Страница:
Ещё без доклада разведчиков, ему стало ясно — что-то здесь не то. Слишком нарочито валялся кругом всякий хлам, будто его умышленно раскидали, а не позабыли второпях или выбросили за ненадобностью. Так никто себя в лесу не ведёт, разве что лесорубы перепившиеся. Ни купцы, ни разбойники, ни тем более воины, такого множества следов не оставляют. Даже если совсем не заботятся о скрытности, привычка своё возьмёт. Слишком бросался в глаза беспорядок.
— Подвох какой-то здесь, — сказал подошедший Тимофей, покрутив в воздухе пальцем.
Сокол кивнул.
— Что будем делать, если наткнёмся на след? — спросил Тимофей.
— Смотря, куда след поведёт… — неопределённо ответил Сокол. — Далеко от Черты уходить не стоит.
— Тоже так думаю, — согласился воин.
К ним подошёл Быстроног.
— Нам бы тоже глянуть, господин чародей? — предложил он.
Получив разрешение, вурды тенями скользнули в лес.
Если всё это ловушка, — подумал Сокол, — то очень уж необычная. Он совсем не ощущал опасности, и в тоже время опасность присутствовала. Присутствовала не в ощущениях, но в подозрениях. Так бывает когда к вам на встречу идёт человек, улыбаясь от уха до уха, но при этом держит за спиной руку. Поди, догадайся, что у него на уме, и что за спиной…
Подошёл Коняшка.
— Человек двадцать, двадцать пять здесь было, — доложил он. — Дня три или четыре стояли, может больше. Снялись, действительно этим утром, судя по следам — вдоль реки они пошли, на полуночь.
— А кто такие? — спросил Сокол.
— Точно сказать нельзя. Оружие у них имелось, это правда — вон как пень изрубили, в щепу, и в деревьях много следов от стрел. А вот кто такие, не скажу. Скорее всего, не купцы, а если купцы то без товара. Следы слабые — без груза шли, и без лошадей — копыт не видно…
Вернулись с разведки вурды. Быстроног взобрался на лошадь, (та фыркнула, но стерпела), а Власорук к Соколу в упор подошёл, и шепнул на ухо:
— Тухлячок, господин чародей…
— Где? — удивился Сокол.
— Везде, — ответил вурд. — Одна сплошная тухлятина, обман, ложь…
— Не говори загадками, поясни, — нахмурился чародей.
— Не было здесь никаких двадцати пяти людей, — доложил Власорук уверенно.
— А кто же были, вурды что ли?
— Я так и думал, что ты это скажешь, — осклабился вурд, но тут же, взяв себя в руки, согнал усмешку. — Нет, здесь люди были, однозначно, но только не двадцать пять и даже не двадцать. Трое или, самое большее, четверо.
— Да ну? — удивился Сокол. — А следов-то на целый полк.
— Вот я и говорю — тухлячок…
Власорук вернулся к товарищу и запрыгнул на лошадь. Тимофей посмотрел на чародея настороженно — он не слышал разговора, но напряжение заметил.
— Что-то случилось? — спросил старшина.
Сокол, ещё подумав, сказал тихо:
— Давай, всех по коням… Обратно двигаем… Только без суеты лишней… Позади поставь тех, кто в броне… Но не кричи об этом… Потихоньку всё сделай… Как бы само собой.
Тимофей спорить не стал, знал уже, что Сокол кожей опасности чует. В таком случае разумнее положиться на колдовское чутьё, чем горячку пороть.
Выбрались благополучно. Лошади, вновь вспенив реку, вынесли отряд к дозору.
Когда люди расположились на отдых, Тимофей повторил свой вопрос. Сокол рассказал о том, что обнаружили вурды.
— У них нюх не чета людскому, — заверил он. — Тот, кто западню устроил, их в расчёт не принял и просчитался тем самым.
— Западню? — удивился Тимофей. — Кабы дело наоборот обстояло ещё ладно, я бы понял. Ну там, в ловушку нас заманить якобы малым числом, а встретить целым отрядом. Но, напротив, делать вид, что их много? Тут я чего-то хитрости не пойму
…
— В том то и дело, что не понять, — ответил Сокол. — А раз не понять, то лучше не соваться. Опасность я бы почуял, но наблюдать за нами вполне могли, а может, и теперь наблюдают. Подождём, что они предпримут дальше.
— Предпримут дальше? — ещё раз удивился Тимофей. — Ты полагаешь, что это ещё не конец?
Он даже договорить не успел. Быстроног вдруг бросился на Сокола и сбил его в сторону. Отменная скорость была у вурда — арбалетный болт ушёл в песок в том месте, где только что сидел чародей.
— Дружина, к оружию! — заорал Тимофей, выхватив саблю.
— Реку не переходить! — приказал чародей, отплёвываясь от песка.
Рядом с ним, улыбаясь, песок из шерсти вычёсывал Быстроног.
Старшина выстроил прикрытых бронёй дружинников в ряд и лихорадочно всматривался в лес. Но разглядеть ничего не смог.
Между тем чародей принялся раскапывать стрелу. Она ушла очень глубоко, да ещё и вбок, что сильно затрудняло поиски. Вурд, достав нож, присел рядом.
— Почему ты сейчас не почуял опасность, господин чародей? — спросил Быстроног, ловко выкапывая яму.
— Далеко слишком, — буркнул Сокол. — Когда люди научатся посылать стрелы за сотню вёрст, тогда даже бога никакое чутьё не спасёт, — он улыбнулся. — Ну если конечно рядом не окажется какого-нибудь расторопного вурда.
Последние слова Быстроног расценил как похвалу, и если бы его рожа не заросла до ушей волосами, можно было бы увидеть, как он краснеет. От удовольствия краснеет, ибо смущение вурдам несвойственно.
Скоро подоспели Рыжий с Власоруком. С их помощью стрелу удалось, наконец, выкопать.
— Та самая, — заглянув через плечо, произнёс Тимофей. — В Бориса точно такую же посылали под Муромом.
— Похоже на то… — согласился Сокол и распорядился. — Оставь несколько человек ополченцам в помощь, и отходим.
Мещера. Осень 6860 года.
Мещера продолжала жить неторопливо, без суеты и страха. Наводняющий прочие земли ужас, накатывал сюда лишь лёгкими всплесками неясных слухов. Люди волновались, конечно, и Блукач разговорами пугал, масла в огонь подливая, но так чтобы терять рассудок, или бежать сломя голову, такого на Мещере не случалось.
Малонаселённые дикие земли, обширные леса с труднопроходимыми болотами, могли если и не остановить совсем, то значительно задержать моровое поветрие. С севера Мещеру прикрывала Черта, да такие же безлюдные муромские леса. А Оку держали под строгим присмотром мещёрские чародеи. На своих колдунов народ особенно уповал — вон их сколько в городе толкается, неужто не справятся с напастью?
