Однако, чем дальше от Гинзы, тем беднее и проще становятся домики, магазины сменяются лавочками и ларьками. В этих кварталах повсюду бойко идет мелкая торговля.
За время моего пребывания в Токио я заметил, что у японцев вообще большая страсть к торговле. Например, часов в семь-восемь вечера на всех главных улицах Токио открывался вольный торг. Продавцы раскладывали свои незатейливые товары прямо около тротуаров. Чего здесь только нет! Предметы японской роскоши, до которых так падки иностранцы, всевозможные вазочки, изделия из слоновой кости. Здесь же продаются овощи, фрукты, рыба, какая-то жареная снедь. Затем идут различные вещицы из дерева - табуреточки, столики, ширмы, а потом картины, открытки, книги, шелковые изделия, веера, сандалии - всего и не перечислишь. И всегда находится масса покупателей всей этой дребедени.
Городская жизнь кипит вовсю. Гремят переполненные трамваи, раздаются гудки автомобилей, рикши снуют взад и вперед, проходит какая-то процессия с музыкой и плакатами, возвещая о представлении в одном из многочисленных театров. Стремглав несутся полуголые газетчики, они не выкрикивают названий газет, а оглушительно звенят колокольчиками.
Но вдруг в этот уличный шум врывается надрывный бой набата - пожар! "Цветок Иеддо - это огонь", говорит старая японская пословица. И действительно, пожар является страшным бичом японских городов. Скученные постройки преимущественно из дерева представляют хорошую пищу для огня. За несколько часов выгорают целые кварталы. О появлении огня сообщается ударами в гонг. При этом соблюдается определенное правило: в домах и кварталах, находящихся близко к огню, раздается частый и сильный набат; но чем дальше от пожара, тем удары в гонг становятся все реже и слабее. Так каждый житель легко определяет, какая опасность грозит его дому.
В одну из вечерних прогулок я поднялся на холм, где расположена гостиница "Токио". Отсюда открывается вид на большую часть города, раскинувшегося на пространстве двухсот квадратных километров. Два миллиона жителей ютились в то время в японской столице. Почти все дома здесь одноэтажные, так как из-за частых землетрясений строить высокие здания нецелесообразно и опасно. Поэтому так велика территория города. Безбрежный океан огней расстилался передо мной - все было залито электричеством, куда ни бросишь взгляд. Великий город уходил в бесконечную даль, и туманная дымка на горизонте соединяла его с темным покровом нависшей южной ночи.
Невольно мои мысли обратились к далекой родине. Газеты приносили нерадостные вести. Приводились огромные цифры пленных, которых захватили немцы при разгроме армии Самсонова и отступлении войск Ренненкампфа. Все это говорило нам о том, что русская армия потеряла в боях уже не менее четверти миллиона винтовок. Надо было возможно быстрее пополнить эту убыль и вырвать у японского правительства все, что было возможно.
Наш ультиматум
Шел уже второй месяц нашего пребывания в Японии, а ответа относительно винтовок Арисака все еще не было. Не считая возможным дольше ждать, мы решили вернуться в Россию. Генерал Гермониус просил нашего военного агента заявить об этом военному министру. Такой "ультиматум", видимо, подействовал на министра, и он заверил, что ответ будет дан в самом непродолжительном времени. И, чтобы сгладить как-нибудь создавшуюся неловкость, опять назначил официальный банкет в честь русской миссии. Весь ритуал, происходивший при этом, заслуживает того, чтобы о нем немного рассказать.
Банкет был устроен в большом зале клуба Русско-японского общества. Стены этого помещения были гладкие, без всяких украшений, как обычно в японских домах. Только с потолка свешивались большие красивые фонари. Не было здесь и столов в нашем понимании, и лишь вдоль трех стен стояли маленькие лакированные табуреточки, заменявшие столы. Гостей и представителей министерства собралось человек двадцать.
Сначала нам предложили снять обувь, затем усадили на циновки, расстеленные на полу. Было подано около пятидесяти блюд, причем за блюдо считался даже листок салата, приносимый на отдельном подносе. Каких только японских кушаний не должны были мы отведать, вплоть до соленых слив и сырой рыбы! Был, конечно, и рис, разваренный в воде. Его пришлось есть палочками, возбуждая всеобщий смех японцев. Несмотря на все старания, я, кажется, так и не донес до рта ни одного зернышка.
Японский обед - это истязание для европейца. Одно сидение с поджатыми ногами на полу в течение нескольких часов превращается в пытку, не говоря уже о том, что большинство подаваемых блюд, с нашей точки зрения, были несъедобны.
Прислуживали и подавали к столу гейши, одетые в пестрые, изящные кимоно. Каждому из нас были назначены особые гейши, количество которых определялось строго по чину: генералу четыре, полковнику две, остальным по одной. Каждое блюдо приносилось на деревянном подносике. Подавая его, гейша опускалась на колени и кланялась до земли. Такие же церемонии проделывались и с наливанием напитков: гейша сперва полоскала маленькое блюдечко, из которых в Японии пьют вино, вытирала его, затем наливала новый сорт и подносила с предварительным земным поклоном. Вежливость требовала, чтобы и каждый из нас таким же порядком отблагодарил гейшу за ее ухаживание, наливая ей рисовой японской водки саке и шампанского.
На этом обеде мы впервые познакомились с тем чисто японским институтом, который представляют собой гейши. В своем отношении к женщине Япония оставалась средневековой страной. Во время прогулок по улицам Токио мне не раз приходилось встречать ту или иную замужнюю пару: он гордо шествует впереди, держа в руках лишь легкий зонтик от солнца, а его "половина" плетется сзади, маленькая, слабая, согбенная под тяжестью всякой поклажи или покупок. На вопрос, почему в Токио так часто встречаются женщины с крашенными черной краской зубами, я услышал чудовищный ответ: так принято в Японии, каждая замужняя женщина должна себя подобным образом обезобразить, чтобы она уже не могла нравиться другим мужчинам. Элемент рыцарского преклонения перед женщиной там совершенно отсутствует. Японская литература и поэзия не воспели ни одного героя, который совершил бы подвиг в честь своей любимой. "Женщина - существо низшего порядка", этот варварский взгляд процветает почти во всех слоях японского общества.
