Страница:
— Но я незнаком с Алексием, — ответил он. — И не знаю, что случилось с Феогностом. Говорят, он умер от мора.
— Так не пойдёт, — спокойно, без раздражения возразил Сокол. — Я ведь легко отличаю правду ото лжи. Легче чем ты читаешь по-гречески. Сейчас ты солгал. И про Алексия, и про Феогноста.
Ни малейшей надежды на успех в поединке с суровым гостем у Ледара не было. Тем не менее, он решился на отчаянную попытку и нанёс удар — так велик оказался страх перед местью викария.
Колдовство Ледара не отличалось изяществом. Он не мог, к примеру, остановить в жилах противника течение крови. Не умел прервать дыхание врага или как-то ещё уничтожить его жизненную силу. Но то, что умел, сделал молниеносно и сокрушительно.
Внезапно, в глазах Сокола появилась пелена. Даже не пелена, а как бы раздражающее глаза мельтешение. Сперва белое и ослепительное, словно свежий снег, оно стало постепенно краснеть, наливаясь, всё более мрачным оттенком. Все попытки Сокола разглядеть окружающее пространство вызывали непереносимую мучительную резь.
Пользуясь смятением гостя, Ледар метнулся к лавке. Достал из тайника кинжал и бесшумно направился к чародею, стараясь зайти сбоку.
Если бы Сокол вздумал бороться с чарами, то, вероятно, получил бы под рёбра несколько пядей зачарованного железа. Но он поступил иначе. Вовсе закрыл глаза, полностью отдаваясь внутреннему чутью. Это его и спасло. Осознав надвигающуюся угрозу, он выхватил из-под плаща саблю и выставил её навстречу колдуну. То был обычный, купленный Рыжим у Мерина, клинок. Но кинжал против него, то же самое, что Ледар против Сокола.
Убить противника при таком раскладе не составило бы чародею великого труда, но он пришёл не за жизнью, а за сведениями. Поэтому не ударил, а лишь удержал Ледара на расстоянии. Одолев, тем временем, с чужие чары, Сокол пустил в ход свои. Отбросив кинжал, колдун вдруг упал на колени, закрыл ладонями уши. Тот звук, что, терзая мозг, раздавался сейчас в его голове, слышал лишь он один. Ни Сокол, ни соседи или прохожие ровным счётом ничего не почувствовали.
Кстати говоря, это изощрённое волшебство на людей обыкновенных, не обладающих колдовской силой, не подействовало бы вовсе. Это оружие было придумано против врагов своего, чародейского, племени. И за всю жизнь Сокол лишь однажды пускал его в дело, поскольку не имел привычки ссориться с колдунами.
— Довольно! — произнёс Сокол также спокойно, как и в начале разговора, будто не кипела только что смертельная схватка. — Пусть твоя совесть теперь успокоится. Ты сделал всё, чтобы сохранить тайну.
— Совесть успокоится, это верно, — пробурчал колдун, поднимаясь с пола и потирая виски. — А вот Алексий, он вряд ли.
— Что касается меня, то я с ним не вожусь, — пожал Сокол плечами. — А ты легко можешь скрыть правду от священника, ты же колдун всё-таки.
— Священника? — взвопил Ледар. — Да он чародей почище твоего будет. А с такими как я, забавляется, точно кот с мышью.
— Что же он в таком случае за помощью к тебе приходил? — полюбопытствовал Сокол.
— Ты, небось, тоже не всё умеешь… — буркнул Ледар в ответ.
Спустя четверть часа (а больше находиться в столь опасном месте он не мог себе позволить), Сокол узнал всё, что хотел.
Итак, Мститель объявился на Москве… и мстит — чего же ему ещё делать… Алексию не позавидуешь. Кто знает, на ком остановится мщение. Может, восставший бог задумал и вовсе извести всё их церковное семя. Теперь Соколу стало понятно, почему викарий с таким упорством охотился за ним и змеевиком. Чуял Алексий опасность. Загодя чуял. Страховку себе искал.
Покинув дом Ледара, чародей свернул в ближайший закоулок и поспешил в безопасные московские трущобы.
— Но дети, дети-то, в чём повинны? — спрашивал князь у Алексия.
— За твои грехи они отвечают, — довольно жёстко отвечал викарий. — Ты прогневил бога…
— Да чем же? — воскликнул князь.
— Чем? Да ты никогда и не был послушен церкви. Столько сколько ты нагрешил, твои бояре за всю жизнь скопом не натворили. Взять хотя бы женитьбу. Вопреки всем правилам, вопреки слову митрополита, ты женился в третий раз…
— Но ты же сам одобрил этот брак, — перебил возмущённо князь. — И ты, и Стефан…
— Мы пошли на поводу у твоей похоти (за что нам придётся ещё ответить), но бог не пошёл. Да и не единственный этот грех за тобой. Это ведь ты повинен в гибели великого князя Александра Михайловича. Ты повинен в гибели его сына Фёдора. Или тоже на церковь этот грех переложишь? И думаешь, я не догадываюсь, зачем ты взял в жёны Марию? Убийство её отца и брата хотел загладить. Она не согласилась идти за убийцу, так ты насильно её взял. Вот и прогневал господа, не раз прогневал.
Семён замолк, поражённый невиданной доселе грубой речью викария, но потом и сам взорвался:
— Господа?! — воскликнул он. — Да разве эта жуткая тварь имеет отношение к господу?
— А ты что же хотел, чтобы господь явился к тебе самолично? — крикнул в лицо князю Алексий. — Много чести, Семён Иванович! У него достаточно слуг для грязной работы…
Алексий так и не открыл князю, что за тварь расправилась с его сыном. Тем более не признал, что мог бы попытаться остановить чудовище. Он намерено говорил грубо, желая привести собеседника в смятение, заставить думать, что только он, Семён, сам и повинен во всём. Отчасти это Алексию удалось. Однако после столь жёсткого разговора, князь больше не желал видеть викария и общался впредь только со своим духовником Стефаном.
Но сейчас вся эта свара с викарием, казалась ему мелочью. Князь помнил последние слова твари, он понимал, что смерть не минует, в конце концов, и его. Подняв дружину, Семён наводнил дворец вооружёнными до зубов воинами. Толку от этого было мало, если учесть, что в ту страшную ночь, стражники попросту исчезли, и никаких их следов не найдено до сих пор. Но сдаваться без боя он не желал и хоть что-нибудь, а должен был предпринять.
Последовавшая вскоре гибель второго сына, последнего его наследника, лишила князя остатков воли. Семёну к счастью не пришлось стать свидетелем бойни, но вид растерзанного младенца, совсем доконал его. Он слёг и больше не поднимался с постели, пока смерть в своём жутком обличии не явилась однажды за ним.
Семёна спешно готовили к принятию иноческого чина.
Так завелось давно — князья и бояре, в полной мере нагрешив за свою бурную жизнь (а творили зло они куда чаще простых людей), принимали предсмертный постриг. Обретая вместе с ним и новое имя, они пытались тем самым уйти от ответственности за совершённые злодеяния. Нередко случалось, что в иноки постригали уже мёртвого князя, павшего, к примеру, в бою и не успевшего, поэтому распорядиться перед смертью. Святые отцы закрывали на хитрость глаза. Лукавый расчёт был прост и наивен — подобно крещению, иночество, давая новое имя, как бы перечёркивало прежнюю жизнь, и души должны были предстать перед богом в ином, очищенном обличии. Одно название говорит за себя — иночество! Но разве бога обманешь?
Увидев вошедшего Алексия, Семён отпихнул священников и, совершив усилие, приподнялся на локтях.
— Ты? — изумлённо спросил он, сгорая от ненависти. — Посмел придти после всего того, что сделал со мной и всем моим родом? После лжи, которой ты кормил меня всё это время…
Слова давались князю с трудом. На его часто вздымающейся груди Алексий увидел глубокие борозды кровоточащих рубцов… Раны причиняли Семёну неимоверную боль, но сейчас он готов был вытерпеть всё что угодно, лишь бы выплеснуть викарию в лицо свою ненависть. Ненависть, рождённую внезапным прозрением.
Не желая становиться свидетелями крамолы, священники наперегонки со служками выскочили вон.
— Ты ещё не составил духовную, — напомнил Алексий с деланным равнодушием, как бы не замечая княжеского гнева. — Бояре за дверью собрались, ждут твоего слова…
Семён раздражённо отмахнулся от викария, но мысль о престолонаследии проникла в его мозг, и он ответил:
— Не надейся, что я передам власть Ивану. Ты ведь этого хочешь от меня? Я давно подметил, что тебе он ближе, что ты потворствуешь ему, оберегаешь от грязи. Ты всё это время готовил его на моё место? Я прав?
Алексий молчал. Князь, устав держаться на локтях откинулся на подушку, но взгляда с викария не сводил. С ещё большей злобой, но значительно тише он бросил:
— Так вот, выкуси! Не бывать тому…
— Неужели? — ухмыльнулся Алексий. — И кого же ты объявишь наследником?
— Сына объявлю…
— У тебя бред.
— Нет у меня никакого бреда. Сына объявлю, которого Мария под сердцем носит…
— Сына? — Алексий впервые усомнился в правильности своего расчёта. Если княжна действительно родит сына, то оспорить духовную грамоту князя будет непросто. То есть оспорить-то можно, но вот в какую распрю всё это выльется, к каким бедствиям приведёт? Не слишком ещё крепкому дому московских князей может хватить и малейшего толчка для начала многолетней свары. И уж тут соперники не упустят своего, вцепятся зубами со всех сторон. Пойдёт клочьями земля московская, пока на «нет» не сойдёт. Этого допустить было никак нельзя, но сообразить сразу, чем ответить на выходку князя, Алексий не смог. Заметив замешательство викария, Семён через силу усмехнулся, отчего перекошенное болью лицо стало ещё безобразнее.
— Что, Алексий, не учёл такой возможности? — злорадно произнёс Семён. — Думал все ниточки в руках держишь? Ан нет!
— Посмотрим, — пожал тот плечами и громко позвал ожидающих за дверью бояр.
Составлять духовную в любом случае следовало до пострижения. Не мог же монах распоряжаться делами государства. Как уж там сговорились бояре с князем неведомо, но в грамоте появились слова с завещанием слушать «отца нашего, владыки Алексия»…
Не рождённого сына в духовную грамоту вписать оказалось сложно. Не доставало имени, да и будет ли вообще сын, никто не мог сказать наверняка. Потому в завещании сделали вместо имени пропуск.
Маленькая месть Алексию свершилась, но всё же до рождения ребёнка власть пришлось передать Ивану. Эта мука отравила последние мгновения жизни новопостриженного монаха Созонта.
Великий князь умер, так и не ведая, что сгубило его семью и его самого. Случилось это 26 апреля и, разумеется, единственной причиной смерти государя объявили чёрную смерть.
— Закрывать надо лавочку, — предложил Рыжий. — Больше тут делать нечего. Викарий таким воинством себя окружил, не пробьёшься.
— Прежде всего, следует обезопасить от Мстителя Мещеру, — согласился Сокол. — Не много у него дел на Москве осталось, скоро к нам пожалует. Ты как княжич?
— В Переяславль поеду, — ответил Борис. — Олега предупредить на счёт схимников этих.
— Тоже верно, — вновь согласился Сокол. — Отец твой давно хотел с Рязанью дружбу свести. Вот и повод отменный.
— А ты, Ромка, что? — спросил Борис. — А то давай вместе махнём?
— У меня, князь, семья теперь, — расплылся в блаженной улыбке Рыжий. — Мне её защищать положено. Вон Скомороха бери с собой.
Оба посмотрели на новгородца.
— Я здесь остаюсь, — заявил тот. — Должок неоплаченный за Алексием…
— Не достать его, — покачал головой Рыжий.
— Попробую…
Борис быстренько распустил своих наёмников, которые, получив вознаграждение, остались, однако, недовольны тем, что не пришлось побузить. Но брать головорезов в Переяславль Борис не решился.
— Прощай князь, — сказал Сокол. — Знаю, свидимся ещё не раз. Наши с тобой пути, что косичка девичья. Как разбежались, так и сбегутся.
Пока чародей укладывал вещи, Рыжий отправился к Насте.
— В этот раз ты уедешь со мной, — заявил он, не терпящим возражений голосом. — Собирайся! Выходим прямо сейчас.
— А дом? — спросила Настя. — Жалко бросать.
— Дом у нас с тобой есть в Мещёрске.
Настя больше не возражала.
Со смертью Андрея жуткие ночные убийства на Москве прекратились. Да и чёрная смерть вскоре, как-то сама собой, сошла на «нет».
Вызвав печатника, Алексий распорядился:
— Василий, немедля собирай монахов. Кто у нас в Нижнем, в Рязани, в Литве? Отзывай тоже. Мне нужны все.
Он прошёлся по келье.
— Впрочем, тех, что в Рязань ушли испытание держать, тех не трогай. Толку в них всё одно пока не много. Но остальных мигом сюда!
— Не соизволите ли сказать, что случилось? — спросил заискивающим голосом печатник.
— Мы покидаем Москву, — ответил Алексий.
— Куда же мы едем?
— В Константинополь, — заявил викарий. — В Царьград.
Глава девятая
— Так не пойдёт, — спокойно, без раздражения возразил Сокол. — Я ведь легко отличаю правду ото лжи. Легче чем ты читаешь по-гречески. Сейчас ты солгал. И про Алексия, и про Феогноста.
Ни малейшей надежды на успех в поединке с суровым гостем у Ледара не было. Тем не менее, он решился на отчаянную попытку и нанёс удар — так велик оказался страх перед местью викария.
Колдовство Ледара не отличалось изяществом. Он не мог, к примеру, остановить в жилах противника течение крови. Не умел прервать дыхание врага или как-то ещё уничтожить его жизненную силу. Но то, что умел, сделал молниеносно и сокрушительно.
Внезапно, в глазах Сокола появилась пелена. Даже не пелена, а как бы раздражающее глаза мельтешение. Сперва белое и ослепительное, словно свежий снег, оно стало постепенно краснеть, наливаясь, всё более мрачным оттенком. Все попытки Сокола разглядеть окружающее пространство вызывали непереносимую мучительную резь.
Пользуясь смятением гостя, Ледар метнулся к лавке. Достал из тайника кинжал и бесшумно направился к чародею, стараясь зайти сбоку.
Если бы Сокол вздумал бороться с чарами, то, вероятно, получил бы под рёбра несколько пядей зачарованного железа. Но он поступил иначе. Вовсе закрыл глаза, полностью отдаваясь внутреннему чутью. Это его и спасло. Осознав надвигающуюся угрозу, он выхватил из-под плаща саблю и выставил её навстречу колдуну. То был обычный, купленный Рыжим у Мерина, клинок. Но кинжал против него, то же самое, что Ледар против Сокола.
Убить противника при таком раскладе не составило бы чародею великого труда, но он пришёл не за жизнью, а за сведениями. Поэтому не ударил, а лишь удержал Ледара на расстоянии. Одолев, тем временем, с чужие чары, Сокол пустил в ход свои. Отбросив кинжал, колдун вдруг упал на колени, закрыл ладонями уши. Тот звук, что, терзая мозг, раздавался сейчас в его голове, слышал лишь он один. Ни Сокол, ни соседи или прохожие ровным счётом ничего не почувствовали.
Кстати говоря, это изощрённое волшебство на людей обыкновенных, не обладающих колдовской силой, не подействовало бы вовсе. Это оружие было придумано против врагов своего, чародейского, племени. И за всю жизнь Сокол лишь однажды пускал его в дело, поскольку не имел привычки ссориться с колдунами.
— Довольно! — произнёс Сокол также спокойно, как и в начале разговора, будто не кипела только что смертельная схватка. — Пусть твоя совесть теперь успокоится. Ты сделал всё, чтобы сохранить тайну.
— Совесть успокоится, это верно, — пробурчал колдун, поднимаясь с пола и потирая виски. — А вот Алексий, он вряд ли.
— Что касается меня, то я с ним не вожусь, — пожал Сокол плечами. — А ты легко можешь скрыть правду от священника, ты же колдун всё-таки.
— Священника? — взвопил Ледар. — Да он чародей почище твоего будет. А с такими как я, забавляется, точно кот с мышью.
— Что же он в таком случае за помощью к тебе приходил? — полюбопытствовал Сокол.
— Ты, небось, тоже не всё умеешь… — буркнул Ледар в ответ.
Спустя четверть часа (а больше находиться в столь опасном месте он не мог себе позволить), Сокол узнал всё, что хотел.
Итак, Мститель объявился на Москве… и мстит — чего же ему ещё делать… Алексию не позавидуешь. Кто знает, на ком остановится мщение. Может, восставший бог задумал и вовсе извести всё их церковное семя. Теперь Соколу стало понятно, почему викарий с таким упорством охотился за ним и змеевиком. Чуял Алексий опасность. Загодя чуял. Страховку себе искал.
Покинув дом Ледара, чародей свернул в ближайший закоулок и поспешил в безопасные московские трущобы.
* * *
Весна бушевала вовсю. Ей, весне, было невдомёк, что она больше не радует людей, как это бывало прежде. Потому, что весна означала жизнь, а сейчас люди думали только о смерти.— Но дети, дети-то, в чём повинны? — спрашивал князь у Алексия.
— За твои грехи они отвечают, — довольно жёстко отвечал викарий. — Ты прогневил бога…
— Да чем же? — воскликнул князь.
— Чем? Да ты никогда и не был послушен церкви. Столько сколько ты нагрешил, твои бояре за всю жизнь скопом не натворили. Взять хотя бы женитьбу. Вопреки всем правилам, вопреки слову митрополита, ты женился в третий раз…
— Но ты же сам одобрил этот брак, — перебил возмущённо князь. — И ты, и Стефан…
— Мы пошли на поводу у твоей похоти (за что нам придётся ещё ответить), но бог не пошёл. Да и не единственный этот грех за тобой. Это ведь ты повинен в гибели великого князя Александра Михайловича. Ты повинен в гибели его сына Фёдора. Или тоже на церковь этот грех переложишь? И думаешь, я не догадываюсь, зачем ты взял в жёны Марию? Убийство её отца и брата хотел загладить. Она не согласилась идти за убийцу, так ты насильно её взял. Вот и прогневал господа, не раз прогневал.
Семён замолк, поражённый невиданной доселе грубой речью викария, но потом и сам взорвался:
— Господа?! — воскликнул он. — Да разве эта жуткая тварь имеет отношение к господу?
— А ты что же хотел, чтобы господь явился к тебе самолично? — крикнул в лицо князю Алексий. — Много чести, Семён Иванович! У него достаточно слуг для грязной работы…
Алексий так и не открыл князю, что за тварь расправилась с его сыном. Тем более не признал, что мог бы попытаться остановить чудовище. Он намерено говорил грубо, желая привести собеседника в смятение, заставить думать, что только он, Семён, сам и повинен во всём. Отчасти это Алексию удалось. Однако после столь жёсткого разговора, князь больше не желал видеть викария и общался впредь только со своим духовником Стефаном.
Но сейчас вся эта свара с викарием, казалась ему мелочью. Князь помнил последние слова твари, он понимал, что смерть не минует, в конце концов, и его. Подняв дружину, Семён наводнил дворец вооружёнными до зубов воинами. Толку от этого было мало, если учесть, что в ту страшную ночь, стражники попросту исчезли, и никаких их следов не найдено до сих пор. Но сдаваться без боя он не желал и хоть что-нибудь, а должен был предпринять.
Последовавшая вскоре гибель второго сына, последнего его наследника, лишила князя остатков воли. Семёну к счастью не пришлось стать свидетелем бойни, но вид растерзанного младенца, совсем доконал его. Он слёг и больше не поднимался с постели, пока смерть в своём жутком обличии не явилась однажды за ним.
* * *
Великий князь лежал окровавленный на постели в своих покоях. На первый взгляд могло показаться, будто он уже мёртв. Но Семён ещё дышал. На его побледневшем лице проступил пот, губы пересохли и потрескались. Вокруг князя суетились два священника и несколько служек из придворной церкви. Они стаскивали с Семёна пропитанную кровью мирскую одежду, облачая его в чистое монашеское одеяние. Рубаха не поддавалась, и тогда служки осторожно разрезали её ножами. Князь отвечал стоном на каждое движение, на каждое прикосновение к изувеченному телу, а когда священники или служки вынуждены были приподнимать его, князь, скрипя зубами, грязно ругался.Семёна спешно готовили к принятию иноческого чина.
Так завелось давно — князья и бояре, в полной мере нагрешив за свою бурную жизнь (а творили зло они куда чаще простых людей), принимали предсмертный постриг. Обретая вместе с ним и новое имя, они пытались тем самым уйти от ответственности за совершённые злодеяния. Нередко случалось, что в иноки постригали уже мёртвого князя, павшего, к примеру, в бою и не успевшего, поэтому распорядиться перед смертью. Святые отцы закрывали на хитрость глаза. Лукавый расчёт был прост и наивен — подобно крещению, иночество, давая новое имя, как бы перечёркивало прежнюю жизнь, и души должны были предстать перед богом в ином, очищенном обличии. Одно название говорит за себя — иночество! Но разве бога обманешь?
Увидев вошедшего Алексия, Семён отпихнул священников и, совершив усилие, приподнялся на локтях.
— Ты? — изумлённо спросил он, сгорая от ненависти. — Посмел придти после всего того, что сделал со мной и всем моим родом? После лжи, которой ты кормил меня всё это время…
Слова давались князю с трудом. На его часто вздымающейся груди Алексий увидел глубокие борозды кровоточащих рубцов… Раны причиняли Семёну неимоверную боль, но сейчас он готов был вытерпеть всё что угодно, лишь бы выплеснуть викарию в лицо свою ненависть. Ненависть, рождённую внезапным прозрением.
Не желая становиться свидетелями крамолы, священники наперегонки со служками выскочили вон.
— Ты ещё не составил духовную, — напомнил Алексий с деланным равнодушием, как бы не замечая княжеского гнева. — Бояре за дверью собрались, ждут твоего слова…
Семён раздражённо отмахнулся от викария, но мысль о престолонаследии проникла в его мозг, и он ответил:
— Не надейся, что я передам власть Ивану. Ты ведь этого хочешь от меня? Я давно подметил, что тебе он ближе, что ты потворствуешь ему, оберегаешь от грязи. Ты всё это время готовил его на моё место? Я прав?
Алексий молчал. Князь, устав держаться на локтях откинулся на подушку, но взгляда с викария не сводил. С ещё большей злобой, но значительно тише он бросил:
— Так вот, выкуси! Не бывать тому…
— Неужели? — ухмыльнулся Алексий. — И кого же ты объявишь наследником?
— Сына объявлю…
— У тебя бред.
— Нет у меня никакого бреда. Сына объявлю, которого Мария под сердцем носит…
— Сына? — Алексий впервые усомнился в правильности своего расчёта. Если княжна действительно родит сына, то оспорить духовную грамоту князя будет непросто. То есть оспорить-то можно, но вот в какую распрю всё это выльется, к каким бедствиям приведёт? Не слишком ещё крепкому дому московских князей может хватить и малейшего толчка для начала многолетней свары. И уж тут соперники не упустят своего, вцепятся зубами со всех сторон. Пойдёт клочьями земля московская, пока на «нет» не сойдёт. Этого допустить было никак нельзя, но сообразить сразу, чем ответить на выходку князя, Алексий не смог. Заметив замешательство викария, Семён через силу усмехнулся, отчего перекошенное болью лицо стало ещё безобразнее.
— Что, Алексий, не учёл такой возможности? — злорадно произнёс Семён. — Думал все ниточки в руках держишь? Ан нет!
— Посмотрим, — пожал тот плечами и громко позвал ожидающих за дверью бояр.
Составлять духовную в любом случае следовало до пострижения. Не мог же монах распоряжаться делами государства. Как уж там сговорились бояре с князем неведомо, но в грамоте появились слова с завещанием слушать «отца нашего, владыки Алексия»…
Не рождённого сына в духовную грамоту вписать оказалось сложно. Не доставало имени, да и будет ли вообще сын, никто не мог сказать наверняка. Потому в завещании сделали вместо имени пропуск.
Маленькая месть Алексию свершилась, но всё же до рождения ребёнка власть пришлось передать Ивану. Эта мука отравила последние мгновения жизни новопостриженного монаха Созонта.
Великий князь умер, так и не ведая, что сгубило его семью и его самого. Случилось это 26 апреля и, разумеется, единственной причиной смерти государя объявили чёрную смерть.
* * *
На следующий день, Сокол и его товарищи устроили совещание.— Закрывать надо лавочку, — предложил Рыжий. — Больше тут делать нечего. Викарий таким воинством себя окружил, не пробьёшься.
— Прежде всего, следует обезопасить от Мстителя Мещеру, — согласился Сокол. — Не много у него дел на Москве осталось, скоро к нам пожалует. Ты как княжич?
— В Переяславль поеду, — ответил Борис. — Олега предупредить на счёт схимников этих.
— Тоже верно, — вновь согласился Сокол. — Отец твой давно хотел с Рязанью дружбу свести. Вот и повод отменный.
— А ты, Ромка, что? — спросил Борис. — А то давай вместе махнём?
— У меня, князь, семья теперь, — расплылся в блаженной улыбке Рыжий. — Мне её защищать положено. Вон Скомороха бери с собой.
Оба посмотрели на новгородца.
— Я здесь остаюсь, — заявил тот. — Должок неоплаченный за Алексием…
— Не достать его, — покачал головой Рыжий.
— Попробую…
Борис быстренько распустил своих наёмников, которые, получив вознаграждение, остались, однако, недовольны тем, что не пришлось побузить. Но брать головорезов в Переяславль Борис не решился.
— Прощай князь, — сказал Сокол. — Знаю, свидимся ещё не раз. Наши с тобой пути, что косичка девичья. Как разбежались, так и сбегутся.
Пока чародей укладывал вещи, Рыжий отправился к Насте.
— В этот раз ты уедешь со мной, — заявил он, не терпящим возражений голосом. — Собирайся! Выходим прямо сейчас.
— А дом? — спросила Настя. — Жалко бросать.
— Дом у нас с тобой есть в Мещёрске.
Настя больше не возражала.
* * *
Последним погиб князь Андрей, младший из сыновей Калиты. Положа руку на сердце, его смерти Алексий вовсе не желал. Он начал ворожить сразу после похорон Семёна. Но что-то не так оказалось в заклинаниях, составленных Предславой, чего-то не хватило, и прежде чем Мститель покинул Москву, он, видимо уже на излёте, зацепил ни в чём неповинного брата великого князя.Со смертью Андрея жуткие ночные убийства на Москве прекратились. Да и чёрная смерть вскоре, как-то сама собой, сошла на «нет».
Вызвав печатника, Алексий распорядился:
— Василий, немедля собирай монахов. Кто у нас в Нижнем, в Рязани, в Литве? Отзывай тоже. Мне нужны все.
Он прошёлся по келье.
— Впрочем, тех, что в Рязань ушли испытание держать, тех не трогай. Толку в них всё одно пока не много. Но остальных мигом сюда!
— Не соизволите ли сказать, что случилось? — спросил заискивающим голосом печатник.
— Мы покидаем Москву, — ответил Алексий.
— Куда же мы едем?
— В Константинополь, — заявил викарий. — В Царьград.
Глава девятая
Успокоение
Словно медведь-шатун, поднятый из берлоги в неурочный час, Мститель брёл, не вполне понимая, что заставляет его идти именно в этом направлении, именно через этот лес.
Месть состоялась. Людишки, что держали его долгие годы в заточении, расплатились сполна. Ну, не те самые, конечно, ведь жизнь людей слишком коротка, но их преемники. И всё же чувства удовлетворения от исполненной мести не возникало. Что-то ещё оставалось. Что-то сидело в нём как заноза, не давая покоя и заставляя идти вперёд. Он сделал было усилие, чтобы разобраться в своих порывах, но короткий проблеск чистой мысли сменялся длительным помутнением, и он продолжал мерить шагами вёрсты.
Городей Мещёрский. Май 6861 года.
Наваждение застало Мену врасплох. Мститель ворвался в сознание среди бела дня, едва она прилегла отдохнуть. Не во сне, не в дрёме, не в мороке. Такого не могло быть, но вот же случилось.
Кто-то могущественный гнал Мстителя. Гнал в Мещеру, настойчиво выпроваживая из московских пределов. Чары те же самые, что она различала прежде, чары священников, но усиленные чем-то совершенно иным.
И ещё она поняла, что на сей раз, Мститель искал не её. Какую-то другую женщину пытался он выследить, но ошибся, наткнувшись на Мену. И растерялся, что возможно и позволило ей уцелеть.
Ведунья застонала, повалилась на бок, лишаясь воли. И не оказалось в доме никого, кто мог бы прийти на помощь. Ни колдуны, ни Эрвела, не ожидали такого вторжения.
Чародейский пёс, прыгнув к Мене, вцепился клыками в запястье. Прокусил руку, пустил кровь… Боль вернула сознание. Девушка вскрикнула, отдёрнула руку, схватилась за оберег. Пёс, соскочив на пол, залаял.
Переведя дух и выпив воды, Мена попыталась припомнить морок. Подробно, до мелочей. А, припомнив, поняла, что тот не предвещал ничего доброго. Мститель шёл через лес по тропе. И лес, и тропа, были Мене знакомыми — это место находилось всего лишь в версте или двух от Мещёрска…
Увиденное, было пророчеством, а не явью. Она не сомневалась в этом. Но вот как далеко отстоит пророчество от сегодняшнего дня, Мена не знала. А значит, следовало спешить.
Привлечённые лаем прибежали живущие неподалёку Вармалей и Не с Той Ноги. Найдя девушку в здравии, успокоились… но не надолго. Мена, сбиваясь, пересказала им внезапное видение.
Не успела она закончить, как в дом попросился усталый человек. То прибыл гонец от Сокола. Вовремя прибыл, словно нарочно дожидался за дверью. Всё одно к одному — Сокол писал про чреду жутких смертей среди московских властителей и полагал, что Мститель вот-вот двинется дальше. Сам он намеревался покинуть Москву вслед за гонцом, лишь только завершит одно дело.
— Покинет Москву… — произнёс Барцай. — И куда же он двинется?
— Боюсь, что сюда… — ответила Мена и в который раз пересказала наваждение.
Некоторое время в доме Армаса стояла тишина.
— Итак, пришло время действовать, — начал Вармалей. — Все свидетельства и слухи, что мы собирали до сих пор, нам вряд ли помогут. Мы узнали о враге немало, это правда, но теперь нужно искать средство против него. А здесь, как я понимаю, мы не продвинулись ни на шаг…
Напыщенная речь Вармалея заставила Не с Той Ноги скривиться, как от зубной боли, но от колкости она на сей раз удержалась.
— Если Мститель — бог, то, может быть, стоит призвать другого бога? — предложил ведьмак из Тумы. — Пусть он с ним схлестнётся…
— У тебя, что есть знакомства на небесах? — ухмыльнулся Барцай. — Тогда призови…
— Нет у меня знакомств, — огрызнулся Чорган. — Но надо же что-то делать…
— Призвать можно, — заявила Не с Той Ноги. — Только это дорого стоить будет. Человеческие жертвоприношения, реки крови, горы костей, а главное без какой-либо надежды на успех. Боги, они себе на уме. Могут сойти на землю, а могут наплевать на многие жертвы. А если сойдёт какой из них, то вовсе не значит, что нам помогать станет. А ну как, напротив, с Мстителем съякшается? То-то и оно! Попы вон, своего бога сколько не молят, а он никакой защиты им не даёт. Словно начхать ему на молитвы… Нет, самим надо выступать.
— Самим это как? — взвинтился Вармалей. — На палочках, или на сабельках с богом-то биться?
— Чары плести надобно, — прогудел Барцай.
— Ежу понятно, что чары, — сказал Вармалей. — Только какие чары? Никто из нас такой силой не обладает, чтобы с богами тягаться… Не на упыря какого идём.
Помолчали.
— Знавал я одного чародея, — сказал вдруг Чорган. — Как раз по его мерке дело это. Он чёрную смерть ещё когда предсказывал. Да только ушёл он в Краков. Давно уж ушёл, лет пять назад. А может в Варшаву. Не знаю точно… Сманили его князья тамошние. За большие деньги сманили…
— Кто такой, не припомню что-то? — спросил Барцай.
— Не из здешних он, — ответил ведьмак. — Из марийцев. Маска имя ему, Медведь по-нашему. Да только по имени его никто никогда не кликал. Все Живодёром называли. Живодёр он и был. Сущий мучитель. Но дело своё хорошо знал. Упыри от него шарахались, что от семидесяти апостолов. За версту его рогатину чуяли.
Ведьмак улыбнулся.
— Он, смеха ради, с рогатиной на нечисть-то ходил, словно на медведя. Медведи, к слову сказать, его тоже побаивались, потому как при встрече мог, за здорово живёшь, и с них шкуру содрать, несмотря что тёзки. Теперь вот к ляхам лютовать подался…
— То упыри, а то бог, — заметил Барцай. — Бога на рогатину не нацепишь…
— Сокол в своё время пытался, может у него что получится… — предположил Ушан.
— Он не бился с богами, — поправила Мена. — Всего-навсего прошмыгнуть между ними задумал, когда те промеж собой спорили. Не до него им тогда было. Только это его и уберегло. А всерьёз биться и Сокол не сможет… А если даже и сможет, то пока не готов.
Колдуны спорили до хрипоты, но придумать ничего не могли. Ушан предлагал заняться розыском тех священников, что Мстителя на Москву науськивали. Не с Той Ноги что-то говорила об аравийских магах и джинах. Ведьмак из Тумы предложил в Краков за Живодёром отправиться, а Жава подбивала всех идти в керемети, молельные рощи и там встречать нашествие песней смерти. Прочие спорщики одно за другим предложения отвергали. Когда же мысли иссякли все замолчали.
— Меч ковать надобно, — сказал чёрный колдун Шамбал, до этого не принимавший участия в разговоре. — Особый меч, на бога…
— Эка! — воскликнул Вармалей. — Нам за сто лет такого меча не придумать, а уж тем более не выковать.
— У меня есть кусок небесного железа, в прошлом году отыскал. Может сгодится? — неуверенно предложил Ушан.
— Харю себе железную из него сделай, — посоветовал Шамбал. — Меч на бога из проклятой стали ковать полагается и на крови потом закалять…
— Ты, уродина болотная, чего хамишь? — возмутился волхв и вскочил на ноги, готовый к драке.
Тут же загомонили, размахивая руками, и остальные. Собрание неотвратимо перерастало в брань. Бессильные что-либо придумать, колдуны принялись срывать злость друг на друге.
— Если его невозможно остановить, то не лучше ли дать хорошего драпа пока не поздно, — предложил Барцай, дабы как-то разрядить обстановку.
О бегстве до сих пор никто не помышлял, и слова Барцая заставили всех умолкнуть.
— Остановить врага можно, — раздался в тишине голос от двери.
Колдуны, разом повернув головы, увидели устало прислонившегося к косяку Сокола.
— Явился, — прошамкала Не с Той Ноги. Но, как и все прочие вздохнула с видимым облегчением. А Мена так и вовсе расцвела, словно и не мучили её кошмары.
— Мстителя одолеть можно, — продолжил Сокол. — Нужно только подловить тот миг, когда он к главной своей мести приступит. Тогда и уязвим будет. Раньше выступим — сотрёт нас в порошок. Промедлим, дадим исполнить предназначение, переродится во что-то ещё. И тогда всё сначала начинать придётся… Тогда другую сущность он примет, другую личину.
— Дело за малым, — проворчал Вармалей. — Узнать, какова же его главная месть.
— Есть у меня подозрения, — сказал Сокол. — Но нужно проверить.
Мещера. Шесть дней спустя.
Сокол прикоснулся ладонью к камню и тут же отдёрнул. Камень оказался горячим. «Откуда здесь такой взялся? — подумал Сокол. — С Мстителем вроде бы никак не связан…» Он обошёл валун, присел на корточки, пытаясь прощупать подножье. Ничего необычного, камень как камень, только горячий.
— Странно, — буркнул чародей.
Мена, внимательно осматривая опушку, вдруг насторожилась. Непременная улыбка сползла с её лица, она дёрнула чародея за рукав, потянув в сторону кривой сосны, что стояла на самом краю прогалины.
— Тихо! — шепнула по пути Мена.
— Но я ничего не чувствую… — растерянно, с долей сомнения, произнёс Сокол, как только они спрятались за деревом.
И тут, едва успев договорить, он ощутил это. Словно пёрышко коснулось его. Не кожи коснулась, нутра самого. Щекотка из тех, что смерть предвещают.
Два серых воробыша, тревожно чирикая, метнулись через полянку, прижимаясь к самой земле. И вдруг, лесное многоголосие смолкло. Несколько мгновений ничего не происходило. А затем началось… Всё вокруг померкло, как во время солнечной погибели, налетел холодный ветер, а затем резко и неожиданно пошёл такой ливень, которого здесь сроду не видывали. Жёсткие струи хлестали по веткам, по траве, вызывая оглушительный шум, очень скоро переросший в бульканье, поскольку земля не поспевала впитывать в себя всю упавшую воду. Кривая сосна от дождя не спасала. В один миг плащи чародеев набухли, потяжелели; вода добралась до тела, а пронизывающий ветер выдувал остатки тепла. Словно поздняя осень ворвалась в лес, сломав размеренное течение жизни.
— Если мы будем всё время от него прятаться, — пробурчал чародей, ёжась от холода. — То зачем мы вообще здесь?
Пробурчал так, для виду. Вступать в бой немедленно он и не помышлял. Не для того чародеев со всей Мещеры собирали, чтобы по одиночке биться.
Ворча, Сокол не отводил взгляда от камня, который теперь испускал клубы белого пара от льющейся на него воды. Пара получилось столько, что валуна скоро вовсе не стало видно.
— Что за камень такой? — подумал вслух чародей.
— Место приметь, потом вернёшься, — посоветовала Мена.
Девушку загадочный камень совсем не волновал. Она всматривалась в потемневшее небо, пытаясь увидеть на нём какой-нибудь знак или след. Но темень была ровной и сплошной, без малейших оттенков или просветов.
Ветер утих, а ливень прекратился, так же внезапно как начался. Небо прояснилось, а лес вновь наполнился привычными звуками. Природа спешила жить. О прошедшем только что знамении, напоминала лишь капающая с веток вода.
