– Я пытаюсь вести себя как полагается, – прорычал он, – и уважать ваши желания.
– Разрешите мне прой…
– А потом мне вдруг пришло в голову, что вы не очень-то уважаете мои.
– Ваши желания? И каковы же они, позвольте спросить?
– Вот они.
Он схватил ее за плечи, прижал к своей груди и впился в губы. Он почувствовал ее удивление, а потом желание, равное тому, что испытывал сам. Коробка с красками упала на пол, раскрылась, и разноцветные тюбики рассыпались по полу.
– О!
– Тише! – Он взял у нее холст и бросил на пол. Языком он разомкнул ее губы и провел по зубам. Его руки скользнули по ее телу и крепко прижали.
Он целовал ее до тех пор, пока оба уже не могли дышать. Потом, отстранившись, он прохрипел:
– А теперь скажите мне, что хотите уйти.
– Л-логически это просто…
– К черту логику! Вы изучали искусство всю свою жизнь, Кэролайн. Какое отношение имеет к нему логика? Разве выбирая цвет, позу или выражение лица, вы руководствуетесь логикой? Искусство развивается, меняется, живет. Так же как любовь.
– Закери, п…
– Вы хотите уйти?
Она посмотрела ему в глаза.
– Нет.
Он опустился вместе с ней на пол. Она стянула с него камзол, а потом – галстук, пока он расстегивал пуговицы (ему показалось, что их было не меньше тысячи) на ее накидке. Он должен прикоснуться к ней, быть внутри ее, иначе все это будет нереально.
– Я скучал по тебе, – шептал он, продолжая раздевать ее.
– И я скучала, – шептала она в ответ, расстегивая его рубашку.
Освободив ее от платья, он скинул сапоги, расстегнул брюки и стал стягивать их вниз. Но тут его рука угодила в красную краску, вытекшую из тюбика.
– Проклятие!
– Ее просто так не смоешь, – дрожащим голосом сказала Кэролайн.
– Правда? – Он положил ладонь ей на бедро и притянул к себе, оставив красную метку на ее белой коже. – Хорошо.
Он медленно вошел в нее. Его другая рука попала в желтую краску, и он оставил желтую метку на ее правой груди, а на левой – красную.
– Зак… О! – стонала она, пока он ритмично двигал бедрами, закрыв глаза и наслаждаясь остротой ощущений.
– Закери, – выдохнула она.
Он открыл глаза и увидел на своей груди синий отпечаток ее ладони.
Не переставая двигаться, он прижался к ней, и синяя краска смешалась с красной и желтой. После этого единственно правильным было перевернуть ее, так что оба они оказались измазанными красками спереди и сзади.
Когда они почти одновременно достигли вершины, он снова перевернул ее и, улыбаясь, сказал:
– Ты выглядишь лучше, чем «Мона Лиза».
– Во всяком случае, я думаю, что мы использовали больше краски, чем Леонардо да Винчи на ее портрет. – Она села, обхватив ногами его бедра. – Но я говорила правду. Смыть эту краску будет чертовски трудно.
– Ты не можешь вернуться домой в таком виде, – согласился он, обводя зеленым пальцем ее груди.
– Придется, – возразила она и хотела встать. Он удержал ее.
– Знаешь, я не хочу, чтобы ты отказалась от живописи. Я никогда не намеревался просить тебя об этом.
– Тебе и не пришлось бы. Жена Гриффина…
– …может заниматься тем, чем пожелает, черт возьми, – закончил он за нее. – Кто, скажи, осмелится публично тебя игнорировать?
– Но…
– Работай на Лоуренса или открой собственную студию. Открой здесь. Я выбрал на сегодня эту комнату, потому что в ней много света. – Он тоже сел, чтобы заглянуть ей в глаза. – Подумай об этом, Кэролайн. Если ты хочешь быть со мной, у нас все получится. Я не буду требовать от тебя, чтобы ты вышивала монограммы на моих носовых платках, а ты не будешь…
Она закрыла ему рот ладонью.
– Я скучала по тебе, – прошептала она и наклонилась, чтобы поцеловать его. На ее губах – как и на его – остался синий след. – Теперь я понимаю, что ты имел в виду, когда говорил, что для полноты жизни одной живописи недостаточно.
– Неужели понимаешь? – Сердце Закери застучало, как полковой барабан. – Значит, если бы я снова попросил тебя выйти за меня замуж, ты, возможно, согласилась бы?
Она кивнула, и по ее измазанной щеке прокатилась слеза.
– Ты выйдешь за меня замуж, Кэролайн? Станешь моей женой?
