значимость.
А если никого нет, какую цену имеет тогда сама жизнь?
Одиноким, потерянным чувствует он себя на бескрайних просторах Украины, под
высоким украинским небом. Но его вера крепнет.
Он верует.
И этой верой он жив. В ней он черпает силу для того, чтобы идти дальше.
Идти в неизвестность.
Но этот путь -- путь домой.
Хенн растирает затекшие от неудобного положение ноги. Он съедает остатки
хлеба, выпрошенные минувшим вечером, и идет дальше. Он чувствует себя
отдохнувшим и даже начинает насвистывать какую-то песенку. И вдруг
останавливается в испуге: Петер Шмиц говорил ему, что свистеть попусту --
плохая примета. "Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела!"
Около полудня Хенн подходит к реке. Он замечает реку еще издали. Интересно,
какова ширина этой реки? Метров тридцать-сорок, пожалуй, будет. Хенн мог бы
переплыть ее, но знает, что несмотря на высокую температуру воздуха, вода в
реке еще холодная.
Правда, немного южнее -- деревня, а там -- мост через реку. Но на мосту стоит
русский часовой.
Что если пойти в обход? Может, удастся найти какой-то другой путь? Нет, это
займет слишком много времени. А он должен идти дальше. Лучше всего перейти
через мост. Но перейти, не вызывая подозрений.
Хенн снова решает рискнуть.
Нужно обмануть часового. Тео знает, как уважают в России людей, пострадавших
в боях за родину. Значит, теперь он выступит в роли инвалида войны.
Он плотно прижимает левую руку к туловищу так, чтобы кисть руки спряталась
под брючным поясом. Теперь левый рукав его стеганки пуст. Полное впечатление,
что рука ампутирована! Сделав большой крюк, Хенн выходит на главную улицу
деревни, ведущую к мосту. На улице -- оживленное движение. С простодушным
видом, неуклюже, Хенн идет позади двух женщин, нагруженных тяжелыми
сумками. Он подходит к часовому все ближе. Сердце его учащенно бьется. Хенн
замечает -- часовой никого не проверяет. Обогнав женщин и поравнявшись с
часовым, он фамильярно, по-приятельски кивает тому. Часовой отдает честь
проходящему мимо него однорукому инвалиду. Да здравствует нахальство!
Отойдя метров двести от моста, Хенн высвобождает затекшую руку. Хитрость
снова помогла ему избежать опасности. Он может идти дальше. С каждой
преодоленной трудностью растет в нем уверенность в своих силах.
Безжалостно печет солнце. Никогда Хенну так не хотелось пить, как в этот день.
Он идет уже долго, очень долго, но по пути -- никакой воды.
"Хорошо бы обзавестись бутылкой или фляжкой, чтобы иметь под рукой воду для
питья", - думает Хенн. Силы его на исходе. В отчаянии он смотрит вокруг -- нет ли
поблизости ручья или, на худой конец, даже лужи.
Уже под вечер в наступающих сумерках Хенн различает вдали заросли камыша.
Неужели действительно камыш? Или ему почудилось?
Какое-то мгновение все плывет у него перед глазами.
Да, это и вправду камыш.
Собрав последние силы, он идет к зарослям камыша. Его предположение
оказывается верным: там, где растет камыш, есть и вода.
Хенн слышит кваканье лягушек. Он подходит ближе и в ужасе отшатывается:
перед ним -- грязное болото с темной, скверно пахнущей водой.
"Ква, ква, ква", - оглушающее звучит в ушах Хенна. Как будто тысячи
насмешливых, издевательских голосов.
Он опускается на колени, раздвигает руками болотную ряску. Опустив руки как
можно глубже, Хенн зачерпывает воду ладонями -- может, в глубине вода все-таки
чище. Нет, вода такая же грязная, как на поверхности и отвратительна на вкус. Но
пить хочется нестерпимо, жажда почти лишает его рассудка.
Снова и снова Хенн обеими руками зачерпывает воду, шумно, с жадностью пьет.
Внезапно его охватывает чувство отвращения. Он быстро поднимается с колен и
ищет подходящее место для ночлега.
На этот раз его вечерняя молитва коротка: он просит Бога лишь о том, чтобы не
заболеть...
Весь следующий день Хенна не отпускает беспокойство -- вдруг он заболел,
напившись болотной воды? Что будет с ним, если он подцепил какую-нибудь
желудочную инфекцию? Однако проходит день, никаких признаков заболевания
он не чувствует. Через пару дней он окончательно забывает о своих тревогах. Он
идет дальше. Каждый он проходит от тридцати до сорока километров. И все
больше растет в нем уверенность -- он выдержит, он преодолеет этот путь.
Погода по-прежнему жаркая. Чтобы максимально экономить силы, Хенн
разработал четкий распорядок дня: он встает на рассвете, около четырех утра, и
идет до полудня. В полдень, когда солнце особенно жаркое, он отдыхает. А когда
дневная жара спадает, снова идет до наступления темноты.
Хлеб он обычно просит по утрам -- в это время почти наверняка в доме только
женщины. И ему всегда везет.
На третий день после вечера, когда он утолил жажду грязной болотной водой,
Хенн, как обычно, собирается переждать самое жаркое время дня. Он ложится
отдохнуть и уже почти засыпает, когда резкая колющая боль в среднем пальце
правой руки заставляет его очнуться.
Сначала он не принимает это всерьез -- наверное, его укусило какое-то
насекомое. Но боль становится сильнее. Хенн внимательно рассматривает палец:
лунка ногтя слегка покраснела. "А, пустяки", - думает он.
Он идет дальше, надеясь, что боль в пальце постепенно успокоится. Но боль не
успокаивается. Палец начинает дергать. И Хенн уже всерьез опасается заражения
крови.
Неужели он все-таки подцепил какую-то заразу, напившись грязной болотной
воды?
Несмотря на дергающую боль в пальце, он идет дальше, время от времени
проверяя -- не ползет ли покраснение дальше? В голову лезет самое страшное:
если это действительно заражение крови, ему придется где-нибудь остановиться
и обратиться к врачу. В подобных ситуациях почему-то всегда воображаешь себе
самое худшее. Особенно когда нервы напряжены до предела.
Ближе к вечеру Хенн подходит к небольшому ручью, опускает распухший палец в
прохладную воду. Ему становится легче, но палец по-прежнему дергает.
Погруженный в мрачные мысли, он продолжает путь. И в друг с испугом замечает
-- он приближается к группе людей, работающих в поле. В ту же секунду он резко
сворачивает в сторону. Однако заметив, что люди прекратили работать и
подозрительно смотрят ему вслед, он поворачивает обратно.
Как будешь реагировать, когда кто-то за тобой наблюдает? В подобных ситуациях
Хенн всегда задает себе этот вопрос. Ответ напрашивается сам собой: нужно
вести себя как можно естественнее, тогда не вызовешь подозрений.
