Страница:
Она неуверенно улыбнулась:
— У меня не такое богатое воображение. Я хотела спросить… Я имею в виду, не стал ли бы ты возражать, если бы мы… — Она запнулась, потом попыталась снова:
— Если бы мы притворялись, что я…
— Укротительница львов? Надсмотрщица в тюрьме?
— Девственница, — прошептала она и почувствовала, что ее щеки вспыхнули от смущения. Он с удивлением взглянул на нее:
— Девственница?
Она опустила глаза, униженная тем, что ей пришлось открыться.
— Забудь это. Забудь, что я что-либо говорила.
Давай просто сделаем это.
— Фэб, дорогая, что происходит? — Он провел указательным пальцем по ее губам.
— Ничего не происходит.
— Ты можешь сказать мне все. Я постараюсь понять. Я немало выслушал исповедей, особенно в спальнях. Тебе что — захотелось вернуться в прошлое?
— Что-то вроде этого, — пробормотала она.
— У меня не очень богатый опыт общения с девственницами. Фактически я не припоминаю, что у меня когда-либо была девственница. Тем не менее я предполагаю, что смогу что-нибудь придумать. — Затем его глаза сузились. — Я не должен притворяться, что тебе шестнадцать или что-то в этом роде? Эти шуточки меня не прельщают.
— Мне тридцать три, — шепнула она.
— Ты такая старушка?
Он уже подсмеивался над ней, и это ее немного задело.
— Почему бы и нет. Может быть, я из тех синих чулков, которые сторонятся мужчин. Или нечто вроде этого.
— Это уже интересно.
Большие пальцы его рук меж тем осторожно массировали ее тело в районе ключиц — над самой кромкой прижатого к груди одеяла.
— Я уже и не надеюсь теперь, чтобы женщина вроде тебя позволила мне еще раз взглянуть на то, что ты там прячешь.
— Без сомнения, не позволю, пока ты не перестанешь говорить непристойности.
— Я не буду этого делать.
— Ты это делал. Ты приказал мне показать тебе мои… Он прижал палец к ее губам:
— Это был не я. Только очень невоспитанный человек может говорить подобные вещи.
Она ослабила хватку. Он медленно вытянул одеяло из ее пальцев и обнажил ее тело до полоски, намятой резинкой трусиков.
— А теперь мужчина вроде меня будет с удовольствием любоваться всем этим.
Несмотря на свои слова, он даже не опустил глаз, он продолжал вглядываться в ее лицо.
Не успев даже сообразить, что происходит, она уже гладила его. Ее своевольные пальчики бегали по его груди и плечам, огибая выпуклости и забираясь в ложбины. Он, перемещаясь, целовал ее подбородок, губы, уголки рта. Потом, привстав на локтях, оглядел ее груди.
Их много лет рисовал Флорес, но Артуро никогда не смотрел на нее так Она дернулась и застонала. Ей показалось, что к ее телу подвели электропровода и щелкнули выключателем. Но ничего подобного не было. Просто подушечки его пальцев очутились на самых кончиках ее сосков, и она задохнулась от удовольствия.
— Ляг на спину, — прошептал он.
Она утонула в подушках. Он продолжал осторожно тревожить ее соски, пока они не сделались крупными, как виноградины.
— Подожди.
Он немедленно отдернул руки. Тугая резинка щелкнула ее по животу.
Она улыбнулась:
— Я хочу посмотреть на тебя.
Она потянулась к «молнии» на его джинсах, нашла замок и, осмелев, повела его над тяжелым бугром, вздувавшим грубую плотную ткань.
— Погоди минуту. — Он осторожно отвел ее руки, поднялся с кровати и исчез в ванной комнате.
Ее губы насмешливо изогнулись, как только он высыпал на стол, стоящий в изголовье кровати, целую пригоршню презервативов, упакованных в фольгу.
— Пожалуй, этого может нам не хватить.
— Откуда невинной леди вроде тебя известно, что это такое?
— Леди смотрит общественное телевидение.
Теперь пришла его очередь улыбнуться, и она осознала, что впервые в своей жизни смеется, лежа в постели с мужчиной. До этого момента она никогда не думала, что смех и секс могут идти рука об руку.
— На чем мы остановились?
Она, поражаясь собственному бесстрашию, показала на чем и расстегнула «молнию» до конца.
— Вот здесь, насколько я помню.
Все страхи ее куда-то исчезли. Сейчас ею владело неимоверное любопытство. Любопытство и что-то еще, заставившее ее передернуться от нетерпения.
— Только не упади в обморок, — предупредил он.
— Постараюсь.
Склонившись к нему, она стала, пыхтя от натуги, стаскивать джинсы с его бедер, и невольно отпрянула, когда напряженный фаллос выпрыгнул ей навстречу — О Господи. — Ее удивление было непритворным. Он щелкнул языком:
— Дыши глубже.
— Может быть, он только кажется мне таким. У тебя довольно узкие бедра. Контраст…
— Это только одна точка зрения. — Он улыбнулся, выпрастывая ноги из джинсов, которые с мягким шорохом легли на ковер.
Она не могла оторвать глаз от его великолепной фигуры. Его плечи были неимоверно широкими, и мощный торс, постепенно сужаясь, переходил в по-юношески узкие бедра. На левом колене его красовался шрам.
— Знаешь, на ту штучку, что у тебя прячется там, тоже можно взглянуть с разных сторон. — Он кивнул на одеяло, зажатое между ее сдвинутыми коленями.
— Я слишком застенчива, — ответила она, садясь на пятки.
— Думаю, что смогу понять это. Принимая во внимание твою неопытность и все такое.
Матрац прогнулся, когда он опустился на край кровати.
— Вот что я хочу предложить. Поскольку передо мной невинная леди, она могла бы освободиться от всего лишнего, не тревожа драпировки.
Опустив глаза, она последовала его совету и, повозившись под одеялом, сделала то, что он предложил. Уронив свои трусики на край кровати, она откинулась на подушки и в ожидании замерла. В желудке ее вновь шевельнулась ящерка страха.
Он лег рядом с ней, опершись на локоть, просунул руку под одеяло и, подтянув кверху ее колено, начал играть с золотым браслетом.
— Скажешь мне «стоп», как только почувствуешь, что начинаешь нервничать.
Волна благодарности захлестнула ее. Он никогда не узнает, как много значат для нее эти слова.
Наклонившись, он снова стал целовать ее: губы, плечи, грудь. Эти поцелуи жгли ее кожу; она целовала его в ответ, а его рука осторожно двигалась под одеялом.
