Наконец капитан каравана тральщиков поднялся на борт нашего крейсера и объявил, что далее море свободно от мин и он возвращается в Архангельск.
Было 22 октября - день, очень памятный в моей жизни.
Крейсер шел полным ходом. Проводив капитана, мы отправились пить чай в нижнюю столовую. Завязался разговор о случаях гибели судов от мин. Один из моряков рассказывал, что взрыв мины вызывает часто по детонации взрыв пороховых погребов, далее следует взрыв паровых котлов, и корабль, получив огромные пробоины и повреждения, гибнет в несколько минут. При таких обстоятельствах, говорил моряк, еще не было случая, чтобы корабль спасся.
Адмирал Русин, между прочим, заметил, что капитан тральщиков, по его мнению, преждевременно оставил крейсер: у того места, где мы сейчас находимся, совсем недавно наскочил на мину шедший в Архангельск транспорт с углем.
Не успел адмирал закончить фразу, как раздался оглушительный треск. Страшный толчок потряс крейсер.
- Мина! - крикнул кто-то.
Не теряя ни секунды, мы устремились к верхнему деку.
Трапы были переполнены бегущими людьми. Общий поток увлек и меня. С трудом выбрался я из толпы, забежал в свою каюту, надел пальто и спасательный пояс. На это ушло, наверное, не более минуты. События развивались с головокружительной быстротой.
Когда я поднялся на верхний дек, большая часть шлюпок была уже на воде. Все они стремились как можно скорее отплыть от тонущего судна, чтобы не попасть в водоворот при его погружении. В каждой шлюпке находилось по 20-25 человек. Несколько лодок уже опрокинула волна, и до нас доносились крики о помощи. Крейсер быстро погружался носовой частью, вздымая вверх корму.
На палубе оставались только две шлюпки. Их спуском распоряжался молодой мичман. Он знаком предложил мне занять место в шлюпке. В эту минуту показался адмирал Русин. В руках его был маленький желтый портфель с секретными документами, за которым он забегал в каюту. Я крикнул, чтобы он скорее садился в уже спускающуюся шлюпку. Быстро пожав руку капитану, Русин присоединился к нам.
Командир "Арлянца" капитан Норис с бесстрастным лицом наблюдал за гибелью своего крейсера. Он не имел права покинуть корабль. Слева и справа от капитана стояли два старых матроса, добровольно оставшиеся при нем. Я хорошо помню эту картину, олицетворявшую дисциплину и преданность своему долгу. Трудно описать то чувство, которое я испытывал, глядя на этих трех спокойно стоящих людей.
Гибнущий крейсер могучим ревом гудка взывал о помощи. Так кричит насмерть раненный зверь...
Рев гудка должен был вернуть к нам тральщиков, которые, по всей вероятности, не успели еще далеко отойти.
К счастью, при взрыве мины не произошло детонации пороховых зарядов на корабле, взрыва котлов также не было. Предстояла лишь борьба с разбушевавшейся стихией в 100 милях от берега.
Наша шлюпка медленно спускалась с верхнего дека судна. До воды довольно большое расстояние: высота крейсера равнялась трехэтажному дому. Так как у корабля был боковой крен, шлюпка опускалась неправильно. Она зацепилась за борт крейсера и чуть не опрокинулась. Многие при этом упали в воду. Я едва удержался, схватившись за скамейку. С большим трудом удалось наконец выровнять шлюпку.
А на палубу тонущего корабля все выбегали люди. Это были главным образом члены команды - пострадавшие при взрыве машинисты и кочегары. Не найдя спасательных средств, они прыгали с большой высоты, пытаясь попасть в нашу шлюпку. В результате она потеряла равновесие и приняла почти вертикальное положение. И опять многие пассажиры, не сумев удержаться, полетели из шлюпки в бушующие волны.
Наконец шлюпку кое-как спустили на воду. В тот же момент из нижнего кингстона гибнущего судна потоком хлынула вода, заливая нас. К счастью, вблизи оказалось несколько пустых шлюпок - их прибивало волнами к гибнущему крейсеру. Одним махом мы перепрыгнули в них и изо всех сил налегли на весла.
Не помню, сколько времени прошло до подхода тральщиков. Все шлюпки бросились к ним: эти небольшие корабли были единственным спасением для пострадавших.
Тяжело было шлюпкам бороться с океанской волной. Гибелью грозило всякое неловкое движение - ведь трехметровые валы могли легко захлестнуть утлую ладью. Но еще труднее оказалась борьба со стихией, когда мы пытались перебраться со шлюпки на борт тральщика.
Подходить вплотную было нельзя: волнение разнесло бы в щепы лодку при ударе о борт тральщика. Волны то подымали шлюпку высоко над его бортом, то швыряли ее в водяную пропасть. Надо было поймать подходящий момент. Вот -наконец удалось поставить шлюпку параллельно борту тральщика. В следующую минуту ее бросило высоко вверх. Как только оба борта на мгновение оказались на одном уровне, мы попытались перепрыгнуть на тральщик. Десятки рук подхватили и потащили нас к себе. Так повторялось несколько раз, пока шлюпку не покинули все пассажиры.
Небольшой корабль был переполнен спасшимися. Всю открытую палубу занимали матросы с крейсера, они стояли, тесно прижавшись друг к другу, и дрожали от холода. Дул пронзительный ветер, летели хлопья снега, качка была невообразимая.
Понемногу легко одетых людей стали устраивать во внутренних помещениях парохода.
Все шесть тральщиков подоспели к "Арлянцу" и продолжали спасать тонущих. Наш тральщик очень тесно сблизился с другим: управление сильно затрудняло большое волнение. Еще момент - и соседний тральщик своим килем, высоко поднятым волной, со страшной силой ударил нас в борт. Судно стало медленно погружаться. Пренебрегая опасностью нового столкновения, соседний тральщик подошел к нам вплотную и взял к себе всех людей.
Вечерело. По-прежнему падал снег. В сумраке выделялась только сильно накренившаяся черная громада "Арлянца". Крейсер перестал погружаться. Очевидно, переборки устояли и была затоплена только часть корабля. Однако никто не знал, долго ли удержится он на воде.
Тральщик и часть шлюпок, на которых остались матросы, кружили около крейсера, не решаясь близко подойти к нему.
Командир тральщика предложил адмиралу Русину и мне войти в его каюту{3}, если так можно назвать тесную будку с оконцами по сторонам.