Выходя замуж, женщина обращается в прислугу своего мужа. На ней лежат все хозяйственные заботы по содержанию и уборке дома, по шитью платья для всех домочадцев, приготовлению разнообразных кушаний, которые она должна подавать с должными церемониями.
- Мы не можем довольствоваться только женщиной-прислугой, женщиной-рабыней, - говорили мне японцы. - Для удовлетворения эстетических и умственных потребностей мужчины рядом с женщиной, одаренной исключительно семейными добродетелями, японский обычай создал женщину, наделенную противоположными качествами, - это гейша, призвание которой сделать жизнь более веселой.
Гейши с детства подготовляются в особых школах. Им дают там соответствующее образование, обучают танцам, пению, игре на семизене (род гитары), декламации и т. п. Ни один торжественный обед, в Японии не проходит без гейш. Они увеселяют и занимают гостей своими танцами, пением, игрой, представлением каких-либо сцен; в то же время они занимают гостей светской болтовней, приносят кушанья, разливают вино...
И еще раз приходится сказать: Япония - это двуликий Янус. С одной стороны, всеобщая грамотность, исключительно большое распространение газет, журналов, литературных и научных произведений, а с другой стороны, невероятно рабское положение женщины.
Телеграмма из Петрограда
Полковник Самойлов с оживленным, радостным лицом быстро вошел в наше помещение, на ходу крепко пожимая всем руки.
- Завтра, завтра будет ответ, - говорил он. - Сейчас только получил по телефону извещение: прибыть завтра вместе с вами к девяти часам утра в военное министерство.
- Были хоть какие намеки о решении? - приставали мы. - Ведь так просто сказать по телефону: дадим или не дадим, а тут жди целый день!
- Ну, вы совсем не знаете японцев, если так спрашиваете. Ответ по телефону! Что вы! Завтра будет торжественное заседание с первоначальными салонными разговорами и прочими прелестями.
Наш военный агент был прав: на другой день в министерстве мы были приняты с прежней торжественностью. Однако когда мы в конце концов перешли к делу, то долгожданный ответ оказался весьма малоутешительным.
Правда, нам отпускалось довольно большое количество - триста тысяч! винтовок системы Арисака образца 1897 года, и притом по очень низкой цене. Но на каждую винтовку японское министерство давало не более ста патронов. При этом нас предупредили, что патроны будут старые и часть из них придется собирать даже из гарнизонов Кореи. Все это значительно сокращало действительные размеры оказываемой помощи. К тому же японцы установили совершенно неподходящие сроки сдачи нам этих винтовок. Первую партию в семьдесят тысяч они обещали приготовить лишь в октябре, а остальные - не раньше чем в конце декабря.
Такую медлительность японское министерство объясняло необходимостью снимать винтовки с вооружения полков, высылая для них новое оружие образца 1905 года. Затем, объясняли нам, винтовки надо сосредоточивать на складах для осмотра и исправления, что также займет много времени.
Подобное объяснение казалось мне по меньшей мере очень странным. Во всех государствах, кроме винтовок, находящихся в полках, всегда содержится весьма значительное количество оружия в складах. И если бы японское военное министерство хотело действительно помочь русской армии, то оно могло бы дать нам винтовки прямо со складов, а по мере перевооружения пополнить склады винтовками из полков. Мы заявили о наших соображениях военному агенту, докладывали нашему послу, разговаривали об этом в военном министерстве, но на все это получали лаконичные ответы: "Винтовок нет", "Ничего сделать нельзя" или еще лучше: "Других объяснений дать не можем, так как вопрос о запасах в складах составляет секрет".
При этом измышлялись и новые причины, вызывающие якобы задержку в сдаче оружия. Например, ссылались на необходимость изготовить большое количество ящиков для укладки винтовок. Это уже было прямой насмешкой. Но, как известно, просящему приходится много терпеть и многое сносить!
Выбора у нас не было. Приходилось думать лишь о том, как бы лучше использовать для русской армии хотя бы и эту уступку правительства микадо. Я полагал, что японские винтовки можно дать на вооружение различных второстепенных частей: этапных батальонов, ополчения, обозных команд - все они не требуют большого количества патронов. И тогда находящиеся у них трехлинейные винтовки будут переданы в боевые полки.
Мы закупали не только винтовки, но и все необходимые принадлежности к ним. Сюда входили запасные части, ножны к штыку, ремни для носки винтовок, кожаные сумки и патронташи для патронов, серия лекал для осмотра винтовок в войсковых частях, а также русский перевод описания винтовок и правил стрельбы.
Обо всем этом мы послали донесение в Петроград и немедленно получили согласие Главного артиллерийского управления.
Вскоре начались работы по передаче нам оружия. Но тут произошло новое несчастье. Из Петрограда пришла шифрованная телеграмма, в которой нам предписывалось прекратить всякие покупки и приемку оружия, если оно не обеспечено полным комплектом патронов, то есть по тысяче выстрелов на каждую винтовку.
Читателю легко представить себе наше мучительное положение. Больше месяца домогались мы у японцев хоть какой-нибудь помощи, надоели своими просьбами и настояниями всем изрядно. Наконец добились своего,
дали согласие на заказ, а японцы начали уже свозить оружие в склады и исправлять его. И вдруг через несколько дней мы вынуждены взять свое слово обратно.
Наша миссия устроила в своем кругу маленькое совещание. Все считали запрещение Петрограда неправильным. Вряд ли во всем мире мы могли достать тогда винтовки с требуемым количеством патронов. Надо было изворачиваться иными способами. Я уже говорил, что японские винтовки можно было дать второстепенным частям. Наконец, можно было заказать для них патроны в Англии.
Мы решили не приостанавливать передачу оружия и немедленно донесли о всех наших соображениях в Главное артиллерийское управление, а также в Главное управление генерального штаба через военного агента и, наконец, через русского посла - министру иностранных дел для доклада военному министру Сухомлинову.
Помню, настроение на этом совещании у нас было мрачное и подавленное. К общим крайне невеселым делам в Японии прибавлялась еще явная путаница в руководстве нами со стороны военного министерства.
