать новые автомобильные номера, отслеживать новые потенциальные жертвы, надеяться получить новую информацию и стараться подловить Гордина, когда тот будет один, чтобы слегка на него нажать. Но пока стоянка у агентства пустовала, сам сутенер не показывался, и никакого движения возле его дверей не происходило. Дождь, наверное, мешал его «друзьям» и «клиентам». Дэнни вынужден был прервать наблюдение и ехать на свидание с Клэр де Хейвен.
О дверь что-то стукнуло — мальчишка-разносчик принес вечернюю «Ивнинг геральд». Дэнни вышел, подобрал газету, просмотрел заголовки на первой полосе про Трумэна и торговые эмбарго, открыл следующую страницу, нет ли там чего насчет его дела. Пробежал глазами — ничего нет. Его внимание привлекла лишь маленькая заметка в нижнем правом углу.
Самоубийство адвоката: Чарлз Хартшорн самоотверженно служил как высшему обществу, так и обездоленным.
Сегодня утром в гостиной собственного дома в Хэнкок-парке было обнаружено тело Чарлза Э.(Эдин-гтона) Хартшорна, 52 лет, видного адвоката, занимавшегося гражданскими делами, очевидно покончившего с собой. Тело обнаружила его дочь Бетси, 24 лет, вернувшаяся из поездки, которая рассказала нашему корреспонденту Биво Минзу: «Папа был в подавленном настроении. К нему приходил один человек, и папа был уверен, что это связано с расследованием большого жюри, о котором он слышал. Ему часто докучали разговорами из-за того, что вызвался работать на Комитет защиты Сонной Лагуны, им казалось странным, что богатый человек хотел помочь бедным мексиканцам».
Лейтенант Уолтер Редин из участка полиции Уилшира сообщил: «Это определенно самоубийство. Никаких записок, никаких следов борьбы. Хартшорн взял веревку, закинул за балку на потолке, и готово. Ужасно, что в петле его обнаружила собственная дочь».
Хартшорн был главным партнером фирмы «Хартшорн, Уэлборн и Хэйес», у него остались дочь Бетси и жена Маргарет, 49 лет. О дне и времени похорон будет сообщено позднее.
Дэнни отложил газету, как громом пораженный. Хартшорн в 41 году был объектом шантажа Дуарте; Феликс Гордин говорил, что он посещал его вечеринки и был «несчастлив в любви и политике». Дэнни и в голову не приходило допросить Хартшорна по трем причинам: он не подходил под описания убийцы; его шантажировали девять лет назад; сержант Фрэнк Скейкел, занимавшийся этим делом, говорил, что Хартшорн не желал обсуждать этот индицент с полицией, ссылаясь на прецеденты. Хартшорн был просто одним из имен в деле — именем, которое выводило на Феликса Гордина. Адвокат, кажется, ни в чем замешан не был, и, если бы не брошенное Гордином в разговоре слово «политика» , что-либо заподозрить было бы трудно. Не упоминался Хартшорн и в бумагах подготовки большого жюри, несмотря на то что особый упор был сделан на важность сведений о Сонной Лагуне. И тем не менее кто-то из команды большого жюри его допрашивал.
Дэнни позвонил Консидайну в управление окружного прокурора, там никто не отвечал. Он набрал номер дома Эллиса Лоу. Три гудка и голос:
— Да? Кто это? — Оклахомский говорок в нос Баз-за Микса.
— Помшерифа Апшо. Мал там?
— Нет, помшерифа. Это Микс. Что-нибудь надо? Говорил он вполне доброжелательно.
— Вы не знаете, кто-нибудь допрашивал адвоката Чарлза Хартшорна?
— Я допрашивал. На прошлой неделе. А что?
— Только что узнал из газеты, что он покончил с собой.
Долгое молчание, тяжелый вздох и наконец:
— Кто бы мог подумать.
— В каком смысле?
— Да ни в каком, старина. Он что, по твоему делу идет?
— Да. Как вы догадались?
— Знаешь, когда я взял его, он подумал, что я из убойного отдела, а парня, который его шантажировал, обещая обнародовать то, что он — голубой, буквально накануне прикончили. Это было, как раз когда тебя подключили к нам, и, помнится, в газетах что-то писали об этом придурке Линденоре. Я служил в полиции много лет: за этим Хартшорном не было ничего, кроме того что он любил мальчиков, поэтому я тебе ничего о нем не сказал. Он был вне подозрений.
— Микс, все равно лучше бы вы мне сказали.
— Апшо, ты мне помог с этим старым педрилой. Я — твой должник, потому как сперва мне пришлось его помять, ну а потом я ему пообещал, что убойные следователи к нему не явятся. Да этот бедолага и мухи б не убил.
— Вот черт! А с какой стати вы вообще ходили к нему? Потому что он связан с Комитетом защиты Сонной Лагуны?
