Ко всему прочему поползли по Москве нехорошие слухи. Говорили, что объявилась в городе какая-то жуть. То ли тварь, то ли морок, никто толком сказать не мог. Первые весточки с окраин приходили. Дескать, находили по утру на улицах мертвецов обезображенных. Сперва грешным делом на волков подумали, на них извечно люди напраслину возводят. Но когда возле церкви след трёхпалый приметили, тут уж волкам оправдание вышло.
 
   Москва. Весна 6861 года.
 
   В первый день весны и нового года, четверо закутанных в плащи странников миновали заставу на Владимирской Дороге и нырнули в затихший, скрытый метелью город. Холодно не было — было противно. Шёл мокрый, липнущий к одежде, снег. Непогода затрудняла движение, однако давала путникам и некоторые преимущества: стражники возле рогаток не особо досматривали прохожих, спеша вернуться в теплые наметы.
   Хотя четверо путников не имели при себе ничего противозаконного, лишнее внимание стражи их не прельщало. Не говоря ни слова, они прошагали через всю Москву и скоро достигли той части города, куда и в более хорошую погоду мало кто заходил. Это были московские трущобы — прибежище воров и разбойников, а так же всех тех, кто не ладил с законом и властью.
   Добравшись до заведения Марии, путники позволили себе скинуть мокрые плащи и перевести дух. Не считая их, в корчемнице сидело всего человек шесть. По поведению — добропорядочные горожане, по рожам — сущие разбойники. Завсегдатаи на новых гостей поначалу косились, но скоро, признав в одном из них Рыжего, вернулись к прежним разговорам.
   — Здесь мы в безопасности, — уверил спутников Рыжий, пытаясь счистить ногтями с плаща обледенелую корку. — Ни дружинники, ни стражники не смеют совать сюда нос. По крайней мере, малыми силами.
   — А монахи? — спросил Сокол.
   — Эти могут, — уважительно протянул Рыжий. — В прошлый-то раз еле ноги от них унёс.
   Повесив одежду над очагом, четверо товарищей уселись за свободным столом. Борис тут же принялся рассматривать корчемницу, а владычный скоморох, сев поближе к огню, задремал.
   Со своей половины вышла Мария. Увидев Рыжего, она улыбнулась, поздоровалась с давним приятелем, кивнула его товарищам. Затем принесла четыре кувшина с пивом.
   — Как дело идёт? — спросил Рыжий.
   — Поубавилось народу, — пожаловалась хозяйка. — Чёрная смерть и до вольных людей добралась. От купцов вместе с зипуном заразу похватали. Мало кто с летних промыслов вернулся.
   Рыжий нерешительно помолчал, потом не выдержал и спросил:
   — Не знаешь как там Настя?
   — Спрашивала про тебя, — Мария как-то странно улыбнулась. — Да ты зайди к ней, проведай. Как ты пропал, она так одна и живёт.
   Хозяйка вернулась к себе, а они, несмотря на усталость, принялись обсуждать дальнейшие действия.
   Похитить викария предложил Константин Васильевич. После благополучного вызволения Бориса, он долго совещался в узком кругу, решая как поступить с новым врагом. Князь Волынский упорно настаивал на убийстве священника, но Дионисий заявил, что насильственную смерть духовного лица, церковь не благословит. Каким бы Алексий не был злодеем, он всё же заведовал церковным судом, а теперь ещё стал и владимирским епископом.
   Тогда князь и придумал похищение. «Посидит несколько лет в порубе, может и образумится», — рассудил Константин. — «Во всяком случае, за это время все его монахи разбегутся, а тайная служба перестанет существовать или хотя бы ослабнет».
   Ни Сокол, ни Рыжий, ни Скоморох не являлись поданными нижегородского князя, но каждый из них имел свой собственный зуб на Алексия. Поэтому они взялись сопровождать Бориса в Москву, тем более что Рыжий, прожив здесь почти полгода, приобрёл немало полезных связей, способных помочь в деле. Дабы не привлекать лишнего внимания, отправились малым числом, без оружия. Вурдов не взяли по той же причине — их появление на Москве не могло остаться незамеченным.
   Почему Константин послал сына, а не воинов, которые лучше справились бы с подобной задачей? Скорее всего, потому, что считал Алексия достойным противником, а помимо этого, человеком знатным, высоким по занимаемому положению. Среди представлений великого князя о чести было и убеждение, что людям высших сословий негоже перекладывать дела семьи на плечи простолюдинов или наёмников. Этот предрассудок сейчас мало у кого сохранился, но Константин Васильевич принадлежал к людям старой закалки.
 