— Можешь связаться с остальными? — спросил Сокол.
— Попробую, — Мена неуверенно повела плечом.
Все эти «явления природы» наводили повсюду такой беспорядок, что не только связаться, но и почувствовать: жив ли вообще кто-нибудь из соратников, было сейчас крайне затруднительно. Ведунья, однако, взялась за мешок.
— Чёрт! Всё промокло! — с досадой сказала она.
Вынимая вещи одну за другой, отжимала и складывала их на единственное относительно сухое место — туда, где только что сидела сама.
Но лучины, надёжно завёрнутые в обильно промасленную ткань, да в придачу плотно обмотанные лыком, остались сухими. Вылив из пустого мешка воду, Мена выжала и его. Быстренько покидала обратно поклажу и только потом взялась за свёрток с щепками.
Месть состоялась. Людишки, что держали его долгие годы в заточении, расплатились сполна. Ну, не те самые, конечно, ведь жизнь людей слишком коротка, но их преемники. И всё же чувства удовлетворения от исполненной мести не возникало. Что-то ещё оставалось. Что-то сидело в нём как заноза, не давая покоя и заставляя идти вперёд. Он сделал было усилие, чтобы разобраться в своих порывах, но короткий проблеск чистой мысли сменялся длительным помутнением, и он продолжал мерить шагами вёрсты.
Городей Мещёрский. Май 6861 года.
Наваждение застало Мену врасплох. Мститель ворвался в сознание среди бела дня, едва она прилегла отдохнуть. Не во сне, не в дрёме, не в мороке. Такого не могло быть, но вот же случилось.
Кто-то могущественный гнал Мстителя. Гнал в Мещеру, настойчиво выпроваживая из московских пределов. Чары те же самые, что она различала прежде, чары священников, но усиленные чем-то совершенно иным.
И ещё она поняла, что на сей раз, Мститель искал не её. Какую-то другую женщину пытался он выследить, но ошибся, наткнувшись на Мену. И растерялся, что возможно и позволило ей уцелеть.
Ведунья застонала, повалилась на бок, лишаясь воли. И не оказалось в доме никого, кто мог бы прийти на помощь. Ни колдуны, ни Эрвела, не ожидали такого вторжения.
Чародейский пёс, прыгнув к Мене, вцепился клыками в запястье. Прокусил руку, пустил кровь… Боль вернула сознание. Девушка вскрикнула, отдёрнула руку, схватилась за оберег. Пёс, соскочив на пол, залаял.
Переведя дух и выпив воды, Мена попыталась припомнить морок. Подробно, до мелочей. А, припомнив, поняла, что тот не предвещал ничего доброго. Мститель шёл через лес по тропе. И лес, и тропа, были Мене знакомыми — это место находилось всего лишь в версте или двух от Мещёрска…
Увиденное, было пророчеством, а не явью. Она не сомневалась в этом. Но вот как далеко отстоит пророчество от сегодняшнего дня, Мена не знала. А значит, следовало спешить.
Привлечённые лаем прибежали живущие неподалёку Вармалей и Не с Той Ноги. Найдя девушку в здравии, успокоились… но не надолго. Мена, сбиваясь, пересказала им внезапное видение.
Не успела она закончить, как в дом попросился усталый человек. То прибыл гонец от Сокола. Вовремя прибыл, словно нарочно дожидался за дверью. Всё одно к одному — Сокол писал про чреду жутких смертей среди московских властителей и полагал, что Мститель вот-вот двинется дальше. Сам он намеревался покинуть Москву вслед за гонцом, лишь только завершит одно дело.
* * *
Более не откладывая, колдуны собрались на мельнице. Вармалей зачитал послание Сокола вслух, ибо не все из них ладили с грамотой.— Покинет Москву… — произнёс Барцай. — И куда же он двинется?
— Боюсь, что сюда… — ответила Мена и в который раз пересказала наваждение.
Некоторое время в доме Армаса стояла тишина.
— Итак, пришло время действовать, — начал Вармалей. — Все свидетельства и слухи, что мы собирали до сих пор, нам вряд ли помогут. Мы узнали о враге немало, это правда, но теперь нужно искать средство против него. А здесь, как я понимаю, мы не продвинулись ни на шаг…
Напыщенная речь Вармалея заставила Не с Той Ноги скривиться, как от зубной боли, но от колкости она на сей раз удержалась.
— Если Мститель — бог, то, может быть, стоит призвать другого бога? — предложил ведьмак из Тумы. — Пусть он с ним схлестнётся…
— У тебя, что есть знакомства на небесах? — ухмыльнулся Барцай. — Тогда призови…
— Нет у меня знакомств, — огрызнулся Чорган. — Но надо же что-то делать…
— Призвать можно, — заявила Не с Той Ноги. — Только это дорого стоить будет. Человеческие жертвоприношения, реки крови, горы костей, а главное без какой-либо надежды на успех. Боги, они себе на уме. Могут сойти на землю, а могут наплевать на многие жертвы. А если сойдёт какой из них, то вовсе не значит, что нам помогать станет. А ну как, напротив, с Мстителем съякшается? То-то и оно! Попы вон, своего бога сколько не молят, а он никакой защиты им не даёт. Словно начхать ему на молитвы… Нет, самим надо выступать.
— Самим это как? — взвинтился Вармалей. — На палочках, или на сабельках с богом-то биться?
— Чары плести надобно, — прогудел Барцай.
— Ежу понятно, что чары, — сказал Вармалей. — Только какие чары? Никто из нас такой силой не обладает, чтобы с богами тягаться… Не на упыря какого идём.
Помолчали.
— Знавал я одного чародея, — сказал вдруг Чорган. — Как раз по его мерке дело это. Он чёрную смерть ещё когда предсказывал. Да только ушёл он в Краков. Давно уж ушёл, лет пять назад. А может в Варшаву. Не знаю точно… Сманили его князья тамошние. За большие деньги сманили…
— Кто такой, не припомню что-то? — спросил Барцай.
— Не из здешних он, — ответил ведьмак. — Из марийцев. Маска имя ему, Медведь по-нашему. Да только по имени его никто никогда не кликал. Все Живодёром называли. Живодёр он и был. Сущий мучитель. Но дело своё хорошо знал. Упыри от него шарахались, что от семидесяти апостолов. За версту его рогатину чуяли.
Ведьмак улыбнулся.