— Нет. Я собирал компромат на комми и знал, что Хартшорн в 44 году был задержан вместе с Лофти-сом в баре в Санта-Монике, где собирались педы. Я хотел узнать, не смогу ли получить от него что-то стоящее на Лофтиса.
Дэнни прижал трубку к груди, чтобы Микс не слышал его тяжелого дыхания. Он мысленно проиграл услышанное. А если так оно и было…
…Рейнольде Лофтис был высокий, седой, средних лет.
…Он был связан с Чарлзом Хартшорном, который покончил с собой, а Хартшорн был объектом шантажа со стороны Дуэйна Линденора, жертвы номер три.
…Где-то в начале 40-х он был любовником Чаза Майнира, а в документах психиатра для большого жюри Сэмми Бенавидес упоминает «блядь» Чаза, покупавшего секс-партнера на «вечеринках с мальчиками» — по-видимому, имелась в виду служба знакомств Феликса Гордина, нанимавшего впоследствии, зверски убитых Джорджа Уилтси и Оджи Дуарте.
…Вчера вечером в негритянском квартале Клэр де Хейвен страшно нервничала; убийца оттуда увез Гойнза, а торговец наркотой в клубе «Зомби» подошел к ней, как к старой знакомой. Она избавилась от него, но в команде большого жюри ее знают как бывшую наркоманку. Не она ли покупала дозу, которой был убит Марти Гойнз?
Дэнни поднял трубку телефона к уху и услышал Микса на другом конце провода:
— Парень, ты слушаешь? Где ты, старина?
Дэнни не без труда произнес:
— Да, слушаю.
— Ты что-то еще хочешь мне сказать?
— Да… Нет… черт, не знаю.
Воцарилась тишина. Дэнни смотрел на изображение росомахи на стене. Микс спросил:
— Помшерифа, не хочешь ли ты сказать, что подозреваешь в убийстве Лофтиса?
— Может быть. Очень может быть. Он подходит под описания убийцы… идеально подходит.
Базз Микс охнул и выматерился.
Дэнни положил трубку, думая, что готов прикончить Рейнольдса Лофтиса… И сделал бы это с удовольствием.
Кругман — Апшо — снова Кругман, а на деле просто коп убойного отдела.
Дэнни ехал на Беверли-Хиллз уже без оглядки на преследование. В уме проплывали видения: Рейнольде Лофтис, кромсающий жертвы, в облике росомахи; дом 2307, тела Оджи Дуарте, красивое лицо Лофтиса в запекшейся крови… Чтобы отогнать от себя кошмары, Дэнни бестолково переключал скорости.
Подъехав к дому Клэр, он увидел, что везде горит свет, будто хозяева намеренно показывали: смотрите, нам нечего прятать. Подойдя к двери, Дэнни увидел записку: «Тед, вернусь через несколько минут. Будь как дома. К.».
Значит, «нечего прятать». Дэнни открыл дверь, вошел в гостиную и увидел у стены возле лестницы письменный стол. Возле стола — торшер, на столе — разложенные бумаги, на них — кожаный портфель. Как неоновая реклама — «Нам нечего прятать!». Дэнни подошел, открыл портфель. Сразу увидел папку с отпечатанной на машинке надписью: ПРОТОКОЛЫ ЗАСЕДАНИЯ ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА УАЕС, 1950 Г.
Дэнни открыл первую страницу. Четкий машинописный текст: заседание и вечеринка 31.12.49. Присутствовали — личные росписи: К. де Хейвен, М. Зифкин, Р. Лофтис, С. Бенавидес, М. Лопес и одна подпись зачеркнута — нечитаемо. Повестка дня: пикетирование, отчет секретаря, отчет казначея и вопрос о целесообразности найма частного детектива для выявления пикетчиков-тимстеров с криминальным прошлым. Заседание началось в 11 вечера и закончилось в 6:00 утра. Смысл указания времени заставил Дэнни вздрогнуть: журнал протоколов мог быть специально составлен для обеспечения алиби Рейнольдса Лофтиса: он был тут, когда был захвачен и убит Марти Гойнз, а в протоколах заседания ничего подрывного и криминального.
Слишком явно: нам нечего прятать.
Дэнни пролистал журнал далее — до 04.01.50. Отмечено присутствие тех же людей в тот промежуток времени, когда были убиты Уилтси и Линденор, снова зачеркнуто имя, снова ничего не значащие вопросы повестки дня. А прошлую ночь, когда убили Оджи Дуарте, Лофтис провел с Клэр. Надо узнать у Леймана, когда предположительно наступила смерть. Прекрасное групповое алиби. Лофтис — это не ОН, если только не весь мозговой трест стоит за убийствами, что просто нелепо.