   — Итак, нам нужно добраться до викария, — начал Сокол. — Мы не знаем, сколько у него сил и как его выловить, но зато знаем, где он обитает. От этого, правда, пока мало толку — не брать же приступом монастырь.
   — Почему бы и нет? — спросил Рыжий. — Вон здесь, сколько народу без работы ошивается. Посулим добычу пожирнее…
   — Устроим небольшую войну, — подражая ему, продолжил Сокол. — Может сразу и семью княжескую вырезать, чтоб под ногами не путалась? Дело верное — нас многие благодарить станут…
   — Ладно, ладно, — сдался Рыжий. — Не будем войну устраивать.
   — Серебро, — предложил Борис, оставаясь нижегородцем даже теперь
   — Серебро? — переспросил чародей с любопытством.
   — Вот именно! — кивнул Борис. — Подкупим, кого надо, доберёмся до предводителя шайки. А там пара пустяков останется. Скрутим негодяя и в Нижний утащим.
   — Подкупать людей на Москве пустое дело, — махнул Рыжий рукой. — Я уже пытался. Можно подкупить мелочь, но не знатных людей. Те спят и видят, когда их хозяин наложит лапу на соседние владения, с которых они все мечтают урвать по куску. А от предательства выгоды для них немного, зато головы лишиться вполне можно.
   Кое-какие замыслы у них возникли ещё до похода, так что разговоры нужны были лишь для самоуспокоения, ничего де важного не упустили. Говорили они втроём. Скомороха, казалось, нисколько не занимали разговоры спутников. Он дремал за столом, разморенный теплом и пивом, хотя его лицо оставалось решительным даже во сне. И это не предвещало викарию ничего доброго.
 
   — Неплохо бы обзавестись хоть каким-то оружием, — заявил Борис. — Будем мы брать монастырь приступом, или нет, а с пустыми руками не очень уютно во вражеском стане орудовать.
   Этот вопрос Рыжий разрешил быстро. Подошёл к тихо пьющим за соседним столом разбойникам, спросил:
   — Парни, мне и моим друзьям нужно оружие. Сабли, кинжалы… мечи тоже сойдут.
   Те подняли на Рыжего мутные глаза, в которых лишь на миг, при слове «оружие», промелькнул интерес.
   — У Мерина спроси, — присоветовал один из них. — К нему такого рода товар несут, у него же и покупают.
   Он вздохнул.
   — Нынче дела у Мерина идут не так бойко как прежде. Так что много не возьмёт, договоритесь. На кой ляд оно теперь нужно это оружие…
   — Мор, что б его! — посетовал второй разбойник, будучи уже изрядно выпимши. — Промысел воровской совсем захирел. Поверишь, даже детишек иной раз без гостинца оставлять приходится…
   Рыжий посочувствовал ему, похлопав по спине, и вернулся к товарищам.
* * *
   Кантарь и Хлыст добрались до монастыря посреди зимы обмороженные и полуживые. Уцелели они лишь чудом, — лишённых сил монахов подобрали на дороге селяне, которые частью из сердоболия, но больше поощряемые серебром, доставили их в Москву. Там оба монаха надолго слегли с сильным кашлем и жаром.
   Известие о смерти Пахомия надолго привело Алексия в плохое расположение духа. Он понял, что в последние годы только и делал, что проигрывал мещёрскому колдуну одну схватку за другой. Но даже не гибель его лучшего воина, и не известие об очередном поражении, вызывало наибольшую досаду викария. Гораздо хуже, что он не сумел завладеть змеевиком.
   Заразу Алексий подхватить не боялся. В его монастырь чёрная смерть не пробралась, а в городе викарий появлялся редко. В то же время он понимал, что мор лишь предвестие более серьёзных бедствий. И именно поэтому переживал, что остался без дополнительной защиты. Именно поэтому медлил.
* * *
   Только с началом весны, Кантарь нашёл в себе силы вернуться к прежней работе — обучению новиков. Впрочем, оно уже подошло к концу. Его ученики готовились принять великую схиму, а вместе с ней стать частью отряда.
   Схима не случайно называлась ещё ангельским чином. Считалось, что принявшие её становятся ангелами и принадлежат уже не столько земле, сколько небу. В своё время это навело викария на мысль создать боевой отряд, своего рода ангельское воинство, ведь и среди небесных созданий во множестве встречаются неплохие бойцы.
   Обычно монахи, принимающие великую схиму, становились затворниками. Но Алексий ввёл в это дело некоторые новшества. Его схимники превращались в воинов веры. Им заранее отпускались возможные грехи, которые могли они совершить во благо церкви. Это, конечно, шло в разрез с каноном и потому оставалось в тайне даже от митрополита.
 