Состояние наше после всего пережитого было не блестящим. Однако я с интересом рассматривал командира. Передо мной был типичный морской волк. Небольшого роста, коренастый, широкоплечий, с низким лбом и заросшим густой растительностью лицом, он олицетворял своим видом сложившееся у меня представление о прирожденных моряках. Командир сидел у штурвала. Перед ним висел портрет очень красивой молодой женщины, окруженный засохшими незабудками. Около табурета к переборке была прибита маленькая полочка, на которой стояли бутылка с ромом и стакан. Время от времени, командир, поглядывая на портрет женщины, наливал стакан рому и медленно опорожнял его.
Уже совсем стемнело. Несколько раз я выходил из каюты. Все так же падал снег. Все так же стояла на палубе толпа продрогших людей. Все так же чернела громада "Арлянца". Время от времени раздавались его гудки - это капитан крейсера призывал обратно свою команду.
Я беспокоился за участь остальных членов нашей миссии. На нашем тральщике был только адмирал Русин, а затем я отыскал еще В. Тернэ, лежавшего в жестоких приступах морской болезни.
Вскоре к тральщику подъехал на небольшой лодчонке вместе с несколькими английскими матросами лейтенант Любомиров. Было прямо безумием пускаться в такую погоду в это путешествие. Я как сейчас помню его фигуру на корме у руля. Любомиров объезжал все тральщики, чтобы найти Русина. Он рассказал, что все члены миссии живы, но едва не погиб генерал Савримович: его с трудом вытащили из воды.
Любомиров побывал и на "Арлянце". Имелась определенная надежда на спасение крейсера. До берега было около ста миль, капитан предполагал буксировать крейсер при помощи грузового парохода, который шел из Архангельска и случайно натолкнулся на терпящий бедствие крейсер. То был небольшой пароход "Нуово", приблизительно в 7 тысяч тонн водоизмещения. Он вез лесные материалы в шотландский порт Глазго.
Мы перешли на "Нуово". И вновь в кают-компании собралась вся миссия.
Дальнейшая часть ночи прошла спокойно. Утомленный волнениями, я крепко заснул.
Как только рассвело, мы были уже на ногах.
Шли приготовления к буксировке "Арлянца". Вокруг мачт "Нуово" были закреплены концы канатов с крейсера. Впереди нашей флотилии опять выстроились тральщики.
В течение двух суток "Нуово" медленно и осторожно тащил к берегу подорванный крейсер.
В том месте, где мы наскочили на мину, вероятно, было целое минное поле. Тральщики выловили еще несколько мин, уничтожение которых сильно задержало нас. Стрелки подъезжали к каждой мине на маленькой шлюпке, держась, конечно, на приличном расстоянии. Им надо было попасть из винтовки в стеклянный колпак верхней части мины. При том волнении, которое царило на океане, попасть в цель было очень трудно. Иногда стрельба продолжалась около часу, и только после долгого ожидания мы видели громадный столб воды и черного дыма высотой с адмиралтейский шпиль в Петрограде.
Лейтенант Любомиров переехал на "Арлянц". Потом он рассказывал, как одна мина, сорванная нашим тральщиком, прошла в нескольких метрах от борта крейсера. Экипаж пережил ужасные минуты, гадая, успеет ли крейсер пройти мимо мины, которую волнением прибивало все ближе и ближе. К счастью, все обошлось благополучно.
На другой день к вечеру "Арлянца" ввели в бухту Святого Носа. Это очень обширный, длинный, хорошо защищенный рейд, в который со стороны моря ведет только узкий пролив. Во время непогоды в нем укрывались все суда, застигнутые бурей в океане, и мертвая, пустынная обычно бухта сразу оживала. В это время здесь можно было встретить суда всех наций, начиная от маленькой норвежской шхуны и кончая громадным американским пароходом.
Мы немедленно переехали на крейсер. Нас встретил, как и раньше, капитан Норис. С глубоким уважением пожали мы его руку. Следы бессонной ночи, следы перенесенных тревог и волнений легли на его лицо глубокими тенями. Он делал последние распоряжения по закреплению на якорях спасенного крейсера.
- Ну а теперь, - сказал он нам, когда были исполнены его последние приказания, - теперь я имею право подумать и о себе.
И этот железной воли человек не в силах был оставаться дольше спокойным, нервы его не выдержали, он зарыдал, закрыв лицо руками, и ушел в свою каюту.
Немало лет прошло с тех пор. Много воды утекло, много новых событий огромной важности довелось мне пережить. Но происшествие на море так свежо в памяти, будто все это случилось вчера.
Иоканкский рейд
Унылый вид открывался нашим глазам. Вдоль берега океана тянулась невысокая каменистая гряда. Все было занесено снегом, и белая пелена уходила в бесконечную даль.
Частым ветрам здесь полное раздолье, полная свобода разгуливать по необозримому простору океана и обледенелой мшистой тундре. Поднимется ветер, заходят волны по рейду, запрыгают зайчики по их вспененным хребтам, и полетит снег, то мокрый, густой, крупный, заволакивающий все перед глазами, то мелкая крупа. То вовсе начнутся беспросветные туманные дожди.
Редко-редко появляется солнце. И тотчас же меняется все кругом. Мутная темная вода на рейде начинает играть всеми оттенками синей лазури, ослепительный снег искрится тысячью цветов, оживает океан, оживает равнина.
По ночам мы наблюдали северное сияние, туманный ореол вокруг луны, частые сполохи - сноп искр, непередаваемую игру лучей и зарниц, которые то исчезают, то вновь появляются, быстро проносясь по небосклону, усеянному звездами полярной ночи.
Прислонившись к поручням на верхнем деке нашего крейсера, я часами наблюдал игру северного сияния, ту красоту, то очарование, которое дает природа жителям Севера. Невольно мои мысли переносились в страну тропического зноя, в далекую Японию, залитую палящими лучами солнца. Вместо угрюмых вод Ледовитого океана вставали предо мною ласкающие взоры лазоревые волны Внутреннего Японского моря. Вместо занесенных снегом равнин лапландской тундры мне чудились богатые леса и парки с роскошными соснами, вздымающими к знойному небу свои огромные искривленные сучья...
Вскоре из Архангельска прибыл небольшой пароход и с ним партия водолазов, которые должны были подвести деревянный кессон под развороченную взрывом килевую часть "Арлянца". Пароход пришел во время страшного шторма, которые так часты здесь в осеннее время. Шедшая на буксире подводная лодка, посланная для нашей охраны, оторвалась и погибла.