Дэнни перестал ломать голову, засунул журнал на место, сунул трясущиеся руки в карманы кожаной куртки. Слишком уж явно демонстрировалось, что прятать нечего, и в самом деле прятать было нечего, и никто из мозгового треста не подозревал в нем копа из убойного отдела; Лофтис мог подделать подпись, но его пятикратно подтвержденное алиби несокрушимо выстоит в любом суде, даже если участники подтверждающих алиби заседаний являются предателями-комми, это ничего не значит.
Разберись в своих делах как следует, разберись, кто есть кто, и будь полицейским.
В доме становилось жарко. Дэнни скинул куртку, повесил ее на вешалку, вернулся в гостиную и сделал вид, что рассматривает плакат кинофильма «Буря над Ленинградом». Плакат напомнил ему о дурацких уловках, к которым он вынужден прибегать с Карен Хилтшер: не забыть бы поощрить ее за молчание о доме 1307. И тут он услышал:
— Тед, как жизнь, старина? ОН.
Дэнни обернулся. Рейнольде Лофтис и Клэр снимали свои плащи в передней. Она выглядела смущенной, он же был хорош — словно английский аристократ на лисьей охоте.
— Привет. Рад вас видеть. У меня плохие новости. Клэр протянула: «О-о!», а Лофтис потер ладони и подышал на них.
— Внимаем — что за новость?
Дэнни шагнул к ним — посмотрим, как они отреагируют.
— Узнал из газет. Адвокат по имени Чарлз Хартшорн, покончил с собой. Пишут, что он работал с Комитетом защиты Сонной Лагуны, и похоже, что его преследовали копы из прокуратуры. Фашисты!
Никакой реакции. Клэр чистит щеткой свой плащ.
— Мы слышали. Чарли был хорошим другом нашего дела.
Лофтис немного напрягся, но совсем чуть-чуть, видимо, потому, что они с адвокатом занимались сексом.
— Большое жюри пошло ко дну, но вместе с ним потонул Чарли. Он был человеком слабым, но добрым, такие становятся легкой добычей для фашистов. Дэнни сразу понял: Лофтис говорит о себе, он сам слаб, в Клэр его сила. Он подошел к Лофтису вплотную и сказал в лоб:
— Видел бульварный листок, где пишут, что Хартшорна допрашивали в связи с серией убийств. О каких-то диких случаях убийств на почве гомосексуализма.
Лофтис повернулся к нему спиной, смущенно и притворно закашлявшись. Клэр ему подыграла: спрятав лицо, наклонилась к нему и пробормотала:
— С твоим бронхитом это тебе ни к чему. Дэнни продолжал стоять рядом и представлял себе то, что было скрыто от глаз: Клэр мужественно поддерживала своего жениха, а Лофтис, актер, знающий, что по лицу можно прочитать все, старательно прятал его. Дэнни прошел на кухню и налил в стакан воды из-под крана — пусть пока оправятся. Неспешно вернулся — они вели себя как ни в чем не бывало: Клэр курила, а Лофтис стоял, опершись на перила лестницы, смущенный, джентльмен с юга, стыдящийся своего неприлично громкого кашля.
— Бедный Чарли. Он иногда любил участвовать в вакханалиях, и власть предержащие за это его с радостью распяли бы.
Дэнни подал ему стакан с водой.
— Они распнут кого хочешь и за что угодно. Жаль, конечно, Хартшорна, но что касается меня, то я предпочитаю женщин.
Лофтис выпил воды, взял свой плащ и подмигнул:
— Я тоже. — Поцеловал Клэр в щеку и вышел вон.
— Опять нам не везет, — начал Дэнни. — И вчера как-то не сложилось, и сегодня — эта история с вашим другом Чарли.
Клэр бросила свою сумочку на стол, где лежал журнал с протоколами заседаний, — нарочито небрежно. Брошенный ей украдкой взгляд, о-очень внимательный, выдавал, что эту показуху она устроила специально для него, чтобы продемонстрировать алиби Лофтиса. Впрочем, они не могли знать, кто он на самом деле. Кто есть кто, кто кого и что знает — все снова перепуталось; Дэнни отбросил эти мысли и подмигнул:
— Давай никуда не поедем, а?
— Я и хотела это предложить. Хочешь посмотреть кино?
— У тебя есть телевизор?
— Нет, глупенький. У меня есть комната для просмотра фильмов.
Дэнни смущенно улыбнулся — пролетарий Тед восхищен жизнью Голливуда. Клэр взяла его за руку и провела через кухню в комнату, заставленную шкафами с книгами. На одной стене был экран, напротив него — длинный кожаный диван, за диваном — на треноге кинопроектор со вставленной пленкой. Дэнни сел на диван; Клэр щелкнула выключателями, убавила освещение и прижалась к нему, поджав ноги под юбку. Экран засветился, кино началось.