— Раздвинь немного ноги, — прошептал он. Она задвигала ногами. Одеяло упало в сторону, кроме крошечного уголка, зажатого между ее бедрами. Он потихоньку выдернул его.
Она ожидала, что он пройдется по поводу ее золотистых волос, но он ничего не сказал. Она прерывисто задышала, как только он начал исследовать ее.
— Вот так приятно?
— Да. О да.
— Я рад.
— Не мог бы ты остановиться?
Он отдернул руку.
Его уступчивость придала ей смелости. Она привстала над ним, ее груди слегка покачивались, соски задевали жесткие колечки волос на его груди. Она жадно следила за выражением его лица, ладонь ее увлажнилась: его плоский мускулистый живот покрылся легкой испариной.
Она двинулась дальше, миновала облако пышной курчавой поросли и коснулась того, чего очень хотела коснуться. Он был крупный и твердый, как черенок лопаты, но внутри его жарко пульсировала кровь.
— Мы подходим близко к той точке, откуда возврата нет, — хрипло прошептал он.
Она покачала головой, лаская его:
— Ты обещал.
— Остановись, — простонал он.
Она остановилась.
Он перекатился на живот и вновь оказался наверху.
— Приготовьтесь, невинная леди, — прошептал он, — я не смогу удерживаться дольше.
Это было так приятно.
Он подготовил ее быстрыми ударами пальцев очень старательно, словно она в действительности была новичком. Его дыхание стало тяжелым, кожа его блестела. Он прервался, чтобы взять со стола один из блестящих пакетиков фольги, и, умело разобравшись с его содержимым, вернулся к ласкам.
— Ты такая тугая, — прошептал он и поднялся для броска, чтобы войти в нее.
— Остановись, — задыхаясь, попросила она, хотя и понимала, что он ушел далеко за грань и вряд ли ее услышит.
Но он услышал и упал на спину. Холодный пот оросил его лоб.
— Ты убиваешь меня, — прерывисто произнес он; грудь его тяжело вздымалась.
Она была вне себя от восторга — он услышал ее, он сдержал свое обещание. Все ее тело в этот момент открылось навстречу ему, требуя, чтобы он выполнил его, она знала теперь, что он не причинит ей вреда. Она вцепилась в его мощные плечи и потянула их на себя.
Он развел в стороны ее сомкнутые колени.
— Медленно, — взмолилась она. — Не делай мне больно.
— Да, дорогая, — произнес он, — я ни за что на свете не сделаю тебе больно.
И он сдержал слово. Его погружение было чрезвычайно медленным; он все время следил за ее лицом, готовый замереть по первому ее знаку.
— Вот так, — прошептал он, когда ее голова упала на подушку и легкие стоны вырвались из ее губ. — Теперь расслабься. Делай что хочешь и говори что хочешь.
Он продвинулся глубже, и она двинулась вместе с ним. Ощущение было удивительным. Что-то происходило в ней. Что-то замечательное и жуткое одновременно. Она открыла рот и всхлипнула:
— Остановись!
Звук, который он издал, едва ли мог принадлежать человеку — заглушенное восклицание прозвучало где-то глубоко в горле. На сей раз она была твердо уверена, что ему не сдержать себя. Он так далеко продвинулся и так тяжело дышал.
Но он отпрянул. Этот человек, обладающий железной волей и фантастической силой, упал спиной на подушки, кожа его пылала, вены на шее пульсировали, грудь тяжело содрогалась. Он был покорен и терпелив — этот зеленоглазый гигант, и теперь она могла делать с ним все, что угодно. Она почувствовала, как лопаются звенья цепи, сковывающей ее долгие годы. Она упала на него. Целовала до боли в губах. Она запускала пальцы в его жесткие волосы. Она могла все, потому что восстановила свою женственность и любила его всем сердцем.
Ей захотелось вскарабкаться на него. Она стиснула коленями его бедра и постепенно вобрала в свое тело; его параметры вынуждали ее двигаться медленнее, чем ей хотелось бы, но она сумела вместить его целиком и испытала прилив гордости. Его глаза были открыты, но он, казалось, ничего уже не мог видеть, его губы исказила гримаса наслаждения. Она начала двигаться, сначала осторожно, потом все быстрее, сопровождая движение легкими всхлипами. Он раздвинул ладонями ее ягодицы и осторожно придерживал их с тем, чтобы она не потеряла его, его пальцы сходились в той точке, где соединялись их тела.
Она уперлась руками в его грудь, выгнула спину и понеслась вскачь, все выше и выше приподнимаясь в седле. Ее волосы разлетались в разные стороны. Она превратилась в сияющую светловолосую амазонку, которая утвердила свою власть над рабами, обязанными прислуживать ей. Он ерзал под ней, он пытался ее сбросить, но она оставалась в седле, ее бедра, как клещи, стискивали его мощный торс. Она была властелином. Он принадлежал ей, и она брала его, когда и как ей хотелось.
Его покрытая каплями пота грудь ходила ходуном — он был марафонцем, достигшим пределов своей выносливости. Затем она поняла, что ему прежде всего угодно, чтобы первой разлетелась вдребезги она. Он был человеком, который привык побеждать, но он не знал, что творилось с ней. Он не понимал, что она сейчас ни за что не уступит ему.
Но было нечто, чего не понимала она. Для него победа была всем. И он не собирался ее упускать.
Своими цепкими пальцами он нашел ее самую уязвимую точку. Она поперхнулась воздухом, и умерла на скаку. Он усилил это пронзительное, жульническое прикосновение. Стены спальни задрожали и поплыли вокруг нее, кружась все быстрее и быстрее, и границы того, что принадлежало ему и что принадлежало ей, растворились. Это не могло случиться. Этого просто не было. Громкий крик исторгся из самого центра ее существа. Она услышала глухой ответный рык и почувствовала его яростные содрогания. Освободившись от земного притяжения, они обрушились друг в друга.
Глава 13
— У меня не такое богатое воображение. Я хотела спросить… Я имею в виду, не стал ли бы ты возражать, если бы мы… — Она запнулась, потом попыталась снова:
— Если бы мы притворялись, что я…
— Укротительница львов? Надсмотрщица в тюрьме?
— Девственница, — прошептала она и почувствовала, что ее щеки вспыхнули от смущения. Он с удивлением взглянул на нее:
— Девственница?
Она опустила глаза, униженная тем, что ей пришлось открыться.
— Забудь это. Забудь, что я что-либо говорила.
Давай просто сделаем это.
— Фэб, дорогая, что происходит? — Он провел указательным пальцем по ее губам.
— Ничего не происходит.
— Ты можешь сказать мне все. Я постараюсь понять. Я немало выслушал исповедей, особенно в спальнях. Тебе что — захотелось вернуться в прошлое?