Было уже поздно, когда мы разошлись. Спускалась ночь. Спать, однако, не хотелось - страшная жара и духота совершенно одурманивали. Надвигался тайфун. Я подошел к окну, наблюдая жуткую картину: безумные порывы ветра вздымали и крутили тучи песка и пыли; на мутном канале, пролегавшем перед отелем "Сейокен", вздулись высокие волны; резко кренились барки и баржи, привязанные канатами к берегу; люди и животные побежали, бросились по домам, ища спасения от налетевшего шквала...
Тайны и секреты
В связи с приемом винтовок я попал наконец на японский военный завод. Меня доставили туда утром в автомобиле в сопровождении двух офицеров.
Пройдя через ворота, а затем и вдоль нескольких заводских зданий, мы вышли на громадный двор. Посредине его находилось огороженное проволокой место - настоящий загон. Ввели туда и тут же предупредили, что из этого загона выход строго запрещен. Равным образом меня просили не смотреть в окна зданий, хотя от проволоки до ближайшего окна было, вероятно, не менее двухсот шагов... Так ревниво оберегали японцы от взоров иностранцев секреты своего военного производства. Сопровождал меня переводчик - генерал в отставке Ватанабэ, занимавший ранее должность военного агента во Франции. Он был скромным и очень серьезным человеком и много помог мне при посещении различных японских заводов и арсеналов. С нами был также особый офицер от военного министерства; он вез специальное разрешение для пропуска меня на завод - без этого вход туда иностранцу был немыслим.
Но этим дело обыкновенно не ограничивалось. Прежде чем попасть на завод, я должен был выслушать бесчисленные наставления, как вести себя там. Сначала наш военный агент Самойлов передал мне официальную просьбу японского военного министерства о том, чтобы я никуда не заглядывал, никуда не входил, кроме специально отведенного помещения. О том же меня просил в самой вежливой и изысканной форме и Ватанабэ каждый раз, как мы направлялись на приемку оружия.
Перед воротами завода, как только я вышел из автомобиля, к нам подошел еще какой-то японский офицер и уже в третий раз, через переводчика, передал о тех строгих правилах, которые существуют в отношении иностранцев при посещении военных предприятий.
Разумеется, я отвечал полным согласием строго выполнить все положенные правила. Секретность в военном деле - вещь безусловно необходимая. Но мне кажется, что японцы сильно пересаливали и доводили иногда свою осторожность до абсурда. Впрочем, не менее вредна и другая крайность - полная доверчивость и беспечность, какие наблюдались на военных заводах царской России: чуть ли не всякий желающий мог знакомиться с новыми производственными установками и процессами и совершенно свободно заимствовать новинки военной техники. За эту расхлябанность России нередко приходилось платить впоследствии дорогой ценой.
Помню еще несколько примеров секретомании, с которой мне пришлось столкнуться в Японии. На одном из заводов я должен был провести контрольные испытания передаваемых нам патронов. Сперва нас доставили к патронному складу. Мы вошли в огромное помещение, сплошь уставленное стеллажами, на которых снизу доверху покоилось бесчисленное множество деревянных ящиков с патронами. Надписав на них мелом наши фамилии, мы хотели было пройти к стрельбищу, находившемуся всего в сотне-другой шагов от склада. Однако эта сотня шагов оказалась для нас запретной зоной, так как проходила мимо заводских зданий. Нас вежливо остановили, вывели со двора и посадили опять в автомобиль. Затем мы объехали вокруг всего завода, чтобы вновь прибыть почти к тому же пункту, но с другой стороны.
Всякие даже самые невинные расспросы о том, как организована в Японии починка оружия, имеются ли в полках оружейные мастерские, производится ли регулярный осмотр оружия, постоянно вызывали испуганные взгляды и стереотипные ответы, что все это секрет, что об этом нельзя говорить.
Тем больше я испытал удовольствия, когда мне удалось случайно подметить одну новость в укладке патронов, весьма полезную для войск.
Обычно в деревянном японском ящике заключалось 1440 патронов, уложенных в картонные пачки по пятнадцати штук в каждой. Переносить такой тяжелый ящик было трудно. Поэтому после его раскупорки пачки распределялись между несколькими стрелками, что было также не совсем удобно. Но вот при мне раскупорили один ящик, в котором патроны были уложены по-новому: все мелкие картонные пачки были связаны тесьмой в три самостоятельных пакета. Каждый пакет имел удобную петлю, сделанную из той же тесьмы, для захватывания рукой. Таким образом, вместо тяжелого деревянного ящика с 1440 патронами получались три более легких пакета, которые можно было уже без особого труда нести до стрелковой цепи под огнем противника.
Такое нововведение пригодилось бы и для русской армии. У нас в то время была принята следующая укладка патронов: каждые триста штук помещались сначала в специальную цинковую коробку, а потом каждые две коробки укладывались в деревянный ящик. При длительном хранении такие цинковые коробки были нужны, так как лучше обеспечивали сохранность патронов. Но в военное время они были совершенно ни к чему, так как ящики немедленно отправлялись на фронт, раскрывались там, и патроны тут же шли в дело. Между тем перетаскивание тяжелых цинковых коробок и особенно раскупорка их представляли трудную работу. Куда выгоднее во всех отношениях было бы применить новую японскую систему укладки с увязкой пачек при помощи простой тесьмы.
Я, конечно, оценил это удобство, как только был вынут первый пакет, и не мог не поделиться своей мыслью с Ватанабэ. Японцы переполошились. Ящик с новой укладкой был немедленно утащен, а также и все другие принесенные вместе с ним. Наступила довольно долгая пауза. Японцы, вероятно, решили предварительно проверить укупорку тех ящиков, которые предназначались для моего осмотра и дальнейшей отправки в Россию.
Я глядел на все это и с горечью думал: "Япония и Россия сейчас являются как будто союзницами по сокрушению общего противника, и всякое усовершенствование в военном деле могло бы принести пользу для их общей цели. Но, по-видимому, союзницы они только в очень узких пределах. Никогда, - думалось мне, - при таком отношении японский солдат не станет рядом с солдатами других наций на общем фронте". Суровая действительность подтвердила мои мысли.
Что такое патрон?