Испытательная таблица. Постепенно возникает черно-белое изображение, пышная блондинка и мексиканец с прической «утиный хвост» раздеваются. Фоном — комната в мотеле: кровать, потрескавшаяся оштукатуренная стена, лампа под абажуром-сомбреро, на двери туалета плакат с боем быков. По всему — дешевая порнуха.
Дэнни почувствовал, как рука Клэр стала блуждать по его телу. Блондинка закатила глаза: она только что увидела член своего партнера — огромный, с прожилками, изогнутый посредине как прут лозоискателя. Она склонилась перед ним, встала на колени и начала сосать… Камера задержалась на рубцах от прыщей на ее коже и на следах от иглы на его руках. Потом он задергался, вынул член из ее рта и кончил.
Дэнни отвернулся; рука Клэр легла ему на бедро. Дэнни вздрогнул и напрягся; Клэр проводила пальцем по его ляжке, все ближе и ближе подбираясь к паху. Наркоман на экране драл прыщавую девку раком, процесс пенетрации крупным планом. У Дэнни заурчало в животе, хуже, чем от выпитой натощак бутылки. Рука Клэр продолжала наступление; Дэнни съежился, будто под ледяным душем.
Блондинка и мексиканец самозабвенно трахались; Клэр продолжала массаж, но внутри у Дэнни все словно онемело. Он почувствовал, что мышцы сводит судорога, схватил руку Клэр и прижал ее к колену, как тогда в джаз-клубе. Клэр отодвинулась. Фильм закончился крупным планом поцелуя взасос блондинки и мексиканца.
Лента соскочила с ведущего валика. Клэр поднялась, зажгла свет и вставила новую ленту. Дэнни расслабился, попытавшись придать телу беззаботность Теда Кругмана: вытянутые ноги одна на другой, сцепленные руки на затылке. Клэр повернулась и сказала:
— Я приготовила это на потом, но думаю, нам подойдет и сейчас.
Дэнни подмигнул — Тед-сердцеед, а голова у него раскалывалась. Клэр включила проектор и выключила свет; села рядом и снова прижалась к Дэнни. Началась вторая половина сдвоенного сеанса.
Ни музыки, ни титров, ни субтитров, как в старом немом кино, просто темный экран и слабые блики от бегущей ленты. В углах экрана посветлело, темная тень стала обретать форму, и в фокусе появилась голова питбуля в маске. Собака лязгнула на камеру клыками, экран снова почернел, потом темнота постепенно сменилась белым.
Стал вспоминать, сделал он это сегодня утром? Помнил, как, стоя перед зеркалом в ванной, одевался под Теда Кругмана; помнил, как выходил с мыслями о Феликсе Гордине и звучавшими в ушах словами Консидайна «Нажми на него, Дэнни». Но поправлял он ногой ковер или нет, вспомнить не мог: наверное, Тедди К. не был таким аккуратистом. Все остальное в комнате было в полном порядке. ОН никак не мог проникнуть в квартиру полицейского…
Дэнни вспомнил про материалы своего дела, кинулся к чулану в холле. Все было на месте, бумаги и фотоснимки лежали нетронутыми под свернутым ковролином, в том же виде, в каком он все и оставил. Осмотрел ванную, кухню, спальню — все на местах. Тогда он сел в кресло у телефона и стал листать только что купленную книгу: «Семейство куньих, физиология и повадки», которую он отыскал на полках книжного магазина Стэнли Роуза.
Глава шестая, страница 59: Росомаха.
Животное семейства куньих, весит 40-50 фунтов, ареал обитания — Канада, север тихоокеанского побережья и северо-восточные районы США. Самый свирепый хищник на земле, не имеющий себе равных. Не знает страха и может нападать на животных, много его больше и сильнее. Известны случаи, когда росомаха отгоняла медведей и пум от их добычи. Не выносит, когда другой поедает лакомую добычу, и часто нападает, чтобы завладеть остатками пиршества других животных. Росомаха обладает отличным пищеварением: ест, переваривает и испражняется быстро и потому постоянно голодна; обладает неуемным аппетитом, вполне совместимым с ее свирепостью. Вся жизнь этих зверей состоит в том, чтобы убивать, жрать и временами спариваться с представителями своей породы.
Р
Р
Р
Р
Р
Р
Р
Р
Росомаха.
Альтер эго — «Другое я» — плотоядного и ненасытного убийцы, грызущего свою жертву, пожирающего, насилующего, удовлетворяющего свой неутолимый голод — сексуальный и эмоциональный. «Другое я» человека, полностью перевоплотившегося в откровенно кровожадного хищника, принявшего облик зверя для отмщения за содеянное ему зло особо изощренным зверством; так он воссоздает то, что ему пришлось вытерпеть самому.
Дэнни открыл иллюстрации в конце книги, вырвал три изображения росомахи, вынул из своего досье снимки кровавых картин на стенах дома 2307, сделал коллаж и повесил над кроватью. Страшного зверя он поместил в середине, зажег торшер, отошел на шаг, стал смотреть и думать.