И действительно: как только Хенн поравнялся с этими людьми, они перестали
обращать на него внимание и опять принялись за работу.
Наконец наступает ночь. Но эта ночь, пожалуй, хуже предыдущих. Сегодня Хенн
чувствует себя более уставшим и обессиленным, чем обычно. Наверное, из-за
этого проклятого воспаления.
Заснуть в эту ночь Хенн не может: палец дергает так, как будто его сейчас
разорвет.
Спать! Когда же, наконец, удастся заснуть?
С первыми лучами солнца Хенн снова в пути. С облегчением он замечает --
покраснение не распространяется по руке. Но как всегда бывает в таких случаях,
он, как нарочно, все время задевает обо что-нибудь правой рукой. И каждое
неловкое движение режущей болью отзывается в распухшем пальце.
Снова жара. Жара и бесконечная степь.
Хенн миновал холмистую местность и идет по равнине. Раньше он мог укрыться,
спрятаться среди холмов. А сейчас вокруг, куда не кинешь взгляд, бесконечная
равнина. За километр виден каждый куст, каждое дерево, заметен каждый
человек.
В этот день Хенн видит деревню еще издали. Он голоден. Ему нужно войти в эту
деревню и попросить хлеба. Обычно он просил хлеб без стеснения. А сейчас
смелость почему-то покинула его.
Слишком напряжены нервы? А может, больной палец виноват?
Мысли Хенна мешаются. Он больше не в состоянии просить. Просто не может
больше -- и все.
Имеет ли он право ради утоления голода ставить на карту свою свободу и свою
цель? Имеет ли он право рисковать, когда нет доверия к самому себе?
В ту минуту, когда Хенн решает не просить хлеб, он наталкивается на
противотанковый ров, оставшийся со времен войны. Ров почти два метра в
ширину, два-три метра в глубину.
Хенн в раздумье -- может, здесь переночевать? Он не замечает, как к нему быстро
приближается телега-одноколка. И приходит в себя, когда его окликает хриплый,
громкий голос: "Стой! Документы!"
Хенн ошеломлен. Он смотрит на сидящего в телеге человека рассеянным,
отсутствующим взглядом. Но это длится лишь мгновение. В следующую секунду
он понимает: у него есть единственная возможность уйти от опасности. Мощный
прыжок -- и Хенн уже по другую сторону противотанкового рва. Здесь русскому в
одноколке его не достать. Прежде чем тот понимает, что произошло, Хенн уже
далеко.
До Тео доносится громкая ругань. Обернувшись, он видит -- русский вытаскивает
пистолет. Хенн бросается в сторону, одновременно убыстряя бег.
Одноколка резко разворачивается, преследователь погоняет лошадь.
Хенн догадывается, что задумал русский: через противотанковые рвы устроены
проезды для транспорта. По одному из таких проездов русский хочет переехать
на другую сторону, чтобы догнать Тео.
И Хенн опять бежит, не останавливаясь. Он не знает, сколько времени прошло с
того момента, как он перепрыгнул ров -- может, пять минут, а может, и все десять.
Внезапно на его пути появляется небольшой холм. Такой же холм -- по другую
сторону. Одноколка русского -- почти на одном уровне с Хенном. Теперь
преследователь едет не так быстро. Он разворачивает лошадь и правит к
переезду. И теряет время. Хенн пользуется этим. Расстояние между ним и
русским снова увеличивается.
Но в ту же минуту, когда русский, переехав на другую сторону, опять начинает
погонять лошадь, беглец меняет направление: он бежит не параллельно рву, а
поворачивается навстречу одноколке. К ужасу русского, Хенн вновь
перепрыгивает через ров и оказывается на другой стороне.
Преследователь снова достает пистолет -- беглец во второй раз оставил его в
дураках!
"Если он переедет на мою сторону, я опять перепрыгну", - решает Хенн.
Он останавливается, чтобы перевести дух. С противоположных сторон Хенн и
русский разглядывают друг друга. Этот человек даже чем-то симпатичен Тео. Со
стороны, наверное, кажется, участвуют в соревнованиях, в какой-то игре. Но Хенн
знает -- от исхода этой игры зависит его жизнь. Русский одет в военную форму. И
он хотел проверить документы Хенна! И Тео Хенн попал бы в безвыходное
положение -- ведь документов у него нет!
У следующего переезда через ров русский в нерешительности останавливает
лошадь. Очевидно, он колеблется -- имеет ли смысл еще раз переезжать на
другую сторону? Наконец, он делает еще одну попытку. Но едва он успевает
переехать, как Хенн снова оказывается на противоположной стороне рва.
Одноколка замедляет ход. Хенн оборачивается, смотрит на русского и крутит
пальцем у виска.
На лице русского -- досада: беглец снова обманул его! Он останавливает лошадь,
слезает с одноколки и пытается догнать Хенна пешком. Однако скоро он
прекращает преследование - Хенн бежит гораздо быстрее и расстояние между
обоими увеличивается. В быстро сгущающихся сумерках преследовать беглеца
становится все труднее.
Хенн видит, как русский возвращается к одноколке. Вскоре он совсем исчезает из
глаз в наступившей темноте.
Только теперь Тео чувствует -- он совершенно выдохся. Больной палец опять
начинает дергать.
Но Хенн не позволяет себе передышки -- на рассвете этот русский может
появиться с подкреплением, его могут окружить! Несмотря на страшную
усталость, он заставляет себя идти дальше. Он идет медленно и осторожно,
пристально вглядываясь в темноту, чтобы не упасть случайно в противотанковый
ров или колодец. Шаг за шагом -- вперед!
Мысли Хенна все еще заняты случившимся. Сумасшедшая игра с прыжками через
ров спасла ему жизнь. Противотанковые рвы! Сколько этих рвов, вырытых и
русскими, и немецкими солдатами, оказались бесполезными! Напротив, очень
часто линия фронта проходила как раз в стороне от них. А сейчас именно
противотанковый ров помог ему сохранить свободу.
Никогда еще Хенн не чувствовал себя таким уставшим и обессиленным. Если бы
то, что случилось с ним сегодня, произошло в первые два дня после побега, он
наверняка бы не выдержал. Теперь от ежедневной многочасовой ходьбы его ноги
стали крепче. И еще одно уяснил он себе: надо по возможности беречь силы, не
расходовать их попусту.
Ближе к полуночи Хенну становится ясно -- все, он выдохся окончательно. Ног он
вообще не чувствует. Прямо посреди поля Хенн расстилает свою стеганку,
заворачивается в нее, подтягивает колени почти до подбородка. Но уснуть не
может -- слишком велико было нервное напряжение, да и палец болит
непереносимо.
Почти без сна пролежал он до наступления рассвета. Усилием воли он заставляет
себя подняться. Он должен идти дальше, несмотря на усталость, на боль в
распухшем пальце, на голод и жажду.