Вскоре я приступил к приемке оружия. Начали мы с патронов. Что, казалось бы, может быть проще, чем устройство патрона! Но это только на первый взгляд. Если разложить, например, на столе штук двадцать - тридцать патронов разных образцов, то даже опытный специалист с трудом отличит их друг от друга, а между тем они могут быть все отличны по своим боевым качествам. Одни лучше для стрельбы на близких расстояниях, другие, наоборот, для дальних дистанций. Патроны могут быть меньшего или большего калибра, иметь различный вес пули и порохового заряда, обладать той или иной начальной скоростью при выстреле. Все это требует тщательной проверки, и для этого выработана особая система испытаний при помощи специальных приборов.
Меня провели в поверочное бюро патронного завода. Здесь находились те же приборы и аппараты, с которыми мы привыкли иметь дело у себя в России. В этом отношении я не увидел в Японии ничего нового. Вслед за тем солдаты внесли в комнату несколько патронных ящиков.
Раскупорили первый ящик. Я записал в книжку его марку и номер, выбрал несколько пачек патронов и распределил их на группы - каждую для особого испытания.
Оценивая качества патрона, надо прежде всего определить энергию пули. От этого зависит ее пробивная и убойная способность. А эта энергия зависит, в свою очередь, от веса пули и той скорости, с какой она вылетает из канала ствола винтовки и с какой попадает в поражаемый предмет. Ясно, чем больше будет вес пули и ее скорость, тем сильнее будет удар. Вес пуль каждого образца патронов должен быть строго определенным. Так, например, пуля мексиканского патрона должна весить ровно 9 граммов, столько же и острая японская пуля; а тупая пуля - 10,4 грамма. Насколько правильно и однообразно изготовлены все эти образцы, мне и надлежало проверить.
Сначала я разрядил пятнадцать патронов: вынул пули из гильз и высыпал из них порох. Потом все вынутые пули были взвешены на точных аптекарских весах. Оказалось, что в этом отношении они не отклонялись от принятой нормы. На тех же аптекарских весах проверялся и вес порохового заряда.
Одновременно при разрядке я проверил и прочность сидения пуль в гильзах. Это было важно, так как во время длительных перевозок от тряски на железных дорогах и долгой носки в патронташах стрелков пуля может выпасть из дульца гильзы и порох высыпаться. Чтобы испытать прочность сидения пуль, я вкладывал и зажимал патрон в особой коробке; при этом гильза оставалась зажатой в самой коробке, а пуля высовывалась наружу. После этого и пуля захватывалась особым приспособлением. Затем я нажимал на рычаг, и захватывающее приспособление с силой вырывало пулю из гильзы. Величину затраченного при этом усилия показывала стрелка динамометра, соединенного с аппаратом.
Затем надо было приступить к испытанию скоростей. Делалось это уже на стрельбище при помощи электромагнитного хронографа Ле-Буланже. Испытуемый патрон вкладывался в винтовку, укрепленную на неподвижном станке. У винтовки поперек ее дульного среза была прикреплена тонкая волосковая проволочка. Эта проволочка соединялась с электромагнитом хронографа, удерживающим в висячем положении длинный железный стержень, на который перед опытом надевалась медная или алюминиевая трубка. При выстреле пуля перебивала волосковую проволочку. Тогда ток в хронографе размыкался, электромагнит уже больше не удерживал стержня, и тот начинал падать вдоль направляющей колонки.
Но вот пуля пролетала строго отмеренное расстояние в пятьдесят метров и ударяла в броневой щит. Этот щит при ударе отклонялся назад, отчего также происходило размыкание тока в хронографе. Но на этот раз ток размыкался у второго электромагнита, помещенного в средней части направляющей колонки. К этому электромагниту подвешивался короткий железный брусок. В момент размыкания тока брусок срывался вниз и действовал на рычаг особого спускового механизма, который освобождал нож, делающий отметку на трубке падающего стержня. Первая же отметка ставилась на нижней части стержня еще до начала опыта.
Длина между двумя метками дает возможность после некоторых расчетов определить время полета пули от дула до щита. Таким образом получаются два необходимых элемента для определения скорости: расстояние и время. Обычно при испытаниях эти сложные расчеты не производятся. Вместо этого пользуются специальной мерительной линейкой, которая составлена так, что не только измеряет расстояние между метками, но и дает сразу среднюю скорость пули.
Из каждого ящика я брал на выбор пачку в пятнадцать патронов и все их проверял на хронографе и мерительной линейке. Средняя скорость японских тупых пуль, 704 метра в секунду, оказалась вполне соответствующей норме. А самое главное, отклонения от этой средней нормы были в допустимых пределах.
Весьма важное качество оружия - это кучность боя. Насколько пули ложатся неразбросанно по цели, а кучно, этим, собственно, и определяется меткость стрельбы. Кучность боя зависит не только от правильного изготовления винтовок, но и от качества патронов - от того, насколько выдержано единообразие соответствующих элементов.
Первая стрельба производилась на сто метров. Для этого были выбраны лучшие винтовки, канал которых я сам тщательно проверил лекалами. Теперь на кучность боя могло влиять только качество патронов. Из каждой винтовки выпускалось по десять пуль. Затем я шел к мишени и накладывал на пробоины металлическую прямоугольную рамку стандартного размера. Если не менее пяти лучших пуль, то есть попавших наиболее кучно, умещались в прямоугольнике, то результат стрельбы можно было считать удовлетворительным.
Но и всех перечисленных испытаний было еще недостаточно. Необходимо было определить также давление, которое развивали пороховые газы при стрельбе японскими патронами. Всякая система оружия рассчитывается лишь на определенное давление пороховых газов, и любое значительное повышение давления может неблагоприятно отразиться на прочности некоторых деталей. Величина давления определялась с помощью так называемых крешерных приборов. На наружную часть ствола винтовки, как раз над патронником, надевалось металлическое кольцо. Сквозь стенку ствола просверливалось поперечное отверстие небольшого диаметра. Затем в кольцо ввинчивался нарезной хвостик коробки, представляющий основание крешерного прибора. Ввинчивался он так, что канал, разделанный в хвостике, являлся продолжением просверленного в стволе отверстия. В этот канал вставлялся поршенек, а на нем устанавливался столбик из высококачественной меди. Сверху столбик слегка прижимался барашковым винтом.