Брюхатый и косолапый зверь с бусинками глаз, густой коричневой шерстью, хорошо защищающей от мороза. Небольшой хвост, короткое заостренное рыло, длинные когти, оскаленные в объектив большие и острые зубы. Безобразное дитя, знающее, что у него отталкивающий вид, и настроенное причинять зло тем, кто сделал его таким. Когда зверь и вид кровавой квартиры совместились, мелькнула мысль: убийцу каким-то образом изуродовали или он считал себя изуродованным; раз видевшие его никаких изъянов на лице не замечали, его уродство могло быть скрыто одеждой. Убийца считал себя уродом и связывал свое уродство с сексом: вот почему лицо Оджи Дуарте было порезано до костей, а в рот вставлен пенис. И еще одна догадка, чисто интуитивная, но очень дельная, пришла на ум: ОН знал молодого вора с обожженным лицом, который сам был слишком юн для подозреваемого убийцы. Обезображивая жертвы, ОН стимулировал себя и находил сексуальное удовлетворение — вот откуда порезы на лице Дуарте.
Сведения о нападении с палкой зутера выуживаются по всем полицейским участкам города; Дэнни поручит Шортеллу начать обзванивать всех любителей животных, ловцов и поставщиков животных в зоопарки, сочетать их опрос с опросом дантистов, и пошло-поехало. Взломщик, любитель джаза, торговец героином, протезист, угонщик машин, знаток животных, гомосексуалист и ревностный поклонник мужчин-проституток. Соединить все это в одно и искать, искать в полицейских рапортах и ждать, пока всплывет дантист, который скажет: «Да, знаю такого человека». Вот где будет конец их поиска.
Дэнни записал последние соображения, думая о Брюнинге, который морочил ему голову насчет наблюдения за Дуарте и который наверняка брешет насчет остальных «хвостов». Единственная причина такого отношения Брюнинга — это посмеяться над ним: ублажить его якобы помощью в деле раскрытия убийств, чтобы он прилежнее пахал на Дадли Смита в его крестовом походе против комми. Шортелл уже звонил остальным троим, предупредил их об опасности и пытался поговорить с ними. Джек был единственным, на кого он мог положиться, он один способен достучаться до «мальчиков» Дадли и выяснить, велось ли вообще наблюдение за остальными тремя «друзьями» Гордина.
А сам Дэнни продолжал торчать у агентства Гордина, записывать новые автомобильные номера, отслеживать новые потенциальные жертвы, надеяться получить новую информацию и стараться подловить Гордина, когда тот будет один, чтобы слегка на него нажать. Но пока стоянка у агентства пустовала, сам сутенер не показывался, и никакого движения возле его дверей не происходило. Дождь, наверное, мешал его «друзьям» и «клиентам». Дэнни вынужден был прервать наблюдение и ехать на свидание с Клэр де Хейвен.
О дверь что-то стукнуло — мальчишка-разносчик принес вечернюю «Ивнинг геральд». Дэнни вышел, подобрал газету, просмотрел заголовки на первой полосе про Трумэна и торговые эмбарго, открыл следующую страницу, нет ли там чего насчет его дела. Пробежал глазами — ничего нет. Его внимание привлекла лишь маленькая заметка в нижнем правом углу.
Самоубийство адвоката: Чарлз Хартшорн самоотверженно служил как высшему обществу, так и обездоленным.
Сегодня утром в гостиной собственного дома в Хэнкок-парке было обнаружено тело Чарлза Э.(Эдин-гтона) Хартшорна, 52 лет, видного адвоката, занимавшегося гражданскими делами, очевидно покончившего с собой. Тело обнаружила его дочь Бетси, 24 лет, вернувшаяся из поездки, которая рассказала нашему корреспонденту Биво Минзу: «Папа был в подавленном настроении. К нему приходил один человек, и папа был уверен, что это связано с расследованием большого жюри, о котором он слышал. Ему часто докучали разговорами из-за того, что вызвался работать на Комитет защиты Сонной Лагуны, им казалось странным, что богатый человек хотел помочь бедным мексиканцам».
Лейтенант Уолтер Редин из участка полиции Уилшира сообщил: «Это определенно самоубийство. Никаких записок, никаких следов борьбы. Хартшорн взял веревку, закинул за балку на потолке, и готово. Ужасно, что в петле его обнаружила собственная дочь».
Хартшорн был главным партнером фирмы «Хартшорн, Уэлборн и Хэйес», у него остались дочь Бетси и жена Маргарет, 49 лет. О дне и времени похорон будет сообщено позднее.
