До наступления темноты Никодим и Иосиф успевают перенести тело в расположенную за городом гробницу и заваливают вход в нее камнем; все это происходит в присутствии спутниц Иисуса: «Последовали также и женщины, пришедшие с Иисусом из Галилеи, и смотрели гроб, и как полагалось тело Его» (Лк 23:55). Кстати, о камне. Надо думать, он был вовсе не так велик, как иногда указывают (Мр 16:4) – ведь в тот вечер его спокойно кантовали два человека, явно не бывшие тяжелоатлетами. На следующее утро (в субботу) иудейское руководство спохватилось: «собрались первосвященники и фарисеи к Пилату и говорили: господин! Мы вспомнили, что обманщик тот, еще будучи в живых, сказал: после трех дней воскресну; итак, прикажи охранять гроб до третьего дня, чтоб ученики Его, пришедши ночью, не украли Его, и не сказали народу: воскрес из мертвых» (Мф 27:62-64). Наплевав ради такого случая на священный для еврейского ортодокса субботний покой, первосвященники в сопровождении солдат отправляются к гробнице и опечатывают закрывающий ее камень. Остающаяся же у гробницы римская стража… Стоп!!! А ну-ка, еще один повтор!! «На следующее утро первосвященники…» Вот оно: значит, с раннего вечера пятницы до позднего утра субботы неопечатанная гробница находилась вообще безо всякого присмотра. Интересно, что же в результате «приняли на ответственное хранение» римские солдаты?
Второе предупреждение Мак-Дауэллу: «желтая карточка»
Нельзя сказать, что христианским комментаторам это обстоятельство вовсе не приходило в голову. Вот, например, что пишет Гладков: «Прежде всего им [первосвященникам] надлежало удостовериться, не украдено ли тело Иисуса в предыдущую ночь, с пятницы на субботу, иначе незачем было бы приставлять стражу […]. И они, несомненно, приказали отвалить камень, удостоверились, что тело Господа не украдено, и лишь тогда вновь привалили камень, приложили к нему печать…» Из евангельского текста, правда, это впрямую не следует («Они пошли, и поставили у гроба стражу, и приложили к камню печать» – Мф 27:66), однако я согласен с Гладковым – проверка, несомненно, была. Попробуем, однако, представить себе, как это все выглядело в реальности.
Вот солдаты отваливают камень, закрывающий вход в погребальную пещеру. Синедрионовским «уполномоченным» – правоверным евреям – не позавидуешь. Мало того, что они уже осквернились, нарушив Шабат, так им еще нужно осмотреть склеп (вспомните шок, в который повергло евреев желание Иисуса увидеть умершего Лазаря). Как вы думаете, станут ли наши ортодоксы приумножать свои субботние подвиги еще одним страшным нарушением Моисеева закона – прикосновением к мертвому телу – и проверять, что там лежит на самом деле: покойник или… пустой «кокон» из погребальных пелен? Голову кладу на рельсы, что они в лучшем случае сунули в склеп самый кончик носа и тут же дунули как ошпаренные замаливать грехи в ближайшую синагогу, на ходу бросив через плечо: «Опечатывай!» Легионеры же, надо думать, переглянулись многозначительно, покрутив пальцем у виска, а потом послали кого-нибудь из салаг в соседнее селение за портвейшком и неспешно приступили к несению службы.
Вот вам и искомая версия. Иосиф с Никодимом, дождавшись ухода женщин и наступления темноты, извлекают тело из гробницы и кладут на его место заранее приготовленную «куклу» – матерчатый «кокон». Утром они же сами – через вторые руки – подбрасывают своим коллегам из Синедриона идею о необходимости охраны склепа; в какой обстановке будет происходить – по случаю пасхальной субботы – «приемка объекта», они предвидели точно. Появление у гробницы стражи – очень важный элемент плана, позволяющий убить сразу двух зайцев. Во-первых, это заранее дезавуирует неизбежные в будущем попытки первосвященников списать исчезновение тела на происки учеников; во-вторых, оно создает убедительное алиби для авторов инсценировки и снимает с них всякие подозрения.
В ночь с субботы на воскресенье Никодим и Иосиф – опять-таки через вторые руки – информируют прокуратора о том, что его люди охраняют «пустышку». Немедленно посланный на место офицер подтверждает: в гробнице действительно нет ничего, кроме тряпок. Первой в голову Пилату приходит вполне естественная мысль: он попался в расставленную первосвященниками ловушку, цель которой – скомпрометировать ненавистного евреям прокуратора. Теперь ему остается только наступать. Проинструктированные им легионеры заявляются на рассвете в Синедрион и устраивают там скандал, суля офонарелым со сна первосвященникам вывести их на чистую воду и вообще вывернуть наизнанку всю эту жидовскую лавочку. Первосвященники, растерянные ничуть не меньше Пилата, клянутся и божатся, что они не имеют к этой истории никакого отношения, и находят взаимоприемлемый выход: пускай тело будет якобы украдено учениками. Малость покочевряжившись для виду, солдаты соглашаются; приказ прокуратора выполнен, обе стороны более или менее сохранили лицо, да еще и толика денег от Синедриона проистекла, так что в расположение части они возвращаются «с чувством глубокого удовлетворения и законной гордости».
Иосиф же с Никодимом тем временем блистательно завершают свою комбинацию. Самое для них опасное – это если римляне, стакнувшись с первосвященниками, сообразят немедленно запечатать гробницу обратно и сделать вид, будто вообще ничего не произошло (проделать это самостоятельно, в одиночку, Пилат не рискнет из опасения, что все это – хитрая провокация Синедриона). В этом случае Иосиф может, конечно, на следующий день вскрыть при свидетелях опечатанную гробницу – как-никак, свою собственную! – и «обнаружить» исчезновение тела; беда, однако, в том, что тогда его уши будут торчать из комбинации так, что их уже не спрячешь. Поэтому необходимо, чтобы первым вскрытую и опустевшую гробницу обнаружил кто-то другой. Вот тут-то и появляются на сцене женщины-мироносицы.
Без малого два тысячелетия перечитывают люди эту сцену и удивительным образом не задают себе элементарного вопроса: а с какой, собственно говоря, целью явились ни свет ни заря к гробнице Христа две Марии – Магдалина и Иаковлева – и Саломия? Какие такие обряды собирались они совершить, если в пятницу сами присутствовали при погребении и знали, что Учитель похоронен «по первому разряду» (Ин 19:39-40)? Зачем они принесли с собой благовония («мироносицы»), если Никодим уже употребил «состав из смирны и алоэ, фунтов около ста» (Ин 19:39), и все это было им известно? Откуда вообще взялась эта замечательная идея – потревожить покой мертвого, что по любым человеческим законам – грех, а по еврейским – вещь совершенно немыслимая? А вот если предположить, что истинной целью предрассветных бдений женщин-мироносиц (а также мобилизованных Магдалиной Петра и Иоанна) было засвидетельствовать исчезновение тела и не дать властям по-тихому запечатать гробницу обратно, то тогда все сразу встает на свои места.
Итак, изящный, хотя и рискованный, план Иосифа с Никодимом увенчался полным успехом. Хотя, если вдуматься, чем они рисковали? Единственное по-настоящему уязвимое звено плана – это опечатывание гробницы, когда теоретически возможно обнаружить исчезновение тела; ну и что ж с того? В ночь с пятницы на субботу тело из неохраняемой гробницы мог выкрасть кто угодно. Вот тут бы Иосифу с Никодимом, кстати, и пригодилось их «косвенное алиби» – ведь в случае расследования можно будет доказать, что сама идея об охране места захоронения действительно принадлежит им самим. Так что даже при самом пиковом раскладе ребята просто оставались «при своих».
Какую же цель они преследовали в своей интриге? Ну, с этим-то как раз все ясно. Вполне очевидно, что в случае достаточно громкого скандала основные неприятности пожнут могущественные первосвященники – Каиафа и его тесть Анна. В 36 г. от Р. Х. Каиафа был с позором «освобожден от занимаемой должности» и даже лишен звания первосвященника, которое, как правило, бывало пожизненным. И как знать, не скандальная ли история полуторагодичной давности с исчезновением тела галилейского самозванца (вариант: убиение Сына Божьего) стала той самой соломинкой, что сломала спину верблюда? Падение Каиафы, между тем, привело к власти конкурирующую саддукейскую группировку, представителем которой был новый первосвященник, Ионафан; именно к ней, судя по всему, и принадлежали Иосиф с Никодимом. Ионафан проводил более проримскую политику, чем его предшественник, за что и был убит еврейскими террористами – сикариями; Иосиф же, как мы помним – «друг Пилата и Господа». Похоже, все сходится…
Возможен также более простой и прямолинейный вариант. Похищенное тело было просто предметом для шантажа правящего иудейского клана. Или вы отдаете нам сорок пять талантов золотом, пост зам. начальника тайной полиции по кадрам, откупные платежи в провинции Идумея (ненужное зачеркнуть, недостающее вписать) – и тогда тело будет возвращено. Или вы таки будете иметь на себе таких неприятностей… Сделка, как видно, не состоялась; результат известен.
С этой версией пускай дальше разбирается Мак-Дауэлл. Сам же я опять воспользуюсь своим «правом вето» и просто не стану рассматривать данную гипотезу, поскольку она противоречит «презумпции честности», – возможность, которой мой заочный оппонент, к несчастью для него, лишен. Я ведь – напомню – брался за построение версии, всецело основанной на порядочности персонажей, окружавших Спасителя, и вовсе не собираюсь идти на попятный. Это, конечно, задача более трудная, а потому – куда более увлекательная.
Что же касается Мак-Дауэлла, то ему, судя по всему, не позавидуешь. Я честно испытывал эту версию «на излом и на растяжение» и пока не сумел обнаружить в ней сколь-нибудь заметных слабых мест. И если считать, что в прошлый раз (с гипотезой «Нераспятого Христа») корабль Мак-Дауэлла наскочил на шальную мину, то теперь капитан, похоже, проспал вражескую субмарину, одарившую его полным залпом из шести торпедных аппаратов.
Вот солдаты отваливают камень, закрывающий вход в погребальную пещеру. Синедрионовским «уполномоченным» – правоверным евреям – не позавидуешь. Мало того, что они уже осквернились, нарушив Шабат, так им еще нужно осмотреть склеп (вспомните шок, в который повергло евреев желание Иисуса увидеть умершего Лазаря). Как вы думаете, станут ли наши ортодоксы приумножать свои субботние подвиги еще одним страшным нарушением Моисеева закона – прикосновением к мертвому телу – и проверять, что там лежит на самом деле: покойник или… пустой «кокон» из погребальных пелен? Голову кладу на рельсы, что они в лучшем случае сунули в склеп самый кончик носа и тут же дунули как ошпаренные замаливать грехи в ближайшую синагогу, на ходу бросив через плечо: «Опечатывай!» Легионеры же, надо думать, переглянулись многозначительно, покрутив пальцем у виска, а потом послали кого-нибудь из салаг в соседнее селение за портвейшком и неспешно приступили к несению службы.
Вот вам и искомая версия. Иосиф с Никодимом, дождавшись ухода женщин и наступления темноты, извлекают тело из гробницы и кладут на его место заранее приготовленную «куклу» – матерчатый «кокон». Утром они же сами – через вторые руки – подбрасывают своим коллегам из Синедриона идею о необходимости охраны склепа; в какой обстановке будет происходить – по случаю пасхальной субботы – «приемка объекта», они предвидели точно. Появление у гробницы стражи – очень важный элемент плана, позволяющий убить сразу двух зайцев. Во-первых, это заранее дезавуирует неизбежные в будущем попытки первосвященников списать исчезновение тела на происки учеников; во-вторых, оно создает убедительное алиби для авторов инсценировки и снимает с них всякие подозрения.
В ночь с субботы на воскресенье Никодим и Иосиф – опять-таки через вторые руки – информируют прокуратора о том, что его люди охраняют «пустышку». Немедленно посланный на место офицер подтверждает: в гробнице действительно нет ничего, кроме тряпок. Первой в голову Пилату приходит вполне естественная мысль: он попался в расставленную первосвященниками ловушку, цель которой – скомпрометировать ненавистного евреям прокуратора. Теперь ему остается только наступать. Проинструктированные им легионеры заявляются на рассвете в Синедрион и устраивают там скандал, суля офонарелым со сна первосвященникам вывести их на чистую воду и вообще вывернуть наизнанку всю эту жидовскую лавочку. Первосвященники, растерянные ничуть не меньше Пилата, клянутся и божатся, что они не имеют к этой истории никакого отношения, и находят взаимоприемлемый выход: пускай тело будет якобы украдено учениками. Малость покочевряжившись для виду, солдаты соглашаются; приказ прокуратора выполнен, обе стороны более или менее сохранили лицо, да еще и толика денег от Синедриона проистекла, так что в расположение части они возвращаются «с чувством глубокого удовлетворения и законной гордости».
Иосиф же с Никодимом тем временем блистательно завершают свою комбинацию. Самое для них опасное – это если римляне, стакнувшись с первосвященниками, сообразят немедленно запечатать гробницу обратно и сделать вид, будто вообще ничего не произошло (проделать это самостоятельно, в одиночку, Пилат не рискнет из опасения, что все это – хитрая провокация Синедриона). В этом случае Иосиф может, конечно, на следующий день вскрыть при свидетелях опечатанную гробницу – как-никак, свою собственную! – и «обнаружить» исчезновение тела; беда, однако, в том, что тогда его уши будут торчать из комбинации так, что их уже не спрячешь. Поэтому необходимо, чтобы первым вскрытую и опустевшую гробницу обнаружил кто-то другой. Вот тут-то и появляются на сцене женщины-мироносицы.
Без малого два тысячелетия перечитывают люди эту сцену и удивительным образом не задают себе элементарного вопроса: а с какой, собственно говоря, целью явились ни свет ни заря к гробнице Христа две Марии – Магдалина и Иаковлева – и Саломия? Какие такие обряды собирались они совершить, если в пятницу сами присутствовали при погребении и знали, что Учитель похоронен «по первому разряду» (Ин 19:39-40)? Зачем они принесли с собой благовония («мироносицы»), если Никодим уже употребил «состав из смирны и алоэ, фунтов около ста» (Ин 19:39), и все это было им известно? Откуда вообще взялась эта замечательная идея – потревожить покой мертвого, что по любым человеческим законам – грех, а по еврейским – вещь совершенно немыслимая? А вот если предположить, что истинной целью предрассветных бдений женщин-мироносиц (а также мобилизованных Магдалиной Петра и Иоанна) было засвидетельствовать исчезновение тела и не дать властям по-тихому запечатать гробницу обратно, то тогда все сразу встает на свои места.
Итак, изящный, хотя и рискованный, план Иосифа с Никодимом увенчался полным успехом. Хотя, если вдуматься, чем они рисковали? Единственное по-настоящему уязвимое звено плана – это опечатывание гробницы, когда теоретически возможно обнаружить исчезновение тела; ну и что ж с того? В ночь с пятницы на субботу тело из неохраняемой гробницы мог выкрасть кто угодно. Вот тут бы Иосифу с Никодимом, кстати, и пригодилось их «косвенное алиби» – ведь в случае расследования можно будет доказать, что сама идея об охране места захоронения действительно принадлежит им самим. Так что даже при самом пиковом раскладе ребята просто оставались «при своих».
Какую же цель они преследовали в своей интриге? Ну, с этим-то как раз все ясно. Вполне очевидно, что в случае достаточно громкого скандала основные неприятности пожнут могущественные первосвященники – Каиафа и его тесть Анна. В 36 г. от Р. Х. Каиафа был с позором «освобожден от занимаемой должности» и даже лишен звания первосвященника, которое, как правило, бывало пожизненным. И как знать, не скандальная ли история полуторагодичной давности с исчезновением тела галилейского самозванца (вариант: убиение Сына Божьего) стала той самой соломинкой, что сломала спину верблюда? Падение Каиафы, между тем, привело к власти конкурирующую саддукейскую группировку, представителем которой был новый первосвященник, Ионафан; именно к ней, судя по всему, и принадлежали Иосиф с Никодимом. Ионафан проводил более проримскую политику, чем его предшественник, за что и был убит еврейскими террористами – сикариями; Иосиф же, как мы помним – «друг Пилата и Господа». Похоже, все сходится…
Возможен также более простой и прямолинейный вариант. Похищенное тело было просто предметом для шантажа правящего иудейского клана. Или вы отдаете нам сорок пять талантов золотом, пост зам. начальника тайной полиции по кадрам, откупные платежи в провинции Идумея (ненужное зачеркнуть, недостающее вписать) – и тогда тело будет возвращено. Или вы таки будете иметь на себе таких неприятностей… Сделка, как видно, не состоялась; результат известен.
С этой версией пускай дальше разбирается Мак-Дауэлл. Сам же я опять воспользуюсь своим «правом вето» и просто не стану рассматривать данную гипотезу, поскольку она противоречит «презумпции честности», – возможность, которой мой заочный оппонент, к несчастью для него, лишен. Я ведь – напомню – брался за построение версии, всецело основанной на порядочности персонажей, окружавших Спасителя, и вовсе не собираюсь идти на попятный. Это, конечно, задача более трудная, а потому – куда более увлекательная.
Что же касается Мак-Дауэлла, то ему, судя по всему, не позавидуешь. Я честно испытывал эту версию «на излом и на растяжение» и пока не сумел обнаружить в ней сколь-нибудь заметных слабых мест. И если считать, что в прошлый раз (с гипотезой «Нераспятого Христа») корабль Мак-Дауэлла наскочил на шальную мину, то теперь капитан, похоже, проспал вражескую субмарину, одарившую его полным залпом из шести торпедных аппаратов.
Явления воскресшего Христа
Перейдем теперь к хронологически последнему, но, безусловно, важнейшему узлу событий – явлениям Христа после его воскресения. В подтверждение их реальности Мак-Дауэлл приводит следующие рациональные доводы.