– Да. Мне бы очень хотелось выйти за тебя замуж. Он крепко прижал ее к себе. Слава Богу. Слава Богу.
– Мне так много надо тебе сказать, никто, кого я знаю, кроме тебя, никогда не считал, что я умный и забавный.
– Мне тоже всегда не хватало друга. Громкий стук в дверь заставил его вздрогнуть.
– Ну и задам же я этому Хогарти!
– Хогарти?
– Моему слуге, Джону Хогарти. Надо же было найти подходящее имя.
Хогарти поцарапался в дверь.
– Милорд? Приехал герцог Мельбурн…
– Черт! Попроси его подождать в холле. Я выйду через минуту.
– Хорошо, милорд. Посмотрев на себя, Закери понял, что в следующие пять минут – а может быть и час – он вряд ли сможет предстать перед братом в презентабельном виде.
– Ладно, – буркнул он, натягивая брюки. – Рано или поздно Себастьян все равно узнает. Так пусть это случится сейчас.
Впервые в жизни Себастьян толком не знал, что он хочет сказать или сделать. Но тот факт, что Закери по возвращении в Лондон провел большую часть двух дней в своей старой квартире, не сулило никому из них ничего хорошего.
Однако стоило вмешаться. Брат был как-то странно печален, да и к рюмке прикладывался чаще обычного. Мельбурн молча стоял в холле, прямой и суровый, как скала.
Но Закери не отказался его принять, и Себастьян немного расслабился. В ожидании брата он стал рассматривать одну из картин, висевших в холле. Оказывается, у Закери был более изысканный вкус, чем он ожидал.
– Я хотел поговорить с… Черт возьми, что это с тобой? – Синее пятно шло у Закери от подбородка к уху.
Закери ухмыльнулся:
– Ничего. А что?
– Но это… – Себастьян осекся, увидев на голой груди брата и руках красные, желтые и зеленые мазки. – Ты какой-то… многоцветный.
– И в чем проблема?
Себастьян помолчал. Что-то определенно происходило, и у него было неприятное чувство, что он чего-то не знает. А Мельбурн привык контролировать не только себя, но и всех, кто его окружал.
– Я не совсем уверен в том, что понимаю… Ты опять собираешься переехать из нашего дома?
– Думаю, что настало время.
Себастьяну понадобилось огромное усилие воли, чтобы не отреагировать на это заявление Закери и подавить в себе неожиданное воспоминание о днях, проведенных после смерти Шарлотты, когда он остался в большом пустом доме практически один с трехлетней плачущей дочерью. Но сейчас речь шла не о нем, а о Закери.
– Я надеюсь, что зиму ты все же проведешь с нами в Мельбурн-Парке?
– Это будет зависеть от тебя, Себ.
– От меня?
Дверь открылась, и появилась Кэролайн Уитфелд. Отдельные части головоломки встали на место. Ее рот был того же синего цвета, а руки в мазках красного, желтого и зеленого. Она сделала реверанс, и на ее губах заиграла лукавая улыбка.
– Мисс Уитфелд, – автоматически сказал Мельбурн с поклоном.
Закери взял ее за руку.
– Мы с Кэролайн женимся, – сказал Закери уверенным и даже немного вызывающим тоном.
– Вчера ты этого не говорил.
– Мы разрешили наши разногласия.
– Это более чем заметно.
Кэролайн покраснела. Сегодняшний день даже отдаленно не походил на то, как она себе это представляла, но она не собиралась жаловаться. Господи! Да стоило ей только взглянуть на Закери, как ее сердце растаяло. А потом он сказал все правильные вещи, и, что более важно, она поняла, как он искренен и как одинок. Так же одинок, как она. А теперь она будет просыпаться утром рядом с ним, видеть его вечером, а днем болтать с ним обо всем, о чем захочет.
– Значит, вы отказываетесь от живописи?
Она расправила плечи, тайно обрадовавшись, что Закери держит ее руку в своей. Противостоять герцогу Мельбурну было нелегко даже для его семьи, членом которой она скоро будет. «Помоги мне, Господи!»
– Нет, не отказываюсь.
– Она может открыть здесь студию. Мы еще точно не решили.
Мельбурн кивнул.
– Я пришел сюда, чтобы сказать Закери, что я решил отстраниться. Но видимо, это было лишним.
– Однако не лишним было бы извиниться за свое непрошеное вмешательство.
– Если я это сделаю, вы проведете зиму в Мельбурн-Парке?