Дэнни отложил газету, как громом пораженный. Хартшорн в 41 году был объектом шантажа Дуарте; Феликс Гордин говорил, что он посещал его вечеринки и был «несчастлив в любви и политике». Дэнни и в голову не приходило допросить Хартшорна по трем причинам: он не подходил под описания убийцы; его шантажировали девять лет назад; сержант Фрэнк Скейкел, занимавшийся этим делом, говорил, что Хартшорн не желал обсуждать этот индицент с полицией, ссылаясь на прецеденты. Хартшорн был просто одним из имен в деле — именем, которое выводило на Феликса Гордина. Адвокат, кажется, ни в чем замешан не был, и, если бы не брошенное Гордином в разговоре слово «политика» , что-либо заподозрить было бы трудно. Не упоминался Хартшорн и в бумагах подготовки большого жюри, несмотря на то что особый упор был сделан на важность сведений о Сонной Лагуне. И тем не менее кто-то из команды большого жюри его допрашивал.
Дэнни позвонил Консидайну в управление окружного прокурора, там никто не отвечал. Он набрал номер дома Эллиса Лоу. Три гудка и голос:
— Да? Кто это? — Оклахомский говорок в нос Баз-за Микса.
— Помшерифа Апшо. Мал там?
— Нет, помшерифа. Это Микс. Что-нибудь надо? Говорил он вполне доброжелательно.
— Вы не знаете, кто-нибудь допрашивал адвоката Чарлза Хартшорна?
— Я допрашивал. На прошлой неделе. А что?
— Только что узнал из газеты, что он покончил с собой.
Долгое молчание, тяжелый вздох и наконец:
— Кто бы мог подумать.
— В каком смысле?
— Да ни в каком, старина. Он что, по твоему делу идет?
— Да. Как вы догадались?
— Знаешь, когда я взял его, он подумал, что я из убойного отдела, а парня, который его шантажировал, обещая обнародовать то, что он — голубой, буквально накануне прикончили. Это было, как раз когда тебя подключили к нам, и, помнится, в газетах что-то писали об этом придурке Линденоре. Я служил в полиции много лет: за этим Хартшорном не было ничего, кроме того что он любил мальчиков, поэтому я тебе ничего о нем не сказал. Он был вне подозрений.
— Микс, все равно лучше бы вы мне сказали.
— Апшо, ты мне помог с этим старым педрилой. Я — твой должник, потому как сперва мне пришлось его помять, ну а потом я ему пообещал, что убойные следователи к нему не явятся. Да этот бедолага и мухи б не убил.
— Вот черт! А с какой стати вы вообще ходили к нему? Потому что он связан с Комитетом защиты Сонной Лагуны?
— Нет. Я собирал компромат на комми и знал, что Хартшорн в 44 году был задержан вместе с Лофти-сом в баре в Санта-Монике, где собирались педы. Я хотел узнать, не смогу ли получить от него что-то стоящее на Лофтиса.
Дэнни прижал трубку к груди, чтобы Микс не слышал его тяжелого дыхания. Он мысленно проиграл услышанное. А если так оно и было…
…Рейнольде Лофтис был высокий, седой, средних лет.
…Он был связан с Чарлзом Хартшорном, который покончил с собой, а Хартшорн был объектом шантажа со стороны Дуэйна Линденора, жертвы номер три.
…Где-то в начале 40-х он был любовником Чаза Майнира, а в документах психиатра для большого жюри Сэмми Бенавидес упоминает «блядь» Чаза, покупавшего секс-партнера на «вечеринках с мальчиками» — по-видимому, имелась в виду служба знакомств Феликса Гордина, нанимавшего впоследствии, зверски убитых Джорджа Уилтси и Оджи Дуарте.
…Вчера вечером в негритянском квартале Клэр де Хейвен страшно нервничала; убийца оттуда увез Гойнза, а торговец наркотой в клубе «Зомби» подошел к ней, как к старой знакомой. Она избавилась от него, но в команде большого жюри ее знают как бывшую наркоманку. Не она ли покупала дозу, которой был убит Марти Гойнз?
Дэнни поднял трубку телефона к уху и услышал Микса на другом конце провода:
— Парень, ты слушаешь? Где ты, старина?
Дэнни не без труда произнес:
— Да, слушаю.
— Ты что-то еще хочешь мне сказать?
— Да… Нет… черт, не знаю.
Воцарилась тишина. Дэнни смотрел на изображение росомахи на стене. Микс спросил:
— Помшерифа, не хочешь ли ты сказать, что подозреваешь в убийстве Лофтиса?
— Может быть. Очень может быть. Он подходит под описания убийцы… идеально подходит.
Базз Микс охнул и выматерился.
Дэнни положил трубку, думая, что готов прикончить Рейнольдса Лофтиса… И сделал бы это с удовольствием.
Кругман — Апшо — снова Кругман, а на деле просто коп убойного отдела.