— Что-то вроде этого, — пробормотала она.
— У меня не очень богатый опыт общения с девственницами. Фактически я не припоминаю, что у меня когда-либо была девственница. Тем не менее я предполагаю, что смогу что-нибудь придумать. — Затем его глаза сузились. — Я не должен притворяться, что тебе шестнадцать или что-то в этом роде? Эти шуточки меня не прельщают.
— Мне тридцать три, — шепнула она.
— Ты такая старушка?
Он уже подсмеивался над ней, и это ее немного задело.
— Почему бы и нет. Может быть, я из тех синих чулков, которые сторонятся мужчин. Или нечто вроде этого.
— Это уже интересно.
Большие пальцы его рук меж тем осторожно массировали ее тело в районе ключиц — над самой кромкой прижатого к груди одеяла.
— Я уже и не надеюсь теперь, чтобы женщина вроде тебя позволила мне еще раз взглянуть на то, что ты там прячешь.
— Без сомнения, не позволю, пока ты не перестанешь говорить непристойности.
— Я не буду этого делать.
— Ты это делал. Ты приказал мне показать тебе мои… Он прижал палец к ее губам:
— Это был не я. Только очень невоспитанный человек может говорить подобные вещи.
Она ослабила хватку. Он медленно вытянул одеяло из ее пальцев и обнажил ее тело до полоски, намятой резинкой трусиков.
— А теперь мужчина вроде меня будет с удовольствием любоваться всем этим.
Несмотря на свои слова, он даже не опустил глаз, он продолжал вглядываться в ее лицо.
Не успев даже сообразить, что происходит, она уже гладила его. Ее своевольные пальчики бегали по его груди и плечам, огибая выпуклости и забираясь в ложбины. Он, перемещаясь, целовал ее подбородок, губы, уголки рта. Потом, привстав на локтях, оглядел ее груди.
Их много лет рисовал Флорес, но Артуро никогда не смотрел на нее так Она дернулась и застонала. Ей показалось, что к ее телу подвели электропровода и щелкнули выключателем. Но ничего подобного не было. Просто подушечки его пальцев очутились на самых кончиках ее сосков, и она задохнулась от удовольствия.
— Ляг на спину, — прошептал он.
Она утонула в подушках. Он продолжал осторожно тревожить ее соски, пока они не сделались крупными, как виноградины.
— Подожди.
Он немедленно отдернул руки. Тугая резинка щелкнула ее по животу.
Она улыбнулась:
— Я хочу посмотреть на тебя.
Она потянулась к «молнии» на его джинсах, нашла замок и, осмелев, повела его над тяжелым бугром, вздувавшим грубую плотную ткань.
— Погоди минуту. — Он осторожно отвел ее руки, поднялся с кровати и исчез в ванной комнате.
Ее губы насмешливо изогнулись, как только он высыпал на стол, стоящий в изголовье кровати, целую пригоршню презервативов, упакованных в фольгу.
— Пожалуй, этого может нам не хватить.
— Откуда невинной леди вроде тебя известно, что это такое?
— Леди смотрит общественное телевидение.
Теперь пришла его очередь улыбнуться, и она осознала, что впервые в своей жизни смеется, лежа в постели с мужчиной. До этого момента она никогда не думала, что смех и секс могут идти рука об руку.
— На чем мы остановились?
Она, поражаясь собственному бесстрашию, показала на чем и расстегнула «молнию» до конца.
— Вот здесь, насколько я помню.
Все страхи ее куда-то исчезли. Сейчас ею владело неимоверное любопытство. Любопытство и что-то еще, заставившее ее передернуться от нетерпения.
— Только не упади в обморок, — предупредил он.
— Постараюсь.
Склонившись к нему, она стала, пыхтя от натуги, стаскивать джинсы с его бедер, и невольно отпрянула, когда напряженный фаллос выпрыгнул ей навстречу — О Господи. — Ее удивление было непритворным. Он щелкнул языком:
— Дыши глубже.
— Может быть, он только кажется мне таким. У тебя довольно узкие бедра. Контраст…
— Это только одна точка зрения. — Он улыбнулся, выпрастывая ноги из джинсов, которые с мягким шорохом легли на ковер.
Она не могла оторвать глаз от его великолепной фигуры. Его плечи были неимоверно широкими, и мощный торс, постепенно сужаясь, переходил в по-юношески узкие бедра. На левом колене его красовался шрам.
— Знаешь, на ту штучку, что у тебя прячется там, тоже можно взглянуть с разных сторон. — Он кивнул на одеяло, зажатое между ее сдвинутыми коленями.
— Я слишком застенчива, — ответила она, садясь на пятки.
— Думаю, что смогу понять это. Принимая во внимание твою неопытность и все такое.
Матрац прогнулся, когда он опустился на край кровати.
— Вот что я хочу предложить. Поскольку передо мной невинная леди, она могла бы освободиться от всего лишнего, не тревожа драпировки.
Опустив глаза, она последовала его совету и, повозившись под одеялом, сделала то, что он предложил. Уронив свои трусики на край кровати, она откинулась на подушки и в ожидании замерла. В желудке ее вновь шевельнулась ящерка страха.
Он лег рядом с ней, опершись на локоть, просунул руку под одеяло и, подтянув кверху ее колено, начал играть с золотым браслетом.
— Скажешь мне «стоп», как только почувствуешь, что начинаешь нервничать.
Волна благодарности захлестнула ее. Он никогда не узнает, как много значат для нее эти слова.
Наклонившись, он снова стал целовать ее: губы, плечи, грудь. Эти поцелуи жгли ее кожу; она целовала его в ответ, а его рука осторожно двигалась под одеялом.
— Раздвинь немного ноги, — прошептал он. Она задвигала ногами. Одеяло упало в сторону, кроме крошечного уголка, зажатого между ее бедрами. Он потихоньку выдернул его.
Она ожидала, что он пройдется по поводу ее золотистых волос, но он ничего не сказал. Она прерывисто задышала, как только он начал исследовать ее.
— Вот так приятно?
— Да. О да.
— Я рад.
— Не мог бы ты остановиться?
Он отдернул руку.
Его уступчивость придала ей смелости. Она привстала над ним, ее груди слегка покачивались, соски задевали жесткие колечки волос на его груди. Она жадно следила за выражением его лица, ладонь ее увлажнилась: его плоский мускулистый живот покрылся легкой испариной.
Она двинулась дальше, миновала облако пышной курчавой поросли и коснулась того, чего очень хотела коснуться. Он был крупный и твердый, как черенок лопаты, но внутри его жарко пульсировала кровь.