Рейд заполнился массой судов, искавших здесь временного убежища. По их числу можно было судить, какое интенсивное движение грузов происходило во время войны в направлении Бакарицы.
Несмотря на исключительные удобства бухты Святой Нос, тут не было ни одного становища. Ближайшее селение Иоканка находилось в восьми километрах. Оно стало излюбленным местом путешествий нашего многочисленного экипажа. .Здесь можно было закупить продовольствие - оленье мясо, семгу громадными рыбами; здесь можно было достать кое-что из одежды - перчатки, шапки, куртки на оленьем меху.
Я также решил посмотреть Иоканку. Ехать надо было на пароходе в самый конец рейда и оттуда несколько километров на оленях. Обычно, завидя движение судна, ненцы уже выезжали навстречу пассажирам.
В конце рейда меня ждала тройка низкорослых оленей. Цепями и веревками они были запряжены в своеобразные сани, состоящие из двух полозьев с несколькими поперечинами. Возница-ненец карликового роста уселся впереди, ударил длинной палкой по оленям, и те понеслись вскачь. Никакой дороги, конечно, не было: все занесло снегом. Мы мчались по ухабам, косогорам, проваливались в ложбины и вкатывались на возвышенности. Приходилось все время крепко держаться за поперечины саней. Не раз санки рисковали опрокинуться набок, но от быстрого движения вновь выравнивались. Бег оленей ни на минуту не замедлялся. Я ехал с несколькими английскими мичманами лет по восемнадцати-девятнадцати. Бешеная езда доставляла им невыразимое наслаждение: хохот не умолкал всю дорогу. Маленький возница, очевидно, был польщен и продолжал лупить бедных оленей.
На половине пути мы остановились. Я подошел к оленям. Несчастные животные тяжело дышали, качаясь от утомления на своих тонких ногах. Помню рассказы об этих удивительных животных, их быстром беге, выносливости, неприхотливости. Они переплывают речки с на. груженными санками, преодолевают заболоченные места, не увязая в них. В чаще леса успевают вовремя поворачивать головы, чтобы не задеть деревья рогами. В теснине олени жмутся друг к другу, чтобы проскочить узкое место. Если постромка попадает оленю между копытами, он продолжает скакать на трех ногах. Для питания оленю достаточно растущего в тундрах ягеля. Животные сами отрывают его из-под снега...
Вскоре мы мчались дальше...
Небольшое селение приютилось в котловине между горами, которые хорошо защищали его от ветров. Дома были просторные, светлые, из крепкого толстого леса. Меня поразило, что в каждой семье я увидел швейную машину Зингера. В одном доме был даже небольшой волшебный фонарь и диапозитивы. Прибрежные ненцы жили в достатке: они вели обширную торговлю с промысловыми норвежскими шхунами, от которых беспошлинно получали разнообразные товары.
Солнце садилось. Бледно-розовый закат освещал окрестности, покрытые ослепительным снегом. Вдали, на фоне темных свинцовых туч, синел Иоканкский рейд с черными силуэтами кораблей. Надо было отправляться в обратный путь.
Подготовка к конференции
Вынужденную стоянку в бухте Святого Носа я использовал для обстоятельной подготовки к конференции. В своей каюте я разложил и систематизировал на большом столе все документы. "Не бывать бы счастью, да несчастье помогло!" Катастрофа, приключившаяся с крейсером, дала мне много лишнего времени и возможность приехать на конференцию не простым курьером, доставившим ведомость заказов, а. лицом, хоть отчасти подготовленным к предстоящим переговорам.
Изучая данную мне ведомость, я прежде всего узнал, что все потребности русской армии исчислялись до 1 января 1917 года. Таким образом, предполагалось, будто война закончится к этому сроку, то есть примерно месяцев через пятнадцать. Это ставило меня в крайне затруднительное положение: получалось, что нельзя соглашаться на заказы, которые будут готовы позже 1 января 1917 года. Это было первое недоразумение, вызванное крайней поспешностью и бестолковщиной, которые сопутствовали образованию и отправке нашей миссии.
Необходимо было достать за границей во что бы то ни стало миллион винтовок. Эта цифра продиктована следующими соображениями. На пополнение убыли оружия надо было иметь по 200 тысяч винтовок в месяц. На 15 месяцев это составляло 3 миллиона. Для вооружения запасных батальонов необходимо было еще 1 200 тысяч. Значит, всего требовалось 4 200 тысяч. За это время в самой России и по ее заказам могло быть изготовлено 3 264 тысячи. Следовательно, недоставало одного миллиона винтовок. Их и нужно было приобрести. Образец при этом не играл роли. Важно лишь получить все количество сразу.
Вопрос этот имел чрезвычайную важность. Для продолжения войны Россия располагала еще огромными людскими резервами. Но их нечем было вооружить.
Верховное командование французской армии, зная о катастрофическом положении русских войск, сообщило царской ставке свои соображения о том, что по опыту войны на западном фронте винтовка у пехотинца может быть заменена револьвером и ручной гранатой. В сообщении указывалось, что подготовка атаки производится теперь артиллерийским и пулеметным огнем, а при занятии неприятельских позиций бойцам, ворвавшимся в окопы, крайне неудобно действовать длинной винтовкой. Эти соображения, может быть и правильные для позиционной войны, которая установилась на западном фронте, нельзя было признать вполне целесообразными для русского фронта. Характер позиционной войны был здесь несколько иной, и боевые действия включали нередко элементы маневренности. И все же в этом предложении заключалась возможность хотя бы некоторого выхода из тяжелейшего положения с оружием. Поэтому нашей миссии предстояло заказать 1 миллион пистолетов и 250 миллионов патронов к ним.
Необходимо было также разместить заказы на 21 тысячу пулеметов. Развитие этого вида огнестрельного автоматического оружия чрезвычайно характерно для мировой войны. Именно пулеметный огонь, воздвигавший непреодолимую стальную стену перед атакующей пехотой, был одной из причин, заставившей человека зарыться в землю и перейти к сидению в окопах. Перед войной предполагалось, что русская армия должна иметь 4990 пулеметов. Это количество считалось вполне достаточным. Но и тут действительность превзошла все ожидания. Уже в мае 1915 года фронт требовал на каждый месяц по 800 новых пулеметов, а в сентябре, перед нашим отъездом, эта ежемесячная норма возросла уже до 2 тысяч пулеметов. Замечу кстати, что к январю 1917 года она достигла огромной цифры в 4430 пулеметов. Другими словами, месячная потребность равнялась тому количеству пулеметов, с которым предполагали вначале вести всю войну. Разумеется, выход был только один заказ за границей.