Дэнни ехал на Беверли-Хиллз уже без оглядки на преследование. В уме проплывали видения: Рейнольде Лофтис, кромсающий жертвы, в облике росомахи; дом 2307, тела Оджи Дуарте, красивое лицо Лофтиса в запекшейся крови… Чтобы отогнать от себя кошмары, Дэнни бестолково переключал скорости.
Подъехав к дому Клэр, он увидел, что везде горит свет, будто хозяева намеренно показывали: смотрите, нам нечего прятать. Подойдя к двери, Дэнни увидел записку: «Тед, вернусь через несколько минут. Будь как дома. К.».
Значит, «нечего прятать». Дэнни открыл дверь, вошел в гостиную и увидел у стены возле лестницы письменный стол. Возле стола — торшер, на столе — разложенные бумаги, на них — кожаный портфель. Как неоновая реклама — «Нам нечего прятать!». Дэнни подошел, открыл портфель. Сразу увидел папку с отпечатанной на машинке надписью: ПРОТОКОЛЫ ЗАСЕДАНИЯ ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА УАЕС, 1950 Г.
Дэнни открыл первую страницу. Четкий машинописный текст: заседание и вечеринка 31.12.49. Присутствовали — личные росписи: К. де Хейвен, М. Зифкин, Р. Лофтис, С. Бенавидес, М. Лопес и одна подпись зачеркнута — нечитаемо. Повестка дня: пикетирование, отчет секретаря, отчет казначея и вопрос о целесообразности найма частного детектива для выявления пикетчиков-тимстеров с криминальным прошлым. Заседание началось в 11 вечера и закончилось в 6:00 утра. Смысл указания времени заставил Дэнни вздрогнуть: журнал протоколов мог быть специально составлен для обеспечения алиби Рейнольдса Лофтиса: он был тут, когда был захвачен и убит Марти Гойнз, а в протоколах заседания ничего подрывного и криминального.
Слишком явно: нам нечего прятать.
Дэнни пролистал журнал далее — до 04.01.50. Отмечено присутствие тех же людей в тот промежуток времени, когда были убиты Уилтси и Линденор, снова зачеркнуто имя, снова ничего не значащие вопросы повестки дня. А прошлую ночь, когда убили Оджи Дуарте, Лофтис провел с Клэр. Надо узнать у Леймана, когда предположительно наступила смерть. Прекрасное групповое алиби. Лофтис — это не ОН, если только не весь мозговой трест стоит за убийствами, что просто нелепо.
Дэнни перестал ломать голову, засунул журнал на место, сунул трясущиеся руки в карманы кожаной куртки. Слишком уж явно демонстрировалось, что прятать нечего, и в самом деле прятать было нечего, и никто из мозгового треста не подозревал в нем копа из убойного отдела; Лофтис мог подделать подпись, но его пятикратно подтвержденное алиби несокрушимо выстоит в любом суде, даже если участники подтверждающих алиби заседаний являются предателями-комми, это ничего не значит.
Разберись в своих делах как следует, разберись, кто есть кто, и будь полицейским.
В доме становилось жарко. Дэнни скинул куртку, повесил ее на вешалку, вернулся в гостиную и сделал вид, что рассматривает плакат кинофильма «Буря над Ленинградом». Плакат напомнил ему о дурацких уловках, к которым он вынужден прибегать с Карен Хилтшер: не забыть бы поощрить ее за молчание о доме 1307. И тут он услышал:
— Тед, как жизнь, старина? ОН.
Дэнни обернулся. Рейнольде Лофтис и Клэр снимали свои плащи в передней. Она выглядела смущенной, он же был хорош — словно английский аристократ на лисьей охоте.
— Привет. Рад вас видеть. У меня плохие новости. Клэр протянула: «О-о!», а Лофтис потер ладони и подышал на них.
— Внимаем — что за новость?
Дэнни шагнул к ним — посмотрим, как они отреагируют.
— Узнал из газет. Адвокат по имени Чарлз Хартшорн, покончил с собой. Пишут, что он работал с Комитетом защиты Сонной Лагуны, и похоже, что его преследовали копы из прокуратуры. Фашисты!
Никакой реакции. Клэр чистит щеткой свой плащ.
— Мы слышали. Чарли был хорошим другом нашего дела.
Лофтис немного напрягся, но совсем чуть-чуть, видимо, потому, что они с адвокатом занимались сексом.
— Большое жюри пошло ко дну, но вместе с ним потонул Чарли. Он был человеком слабым, но добрым, такие становятся легкой добычей для фашистов. Дэнни сразу понял: Лофтис говорит о себе, он сам слаб, в Клэр его сила. Он подошел к Лофтису вплотную и сказал в лоб:
— Видел бульварный листок, где пишут, что Хартшорна допрашивали в связи с серией убийств. О каких-то диких случаях убийств на почве гомосексуализма.