— Он, смеха ради, с рогатиной на нечисть-то ходил, словно на медведя. Медведи, к слову сказать, его тоже побаивались, потому как при встрече мог, за здорово живёшь, и с них шкуру содрать, несмотря что тёзки. Теперь вот к ляхам лютовать подался…
— То упыри, а то бог, — заметил Барцай. — Бога на рогатину не нацепишь…
— Сокол в своё время пытался, может у него что получится… — предположил Ушан.
— Он не бился с богами, — поправила Мена. — Всего-навсего прошмыгнуть между ними задумал, когда те промеж собой спорили. Не до него им тогда было. Только это его и уберегло. А всерьёз биться и Сокол не сможет… А если даже и сможет, то пока не готов.
Колдуны спорили до хрипоты, но придумать ничего не могли. Ушан предлагал заняться розыском тех священников, что Мстителя на Москву науськивали. Не с Той Ноги что-то говорила об аравийских магах и джинах. Ведьмак из Тумы предложил в Краков за Живодёром отправиться, а Жава подбивала всех идти в керемети, молельные рощи и там встречать нашествие песней смерти. Прочие спорщики одно за другим предложения отвергали. Когда же мысли иссякли все замолчали.
— Меч ковать надобно, — сказал чёрный колдун Шамбал, до этого не принимавший участия в разговоре. — Особый меч, на бога…
— Эка! — воскликнул Вармалей. — Нам за сто лет такого меча не придумать, а уж тем более не выковать.
— У меня есть кусок небесного железа, в прошлом году отыскал. Может сгодится? — неуверенно предложил Ушан.
— Харю себе железную из него сделай, — посоветовал Шамбал. — Меч на бога из проклятой стали ковать полагается и на крови потом закалять…
— Ты, уродина болотная, чего хамишь? — возмутился волхв и вскочил на ноги, готовый к драке.
Тут же загомонили, размахивая руками, и остальные. Собрание неотвратимо перерастало в брань. Бессильные что-либо придумать, колдуны принялись срывать злость друг на друге.
— Если его невозможно остановить, то не лучше ли дать хорошего драпа пока не поздно, — предложил Барцай, дабы как-то разрядить обстановку.
О бегстве до сих пор никто не помышлял, и слова Барцая заставили всех умолкнуть.
— Остановить врага можно, — раздался в тишине голос от двери.
Колдуны, разом повернув головы, увидели устало прислонившегося к косяку Сокола.
— Явился, — прошамкала Не с Той Ноги. Но, как и все прочие вздохнула с видимым облегчением. А Мена так и вовсе расцвела, словно и не мучили её кошмары.
— Мстителя одолеть можно, — продолжил Сокол. — Нужно только подловить тот миг, когда он к главной своей мести приступит. Тогда и уязвим будет. Раньше выступим — сотрёт нас в порошок. Промедлим, дадим исполнить предназначение, переродится во что-то ещё. И тогда всё сначала начинать придётся… Тогда другую сущность он примет, другую личину.
— Дело за малым, — проворчал Вармалей. — Узнать, какова же его главная месть.
— Есть у меня подозрения, — сказал Сокол. — Но нужно проверить.
Мещера. Шесть дней спустя.
Сокол прикоснулся ладонью к камню и тут же отдёрнул. Камень оказался горячим. «Откуда здесь такой взялся? — подумал Сокол. — С Мстителем вроде бы никак не связан…» Он обошёл валун, присел на корточки, пытаясь прощупать подножье. Ничего необычного, камень как камень, только горячий.
— Странно, — буркнул чародей.
Мена, внимательно осматривая опушку, вдруг насторожилась. Непременная улыбка сползла с её лица, она дёрнула чародея за рукав, потянув в сторону кривой сосны, что стояла на самом краю прогалины.
— Тихо! — шепнула по пути Мена.
— Но я ничего не чувствую… — растерянно, с долей сомнения, произнёс Сокол, как только они спрятались за деревом.
И тут, едва успев договорить, он ощутил это. Словно пёрышко коснулось его. Не кожи коснулась, нутра самого. Щекотка из тех, что смерть предвещают.
Два серых воробыша, тревожно чирикая, метнулись через полянку, прижимаясь к самой земле. И вдруг, лесное многоголосие смолкло. Несколько мгновений ничего не происходило. А затем началось… Всё вокруг померкло, как во время солнечной погибели, налетел холодный ветер, а затем резко и неожиданно пошёл такой ливень, которого здесь сроду не видывали. Жёсткие струи хлестали по веткам, по траве, вызывая оглушительный шум, очень скоро переросший в бульканье, поскольку земля не поспевала впитывать в себя всю упавшую воду. Кривая сосна от дождя не спасала. В один миг плащи чародеев набухли, потяжелели; вода добралась до тела, а пронизывающий ветер выдувал остатки тепла. Словно поздняя осень ворвалась в лес, сломав размеренное течение жизни.
— Если мы будем всё время от него прятаться, — пробурчал чародей, ёжась от холода. — То зачем мы вообще здесь?
Пробурчал так, для виду. Вступать в бой немедленно он и не помышлял. Не для того чародеев со всей Мещеры собирали, чтобы по одиночке биться.
Ворча, Сокол не отводил взгляда от камня, который теперь испускал клубы белого пара от льющейся на него воды. Пара получилось столько, что валуна скоро вовсе не стало видно.
— Что за камень такой? — подумал вслух чародей.
— Место приметь, потом вернёшься, — посоветовала Мена.
Девушку загадочный камень совсем не волновал. Она всматривалась в потемневшее небо, пытаясь увидеть на нём какой-нибудь знак или след. Но темень была ровной и сплошной, без малейших оттенков или просветов.
Ветер утих, а ливень прекратился, так же внезапно как начался. Небо прояснилось, а лес вновь наполнился привычными звуками. Природа спешила жить. О прошедшем только что знамении, напоминала лишь капающая с веток вода.
— Можешь связаться с остальными? — спросил Сокол.
— Попробую, — Мена неуверенно повела плечом.
Все эти «явления природы» наводили повсюду такой беспорядок, что не только связаться, но и почувствовать: жив ли вообще кто-нибудь из соратников, было сейчас крайне затруднительно. Ведунья, однако, взялась за мешок.
— Чёрт! Всё промокло! — с досадой сказала она.
Вынимая вещи одну за другой, отжимала и складывала их на единственное относительно сухое место — туда, где только что сидела сама.
Но лучины, надёжно завёрнутые в обильно промасленную ткань, да в придачу плотно обмотанные лыком, остались сухими. Вылив из пустого мешка воду, Мена выжала и его. Быстренько покидала обратно поклажу и только потом взялась за свёрток с щепками.