Тео Хенн идет на запад, упрямо, вопреки всем тяготам и опасностям. Он хочет
домой. И он обязательно вернется домой. Снова, несмотря на страх и
неуверенность, он стучит в двери домов и просит хлеба, всегда по утрам, когда
дома -- только женщины.
Средний палец правой руки по-прежнему распух и ужасно болит. Хенн постоянно
должен следить за тем, чтобы ненароком не ударить его обо что-нибудь. Но страх
перед заражением крови прошел.
Тео боится только одного -- случайной встречи с русским патрулем.
На просторы Украины опускаются сумерки. Беглый немецкий военнопленный Тео
Хенн уже подумывает о том, где можно устроиться на ночлег, как вдруг замечает,
что стоит на берегу широкой реки.
Он подошел к реке неожиданно для самого себя -- слишком постепенно,
незаметно плоская равнина перешла в речной берег. Хенн прикидывает -- ширина
реки по меньшей мере метров четыреста. Наверное, это Днепр.
Название реки будит в нем воспоминания. Всего лишь два или три года назад это
название в течение многих недель звучало по радио в военных сводках, не
сходило со страниц немецких газет. Поэтому Хенн не удивляется, заметив
вдалеке силуэт разбитого танка.
Но сейчас -- не время для воспоминаний. Сейчас важнее всего подумать, как
перебраться на другой берег. Он мог бы перебраться вплавь, но это только в
случае, если не будет другого выхода. Но где-нибудь поблизости (это же река!)
наверняка можно найти лодку. А на лодке переплыть реку легче.
Хенн шагает вдоль берега реки. Уже очень поздно, почти ночь, но полная луна
ярко освещает все вокруг. Еще пара километров -- и впереди возникают очертания
деревни. Здесь беглецу нужно быть осторожнее.
Предположение Хенна оказывается верным -- у берега недалеко от деревни много
лодок!
На его счастье, деревня расположена несколько в стороне от реки. Хенн
осторожно подходит к лодкам. Все лодки прикреплены цепями к вбитым в землю
кольям.
Он замечает, что у одной из лодок цепь совсем проржавела. Хенн вынимает со
дна лодки деревянное весло, оборачивает вокруг него проржавевшую цепь, потом
сильно дергает. Цепь разорвана!
Вокруг по-прежнему тихо. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, Хенн
толкает лодку в воду, затем сам прыгает в нее.
Лодка медленно отплывает от берега. С помощью весла Хенн разворачивает
лодку, она бесшумно скользит по реке. Сверкают звезды, ярко светит луна,
отражаясь в воде. Но Тео Хенну сейчас не до романтики. Он пристально
вглядывается в противоположный берег. Берег выглядит ровным, пустынным. На
середине реки лодку начинает сносить сильным течением. Но с каждым взмахом
весла противоположный берег все ближе.
Минут через десять лодка причаливает к берегу. Хенн спрыгивает в мелкую воду,
вытаскивает лодку на сушу. Какое-то время он идет по берегу, потом устало
опускается на землю и засыпает.
Как всегда, Хенн просыпается рано, словно по звонку будильника. Он доволен --
преодолено еще одно препятствие! Хенн спускается к реке, умывается, пьет
холодную, чистую воду. Потом решает -- нужно воспользоваться случаем и
постирать одежду. Свои вещи он сушит во время ходьбы, повесив их на спину.
Они быстро сохнут под горячими солнечными лучами.
В это утро Хенн снова вспоминает о прошедшей войне. На его пути то и дело
встречаются разбитые, покореженные танки -- и русские, и немецкие. Он идет
мимо полузасыпанных окопов, мимо глубоких противотанковых рвов. Вокруг --
невспаханные, невозделанные поля, повсюду следы минувших боев, следы
жестокой, бессмысленной войны. Сколько тысяч солдат -- русских и немцев --
нашли здесь свою могилу? Почему эти люди должны были погибнуть? Множество
вопросов проносится в голове Хенна.
Лет десять назад вряд ли кто-нибудь знал об этом месте. А еще через десять лет
никто, пожалуй, и не будет знать о нем. Но для сотен тысяч людей эта
приднепровская равнина стала судьбой.
Конец мая 1946 года. В этот жаркий день Тео Хенн прошел больше тридцати
километров. Он одержим желанием проходить ежедневно как можно больше. Он
идет не останавливаясь, несмотря на палящее солнце. В горле у него пересохло.
Ноги даже не болят -- он их просто не чувствует.
День клонится к вечеру, когда перед Хенном возникает город. Это спасение.
Может, это просто мираж? Игра воображения?
Нет, это не город. Он подходит ближе. Теперь он видит -- это десяток деревянных
повозок, поставленных кругом.
Какое-то мгновение в голове у него проносится -- нет ли здесь опасности?
Наверное, не стоит подходить к этим повозкам слишком близко. Но жажда
сильнее всех его опасений.
Хенн подходит к повозкам. В этот момент он понимает -- свободным он отсюда не
уйдет. Но повернуть назад он уже не может.
В жизни почти каждого человека бывают моменты, когда его волей овладевает
какая-то скрытая, тайная сила и он перестает контролировать свои действия и
поступки.
Внутри образованного повозками круга много мужчин -- и молодых, и постарше.
Похоже, они только что вернулись с полевых работ. Тео Хенн жестом показывает,
что хочет пить. Ему сразу же дают напиться.
"Хочешь есть?" - спрашивает его кто-то, также поясняя вопрос жестом.
Хенн утвердительно кивает. Один из мужчин подводит его телеге, наливает в
миску из бидона суп, ставит перед ним.
Хенн берет миску, жадно и быстро ест. Один за другим к нему подходят другие
мужчины, с любопытством разглядывают его, перешептываются.
И вдруг происходит ожидаемое и неожиданное, пугающее и неминуемое. Один из
мужчин спрашивает Хенна по-немецки: "Ну что, приятель, вкусно?"
Хенн смотрит на говорящего. Видимо, он был недостаточно осторожен и чем-то
выдал себя. Человек, задавший вопрос, хитро и в то же время бесцеремонно
смотрит на Хенна.
"Сознайся, - ведь ты немец!" - говорит другой.
"Мы с самого начала это поняли", - тоже по-немецки подхватывает третий.
Хенн удивлен -- откуда эти русские знают немецкий язык? И осознав ситуацию,
отвечает по-немецки: "Да, спасибо, вкусно". Мужчины выжидающе смотрят на
него.
Уверенным тоном Хенн продолжает: "Хорошо, будем разговаривать по-немецки.
Моя мать была немка, поэтому я свободно говорю на этом языке".
На лицах русских -- напряженное внимание. Они слушают, стараясь не пропустить
ни слова.
"Но хотя моя мать немка, по рождению я француз!" - выкладывает свой главный
козырь Хенн. Слушатели озадаченно смотрят на него. Этого они не ожидали. "Я
француз", - повторяет Тео. -- "Вместе с другими иностранцами я подлежал
отправке на родину. На остановке я сошел с поезда, пошел в деревню купить еды
и опоздал -- поезд уже ушел. Я заблудился, ищу железнодорожную станцию,
чтобы попасть на следующий поезд".