Кэролайн хорошо помнила, что ей рассказывал Закери о том, как тяжело пережил Мельбурн смерть жены и каким важным стало для него, чтобы его семья была рядом.
– Вы отдаете себе отчет, что приглашаете всю мою семью? – улыбнувшись, спросила она. – Думаю, вам следует знать кое-какие подробности, прежде чем делать такой шаг.
– Всю вашу семью, – эхом отозвался герцог. – Что ж, если Гриффины переживут, что членом их семьи стала портретистка, мы уж как-нибудь переживем Рождество с Уитфелдами. – Он протянул руку Закери. – Прошу прощения. Мне не следовало вмешиваться. Просто я не хотел, чтобы ты был несчастен, но я понял, что разлука с мисс Уитфелд делала тебя именно таким.
– Твое извинение принято.
– Приезжай вместе с мисс Уитфелд к обеду. Я уже познакомился с ее семьей, пора ей познакомиться с твоей.
Коротко кивнув, герцог удалился. Все еще держа Кэролайн за руку, Закери повел ее к лестнице.
– Хогарти, прикажите принести в мою спальню ванну.
– Будет исполнено, милорд.
Кэролайн как будто покраснела, но он был в этом не уверен – на лице у нее было столько разноцветных пятен.
– Закери… все узнают… что мы делали.
– А если ты уедешь, перепачканная краской, то не узнают?
– А кто из твоей семьи сейчас в городе?
– Моя сестра Элинор, ее муж Валентин и Пип. Это дочь Себастьяна, ей шесть лет. И не волнуйся. Она будет в восторге от того, что ты войдешь в семью, уравновесив таким образом соотношение мужчин и женщин. Я вот о чем подумал, – сказал он, поцеловав ее и заправив прядь волос за ухо, – я хочу, чтобы мы провели медовый месяц в Париже.
– В Париже… – Лувр был в Париже. «Мона Лиза» была в Париже.
– А потом мы поедем в Грецию. И вообще туда, куда ты пожелаешь. Возможно, тогда моя семья поймет, что мой интерес к искусству очень, – он опять ее поцеловал, – очень, – еще один поцелуй, – серьезен.
– Ты хочешь сказать – к искусству и коровам.
– Коровы останутся в Уилтшире, а ты, мое живое произведение искусства, пойдешь со мной принимать ванну.
Он рассмеялся, поднял ее на руки и понес в свою спальню.
– Разрешите мне прой…
– А потом мне вдруг пришло в голову, что вы не очень-то уважаете мои.
– Ваши желания? И каковы же они, позвольте спросить?
– Вот они.
Он схватил ее за плечи, прижал к своей груди и впился в губы. Он почувствовал ее удивление, а потом желание, равное тому, что испытывал сам. Коробка с красками упала на пол, раскрылась, и разноцветные тюбики рассыпались по полу.
– О!
– Тише! – Он взял у нее холст и бросил на пол. Языком он разомкнул ее губы и провел по зубам. Его руки скользнули по ее телу и крепко прижали.
Он целовал ее до тех пор, пока оба уже не могли дышать. Потом, отстранившись, он прохрипел:
– А теперь скажите мне, что хотите уйти.
– Л-логически это просто…
– К черту логику! Вы изучали искусство всю свою жизнь, Кэролайн. Какое отношение имеет к нему логика? Разве выбирая цвет, позу или выражение лица, вы руководствуетесь логикой? Искусство развивается, меняется, живет. Так же как любовь.
– Закери, п…
– Вы хотите уйти?
Она посмотрела ему в глаза.
– Нет.
Он опустился вместе с ней на пол. Она стянула с него камзол, а потом – галстук, пока он расстегивал пуговицы (ему показалось, что их было не меньше тысячи) на ее накидке. Он должен прикоснуться к ней, быть внутри ее, иначе все это будет нереально.
– Я скучал по тебе, – шептал он, продолжая раздевать ее.
– И я скучала, – шептала она в ответ, расстегивая его рубашку.
Освободив ее от платья, он скинул сапоги, расстегнул брюки и стал стягивать их вниз. Но тут его рука угодила в красную краску, вытекшую из тюбика.
– Проклятие!
– Ее просто так не смоешь, – дрожащим голосом сказала Кэролайн.
– Правда? – Он положил ладонь ей на бедро и притянул к себе, оставив красную метку на ее белой коже. – Хорошо.
Он медленно вошел в нее. Его другая рука попала в желтую краску, и он оставил желтую метку на ее правой груди, а на левой – красную.
– Зак… О! – стонала она, пока он ритмично двигал бедрами, закрыв глаза и наслаждаясь остротой ощущений.