Сами колдуны, правда, не слишком уверены были в силах своих.
Получив через Эрвелу весточку, Мена поначалу сильно разозлилась на Сокола. Его затею с Чертой она не одобрила сразу. Чудит старик. Как говорится, седина в бороду, а бес в ребро. Про другое говорится, но и к нынешнему случаю подходит. Ишь чего удумал… Вместо того, чтобы бороться с главной угрозой, с источником зла, он затеял прикрывать от мора обширные земли нелепыми заставами.
Выявить Мстителя, узнать слабое место и ударить подходящим оружием — вот что надобно сделать. Тогда и чёрная смерть сама собой отступит. Никаких заслонов ненужно. Но Сокол, ни с кем из них не переговорив, решил по-своему. И оставил Мену в тяжёлых раздумьях.
А что она может?
Нет, кое-что может, конечно. Попытаться отследить Мстителя, например. Пожалуй. Совсем не зря Сокол считал её не просто способной к подобному делу, но и превосходящей умением его самого. Однако, это ведь не человека пропавшего искать. Тут и на ответное волшебство запросто нарваться можно. Таких плюх нахватать — мало не покажется. Очень опасная затея. На самой грани её возможностей. На той грани, где любая оплошность чревата падением в такую бездну, откуда не возвращаются.
Но Сокол не оставил выбора. Не сидеть же, сложа руки, в ожидании пока старик соизволит вернуться. Он может и вовсе не вернётся. Хорошо ему там. Войск под рукой немерено, серебра, хоть топоры отливай, любую прихоть по первому требованию бояре наперегонки исполняют…
Нет, нужно что-то делать. Уж больно раздражает собственное бессилие.
Первая же попытка напасть на след Мстителя привела к неожиданному открытию. Чары необычной природы гуляли сполохами под сводами мироздания. И все эти чары искали тоже что и её ворожба. Искали восставшего бога. Не только мещёрские чародеи, оказывается, вступили в борьбу. Кто-то ещё, достаточно сильный, бросил Мстителю вызов. Что ж неплохая зацепка.
Не без труда Мене удалось распутать странные заклинания, так похожие на те, что плёл некогда в мороке старец в белом саване, которого она поначалу приняла за Сокола. Теперь раз за разом, девушка осторожно ловила в видениях отблески чужой ворожбы, пытаясь собрать её воедино, прочитать, понять смысл.
Собрала, прочитала, поняла. И немало удивилась.
Позволив себе чуточку передохнуть, Мена задумалась. Новость следовало немедленно передать остальным, а они обитали в Мещёрске. Лишь одна она, как угорелая носилась каждый раз из Елатьмы.
Девушка вывела коня, забралась в седло.
— Да простит меня Эрвела, — буркнула она и не жалея животного помчалась в Мещёрск.
Совет собирался раз в неделю. Старая мельница стала вдруг на редкость оживлённым местом. Споры шли не только во время советов, но и всякий раз, когда здесь встречались хотя бы два чародея. А такое случалось нередко, тем более, что чёрные колдуны прямо здесь, в доме мельника и жили. Иногда заходила Эрвела, появлялся временами князь; из Васильевой Слободы прибывали посланцы от Сокола. Однажды зашёл Блукач. Буркнул что-то про тщетность усилий слепых и глухих, и ушёл восвояси.
Несмотря на молодость и на то, что приходилось мотаться из Елатьмы, Мена, в отсутствие Сокола, как-то незаметно возглавила разношёрстную колдовскую братию. Не то чтобы её выбирали на совете, или каким-либо иным образом подтверждали главенство, всё случилось будто само собой. Вот и теперь, стоило ей примчаться, Ушан, не задавая лишних вопросов, отправился собирать товарищей.
— Мститель на Москву пойдёт, — заявила ведунья, когда все собрались.
— Почему на Москву? — удивился Ушан.
— Его, то и дело, направляют туда. Каким-то необычайно мощным заклинанием. Словно зверюгу травят, гонят на ловцов.
— То и дело? — зацепился Вармалей. — Значит, это не одно какое-то чародейство?
— Нет, — покачала головой Мена. — Заклинание плели четверо. То есть это я обнаружила четверых, может их было и больше. Причём заклинание одно и тоже, но каждый применял его отдельно от остальных. И в разное время. Первое-то я давно засекла. Ещё Сокол во Пскове был. Но тогда не сумела сути понять.
— И все четверо на Москву? — восхитился Барцай, хлопнув по плечу чёрного собрата. — Не слишком любят Москву-то?
Чародеи разом загомонили, обсуждая неожиданную новость.
— Тебе удалось отследить, кто они эти чародеи? — деловито спросил Вармалей. — Может, имеет смысл связаться с ними, объединить, так сказать, усилия? Вместе-то всяко ловчее будет Мстителя одолеть.
— В том-то и дело, — ответила Мена. — Все они священники, к тому же высшего разбора. На одном, том, что чаровал первым, уже лежала печать смерти, я случайно заметила. Про остальных ничего сказать не могу.
— Вот те раз… — озадаченно произнёс Вармалей, и на время все замолчали.
— Выходит, духовенство решило выступить против своих же иерархов? — вновь подал голос Вармалей.
— Выходит так, — подтвердила Мена. — Причём не сговариваясь.
Колдуны помолчали ещё.
— Допустим Москва, — произнёс Ушан. — Что это нам даёт?
— Ничего хорошего, — буркнула Не с Той Ноги. — Нет, то есть гнать-то, пусть гонят. Пусть счёты друг с другом сводят, нам только передышка получится. Но три сотни вёрст невелика преграда. Куда он после Москвы полезет? То-то и оно! Лес ведь только мор сдержать сможет, сам Мститель пройдёт и лесом.
— А мы ещё ничего толком не знаем, — добавил Барцай. — Как с ним сладить? Каким оружием, каким заклинанием?
— Попытаюсь достать его, — сказала Мена. — Увидеть в мороке.
— А ну как он тебя первым достанет? — возразил Вармалей. — Не с человеком играешь… с богом.
— Прикроюсь чужой ворожбой, — повела Мена плечом. — Подберусь, пока его священники заговорами обдают. В такой кутерьме может и не до меня ему будет. Одним бы глазком взглянуть. Большего и не требуется.
Помолчали.
— Знаешь, — сказал Вармалей. — Перебирайся-ка ты обратно в Мещёрск. Нечего тебе из Елатьмы мотаться. Опасное дело затеяла, одна можешь и не сдюжить. А так, кто-нибудь из нас с тобой всегда будет. Поддержит если что.