   И вот торжества закончились. Схимонахи выстроились в том же дворике, в котором новиками учились весь год. Возмужавшие, готовые выполнить любой приказ викария. Одиннадцать человек. Свежая кровь, новые силы, которые пришлись весьма кстати изрядно потрёпанному отряду. Глядя на пополнение, священник с удовлетворением отметил, насколько прав оказался, приказав печатнику впредь бывших бояр набирать. Не оскудеет войско с таким подходом — много ещё по монастырям бояр скрывается. Он, Алексий, и сам из таких.
   Хоть монахи и получили теперь новые ангельские имена, их прежние прозвища сохранились за ними. Сокровенные имена знал лишь викарий, от всех прочих людей, даже от товарищей по оружию, они были сокрыты.
   Добавив к своему облачению куколь с крестами и серафимами и аналав, каждый из схимонахов получал на закрытом дворе монастыря собственную отдельную келью. Вот только появляться им здесь предстояло нечасто, как и надевать на себя ангельское облачение. Потому что после посвящения, монахам предстояло последнее испытание. Как правило, таковым являлись поиски, захват, или уничтожение, какого-либо из врагов церкви, сиречь личных врагов Алексия. Сейчас, в это лихое время, их расплодилось особенно много.
   Здравый смысл остерёг священника от того, чтобы спустить молодняк на Сокола. И не прежние потери были тому причиной, не угроза потерять разом всё пополнение. Викарий понял, что чародею суждено принять участие в борьбе с Мстителем. Мало того, в нём росло убеждение, что именно мещёрскому колдуну предначертано остановить нашествие. Сам он до сих пор не мог понять до конца намерений чёрного демона. И не был уверен, что, не имея змеевика, сможет совладать с ним. Таким образом, уничтожив в лице Сокола врага, он мог лишиться и последней надежды.
   Конечно, чародея лучше было бы захватить, да выпытать кое-какие недостающие сведения, но опасность ошибки или очередного поражения оставалась велика. Поэтому молодых воинов решили спустить на рязанского князя. Нашествие Мстителя не заставило викария забыть об Олеге, усиления которого он всерьёз опасался.
   Сам Алексий не сказал перед строем ни слова, с напутствием выступил Кантарь.
   — У каждого из вас своя голова на плечах, — ровным голосом вещал учитель, прохаживаясь вдоль строя. — Каждый может придумать свой способ, как справиться с делом. Вы можете объединиться по двое или трое, можете действовать в одиночку. Свои положительные и отрицательные стороны есть и в том, и в другом. Можете действовать нахрапом или же тайно, можете рядиться в любые одежды, выдавать себя за кого угодно. Важен лишь итог.
   Кантарь на миг остановился, окинув строй взглядом, затем продолжил:
   — Но куда более важно, чтобы ни у кого из посторонних даже мысль не возникла о том, кто за вами стоит. Ни малейшего подозрения! Если вас поймают, лучше умрите. Вам дозволяется самоубийство. Вам дозволяется всё! Вы — ангелы и не служите никому и ничему, кроме святой веры. Поэтому не задумывайтесь о каре небесной. Вы чисты перед богом сейчас и останетесь таковыми впредь, если только не предадите дело.
 