Помимо всего, мы должны были добиться заказов на 3 миллиарда винтовочных патронов.
Как-то ко мне в каюту зашел адмирал Русин. Видя, что я склонился над бумагами, он сказал:
- Посвятите меня в эти запутанные дела. Какие будут пожелания у Артиллерийского управления к английскому правительству?
Русин объяснил, что он должен был сначала ехать в Лондон исключительно по особым делам морского ведомства. Но в самый последний момент на него возложили заодно и председательствование в нашей миссии, в делах которой он, конечно, не мог быть компетентным.
- Первый вопрос, - продолжал Русин, - о снарядах к полевой пушке. Я знаю, что недостаток их стал катастрофическим в нашей армии. Сколько же десятков миллионов снарядов должны заказать мы в Англии?
- Ни одного. В ведомости о них нет ни слова.
- Как же так? - воскликнул мой собеседник в крайнем изумлении.
Вначале для меня этот вопрос был также непонятен. Но документы, которые я взял в ГАУ, показывали, что уже удалось разместить заказы на несколько десятков миллионов снарядов на русских заводах, а также в Америке, поэтому следовало ожидать, что в начале 1916 года кризис со снарядами должен уменьшиться.
Из основной ведомости было видно, что нам не требуется ни одной 76-миллиметровой пушки. До подробного изучения документов это также было не вполне ясно, так как русская армия значительно уступала германской в количестве полевых орудий. Кроме того, нужно было учесть естественную убыль - орудия, оставленные на поле боя, износившиеся и разорвавшиеся от интенсивной стрельбы, а также орудия, необходимые для новых формирований. Оказывается, вся потребность в этих пушках полностью покрывалась отечественными заводами, производство которых удалось в конце концов значительно расширить. Сильная нужда была лишь в горных 76-миллиметровых орудиях и 152-миллиметровых гаубицах. Нам и надлежало заказать 520 горных орудий и 1400 полевых гаубиц.
Все это были, конечно, перемены чрезвычайной важности, но никто не потрудился хотя бы вкратце информировать нас об этом перед отъездом. Теперь приходилось вылавливать сведения самому, сличая различные документы.
- Как быстро, однако, все меняется! - заметил Русин. - Ведь еще летом всюду, на всех заседаниях и в ставке и в Петрограде в военном министерстве, только и разговоров о снарядах к полевым орудиям да о нашем снарядном голоде. Как же все-таки могло случиться, что у нас не было заготовлено достаточного запаса снарядов? Думаю, нас спросят об этом на конференции?
Я постарался подробно изложить все, что только что узнал сам. Согласно мобилизационному расписанию у нас был установлен комплект в тысячу выстрелов на каждое полевое орудие. В комплект этот входили все предметы, необходимые для производства выстрела: гильза, заряд пороха, снаряд, капсюльная втулка, взрыватель или дистанционная трубка. По имевшимся у нас сведениям, во Франции запас снарядов был определен в 1300 и в Германии в 1200 выстрелов на орудие, то есть почти такой же, как у нас. Наша норма была установлена на основании опыта русско-японской войны. За всю эту войну на каждое орудие было израсходовано по 720 снарядов. Поэтому считалось, что для новой войны тысячи выстрелов на орудие должно как-нибудь хватить. Исходя из этой нормы, в России накануне 1914 года и заготовили почти 6,5 миллиона снарядов. Но грандиозные масштабы войны намного превзошли все эти расчеты. Уже 28 августа 1914 года военный министр получил первую тревожную телеграмму из ставки: "Напряженный бой идет по всему фронту. Расход орудийных патронов чрезвычайный. Резерв патронов совершенно недостаточен. Безотлагательное пополнение необходимо. Положение критическое. Прошу экстренной высылки пушечных патронов и отправки их хотя бы не целыми парками, а отдельными вагонами. Необходимо отправление их ускоренными поездами".
На следующий день ставка послала новую телеграмму: "Положение со снабжением пушечными патронами положительно критическое. Вся тяжесть современных боев на артиллерии, она одна сметает смертоносные пулеметы противника и уничтожает его артиллерию. Пехота не нахвалится артиллерией, однако последняя достигает этого чрезмерным расходованием патронов. Непрерывные шестнадцатидневные бои нарушают все теоретические расчеты".
8 сентября верховный главнокомандующий обратился с телеграммой непосредственно на имя Николая II: "Уже около двух недель ощущается недостаток артиллерийских патронов, сейчас ген. Иванов (главнокомандующий армий Юго-Западного фронта. - В. Ф.) доносит, что он должен приостановить операции на Перемышль и на всем фронте, пока запасы патронов не будут доведены в парках хотя бы до 100 на орудие, - теперь имеется только по 25".
В эти дни ставка указывает на необходимость поставлять на фронт по 300 снарядов на каждое полевое орудие в месяц. Вскоре эту норму увеличили в два раза. Такая же картина была и на западноевропейском театре войны. Там в столь же короткий срок израсходовали все запасы выстрелов. Но если мощная и развитая индустрия Англии, Франции, Германии смогла сравнительно быстро примениться к новым требованиям войны и наладить усиленное производство снарядов, то такие темпы были не под силу отсталой царской России с ее слабо развитой промышленностью. Поэтому в России кризис со снабжением снарядами принял затяжной характер и превратился в настоящую катастрофу. Он, безусловно, имел роковые последствия для русской армии в сражениях конца 1914 и особенно 1915 года. И понадобилось довольно много времени, пока удалось этот кризис хоть немного смягчить.
Ко времени нашей поездки в Англию ощущалась лишь острая необходимость в тяжелых орудиях и снарядах к ним. Мы должны были заказать около восьмисот тяжелых гаубиц и дальнобойных пушек различных калибров.
Собеседования с адмиралом Русиным были для меня очень полезны: таким путем я проверял себя, насколько готов к предстоящей конференции.
Сквозь линию блокады
Я сидел в каюте, изучая различные, документы. Вдруг занятия мои прервал лейтенант Любомиров. Он сообщил, что новый английский крейсер вошел на рейд и нам необходимо приготовиться к немедленному переезду.