Нелегко ей ворожба давалась. Людей разыскивая, она в мороке птицей себя ощущала. Вся земля раскрывалась под ней книгой понятной. Ничего не могло схорониться от взора. И даже давно простывший след брала ведунья быстро, словно он огнём вычерчен был, особенно, если касалась при ворожбе вещей пропавшего человека.
Теперь же не оказалось у неё ничего под рукой. Да и бесполезно к богу с человеческой мерой подходить. Помнила Мена, не отозвался ей змеевик Вихря, когда Сокол расспрашивал. И вместо птицы, змеёй в мороке предстала. Не парила — ползла, продираясь сквозь спутанную осеннюю траву. И не видела ничего кроме той травы. Лишь отблески чужих чар путь указывали.
Много сил уходило. Уши закладывало, кровь из носу шла. Не с Той Ноги каждый раз отвар целебный наготове держала. Отпаивая Мену, ворчала:
— Надорвёшься, девочка, раньше времени. На износ работаешь. И себя погубишь, и делу не поможешь. Дождись уж Сокола, вдвоём вам ловчее чаровать будет.
Мена отмахивалась. Пила отвар, отдыхала и вновь к видениям возвращалась.
И добралась, доползла, не одну змеиную кожу на жёсткой траве оставив. Вышла на след, распутала петли, увидела в порождённом ею мороке смутные очертания Мстителя. То ли человек, то ли зверь — не понять.
Но и Мститель почуял ведунью. Дёрнул головой, будто принюхиваясь, нашёл в жухлой траве мелкого ужика. Встретились на короткий миг взгляды, и судорога прошла по телу Мены. Одно желание овладело ею — скрыться поскорее от враждебной твари. Заползти в тёмную норку, в щель, куда угодно. Но пересилила себя, заглянуло в чужое нутро, местью сжигаемое…
Подтвердились прежние догадки — на Москву Мститель шёл. Однако тамошние владыки оказались не главным предназначением. Не за тем он явился в мир. Что-то ещё безуспешно искал. Метались в сознании смутные образы, лица врагов. Но кто они такие, где их искать, он и сам не ведал. И Мена лиц не признала. Знакомых среди обречённых не нашлось.
Только это она про него узнала. А он о ней всё. Короткого взгляда хватило Мстителю. Зацепил Мену, повлёк к себе. Резанула боль, подступила тошнота, воля потерялась в бездонных глазах. Едва удалось вырваться.
— Он увидел меня! — вскрикнула Мена, тут же потеряв сознание.
Не с Той Ноги бросилась к девушке. Разжав стиснутые зубы, влила отвар. Потом обняла за плечи, успокаивая дрожь.
Долго Мена в себя приходила. Но очнулась, в конце концов, — на лице ни кровинки, веки дёргаются, в груди огонь полыхает…
— Довольно! — воскликнула старая колдунья. — Не смей черту переступать… в другой раз не выберешься.
Мена, взглянув на дрожащие руки, кивнула.
— Больше не буду.
Но опоздали они с осторожностью. Попалась в ловушку Мена. Тот, кого она выслеживала, перешёл в наступление. Не потребовался Мстителю наведённый морок, он обладал способностью врываться в сон. И врывался чудовищным кошмаром, единственным спасением от которого было немедленное пробуждение.
Каждый раз повторялось одно и тоже: то ли зверь, то ли человек, разобрать точнее в дрожащем мареве она так и не сумела, ловил её взгляд и, не сводя страшных глаз, начинал тянуть к Мене лапы. Тварь не произносила ни слова, ни вслух, ни мысленно, она просто топила сознание девушки в своих бездонных глазах, раскрывая навстречу объятия.
Благо у Мены хватало сил прервать сон, и она всякий раз ускользала от смертельных объятий. Что произойдёт, когда однажды она не сумеет вырваться из призрачных лап, Мена старалась не думать. Чудовище запросто могло опустошить её душу, выесть разум, чувства, желания. Могло превратить девушку в безмозглое существо, в ходячее растение без собственной воли, или, того хуже, сделать ведунью своим орудием.
Пока удавалось отбиваться. Плохо только, что теперь она почти не спала. Нельзя было спать. Пыткой стал сон. От истощения, Мена осунулась, стала раздражительной, часто несла всякий вздор и понапрасну срывала зло на соратниках. Какая уж тут работа.
Не с Той Ноги, Вармалей, Ушан и Барцай, день и ночь находились в доме Сокола, меняя друг друга. Сторожили, чтобы прийти на выручку, вырвать из сна, если сама Мена не справится. Но по-настоящему помочь не могли.
Барцай попытался однажды вмешаться в борьбу, Мена даже разглядела его в мороке, в образе чёрного быка, заступившего дорогу демону. Но у колдуна ничего не вышло, он и сам едва не попал в ловушку. Отступил.
Выручила Эрвела. Как всегда неожиданно объявилась, вошла в дом, кивнув расступившимся колдунам. Взглянула в изнеможённое лицо Мены и всё поняла.
— Темно, — произнесла владычица. — Но клин клином вышибают.
Никто ничего не понял, а Эрвела, не объясняя, развернулась и вышла. Только пса чародейского потрепала напоследок.
Вернулась овда через три дня. Принесла сноп пересохшей травы. Протянув старой колдунье, сказала:
— Приготовь отвар. И пои девочку каждый вечер. Будет спать вовсе без сновидений. На некоторое время поможет, а что потом не знаю.
Дурманящий отвар отправлял Мену в небытие, в чёрную пустоту. Не спасение — передышка.
Где ты пропадаешь, Сокол? С кем воюешь? Кого спасаешь? Почему не вернёшься, не поможешь той, которая любит тебя?
Белогородье. Ноябрь 6860 года.
Черта не только отвлекала на себя уйму войск, но и потребляла огромное количество припасов. Казна нижегородских князей таяла на глазах, однако Константин ни разу не проявил недовольство. Если Нижний удастся защитить от напасти, — рассудил он, — непомерные расходы обернутся сторицей. Уцелевшая столица неизбежно возвысится над прочими разорёнными, опустошёнными, а то и вовсе вымершими городами. Тем более в глазах православного народа, считавшего моровое поветрие промыслом божьим, наказанием за тяжкие людские грехи. В таком случае, избежавший господнего наказания Нижний Новгород, приобретал образ города чистого, даже святого, не покоренного дьявольскими пороками, соблазнами и прелестями.
Однако утверждать, что князей волновали одни лишь подобные корыстные расчёты, значит покривить истиной. Государи, как могли, заботились и о подданных. На борьбу с голодом из Нижнего Новгорода и Васильевой Слободы в Шую и Суздаль отправились хлебные караваны. Всё зерно, что доходило до нижегородских торгов в эти трудные времена, приобреталось уполномоченными великим князем или его тысяцким купцами. Князь запретил без меры задирать цены, но, даже учитывая это, прибыль обещала оказаться высокой. Понятно, что от купцов не было отбоя, однако повезло далеко не всем.