1. Трудно допустить, чтобы враждебно или, по крайней мере, критически настроенные свидетели (коих, надо думать, хватало) упустили бы случай разоблачить нелепые слухи о явлениях умершего человека. Между тем, никаких следов подобных разоблачений ни в каких архивах пока не обнаружено.
2. Свидетелями явлений были десятки людей, вплоть до «пятисот братиев» за один раз (при явлении на горе Галилейской). Мыслимо ли допустить, что 500 человек одновременно ошиблись, или все до единого сговорились солгать?
3. Люди встречали воскресшего Христа поодиночке и группами, находясь в разном эмоциональном состоянии, в различное время суток (Магдалина – на рассвете, путники по дороге в Эммаус – днем, Апостолы – вечером, затемно). Это разнообразие обстоятельств, при которых происходили явления, позволяет отвергнуть часто эксплуатируемый атеистами тезис о «галлюцинациях».
4. Мак-Дауэлл обращает внимание на то, что первые явления Христа были не ученикам, а женщинам – Магдалине и мироносицам. По его мнению, это важный (хотя и косвенный) довод против возможности фальсификации. Дело в том, что по иудейским законам свидетельства женщин не имели никакой юридической силы, а потому устраивать для них какие-либо инсценировки было совершенно бессмысленно.
Как легко видеть, убедительность приведенных доводов весьма различна.
1. Да простит меня Мак-Дауэлл, но его тезис об отсутствии в архивах разоблачений, касающихся воскресения, есть парафраз известного анекдота времен «борьбы с космополитизмом и низкопоклонством». Западные ученые находят в египетской гробнице III тысячелетия до нашей эры кусок медной проволоки; на этом основании делается вывод, что древние египтяне уже тогда пользовались телеграфом. В ответ советские ученые ответственно заявляют, что на территории России в захоронениях III тысячелетия до нашей эры проволоки никто никогда не находил, – следовательно, русские в это время уже пользовались беспроволочным телеграфом.
А если серьезно, то полное единообразие архивных данных по некоему вопросу – это вообще палка о двух концах: здесь все зависит от исходной посылки. Для воспитанного в демократическом обществе Мак-Дауэлла такое единообразие кажется решающим аргументом за; для меня же (продукта советского тоталитаризма) оно скорее свидетельствует о целенаправленной чистке архивов – обычное дело! Попутно замечу: если что и убеждает меня в исторической подлинности евангельских текстов и отсутствии позднейшего их редактирования, так это именно содержащиеся в них разночтения и несообразности[22].
2. Если мы проранжируем известные явления Христа по степени убедительности подтверждающих их свидетельств, то пресловутое «явление пятистам братиям на горе Галилейской» должно в действительности занять место в самом конце этого списка. Любой студент психологического факультета (а равно – ярмарочный зазывала) подтвердит, что толпу таких размеров можно в два счета убедить в чем угодно – в отличие от каждого из составляющих ее людей. В социальной психологии это называют «усилением суггестивного эффекта в условиях группы», в миру – «стадным чувством»; ярчайший пример тому – приснопамятные сеансы Кашпировского.
Эти же соображения, кстати, в полной мере относятся и к неупомянутому Мак-Дауэллом (и формально не являющемуся предметом нашего анализа) Вознесению Господню. Отметим, кстати, что последний эпизод фигурирует лишь в Евангелии от Луки (Лк 24:50-52) и в «Деяниях Апостолов» (Деян 1:2-11), которые основаны на свидетельствах Святого Павла, не являвшегося прямым его очевидцем. Ни Левий Матфей с записывавшим за Петром евангелистом Марком, ни (что уж вовсе странно) Иоанн – то есть никто из непосредственных участников событий – не упоминают о Вознесении ни единым словом. Возвращаясь же к «явлению на горе Галилейской», отмечу, что и с фактической его стороной все обстоит вовсе не так гладко, как это кажется Мак-Дауэллу (см. ниже).
Доводы 3 и 4, напротив, представляются мне вполне резонными. Давайте теперь, приняв во внимание упомянутые соображения Мак-Дауэлла, детально проанализируем все случаи явлений воскресшего Христа близко знавшим его людям. Вполне очевидно, что показания именно этой группы свидетелей наиболее весомы. Мы не будем касаться лишь явлений Христа «один на один» – Апостолу Петру и Брату Господню, Иакову, ибо такие свидетельства вряд ли можно счесть убедительными в юридическом смысле, тем более что никаких подробностей этих явлений в Новом Завете не приведено. Хронология анализируемых явлений (я, так же как и Мак-Дауэлл, считаю этот фактор весьма важным) приводится здесь по Фаррару.
1. На рассвете третьего дня после казни, когда обнаружившие опустевшую гробницу стражники отправились с рапортом к первосвященникам, на месте захоронения появились женщины-мироносицы. Вошедши в отверстый склеп, они видят «юношу, облаченного в белые одежды. Когда же недоумевали они о том, вдруг предстали перед ними два мужа в одеждах блистающих. И когда были они в страхе, и наклонили лица свои к земле, те сказали: Не бойтесь, ибо знаем, что вы ищете Иисуса распятого. Что вы ищете живого между мертвыми? Его нет здесь: он воскрес. Помните, как он говорил вам еще в Галилее, сказывая, что Сыну Человеческу надлежит […] быть распяту и в третий день воскреснуть. И вспомнили они слова его (Лк 24:4-8). Ангел же сказал: […] пойдите скорее, скажите ученикам Его, что Он воскрес из мертвых и предваряет вас в Галилее: там увидите Его» (Мр 28:7). Что женщины и сделали.
Итак, сообщение женщин-мироносиц о воскресении Христа есть то, что в суде называют «показаниями с чужих слов», в данном случае – со слов неких «мужей в блистающих одеждах». Оные мужи, помимо прочего, передают через женщин ученикам и инструкцию вполне практического характера: немедленно уносить ноги из Иерусалима и некоторое время отсидеться на родине, в Галилее. Что же, весьма разумно: в Иерусалиме в ближайшие дни будет довольно жарко, ибо реакция разозленных и перепуганных первосвященников может быть очень жесткой. Достать же Апостолов из традиционно враждебной иудеянам Галилеи у Синедриона в любом случае руки коротки.
Здесь следует специально оговорить одно обстоятельство. Евангелие от Матфея утверждает, что вслед за ангелами женщинам явился и сам Христос. Это указание (Мф 28:9-10), однако, кажется весьма странным по нескольким причинам. Дело в том, что вся сцена у гробницы (за изъятием упомянутого эпизода) – это тот нечастый случай, когда рассказы всех четырех Евангелистов, включая и Иоанна, совпадают почти полностью; в текстах же Синоптиков совпадения доходят до текстуальных. Можно ли представить себе, что все Евангелисты (кроме Матфея) упустили в своих рассказах событие, важность которого не нуждается ни в каких комментариях? Более того: их тексты фактически впрямую отрицают явление Иисуса женщинам-мироносицам (например, Мр 16:19 и Лк 24:23).
Кажется вполне очевидным, что в данном случае свидетельства Петра (чье повествование легло в основу Евангелия от Марка) и Иоанна заслуживают большего доверия – просто потому, что они, в отличие от Левия Матфея, были непосредственными участниками этого события (смотри ниже). Обращает на себя внимание и то, что Христос в рассказе последнего сказал лишь: «радуйтесь», после чего воспроизвел, почти слово в слово, предшествующее указание ангелов – отправляться в Галилею (сравните: Мф 28:7 и 28:10). Поэтому можно предположить, что испуганные женщины просто приняли за Учителя одного из «блистающих ангелов»; Левий Матфей же, сам не будучи непосредственным свидетелем события, лишь добросовестно записал их сбивчивый рассказ.
2. На самом деле первой опустевшую гробницу с отваленным камнем обнаружила Мария Магдалина и тут же побежала известить об этом Апостолов. К тому времени как она, сопровождаемая Петром и Иоанном, вернулась к месту погребения, женщины-мироносицы уже ушли. Апостолы, осмотрев склеп и найдя в нем лишь пустые погребальные одеяния, пожали плечами и вернулись в Иерусалим. «А Мария стояла у гроба и плакала […] И видит двух ангелов, в белых одеяниях сидящих […] И говорят ей: жена! Что ты плачешь? Говорит она им: унесли Господа моего, и не знаю, где положили Его. Сказавши сие, оборотилась она назад и увидела Иисуса стоящего, но не узнала она, что это Иисус. Иисус говорит ей: жена! что ты плачешь? Кого ищешь? Она, думая, что это садовник, говорит ему: Господин! Если ты вынес Его, скажи мне, где ты положил Его, и я возьму Его» (Ин 20:11-15). И лишь после некоторых наводящих обращений она осознала-таки, что разговаривающий с ней человек – сам Иисус.
Вообще-то немного странно – не узнать сразу любимого человека, вы не находите? Ну да ладно – горе, потрясение, неверный свет рассветных сумерек… Интереснее вот что. Ангелы в белых одеяниях, беседовавшие чуть ранее с женщинами-мироносицами, исчезли, едва только у гробницы появилась Мария в сопровождении Петра с Иоанном; вновь ангелы показались лишь после того, как женщина осталась в одиночестве. И даже для передачи Апостолам указаний Учителя – отправляться в Галилею – ангелы почему-то предпочли воспользоваться посредничеством женщин, вместо того, чтобы прямо сказать это находившимся здесь же Иоанну и Петру.
3. В тот же день двое учеников Христа, не входивших в число Апостолов, шли по дороге в город Эммаус. «И когда они разговаривали и рассуждали между собой, сам Иисус приблизившись пошел с ними; но глаза их были удержаны, и они не узнали его» (Лк 24:15-16). Ведя между собой долгую (и теологически весьма важную) беседу, трое спутников достигли Эммауса, где ученики пригласили незнакомца разделить с ними трапезу. Тут-то и «открылись глаза у них, и, несмотря на изменившийся вид, они узнали, что с ними был Господь» (Мак-Дауэлл). Вот это да… Что же это должен быть за «изменившийся вид», чтобы ученики не узнали своего Учителя – среди бела дня, ведя с ним долгую беседу? Как понимать слова Марка о том, что Христос «явился в ином образе» (Мр 16:12)? Из чего, собственно говоря, следует, что незнакомец был Христом? Немудрено, что Апостолы, с которыми два ученика поделились своим открытием, не поверили им точно так же, как чуть ранее – женщинам.
4. Вечером того же дня десять Апостолов, скрываясь от иудеян, сидели в запертом доме. Неожиданно внутри этого помещения возник Иисус, «сказавши: Мир вам! Сказав это, Он показал им руки и ноги и ребра свои. Ученики обрадовались, увидевши Господа» (Ин 20:19-20). Господь присутствовал с ними телесно, но в измененном виде: Апостолы даже полагали, что видят духа. Чтобы убедить их в том, что они имеют дело с живым человеком, Иисус предлагает им потрогать себя и в завершение ест с ними рыбу и мед. При этой встрече отсутствовал (как по заказу) Фома – скептик, вечно лезущий со своими вопросами и сомнениями куда не велено. Услыхав рассказы товарищей о явлении, он заявил: «Не уверую, если не вложу персты в раны от гвоздей на руках Его» (Ин 20:25).
Перечитывая эту сцену, трудно отделаться от странного впечатления, будто Иисус, начавши первую встречу с Апостолами именно с демонстрации ран, использует их… ну, скажем, как удостоверение личности. С другой стороны, достаточно странной выглядит, если вдуматься, и реплика Фомы. С чего бы это нормальный человек – не садист и не чекист – вдруг вздумал поковырять пальцем в ранах у кого бы то ни было? Апостол Фома (Близнец) заработал, между прочим, свое ставшее нарицательным прозвище «Фома Неверующий» именно своей репликой в этом конкретном эпизоде, а вовсе не тем, что отличался какой-то особенной, маниакальной подозрительностью.
Что-то в рассказе товарищей его явно насторожило, и я, кажется, догадываюсь – что именно. Он наверняка спросил их: а как двигался Учитель? – и, услыхав в ответ: нормально, как все люди, – почувствовал неладное. Раз уж Отец Небесный воскресил Христа в той самой плоти, в которой тот принял крестную казнь (о чем, собственно, и свидетельствует характер ран), то плоть эта, по идее, должна бы и вести себя соответственно. Возникает вполне резонный вопрос: что же это за раны, если человек, щиколотки которого пробиты гвоздями размером с железнодорожный костыль, ходит как ни в чем ни бывало?
Вряд ли кто-нибудь из верующих решится бросить камень в Фому – памятуя о том, что вопрос о природе тела воскресшего Христа сразу стал одной из острейших теологических проблем. Во всяком случае, из длинных (и, по совести говоря, весьма запутанных) рассуждений Святого Павла (1 Коринф 15:35-54) можно заключить, что оно не является впрямую возвращенной к жизни земной плотью; а коли так – то при чем тут раны? Неудивительно, что Фома решил для себя этот вопрос попросту, по-крестьянски: «не поверю, пока сам не пощупаю».
Есть здесь и еще один непонятный для меня момент. Проходить сквозь стены и появляться внутри запертого помещения – безусловная привилегия призраков. Однако есть мед с рыбой дух никак не может, – следовательно, перед нами существо из материального мира. Что-то тут не стыкуется. Я лично ничего не имею против призраков (тем более таких, как Тень отца Гамлета или, скажем, убитый самурай из «Расемон»), но давайте все же будем минимально последовательны и избежим соблазна менять правила по ходу игры. Я готов признать, что Евангелист правдиво описал свои наблюдения, но вот с его интерпретациями согласиться никак не могу. Во всяком случае, до тех пор, пока не будут опровергнуты две приоритетные (по «Бритве Оккама») гипотезы: 1) появившийся был вполне материальным существом, лишенным в действительности сверхъестественных черт; 2) появившийся к реальному миру не принадлежал ни в каких своих проявлениях, а все его черты (в том числе и подчеркнуто-материальные) равно иллюзорны.
5. Пожелание Фомы было удовлетворено нескоро, лишь восемь дней спустя. Апостолы, теперь уже в полном составе, вновь сидели в запертом помещении. Вновь внутри появляется Христос, вселяя в Апостолов трепет, и, снова продемонстрировав раны на руках и на боку, предлагает Фоме потрогать их. А дальше – самое интересное. Христианские комментаторы всегда пишут, что Фома действительно осязал раны Спасителя, после чего и уверовал – окончательно и бесповоротно (например, Библейская энциклопедия I: 135); вот как излагает евангельский текст Гладков: «Внезапно стал среди них Господь и, сказав всем: мир вам! обратился к Фоме: подай перст твой сюда и посмотри руки Мои. – Фома повиновался, пальцем своим осязал гвоздевые раны рук. Потом Господь говорит ему: подай руку твою и вложи в ребра Мои, и не будь неверующим. – Господь обнажил свой прободенный бок, рана которого была столь велика, что можно было вложить в нее руку. Фома, убедившийся уже, что действительно руки Господа пробиты гвоздями, протягивает теперь руку свою к ране в боку, осязает ее и, падая перед Ним, восклицает: Господь мой и Бог мой!»
1. Трудно допустить, чтобы враждебно или, по крайней мере, критически настроенные свидетели (коих, надо думать, хватало) упустили бы случай разоблачить нелепые слухи о явлениях умершего человека. Между тем, никаких следов подобных разоблачений ни в каких архивах пока не обнаружено.
2. Свидетелями явлений были десятки людей, вплоть до «пятисот братиев» за один раз (при явлении на горе Галилейской). Мыслимо ли допустить, что 500 человек одновременно ошиблись, или все до единого сговорились солгать?
3. Люди встречали воскресшего Христа поодиночке и группами, находясь в разном эмоциональном состоянии, в различное время суток (Магдалина – на рассвете, путники по дороге в Эммаус – днем, Апостолы – вечером, затемно). Это разнообразие обстоятельств, при которых происходили явления, позволяет отвергнуть часто эксплуатируемый атеистами тезис о «галлюцинациях».
4. Мак-Дауэлл обращает внимание на то, что первые явления Христа были не ученикам, а женщинам – Магдалине и мироносицам. По его мнению, это важный (хотя и косвенный) довод против возможности фальсификации. Дело в том, что по иудейским законам свидетельства женщин не имели никакой юридической силы, а потому устраивать для них какие-либо инсценировки было совершенно бессмысленно.
Как легко видеть, убедительность приведенных доводов весьма различна.
1. Да простит меня Мак-Дауэлл, но его тезис об отсутствии в архивах разоблачений, касающихся воскресения, есть парафраз известного анекдота времен «борьбы с космополитизмом и низкопоклонством». Западные ученые находят в египетской гробнице III тысячелетия до нашей эры кусок медной проволоки; на этом основании делается вывод, что древние египтяне уже тогда пользовались телеграфом. В ответ советские ученые ответственно заявляют, что на территории России в захоронениях III тысячелетия до нашей эры проволоки никто никогда не находил, – следовательно, русские в это время уже пользовались беспроволочным телеграфом.
А если серьезно, то полное единообразие архивных данных по некоему вопросу – это вообще палка о двух концах: здесь все зависит от исходной посылки. Для воспитанного в демократическом обществе Мак-Дауэлла такое единообразие кажется решающим аргументом за; для меня же (продукта советского тоталитаризма) оно скорее свидетельствует о целенаправленной чистке архивов – обычное дело! Попутно замечу: если что и убеждает меня в исторической подлинности евангельских текстов и отсутствии позднейшего их редактирования, так это именно содержащиеся в них разночтения и несообразности[22].
2. Если мы проранжируем известные явления Христа по степени убедительности подтверждающих их свидетельств, то пресловутое «явление пятистам братиям на горе Галилейской» должно в действительности занять место в самом конце этого списка. Любой студент психологического факультета (а равно – ярмарочный зазывала) подтвердит, что толпу таких размеров можно в два счета убедить в чем угодно – в отличие от каждого из составляющих ее людей. В социальной психологии это называют «усилением суггестивного эффекта в условиях группы», в миру – «стадным чувством»; ярчайший пример тому – приснопамятные сеансы Кашпировского.