— Мы подходим близко к той точке, откуда возврата нет, — хрипло прошептал он.
Она покачала головой, лаская его:
— Ты обещал.
— Остановись, — простонал он.
Она остановилась.
Он перекатился на живот и вновь оказался наверху.
— Приготовьтесь, невинная леди, — прошептал он, — я не смогу удерживаться дольше.
Это было так приятно.
Он подготовил ее быстрыми ударами пальцев очень старательно, словно она в действительности была новичком. Его дыхание стало тяжелым, кожа его блестела. Он прервался, чтобы взять со стола один из блестящих пакетиков фольги, и, умело разобравшись с его содержимым, вернулся к ласкам.
— Ты такая тугая, — прошептал он и поднялся для броска, чтобы войти в нее.
— Остановись, — задыхаясь, попросила она, хотя и понимала, что он ушел далеко за грань и вряд ли ее услышит.
Но он услышал и упал на спину. Холодный пот оросил его лоб.
— Ты убиваешь меня, — прерывисто произнес он; грудь его тяжело вздымалась.
Она была вне себя от восторга — он услышал ее, он сдержал свое обещание. Все ее тело в этот момент открылось навстречу ему, требуя, чтобы он выполнил его, она знала теперь, что он не причинит ей вреда. Она вцепилась в его мощные плечи и потянула их на себя.
Он развел в стороны ее сомкнутые колени.
— Медленно, — взмолилась она. — Не делай мне больно.
— Да, дорогая, — произнес он, — я ни за что на свете не сделаю тебе больно.
И он сдержал слово. Его погружение было чрезвычайно медленным; он все время следил за ее лицом, готовый замереть по первому ее знаку.
— Вот так, — прошептал он, когда ее голова упала на подушку и легкие стоны вырвались из ее губ. — Теперь расслабься. Делай что хочешь и говори что хочешь.
Он продвинулся глубже, и она двинулась вместе с ним. Ощущение было удивительным. Что-то происходило в ней. Что-то замечательное и жуткое одновременно. Она открыла рот и всхлипнула:
— Остановись!
Звук, который он издал, едва ли мог принадлежать человеку — заглушенное восклицание прозвучало где-то глубоко в горле. На сей раз она была твердо уверена, что ему не сдержать себя. Он так далеко продвинулся и так тяжело дышал.
Но он отпрянул. Этот человек, обладающий железной волей и фантастической силой, упал спиной на подушки, кожа его пылала, вены на шее пульсировали, грудь тяжело содрогалась. Он был покорен и терпелив — этот зеленоглазый гигант, и теперь она могла делать с ним все, что угодно. Она почувствовала, как лопаются звенья цепи, сковывающей ее долгие годы. Она упала на него. Целовала до боли в губах. Она запускала пальцы в его жесткие волосы. Она могла все, потому что восстановила свою женственность и любила его всем сердцем.
Ей захотелось вскарабкаться на него. Она стиснула коленями его бедра и постепенно вобрала в свое тело; его параметры вынуждали ее двигаться медленнее, чем ей хотелось бы, но она сумела вместить его целиком и испытала прилив гордости. Его глаза были открыты, но он, казалось, ничего уже не мог видеть, его губы исказила гримаса наслаждения. Она начала двигаться, сначала осторожно, потом все быстрее, сопровождая движение легкими всхлипами. Он раздвинул ладонями ее ягодицы и осторожно придерживал их с тем, чтобы она не потеряла его, его пальцы сходились в той точке, где соединялись их тела.
Она уперлась руками в его грудь, выгнула спину и понеслась вскачь, все выше и выше приподнимаясь в седле. Ее волосы разлетались в разные стороны. Она превратилась в сияющую светловолосую амазонку, которая утвердила свою власть над рабами, обязанными прислуживать ей. Он ерзал под ней, он пытался ее сбросить, но она оставалась в седле, ее бедра, как клещи, стискивали его мощный торс. Она была властелином. Он принадлежал ей, и она брала его, когда и как ей хотелось.
Его покрытая каплями пота грудь ходила ходуном — он был марафонцем, достигшим пределов своей выносливости. Затем она поняла, что ему прежде всего угодно, чтобы первой разлетелась вдребезги она. Он был человеком, который привык побеждать, но он не знал, что творилось с ней. Он не понимал, что она сейчас ни за что не уступит ему.
Но было нечто, чего не понимала она. Для него победа была всем. И он не собирался ее упускать.
Своими цепкими пальцами он нашел ее самую уязвимую точку. Она поперхнулась воздухом, и умерла на скаку. Он усилил это пронзительное, жульническое прикосновение. Стены спальни задрожали и поплыли вокруг нее, кружась все быстрее и быстрее, и границы того, что принадлежало ему и что принадлежало ей, растворились. Это не могло случиться. Этого просто не было. Громкий крик исторгся из самого центра ее существа. Она услышала глухой ответный рык и почувствовала его яростные содрогания. Освободившись от земного притяжения, они обрушились друг в друга.
Глава 13
Фэб прижималась щекой к груди Дэна, одна нога ее была согнута под неудобным углом, но ей не было до этого дела: она смирно лежала в его объятиях, и ее сердце изнывало от благодарности к этому удивительному человеку. Шипел кондиционер. В коридоре кто-то хлопнул дверью. Она ждала, когда заговорит он, потому что знала, что говорят в таких случаях, и стеснялась заговорить сама.
Его тело вдруг стало твердым, как дерево, и откатилось в сторону. Она почувствовала, как холодок скользнул по ее обнаженным лопаткам. Он вытащил свою руку из-под нее и сел на краю кровати, спиной к ней. Она ощутила первые признаки неловкости.
— Ты была великолепна, Фэб.
Он повернулся и улыбнулся ей чересчур дружелюбной улыбкой. Холод пронизал ее, она подумала, не так ли он улыбается каждой шлюхе, прощаясь с ней после очередной попойки.
— Это была чудная ночь. — Он потянулся за своими джинсами. — Нас обоих ждет трудный день. Я должен встать пораньше.
Каждая клетка ее тела превратилась в лед. Она завернулась в одеяло.
— Конечно, уже поздно. Я…
Она спустила ноги с кровати — с противоположной стороны.
— Позволь мне просто… — Она подхватила свою одежду.
— Фэб.
— Вот. Уже все собрала. — Она бросилась в ванную комнату. Щеки ее пылали от стыда и гнева, когда она натягивала на себя платье.
Что коту счастье, то воробью мука.
Она пыталась взять себя в руки, но зубы ее стали мелко стучать, и ей понадобилось время, чтобы унять дрожь. Она не даст себе воли, пока не останется одна.