Среди счастливчиков, что получили право на хлебные поставки, был и Ондроп. Кадомский купец теперь ворочал такими деньгами, о которых два года назад не смел и мечтать. А ведь всё началось с той случайной встречи на елатомском постоялом дворе, когда Рыжий посоветовал ему отправится с железом в Муром. С той встречи, которую Ондроп поначалу проклинал, но которая впоследствии привела его к знакомству с молодыми князьями в Муроме, ввергла в полное приключений и переживаний путешествие с вурдами, и, в конце концов, свела с Соколом.
И вот, он стал единственным чужаком, которому князья позволили заниматься столь прибыльным делом. По-настоящему прибыльным — каждый вложенный рубль за одну лишь поездку в Суздаль оборачивался двумя. Конечно, и опасностей было немало. Одна только возможность подхватить чёрную чего стоила. Но Ондроп уже мало походил на прежнего робкого купчишку. Заматерел, пообтёрся. Обзавёлся знакомствами, слугами, речными судами и лавками на крупнейших торжищах.
Чтобы не торчать неделями на Черте, теряя время в ожидании пропуска, Ондроп придумал вовсе Черту не пересекать. Его помощник закупал зерно в Васильевой Слободе и доставлял до заставы на большаке, до той самой, где задержали Скомороха. Там возы разгружались и под надзором стражников мешки с зерном скатывали по дощатому настилу с высокого пригорка на моровую сторону, где их подбирал и грузил на свой поезд Ондроп. Такой хитроумный ход позволял Ондропу обернуться дважды против прочих уполномоченных купцов. Те, понятно, в конце концов, сообразили и стали Ондропу подражать, но кадомский купец в накладе не остался, а его положение в торговых кругах ещё больше укрепилось.
Когда Борис, закончив дела в Суздале, обратился к купцу с просьбой доставить его до Черты, то не сразу признал в нём муромского знакомца. Купец, вместо ответа, вдруг стал горячо благодарить князя за какие-то прежние заслуги. Борис сначала решил, что перед ним один из местных православных его почитателей, но, постепенно вникая в речь, сообразил, что это тот самый купчишка, которому он в своё время помог сбыть с рук товар в Муроме.
— Тебя и не узнать, — улыбнулся Борис. — Смотри, каким славным брюхом разжился, что новгородец знатный. Так, стало быть, теперь хлеб в Суздаль возишь? От Волынского дозволение получил?
— От батюшки вашего, Константина Васильевича…
— Да ну? — удивился Борис. — Как же тебя к нему допустили?
— Чародей, Сокол, замолвил словечко, да вурды знакомые попросили. Батюшке вашему они уж больно по душе пришлись.
— Сокол, вурды? Вот так раз! — изумился Борис. — Так ты и с ними знаком?
На выезде из Суздаля к Ондропу в поезд напросилось двое монахов. Крупных таких, на гребцов похожих.
— Паломники мы, — объяснил один.
— В Печёры нижегородские идём, — добавил его товарищ. — Подбрось, добрый человек, Христа ради.
Купец за Христа не радел, но пребывая в благодушии, возражать не стал.
— До Черты подвезу, — кивнул он путникам.
А вот у Бориса паломники сразу вызвали недоверие. Он уже привык, что любой здешний монах почтительно кланялся князю, как человеку прикоснувшемуся к чуду. А эти двое, словно и не слышали ни про явление ангела, ни про основание нового монастыря, ни про святое шествие. На молодого князя, сидящего на возке рядом с Ондропом, они просто не обратили внимания.
Решив, что монахи просто-напросто проезжие, в местных делах не сведущи, Борис успокоился. А зря.
В первую же ночь, когда измученный разъездами купец пристроил повозку в хвост поезда и завалился спать, оба монаха вдруг оказались подле Бориса. Не успел княжич раскрыть рта, как оказался связанным по рукам и ногам. Откуда ни возьмись, появился третий монах, которого Борис тотчас припомнил. Это был тот самый священник, что сопровождал архимандрита Микифора, когда новгородцы захватили вышедший из Пскова отряд.
— Ну, здорово, князь, — зло усмехнулся Пахомий. — Не по зубам ты оказался Микифору, посмотрим, как теперь тебя колдун выручать станет…
Борис уже забыл и думать о прошлых неприятностях, потому не сразу нашёл что ответить. А когда нашёл, его рот уже надёжно запечатали кляпом.
Купеческие слуги не заметили происходящего на последнем возке, а сам Ондроп проснулся от холодной стали приставленного к горлу кинжала.
— Не дёргайся попусту купец, — заявил Пахомий. — Тебе ничего не грозит.
Ондроп бессильно наблюдал, как два монаха, стащив на ходу с повозки, уволокли юношу в темноту. Пахомий до поры остался с купцом. Поезд проехал ещё около часа, прежде чем монах, опустив кинжал, заговорил вновь.
— Как тебя звать? — спросил он.
— Ондроп.
— Ты правь лошадьми-то, Ондроп, правь и слушай меня внимательно.
Править лошадьми в хвосте поезда надобности не было, но купец перечить не стал. Взял вожжи и превратился в слух.
— Поедешь в Васильеву Слободу, — сказал монах. — Найдёшь там колдуна. Зовут Соколом. Он где-нибудь подле князей крутится. Спросишь у людей, подскажут. Как найдёшь, передашь ему, что княжич у нас. Опишешь нас, как запомнил, монахи, мол, пришлые. Не думаю, что много монахов на князей ловушки ставят.
Пахомий ухмыльнулся.
— Скажешь ему, что мальчишку мы отпустим, но только взамен на одну вещицу. Он поймет, на какую именно. Если вдруг не поймёт, так намекни на помершего Вихря, его, дескать, вещица нам надобна. Запомнил?
— Угу, — кивнул головой Ондроп.
— Повтори, — приказал Пахомий.
— Чего повторять, — буркнул Ондроп. — Знаю я Сокола, слышал и про эту историю со змеевиком.
— Тем лучше, — довольно произнёс Пахомий. — Теперь о встрече. Скажешь колдуну, чтобы пришёл на то место, где стрелу выкопал из песка. Но чтобы один пришёл без кметей и без дружков своих волосатых. Меч пусть тоже оставит, мало ли что. И главное передай, чтобы не думал долго, а то ещё хитрость, какую удумает. Не надо мне этого. Три дня я ему даю, не больше. Если через три дня он в известном месте с вещицей не появится, то кончим мы щенка.
— Подвох какой-то здесь, — сказал подошедший Тимофей, покрутив в воздухе пальцем.
Сокол кивнул.