Было 22 октября - день, очень памятный в моей жизни.
Крейсер шел полным ходом. Проводив капитана, мы отправились пить чай в нижнюю столовую. Завязался разговор о случаях гибели судов от мин. Один из моряков рассказывал, что взрыв мины вызывает часто по детонации взрыв пороховых погребов, далее следует взрыв паровых котлов, и корабль, получив огромные пробоины и повреждения, гибнет в несколько минут. При таких обстоятельствах, говорил моряк, еще не было случая, чтобы корабль спасся.
Адмирал Русин, между прочим, заметил, что капитан тральщиков, по его мнению, преждевременно оставил крейсер: у того места, где мы сейчас находимся, совсем недавно наскочил на мину шедший в Архангельск транспорт с углем.
Не успел адмирал закончить фразу, как раздался оглушительный треск. Страшный толчок потряс крейсер.
- Мина! - крикнул кто-то.
Не теряя ни секунды, мы устремились к верхнему деку.
Трапы были переполнены бегущими людьми. Общий поток увлек и меня. С трудом выбрался я из толпы, забежал в свою каюту, надел пальто и спасательный пояс. На это ушло, наверное, не более минуты. События развивались с головокружительной быстротой.
Когда я поднялся на верхний дек, большая часть шлюпок была уже на воде. Все они стремились как можно скорее отплыть от тонущего судна, чтобы не попасть в водоворот при его погружении. В каждой шлюпке находилось по 20-25 человек. Несколько лодок уже опрокинула волна, и до нас доносились крики о помощи. Крейсер быстро погружался носовой частью, вздымая вверх корму.
На палубе оставались только две шлюпки. Их спуском распоряжался молодой мичман. Он знаком предложил мне занять место в шлюпке. В эту минуту показался адмирал Русин. В руках его был маленький желтый портфель с секретными документами, за которым он забегал в каюту. Я крикнул, чтобы он скорее садился в уже спускающуюся шлюпку. Быстро пожав руку капитану, Русин присоединился к нам.
Командир "Арлянца" капитан Норис с бесстрастным лицом наблюдал за гибелью своего крейсера. Он не имел права покинуть корабль. Слева и справа от капитана стояли два старых матроса, добровольно оставшиеся при нем. Я хорошо помню эту картину, олицетворявшую дисциплину и преданность своему долгу. Трудно описать то чувство, которое я испытывал, глядя на этих трех спокойно стоящих людей.
Гибнущий крейсер могучим ревом гудка взывал о помощи. Так кричит насмерть раненный зверь...
Рев гудка должен был вернуть к нам тральщиков, которые, по всей вероятности, не успели еще далеко отойти.
К счастью, при взрыве мины не произошло детонации пороховых зарядов на корабле, взрыва котлов также не было. Предстояла лишь борьба с разбушевавшейся стихией в 100 милях от берега.
Наша шлюпка медленно спускалась с верхнего дека судна. До воды довольно большое расстояние: высота крейсера равнялась трехэтажному дому. Так как у корабля был боковой крен, шлюпка опускалась неправильно. Она зацепилась за борт крейсера и чуть не опрокинулась. Многие при этом упали в воду. Я едва удержался, схватившись за скамейку. С большим трудом удалось наконец выровнять шлюпку.
А на палубу тонущего корабля все выбегали люди. Это были главным образом члены команды - пострадавшие при взрыве машинисты и кочегары. Не найдя спасательных средств, они прыгали с большой высоты, пытаясь попасть в нашу шлюпку. В результате она потеряла равновесие и приняла почти вертикальное положение. И опять многие пассажиры, не сумев удержаться, полетели из шлюпки в бушующие волны.
Наконец шлюпку кое-как спустили на воду. В тот же момент из нижнего кингстона гибнущего судна потоком хлынула вода, заливая нас. К счастью, вблизи оказалось несколько пустых шлюпок - их прибивало волнами к гибнущему крейсеру. Одним махом мы перепрыгнули в них и изо всех сил налегли на весла.
Не помню, сколько времени прошло до подхода тральщиков. Все шлюпки бросились к ним: эти небольшие корабли были единственным спасением для пострадавших.
Тяжело было шлюпкам бороться с океанской волной. Гибелью грозило всякое неловкое движение - ведь трехметровые валы могли легко захлестнуть утлую ладью. Но еще труднее оказалась борьба со стихией, когда мы пытались перебраться со шлюпки на борт тральщика.
Подходить вплотную было нельзя: волнение разнесло бы в щепы лодку при ударе о борт тральщика. Волны то подымали шлюпку высоко над его бортом, то швыряли ее в водяную пропасть. Надо было поймать подходящий момент. Вот -наконец удалось поставить шлюпку параллельно борту тральщика. В следующую минуту ее бросило высоко вверх. Как только оба борта на мгновение оказались на одном уровне, мы попытались перепрыгнуть на тральщик. Десятки рук подхватили и потащили нас к себе. Так повторялось несколько раз, пока шлюпку не покинули все пассажиры.
Небольшой корабль был переполнен спасшимися. Всю открытую палубу занимали матросы с крейсера, они стояли, тесно прижавшись друг к другу, и дрожали от холода. Дул пронзительный ветер, летели хлопья снега, качка была невообразимая.
Понемногу легко одетых людей стали устраивать во внутренних помещениях парохода.
Все шесть тральщиков подоспели к "Арлянцу" и продолжали спасать тонущих. Наш тральщик очень тесно сблизился с другим: управление сильно затрудняло большое волнение. Еще момент - и соседний тральщик своим килем, высоко поднятым волной, со страшной силой ударил нас в борт. Судно стало медленно погружаться. Пренебрегая опасностью нового столкновения, соседний тральщик подошел к нам вплотную и взял к себе всех людей.
Вечерело. По-прежнему падал снег. В сумраке выделялась только сильно накренившаяся черная громада "Арлянца". Крейсер перестал погружаться. Очевидно, переборки устояли и была затоплена только часть корабля. Однако никто не знал, долго ли удержится он на воде.
Тральщик и часть шлюпок, на которых остались матросы, кружили около крейсера, не решаясь близко подойти к нему.
Командир тральщика предложил адмиралу Русину и мне войти в его каюту{3}, если так можно назвать тесную будку с оконцами по сторонам.
Состояние наше после всего пережитого было не блестящим. Однако я с интересом рассматривал командира. Передо мной был типичный морской волк. Небольшого роста, коренастый, широкоплечий, с низким лбом и заросшим густой растительностью лицом, он олицетворял своим видом сложившееся у меня представление о прирожденных моряках. Командир сидел у штурвала. Перед ним висел портрет очень красивой молодой женщины, окруженный засохшими незабудками. Около табурета к переборке была прибита маленькая полочка, на которой стояли бутылка с ромом и стакан. Время от времени, командир, поглядывая на портрет женщины, наливал стакан рому и медленно опорожнял его.
Уже совсем стемнело. Несколько раз я выходил из каюты. Все так же падал снег. Все так же стояла на палубе толпа продрогших людей. Все так же чернела громада "Арлянца". Время от времени раздавались его гудки - это капитан крейсера призывал обратно свою команду.
Я беспокоился за участь остальных членов нашей миссии. На нашем тральщике был только адмирал Русин, а затем я отыскал еще В. Тернэ, лежавшего в жестоких приступах морской болезни.
Вскоре к тральщику подъехал на небольшой лодчонке вместе с несколькими английскими матросами лейтенант Любомиров. Было прямо безумием пускаться в такую погоду в это путешествие. Я как сейчас помню его фигуру на корме у руля. Любомиров объезжал все тральщики, чтобы найти Русина. Он рассказал, что все члены миссии живы, но едва не погиб генерал Савримович: его с трудом вытащили из воды.
Любомиров побывал и на "Арлянце". Имелась определенная надежда на спасение крейсера. До берега было около ста миль, капитан предполагал буксировать крейсер при помощи грузового парохода, который шел из Архангельска и случайно натолкнулся на терпящий бедствие крейсер. То был небольшой пароход "Нуово", приблизительно в 7 тысяч тонн водоизмещения. Он вез лесные материалы в шотландский порт Глазго.
Мы перешли на "Нуово". И вновь в кают-компании собралась вся миссия.
Дальнейшая часть ночи прошла спокойно. Утомленный волнениями, я крепко заснул.
Как только рассвело, мы были уже на ногах.
Шли приготовления к буксировке "Арлянца". Вокруг мачт "Нуово" были закреплены концы канатов с крейсера. Впереди нашей флотилии опять выстроились тральщики.
В течение двух суток "Нуово" медленно и осторожно тащил к берегу подорванный крейсер.
В том месте, где мы наскочили на мину, вероятно, было целое минное поле. Тральщики выловили еще несколько мин, уничтожение которых сильно задержало нас. Стрелки подъезжали к каждой мине на маленькой шлюпке, держась, конечно, на приличном расстоянии. Им надо было попасть из винтовки в стеклянный колпак верхней части мины. При том волнении, которое царило на океане, попасть в цель было очень трудно. Иногда стрельба продолжалась около часу, и только после долгого ожидания мы видели громадный столб воды и черного дыма высотой с адмиралтейский шпиль в Петрограде.
Лейтенант Любомиров переехал на "Арлянц". Потом он рассказывал, как одна мина, сорванная нашим тральщиком, прошла в нескольких метрах от борта крейсера. Экипаж пережил ужасные минуты, гадая, успеет ли крейсер пройти мимо мины, которую волнением прибивало все ближе и ближе. К счастью, все обошлось благополучно.
На другой день к вечеру "Арлянца" ввели в бухту Святого Носа. Это очень обширный, длинный, хорошо защищенный рейд, в который со стороны моря ведет только узкий пролив. Во время непогоды в нем укрывались все суда, застигнутые бурей в океане, и мертвая, пустынная обычно бухта сразу оживала. В это время здесь можно было встретить суда всех наций, начиная от маленькой норвежской шхуны и кончая громадным американским пароходом.
Мы немедленно переехали на крейсер. Нас встретил, как и раньше, капитан Норис. С глубоким уважением пожали мы его руку. Следы бессонной ночи, следы перенесенных тревог и волнений легли на его лицо глубокими тенями. Он делал последние распоряжения по закреплению на якорях спасенного крейсера.
- Ну а теперь, - сказал он нам, когда были исполнены его последние приказания, - теперь я имею право подумать и о себе.
И этот железной воли человек не в силах был оставаться дольше спокойным, нервы его не выдержали, он зарыдал, закрыв лицо руками, и ушел в свою каюту.
Немало лет прошло с тех пор. Много воды утекло, много новых событий огромной важности довелось мне пережить. Но происшествие на море так свежо в памяти, будто все это случилось вчера.
Иоканкский рейд
Унылый вид открывался нашим глазам. Вдоль берега океана тянулась невысокая каменистая гряда. Все было занесено снегом, и белая пелена уходила в бесконечную даль.
Частым ветрам здесь полное раздолье, полная свобода разгуливать по необозримому простору океана и обледенелой мшистой тундре. Поднимется ветер, заходят волны по рейду, запрыгают зайчики по их вспененным хребтам, и полетит снег, то мокрый, густой, крупный, заволакивающий все перед глазами, то мелкая крупа. То вовсе начнутся беспросветные туманные дожди.
Редко-редко появляется солнце. И тотчас же меняется все кругом. Мутная темная вода на рейде начинает играть всеми оттенками синей лазури, ослепительный снег искрится тысячью цветов, оживает океан, оживает равнина.
По ночам мы наблюдали северное сияние, туманный ореол вокруг луны, частые сполохи - сноп искр, непередаваемую игру лучей и зарниц, которые то исчезают, то вновь появляются, быстро проносясь по небосклону, усеянному звездами полярной ночи.
Прислонившись к поручням на верхнем деке нашего крейсера, я часами наблюдал игру северного сияния, ту красоту, то очарование, которое дает природа жителям Севера. Невольно мои мысли переносились в страну тропического зноя, в далекую Японию, залитую палящими лучами солнца. Вместо угрюмых вод Ледовитого океана вставали предо мною ласкающие взоры лазоревые волны Внутреннего Японского моря. Вместо занесенных снегом равнин лапландской тундры мне чудились богатые леса и парки с роскошными соснами, вздымающими к знойному небу свои огромные искривленные сучья...
Вскоре из Архангельска прибыл небольшой пароход и с ним партия водолазов, которые должны были подвести деревянный кессон под развороченную взрывом килевую часть "Арлянца". Пароход пришел во время страшного шторма, которые так часты здесь в осеннее время. Шедшая на буксире подводная лодка, посланная для нашей охраны, оторвалась и погибла.
Рейд заполнился массой судов, искавших здесь временного убежища. По их числу можно было судить, какое интенсивное движение грузов происходило во время войны в направлении Бакарицы.
Несмотря на исключительные удобства бухты Святой Нос, тут не было ни одного становища. Ближайшее селение Иоканка находилось в восьми километрах. Оно стало излюбленным местом путешествий нашего многочисленного экипажа. .Здесь можно было закупить продовольствие - оленье мясо, семгу громадными рыбами; здесь можно было достать кое-что из одежды - перчатки, шапки, куртки на оленьем меху.
Я также решил посмотреть Иоканку. Ехать надо было на пароходе в самый конец рейда и оттуда несколько километров на оленях. Обычно, завидя движение судна, ненцы уже выезжали навстречу пассажирам.
В конце рейда меня ждала тройка низкорослых оленей. Цепями и веревками они были запряжены в своеобразные сани, состоящие из двух полозьев с несколькими поперечинами. Возница-ненец карликового роста уселся впереди, ударил длинной палкой по оленям, и те понеслись вскачь. Никакой дороги, конечно, не было: все занесло снегом. Мы мчались по ухабам, косогорам, проваливались в ложбины и вкатывались на возвышенности. Приходилось все время крепко держаться за поперечины саней. Не раз санки рисковали опрокинуться набок, но от быстрого движения вновь выравнивались. Бег оленей ни на минуту не замедлялся. Я ехал с несколькими английскими мичманами лет по восемнадцати-девятнадцати. Бешеная езда доставляла им невыразимое наслаждение: хохот не умолкал всю дорогу. Маленький возница, очевидно, был польщен и продолжал лупить бедных оленей.
На половине пути мы остановились. Я подошел к оленям. Несчастные животные тяжело дышали, качаясь от утомления на своих тонких ногах. Помню рассказы об этих удивительных животных, их быстром беге, выносливости, неприхотливости. Они переплывают речки с на. груженными санками, преодолевают заболоченные места, не увязая в них. В чаще леса успевают вовремя поворачивать головы, чтобы не задеть деревья рогами. В теснине олени жмутся друг к другу, чтобы проскочить узкое место. Если постромка попадает оленю между копытами, он продолжает скакать на трех ногах. Для питания оленю достаточно растущего в тундрах ягеля. Животные сами отрывают его из-под снега...
Вскоре мы мчались дальше...
Небольшое селение приютилось в котловине между горами, которые хорошо защищали его от ветров. Дома были просторные, светлые, из крепкого толстого леса. Меня поразило, что в каждой семье я увидел швейную машину Зингера. В одном доме был даже небольшой волшебный фонарь и диапозитивы. Прибрежные ненцы жили в достатке: они вели обширную торговлю с промысловыми норвежскими шхунами, от которых беспошлинно получали разнообразные товары.
Солнце садилось. Бледно-розовый закат освещал окрестности, покрытые ослепительным снегом. Вдали, на фоне темных свинцовых туч, синел Иоканкский рейд с черными силуэтами кораблей. Надо было отправляться в обратный путь.
Подготовка к конференции
Вынужденную стоянку в бухте Святого Носа я использовал для обстоятельной подготовки к конференции. В своей каюте я разложил и систематизировал на большом столе все документы. "Не бывать бы счастью, да несчастье помогло!" Катастрофа, приключившаяся с крейсером, дала мне много лишнего времени и возможность приехать на конференцию не простым курьером, доставившим ведомость заказов, а. лицом, хоть отчасти подготовленным к предстоящим переговорам.
Изучая данную мне ведомость, я прежде всего узнал, что все потребности русской армии исчислялись до 1 января 1917 года. Таким образом, предполагалось, будто война закончится к этому сроку, то есть примерно месяцев через пятнадцать. Это ставило меня в крайне затруднительное положение: получалось, что нельзя соглашаться на заказы, которые будут готовы позже 1 января 1917 года. Это было первое недоразумение, вызванное крайней поспешностью и бестолковщиной, которые сопутствовали образованию и отправке нашей миссии.
Необходимо было достать за границей во что бы то ни стало миллион винтовок. Эта цифра продиктована следующими соображениями. На пополнение убыли оружия надо было иметь по 200 тысяч винтовок в месяц. На 15 месяцев это составляло 3 миллиона. Для вооружения запасных батальонов необходимо было еще 1 200 тысяч. Значит, всего требовалось 4 200 тысяч. За это время в самой России и по ее заказам могло быть изготовлено 3 264 тысячи. Следовательно, недоставало одного миллиона винтовок. Их и нужно было приобрести. Образец при этом не играл роли. Важно лишь получить все количество сразу.
Вопрос этот имел чрезвычайную важность. Для продолжения войны Россия располагала еще огромными людскими резервами. Но их нечем было вооружить.
Верховное командование французской армии, зная о катастрофическом положении русских войск, сообщило царской ставке свои соображения о том, что по опыту войны на западном фронте винтовка у пехотинца может быть заменена револьвером и ручной гранатой. В сообщении указывалось, что подготовка атаки производится теперь артиллерийским и пулеметным огнем, а при занятии неприятельских позиций бойцам, ворвавшимся в окопы, крайне неудобно действовать длинной винтовкой. Эти соображения, может быть и правильные для позиционной войны, которая установилась на западном фронте, нельзя было признать вполне целесообразными для русского фронта. Характер позиционной войны был здесь несколько иной, и боевые действия включали нередко элементы маневренности. И все же в этом предложении заключалась возможность хотя бы некоторого выхода из тяжелейшего положения с оружием. Поэтому нашей миссии предстояло заказать 1 миллион пистолетов и 250 миллионов патронов к ним.
Необходимо было также разместить заказы на 21 тысячу пулеметов. Развитие этого вида огнестрельного автоматического оружия чрезвычайно характерно для мировой войны. Именно пулеметный огонь, воздвигавший непреодолимую стальную стену перед атакующей пехотой, был одной из причин, заставившей человека зарыться в землю и перейти к сидению в окопах. Перед войной предполагалось, что русская армия должна иметь 4990 пулеметов. Это количество считалось вполне достаточным. Но и тут действительность превзошла все ожидания. Уже в мае 1915 года фронт требовал на каждый месяц по 800 новых пулеметов, а в сентябре, перед нашим отъездом, эта ежемесячная норма возросла уже до 2 тысяч пулеметов. Замечу кстати, что к январю 1917 года она достигла огромной цифры в 4430 пулеметов. Другими словами, месячная потребность равнялась тому количеству пулеметов, с которым предполагали вначале вести всю войну. Разумеется, выход был только один заказ за границей.