За время моего пребывания в Токио я заметил, что у японцев вообще большая страсть к торговле. Например, часов в семь-восемь вечера на всех главных улицах Токио открывался вольный торг. Продавцы раскладывали свои незатейливые товары прямо около тротуаров. Чего здесь только нет! Предметы японской роскоши, до которых так падки иностранцы, всевозможные вазочки, изделия из слоновой кости. Здесь же продаются овощи, фрукты, рыба, какая-то жареная снедь. Затем идут различные вещицы из дерева - табуреточки, столики, ширмы, а потом картины, открытки, книги, шелковые изделия, веера, сандалии - всего и не перечислишь. И всегда находится масса покупателей всей этой дребедени.
Городская жизнь кипит вовсю. Гремят переполненные трамваи, раздаются гудки автомобилей, рикши снуют взад и вперед, проходит какая-то процессия с музыкой и плакатами, возвещая о представлении в одном из многочисленных театров. Стремглав несутся полуголые газетчики, они не выкрикивают названий газет, а оглушительно звенят колокольчиками.
Но вдруг в этот уличный шум врывается надрывный бой набата - пожар! "Цветок Иеддо - это огонь", говорит старая японская пословица. И действительно, пожар является страшным бичом японских городов. Скученные постройки преимущественно из дерева представляют хорошую пищу для огня. За несколько часов выгорают целые кварталы. О появлении огня сообщается ударами в гонг. При этом соблюдается определенное правило: в домах и кварталах, находящихся близко к огню, раздается частый и сильный набат; но чем дальше от пожара, тем удары в гонг становятся все реже и слабее. Так каждый житель легко определяет, какая опасность грозит его дому.
В одну из вечерних прогулок я поднялся на холм, где расположена гостиница "Токио". Отсюда открывается вид на большую часть города, раскинувшегося на пространстве двухсот квадратных километров. Два миллиона жителей ютились в то время в японской столице. Почти все дома здесь одноэтажные, так как из-за частых землетрясений строить высокие здания нецелесообразно и опасно. Поэтому так велика территория города. Безбрежный океан огней расстилался передо мной - все было залито электричеством, куда ни бросишь взгляд. Великий город уходил в бесконечную даль, и туманная дымка на горизонте соединяла его с темным покровом нависшей южной ночи.
Невольно мои мысли обратились к далекой родине. Газеты приносили нерадостные вести. Приводились огромные цифры пленных, которых захватили немцы при разгроме армии Самсонова и отступлении войск Ренненкампфа. Все это говорило нам о том, что русская армия потеряла в боях уже не менее четверти миллиона винтовок. Надо было возможно быстрее пополнить эту убыль и вырвать у японского правительства все, что было возможно.
Наш ультиматум
Шел уже второй месяц нашего пребывания в Японии, а ответа относительно винтовок Арисака все еще не было. Не считая возможным дольше ждать, мы решили вернуться в Россию. Генерал Гермониус просил нашего военного агента заявить об этом военному министру. Такой "ультиматум", видимо, подействовал на министра, и он заверил, что ответ будет дан в самом непродолжительном времени. И, чтобы сгладить как-нибудь создавшуюся неловкость, опять назначил официальный банкет в честь русской миссии. Весь ритуал, происходивший при этом, заслуживает того, чтобы о нем немного рассказать.
Банкет был устроен в большом зале клуба Русско-японского общества. Стены этого помещения были гладкие, без всяких украшений, как обычно в японских домах. Только с потолка свешивались большие красивые фонари. Не было здесь и столов в нашем понимании, и лишь вдоль трех стен стояли маленькие лакированные табуреточки, заменявшие столы. Гостей и представителей министерства собралось человек двадцать.
Сначала нам предложили снять обувь, затем усадили на циновки, расстеленные на полу. Было подано около пятидесяти блюд, причем за блюдо считался даже листок салата, приносимый на отдельном подносе. Каких только японских кушаний не должны были мы отведать, вплоть до соленых слив и сырой рыбы! Был, конечно, и рис, разваренный в воде. Его пришлось есть палочками, возбуждая всеобщий смех японцев. Несмотря на все старания, я, кажется, так и не донес до рта ни одного зернышка.
Японский обед - это истязание для европейца. Одно сидение с поджатыми ногами на полу в течение нескольких часов превращается в пытку, не говоря уже о том, что большинство подаваемых блюд, с нашей точки зрения, были несъедобны.
Прислуживали и подавали к столу гейши, одетые в пестрые, изящные кимоно. Каждому из нас были назначены особые гейши, количество которых определялось строго по чину: генералу четыре, полковнику две, остальным по одной. Каждое блюдо приносилось на деревянном подносике. Подавая его, гейша опускалась на колени и кланялась до земли. Такие же церемонии проделывались и с наливанием напитков: гейша сперва полоскала маленькое блюдечко, из которых в Японии пьют вино, вытирала его, затем наливала новый сорт и подносила с предварительным земным поклоном. Вежливость требовала, чтобы и каждый из нас таким же порядком отблагодарил гейшу за ее ухаживание, наливая ей рисовой японской водки саке и шампанского.
На этом обеде мы впервые познакомились с тем чисто японским институтом, который представляют собой гейши. В своем отношении к женщине Япония оставалась средневековой страной. Во время прогулок по улицам Токио мне не раз приходилось встречать ту или иную замужнюю пару: он гордо шествует впереди, держа в руках лишь легкий зонтик от солнца, а его "половина" плетется сзади, маленькая, слабая, согбенная под тяжестью всякой поклажи или покупок. На вопрос, почему в Токио так часто встречаются женщины с крашенными черной краской зубами, я услышал чудовищный ответ: так принято в Японии, каждая замужняя женщина должна себя подобным образом обезобразить, чтобы она уже не могла нравиться другим мужчинам. Элемент рыцарского преклонения перед женщиной там совершенно отсутствует. Японская литература и поэзия не воспели ни одного героя, который совершил бы подвиг в честь своей любимой. "Женщина - существо низшего порядка", этот варварский взгляд процветает почти во всех слоях японского общества.
Выходя замуж, женщина обращается в прислугу своего мужа. На ней лежат все хозяйственные заботы по содержанию и уборке дома, по шитью платья для всех домочадцев, приготовлению разнообразных кушаний, которые она должна подавать с должными церемониями.
- Мы не можем довольствоваться только женщиной-прислугой, женщиной-рабыней, - говорили мне японцы. - Для удовлетворения эстетических и умственных потребностей мужчины рядом с женщиной, одаренной исключительно семейными добродетелями, японский обычай создал женщину, наделенную противоположными качествами, - это гейша, призвание которой сделать жизнь более веселой.
Гейши с детства подготовляются в особых школах. Им дают там соответствующее образование, обучают танцам, пению, игре на семизене (род гитары), декламации и т. п. Ни один торжественный обед, в Японии не проходит без гейш. Они увеселяют и занимают гостей своими танцами, пением, игрой, представлением каких-либо сцен; в то же время они занимают гостей светской болтовней, приносят кушанья, разливают вино...
И еще раз приходится сказать: Япония - это двуликий Янус. С одной стороны, всеобщая грамотность, исключительно большое распространение газет, журналов, литературных и научных произведений, а с другой стороны, невероятно рабское положение женщины.
Телеграмма из Петрограда
Полковник Самойлов с оживленным, радостным лицом быстро вошел в наше помещение, на ходу крепко пожимая всем руки.
- Завтра, завтра будет ответ, - говорил он. - Сейчас только получил по телефону извещение: прибыть завтра вместе с вами к девяти часам утра в военное министерство.
- Были хоть какие намеки о решении? - приставали мы. - Ведь так просто сказать по телефону: дадим или не дадим, а тут жди целый день!
- Ну, вы совсем не знаете японцев, если так спрашиваете. Ответ по телефону! Что вы! Завтра будет торжественное заседание с первоначальными салонными разговорами и прочими прелестями.
Наш военный агент был прав: на другой день в министерстве мы были приняты с прежней торжественностью. Однако когда мы в конце концов перешли к делу, то долгожданный ответ оказался весьма малоутешительным.
Правда, нам отпускалось довольно большое количество - триста тысяч! винтовок системы Арисака образца 1897 года, и притом по очень низкой цене. Но на каждую винтовку японское министерство давало не более ста патронов. При этом нас предупредили, что патроны будут старые и часть из них придется собирать даже из гарнизонов Кореи. Все это значительно сокращало действительные размеры оказываемой помощи. К тому же японцы установили совершенно неподходящие сроки сдачи нам этих винтовок. Первую партию в семьдесят тысяч они обещали приготовить лишь в октябре, а остальные - не раньше чем в конце декабря.
Такую медлительность японское министерство объясняло необходимостью снимать винтовки с вооружения полков, высылая для них новое оружие образца 1905 года. Затем, объясняли нам, винтовки надо сосредоточивать на складах для осмотра и исправления, что также займет много времени.
Подобное объяснение казалось мне по меньшей мере очень странным. Во всех государствах, кроме винтовок, находящихся в полках, всегда содержится весьма значительное количество оружия в складах. И если бы японское военное министерство хотело действительно помочь русской армии, то оно могло бы дать нам винтовки прямо со складов, а по мере перевооружения пополнить склады винтовками из полков. Мы заявили о наших соображениях военному агенту, докладывали нашему послу, разговаривали об этом в военном министерстве, но на все это получали лаконичные ответы: "Винтовок нет", "Ничего сделать нельзя" или еще лучше: "Других объяснений дать не можем, так как вопрос о запасах в складах составляет секрет".
При этом измышлялись и новые причины, вызывающие якобы задержку в сдаче оружия. Например, ссылались на необходимость изготовить большое количество ящиков для укладки винтовок. Это уже было прямой насмешкой. Но, как известно, просящему приходится много терпеть и многое сносить!
Выбора у нас не было. Приходилось думать лишь о том, как бы лучше использовать для русской армии хотя бы и эту уступку правительства микадо. Я полагал, что японские винтовки можно дать на вооружение различных второстепенных частей: этапных батальонов, ополчения, обозных команд - все они не требуют большого количества патронов. И тогда находящиеся у них трехлинейные винтовки будут переданы в боевые полки.
Мы закупали не только винтовки, но и все необходимые принадлежности к ним. Сюда входили запасные части, ножны к штыку, ремни для носки винтовок, кожаные сумки и патронташи для патронов, серия лекал для осмотра винтовок в войсковых частях, а также русский перевод описания винтовок и правил стрельбы.
Обо всем этом мы послали донесение в Петроград и немедленно получили согласие Главного артиллерийского управления.
Вскоре начались работы по передаче нам оружия. Но тут произошло новое несчастье. Из Петрограда пришла шифрованная телеграмма, в которой нам предписывалось прекратить всякие покупки и приемку оружия, если оно не обеспечено полным комплектом патронов, то есть по тысяче выстрелов на каждую винтовку.
Читателю легко представить себе наше мучительное положение. Больше месяца домогались мы у японцев хоть какой-нибудь помощи, надоели своими просьбами и настояниями всем изрядно. Наконец добились своего,
дали согласие на заказ, а японцы начали уже свозить оружие в склады и исправлять его. И вдруг через несколько дней мы вынуждены взять свое слово обратно.
Наша миссия устроила в своем кругу маленькое совещание. Все считали запрещение Петрограда неправильным. Вряд ли во всем мире мы могли достать тогда винтовки с требуемым количеством патронов. Надо было изворачиваться иными способами. Я уже говорил, что японские винтовки можно было дать второстепенным частям. Наконец, можно было заказать для них патроны в Англии.
Мы решили не приостанавливать передачу оружия и немедленно донесли о всех наших соображениях в Главное артиллерийское управление, а также в Главное управление генерального штаба через военного агента и, наконец, через русского посла - министру иностранных дел для доклада военному министру Сухомлинову.
Помню, настроение на этом совещании у нас было мрачное и подавленное. К общим крайне невеселым делам в Японии прибавлялась еще явная путаница в руководстве нами со стороны военного министерства.
Было уже поздно, когда мы разошлись. Спускалась ночь. Спать, однако, не хотелось - страшная жара и духота совершенно одурманивали. Надвигался тайфун. Я подошел к окну, наблюдая жуткую картину: безумные порывы ветра вздымали и крутили тучи песка и пыли; на мутном канале, пролегавшем перед отелем "Сейокен", вздулись высокие волны; резко кренились барки и баржи, привязанные канатами к берегу; люди и животные побежали, бросились по домам, ища спасения от налетевшего шквала...
Тайны и секреты
В связи с приемом винтовок я попал наконец на японский военный завод. Меня доставили туда утром в автомобиле в сопровождении двух офицеров.
Пройдя через ворота, а затем и вдоль нескольких заводских зданий, мы вышли на громадный двор. Посредине его находилось огороженное проволокой место - настоящий загон. Ввели туда и тут же предупредили, что из этого загона выход строго запрещен. Равным образом меня просили не смотреть в окна зданий, хотя от проволоки до ближайшего окна было, вероятно, не менее двухсот шагов... Так ревниво оберегали японцы от взоров иностранцев секреты своего военного производства. Сопровождал меня переводчик - генерал в отставке Ватанабэ, занимавший ранее должность военного агента во Франции. Он был скромным и очень серьезным человеком и много помог мне при посещении различных японских заводов и арсеналов. С нами был также особый офицер от военного министерства; он вез специальное разрешение для пропуска меня на завод - без этого вход туда иностранцу был немыслим.
Но этим дело обыкновенно не ограничивалось. Прежде чем попасть на завод, я должен был выслушать бесчисленные наставления, как вести себя там. Сначала наш военный агент Самойлов передал мне официальную просьбу японского военного министерства о том, чтобы я никуда не заглядывал, никуда не входил, кроме специально отведенного помещения. О том же меня просил в самой вежливой и изысканной форме и Ватанабэ каждый раз, как мы направлялись на приемку оружия.
Перед воротами завода, как только я вышел из автомобиля, к нам подошел еще какой-то японский офицер и уже в третий раз, через переводчика, передал о тех строгих правилах, которые существуют в отношении иностранцев при посещении военных предприятий.
Разумеется, я отвечал полным согласием строго выполнить все положенные правила. Секретность в военном деле - вещь безусловно необходимая. Но мне кажется, что японцы сильно пересаливали и доводили иногда свою осторожность до абсурда. Впрочем, не менее вредна и другая крайность - полная доверчивость и беспечность, какие наблюдались на военных заводах царской России: чуть ли не всякий желающий мог знакомиться с новыми производственными установками и процессами и совершенно свободно заимствовать новинки военной техники. За эту расхлябанность России нередко приходилось платить впоследствии дорогой ценой.
Помню еще несколько примеров секретомании, с которой мне пришлось столкнуться в Японии. На одном из заводов я должен был провести контрольные испытания передаваемых нам патронов. Сперва нас доставили к патронному складу. Мы вошли в огромное помещение, сплошь уставленное стеллажами, на которых снизу доверху покоилось бесчисленное множество деревянных ящиков с патронами. Надписав на них мелом наши фамилии, мы хотели было пройти к стрельбищу, находившемуся всего в сотне-другой шагов от склада. Однако эта сотня шагов оказалась для нас запретной зоной, так как проходила мимо заводских зданий. Нас вежливо остановили, вывели со двора и посадили опять в автомобиль. Затем мы объехали вокруг всего завода, чтобы вновь прибыть почти к тому же пункту, но с другой стороны.
Всякие даже самые невинные расспросы о том, как организована в Японии починка оружия, имеются ли в полках оружейные мастерские, производится ли регулярный осмотр оружия, постоянно вызывали испуганные взгляды и стереотипные ответы, что все это секрет, что об этом нельзя говорить.
Тем больше я испытал удовольствия, когда мне удалось случайно подметить одну новость в укладке патронов, весьма полезную для войск.
Обычно в деревянном японском ящике заключалось 1440 патронов, уложенных в картонные пачки по пятнадцати штук в каждой. Переносить такой тяжелый ящик было трудно. Поэтому после его раскупорки пачки распределялись между несколькими стрелками, что было также не совсем удобно. Но вот при мне раскупорили один ящик, в котором патроны были уложены по-новому: все мелкие картонные пачки были связаны тесьмой в три самостоятельных пакета. Каждый пакет имел удобную петлю, сделанную из той же тесьмы, для захватывания рукой. Таким образом, вместо тяжелого деревянного ящика с 1440 патронами получались три более легких пакета, которые можно было уже без особого труда нести до стрелковой цепи под огнем противника.
Такое нововведение пригодилось бы и для русской армии. У нас в то время была принята следующая укладка патронов: каждые триста штук помещались сначала в специальную цинковую коробку, а потом каждые две коробки укладывались в деревянный ящик. При длительном хранении такие цинковые коробки были нужны, так как лучше обеспечивали сохранность патронов. Но в военное время они были совершенно ни к чему, так как ящики немедленно отправлялись на фронт, раскрывались там, и патроны тут же шли в дело. Между тем перетаскивание тяжелых цинковых коробок и особенно раскупорка их представляли трудную работу. Куда выгоднее во всех отношениях было бы применить новую японскую систему укладки с увязкой пачек при помощи простой тесьмы.
Я, конечно, оценил это удобство, как только был вынут первый пакет, и не мог не поделиться своей мыслью с Ватанабэ. Японцы переполошились. Ящик с новой укладкой был немедленно утащен, а также и все другие принесенные вместе с ним. Наступила довольно долгая пауза. Японцы, вероятно, решили предварительно проверить укупорку тех ящиков, которые предназначались для моего осмотра и дальнейшей отправки в Россию.
Я глядел на все это и с горечью думал: "Япония и Россия сейчас являются как будто союзницами по сокрушению общего противника, и всякое усовершенствование в военном деле могло бы принести пользу для их общей цели. Но, по-видимому, союзницы они только в очень узких пределах. Никогда, - думалось мне, - при таком отношении японский солдат не станет рядом с солдатами других наций на общем фронте". Суровая действительность подтвердила мои мысли.
Что такое патрон?
Вскоре я приступил к приемке оружия. Начали мы с патронов. Что, казалось бы, может быть проще, чем устройство патрона! Но это только на первый взгляд. Если разложить, например, на столе штук двадцать - тридцать патронов разных образцов, то даже опытный специалист с трудом отличит их друг от друга, а между тем они могут быть все отличны по своим боевым качествам. Одни лучше для стрельбы на близких расстояниях, другие, наоборот, для дальних дистанций. Патроны могут быть меньшего или большего калибра, иметь различный вес пули и порохового заряда, обладать той или иной начальной скоростью при выстреле. Все это требует тщательной проверки, и для этого выработана особая система испытаний при помощи специальных приборов.
Меня провели в поверочное бюро патронного завода. Здесь находились те же приборы и аппараты, с которыми мы привыкли иметь дело у себя в России. В этом отношении я не увидел в Японии ничего нового. Вслед за тем солдаты внесли в комнату несколько патронных ящиков.
Раскупорили первый ящик. Я записал в книжку его марку и номер, выбрал несколько пачек патронов и распределил их на группы - каждую для особого испытания.
Оценивая качества патрона, надо прежде всего определить энергию пули. От этого зависит ее пробивная и убойная способность. А эта энергия зависит, в свою очередь, от веса пули и той скорости, с какой она вылетает из канала ствола винтовки и с какой попадает в поражаемый предмет. Ясно, чем больше будет вес пули и ее скорость, тем сильнее будет удар. Вес пуль каждого образца патронов должен быть строго определенным. Так, например, пуля мексиканского патрона должна весить ровно 9 граммов, столько же и острая японская пуля; а тупая пуля - 10,4 грамма. Насколько правильно и однообразно изготовлены все эти образцы, мне и надлежало проверить.
Сначала я разрядил пятнадцать патронов: вынул пули из гильз и высыпал из них порох. Потом все вынутые пули были взвешены на точных аптекарских весах. Оказалось, что в этом отношении они не отклонялись от принятой нормы. На тех же аптекарских весах проверялся и вес порохового заряда.
Одновременно при разрядке я проверил и прочность сидения пуль в гильзах. Это было важно, так как во время длительных перевозок от тряски на железных дорогах и долгой носки в патронташах стрелков пуля может выпасть из дульца гильзы и порох высыпаться. Чтобы испытать прочность сидения пуль, я вкладывал и зажимал патрон в особой коробке; при этом гильза оставалась зажатой в самой коробке, а пуля высовывалась наружу. После этого и пуля захватывалась особым приспособлением. Затем я нажимал на рычаг, и захватывающее приспособление с силой вырывало пулю из гильзы. Величину затраченного при этом усилия показывала стрелка динамометра, соединенного с аппаратом.
Затем надо было приступить к испытанию скоростей. Делалось это уже на стрельбище при помощи электромагнитного хронографа Ле-Буланже. Испытуемый патрон вкладывался в винтовку, укрепленную на неподвижном станке. У винтовки поперек ее дульного среза была прикреплена тонкая волосковая проволочка. Эта проволочка соединялась с электромагнитом хронографа, удерживающим в висячем положении длинный железный стержень, на который перед опытом надевалась медная или алюминиевая трубка. При выстреле пуля перебивала волосковую проволочку. Тогда ток в хронографе размыкался, электромагнит уже больше не удерживал стержня, и тот начинал падать вдоль направляющей колонки.
Но вот пуля пролетала строго отмеренное расстояние в пятьдесят метров и ударяла в броневой щит. Этот щит при ударе отклонялся назад, отчего также происходило размыкание тока в хронографе. Но на этот раз ток размыкался у второго электромагнита, помещенного в средней части направляющей колонки. К этому электромагниту подвешивался короткий железный брусок. В момент размыкания тока брусок срывался вниз и действовал на рычаг особого спускового механизма, который освобождал нож, делающий отметку на трубке падающего стержня. Первая же отметка ставилась на нижней части стержня еще до начала опыта.
Длина между двумя метками дает возможность после некоторых расчетов определить время полета пули от дула до щита. Таким образом получаются два необходимых элемента для определения скорости: расстояние и время. Обычно при испытаниях эти сложные расчеты не производятся. Вместо этого пользуются специальной мерительной линейкой, которая составлена так, что не только измеряет расстояние между метками, но и дает сразу среднюю скорость пули.
Из каждого ящика я брал на выбор пачку в пятнадцать патронов и все их проверял на хронографе и мерительной линейке. Средняя скорость японских тупых пуль, 704 метра в секунду, оказалась вполне соответствующей норме. А самое главное, отклонения от этой средней нормы были в допустимых пределах.
Весьма важное качество оружия - это кучность боя. Насколько пули ложатся неразбросанно по цели, а кучно, этим, собственно, и определяется меткость стрельбы. Кучность боя зависит не только от правильного изготовления винтовок, но и от качества патронов - от того, насколько выдержано единообразие соответствующих элементов.
Первая стрельба производилась на сто метров. Для этого были выбраны лучшие винтовки, канал которых я сам тщательно проверил лекалами. Теперь на кучность боя могло влиять только качество патронов. Из каждой винтовки выпускалось по десять пуль. Затем я шел к мишени и накладывал на пробоины металлическую прямоугольную рамку стандартного размера. Если не менее пяти лучших пуль, то есть попавших наиболее кучно, умещались в прямоугольнике, то результат стрельбы можно было считать удовлетворительным.
Но и всех перечисленных испытаний было еще недостаточно. Необходимо было определить также давление, которое развивали пороховые газы при стрельбе японскими патронами. Всякая система оружия рассчитывается лишь на определенное давление пороховых газов, и любое значительное повышение давления может неблагоприятно отразиться на прочности некоторых деталей. Величина давления определялась с помощью так называемых крешерных приборов. На наружную часть ствола винтовки, как раз над патронником, надевалось металлическое кольцо. Сквозь стенку ствола просверливалось поперечное отверстие небольшого диаметра. Затем в кольцо ввинчивался нарезной хвостик коробки, представляющий основание крешерного прибора. Ввинчивался он так, что канал, разделанный в хвостике, являлся продолжением просверленного в стволе отверстия. В этот канал вставлялся поршенек, а на нем устанавливался столбик из высококачественной меди. Сверху столбик слегка прижимался барашковым винтом.