   Поздней ночью молодые монахи покинули обитель и разошлись каждый своею дорогой. Лишь Пересвета, Алексий решил оставить при себе.
* * *
   Бориса могли узнать московские бояре и священники из тех, что заезжали бывало в Нижний Новгород или Суздаль, а потому княжич предпочитал зря на Москве не мелькать. Не покидая трущоб, он занялся подготовкой отхода. Делом не менее важным, чем розыск викария. Как там сложится с Алексием неизвестно, а вот удирать рано или поздно придётся.
   В меру разбрасывая серебро, Борис закупил у Мерина оружие и сколотил из оставшихся без работы лиходеев небольшую наёмную шайку. В случае необходимости отряд головорезов мог прикрыть их бегство из Москвы. К тому же, зная вполне местные ходы-выходы, разбойники брались вывести друзей из города и вовсе без сражения.
   Сокол, тем временем, пропадал в городе, навещая одному ему известные места. Быть узнанным он не опасался. С помощью простейших вещей, вроде воска и шерсти, чародей так ловко менял облик, что товарищи отказывались верить, будто он обходился без колдовства. Сокол исчезал надолго, иногда на несколько дней, но возвращался всегда с ценными сведениями о московских делах.
   А Рыжий со Скоморохом занялись поиском подходов к самому викарию.
* * *
   Вельяминовского старшины Рыбы в городе не случилось. Тысяцкий забрал его с собой, когда отправился на очередную заварушку к границе. Потому приятели Рыбы остались на время без вожака. Но привычкам своим не изменили, и каждый вечер просиживали, угощаясь пивом, в корчме на Старой Владимирской Дороге. На подходе к заведению их и подловили охотники на викария.
   — Вон они, — показал Рыжий издали. — Того, что покрупнее, с рубцом поперёк рожи, зовут Косым. Лучше говорить с ним. Крот, тот, что помельче, умишком больно обделён. Начнёт болтать, беды не оберёшься. На меня не ссылайся, они меня под другим именем знают. Да и, думаю, догадались, что я не тот за кого себя выдавал.
 