Помимо всего, мы должны были добиться заказов на 3 миллиарда винтовочных патронов.
Как-то ко мне в каюту зашел адмирал Русин. Видя, что я склонился над бумагами, он сказал:
- Посвятите меня в эти запутанные дела. Какие будут пожелания у Артиллерийского управления к английскому правительству?
Русин объяснил, что он должен был сначала ехать в Лондон исключительно по особым делам морского ведомства. Но в самый последний момент на него возложили заодно и председательствование в нашей миссии, в делах которой он, конечно, не мог быть компетентным.
- Первый вопрос, - продолжал Русин, - о снарядах к полевой пушке. Я знаю, что недостаток их стал катастрофическим в нашей армии. Сколько же десятков миллионов снарядов должны заказать мы в Англии?
- Ни одного. В ведомости о них нет ни слова.
- Как же так? - воскликнул мой собеседник в крайнем изумлении.
Вначале для меня этот вопрос был также непонятен. Но документы, которые я взял в ГАУ, показывали, что уже удалось разместить заказы на несколько десятков миллионов снарядов на русских заводах, а также в Америке, поэтому следовало ожидать, что в начале 1916 года кризис со снарядами должен уменьшиться.
Из основной ведомости было видно, что нам не требуется ни одной 76-миллиметровой пушки. До подробного изучения документов это также было не вполне ясно, так как русская армия значительно уступала германской в количестве полевых орудий. Кроме того, нужно было учесть естественную убыль - орудия, оставленные на поле боя, износившиеся и разорвавшиеся от интенсивной стрельбы, а также орудия, необходимые для новых формирований. Оказывается, вся потребность в этих пушках полностью покрывалась отечественными заводами, производство которых удалось в конце концов значительно расширить. Сильная нужда была лишь в горных 76-миллиметровых орудиях и 152-миллиметровых гаубицах. Нам и надлежало заказать 520 горных орудий и 1400 полевых гаубиц.
Все это были, конечно, перемены чрезвычайной важности, но никто не потрудился хотя бы вкратце информировать нас об этом перед отъездом. Теперь приходилось вылавливать сведения самому, сличая различные документы.
- Как быстро, однако, все меняется! - заметил Русин. - Ведь еще летом всюду, на всех заседаниях и в ставке и в Петрограде в военном министерстве, только и разговоров о снарядах к полевым орудиям да о нашем снарядном голоде. Как же все-таки могло случиться, что у нас не было заготовлено достаточного запаса снарядов? Думаю, нас спросят об этом на конференции?
Я постарался подробно изложить все, что только что узнал сам. Согласно мобилизационному расписанию у нас был установлен комплект в тысячу выстрелов на каждое полевое орудие. В комплект этот входили все предметы, необходимые для производства выстрела: гильза, заряд пороха, снаряд, капсюльная втулка, взрыватель или дистанционная трубка. По имевшимся у нас сведениям, во Франции запас снарядов был определен в 1300 и в Германии в 1200 выстрелов на орудие, то есть почти такой же, как у нас. Наша норма была установлена на основании опыта русско-японской войны. За всю эту войну на каждое орудие было израсходовано по 720 снарядов. Поэтому считалось, что для новой войны тысячи выстрелов на орудие должно как-нибудь хватить. Исходя из этой нормы, в России накануне 1914 года и заготовили почти 6,5 миллиона снарядов. Но грандиозные масштабы войны намного превзошли все эти расчеты. Уже 28 августа 1914 года военный министр получил первую тревожную телеграмму из ставки: "Напряженный бой идет по всему фронту. Расход орудийных патронов чрезвычайный. Резерв патронов совершенно недостаточен. Безотлагательное пополнение необходимо. Положение критическое. Прошу экстренной высылки пушечных патронов и отправки их хотя бы не целыми парками, а отдельными вагонами. Необходимо отправление их ускоренными поездами".
На следующий день ставка послала новую телеграмму: "Положение со снабжением пушечными патронами положительно критическое. Вся тяжесть современных боев на артиллерии, она одна сметает смертоносные пулеметы противника и уничтожает его артиллерию. Пехота не нахвалится артиллерией, однако последняя достигает этого чрезмерным расходованием патронов. Непрерывные шестнадцатидневные бои нарушают все теоретические расчеты".
8 сентября верховный главнокомандующий обратился с телеграммой непосредственно на имя Николая II: "Уже около двух недель ощущается недостаток артиллерийских патронов, сейчас ген. Иванов (главнокомандующий армий Юго-Западного фронта. - В. Ф.) доносит, что он должен приостановить операции на Перемышль и на всем фронте, пока запасы патронов не будут доведены в парках хотя бы до 100 на орудие, - теперь имеется только по 25".
В эти дни ставка указывает на необходимость поставлять на фронт по 300 снарядов на каждое полевое орудие в месяц. Вскоре эту норму увеличили в два раза. Такая же картина была и на западноевропейском театре войны. Там в столь же короткий срок израсходовали все запасы выстрелов. Но если мощная и развитая индустрия Англии, Франции, Германии смогла сравнительно быстро примениться к новым требованиям войны и наладить усиленное производство снарядов, то такие темпы были не под силу отсталой царской России с ее слабо развитой промышленностью. Поэтому в России кризис со снабжением снарядами принял затяжной характер и превратился в настоящую катастрофу. Он, безусловно, имел роковые последствия для русской армии в сражениях конца 1914 и особенно 1915 года. И понадобилось довольно много времени, пока удалось этот кризис хоть немного смягчить.
Ко времени нашей поездки в Англию ощущалась лишь острая необходимость в тяжелых орудиях и снарядах к ним. Мы должны были заказать около восьмисот тяжелых гаубиц и дальнобойных пушек различных калибров.
Собеседования с адмиралом Русиным были для меня очень полезны: таким путем я проверял себя, насколько готов к предстоящей конференции.
Сквозь линию блокады
Я сидел в каюте, изучая различные, документы. Вдруг занятия мои прервал лейтенант Любомиров. Он сообщил, что новый английский крейсер вошел на рейд и нам необходимо приготовиться к немедленному переезду.