– Закери, – выдохнула она.
Он открыл глаза и увидел на своей груди синий отпечаток ее ладони.
Не переставая двигаться, он прижался к ней, и синяя краска смешалась с красной и желтой. После этого единственно правильным было перевернуть ее, так что оба они оказались измазанными красками спереди и сзади.
Когда они почти одновременно достигли вершины, он снова перевернул ее и, улыбаясь, сказал:
– Ты выглядишь лучше, чем «Мона Лиза».
– Во всяком случае, я думаю, что мы использовали больше краски, чем Леонардо да Винчи на ее портрет. – Она села, обхватив ногами его бедра. – Но я говорила правду. Смыть эту краску будет чертовски трудно.
– Ты не можешь вернуться домой в таком виде, – согласился он, обводя зеленым пальцем ее груди.
– Придется, – возразила она и хотела встать. Он удержал ее.
– Знаешь, я не хочу, чтобы ты отказалась от живописи. Я никогда не намеревался просить тебя об этом.
– Тебе и не пришлось бы. Жена Гриффина…
– …может заниматься тем, чем пожелает, черт возьми, – закончил он за нее. – Кто, скажи, осмелится публично тебя игнорировать?
– Но…
– Работай на Лоуренса или открой собственную студию. Открой здесь. Я выбрал на сегодня эту комнату, потому что в ней много света. – Он тоже сел, чтобы заглянуть ей в глаза. – Подумай об этом, Кэролайн. Если ты хочешь быть со мной, у нас все получится. Я не буду требовать от тебя, чтобы ты вышивала монограммы на моих носовых платках, а ты не будешь…
Она закрыла ему рот ладонью.
– Я скучала по тебе, – прошептала она и наклонилась, чтобы поцеловать его. На ее губах – как и на его – остался синий след. – Теперь я понимаю, что ты имел в виду, когда говорил, что для полноты жизни одной живописи недостаточно.
– Неужели понимаешь? – Сердце Закери застучало, как полковой барабан. – Значит, если бы я снова попросил тебя выйти за меня замуж, ты, возможно, согласилась бы?
Она кивнула, и по ее измазанной щеке прокатилась слеза.
– Ты выйдешь за меня замуж, Кэролайн? Станешь моей женой?
– Да. Мне бы очень хотелось выйти за тебя замуж. Он крепко прижал ее к себе. Слава Богу. Слава Богу.
– Мне так много надо тебе сказать, никто, кого я знаю, кроме тебя, никогда не считал, что я умный и забавный.
– Мне тоже всегда не хватало друга. Громкий стук в дверь заставил его вздрогнуть.
– Ну и задам же я этому Хогарти!
– Хогарти?
– Моему слуге, Джону Хогарти. Надо же было найти подходящее имя.
Хогарти поцарапался в дверь.
– Милорд? Приехал герцог Мельбурн…
– Черт! Попроси его подождать в холле. Я выйду через минуту.
– Хорошо, милорд. Посмотрев на себя, Закери понял, что в следующие пять минут – а может быть и час – он вряд ли сможет предстать перед братом в презентабельном виде.
– Ладно, – буркнул он, натягивая брюки. – Рано или поздно Себастьян все равно узнает. Так пусть это случится сейчас.
Впервые в жизни Себастьян толком не знал, что он хочет сказать или сделать. Но тот факт, что Закери по возвращении в Лондон провел большую часть двух дней в своей старой квартире, не сулило никому из них ничего хорошего.
Однако стоило вмешаться. Брат был как-то странно печален, да и к рюмке прикладывался чаще обычного. Мельбурн молча стоял в холле, прямой и суровый, как скала.
Но Закери не отказался его принять, и Себастьян немного расслабился. В ожидании брата он стал рассматривать одну из картин, висевших в холле. Оказывается, у Закери был более изысканный вкус, чем он ожидал.
– Я хотел поговорить с… Черт возьми, что это с тобой? – Синее пятно шло у Закери от подбородка к уху.
Закери ухмыльнулся:
– Ничего. А что?
– Но это… – Себастьян осекся, увидев на голой груди брата и руках красные, желтые и зеленые мазки. – Ты какой-то… многоцветный.
– И в чем проблема?
Себастьян помолчал. Что-то определенно происходило, и у него было неприятное чувство, что он чего-то не знает. А Мельбурн привык контролировать не только себя, но и всех, кто его окружал.
– Я не совсем уверен в том, что понимаю… Ты опять собираешься переехать из нашего дома?
– Думаю, что настало время.