— Что будем делать, если наткнёмся на след? — спросил Тимофей.
— Смотря, куда след поведёт… — неопределённо ответил Сокол. — Далеко от Черты уходить не стоит.
— Тоже так думаю, — согласился воин.
К ним подошёл Быстроног.
— Нам бы тоже глянуть, господин чародей? — предложил он.
Получив разрешение, вурды тенями скользнули в лес.
Если всё это ловушка, — подумал Сокол, — то очень уж необычная. Он совсем не ощущал опасности, и в тоже время опасность присутствовала. Присутствовала не в ощущениях, но в подозрениях. Так бывает когда к вам на встречу идёт человек, улыбаясь от уха до уха, но при этом держит за спиной руку. Поди, догадайся, что у него на уме, и что за спиной…
Подошёл Коняшка.
— Человек двадцать, двадцать пять здесь было, — доложил он. — Дня три или четыре стояли, может больше. Снялись, действительно этим утром, судя по следам — вдоль реки они пошли, на полуночь.
— А кто такие? — спросил Сокол.
— Точно сказать нельзя. Оружие у них имелось, это правда — вон как пень изрубили, в щепу, и в деревьях много следов от стрел. А вот кто такие, не скажу. Скорее всего, не купцы, а если купцы то без товара. Следы слабые — без груза шли, и без лошадей — копыт не видно…
Вернулись с разведки вурды. Быстроног взобрался на лошадь, (та фыркнула, но стерпела), а Власорук к Соколу в упор подошёл, и шепнул на ухо:
— Тухлячок, господин чародей…
— Где? — удивился Сокол.
— Везде, — ответил вурд. — Одна сплошная тухлятина, обман, ложь…
— Не говори загадками, поясни, — нахмурился чародей.
— Не было здесь никаких двадцати пяти людей, — доложил Власорук уверенно.
— А кто же были, вурды что ли?
— Я так и думал, что ты это скажешь, — осклабился вурд, но тут же, взяв себя в руки, согнал усмешку. — Нет, здесь люди были, однозначно, но только не двадцать пять и даже не двадцать. Трое или, самое большее, четверо.
— Да ну? — удивился Сокол. — А следов-то на целый полк.
— Вот я и говорю — тухлячок…
Власорук вернулся к товарищу и запрыгнул на лошадь. Тимофей посмотрел на чародея настороженно — он не слышал разговора, но напряжение заметил.
— Что-то случилось? — спросил старшина.
Сокол, ещё подумав, сказал тихо:
— Давай, всех по коням… Обратно двигаем… Только без суеты лишней… Позади поставь тех, кто в броне… Но не кричи об этом… Потихоньку всё сделай… Как бы само собой.
Тимофей спорить не стал, знал уже, что Сокол кожей опасности чует. В таком случае разумнее положиться на колдовское чутьё, чем горячку пороть.
Выбрались благополучно. Лошади, вновь вспенив реку, вынесли отряд к дозору.
Когда люди расположились на отдых, Тимофей повторил свой вопрос. Сокол рассказал о том, что обнаружили вурды.
— У них нюх не чета людскому, — заверил он. — Тот, кто западню устроил, их в расчёт не принял и просчитался тем самым.
— Западню? — удивился Тимофей. — Кабы дело наоборот обстояло ещё ладно, я бы понял. Ну там, в ловушку нас заманить якобы малым числом, а встретить целым отрядом. Но, напротив, делать вид, что их много? Тут я чего-то хитрости не пойму
…
— В том то и дело, что не понять, — ответил Сокол. — А раз не понять, то лучше не соваться. Опасность я бы почуял, но наблюдать за нами вполне могли, а может, и теперь наблюдают. Подождём, что они предпримут дальше.
— Предпримут дальше? — ещё раз удивился Тимофей. — Ты полагаешь, что это ещё не конец?
Он даже договорить не успел. Быстроног вдруг бросился на Сокола и сбил его в сторону. Отменная скорость была у вурда — арбалетный болт ушёл в песок в том месте, где только что сидел чародей.
— Дружина, к оружию! — заорал Тимофей, выхватив саблю.
— Реку не переходить! — приказал чародей, отплёвываясь от песка.
Рядом с ним, улыбаясь, песок из шерсти вычёсывал Быстроног.
Старшина выстроил прикрытых бронёй дружинников в ряд и лихорадочно всматривался в лес. Но разглядеть ничего не смог.
Между тем чародей принялся раскапывать стрелу. Она ушла очень глубоко, да ещё и вбок, что сильно затрудняло поиски. Вурд, достав нож, присел рядом.
— Почему ты сейчас не почуял опасность, господин чародей? — спросил Быстроног, ловко выкапывая яму.
— Далеко слишком, — буркнул Сокол. — Когда люди научатся посылать стрелы за сотню вёрст, тогда даже бога никакое чутьё не спасёт, — он улыбнулся. — Ну если конечно рядом не окажется какого-нибудь расторопного вурда.
Последние слова Быстроног расценил как похвалу, и если бы его рожа не заросла до ушей волосами, можно было бы увидеть, как он краснеет. От удовольствия краснеет, ибо смущение вурдам несвойственно.
Скоро подоспели Рыжий с Власоруком. С их помощью стрелу удалось, наконец, выкопать.
— Та самая, — заглянув через плечо, произнёс Тимофей. — В Бориса точно такую же посылали под Муромом.
— Похоже на то… — согласился Сокол и распорядился. — Оставь несколько человек ополченцам в помощь, и отходим.
Мещера. Осень 6860 года.
Мещера продолжала жить неторопливо, без суеты и страха. Наводняющий прочие земли ужас, накатывал сюда лишь лёгкими всплесками неясных слухов. Люди волновались, конечно, и Блукач разговорами пугал, масла в огонь подливая, но так чтобы терять рассудок, или бежать сломя голову, такого на Мещере не случалось.
Малонаселённые дикие земли, обширные леса с труднопроходимыми болотами, могли если и не остановить совсем, то значительно задержать моровое поветрие. С севера Мещеру прикрывала Черта, да такие же безлюдные муромские леса. А Оку держали под строгим присмотром мещёрские чародеи. На своих колдунов народ особенно уповал — вон их сколько в городе толкается, неужто не справятся с напастью?
Сами колдуны, правда, не слишком уверены были в силах своих.
Получив через Эрвелу весточку, Мена поначалу сильно разозлилась на Сокола. Его затею с Чертой она не одобрила сразу. Чудит старик. Как говорится, седина в бороду, а бес в ребро. Про другое говорится, но и к нынешнему случаю подходит. Ишь чего удумал… Вместо того, чтобы бороться с главной угрозой, с источником зла, он затеял прикрывать от мора обширные земли нелепыми заставами.