   Рыжий, чтобы не попадаться бывшим знакомцам на глаза, поспешил вернуться в трущобы, а Скоморох, уяснив расклад, направился в корчму.
   Как и в корчемнице Марии, здесь в эту пору людей собиралось меньше обычного. Повсюду стояли пустые столы, чего раньше за таким бойким местом не замечалось. Народ вёл себя значительно тише прежнего, не орал, не устраивал свар, но умудрялся напиваться при этом до чёртиков. Вельяминовские негромко беседовали, и Скоморох изрядно продрог у порога, дожидаясь удобного случая.
   Наконец, Крот влил в себя достаточно пива, чтобы отойти по нужде, и новгородец, с кувшином в руке, присел на его место.
   — Ты кто? — удивился Косой, не веря, что нашёлся человек, посмевший вот так вот запросто, без спроса, садиться возле вельяминовских людей.
   — Тот, кто тебе нужен, — ответил Скоморох тихим, но вместе с тем твёрдым голосом. При этом он брезгливо отодвинул в сторону кувшин Крота.
   Такая уверенность произвела на воина должное впечатление. Вместо того чтобы тут же отвесить незнакомцу плюху, Косой переспросил:
   — Нужен?
   — Я сказал, нужен? — делано удивился Скоморох.
   — Да ты так сказал.
   — Надо же, — ещё раз удивился тот. — Вырвалось, верно. Я хотел сказать, что у меня есть дело.
   — Дело? Ко мне? — не поверил воин.
   — Да, к тебе.
   — И что же это за дело? — с вызовом спросил Косой, видимо, уже жалея, что не двинул проходимцу в репу с самого начала.
   — Я ищу клад, — сказал новгородец с таким невозмутимым видом, будто искал заплутавшего пса.
   — Вот как? — воин прищурился, отчего его знаменитый рубец, наводящий ужас на всякого собеседника, побелел.
   — Вернее не ищу, — поправился Скоморох, не обратив внимания на уродство. — А уже нашёл. Знатный клад, гривен на сорок серебром потянет. Одна беда — я знаю, где он припрятан, но не могу туда проникнуть. Если ты мне поможешь, то получишь десятую часть.
   — Чем помогу? — насторожился Косой.
   — Сведи меня с надёжным человеком из Богоявленского монастыря. Нужно разузнать, что там, да как. А потом мы вместе туда наведаемся.
   — Разбой в монастыре? — возмутился Косой. — Ты хоть знаешь, кому посмел предложить такое?
   — Знаю, — осадил новгородец. — И это не разбой. Клад не принадлежит монастырю. Его зарыл один прежний монах, который теперь далеко. Это были его сбережения…
   — Готов поставить тучные стада с райских пастбищ против твоей сломанной застёжки, что ты говоришь далеко не всё, — ухмыльнулся Косой. — Да, у меня есть надёжный человек. Как раз тот, что тебе нужен. Но пока ты не расскажешь мне всего остального, я и пальцем не шевельну.
   — Как знаешь, — пожал плечами Скоморох. — Подумай, я найду тебя завтра…
   — В кости играешь? — вместо ответа спросил Косой, гремя в воздухе глиняной плошкой.
   — Нет, не играю.
   — Жаль, — Косой положил кости на стол и потянулся к пиву.
 
   Вернулся Крот. Не успел он раскрыть рта, как Скоморох поднялся, уступая место. Собираясь уйти, он, вдруг, взял плошку с костями, встряхнул и резким движением поставил донышком вверх.
   — Подумай… — сказал новгородец и, оставив пиво на столе почти нетронутым, направился к выходу.
   — Кто это был? — спросил Крот, провожая Скомороха взглядом.
   — Не знаю… — ответил Косой, не сводя с плошки глаз.
   Осторожно приподняв, он заглянул под неё и крякнул. У незнакомца выпало две шестёрки.
* * *
   Оставив Скомороха в корчме, Рыжий, наконец-то, решил навестить Настю. Он был растерян и смущён, не зная, как встретит его женщина после столь длительной разлуки. Может быть, она охладела к нему, забыла, может быть, другого завела мужика? Хотя, вспомнил вовремя Рыжий, Мария вроде бы говорила, что одна Настя живёт.
   Он перебрался через знакомый овраг, где в прошлом году увидел монахов, что и послужило причиной его поспешного бегства. Вышел к Курмышам, нашёл дом и робко постучался в дверь.
   Дверь оказалась незапертой. В Курмышах, собственно, редко их запирали. Местные друг друга не трогали, а чужаки сюда забредали редко. Рыжий и теперь словно чувствовал на себе настороженные взгляды людей.
   Постояв ради приличия некоторое время, но так и не дождавшись ни ответа, ни появления хозяйки, он набрался духу и вошёл.
   Настю он нашёл в комнате. И не одну.
   Младенец, сосредоточенно сосущий грудь, зыркнул сердито на вошедшего человека. Настя улыбнулась. Казалось, она вовсе не удивилась появлению Рыжего. Возможно Мария предупредила её, а быть может сама как-то почувствовала.
   Женщина попыталась встать, но ребёнок вцепился в волосы, в руку и нахмурился ещё больше. При этом он принялся сосать с такой скоростью, словно заподозрил гостя в намерении отобрать у него материнскую титьку.
   Как следствие, младенец поперхнулся, облив молоком всё вокруг, заорал. Настя, наконец, поднялась и, покачивая малыша, подошла к Рыжему. А на того будто столбняк напал. Схватился рукой за притолоку и ни с места.
   Настя изменилась. Самую малость располнев, она, тем не менее, выглядела красивей, чем прежде. А может так просто показалось Рыжему.
   — Чего стоишь, проходи, — сказала она тихо.
   Рыжий вошёл в комнату и присел на краешек лавки. Настя уселась рядом. Они молчали пока малыш не уснул. И всё это время Рыжий размышлял, его ли это ребёнок. По всему выходило, что его.
   Увидев, как он покраснел и поняв причину, Настя кивнула в подтверждение.
   — Ах, ты! — только и смог произнести Рыжий. — Ну, Мария, не могла предупредить…
   Он взъерошил голову и отчего-то набросился на Настю:
   — А ты, чего весточку не подала?
   — Ты ж убежал тогда со своим монахом, словно вам обоим пятки смазали, а где тебя искать, как найти, не сказал. Я уж и к Марии ходила спрашивала, но она не знала ничего. Правда нагадала, как-то, что ты объявишься ещё…
   — Я же не знал… — виновато произнёс Рыжий.
   — Не винись, — сказала Настя и, наконец, не выдержав, обняла.
   Рыжий долго не выпускал женщину из объятий, целуя и вытирая ладонью слёзы с её лица. Потом вдруг спохватился, спросил:
   — А как же ты одна с дитём?
   — Здесь, в Курмышах, до этого никому нет дела, а на Москве никто и не выпытывает…
   — Крестила?
   — Крестила, — кивнула Настя. — Даниилом назвали, Данькой то есть. Мария крестницей была.
   — Сын, — только теперь понял Рыжий. — Надо же…
   Необычное, неведомое до сих пор счастье, переполняло его. Распирала гордость, хотя, по сути, его заслуга в рождении сына была не слишком значительной. Всю ночь он не спал, поднимаясь то и дело с кровати, чтобы взглянуть на Даньку.
 
   А следующим вечером Рыжий устроил в корчемнице Марии славную попойку, угощая всех, даже случайно завернувших туда разбойников. Каждого заставлял выпить за здоровье сына, принимал поздравления и был по настоящему счастлив.
* * *
   Неожиданно обретя семью, Рыжий разрывался теперь между хижиной в Курмышах и домом, где остановились заговорщики. Видя, что толку от товарища не густо, друзья оставили на него лишь мелкие хлопоты. Впрочем, дело, кажется, близилось к завершению. По крайней мере, Скоморох обещал вскоре узнать место и время их вылазки против Алексия.
   Спустя неделю после разговора в корчме, в укромном домике на краю Москвы, он встретился с человеком, которого нашёл для него Косой. Вельяминовский воин тоже присутствовал при разговоре, не забывая об обещанной ему части добычи.
   Человек совсем не походил на монаха, но его осведомлённость в делах викария не вызывала сомнений. Незнакомец не представился, но и сам не выпытывал, кому и для чего нужны его знания и связи. Косой также не называл человека по имени, видимо таков у них был уговор. Однако Скомороха это ничуть не тревожило. Меньше всего он задумывался, что за человек, да откуда он взялся. Его волновали лишь точные сведения.
 
   — Алексий завтра к обеду отправится в кремль, на митрополичий двор, — доложил человек. — Вроде встреча у него там назначена с Феогностом. Встреча, по всей видимости, важная, касаемая каких-то моровых дел, так что продлится до вечера. Не меньше.
   — Завтра, точно? — переспросил Скоморох.
   — Точно. В обед, — подтвердил незнакомец.
   — Сколько обычно людей его сопровождает?
   — Это тебе зачем? — насторожился Косой. — Уедет, и ладно, сразу отправимся в монастырь.
   Мечник перекрестился.
   — Нет, — возразил новгородец. — Нужно, чтобы и печатник его уехал, не то не выгорит дело.
   — Обычно с печатником он и ездит, да ещё с кем-нибудь из служек, — сообщил человек.
 
   Скоморох протянул незнакомцу оговоренную плату и попрощался. Договорившись встретиться с Косым возле монастыря незадолго до обеда, он поспешил объявить новость товарищам.
* * *
   Сон дурной Алексию снился. Будто приезжает он в Киев, а там мертвецов полный город. Но словно живые все, по улицам ходят, здороваются с ним, благословения просят, а за спиной ухмыляются. Страшно Алексию, пот прошибает, но он дальше идёт — куда же из сна-то денешься. Походит ко дворцу княжескому, а там его стража встречает — все, как один, мертвецы. Из-под шлемов — глазницы пустые смотрят. Глянул Алексий им в ноги — копыта козлиные. Совсем ему не по себе стало, но ничего не поделаешь, зашёл в ворота, поднялся по лестнице и очутился в палатах княжеских, в гриднице.
   Посреди гридницы стол стоит длинный, весь яствами уставленный. Во главе стола князь сидит. В куньей шубе и соболиной шапке, камнями усыпанной. За столом по обе руки от князя бояре расселись и дружинники. Пир идёт.
   Поклонился Алексий князю с боярами, крест святой положил, но не сказал ни слова.
   «Гой еси, Алексий!» — говорит тогда князь и наливает огромную чашу вина — «Пей!»
   Алексий подвох чувствует, отказывается выпить. Князь в гневе плещет вино под ноги и половицы будто кровью заливаются.
   «В поруб собаку!» — кричит князь.
 
   В и без того неспокойный сон ворвался тревожный голос Василия:
   — … Кир Алексий, беда… — кричал печатник где-то за дверью, — владыка убит…
   Стряхнув с себя остатки ночного кошмара, Алексий приподнялся и, упираясь локтем, судорожно глотнул из кубка, что всегда стоял наготове возле кровати. Затем медленно встал, накинул хитон и подошёл к окну. Отодвинув ставень, выглянул наружу. Раннее утро. Едва начало светать. Кругом ещё стояла зимняя темень, но заря уже рассеивала мглу на востоке. Викарий было подумал, что голос печатника ему примерещился, но тут тревожный крик повторился. Пришлось подойти к двери и отодвинуть засов, впуская Василия.
   — Убит? — переспросил Алексий. — Где убит, кем?
   — У себя, на дворе митрополичьем, прямо в постели. Гришка только что прибыл оттуда. Помилуй бог, что рассказывает.
   Выпалив всё на одном дыхании, Василий затравленно посмотрел на хозяина.
   — Зови! — коротко распорядился викарий. Заметив непонимание в глазах печатника, громко повторил: — Гришку зови.
 
   До пострижения Гришка занимался в Сущевской слободе убогим промыслом, иными словами, нищенствовал. Он выглядел щуплым и нездоровым человеком, с вечно бледным лицом, за что неизменно имел кусок хлеба. Но при всём при этом, в монахах, он проявил себя редким живчиком, и потому, хоть и не посвящён был в тайные дела, использовался Алексием для небольших поручений. Только на днях викарий отправил его на митрополичий двор с тем, чтобы наблюдая за духовенством, он доносил об их настроениях, а в особенности о том, что касалось отношения к нему самому, наместнику Феогноста. И надо же, как вовремя отправил.
   Гришка, крестясь и кланяясь, чуть ли не вполз в келью.