Себастьяну понадобилось огромное усилие воли, чтобы не отреагировать на это заявление Закери и подавить в себе неожиданное воспоминание о днях, проведенных после смерти Шарлотты, когда он остался в большом пустом доме практически один с трехлетней плачущей дочерью. Но сейчас речь шла не о нем, а о Закери.
– Я надеюсь, что зиму ты все же проведешь с нами в Мельбурн-Парке?
– Это будет зависеть от тебя, Себ.
– От меня?
Дверь открылась, и появилась Кэролайн Уитфелд. Отдельные части головоломки встали на место. Ее рот был того же синего цвета, а руки в мазках красного, желтого и зеленого. Она сделала реверанс, и на ее губах заиграла лукавая улыбка.
– Мисс Уитфелд, – автоматически сказал Мельбурн с поклоном.
Закери взял ее за руку.
– Мы с Кэролайн женимся, – сказал Закери уверенным и даже немного вызывающим тоном.
– Вчера ты этого не говорил.
– Мы разрешили наши разногласия.
– Это более чем заметно.
Кэролайн покраснела. Сегодняшний день даже отдаленно не походил на то, как она себе это представляла, но она не собиралась жаловаться. Господи! Да стоило ей только взглянуть на Закери, как ее сердце растаяло. А потом он сказал все правильные вещи, и, что более важно, она поняла, как он искренен и как одинок. Так же одинок, как она. А теперь она будет просыпаться утром рядом с ним, видеть его вечером, а днем болтать с ним обо всем, о чем захочет.
– Значит, вы отказываетесь от живописи?
Она расправила плечи, тайно обрадовавшись, что Закери держит ее руку в своей. Противостоять герцогу Мельбурну было нелегко даже для его семьи, членом которой она скоро будет. «Помоги мне, Господи!»
– Нет, не отказываюсь.
– Она может открыть здесь студию. Мы еще точно не решили.
Мельбурн кивнул.
– Я пришел сюда, чтобы сказать Закери, что я решил отстраниться. Но видимо, это было лишним.
– Однако не лишним было бы извиниться за свое непрошеное вмешательство.
– Если я это сделаю, вы проведете зиму в Мельбурн-Парке?
Кэролайн хорошо помнила, что ей рассказывал Закери о том, как тяжело пережил Мельбурн смерть жены и каким важным стало для него, чтобы его семья была рядом.
– Вы отдаете себе отчет, что приглашаете всю мою семью? – улыбнувшись, спросила она. – Думаю, вам следует знать кое-какие подробности, прежде чем делать такой шаг.
– Всю вашу семью, – эхом отозвался герцог. – Что ж, если Гриффины переживут, что членом их семьи стала портретистка, мы уж как-нибудь переживем Рождество с Уитфелдами. – Он протянул руку Закери. – Прошу прощения. Мне не следовало вмешиваться. Просто я не хотел, чтобы ты был несчастен, но я понял, что разлука с мисс Уитфелд делала тебя именно таким.
– Твое извинение принято.
– Приезжай вместе с мисс Уитфелд к обеду. Я уже познакомился с ее семьей, пора ей познакомиться с твоей.
Коротко кивнув, герцог удалился. Все еще держа Кэролайн за руку, Закери повел ее к лестнице.
– Хогарти, прикажите принести в мою спальню ванну.
– Будет исполнено, милорд.
Кэролайн как будто покраснела, но он был в этом не уверен – на лице у нее было столько разноцветных пятен.
– Закери… все узнают… что мы делали.
– А если ты уедешь, перепачканная краской, то не узнают?
– А кто из твоей семьи сейчас в городе?
– Моя сестра Элинор, ее муж Валентин и Пип. Это дочь Себастьяна, ей шесть лет. И не волнуйся. Она будет в восторге от того, что ты войдешь в семью, уравновесив таким образом соотношение мужчин и женщин. Я вот о чем подумал, – сказал он, поцеловав ее и заправив прядь волос за ухо, – я хочу, чтобы мы провели медовый месяц в Париже.
– В Париже… – Лувр был в Париже. «Мона Лиза» была в Париже.
– А потом мы поедем в Грецию. И вообще туда, куда ты пожелаешь. Возможно, тогда моя семья поймет, что мой интерес к искусству очень, – он опять ее поцеловал, – очень, – еще один поцелуй, – серьезен.
– Ты хочешь сказать – к искусству и коровам.
– Коровы останутся в Уилтшире, а ты, мое живое произведение искусства, пойдешь со мной принимать ванну.
Он рассмеялся, поднял ее на руки и понес в свою спальню.