Хенн видит -- русские удивлены. Они, конечно, ожидали, что он или соврет, или
сознается, что он немец. Но что он -- француз?...
А Хенн продолжает: "Я не говорю по-русски, поэтому я жестами попросил
напиться..."
Русские понимающе кивают. Кажется, все верят Хенну.
Один из мужчин рассказывает: они долгое время были вынуждены работать в
Германии, поэтому и знают немецкий. Но теперь они поплатились за это и
несколько лет обязаны работать на полях Украины, чтобы доказать свою
благонадежность. Как говорится, доверяй, но проверяй.
Под предлогом проверки бывшие "остарбайтеры" не отпускают говорящего по-
немецки француза. Двое мужчин приводят его в ближайший населенный пункт.
Хенн не сопротивляется. Он понимает -- возможности убежать нет. Интересно, что
русские собираются с ним сделать? Может, они все-таки поверили в то, что он
француз?
Его приводят в местную тюрьму, вводят в темное, без окон, помещение. В этот же
вечер его допрашивает русский офицер -- начальник тюрьмы.
Допрос начинается с обычного: фамилия, имя, сколько лет, где родился,
семейное положение.
"Фюрстенбергер Пауль, двадцать восемь лет, родился в Эльзасе, в деревне
Хюнинген, женат, двое детей", - отвечает на вопросы Тео.
Офицер кладет перед собой толстую амбарную книгу, раскрывает ее,
перелистывает. Спрашивает Фюрстенбергера, как зовут родителей, нет ли сестер
и братьев, как их зовут.
"В каком подразделении служили солдатом?" - неожиданно спрашивает офицер.
Однако Хенн не дает захватить себя врасплох. "Я не был солдатом", - отвечает
он. -- "В качестве иностранного рабочего я находился в Берлине, а в сорок пятом,
после захвата немецкой столицы русскими войсками, был взят в плен". Он снова
рассказывает выдуманную им легенду: как иностранец подлежал отправке на
родину, сошел на стоянке, чтобы купить еды, опоздал на поезд.Хенн сам уже
почти верит в эту историю так часто он ее рассказывал...
Офицер еще раз проверяет правильность написания фамилии Фюрстенбергера,
снова сверяет что-то в толстой книге. Потом рукой делает конвоиру знак - увести.
"Может, в этой книге записана моя настоящая фамилия -- ведь я убежал и меня,
наверное, ищут", - думает Хенн по дороге в камеру. Конвоир вводит его в
небольшое, метров десять-двенадцать, помещение. Вначале Хенн решает, что
это -- камера-одиночка. Однако примерно через час в камеру вталкивают еще двух
мужчин.
Пленные недоверчиво глядят друг на друга. Хенн молчит, не проявляя особого
интереса к соседям по камере. Через какое-то время эти двое начинают
перешептываться, и Хенн с удивлением слышит, что они говорят по-русски.
Внезапно один подходит к нему, отрывисто спрашивает: "Тоже в Херсон?"
Хенн недоумевающее пожимает плечами. Второй мужчина указывает на
товарища, показывает три пальца и объясняет: "Нас отправляют на три года в
Херсон".
Хенн знает: Херсон -- это не только название города на Днепре. Там находится
пользующийся дурной славой лагерь. В этот лагерь постоянно отправляют тысячи
русских заключенных. Неужели и его, "интернированного француза", тоже
собираются отправить туда?
Через два дня опасения Хенна подтверждаются: вместе с другими его отправляют
в Херсон. Он решает на следующем допросе энергично протестовать против
отправки. Ему нужно играть свою роль как можно правдоподобнее -- он возмущен
таким решением, он французский гражданин, и отправлять его в лагерь
несправедливо.
Хенн не подозревает, что именно в Херсоне в его судьбе произойдут перемены.
Майор Петр Нимич недоволен своим положением. Полгода назад военное
начальство назначило его комендантом херсонского лагеря для заключенных.
Этот лагерь считается филиалом главного лагеря в Николаеве. А комендант
филиала -- должность второстепенная. Такое положение не устраивает майора.
Хотя ему уже сорок семь лет, на запасной путь ему еще рано. Он участвовал в
сражениях за Днепр, имеет награды. Но несмотря на все заслуги, начальство
назначило его на эту второстепенную должность. Свое недовольство он
вымещает на подчиненных. Но больше всего -- на заключенных.
Первый же заключенный, которого Нимич в это утро приказывает привести к нему,
доводит майора до белого каления. Всех заключенных, прибывших в лагерь
накануне, он сразу же приказал посадить в карцер. Но на этого карцер, похоже, не
подействовал. Новый заключенный невероятно упрям.
"Фюрстенбергер", - называет он свою фамилию.
"Ага!" - вырывается у майора. -- "Значит, немец!" За выявление как можно
большего количества немецких военнопленных ему полагается поощрение по
службе.
"Француз!" - возражает заключенный.
"Немец!" - кричит Нимич.
"Нет, француз. Мой отец..."
Не давая Фюрстенбергеру договорить, майор наотмашь бьет его по щекам.
Пленный стоит молча -- ни стона, ни жалобы. Это приводит майора в еще
большую ярость. Однако на этот раз он сдерживается и действует по-другому.
"Мне очень жаль", - притворно раскаивается Нимич. -- "Я не должен был бить
вас. Но почему вы не сознаетесь, что вы -- немецкий военнопленный? Тут в
лагере тысячи ваших земляков, все они скоро будут отпущены. Скажите, наконец,
правду, вам за это ничего не будет!" Майор с наигранным дружелюбием
улыбается стоящему перед ним человеку. Тот смотрит прямо перед собой. На его
щеках -- красные пятна от пощечин. "Я интернированный француз", - упорствует
он.
Глаза Нимича суживаются от нового приступа ярости. "Ну-ка, приведите его в
разум!" - приказывает он трем молодым офицерам, присутствующим при допросе.
Офицеры набрасываются на пленного. После первых ударов он, прикрывая лицо,
оседает на пол. Но мучители безжалостно бьют лежачего ногами. Наконец они
оставляют его в покое.
Майор с удовлетворением смотрит на происходящее, покуривая папиросу. Когда
пленный медленно, с трудом поднимается, Нимич снова с притворным участием
обращается к нему:
"Ну что же ты такой упрямый, приятель? Скажи наконец правду! Правда поможет
и тебе, и мне. Ну сознайся, что ты немец! За это я обещаю с первой же группой
немецких военнопленных отправить тебя домой!"
В душе у Хенна все кипит. Тело болит от побоев. Но он знает -- теперь все зависит
от его самообладания. Ему ни в коем случае нельзя сознаваться, что он немец,
иначе он неминуемо будет приговорен к принудительным работам. Может, на
двадцать лет, а может, и пожизненно. Нужно стоять на своем: он --
А если никого нет, какую цену имеет тогда сама жизнь?
Одиноким, потерянным чувствует он себя на бескрайних просторах Украины, под
высоким украинским небом. Но его вера крепнет.
Он верует.
И этой верой он жив. В ней он черпает силу для того, чтобы идти дальше.
Идти в неизвестность.
Но этот путь -- путь домой.
Хенн растирает затекшие от неудобного положение ноги. Он съедает остатки
хлеба, выпрошенные минувшим вечером, и идет дальше. Он чувствует себя
отдохнувшим и даже начинает насвистывать какую-то песенку. И вдруг
останавливается в испуге: Петер Шмиц говорил ему, что свистеть попусту --
плохая примета. "Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела!"
Около полудня Хенн подходит к реке. Он замечает реку еще издали. Интересно,
какова ширина этой реки? Метров тридцать-сорок, пожалуй, будет. Хенн мог бы
переплыть ее, но знает, что несмотря на высокую температуру воздуха, вода в
реке еще холодная.
Правда, немного южнее -- деревня, а там -- мост через реку. Но на мосту стоит
русский часовой.
Что если пойти в обход? Может, удастся найти какой-то другой путь? Нет, это
займет слишком много времени. А он должен идти дальше. Лучше всего перейти
через мост. Но перейти, не вызывая подозрений.
Хенн снова решает рискнуть.
Нужно обмануть часового. Тео знает, как уважают в России людей, пострадавших
в боях за родину. Значит, теперь он выступит в роли инвалида войны.
Он плотно прижимает левую руку к туловищу так, чтобы кисть руки спряталась
под брючным поясом. Теперь левый рукав его стеганки пуст. Полное впечатление,
что рука ампутирована! Сделав большой крюк, Хенн выходит на главную улицу
деревни, ведущую к мосту. На улице -- оживленное движение. С простодушным
видом, неуклюже, Хенн идет позади двух женщин, нагруженных тяжелыми
сумками. Он подходит к часовому все ближе. Сердце его учащенно бьется. Хенн
замечает -- часовой никого не проверяет. Обогнав женщин и поравнявшись с
часовым, он фамильярно, по-приятельски кивает тому. Часовой отдает честь
проходящему мимо него однорукому инвалиду. Да здравствует нахальство!
Отойдя метров двести от моста, Хенн высвобождает затекшую руку. Хитрость
снова помогла ему избежать опасности. Он может идти дальше. С каждой
преодоленной трудностью растет в нем уверенность в своих силах.
Безжалостно печет солнце. Никогда Хенну так не хотелось пить, как в этот день.
Он идет уже долго, очень долго, но по пути -- никакой воды.
"Хорошо бы обзавестись бутылкой или фляжкой, чтобы иметь под рукой воду для
питья", - думает Хенн. Силы его на исходе. В отчаянии он смотрит вокруг -- нет ли
поблизости ручья или, на худой конец, даже лужи.
Уже под вечер в наступающих сумерках Хенн различает вдали заросли камыша.
Неужели действительно камыш? Или ему почудилось?
Какое-то мгновение все плывет у него перед глазами.
Да, это и вправду камыш.
Собрав последние силы, он идет к зарослям камыша. Его предположение
оказывается верным: там, где растет камыш, есть и вода.
Хенн слышит кваканье лягушек. Он подходит ближе и в ужасе отшатывается:
перед ним -- грязное болото с темной, скверно пахнущей водой.
"Ква, ква, ква", - оглушающее звучит в ушах Хенна. Как будто тысячи
насмешливых, издевательских голосов.
Он опускается на колени, раздвигает руками болотную ряску. Опустив руки как
можно глубже, Хенн зачерпывает воду ладонями -- может, в глубине вода все-таки
чище. Нет, вода такая же грязная, как на поверхности и отвратительна на вкус. Но
пить хочется нестерпимо, жажда почти лишает его рассудка.
Снова и снова Хенн обеими руками зачерпывает воду, шумно, с жадностью пьет.
Внезапно его охватывает чувство отвращения. Он быстро поднимается с колен и
ищет подходящее место для ночлега.
На этот раз его вечерняя молитва коротка: он просит Бога лишь о том, чтобы не
заболеть...
Весь следующий день Хенна не отпускает беспокойство -- вдруг он заболел,
напившись болотной воды? Что будет с ним, если он подцепил какую-нибудь
желудочную инфекцию? Однако проходит день, никаких признаков заболевания
он не чувствует. Через пару дней он окончательно забывает о своих тревогах. Он
идет дальше. Каждый он проходит от тридцати до сорока километров. И все
больше растет в нем уверенность -- он выдержит, он преодолеет этот путь.
Погода по-прежнему жаркая. Чтобы максимально экономить силы, Хенн
разработал четкий распорядок дня: он встает на рассвете, около четырех утра, и
идет до полудня. В полдень, когда солнце особенно жаркое, он отдыхает. А когда
дневная жара спадает, снова идет до наступления темноты.
Хлеб он обычно просит по утрам -- в это время почти наверняка в доме только
женщины. И ему всегда везет.
На третий день после вечера, когда он утолил жажду грязной болотной водой,
Хенн, как обычно, собирается переждать самое жаркое время дня. Он ложится
отдохнуть и уже почти засыпает, когда резкая колющая боль в среднем пальце
правой руки заставляет его очнуться.
Сначала он не принимает это всерьез -- наверное, его укусило какое-то
насекомое. Но боль становится сильнее. Хенн внимательно рассматривает палец:
лунка ногтя слегка покраснела. "А, пустяки", - думает он.
Он идет дальше, надеясь, что боль в пальце постепенно успокоится. Но боль не
успокаивается. Палец начинает дергать. И Хенн уже всерьез опасается заражения
крови.
Неужели он все-таки подцепил какую-то заразу, напившись грязной болотной
воды?
Несмотря на дергающую боль в пальце, он идет дальше, время от времени
проверяя -- не ползет ли покраснение дальше? В голову лезет самое страшное:
если это действительно заражение крови, ему придется где-нибудь остановиться
и обратиться к врачу. В подобных ситуациях почему-то всегда воображаешь себе
самое худшее. Особенно когда нервы напряжены до предела.
Ближе к вечеру Хенн подходит к небольшому ручью, опускает распухший палец в
прохладную воду. Ему становится легче, но палец по-прежнему дергает.
Погруженный в мрачные мысли, он продолжает путь. И в друг с испугом замечает
-- он приближается к группе людей, работающих в поле. В ту же секунду он резко
сворачивает в сторону. Однако заметив, что люди прекратили работать и
подозрительно смотрят ему вслед, он поворачивает обратно.
Как будешь реагировать, когда кто-то за тобой наблюдает? В подобных ситуациях
Хенн всегда задает себе этот вопрос. Ответ напрашивается сам собой: нужно
вести себя как можно естественнее, тогда не вызовешь подозрений.