Когда она вышла из ванной, он уже был одет, хотя волосы его все еще были растрепаны.
— Хочешь чего-нибудь выпить?
Призвав на помощь весь свой опыт общения с существами, носящими брюки, она швырнула свой бюстгальтер к его ногам:
— Добавьте это к вашей коллекции сувениров, тренер. Я не хочу, чтобы вы нарушили свой счет.
Затем она удалилась. Как только за ней захлопнулась дверь, Дэн тихонько выругался.
Как ни хотелось ему оправдать свое поведение, он понимал, что только первоклассный подлец мог поступить подобным образом. Пусть так, говорил он себе, потирая руки, зато Фэб указано на черту, которую ей не следует переступать, так в чем же дело?
А дело было в том, что за всю свою жизнь он не мог припомнить случая, чтобы секс доставил ему такое удовольствие, и это пугало его.
Он поддел ногой лифчик, который она швырнула ему, и прошел к мини-бару. Хлопнул дверцей, вынул бутылку пива. Срывая пробку, он вдруг осознал причину своего раздражения. Его грызло чувство вины перед Шэрон. Ибо с того самого момента, как он увидел Фэб в баре, и вплоть до того, как она показала ему небо в алмазах, он напрочь забыл о скромной воспитательнице из детского сада.
Черт побери! Он же обещал себе никогда больше не становиться на этот путь. Он не был близок ни с одной другой женщиной вот уже пять лет — с тех пор, как повстречал Вэлери. Теперь ему волей-неволей придется их сравнивать.
И все же ему не следовало лягать Фэб так больно. Он опять оказался кругом виноват. Несмотря на все ее дурацкие выходки, Дэн не мог не признать, что она нравится ему, и он был почти уверен, что нанес серьезный удар ее чувствам, хотя, глядя на нее, в это трудно поверить без оговорок. Проклятие! Эта женщина доставала его с момента их первой встречи. Если он не поостережется, вожделение к ней сведет на нет его стремление к добропорядочной жизни.
Он глотнул пива и тут же дал себе обещание. В этой игре хороши все средства. Как бы ему ни пришлось поступить, он не позволит этой ослепительной кошке запустить в него свои коготки глубже, чем она успела это сделать. Возможно, ему придется извиниться перед ней, но это — все. Начиная с этого момента — он однолюб.
Фэб была зла как черт, когда готовилась к выходу на поле. Дура! Идиотка! Выжившая из ума самка! Она стояла в горле тоннеля, ведущего к боковым линиям, и обзывала себя последними словами. Из всех немыслимых, саморазрушающих, идиотских поступков, которые она совершала в своей жизни, этот был венцом всему. Ночь она провела в слезах. Где-то около четырех утра ей пришлось констатировать тот факт, что случилось непоправимое. Она позволила себе влюбиться в Дэна Кэйлбоу.
Она судорожно вздохнула и сжала кулаки, вонзив ногти в ладони. Разум отказывался объяснить ей, как это все могло произойти. Ведь она последней из женщин земного шара могла бы клюнуть на южный говорок и великолепный комплект тренированных мускулов. Но это произошло. То ли гормональный дисбаланс, то ли патологическая тяга к суициду толкнули ее в пылающее горнило.
Неудивительно, что она обожглась. Она никогда не могла вообразить, что можно так заниматься любовью. Впрочем, напомнила она себе, пока она занималась любовью, он тешил свою похоть.
Она поняла, что встает на опасную грань слез и что ей нельзя раскисать. Ослепительно улыбаясь, она вышла под жаркое солнце Орегона, решив взять хотя бы небольшой реванш за прошлую ночь.
Фотографы заметили ее раньше, чем зрители. Над трибунами зазвучала игривая мелодия старого шлягера «Разве она не милашка?». Она поняла, что это и есть тот самый сюрприз, о котором говорил Рон. Она теперь единственный человек в НФЛ, обладающий собственным гимном.
Сопровождаемая свистом и криками, она послала публике воздушный поцелуй и направилась к скамье, покачивая бедрами в такт музыке. Фотографы трудились без устали. Сногсшибательные — черные с красным — кожаные джинсы аппетитно обтягивали ее ягодицы, черный мужской шелковый жилет едва прикрывал голую грудь. Хозяин магазинчика, расположенного рядом с отелем, сдался и распахнул перед ней двери в десять утра, после того как Фэб решила, что простое льняное платье, которое она привезла с собой, ей больше не пригодится. Восхищенный торговец предложил дополнить жилет мужским галстуком в виде банта, но Фэб предпочла обернуть шею более женственной кружевной лентой. Символ ее команды тоже не был забыт — грозди серебряных звездочек позванивали в ее ушах. Наряд был дорогой и абсолютно бесстыдный, чтобы досадить Дэну Кэйлбоу.
Она знала, как он отнесется к этому, и картинно выгнулась, когда он повернул голову, чтобы выяснить, чем вызван весь этот шум. Сначала на его лице отразилось ошеломление, затем оно налилось кровью. Какое-то мгновение они сверлили друг друга непримиримыми взглядами, но фотографы, окликавшие ее по имени, вновь отвлекли ее.
Бобби Том рысцой приблизился к ней:
— У меня такое чувство, что вы принесете мне сегодня удачу.
— Я сделаю все возможное. Она торопливо одарила его необходимым поцелуем, который был встречен приветливыми криками толпы и взмахами рук. Джим Байдерот склонил перед ней бычью шею, чтобы она кое-что прошептала ему на ушко. Другие игроки также подходили к ней, и она каждому желала удачи. Рон, как и прошлый раз, всунул пачку «Ригли» в ее ладонь, но Дэн так и не подошел к ней.
Мяч взмыл в воздух, и когда массивные тела игроков заметались по полю, сталкиваясь и разлетаясь в разные стороны, она уже не заламывала в ужасе руки, хотя по-прежнему было страшновато находиться в непосредственной близости от бойни. Рон успел посвятить ее в некоторые нюансы игры, и она начинала разбираться в происходящем.
Позднее, сидя в смотровой ложе, она испытала мрачное удовлетворение, глядя, как Дэна удаляют с поля за оскорбление одного из судей. Вдохновленный ее поцелуем, Бобби Том взял пять пасов на ярдах, но этого оказалось недостаточно, чтобы расшевелить остальных лежебок. При шести возвратах «Сабли» опередили «Звезд» на восемнадцать очков.
Фэб возвращалась домой вместе с командой чартерным рейсом в аэропорт О'Хара. Она сменила свои сногсшибательные джинсы на мягкие удобные слаксы, а черный жилет — на красный свитер из хлопка, который был ей великоват и свисал почти до колен.