Выявить Мстителя, узнать слабое место и ударить подходящим оружием — вот что надобно сделать. Тогда и чёрная смерть сама собой отступит. Никаких заслонов ненужно. Но Сокол, ни с кем из них не переговорив, решил по-своему. И оставил Мену в тяжёлых раздумьях.
А что она может?
Нет, кое-что может, конечно. Попытаться отследить Мстителя, например. Пожалуй. Совсем не зря Сокол считал её не просто способной к подобному делу, но и превосходящей умением его самого. Однако, это ведь не человека пропавшего искать. Тут и на ответное волшебство запросто нарваться можно. Таких плюх нахватать — мало не покажется. Очень опасная затея. На самой грани её возможностей. На той грани, где любая оплошность чревата падением в такую бездну, откуда не возвращаются.
Но Сокол не оставил выбора. Не сидеть же, сложа руки, в ожидании пока старик соизволит вернуться. Он может и вовсе не вернётся. Хорошо ему там. Войск под рукой немерено, серебра, хоть топоры отливай, любую прихоть по первому требованию бояре наперегонки исполняют…
Нет, нужно что-то делать. Уж больно раздражает собственное бессилие.
Первая же попытка напасть на след Мстителя привела к неожиданному открытию. Чары необычной природы гуляли сполохами под сводами мироздания. И все эти чары искали тоже что и её ворожба. Искали восставшего бога. Не только мещёрские чародеи, оказывается, вступили в борьбу. Кто-то ещё, достаточно сильный, бросил Мстителю вызов. Что ж неплохая зацепка.
Не без труда Мене удалось распутать странные заклинания, так похожие на те, что плёл некогда в мороке старец в белом саване, которого она поначалу приняла за Сокола. Теперь раз за разом, девушка осторожно ловила в видениях отблески чужой ворожбы, пытаясь собрать её воедино, прочитать, понять смысл.
Собрала, прочитала, поняла. И немало удивилась.
Позволив себе чуточку передохнуть, Мена задумалась. Новость следовало немедленно передать остальным, а они обитали в Мещёрске. Лишь одна она, как угорелая носилась каждый раз из Елатьмы.
Девушка вывела коня, забралась в седло.
— Да простит меня Эрвела, — буркнула она и не жалея животного помчалась в Мещёрск.
* * *
Дом Армаса преобразился. Дыру в крыше заделали, поменяли прогнившие половицы, весьма кстати наладили печь — со дня на день ожидали первых морозов; по стенам набили полок, на которые сваливали груды берестяных свитков с выуженными у заезжих людей крупицами знаний. То один, то другой колдуны постоянно рылись в них, сопоставляя сведения.Совет собирался раз в неделю. Старая мельница стала вдруг на редкость оживлённым местом. Споры шли не только во время советов, но и всякий раз, когда здесь встречались хотя бы два чародея. А такое случалось нередко, тем более, что чёрные колдуны прямо здесь, в доме мельника и жили. Иногда заходила Эрвела, появлялся временами князь; из Васильевой Слободы прибывали посланцы от Сокола. Однажды зашёл Блукач. Буркнул что-то про тщетность усилий слепых и глухих, и ушёл восвояси.
Несмотря на молодость и на то, что приходилось мотаться из Елатьмы, Мена, в отсутствие Сокола, как-то незаметно возглавила разношёрстную колдовскую братию. Не то чтобы её выбирали на совете, или каким-либо иным образом подтверждали главенство, всё случилось будто само собой. Вот и теперь, стоило ей примчаться, Ушан, не задавая лишних вопросов, отправился собирать товарищей.
— Мститель на Москву пойдёт, — заявила ведунья, когда все собрались.
— Почему на Москву? — удивился Ушан.
— Его, то и дело, направляют туда. Каким-то необычайно мощным заклинанием. Словно зверюгу травят, гонят на ловцов.
— То и дело? — зацепился Вармалей. — Значит, это не одно какое-то чародейство?
— Нет, — покачала головой Мена. — Заклинание плели четверо. То есть это я обнаружила четверых, может их было и больше. Причём заклинание одно и тоже, но каждый применял его отдельно от остальных. И в разное время. Первое-то я давно засекла. Ещё Сокол во Пскове был. Но тогда не сумела сути понять.
— И все четверо на Москву? — восхитился Барцай, хлопнув по плечу чёрного собрата. — Не слишком любят Москву-то?
Чародеи разом загомонили, обсуждая неожиданную новость.
— Тебе удалось отследить, кто они эти чародеи? — деловито спросил Вармалей. — Может, имеет смысл связаться с ними, объединить, так сказать, усилия? Вместе-то всяко ловчее будет Мстителя одолеть.
— В том-то и дело, — ответила Мена. — Все они священники, к тому же высшего разбора. На одном, том, что чаровал первым, уже лежала печать смерти, я случайно заметила. Про остальных ничего сказать не могу.
— Вот те раз… — озадаченно произнёс Вармалей, и на время все замолчали.
— Выходит, духовенство решило выступить против своих же иерархов? — вновь подал голос Вармалей.
— Выходит так, — подтвердила Мена. — Причём не сговариваясь.
Колдуны помолчали ещё.
— Допустим Москва, — произнёс Ушан. — Что это нам даёт?
— Ничего хорошего, — буркнула Не с Той Ноги. — Нет, то есть гнать-то, пусть гонят. Пусть счёты друг с другом сводят, нам только передышка получится. Но три сотни вёрст невелика преграда. Куда он после Москвы полезет? То-то и оно! Лес ведь только мор сдержать сможет, сам Мститель пройдёт и лесом.
— А мы ещё ничего толком не знаем, — добавил Барцай. — Как с ним сладить? Каким оружием, каким заклинанием?
— Попытаюсь достать его, — сказала Мена. — Увидеть в мороке.
— А ну как он тебя первым достанет? — возразил Вармалей. — Не с человеком играешь… с богом.
— Прикроюсь чужой ворожбой, — повела Мена плечом. — Подберусь, пока его священники заговорами обдают. В такой кутерьме может и не до меня ему будет. Одним бы глазком взглянуть. Большего и не требуется.
Помолчали.
— Знаешь, — сказал Вармалей. — Перебирайся-ка ты обратно в Мещёрск. Нечего тебе из Елатьмы мотаться. Опасное дело затеяла, одна можешь и не сдюжить. А так, кто-нибудь из нас с тобой всегда будет. Поддержит если что.
* * *
Мена обосновалась в доме Сокола и взялась за ворожбу. Используя чары священников и как прикрытие, и как ниточку, девушка принялась потихоньку подбираться к Мстителю.Нелегко ей ворожба давалась. Людей разыскивая, она в мороке птицей себя ощущала. Вся земля раскрывалась под ней книгой понятной. Ничего не могло схорониться от взора. И даже давно простывший след брала ведунья быстро, словно он огнём вычерчен был, особенно, если касалась при ворожбе вещей пропавшего человека.
Теперь же не оказалось у неё ничего под рукой. Да и бесполезно к богу с человеческой мерой подходить. Помнила Мена, не отозвался ей змеевик Вихря, когда Сокол расспрашивал. И вместо птицы, змеёй в мороке предстала. Не парила — ползла, продираясь сквозь спутанную осеннюю траву. И не видела ничего кроме той травы. Лишь отблески чужих чар путь указывали.
Много сил уходило. Уши закладывало, кровь из носу шла. Не с Той Ноги каждый раз отвар целебный наготове держала. Отпаивая Мену, ворчала:
— Надорвёшься, девочка, раньше времени. На износ работаешь. И себя погубишь, и делу не поможешь. Дождись уж Сокола, вдвоём вам ловчее чаровать будет.
Мена отмахивалась. Пила отвар, отдыхала и вновь к видениям возвращалась.
И добралась, доползла, не одну змеиную кожу на жёсткой траве оставив. Вышла на след, распутала петли, увидела в порождённом ею мороке смутные очертания Мстителя. То ли человек, то ли зверь — не понять.
Но и Мститель почуял ведунью. Дёрнул головой, будто принюхиваясь, нашёл в жухлой траве мелкого ужика. Встретились на короткий миг взгляды, и судорога прошла по телу Мены. Одно желание овладело ею — скрыться поскорее от враждебной твари. Заползти в тёмную норку, в щель, куда угодно. Но пересилила себя, заглянуло в чужое нутро, местью сжигаемое…
Подтвердились прежние догадки — на Москву Мститель шёл. Однако тамошние владыки оказались не главным предназначением. Не за тем он явился в мир. Что-то ещё безуспешно искал. Метались в сознании смутные образы, лица врагов. Но кто они такие, где их искать, он и сам не ведал. И Мена лиц не признала. Знакомых среди обречённых не нашлось.
Только это она про него узнала. А он о ней всё. Короткого взгляда хватило Мстителю. Зацепил Мену, повлёк к себе. Резанула боль, подступила тошнота, воля потерялась в бездонных глазах. Едва удалось вырваться.
— Он увидел меня! — вскрикнула Мена, тут же потеряв сознание.
Не с Той Ноги бросилась к девушке. Разжав стиснутые зубы, влила отвар. Потом обняла за плечи, успокаивая дрожь.
Долго Мена в себя приходила. Но очнулась, в конце концов, — на лице ни кровинки, веки дёргаются, в груди огонь полыхает…
— Довольно! — воскликнула старая колдунья. — Не смей черту переступать… в другой раз не выберешься.
Мена, взглянув на дрожащие руки, кивнула.
— Больше не буду.
Но опоздали они с осторожностью. Попалась в ловушку Мена. Тот, кого она выслеживала, перешёл в наступление. Не потребовался Мстителю наведённый морок, он обладал способностью врываться в сон. И врывался чудовищным кошмаром, единственным спасением от которого было немедленное пробуждение.
Каждый раз повторялось одно и тоже: то ли зверь, то ли человек, разобрать точнее в дрожащем мареве она так и не сумела, ловил её взгляд и, не сводя страшных глаз, начинал тянуть к Мене лапы. Тварь не произносила ни слова, ни вслух, ни мысленно, она просто топила сознание девушки в своих бездонных глазах, раскрывая навстречу объятия.
Благо у Мены хватало сил прервать сон, и она всякий раз ускользала от смертельных объятий. Что произойдёт, когда однажды она не сумеет вырваться из призрачных лап, Мена старалась не думать. Чудовище запросто могло опустошить её душу, выесть разум, чувства, желания. Могло превратить девушку в безмозглое существо, в ходячее растение без собственной воли, или, того хуже, сделать ведунью своим орудием.
Пока удавалось отбиваться. Плохо только, что теперь она почти не спала. Нельзя было спать. Пыткой стал сон. От истощения, Мена осунулась, стала раздражительной, часто несла всякий вздор и понапрасну срывала зло на соратниках. Какая уж тут работа.
Не с Той Ноги, Вармалей, Ушан и Барцай, день и ночь находились в доме Сокола, меняя друг друга. Сторожили, чтобы прийти на выручку, вырвать из сна, если сама Мена не справится. Но по-настоящему помочь не могли.
Барцай попытался однажды вмешаться в борьбу, Мена даже разглядела его в мороке, в образе чёрного быка, заступившего дорогу демону. Но у колдуна ничего не вышло, он и сам едва не попал в ловушку. Отступил.
Выручила Эрвела. Как всегда неожиданно объявилась, вошла в дом, кивнув расступившимся колдунам. Взглянула в изнеможённое лицо Мены и всё поняла.
— Темно, — произнесла владычица. — Но клин клином вышибают.
Никто ничего не понял, а Эрвела, не объясняя, развернулась и вышла. Только пса чародейского потрепала напоследок.
Вернулась овда через три дня. Принесла сноп пересохшей травы. Протянув старой колдунье, сказала:
— Приготовь отвар. И пои девочку каждый вечер. Будет спать вовсе без сновидений. На некоторое время поможет, а что потом не знаю.
Дурманящий отвар отправлял Мену в небытие, в чёрную пустоту. Не спасение — передышка.
Где ты пропадаешь, Сокол? С кем воюешь? Кого спасаешь? Почему не вернёшься, не поможешь той, которая любит тебя?
Белогородье. Ноябрь 6860 года.
Черта не только отвлекала на себя уйму войск, но и потребляла огромное количество припасов. Казна нижегородских князей таяла на глазах, однако Константин ни разу не проявил недовольство. Если Нижний удастся защитить от напасти, — рассудил он, — непомерные расходы обернутся сторицей. Уцелевшая столица неизбежно возвысится над прочими разорёнными, опустошёнными, а то и вовсе вымершими городами. Тем более в глазах православного народа, считавшего моровое поветрие промыслом божьим, наказанием за тяжкие людские грехи. В таком случае, избежавший господнего наказания Нижний Новгород, приобретал образ города чистого, даже святого, не покоренного дьявольскими пороками, соблазнами и прелестями.
Однако утверждать, что князей волновали одни лишь подобные корыстные расчёты, значит покривить истиной. Государи, как могли, заботились и о подданных. На борьбу с голодом из Нижнего Новгорода и Васильевой Слободы в Шую и Суздаль отправились хлебные караваны. Всё зерно, что доходило до нижегородских торгов в эти трудные времена, приобреталось уполномоченными великим князем или его тысяцким купцами. Князь запретил без меры задирать цены, но, даже учитывая это, прибыль обещала оказаться высокой. Понятно, что от купцов не было отбоя, однако повезло далеко не всем.
Среди счастливчиков, что получили право на хлебные поставки, был и Ондроп. Кадомский купец теперь ворочал такими деньгами, о которых два года назад не смел и мечтать. А ведь всё началось с той случайной встречи на елатомском постоялом дворе, когда Рыжий посоветовал ему отправится с железом в Муром. С той встречи, которую Ондроп поначалу проклинал, но которая впоследствии привела его к знакомству с молодыми князьями в Муроме, ввергла в полное приключений и переживаний путешествие с вурдами, и, в конце концов, свела с Соколом.
И вот, он стал единственным чужаком, которому князья позволили заниматься столь прибыльным делом. По-настоящему прибыльным — каждый вложенный рубль за одну лишь поездку в Суздаль оборачивался двумя. Конечно, и опасностей было немало. Одна только возможность подхватить чёрную чего стоила. Но Ондроп уже мало походил на прежнего робкого купчишку. Заматерел, пообтёрся. Обзавёлся знакомствами, слугами, речными судами и лавками на крупнейших торжищах.
Чтобы не торчать неделями на Черте, теряя время в ожидании пропуска, Ондроп придумал вовсе Черту не пересекать. Его помощник закупал зерно в Васильевой Слободе и доставлял до заставы на большаке, до той самой, где задержали Скомороха. Там возы разгружались и под надзором стражников мешки с зерном скатывали по дощатому настилу с высокого пригорка на моровую сторону, где их подбирал и грузил на свой поезд Ондроп. Такой хитроумный ход позволял Ондропу обернуться дважды против прочих уполномоченных купцов. Те, понятно, в конце концов, сообразили и стали Ондропу подражать, но кадомский купец в накладе не остался, а его положение в торговых кругах ещё больше укрепилось.
Когда Борис, закончив дела в Суздале, обратился к купцу с просьбой доставить его до Черты, то не сразу признал в нём муромского знакомца. Купец, вместо ответа, вдруг стал горячо благодарить князя за какие-то прежние заслуги. Борис сначала решил, что перед ним один из местных православных его почитателей, но, постепенно вникая в речь, сообразил, что это тот самый купчишка, которому он в своё время помог сбыть с рук товар в Муроме.
— Тебя и не узнать, — улыбнулся Борис. — Смотри, каким славным брюхом разжился, что новгородец знатный. Так, стало быть, теперь хлеб в Суздаль возишь? От Волынского дозволение получил?
— От батюшки вашего, Константина Васильевича…
— Да ну? — удивился Борис. — Как же тебя к нему допустили?
— Чародей, Сокол, замолвил словечко, да вурды знакомые попросили. Батюшке вашему они уж больно по душе пришлись.
— Сокол, вурды? Вот так раз! — изумился Борис. — Так ты и с ними знаком?
* * *
На сани ещё не пересели — снег если и выпадал, то пополам с дождём и тут же таял. А вот по ночам подмораживало. Люди кутались в меха, укрывались от непогоды просмоленной толстиной, какой по дороге в Суздаль ограждали от влаги хлеб.На выезде из Суздаля к Ондропу в поезд напросилось двое монахов. Крупных таких, на гребцов похожих.
— Паломники мы, — объяснил один.
— В Печёры нижегородские идём, — добавил его товарищ. — Подбрось, добрый человек, Христа ради.
Купец за Христа не радел, но пребывая в благодушии, возражать не стал.
— До Черты подвезу, — кивнул он путникам.
А вот у Бориса паломники сразу вызвали недоверие. Он уже привык, что любой здешний монах почтительно кланялся князю, как человеку прикоснувшемуся к чуду. А эти двое, словно и не слышали ни про явление ангела, ни про основание нового монастыря, ни про святое шествие. На молодого князя, сидящего на возке рядом с Ондропом, они просто не обратили внимания.
Решив, что монахи просто-напросто проезжие, в местных делах не сведущи, Борис успокоился. А зря.
В первую же ночь, когда измученный разъездами купец пристроил повозку в хвост поезда и завалился спать, оба монаха вдруг оказались подле Бориса. Не успел княжич раскрыть рта, как оказался связанным по рукам и ногам. Откуда ни возьмись, появился третий монах, которого Борис тотчас припомнил. Это был тот самый священник, что сопровождал архимандрита Микифора, когда новгородцы захватили вышедший из Пскова отряд.
— Ну, здорово, князь, — зло усмехнулся Пахомий. — Не по зубам ты оказался Микифору, посмотрим, как теперь тебя колдун выручать станет…
Борис уже забыл и думать о прошлых неприятностях, потому не сразу нашёл что ответить. А когда нашёл, его рот уже надёжно запечатали кляпом.
Купеческие слуги не заметили происходящего на последнем возке, а сам Ондроп проснулся от холодной стали приставленного к горлу кинжала.
— Не дёргайся попусту купец, — заявил Пахомий. — Тебе ничего не грозит.
Ондроп бессильно наблюдал, как два монаха, стащив на ходу с повозки, уволокли юношу в темноту. Пахомий до поры остался с купцом. Поезд проехал ещё около часа, прежде чем монах, опустив кинжал, заговорил вновь.
— Как тебя звать? — спросил он.
— Ондроп.
— Ты правь лошадьми-то, Ондроп, правь и слушай меня внимательно.
Править лошадьми в хвосте поезда надобности не было, но купец перечить не стал. Взял вожжи и превратился в слух.
— Поедешь в Васильеву Слободу, — сказал монах. — Найдёшь там колдуна. Зовут Соколом. Он где-нибудь подле князей крутится. Спросишь у людей, подскажут. Как найдёшь, передашь ему, что княжич у нас. Опишешь нас, как запомнил, монахи, мол, пришлые. Не думаю, что много монахов на князей ловушки ставят.
Пахомий ухмыльнулся.
— Скажешь ему, что мальчишку мы отпустим, но только взамен на одну вещицу. Он поймет, на какую именно. Если вдруг не поймёт, так намекни на помершего Вихря, его, дескать, вещица нам надобна. Запомнил?
— Угу, — кивнул головой Ондроп.
— Повтори, — приказал Пахомий.
— Чего повторять, — буркнул Ондроп. — Знаю я Сокола, слышал и про эту историю со змеевиком.
— Тем лучше, — довольно произнёс Пахомий. — Теперь о встрече. Скажешь колдуну, чтобы пришёл на то место, где стрелу выкопал из песка. Но чтобы один пришёл без кметей и без дружков своих волосатых. Меч пусть тоже оставит, мало ли что. И главное передай, чтобы не думал долго, а то ещё хитрость, какую удумает. Не надо мне этого. Три дня я ему даю, не больше. Если через три дня он в известном месте с вещицей не появится, то кончим мы щенка.