И действительно: как только Хенн поравнялся с этими людьми, они перестали
обращать на него внимание и опять принялись за работу.
Наконец наступает ночь. Но эта ночь, пожалуй, хуже предыдущих. Сегодня Хенн
чувствует себя более уставшим и обессиленным, чем обычно. Наверное, из-за
этого проклятого воспаления.
Заснуть в эту ночь Хенн не может: палец дергает так, как будто его сейчас
разорвет.
Спать! Когда же, наконец, удастся заснуть?
С первыми лучами солнца Хенн снова в пути. С облегчением он замечает --
покраснение не распространяется по руке. Но как всегда бывает в таких случаях,
он, как нарочно, все время задевает обо что-нибудь правой рукой. И каждое
неловкое движение режущей болью отзывается в распухшем пальце.
Снова жара. Жара и бесконечная степь.
Хенн миновал холмистую местность и идет по равнине. Раньше он мог укрыться,
спрятаться среди холмов. А сейчас вокруг, куда не кинешь взгляд, бесконечная
равнина. За километр виден каждый куст, каждое дерево, заметен каждый
человек.
В этот день Хенн видит деревню еще издали. Он голоден. Ему нужно войти в эту
деревню и попросить хлеба. Обычно он просил хлеб без стеснения. А сейчас
смелость почему-то покинула его.
Слишком напряжены нервы? А может, больной палец виноват?
Мысли Хенна мешаются. Он больше не в состоянии просить. Просто не может
больше -- и все.
Имеет ли он право ради утоления голода ставить на карту свою свободу и свою
цель? Имеет ли он право рисковать, когда нет доверия к самому себе?
В ту минуту, когда Хенн решает не просить хлеб, он наталкивается на
противотанковый ров, оставшийся со времен войны. Ров почти два метра в
ширину, два-три метра в глубину.
Хенн в раздумье -- может, здесь переночевать? Он не замечает, как к нему быстро
приближается телега-одноколка. И приходит в себя, когда его окликает хриплый,
громкий голос: "Стой! Документы!"
Хенн ошеломлен. Он смотрит на сидящего в телеге человека рассеянным,
отсутствующим взглядом. Но это длится лишь мгновение. В следующую секунду
он понимает: у него есть единственная возможность уйти от опасности. Мощный
прыжок -- и Хенн уже по другую сторону противотанкового рва. Здесь русскому в
одноколке его не достать. Прежде чем тот понимает, что произошло, Хенн уже
далеко.
До Тео доносится громкая ругань. Обернувшись, он видит -- русский вытаскивает
пистолет. Хенн бросается в сторону, одновременно убыстряя бег.
Одноколка резко разворачивается, преследователь погоняет лошадь.
Хенн догадывается, что задумал русский: через противотанковые рвы устроены
проезды для транспорта. По одному из таких проездов русский хочет переехать
на другую сторону, чтобы догнать Тео.
И Хенн опять бежит, не останавливаясь. Он не знает, сколько времени прошло с
того момента, как он перепрыгнул ров -- может, пять минут, а может, и все десять.
Внезапно на его пути появляется небольшой холм. Такой же холм -- по другую
сторону. Одноколка русского -- почти на одном уровне с Хенном. Теперь
преследователь едет не так быстро. Он разворачивает лошадь и правит к
переезду. И теряет время. Хенн пользуется этим. Расстояние между ним и
русским снова увеличивается.
Но в ту же минуту, когда русский, переехав на другую сторону, опять начинает
погонять лошадь, беглец меняет направление: он бежит не параллельно рву, а
поворачивается навстречу одноколке. К ужасу русского, Хенн вновь
перепрыгивает через ров и оказывается на другой стороне.
Преследователь снова достает пистолет -- беглец во второй раз оставил его в
дураках!
"Если он переедет на мою сторону, я опять перепрыгну", - решает Хенн.
Он останавливается, чтобы перевести дух. С противоположных сторон Хенн и
русский разглядывают друг друга. Этот человек даже чем-то симпатичен Тео. Со
стороны, наверное, кажется, участвуют в соревнованиях, в какой-то игре. Но Хенн
знает -- от исхода этой игры зависит его жизнь. Русский одет в военную форму. И
он хотел проверить документы Хенна! И Тео Хенн попал бы в безвыходное
положение -- ведь документов у него нет!
У следующего переезда через ров русский в нерешительности останавливает
лошадь. Очевидно, он колеблется -- имеет ли смысл еще раз переезжать на
другую сторону? Наконец, он делает еще одну попытку. Но едва он успевает
переехать, как Хенн снова оказывается на противоположной стороне рва.
Одноколка замедляет ход. Хенн оборачивается, смотрит на русского и крутит
пальцем у виска.
На лице русского -- досада: беглец снова обманул его! Он останавливает лошадь,
слезает с одноколки и пытается догнать Хенна пешком. Однако скоро он
прекращает преследование - Хенн бежит гораздо быстрее и расстояние между
обоими увеличивается. В быстро сгущающихся сумерках преследовать беглеца
становится все труднее.
Хенн видит, как русский возвращается к одноколке. Вскоре он совсем исчезает из
глаз в наступившей темноте.
Только теперь Тео чувствует -- он совершенно выдохся. Больной палец опять
начинает дергать.
Но Хенн не позволяет себе передышки -- на рассвете этот русский может
появиться с подкреплением, его могут окружить! Несмотря на страшную
усталость, он заставляет себя идти дальше. Он идет медленно и осторожно,
пристально вглядываясь в темноту, чтобы не упасть случайно в противотанковый
ров или колодец. Шаг за шагом -- вперед!
Мысли Хенна все еще заняты случившимся. Сумасшедшая игра с прыжками через
ров спасла ему жизнь. Противотанковые рвы! Сколько этих рвов, вырытых и
русскими, и немецкими солдатами, оказались бесполезными! Напротив, очень
часто линия фронта проходила как раз в стороне от них. А сейчас именно
противотанковый ров помог ему сохранить свободу.
Никогда еще Хенн не чувствовал себя таким уставшим и обессиленным. Если бы
то, что случилось с ним сегодня, произошло в первые два дня после побега, он
наверняка бы не выдержал. Теперь от ежедневной многочасовой ходьбы его ноги
стали крепче. И еще одно уяснил он себе: надо по возможности беречь силы, не
расходовать их попусту.
Ближе к полуночи Хенну становится ясно -- все, он выдохся окончательно. Ног он
вообще не чувствует. Прямо посреди поля Хенн расстилает свою стеганку,
заворачивается в нее, подтягивает колени почти до подбородка. Но уснуть не
может -- слишком велико было нервное напряжение, да и палец болит
непереносимо.
Почти без сна пролежал он до наступления рассвета. Усилием воли он заставляет
себя подняться. Он должен идти дальше, несмотря на усталость, на боль в
распухшем пальце, на голод и жажду.
Тео Хенн идет на запад, упрямо, вопреки всем тяготам и опасностям. Он хочет
домой. И он обязательно вернется домой. Снова, несмотря на страх и
неуверенность, он стучит в двери домов и просит хлеба, всегда по утрам, когда
дома -- только женщины.
Средний палец правой руки по-прежнему распух и ужасно болит. Хенн постоянно
должен следить за тем, чтобы ненароком не ударить его обо что-нибудь. Но страх
перед заражением крови прошел.
Тео боится только одного -- случайной встречи с русским патрулем.
На просторы Украины опускаются сумерки. Беглый немецкий военнопленный Тео
Хенн уже подумывает о том, где можно устроиться на ночлег, как вдруг замечает,
что стоит на берегу широкой реки.
Он подошел к реке неожиданно для самого себя -- слишком постепенно,
незаметно плоская равнина перешла в речной берег. Хенн прикидывает -- ширина
реки по меньшей мере метров четыреста. Наверное, это Днепр.
Название реки будит в нем воспоминания. Всего лишь два или три года назад это
название в течение многих недель звучало по радио в военных сводках, не
сходило со страниц немецких газет. Поэтому Хенн не удивляется, заметив
вдалеке силуэт разбитого танка.
Но сейчас -- не время для воспоминаний. Сейчас важнее всего подумать, как
перебраться на другой берег. Он мог бы перебраться вплавь, но это только в
случае, если не будет другого выхода. Но где-нибудь поблизости (это же река!)
наверняка можно найти лодку. А на лодке переплыть реку легче.
Хенн шагает вдоль берега реки. Уже очень поздно, почти ночь, но полная луна
ярко освещает все вокруг. Еще пара километров -- и впереди возникают очертания
деревни. Здесь беглецу нужно быть осторожнее.
Предположение Хенна оказывается верным -- у берега недалеко от деревни много
лодок!
На его счастье, деревня расположена несколько в стороне от реки. Хенн
осторожно подходит к лодкам. Все лодки прикреплены цепями к вбитым в землю
кольям.
Он замечает, что у одной из лодок цепь совсем проржавела. Хенн вынимает со
дна лодки деревянное весло, оборачивает вокруг него проржавевшую цепь, потом
сильно дергает. Цепь разорвана!
Вокруг по-прежнему тихо. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, Хенн
толкает лодку в воду, затем сам прыгает в нее.
Лодка медленно отплывает от берега. С помощью весла Хенн разворачивает
лодку, она бесшумно скользит по реке. Сверкают звезды, ярко светит луна,
отражаясь в воде. Но Тео Хенну сейчас не до романтики. Он пристально
вглядывается в противоположный берег. Берег выглядит ровным, пустынным. На
середине реки лодку начинает сносить сильным течением. Но с каждым взмахом
весла противоположный берег все ближе.
Минут через десять лодка причаливает к берегу. Хенн спрыгивает в мелкую воду,
вытаскивает лодку на сушу. Какое-то время он идет по берегу, потом устало
опускается на землю и засыпает.
Как всегда, Хенн просыпается рано, словно по звонку будильника. Он доволен --
преодолено еще одно препятствие! Хенн спускается к реке, умывается, пьет
холодную, чистую воду. Потом решает -- нужно воспользоваться случаем и
постирать одежду. Свои вещи он сушит во время ходьбы, повесив их на спину.
Они быстро сохнут под горячими солнечными лучами.
В это утро Хенн снова вспоминает о прошедшей войне. На его пути то и дело
встречаются разбитые, покореженные танки -- и русские, и немецкие. Он идет
мимо полузасыпанных окопов, мимо глубоких противотанковых рвов. Вокруг --
невспаханные, невозделанные поля, повсюду следы минувших боев, следы
жестокой, бессмысленной войны. Сколько тысяч солдат -- русских и немцев --
нашли здесь свою могилу? Почему эти люди должны были погибнуть? Множество
вопросов проносится в голове Хенна.
Лет десять назад вряд ли кто-нибудь знал об этом месте. А еще через десять лет
никто, пожалуй, и не будет знать о нем. Но для сотен тысяч людей эта
приднепровская равнина стала судьбой.
Конец мая 1946 года. В этот жаркий день Тео Хенн прошел больше тридцати
километров. Он одержим желанием проходить ежедневно как можно больше. Он
идет не останавливаясь, несмотря на палящее солнце. В горле у него пересохло.
Ноги даже не болят -- он их просто не чувствует.
День клонится к вечеру, когда перед Хенном возникает город. Это спасение.
Может, это просто мираж? Игра воображения?
Нет, это не город. Он подходит ближе. Теперь он видит -- это десяток деревянных
повозок, поставленных кругом.
Какое-то мгновение в голове у него проносится -- нет ли здесь опасности?
Наверное, не стоит подходить к этим повозкам слишком близко. Но жажда
сильнее всех его опасений.
Хенн подходит к повозкам. В этот момент он понимает -- свободным он отсюда не
уйдет. Но повернуть назад он уже не может.
В жизни почти каждого человека бывают моменты, когда его волей овладевает
какая-то скрытая, тайная сила и он перестает контролировать свои действия и
поступки.
Внутри образованного повозками круга много мужчин -- и молодых, и постарше.
Похоже, они только что вернулись с полевых работ. Тео Хенн жестом показывает,
что хочет пить. Ему сразу же дают напиться.
"Хочешь есть?" - спрашивает его кто-то, также поясняя вопрос жестом.
Хенн утвердительно кивает. Один из мужчин подводит его телеге, наливает в
миску из бидона суп, ставит перед ним.
Хенн берет миску, жадно и быстро ест. Один за другим к нему подходят другие
мужчины, с любопытством разглядывают его, перешептываются.
И вдруг происходит ожидаемое и неожиданное, пугающее и неминуемое. Один из
мужчин спрашивает Хенна по-немецки: "Ну что, приятель, вкусно?"
Хенн смотрит на говорящего. Видимо, он был недостаточно осторожен и чем-то
выдал себя. Человек, задавший вопрос, хитро и в то же время бесцеремонно
смотрит на Хенна.
"Сознайся, - ведь ты немец!" - говорит другой.
"Мы с самого начала это поняли", - тоже по-немецки подхватывает третий.
Хенн удивлен -- откуда эти русские знают немецкий язык? И осознав ситуацию,
отвечает по-немецки: "Да, спасибо, вкусно". Мужчины выжидающе смотрят на
него.
Уверенным тоном Хенн продолжает: "Хорошо, будем разговаривать по-немецки.
Моя мать была немка, поэтому я свободно говорю на этом языке".
На лицах русских -- напряженное внимание. Они слушают, стараясь не пропустить
ни слова.
"Но хотя моя мать немка, по рождению я француз!" - выкладывает свой главный
козырь Хенн. Слушатели озадаченно смотрят на него. Этого они не ожидали. "Я
француз", - повторяет Тео. -- "Вместе с другими иностранцами я подлежал
отправке на родину. На остановке я сошел с поезда, пошел в деревню купить еды
и опоздал -- поезд уже ушел. Я заблудился, ищу железнодорожную станцию,
чтобы попасть на следующий поезд".
Хенн видит -- русские удивлены. Они, конечно, ожидали, что он или соврет, или
сознается, что он немец. Но что он -- француз?...
А Хенн продолжает: "Я не говорю по-русски, поэтому я жестами попросил
напиться..."
Русские понимающе кивают. Кажется, все верят Хенну.
Один из мужчин рассказывает: они долгое время были вынуждены работать в
Германии, поэтому и знают немецкий. Но теперь они поплатились за это и
несколько лет обязаны работать на полях Украины, чтобы доказать свою
благонадежность. Как говорится, доверяй, но проверяй.
Под предлогом проверки бывшие "остарбайтеры" не отпускают говорящего по-
немецки француза. Двое мужчин приводят его в ближайший населенный пункт.
Хенн не сопротивляется. Он понимает -- возможности убежать нет. Интересно, что
русские собираются с ним сделать? Может, они все-таки поверили в то, что он
француз?
Его приводят в местную тюрьму, вводят в темное, без окон, помещение. В этот же
вечер его допрашивает русский офицер -- начальник тюрьмы.
Допрос начинается с обычного: фамилия, имя, сколько лет, где родился,
семейное положение.
"Фюрстенбергер Пауль, двадцать восемь лет, родился в Эльзасе, в деревне
Хюнинген, женат, двое детей", - отвечает на вопросы Тео.
Офицер кладет перед собой толстую амбарную книгу, раскрывает ее,
перелистывает. Спрашивает Фюрстенбергера, как зовут родителей, нет ли сестер
и братьев, как их зовут.
"В каком подразделении служили солдатом?" - неожиданно спрашивает офицер.
Однако Хенн не дает захватить себя врасплох. "Я не был солдатом", - отвечает
он. -- "В качестве иностранного рабочего я находился в Берлине, а в сорок пятом,
после захвата немецкой столицы русскими войсками, был взят в плен". Он снова
рассказывает выдуманную им легенду: как иностранец подлежал отправке на
родину, сошел на стоянке, чтобы купить еды, опоздал на поезд.Хенн сам уже
почти верит в эту историю так часто он ее рассказывал...
Офицер еще раз проверяет правильность написания фамилии Фюрстенбергера,
снова сверяет что-то в толстой книге. Потом рукой делает конвоиру знак - увести.
"Может, в этой книге записана моя настоящая фамилия -- ведь я убежал и меня,
наверное, ищут", - думает Хенн по дороге в камеру. Конвоир вводит его в
небольшое, метров десять-двенадцать, помещение. Вначале Хенн решает, что
это -- камера-одиночка. Однако примерно через час в камеру вталкивают еще двух
мужчин.
Пленные недоверчиво глядят друг на друга. Хенн молчит, не проявляя особого
интереса к соседям по камере. Через какое-то время эти двое начинают
перешептываться, и Хенн с удивлением слышит, что они говорят по-русски.
Внезапно один подходит к нему, отрывисто спрашивает: "Тоже в Херсон?"
Хенн недоумевающее пожимает плечами. Второй мужчина указывает на
товарища, показывает три пальца и объясняет: "Нас отправляют на три года в
Херсон".
Хенн знает: Херсон -- это не только название города на Днепре. Там находится
пользующийся дурной славой лагерь. В этот лагерь постоянно отправляют тысячи
русских заключенных. Неужели и его, "интернированного француза", тоже
собираются отправить туда?
Через два дня опасения Хенна подтверждаются: вместе с другими его отправляют
в Херсон. Он решает на следующем допросе энергично протестовать против
отправки. Ему нужно играть свою роль как можно правдоподобнее -- он возмущен
таким решением, он французский гражданин, и отправлять его в лагерь
несправедливо.
Хенн не подозревает, что именно в Херсоне в его судьбе произойдут перемены.
Майор Петр Нимич недоволен своим положением. Полгода назад военное
начальство назначило его комендантом херсонского лагеря для заключенных.
Этот лагерь считается филиалом главного лагеря в Николаеве. А комендант
филиала -- должность второстепенная. Такое положение не устраивает майора.
Хотя ему уже сорок семь лет, на запасной путь ему еще рано. Он участвовал в
сражениях за Днепр, имеет награды. Но несмотря на все заслуги, начальство
назначило его на эту второстепенную должность. Свое недовольство он
вымещает на подчиненных. Но больше всего -- на заключенных.
Первый же заключенный, которого Нимич в это утро приказывает привести к нему,
доводит майора до белого каления. Всех заключенных, прибывших в лагерь
накануне, он сразу же приказал посадить в карцер. Но на этого карцер, похоже, не
подействовал. Новый заключенный невероятно упрям.
"Фюрстенбергер", - называет он свою фамилию.
"Ага!" - вырывается у майора. -- "Значит, немец!" За выявление как можно
большего количества немецких военнопленных ему полагается поощрение по
службе.
"Француз!" - возражает заключенный.
"Немец!" - кричит Нимич.
"Нет, француз. Мой отец..."
Не давая Фюрстенбергеру договорить, майор наотмашь бьет его по щекам.
Пленный стоит молча -- ни стона, ни жалобы. Это приводит майора в еще
большую ярость. Однако на этот раз он сдерживается и действует по-другому.
"Мне очень жаль", - притворно раскаивается Нимич. -- "Я не должен был бить
вас. Но почему вы не сознаетесь, что вы -- немецкий военнопленный? Тут в
лагере тысячи ваших земляков, все они скоро будут отпущены. Скажите, наконец,
правду, вам за это ничего не будет!" Майор с наигранным дружелюбием
улыбается стоящему перед ним человеку. Тот смотрит прямо перед собой. На его
щеках -- красные пятна от пощечин. "Я интернированный француз", - упорствует
он.
Глаза Нимича суживаются от нового приступа ярости. "Ну-ка, приведите его в
разум!" - приказывает он трем молодым офицерам, присутствующим при допросе.
Офицеры набрасываются на пленного. После первых ударов он, прикрывая лицо,
оседает на пол. Но мучители безжалостно бьют лежачего ногами. Наконец они
оставляют его в покое.
Майор с удовлетворением смотрит на происходящее, покуривая папиросу. Когда
пленный медленно, с трудом поднимается, Нимич снова с притворным участием
обращается к нему:
"Ну что же ты такой упрямый, приятель? Скажи наконец правду! Правда поможет
и тебе, и мне. Ну сознайся, что ты немец! За это я обещаю с первой же группой
немецких военнопленных отправить тебя домой!"
В душе у Хенна все кипит. Тело болит от побоев. Но он знает -- теперь все зависит
от его самообладания. Ему ни в коем случае нельзя сознаваться, что он немец,
иначе он неминуемо будет приговорен к принудительным работам. Может, на
двадцать лет, а может, и пожизненно. Нужно стоять на своем: он --