Дэн сидел в своем кресле с мрачным лицом, обсуждая с Гэри Хьюиттом план предстоящей игры. Пробираясь к своему месту, она на мгновение задержалась возле него, выгнула дугой брови и бросила пачку «Ригли» ему на колени.
— Вам следует лучше контролировать себя, тренер.
Он бросил на нее взгляд, который мог бы расплавить бетон. Она усмехнулась и скоренько прошла дальше.
Как только самолет оторвался от земли, она покинула свое кресло и пошла в соседний отсек, чтобы побеседовать с игроками. Она поразилась, какими пришибленными они выглядели. Одному из ветеранов делали укол в колено, в то время как младший тренер массировал лодыжку другого. Многие из игроков прижимали к различным частям тела мешочки со льдом.
Казалось, им импонирует то, что она навестила их после постыдного проигрыша. Она отметила про себя, что существует определенный порядок размещения спортсменов в дороге. Тренеры, главный менеджер и важные представители прессы занимали комфортабельный салон лайнера, в то время как обслуживающий персонал «Звезд» и съемочная группа размещались во втором классе. Новички занимали следующие несколько рядов кресел, а ветераны ютились в самом хвосте самолета. Позднее она спросила у Рона, почему ветераны задвинуты в самый неудобный отсек, и он пояснил ей, что они сами предпочитают находиться как можно дальше от начальства.
Где-то около часа ночи они приземлились в аэропорту О'Хара, и она почувствовала себя совсем изможденной. Рон должен был отвезти ее домой, так как она была без машины. Опустившись на переднее сиденье «линкольна», она услышала громовой гул приближающихся шагов.
— Нам надо поговорить, Фэб. Позвольте мне отвезти вас домой.
Скосив глаза, она увидела Дэна, склонившегося к ее дверце. Очки в простой оправе делали его похожим на строгого директора средней школы, собирающегося отчитать своего подопечного. Яростный дебошир, непременный возмутитель спокойствия даже там, где этим спокойствием и не пахнет, куда-то исчез.
Она возилась с пряжкой, фиксирующей ремень безопасности.
— Мы можем поговорить завтра утром. Я поеду с Роном. Рон, стоя возле распахнутой дверцы «линкольна», заканчивал погрузку дорожных сумок в салон. Дэн, обогнув машину, обратился к нему:
— У меня есть дело, которое мне сегодня необходимо обсудить с Фэб, Рональд. Я отвезу ее домой. Мы можем махнуться нашими тачками завтра утром.
Он подбросил ему связку ключей и, не обращая внимания на протестующий возглас Фэб, сел за руль. Пока Дэн устраивался на месте, размещая свою более чем высокую фигуру, Рон изумленно смотрел на свою ладонь.
— Вы доверяете мне свой «феррари»?!
— Только не обслюнявь обивку.
Рон сдернул свою сумку с заднего сиденья «линкольна» и сломя голову бросился прочь, даже не попрощавшись с Фэб.
Она хранила каменное молчание, пока Дэн выезжал со стоянки. Через несколько минут они уже мчались к скоростному шоссе вдоль ярких щитов, рекламирующих радиоустановки и пиво. Она заметила, что он медленно накаляется, словно сам является несправедливо обиженной стороной. Пусть. Она ни за что не покажет ему, как глубоко он оскорбил ее.
— Я надеюсь, вы понимаете, как опозорили себя сегодня, показавшись публике в наряде заклинательницы змей.
— Я опозорила только себя, но если память меня не подводит, то именно вас выдворили со стадиона во время игры.
— Я был удален, а не выдворен. Это футбольная игра, а не сборище благородных девиц, будь оно проклято! — Он окинул ее взглядом. — В конце концов, что вы пытаетесь доказать? Неужели вы не понимаете, что вашим нарядам, подобным сегодняшнему, не хватает только таблички с надписью «Продается»?
— Конечно, мне это известно, — улыбнулась она. — Как вы думаете, почему я делаю это?
Его руки, лежавшие на руле, напряглись.
— Вам хочется вывести меня из себя, не так ли?
— Моя манера одеваться вас не касается.
— Касается, если это отражается на команде.
— А вы думаете, что эти инфантильные вспышки гнева и то, что тренера гонят с поля, не отражается ни на ком?
— Это разные вещи. Это — часть игры.
Она надеялась, что ее молчание само по себе скажет ему, что именно она думает о его логических выкладках.
Несколько миль они проехали молча. Обида Фэб ушла еще глубже. Ей смертельно надоело все время играть дурацкую роль, но она не знала теперь, как иначе вести себя. Возможно, если бы они встретились при иных обстоятельствах и на другой планете, у них был бы шанс сговориться друг с другом.
Воинственность Дэна испарилась, когда он заговорил о главном:
— Послушай, Фэб. Я чувствую себя не в своей тарелке после вчерашней ночи и хочу извиниться. Мне было очень приятно с тобой и все такое, и я совсем не хотел быть таким резким, когда мы прощались. Было уже довольно поздно и…
Его извинения постепенно смолкли.
Она почувствовала, как сжалось ее горло, и собрала все силы в кулак, чтобы не разреветься. Она отвернулась к окну и заговорила с ним в манере представительницы высшего света из Саутгемптона, цедя слова сквозь поджатые губы:
— Действительно, Дэн, если бы я знала, что ты окажешься столь нестоек, я никогда не легла бы с тобой в постель.
Его глаза сузились.
— Неужели так обстоят дела?
— Ты напомнил мне подростка, который делает это на заднем сиденье семейного автомобиля, терзаясь угрызениями совести. Честно говоря, я привыкла к более искушенным партнерам. По крайней мере я ожидала, что мы повторим это еще раз. Едва ли стоит затрачивать много сил, когда собираешься сделать только один заход, не так ли?
Он издал странный, задавленный звук и перестроился в правый ряд. Она продолжала говорить, мучаясь тайной болью от сознания, что именно подобных слов он и ждет от нее:
Его тело вдруг стало твердым, как дерево, и откатилось в сторону. Она почувствовала, как холодок скользнул по ее обнаженным лопаткам. Он вытащил свою руку из-под нее и сел на краю кровати, спиной к ней. Она ощутила первые признаки неловкости.
— Ты была великолепна, Фэб.
Он повернулся и улыбнулся ей чересчур дружелюбной улыбкой. Холод пронизал ее, она подумала, не так ли он улыбается каждой шлюхе, прощаясь с ней после очередной попойки.
— Это была чудная ночь. — Он потянулся за своими джинсами. — Нас обоих ждет трудный день. Я должен встать пораньше.