Лофтис повернулся к нему спиной, смущенно и притворно закашлявшись. Клэр ему подыграла: спрятав лицо, наклонилась к нему и пробормотала:
— С твоим бронхитом это тебе ни к чему. Дэнни продолжал стоять рядом и представлял себе то, что было скрыто от глаз: Клэр мужественно поддерживала своего жениха, а Лофтис, актер, знающий, что по лицу можно прочитать все, старательно прятал его. Дэнни прошел на кухню и налил в стакан воды из-под крана — пусть пока оправятся. Неспешно вернулся — они вели себя как ни в чем не бывало: Клэр курила, а Лофтис стоял, опершись на перила лестницы, смущенный, джентльмен с юга, стыдящийся своего неприлично громкого кашля.
— Бедный Чарли. Он иногда любил участвовать в вакханалиях, и власть предержащие за это его с радостью распяли бы.
Дэнни подал ему стакан с водой.
— Они распнут кого хочешь и за что угодно. Жаль, конечно, Хартшорна, но что касается меня, то я предпочитаю женщин.
Лофтис выпил воды, взял свой плащ и подмигнул:
— Я тоже. — Поцеловал Клэр в щеку и вышел вон.
— Опять нам не везет, — начал Дэнни. — И вчера как-то не сложилось, и сегодня — эта история с вашим другом Чарли.
Клэр бросила свою сумочку на стол, где лежал журнал с протоколами заседаний, — нарочито небрежно. Брошенный ей украдкой взгляд, о-очень внимательный, выдавал, что эту показуху она устроила специально для него, чтобы продемонстрировать алиби Лофтиса. Впрочем, они не могли знать, кто он на самом деле. Кто есть кто, кто кого и что знает — все снова перепуталось; Дэнни отбросил эти мысли и подмигнул:
— Давай никуда не поедем, а?
— Я и хотела это предложить. Хочешь посмотреть кино?
— У тебя есть телевизор?
— Нет, глупенький. У меня есть комната для просмотра фильмов.
Дэнни смущенно улыбнулся — пролетарий Тед восхищен жизнью Голливуда. Клэр взяла его за руку и провела через кухню в комнату, заставленную шкафами с книгами. На одной стене был экран, напротив него — длинный кожаный диван, за диваном — на треноге кинопроектор со вставленной пленкой. Дэнни сел на диван; Клэр щелкнула выключателями, убавила освещение и прижалась к нему, поджав ноги под юбку. Экран засветился, кино началось.
Испытательная таблица. Постепенно возникает черно-белое изображение, пышная блондинка и мексиканец с прической «утиный хвост» раздеваются. Фоном — комната в мотеле: кровать, потрескавшаяся оштукатуренная стена, лампа под абажуром-сомбреро, на двери туалета плакат с боем быков. По всему — дешевая порнуха.
Дэнни почувствовал, как рука Клэр стала блуждать по его телу. Блондинка закатила глаза: она только что увидела член своего партнера — огромный, с прожилками, изогнутый посредине как прут лозоискателя. Она склонилась перед ним, встала на колени и начала сосать… Камера задержалась на рубцах от прыщей на ее коже и на следах от иглы на его руках. Потом он задергался, вынул член из ее рта и кончил.
Дэнни отвернулся; рука Клэр легла ему на бедро. Дэнни вздрогнул и напрягся; Клэр проводила пальцем по его ляжке, все ближе и ближе подбираясь к паху. Наркоман на экране драл прыщавую девку раком, процесс пенетрации крупным планом. У Дэнни заурчало в животе, хуже, чем от выпитой натощак бутылки. Рука Клэр продолжала наступление; Дэнни съежился, будто под ледяным душем.
Блондинка и мексиканец самозабвенно трахались; Клэр продолжала массаж, но внутри у Дэнни все словно онемело. Он почувствовал, что мышцы сводит судорога, схватил руку Клэр и прижал ее к колену, как тогда в джаз-клубе. Клэр отодвинулась. Фильм закончился крупным планом поцелуя взасос блондинки и мексиканца.
Лента соскочила с ведущего валика. Клэр поднялась, зажгла свет и вставила новую ленту. Дэнни расслабился, попытавшись придать телу беззаботность Теда Кругмана: вытянутые ноги одна на другой, сцепленные руки на затылке. Клэр повернулась и сказала:
— Я приготовила это на потом, но думаю, нам подойдет и сейчас.
Дэнни подмигнул — Тед-сердцеед, а голова у него раскалывалась. Клэр включила проектор и выключила свет; села рядом и снова прижалась к Дэнни. Началась вторая половина сдвоенного сеанса.
Ни музыки, ни титров, ни субтитров, как в старом немом кино, просто темный экран и слабые блики от бегущей ленты. В углах экрана посветлело, темная тень стала обретать форму, и в фокусе появилась голова питбуля в маске. Собака лязгнула на камеру клыками, экран снова почернел, потом темнота постепенно сменилась белым.