Эти же соображения, кстати, в полной мере относятся и к неупомянутому Мак-Дауэллом (и формально не являющемуся предметом нашего анализа) Вознесению Господню. Отметим, кстати, что последний эпизод фигурирует лишь в Евангелии от Луки (Лк 24:50-52) и в «Деяниях Апостолов» (Деян 1:2-11), которые основаны на свидетельствах Святого Павла, не являвшегося прямым его очевидцем. Ни Левий Матфей с записывавшим за Петром евангелистом Марком, ни (что уж вовсе странно) Иоанн – то есть никто из непосредственных участников событий – не упоминают о Вознесении ни единым словом. Возвращаясь же к «явлению на горе Галилейской», отмечу, что и с фактической его стороной все обстоит вовсе не так гладко, как это кажется Мак-Дауэллу (см. ниже).
Доводы 3 и 4, напротив, представляются мне вполне резонными. Давайте теперь, приняв во внимание упомянутые соображения Мак-Дауэлла, детально проанализируем все случаи явлений воскресшего Христа близко знавшим его людям. Вполне очевидно, что показания именно этой группы свидетелей наиболее весомы. Мы не будем касаться лишь явлений Христа «один на один» – Апостолу Петру и Брату Господню, Иакову, ибо такие свидетельства вряд ли можно счесть убедительными в юридическом смысле, тем более что никаких подробностей этих явлений в Новом Завете не приведено. Хронология анализируемых явлений (я, так же как и Мак-Дауэлл, считаю этот фактор весьма важным) приводится здесь по Фаррару.
1. На рассвете третьего дня после казни, когда обнаружившие опустевшую гробницу стражники отправились с рапортом к первосвященникам, на месте захоронения появились женщины-мироносицы. Вошедши в отверстый склеп, они видят «юношу, облаченного в белые одежды. Когда же недоумевали они о том, вдруг предстали перед ними два мужа в одеждах блистающих. И когда были они в страхе, и наклонили лица свои к земле, те сказали: Не бойтесь, ибо знаем, что вы ищете Иисуса распятого. Что вы ищете живого между мертвыми? Его нет здесь: он воскрес. Помните, как он говорил вам еще в Галилее, сказывая, что Сыну Человеческу надлежит […] быть распяту и в третий день воскреснуть. И вспомнили они слова его (Лк 24:4-8). Ангел же сказал: […] пойдите скорее, скажите ученикам Его, что Он воскрес из мертвых и предваряет вас в Галилее: там увидите Его» (Мр 28:7). Что женщины и сделали.
Итак, сообщение женщин-мироносиц о воскресении Христа есть то, что в суде называют «показаниями с чужих слов», в данном случае – со слов неких «мужей в блистающих одеждах». Оные мужи, помимо прочего, передают через женщин ученикам и инструкцию вполне практического характера: немедленно уносить ноги из Иерусалима и некоторое время отсидеться на родине, в Галилее. Что же, весьма разумно: в Иерусалиме в ближайшие дни будет довольно жарко, ибо реакция разозленных и перепуганных первосвященников может быть очень жесткой. Достать же Апостолов из традиционно враждебной иудеянам Галилеи у Синедриона в любом случае руки коротки.
Здесь следует специально оговорить одно обстоятельство. Евангелие от Матфея утверждает, что вслед за ангелами женщинам явился и сам Христос. Это указание (Мф 28:9-10), однако, кажется весьма странным по нескольким причинам. Дело в том, что вся сцена у гробницы (за изъятием упомянутого эпизода) – это тот нечастый случай, когда рассказы всех четырех Евангелистов, включая и Иоанна, совпадают почти полностью; в текстах же Синоптиков совпадения доходят до текстуальных. Можно ли представить себе, что все Евангелисты (кроме Матфея) упустили в своих рассказах событие, важность которого не нуждается ни в каких комментариях? Более того: их тексты фактически впрямую отрицают явление Иисуса женщинам-мироносицам (например, Мр 16:19 и Лк 24:23).
Кажется вполне очевидным, что в данном случае свидетельства Петра (чье повествование легло в основу Евангелия от Марка) и Иоанна заслуживают большего доверия – просто потому, что они, в отличие от Левия Матфея, были непосредственными участниками этого события (смотри ниже). Обращает на себя внимание и то, что Христос в рассказе последнего сказал лишь: «радуйтесь», после чего воспроизвел, почти слово в слово, предшествующее указание ангелов – отправляться в Галилею (сравните: Мф 28:7 и 28:10). Поэтому можно предположить, что испуганные женщины просто приняли за Учителя одного из «блистающих ангелов»; Левий Матфей же, сам не будучи непосредственным свидетелем события, лишь добросовестно записал их сбивчивый рассказ.
2. На самом деле первой опустевшую гробницу с отваленным камнем обнаружила Мария Магдалина и тут же побежала известить об этом Апостолов. К тому времени как она, сопровождаемая Петром и Иоанном, вернулась к месту погребения, женщины-мироносицы уже ушли. Апостолы, осмотрев склеп и найдя в нем лишь пустые погребальные одеяния, пожали плечами и вернулись в Иерусалим. «А Мария стояла у гроба и плакала […] И видит двух ангелов, в белых одеяниях сидящих […] И говорят ей: жена! Что ты плачешь? Говорит она им: унесли Господа моего, и не знаю, где положили Его. Сказавши сие, оборотилась она назад и увидела Иисуса стоящего, но не узнала она, что это Иисус. Иисус говорит ей: жена! что ты плачешь? Кого ищешь? Она, думая, что это садовник, говорит ему: Господин! Если ты вынес Его, скажи мне, где ты положил Его, и я возьму Его» (Ин 20:11-15). И лишь после некоторых наводящих обращений она осознала-таки, что разговаривающий с ней человек – сам Иисус.
Вообще-то немного странно – не узнать сразу любимого человека, вы не находите? Ну да ладно – горе, потрясение, неверный свет рассветных сумерек… Интереснее вот что. Ангелы в белых одеяниях, беседовавшие чуть ранее с женщинами-мироносицами, исчезли, едва только у гробницы появилась Мария в сопровождении Петра с Иоанном; вновь ангелы показались лишь после того, как женщина осталась в одиночестве. И даже для передачи Апостолам указаний Учителя – отправляться в Галилею – ангелы почему-то предпочли воспользоваться посредничеством женщин, вместо того, чтобы прямо сказать это находившимся здесь же Иоанну и Петру.
3. В тот же день двое учеников Христа, не входивших в число Апостолов, шли по дороге в город Эммаус. «И когда они разговаривали и рассуждали между собой, сам Иисус приблизившись пошел с ними; но глаза их были удержаны, и они не узнали его» (Лк 24:15-16). Ведя между собой долгую (и теологически весьма важную) беседу, трое спутников достигли Эммауса, где ученики пригласили незнакомца разделить с ними трапезу. Тут-то и «открылись глаза у них, и, несмотря на изменившийся вид, они узнали, что с ними был Господь» (Мак-Дауэлл). Вот это да… Что же это должен быть за «изменившийся вид», чтобы ученики не узнали своего Учителя – среди бела дня, ведя с ним долгую беседу? Как понимать слова Марка о том, что Христос «явился в ином образе» (Мр 16:12)? Из чего, собственно говоря, следует, что незнакомец был Христом? Немудрено, что Апостолы, с которыми два ученика поделились своим открытием, не поверили им точно так же, как чуть ранее – женщинам.
4. Вечером того же дня десять Апостолов, скрываясь от иудеян, сидели в запертом доме. Неожиданно внутри этого помещения возник Иисус, «сказавши: Мир вам! Сказав это, Он показал им руки и ноги и ребра свои. Ученики обрадовались, увидевши Господа» (Ин 20:19-20). Господь присутствовал с ними телесно, но в измененном виде: Апостолы даже полагали, что видят духа. Чтобы убедить их в том, что они имеют дело с живым человеком, Иисус предлагает им потрогать себя и в завершение ест с ними рыбу и мед. При этой встрече отсутствовал (как по заказу) Фома – скептик, вечно лезущий со своими вопросами и сомнениями куда не велено. Услыхав рассказы товарищей о явлении, он заявил: «Не уверую, если не вложу персты в раны от гвоздей на руках Его» (Ин 20:25).
Перечитывая эту сцену, трудно отделаться от странного впечатления, будто Иисус, начавши первую встречу с Апостолами именно с демонстрации ран, использует их… ну, скажем, как удостоверение личности. С другой стороны, достаточно странной выглядит, если вдуматься, и реплика Фомы. С чего бы это нормальный человек – не садист и не чекист – вдруг вздумал поковырять пальцем в ранах у кого бы то ни было? Апостол Фома (Близнец) заработал, между прочим, свое ставшее нарицательным прозвище «Фома Неверующий» именно своей репликой в этом конкретном эпизоде, а вовсе не тем, что отличался какой-то особенной, маниакальной подозрительностью.
Что-то в рассказе товарищей его явно насторожило, и я, кажется, догадываюсь – что именно. Он наверняка спросил их: а как двигался Учитель? – и, услыхав в ответ: нормально, как все люди, – почувствовал неладное. Раз уж Отец Небесный воскресил Христа в той самой плоти, в которой тот принял крестную казнь (о чем, собственно, и свидетельствует характер ран), то плоть эта, по идее, должна бы и вести себя соответственно. Возникает вполне резонный вопрос: что же это за раны, если человек, щиколотки которого пробиты гвоздями размером с железнодорожный костыль, ходит как ни в чем ни бывало?
Вряд ли кто-нибудь из верующих решится бросить камень в Фому – памятуя о том, что вопрос о природе тела воскресшего Христа сразу стал одной из острейших теологических проблем. Во всяком случае, из длинных (и, по совести говоря, весьма запутанных) рассуждений Святого Павла (1 Коринф 15:35-54) можно заключить, что оно не является впрямую возвращенной к жизни земной плотью; а коли так – то при чем тут раны? Неудивительно, что Фома решил для себя этот вопрос попросту, по-крестьянски: «не поверю, пока сам не пощупаю».
Есть здесь и еще один непонятный для меня момент. Проходить сквозь стены и появляться внутри запертого помещения – безусловная привилегия призраков. Однако есть мед с рыбой дух никак не может, – следовательно, перед нами существо из материального мира. Что-то тут не стыкуется. Я лично ничего не имею против призраков (тем более таких, как Тень отца Гамлета или, скажем, убитый самурай из «Расемон»), но давайте все же будем минимально последовательны и избежим соблазна менять правила по ходу игры. Я готов признать, что Евангелист правдиво описал свои наблюдения, но вот с его интерпретациями согласиться никак не могу. Во всяком случае, до тех пор, пока не будут опровергнуты две приоритетные (по «Бритве Оккама») гипотезы: 1) появившийся был вполне материальным существом, лишенным в действительности сверхъестественных черт; 2) появившийся к реальному миру не принадлежал ни в каких своих проявлениях, а все его черты (в том числе и подчеркнуто-материальные) равно иллюзорны.
5. Пожелание Фомы было удовлетворено нескоро, лишь восемь дней спустя. Апостолы, теперь уже в полном составе, вновь сидели в запертом помещении. Вновь внутри появляется Христос, вселяя в Апостолов трепет, и, снова продемонстрировав раны на руках и на боку, предлагает Фоме потрогать их. А дальше – самое интересное. Христианские комментаторы всегда пишут, что Фома действительно осязал раны Спасителя, после чего и уверовал – окончательно и бесповоротно (например, Библейская энциклопедия I: 135); вот как излагает евангельский текст Гладков: «Внезапно стал среди них Господь и, сказав всем: мир вам! обратился к Фоме: подай перст твой сюда и посмотри руки Мои. – Фома повиновался, пальцем своим осязал гвоздевые раны рук. Потом Господь говорит ему: подай руку твою и вложи в ребра Мои, и не будь неверующим. – Господь обнажил свой прободенный бок, рана которого была столь велика, что можно было вложить в нее руку. Фома, убедившийся уже, что действительно руки Господа пробиты гвоздями, протягивает теперь руку свою к ране в боку, осязает ее и, падая перед Ним, восклицает: Господь мой и Бог мой!»