Каждая клетка ее тела превратилась в лед. Она завернулась в одеяло.
— Конечно, уже поздно. Я…
Она спустила ноги с кровати — с противоположной стороны.
— Позволь мне просто… — Она подхватила свою одежду.
— Фэб.
— Вот. Уже все собрала. — Она бросилась в ванную комнату. Щеки ее пылали от стыда и гнева, когда она натягивала на себя платье.
Что коту счастье, то воробью мука.
Она пыталась взять себя в руки, но зубы ее стали мелко стучать, и ей понадобилось время, чтобы унять дрожь. Она не даст себе воли, пока не останется одна.
Когда она вышла из ванной, он уже был одет, хотя волосы его все еще были растрепаны.
— Хочешь чего-нибудь выпить?
Призвав на помощь весь свой опыт общения с существами, носящими брюки, она швырнула свой бюстгальтер к его ногам:
— Добавьте это к вашей коллекции сувениров, тренер. Я не хочу, чтобы вы нарушили свой счет.
Затем она удалилась. Как только за ней захлопнулась дверь, Дэн тихонько выругался.
Как ни хотелось ему оправдать свое поведение, он понимал, что только первоклассный подлец мог поступить подобным образом. Пусть так, говорил он себе, потирая руки, зато Фэб указано на черту, которую ей не следует переступать, так в чем же дело?
А дело было в том, что за всю свою жизнь он не мог припомнить случая, чтобы секс доставил ему такое удовольствие, и это пугало его.
Он поддел ногой лифчик, который она швырнула ему, и прошел к мини-бару. Хлопнул дверцей, вынул бутылку пива. Срывая пробку, он вдруг осознал причину своего раздражения. Его грызло чувство вины перед Шэрон. Ибо с того самого момента, как он увидел Фэб в баре, и вплоть до того, как она показала ему небо в алмазах, он напрочь забыл о скромной воспитательнице из детского сада.
Черт побери! Он же обещал себе никогда больше не становиться на этот путь. Он не был близок ни с одной другой женщиной вот уже пять лет — с тех пор, как повстречал Вэлери. Теперь ему волей-неволей придется их сравнивать.
И все же ему не следовало лягать Фэб так больно. Он опять оказался кругом виноват. Несмотря на все ее дурацкие выходки, Дэн не мог не признать, что она нравится ему, и он был почти уверен, что нанес серьезный удар ее чувствам, хотя, глядя на нее, в это трудно поверить без оговорок. Проклятие! Эта женщина доставала его с момента их первой встречи. Если он не поостережется, вожделение к ней сведет на нет его стремление к добропорядочной жизни.
Он глотнул пива и тут же дал себе обещание. В этой игре хороши все средства. Как бы ему ни пришлось поступить, он не позволит этой ослепительной кошке запустить в него свои коготки глубже, чем она успела это сделать. Возможно, ему придется извиниться перед ней, но это — все. Начиная с этого момента — он однолюб.
Фэб была зла как черт, когда готовилась к выходу на поле. Дура! Идиотка! Выжившая из ума самка! Она стояла в горле тоннеля, ведущего к боковым линиям, и обзывала себя последними словами. Из всех немыслимых, саморазрушающих, идиотских поступков, которые она совершала в своей жизни, этот был венцом всему. Ночь она провела в слезах. Где-то около четырех утра ей пришлось констатировать тот факт, что случилось непоправимое. Она позволила себе влюбиться в Дэна Кэйлбоу.
Она судорожно вздохнула и сжала кулаки, вонзив ногти в ладони. Разум отказывался объяснить ей, как это все могло произойти. Ведь она последней из женщин земного шара могла бы клюнуть на южный говорок и великолепный комплект тренированных мускулов. Но это произошло. То ли гормональный дисбаланс, то ли патологическая тяга к суициду толкнули ее в пылающее горнило.
Неудивительно, что она обожглась. Она никогда не могла вообразить, что можно так заниматься любовью. Впрочем, напомнила она себе, пока она занималась любовью, он тешил свою похоть.
Она поняла, что встает на опасную грань слез и что ей нельзя раскисать. Ослепительно улыбаясь, она вышла под жаркое солнце Орегона, решив взять хотя бы небольшой реванш за прошлую ночь.
Фотографы заметили ее раньше, чем зрители. Над трибунами зазвучала игривая мелодия старого шлягера «Разве она не милашка?». Она поняла, что это и есть тот самый сюрприз, о котором говорил Рон. Она теперь единственный человек в НФЛ, обладающий собственным гимном.
Сопровождаемая свистом и криками, она послала публике воздушный поцелуй и направилась к скамье, покачивая бедрами в такт музыке. Фотографы трудились без устали. Сногсшибательные — черные с красным — кожаные джинсы аппетитно обтягивали ее ягодицы, черный мужской шелковый жилет едва прикрывал голую грудь. Хозяин магазинчика, расположенного рядом с отелем, сдался и распахнул перед ней двери в десять утра, после того как Фэб решила, что простое льняное платье, которое она привезла с собой, ей больше не пригодится. Восхищенный торговец предложил дополнить жилет мужским галстуком в виде банта, но Фэб предпочла обернуть шею более женственной кружевной лентой. Символ ее команды тоже не был забыт — грозди серебряных звездочек позванивали в ее ушах. Наряд был дорогой и абсолютно бесстыдный, чтобы досадить Дэну Кэйлбоу.
Она знала, как он отнесется к этому, и картинно выгнулась, когда он повернул голову, чтобы выяснить, чем вызван весь этот шум. Сначала на его лице отразилось ошеломление, затем оно налилось кровью. Какое-то мгновение они сверлили друг друга непримиримыми взглядами, но фотографы, окликавшие ее по имени, вновь отвлекли ее.
Бобби Том рысцой приблизился к ней:
— У меня такое чувство, что вы принесете мне сегодня удачу.
— Я сделаю все возможное. Она торопливо одарила его необходимым поцелуем, который был встречен приветливыми криками толпы и взмахами рук. Джим Байдерот склонил перед ней бычью шею, чтобы она кое-что прошептала ему на ушко. Другие игроки также подходили к ней, и она каждому желала удачи. Рон, как и прошлый раз, всунул пачку «Ригли» в ее ладонь, но Дэн так и не подошел к ней.
Мяч взмыл в воздух, и когда массивные тела игроков заметались по полю, сталкиваясь и разлетаясь в разные стороны, она уже не заламывала в ужасе руки, хотя по-прежнему было страшновато находиться в непосредственной близости от бойни. Рон успел посвятить ее в некоторые нюансы игры, и она начинала разбираться в происходящем.
Позднее, сидя в смотровой ложе, она испытала мрачное удовлетворение, глядя, как Дэна удаляют с поля за оскорбление одного из судей. Вдохновленный ее поцелуем, Бобби Том взял пять пасов на ярдах, но этого оказалось недостаточно, чтобы расшевелить остальных лежебок. При шести возвратах «Сабли» опередили «Звезд» на восемнадцать очков.
Фэб возвращалась домой вместе с командой чартерным рейсом в аэропорт О'Хара. Она сменила свои сногсшибательные джинсы на мягкие удобные слаксы, а черный жилет — на красный свитер из хлопка, который был ей великоват и свисал почти до колен.
Дэн сидел в своем кресле с мрачным лицом, обсуждая с Гэри Хьюиттом план предстоящей игры. Пробираясь к своему месту, она на мгновение задержалась возле него, выгнула дугой брови и бросила пачку «Ригли» ему на колени.
— Вам следует лучше контролировать себя, тренер.
Он бросил на нее взгляд, который мог бы расплавить бетон. Она усмехнулась и скоренько прошла дальше.
Как только самолет оторвался от земли, она покинула свое кресло и пошла в соседний отсек, чтобы побеседовать с игроками. Она поразилась, какими пришибленными они выглядели. Одному из ветеранов делали укол в колено, в то время как младший тренер массировал лодыжку другого. Многие из игроков прижимали к различным частям тела мешочки со льдом.
Казалось, им импонирует то, что она навестила их после постыдного проигрыша. Она отметила про себя, что существует определенный порядок размещения спортсменов в дороге. Тренеры, главный менеджер и важные представители прессы занимали комфортабельный салон лайнера, в то время как обслуживающий персонал «Звезд» и съемочная группа размещались во втором классе. Новички занимали следующие несколько рядов кресел, а ветераны ютились в самом хвосте самолета. Позднее она спросила у Рона, почему ветераны задвинуты в самый неудобный отсек, и он пояснил ей, что они сами предпочитают находиться как можно дальше от начальства.
Где-то около часа ночи они приземлились в аэропорту О'Хара, и она почувствовала себя совсем изможденной. Рон должен был отвезти ее домой, так как она была без машины. Опустившись на переднее сиденье «линкольна», она услышала громовой гул приближающихся шагов.
— Нам надо поговорить, Фэб. Позвольте мне отвезти вас домой.
Скосив глаза, она увидела Дэна, склонившегося к ее дверце. Очки в простой оправе делали его похожим на строгого директора средней школы, собирающегося отчитать своего подопечного. Яростный дебошир, непременный возмутитель спокойствия даже там, где этим спокойствием и не пахнет, куда-то исчез.
Она возилась с пряжкой, фиксирующей ремень безопасности.
— Мы можем поговорить завтра утром. Я поеду с Роном. Рон, стоя возле распахнутой дверцы «линкольна», заканчивал погрузку дорожных сумок в салон. Дэн, обогнув машину, обратился к нему:
— У меня есть дело, которое мне сегодня необходимо обсудить с Фэб, Рональд. Я отвезу ее домой. Мы можем махнуться нашими тачками завтра утром.
Он подбросил ему связку ключей и, не обращая внимания на протестующий возглас Фэб, сел за руль. Пока Дэн устраивался на месте, размещая свою более чем высокую фигуру, Рон изумленно смотрел на свою ладонь.
— Вы доверяете мне свой «феррари»?!
— Только не обслюнявь обивку.
Рон сдернул свою сумку с заднего сиденья «линкольна» и сломя голову бросился прочь, даже не попрощавшись с Фэб.
Она хранила каменное молчание, пока Дэн выезжал со стоянки. Через несколько минут они уже мчались к скоростному шоссе вдоль ярких щитов, рекламирующих радиоустановки и пиво. Она заметила, что он медленно накаляется, словно сам является несправедливо обиженной стороной. Пусть. Она ни за что не покажет ему, как глубоко он оскорбил ее.
— Я надеюсь, вы понимаете, как опозорили себя сегодня, показавшись публике в наряде заклинательницы змей.
— Я опозорила только себя, но если память меня не подводит, то именно вас выдворили со стадиона во время игры.
— Я был удален, а не выдворен. Это футбольная игра, а не сборище благородных девиц, будь оно проклято! — Он окинул ее взглядом. — В конце концов, что вы пытаетесь доказать? Неужели вы не понимаете, что вашим нарядам, подобным сегодняшнему, не хватает только таблички с надписью «Продается»?
— Конечно, мне это известно, — улыбнулась она. — Как вы думаете, почему я делаю это?
Его руки, лежавшие на руле, напряглись.
— Вам хочется вывести меня из себя, не так ли?
— Моя манера одеваться вас не касается.
— Касается, если это отражается на команде.
— А вы думаете, что эти инфантильные вспышки гнева и то, что тренера гонят с поля, не отражается ни на ком?
— Это разные вещи. Это — часть игры.
Она надеялась, что ее молчание само по себе скажет ему, что именно она думает о его логических выкладках.
Несколько миль они проехали молча. Обида Фэб ушла еще глубже. Ей смертельно надоело все время играть дурацкую роль, но она не знала теперь, как иначе вести себя. Возможно, если бы они встретились при иных обстоятельствах и на другой планете, у них был бы шанс сговориться друг с другом.
Воинственность Дэна испарилась, когда он заговорил о главном:
— Послушай, Фэб. Я чувствую себя не в своей тарелке после вчерашней ночи и хочу извиниться. Мне было очень приятно с тобой и все такое, и я совсем не хотел быть таким резким, когда мы прощались. Было уже довольно поздно и…
Его извинения постепенно смолкли.
Она почувствовала, как сжалось ее горло, и собрала все силы в кулак, чтобы не разреветься. Она отвернулась к окну и заговорила с ним в манере представительницы высшего света из Саутгемптона, цедя слова сквозь поджатые губы:
— Действительно, Дэн, если бы я знала, что ты окажешься столь нестоек, я никогда не легла бы с тобой в постель.
Его глаза сузились.
— Неужели так обстоят дела?
— Ты напомнил мне подростка, который делает это на заднем сиденье семейного автомобиля, терзаясь угрызениями совести. Честно говоря, я привыкла к более искушенным партнерам. По крайней мере я ожидала, что мы повторим это еще раз. Едва ли стоит затрачивать много сил, когда собираешься сделать только один заход, не так ли?
Он издал странный, задавленный звук и перестроился в правый ряд. Она продолжала говорить, мучаясь тайной болью от сознания, что именно подобных слов он и ждет от нее: