Страница:
В барраке Такна у слияния рек Акри и Явериха мы обменяли наш бателон на две небольшие лодки, и таким образом проблема продвижения по верховьям реки Акри была разрешена.
Как раз в это время здесь произошла дуэль между двумя братьями, с одной стороны, и двумя их соперниками — с другой, по поводу обладания семнадцатилетней девицей перуано-индейского происхождения, которой это побоище страшно льстило. На мой взгляд, она была далеко не красавица, но, возможно, обладала другими прелестями, воспламенившими этих четырех идиотов. Во всяком случае одному из братьев прострелили руку, и за отсутствием необходимой медицинской помощи он истек кровью, еще один герой сбежал, а двое оставшихся дуэлянтов обнялись и поклялись в вечной дружбе. Весь дом был изрешечен пулями; Словом, пока дуэль шла, все перипетии представлялись весьма волнующим зрелищем.
Индейцы в этом районе доставляли много хлопот и стремились строить свои деревни в укромных местах, в некотором отдалении от реки. Кроме того, они устраивали надежные тропы на случай бегства от охотников за рабами. Прокладывая такие тропы, они обычно внезапно обрывали их, оставляя полосу нетронутых джунглей, и продолжали тропу на другой стороне, неизменно уклоняясь от близости к реке.
Немного выше Такны мы достигли Йоронгаса — последней барраки на реке. Дальше шла неведомая страна, так как не было побудительных причин для ее исследования: каучуковых деревьев становилось все меньше, а местное племя индейцев катеана не отличалось дружелюбием. В лесах вокруг было полно дичи. Здесь водились капибары и тапиры, их мясо отличается очень хорошим вкусом. Правда, считают, будто в некоторых районах им можно отравиться вследствие особенностей питания этих животных. Пекари здесь также водятся в изобилии и большими стадами; это дает основание полагать, что индейцы, заядлые охотники, обитают довольно далеко от этих мест.
По бразильским законам один человек имеет право разрабатывать земельный участок протяженностью не. более двенадцати миль по берегу реки и не более шести миль в глубину. Это ограничение едва ли кто-либо преступает, во-первых, из-за страха перед дикарями, во-вторых, вследствие трудности доставки тяжелых комков каучука на расстояние большее чем две лиги от реки. Centros подвергались здесь частым нападениям, поэтому в диких индейцев стреляли, как только они попадались на глаза. Никаких карательных экспедиций против коренных жителей бразильское правительство не допускало, так как его политика была направлена на защиту местного населения. Но у администрации не было никаких возможностей помешать подобному самоуправству в труднодоступных местах.
На Акри обитают индейцы качити, катеана, минитинера и гуарайю. Последние, возможно, являются остатками когда-то большого народа, так как они широко распространены на территории между реками Пурус и Бени.
В реках Пурус и Акри водятся большие сомы, называемые здесь пируруку; их твердые языки, жесткие, как подошва башмака, и похожие на нее по форме, употребляются в качестве терки для кухонных надобностей, а также при полировке дерева. Речное дно здесь песчаное, поэтому колючие скаты очень распространены. Мне удалось убить одиннадцатифутового крокодила — редкость в верховьях реки. Управляющий Йоронгаса рассказал, что он убил анаконду длиной в пятьдесят восемь футов на нижней Амазонке. В то время я склонен был рассматривать его рассказ как преувеличение, но позже, о чей я еще расскажу, мы убили змею даже еще больших размеров.
Все здесь пьют чай гуарана, напиток, обязанный своим происхождением индейцам племени гуарана, живущим по берегам нижней Амазонки; они приготовляют его из растения, которое можно найти только около деревни под названием Манес. Это растение представляет собой короткий, твердый цилиндр, который скребут обычно языком сома; полученный порошок сыплют в холодную воду — и чай готов. Этот напиток является исключительным тонизирующим средством и как будто не оказывает вредного действия. Ни один бразилец, живущий в диких местах, не обходится без него. Спрос на него очень велик, и продажная цена настоящего чая гуарана всегда высока; существующие подделки не только уступают ему по вкусу, но и могут быть попросту вредными. Вкус чая гуарана напоминает мате.
Управляющий в Йоронгасе был веселым человеком и не питал против индейцев никаких враждебных чувств, хотя они уже выгнали его из одной барраки, сожгли его дом и уничтожили пятнадцать тонн каучука. Его терпимость простиралась до того, что он считал такое отношение со стороны индейцев вполне заслуженным, ибо сам видел, с какой невероятной жестокостью расправлялись с ними «экспедиции». Не от всякого каучукового магната можно было слышать такие речи, и я проникся к нему величайшим уважением.
Мы не учли характера реки выше Йоронгаса: большая из наших двух лодок оказалась слишком велика для плавания вверх по течению, и нам пришлось обменять ее на две меньшие. Река повсюду была завалена упавшими деревьями, и нам без конца приходилось расчищать себе путь топором или же перетаскивать лодки и груз через завалы. От этой работы отчаянно ломило спину. Дикие звери здесь совершенно не боялись человека, даже тапир, наиболее робкое из животных, не убегал при нашем приближении и разглядывал нас с кротким удивлением. Мы проплывали мимо маленьких капибар, сидевших на задних ногах и не выказывавших ни малейшего намерения удрать. И уж, конечно, всюду суетились обезьяны, включая представителей особого вида с почти белой шерстью, несколько меньших по величине, чем обыкновенная коричневая обезьяна. Таких я не встречал больше нигде, только здесь, в верховьях Акри; эти крошки настолько нежны и чувствительны, что в неволе сразу погибают.
Пернатые были представлены весьма обильно и вели себя совсем как ручные, так что нам стоило большого труда сдерживать наших индейцев, норовивших убивать птиц палками. Среди прочих мы увидели своеобразную птицу, чем-то напоминающую по виду фазана и питающуюся падалью; она прыгала по берегу реки и громко шипела на нас. Выдра — здешний ее вид называется лобо — высунулась по плечи из воды и залаяла Виллису прямо в лицо — он в это время ловил рыбу с кормы. От неожиданности и удивления Виллис свалился в реку. Мы вытащили его, и он что-то забормотал насчет дьяволов — никогда до этого ему не приходилось видеть такого зверя. Присутствие выдры свидетельствовало о том, что крокодилов здесь нет; крокодилы боятся выдр и избегают тех участков реки, где они водятся.
По мере того как мы с помощью шестов продвигались все дальше мимо высоких отвесных берегов, сложенных красным песчаником, все чаще стали попадаться кости крупных животных, особенно там, где берег был подмыт и обвалился. Ископаемые останки животных — обычное здесь явление; несколько ниже мы видели отлично сохранившихся окаменелых черепах. Если бы мы останавливались и изучали эти окаменелости, возможно, нашли бы остатки вымерших чудовищ или животных, которые сейчас уже не встречаются в этих лесах.
Четыре дня спустя по отплытии из Йоронгаса мы наскочили на стадо пекари, и сразу все пришли в дикий ажиотаж. С молниеносной быстротой вся команда выскочила из лодок и выбралась на берег; загремели выстрелы, пули со свистом летели во всех направлениях, отскакивали в листву и впивались в крепкие стволы деревьев. Я думаю, не во всяком сражении жизнь человеческая подвергается большей опасности, чем это было в побоище, затеянном нашими людьми. Каждый палил в мечущуюся массу животных, нимало не думая о последствиях. Люди кричали и вопили, свиньи пронзительно визжали и в панике разбегались в разные стороны. Самец пекари пробежал у Виллиса между ног и сшиб его наземь, Виллис в страхе полез на дерево. Животные были настолько напуганы, что и не пробовали нападать, и, когда все было кончено, пять из них лежали на земле мертвыми. Одному богу известно, сколько их было ранено, и просто чудо, что никто из людей не пострадал, даже Виллис, который спустился с дерева и заявил, что уже считал себя покойником.
Мы попробовали кусок мяса пекари и нашли его превосходным; оно считается самым лучшим мясом, какое только можно найти в лесу. Не было никакого сомнения в том, что команда разделяет ту же точку зрения: мясо было поглощено за один присест, в течение великолепного пиршества, длившегося с сумерек до самой зари.
Животный мир здесь был богато представлен. На больших деревьях пронзительно кричали легионы маленьких серых обезьянок, известных под названием леонситос, величиной немного побольше мартышек. По ночам нас обстреливали незрелыми плодами и другими метательными снарядами члены семейства лемуров с большими, как блюдца, глазами — так называемые ноктурнос, или ночные обезьяны. А на стоянках необходимо было охранять припасы от разграбления озорными коричневыми обезьянами.
Теперь стали попадаться признаки индейцев — следы на песчаных отмелях и лесные тропы, но их самих нам удавалось видеть лишь мельком, так как они проявляли крайнюю осторожность и старались не показываться нам на глаза. То там, то здесь встречались пни, тщательно отесанные в виде конуса высотою в фут, вероятно, они служили религиозным целям. Если бы в нашей партии не было индейцев, возможно, дикари бы уже показались. Очень неприятно все время знать, что за каждым твоим движением наблюдают, и почти совсем не видеть тех, кто за тобою следит. Из-за этого приходилось выставлять по ночам стражу; часовые сменялись каждые три часа.
Мы прошли Cascada de Avispas — небольшой водопад высотой в один или два фута, где можно было купаться без опаски; удовольствие отравляли лишь желтые, больно кусающие слепни табана. Идти вверх по реке было трудно. Нам пришлось преодолеть не менее ста двадцати быстрин, и порогов, некоторые в три или четыре фута высотой причем тяжелые, выдолбленные из дерева лодки надо было тащить волоком или переносить на руках. Красный песчаник сменился черной скальной-породой, и наконец мы достигли довольно высокого водопада, за которым ширина реки уменьшалась почти до ярда. Лодки дальше плыть не могли. Я предложил продолжать путь пешком до истока реки, который, вероятно, находился в нескольких милях отсюда; однако индейцы отказались следовать далее, а я боялся оставить их здесь с лодками — они могли сбежать на них и оставить нас без средств передвижения. Поэтому мы вырезали памятную запись на большом высоком дереве и тронулись в обратный путь. 7 февраля мы достигли Йоронгаса и пробыли там несколько дней. Виллис тем временем спустился по реке до Такны и купил муки для выпечки хлеба.
В Йоронгасе прекрасные плантации бананов и маниоки, которая по вкусу напоминает картофель, но еще вкуснее и является основным продуктом питания жителей внутренней Бразилии. В бассейне Акри посадка производилась всегда за четыре дня до или после полнолуния или новолуния, в зависимости от высаживаемой культуры. В то время этот обычай был распространен по всей Южной Америке — посадка производилась в соответствии с фазами луны, и пренебрежение этим правилом, как говорили, лишало урожай стойкости против вредителей. Такие же меры предосторожности предпринимались тогда, когда крыли крышу пальмовыми листьями; существовало мнение, что пальмовая ветвь, срезанная в то время, когда луна на ущербе или близко новолуние, подвержена быстрому уничтожению насекомыми. Не следует считать такой взгляд наивным суеверием, пока не будет доказана его несостоятельность. Лично я полагаю, что нам предстоит еще многое узнать о влиянии луны.
Во время нашего пребывания в Йоронгасе я проявил снятые на реке фотографии. Эту процедуру следовало произвести возможно скорее после съемки, так как во влажном воздухе лесов пленка при отсутствии водонепроницаемой упаковки быстро портится от сырости. Трудность состоит в том, чтобы найти достаточно холодную воду. Прекрасные снимки можно испортить при проявлении в воде неподходящей температуры. В этот раз я снимал фотоаппаратом производства «Стереоскопик компани» на пленке четыре на шесть с половиной дюймов, получая довольно большое изображение сравнительно с современными нововведениями по этой части. Позже я отдал предпочтение фотокамерам меньших размеров, позволявшим снимать при одинаковом весе аппарата гораздо больше кадров, а вес значит очень много, когда все, что берешь с собой, приходится нести на собственном горбу. Число интереснейших снимков, загубленных вследствие различных причин, хоть кого могло привести в отчаяние, и все-таки мы закончили наши экспедиции с достаточным количеством фотографий, чтобы составить о них исчерпывающий отчет.
Дэн покинул нас в Йоронгасе и вернулся в Такну, вероятно, стосковавшись по пьяной оргии. Когда мы отправлялись вверх по Акри, мы оставили этого молодого человека мертвецки пьяным в Такие, и он нагнал нас уже после того, как мы покинули Йоронгас. Он пришел в лагерь, смущенно извиняясь и клянясь отныне не брать в рот ни капли спиртного. К Чалмерсу у него не было никакого уважения, и я всерьез опасался стычки между ними, но, к счастью, до этого дело не дошло.
Управляющий Йоронгасом и несколько его людей очень досадовали из-за того, что девушке из племени катеана, которую они взяли в плен и держали на цепи, как собаку, удалось бежать. Потом она объявилась в Такие, невзирая на опасную близость к белым; приворожил ее один из серингейрос. Там она и осталась, причем на этот раз не нужно было никаких цепей, чтобы ее удержать.
Когда мы пришли в Такну, Дэн был в стельку пьян. Я не стал его тревожить, взял с собой Виллиса и Чалмерса и отправился вверх по Яверихе, небольшому притоку Акри, который нужно было нанести на карту. Путь был трудный — опять коряги и поваленные деревья, и работать тоже стало труднее, так как мои компаньоны проявляли нерадивость, стоило мне отвернуться. В верховьях реки в затвердевших глинистых отложениях на берегу мы нашли высунувшийся на поверхность череп и несколько костей окаменелого ящера. Череп, более пяти футов длиной, был сильно поврежден действием воды и гальки и не было уверенности в том, что он не развалится при извлечении, но мне все же удалось собрать несколько черных зубов, которые оказались целыми. Невдалеке мы обнаружили скелет еще более крупного чудовища, хорошо видимый на дне глубокого, спокойного водоема, но добраться до него было невозможно.
Трижды мы терпели крушение, наскакивая на коряги, но, к счастью, ничего ценного не потеряли, несмотря на то, что Чалмерс каждый раз сваливался за борт с компасом в руках. Инструменты и драгоценный хронометр были надежно спрятаны в водонепроницаемом металлическом ящике. Вернувшись в Такну, мы узнали, что Дэн с командой отправился в Сан-Мигель, и, когда после многих часов упорной работы веслами мы.догнали его, он снова оказался пьян, так что бателон поплыл дальше без него. Мы продолжали свой путь и прибыли в Росарио, где нас приветливо встретила жена Донайре; сам он куда-то отбыл из лагеря.
Письма мы получали в самых разнообразных местах, и найти в Росарио ожидающую тебя почту было очень приятным сюрпризом. Все путешествующие, если только их просили, охотно брали с собой почту, и что касается меня, я никогда не слыхал, чтобы хоть одно письмо пропало или было украдено.
Четыре дня мы провели в Росарио, дожидаясь возвращения бателона; в течение этого времени я врачевал маленького сына Донайре, лечил Виллиса от лихорадки и проявлял свои пленки. Пока что сезон дождей не доставил нам больших неприятностей, и я пришел к заключению, что рассказы о сопутствующих ему неприятных явлениях преувеличены. Есть основание полагать, что интенсивность дождей понижается с постепенным изменением климата Южной Америки, хотя регулярно на каждые семь лет приходится один очень скверный дождливый сезон. На берегах рек я видел, что отметки высоких паводков были намного выше любого зарегистрированного уровня, это явно свидетельствовало о том, что в прошлом паводки бывали куда серьезнее, чем сейчас. Внезапные разливы рек вызываются таянием снегов в Андах, но и снега становится все меньше, в связи с уменьшением количества осадков и отступлением линии лесов[19].
Около трех миль ниже Росарио находилась баррака одного заядлого любителя граммофона, и после захода солнца музыка совершенно отчетливо разносилась над водой. Резкость тона на расстоянии смягчалась, и что-то необыкновенно чарующее было в этих звуках, долетавших до нас в сумерках тропического вечера в тот самый момент, когда второй раз за сутки стихал оркестр насекомых и наступала полная тишина. Самый любимый мотив владельца граммофона был «Estudiantina»[20], по сей день, стоит мне вновь услышать его, меня посещает видение: река Акри, золотое небо в ее водах и четко вырисовывающаяся на его фоне линия джунглей, стеной стоящих по берегам.
Говорят, дикари умеют сообщаться друг с другом на расстоянии до двадцати пяти миль посредством деревянных барабанов, из которых они извлекают особые звуки. После того как я услышал этот далекий граммофон, звучавший так ясно, словно он находился в соседней комнате, я вполне готов поверить этому. В лесу человеческий голос теряется на расстоянии двухсот ярдов; ружейный выстрел может быть слышен в радиусе полумили, а то и того меньше. А вот звуки, издаваемые некоторыми птицами, по-видимому, могут передаваться «гораздо дальше и даже некоторых насекомых можно слышать с удивительно далеких расстояний.
В джунглях песня птиц звучит необыкновенно красиво и ей свойствен какой-то пустой эхообразный отзвук, похожий на тот, который слышишь около птичьих домиков в зоологическом саду. Тут нет ни одной птицы, которая умела бы выводить такие разнообразные трели, как наши дрозды; здешние птицы без конца повторяют две или три ноты, подобные звону колокольчика. Одни стрекочут, другие каркают, третьи свистят или шипят.
Не видя, какое существо производит шум, трудно решить, кто это — птица или насекомое. Самые удивительные звуки издает тромпетеро, большая черная птица трубач. Ее песня начинается рядом отрывистых кудахтающих звуков, они все учащаются и учащаются, подобно тарахтению мотоцикла, когда прибавляют газ, и переходят в громкий протяжный трубный глас. Затем снова следуют обрывистые ноты, темп постепенно замедляется, и наконец песня замирает.
Говоря о пернатых всей перуанской и боливийской Монтаньи, следует упомянуть о небольшой птичке, похожей на зимородка, которая строит гнезда в аккуратных круглых отверстиях, проделанных в отвесных скалистых берегах рек. Эти отверстия отчетливо видны, но к ним не так-то легко добраться, и — странное дело — их можно обнаружить только в тех местах, где есть эти птицы. Однажды я выразил удивление по поводу того, какие они счастливцы — находят себе норки для гнезд, так удобно расположенные и так чисто высверленные, словно дрелью.
— Эти норки они делают сами— сказал мне человек, который прожил в лесах четверть века. — Я не раз видел, как они их делают. Я наблюдал за ними и видел, как они прилетали к обрыву с какими-то листочками в клювах, цеплялись к скале, как дятел к дереву, и терли листки о камень вращательными движениями. Потом они улетали и возвращались с новыми листочками, и снова терли. Посла трех или четырех втираний они бросали листочки и принимались долбить по тому же месту своими острыми клювами. Тут-то и начинаются чудеса — вскоре в камне появлялось круглое углубление. Потом они снова улетали, снова много раз принимались тереть камень листочками, а потом продолжали долбить. Эта работа занимала у них несколько дней, и в конце концов норка становилась достаточно глубокой, чтобы служить гнездом. Я лазил наверх, рассматривал норки и — можете мне поверить — аккуратнее дырку не может высверлить и человек!
— Вы хотите сказать, что своим клювом они могут продолбить крепкую скалу?
— Подобно тому как дятел долбит крепкое дерево, так, что ли?… Нет, я не думаю, чтобы птица могла пробить клювом крепкую скалу. Но я уверен, как и всякий, кто наблюдал этих птиц, что они знают какие-то листья, сок которых размягчает скалу, и она становится мягкой, как мокрая глина.
Я расценил эту историю как небылицу, но потом мне пришлось слышать аналогичные рассказы по всей стране, и я привожу ее здесь как нечто общеизвестное. Спустя некоторое время один англичанин, заслуживающий всяческого доверия, рассказал мне про случай, который может пролить свет на это.
— Мой племянник находился в местности Чунчо по реке Пирене в Перу. Однажды его лошадь охромела, и он оставил ее в соседней чакре, расположенной в пяти милях от его собственной, а сам пешком отправился домой. На следующий день он пошел за своей лошадью и выбрал путь покороче, через узкую полосу леса, куда он раньше не заходил. На нем были бриджи для верховой езды, сапоги и большие шпоры — не маленькие, английского образца, а большие, мексиканские, длиной в четыре дюйма, с колесиками чуть побольше, чем монета в полкроны. Шпоры были совсем новые. Когда он с трудом продрался через густые заросли к чакре, он был поражен, увидев, что его замечательные шпоры исчезли, словно их кто-то обглодал, так что остались лишь две черные рогульки в какую-нибудь одну восьмую дюйма длиной! Он не мог понять, в чем дело, а хозяин чакры спросил его, не проходил ли он случайно через заросли растений высотой около фута, с темными красноватыми листьями. Племянник сразу вспомнил, что он действительно проходил большое пространство, сплошь заросшее такими растениями. «То-то и оно! — сказал чакареро. Они-то и съели ваши шпоры! Это то самое, чем пользовались инки, чтобы придавать форму камням. Сок листьев размягчает скалу так, что она делается, как тесто. Покажите мне, где вы видели эти растения». Они хотели отыскать то место, но не смогли обнаружить его. Не так-то легко найти свои следы в джунглях, где нет никаких троп.
Мы достигли Кобихи 23 февраля, без труда спустившись вниз по реке, вода в которой поднялась. Сезонная торговля каучуком была в разгаре. Людям не угрожал больше голод, баркасы приходили и уходили, ожидали прибытия новых судов, через таможни текли большие суммы денег. Но здесь, в Боливии, каучуковый промысел подрывался безжалостной эксплуатацией деревьев; им не давали отдохнуть. В Бразилии каждый сборщик обрабатывает три estradas, каждое дерево надрезается только раз за три дня и после десяти лет надрезки ему дается отдых на восемь лет. Было подсчитано, что от момента сбора до момента доставки в Манаус или Пару каучук теряет пятьдесят процентов своей валовой ценности; убытки несет сборщик, и тем не менее он находит свое дело выгодным, пока цены держатся высоко. При всем том жизнь сборщиков каучука необычайно трудна, мало кто из них не болеет какой-нибудь болезнью.
Его день начинается в четыре часа утра с обхода своего участка в 150 деревьев. Он укрепляет чаши на стволах деревьев, зачастую расположенных друг от друга на значительных расстояниях, если лес беден каучуковыми деревьями. Потом он должен нарубить дров для костра и собрать орехи, при сжигании которых получают белый дым, необходимый для обработки сырого каучука. Затем он снова обходит деревья и собирает каучуковое молоко, а по возвращении приступает к трудоемкому процессу обкуривания собранного молока и приготовления из него болаи; в это время одной капли дождя, упавшей в молоко, достаточно, чтобы погубить результаты целого дня работы. Помимо всего этого он должен заниматься хозяйством, охотиться, строить свой дом и ремонтировать его, делать себе лодку и перевозить каучук на пункт сбора. Дело идет к тому, что все леса страны, не затопляемые во время разливов рек, будут заселены цивилизованными людьми, а свистки локомотива и жужжание аэропланов раздадутся там, где раньше можно было слышать лишь мириады насекомых. Лес сам по себе не является источником болезней, они распространяются из мест скопления цивилизованных поселенцев, там, где грубое потворство своим желаниям влечет за собой большую часть заболеваний. Незараженные поселенцами, коренные жители обладают прекрасным здоровьем, и, разумеется, они не стали бы избирать для себя таких мест, где жить неудобно, а земля непродуктивна.
Выше Кобихи, около Порто-Карлоса, на северном берегу реки имеются выходы нефти, черной, густой, но негорючей. Где-то в районе между рекой Пурус и Чако в будущем могут быть найдены большие ее запасы[21].
Мы жаждали новостей из внешнего мира и ожидали найти в Кобихе газеты с родины, которые пачками пересылались из Риберальты. Почта действительно пришла, но, увы, все наши газеты были съедены казенными мулами. Мне было известно, что мальтийские козлы существуют главным образом за счет бумажных остатков, но я никогда не думал, что мулы могут пасть так низко. Мы были вынуждены принять такое объяснение. Сомневаться в правдивости почтовых служащих не приходилось, а мулы не могли опровергнуть предъявленного им обвинения.
Как раз в это время здесь произошла дуэль между двумя братьями, с одной стороны, и двумя их соперниками — с другой, по поводу обладания семнадцатилетней девицей перуано-индейского происхождения, которой это побоище страшно льстило. На мой взгляд, она была далеко не красавица, но, возможно, обладала другими прелестями, воспламенившими этих четырех идиотов. Во всяком случае одному из братьев прострелили руку, и за отсутствием необходимой медицинской помощи он истек кровью, еще один герой сбежал, а двое оставшихся дуэлянтов обнялись и поклялись в вечной дружбе. Весь дом был изрешечен пулями; Словом, пока дуэль шла, все перипетии представлялись весьма волнующим зрелищем.
Индейцы в этом районе доставляли много хлопот и стремились строить свои деревни в укромных местах, в некотором отдалении от реки. Кроме того, они устраивали надежные тропы на случай бегства от охотников за рабами. Прокладывая такие тропы, они обычно внезапно обрывали их, оставляя полосу нетронутых джунглей, и продолжали тропу на другой стороне, неизменно уклоняясь от близости к реке.
Немного выше Такны мы достигли Йоронгаса — последней барраки на реке. Дальше шла неведомая страна, так как не было побудительных причин для ее исследования: каучуковых деревьев становилось все меньше, а местное племя индейцев катеана не отличалось дружелюбием. В лесах вокруг было полно дичи. Здесь водились капибары и тапиры, их мясо отличается очень хорошим вкусом. Правда, считают, будто в некоторых районах им можно отравиться вследствие особенностей питания этих животных. Пекари здесь также водятся в изобилии и большими стадами; это дает основание полагать, что индейцы, заядлые охотники, обитают довольно далеко от этих мест.
По бразильским законам один человек имеет право разрабатывать земельный участок протяженностью не. более двенадцати миль по берегу реки и не более шести миль в глубину. Это ограничение едва ли кто-либо преступает, во-первых, из-за страха перед дикарями, во-вторых, вследствие трудности доставки тяжелых комков каучука на расстояние большее чем две лиги от реки. Centros подвергались здесь частым нападениям, поэтому в диких индейцев стреляли, как только они попадались на глаза. Никаких карательных экспедиций против коренных жителей бразильское правительство не допускало, так как его политика была направлена на защиту местного населения. Но у администрации не было никаких возможностей помешать подобному самоуправству в труднодоступных местах.
На Акри обитают индейцы качити, катеана, минитинера и гуарайю. Последние, возможно, являются остатками когда-то большого народа, так как они широко распространены на территории между реками Пурус и Бени.
В реках Пурус и Акри водятся большие сомы, называемые здесь пируруку; их твердые языки, жесткие, как подошва башмака, и похожие на нее по форме, употребляются в качестве терки для кухонных надобностей, а также при полировке дерева. Речное дно здесь песчаное, поэтому колючие скаты очень распространены. Мне удалось убить одиннадцатифутового крокодила — редкость в верховьях реки. Управляющий Йоронгаса рассказал, что он убил анаконду длиной в пятьдесят восемь футов на нижней Амазонке. В то время я склонен был рассматривать его рассказ как преувеличение, но позже, о чей я еще расскажу, мы убили змею даже еще больших размеров.
Все здесь пьют чай гуарана, напиток, обязанный своим происхождением индейцам племени гуарана, живущим по берегам нижней Амазонки; они приготовляют его из растения, которое можно найти только около деревни под названием Манес. Это растение представляет собой короткий, твердый цилиндр, который скребут обычно языком сома; полученный порошок сыплют в холодную воду — и чай готов. Этот напиток является исключительным тонизирующим средством и как будто не оказывает вредного действия. Ни один бразилец, живущий в диких местах, не обходится без него. Спрос на него очень велик, и продажная цена настоящего чая гуарана всегда высока; существующие подделки не только уступают ему по вкусу, но и могут быть попросту вредными. Вкус чая гуарана напоминает мате.
Управляющий в Йоронгасе был веселым человеком и не питал против индейцев никаких враждебных чувств, хотя они уже выгнали его из одной барраки, сожгли его дом и уничтожили пятнадцать тонн каучука. Его терпимость простиралась до того, что он считал такое отношение со стороны индейцев вполне заслуженным, ибо сам видел, с какой невероятной жестокостью расправлялись с ними «экспедиции». Не от всякого каучукового магната можно было слышать такие речи, и я проникся к нему величайшим уважением.
Мы не учли характера реки выше Йоронгаса: большая из наших двух лодок оказалась слишком велика для плавания вверх по течению, и нам пришлось обменять ее на две меньшие. Река повсюду была завалена упавшими деревьями, и нам без конца приходилось расчищать себе путь топором или же перетаскивать лодки и груз через завалы. От этой работы отчаянно ломило спину. Дикие звери здесь совершенно не боялись человека, даже тапир, наиболее робкое из животных, не убегал при нашем приближении и разглядывал нас с кротким удивлением. Мы проплывали мимо маленьких капибар, сидевших на задних ногах и не выказывавших ни малейшего намерения удрать. И уж, конечно, всюду суетились обезьяны, включая представителей особого вида с почти белой шерстью, несколько меньших по величине, чем обыкновенная коричневая обезьяна. Таких я не встречал больше нигде, только здесь, в верховьях Акри; эти крошки настолько нежны и чувствительны, что в неволе сразу погибают.
Пернатые были представлены весьма обильно и вели себя совсем как ручные, так что нам стоило большого труда сдерживать наших индейцев, норовивших убивать птиц палками. Среди прочих мы увидели своеобразную птицу, чем-то напоминающую по виду фазана и питающуюся падалью; она прыгала по берегу реки и громко шипела на нас. Выдра — здешний ее вид называется лобо — высунулась по плечи из воды и залаяла Виллису прямо в лицо — он в это время ловил рыбу с кормы. От неожиданности и удивления Виллис свалился в реку. Мы вытащили его, и он что-то забормотал насчет дьяволов — никогда до этого ему не приходилось видеть такого зверя. Присутствие выдры свидетельствовало о том, что крокодилов здесь нет; крокодилы боятся выдр и избегают тех участков реки, где они водятся.
По мере того как мы с помощью шестов продвигались все дальше мимо высоких отвесных берегов, сложенных красным песчаником, все чаще стали попадаться кости крупных животных, особенно там, где берег был подмыт и обвалился. Ископаемые останки животных — обычное здесь явление; несколько ниже мы видели отлично сохранившихся окаменелых черепах. Если бы мы останавливались и изучали эти окаменелости, возможно, нашли бы остатки вымерших чудовищ или животных, которые сейчас уже не встречаются в этих лесах.
Четыре дня спустя по отплытии из Йоронгаса мы наскочили на стадо пекари, и сразу все пришли в дикий ажиотаж. С молниеносной быстротой вся команда выскочила из лодок и выбралась на берег; загремели выстрелы, пули со свистом летели во всех направлениях, отскакивали в листву и впивались в крепкие стволы деревьев. Я думаю, не во всяком сражении жизнь человеческая подвергается большей опасности, чем это было в побоище, затеянном нашими людьми. Каждый палил в мечущуюся массу животных, нимало не думая о последствиях. Люди кричали и вопили, свиньи пронзительно визжали и в панике разбегались в разные стороны. Самец пекари пробежал у Виллиса между ног и сшиб его наземь, Виллис в страхе полез на дерево. Животные были настолько напуганы, что и не пробовали нападать, и, когда все было кончено, пять из них лежали на земле мертвыми. Одному богу известно, сколько их было ранено, и просто чудо, что никто из людей не пострадал, даже Виллис, который спустился с дерева и заявил, что уже считал себя покойником.
Мы попробовали кусок мяса пекари и нашли его превосходным; оно считается самым лучшим мясом, какое только можно найти в лесу. Не было никакого сомнения в том, что команда разделяет ту же точку зрения: мясо было поглощено за один присест, в течение великолепного пиршества, длившегося с сумерек до самой зари.
Животный мир здесь был богато представлен. На больших деревьях пронзительно кричали легионы маленьких серых обезьянок, известных под названием леонситос, величиной немного побольше мартышек. По ночам нас обстреливали незрелыми плодами и другими метательными снарядами члены семейства лемуров с большими, как блюдца, глазами — так называемые ноктурнос, или ночные обезьяны. А на стоянках необходимо было охранять припасы от разграбления озорными коричневыми обезьянами.
Теперь стали попадаться признаки индейцев — следы на песчаных отмелях и лесные тропы, но их самих нам удавалось видеть лишь мельком, так как они проявляли крайнюю осторожность и старались не показываться нам на глаза. То там, то здесь встречались пни, тщательно отесанные в виде конуса высотою в фут, вероятно, они служили религиозным целям. Если бы в нашей партии не было индейцев, возможно, дикари бы уже показались. Очень неприятно все время знать, что за каждым твоим движением наблюдают, и почти совсем не видеть тех, кто за тобою следит. Из-за этого приходилось выставлять по ночам стражу; часовые сменялись каждые три часа.
Мы прошли Cascada de Avispas — небольшой водопад высотой в один или два фута, где можно было купаться без опаски; удовольствие отравляли лишь желтые, больно кусающие слепни табана. Идти вверх по реке было трудно. Нам пришлось преодолеть не менее ста двадцати быстрин, и порогов, некоторые в три или четыре фута высотой причем тяжелые, выдолбленные из дерева лодки надо было тащить волоком или переносить на руках. Красный песчаник сменился черной скальной-породой, и наконец мы достигли довольно высокого водопада, за которым ширина реки уменьшалась почти до ярда. Лодки дальше плыть не могли. Я предложил продолжать путь пешком до истока реки, который, вероятно, находился в нескольких милях отсюда; однако индейцы отказались следовать далее, а я боялся оставить их здесь с лодками — они могли сбежать на них и оставить нас без средств передвижения. Поэтому мы вырезали памятную запись на большом высоком дереве и тронулись в обратный путь. 7 февраля мы достигли Йоронгаса и пробыли там несколько дней. Виллис тем временем спустился по реке до Такны и купил муки для выпечки хлеба.
В Йоронгасе прекрасные плантации бананов и маниоки, которая по вкусу напоминает картофель, но еще вкуснее и является основным продуктом питания жителей внутренней Бразилии. В бассейне Акри посадка производилась всегда за четыре дня до или после полнолуния или новолуния, в зависимости от высаживаемой культуры. В то время этот обычай был распространен по всей Южной Америке — посадка производилась в соответствии с фазами луны, и пренебрежение этим правилом, как говорили, лишало урожай стойкости против вредителей. Такие же меры предосторожности предпринимались тогда, когда крыли крышу пальмовыми листьями; существовало мнение, что пальмовая ветвь, срезанная в то время, когда луна на ущербе или близко новолуние, подвержена быстрому уничтожению насекомыми. Не следует считать такой взгляд наивным суеверием, пока не будет доказана его несостоятельность. Лично я полагаю, что нам предстоит еще многое узнать о влиянии луны.
Во время нашего пребывания в Йоронгасе я проявил снятые на реке фотографии. Эту процедуру следовало произвести возможно скорее после съемки, так как во влажном воздухе лесов пленка при отсутствии водонепроницаемой упаковки быстро портится от сырости. Трудность состоит в том, чтобы найти достаточно холодную воду. Прекрасные снимки можно испортить при проявлении в воде неподходящей температуры. В этот раз я снимал фотоаппаратом производства «Стереоскопик компани» на пленке четыре на шесть с половиной дюймов, получая довольно большое изображение сравнительно с современными нововведениями по этой части. Позже я отдал предпочтение фотокамерам меньших размеров, позволявшим снимать при одинаковом весе аппарата гораздо больше кадров, а вес значит очень много, когда все, что берешь с собой, приходится нести на собственном горбу. Число интереснейших снимков, загубленных вследствие различных причин, хоть кого могло привести в отчаяние, и все-таки мы закончили наши экспедиции с достаточным количеством фотографий, чтобы составить о них исчерпывающий отчет.
Дэн покинул нас в Йоронгасе и вернулся в Такну, вероятно, стосковавшись по пьяной оргии. Когда мы отправлялись вверх по Акри, мы оставили этого молодого человека мертвецки пьяным в Такие, и он нагнал нас уже после того, как мы покинули Йоронгас. Он пришел в лагерь, смущенно извиняясь и клянясь отныне не брать в рот ни капли спиртного. К Чалмерсу у него не было никакого уважения, и я всерьез опасался стычки между ними, но, к счастью, до этого дело не дошло.
Управляющий Йоронгасом и несколько его людей очень досадовали из-за того, что девушке из племени катеана, которую они взяли в плен и держали на цепи, как собаку, удалось бежать. Потом она объявилась в Такие, невзирая на опасную близость к белым; приворожил ее один из серингейрос. Там она и осталась, причем на этот раз не нужно было никаких цепей, чтобы ее удержать.
Когда мы пришли в Такну, Дэн был в стельку пьян. Я не стал его тревожить, взял с собой Виллиса и Чалмерса и отправился вверх по Яверихе, небольшому притоку Акри, который нужно было нанести на карту. Путь был трудный — опять коряги и поваленные деревья, и работать тоже стало труднее, так как мои компаньоны проявляли нерадивость, стоило мне отвернуться. В верховьях реки в затвердевших глинистых отложениях на берегу мы нашли высунувшийся на поверхность череп и несколько костей окаменелого ящера. Череп, более пяти футов длиной, был сильно поврежден действием воды и гальки и не было уверенности в том, что он не развалится при извлечении, но мне все же удалось собрать несколько черных зубов, которые оказались целыми. Невдалеке мы обнаружили скелет еще более крупного чудовища, хорошо видимый на дне глубокого, спокойного водоема, но добраться до него было невозможно.
Трижды мы терпели крушение, наскакивая на коряги, но, к счастью, ничего ценного не потеряли, несмотря на то, что Чалмерс каждый раз сваливался за борт с компасом в руках. Инструменты и драгоценный хронометр были надежно спрятаны в водонепроницаемом металлическом ящике. Вернувшись в Такну, мы узнали, что Дэн с командой отправился в Сан-Мигель, и, когда после многих часов упорной работы веслами мы.догнали его, он снова оказался пьян, так что бателон поплыл дальше без него. Мы продолжали свой путь и прибыли в Росарио, где нас приветливо встретила жена Донайре; сам он куда-то отбыл из лагеря.
Письма мы получали в самых разнообразных местах, и найти в Росарио ожидающую тебя почту было очень приятным сюрпризом. Все путешествующие, если только их просили, охотно брали с собой почту, и что касается меня, я никогда не слыхал, чтобы хоть одно письмо пропало или было украдено.
Четыре дня мы провели в Росарио, дожидаясь возвращения бателона; в течение этого времени я врачевал маленького сына Донайре, лечил Виллиса от лихорадки и проявлял свои пленки. Пока что сезон дождей не доставил нам больших неприятностей, и я пришел к заключению, что рассказы о сопутствующих ему неприятных явлениях преувеличены. Есть основание полагать, что интенсивность дождей понижается с постепенным изменением климата Южной Америки, хотя регулярно на каждые семь лет приходится один очень скверный дождливый сезон. На берегах рек я видел, что отметки высоких паводков были намного выше любого зарегистрированного уровня, это явно свидетельствовало о том, что в прошлом паводки бывали куда серьезнее, чем сейчас. Внезапные разливы рек вызываются таянием снегов в Андах, но и снега становится все меньше, в связи с уменьшением количества осадков и отступлением линии лесов[19].
Около трех миль ниже Росарио находилась баррака одного заядлого любителя граммофона, и после захода солнца музыка совершенно отчетливо разносилась над водой. Резкость тона на расстоянии смягчалась, и что-то необыкновенно чарующее было в этих звуках, долетавших до нас в сумерках тропического вечера в тот самый момент, когда второй раз за сутки стихал оркестр насекомых и наступала полная тишина. Самый любимый мотив владельца граммофона был «Estudiantina»[20], по сей день, стоит мне вновь услышать его, меня посещает видение: река Акри, золотое небо в ее водах и четко вырисовывающаяся на его фоне линия джунглей, стеной стоящих по берегам.
Говорят, дикари умеют сообщаться друг с другом на расстоянии до двадцати пяти миль посредством деревянных барабанов, из которых они извлекают особые звуки. После того как я услышал этот далекий граммофон, звучавший так ясно, словно он находился в соседней комнате, я вполне готов поверить этому. В лесу человеческий голос теряется на расстоянии двухсот ярдов; ружейный выстрел может быть слышен в радиусе полумили, а то и того меньше. А вот звуки, издаваемые некоторыми птицами, по-видимому, могут передаваться «гораздо дальше и даже некоторых насекомых можно слышать с удивительно далеких расстояний.
В джунглях песня птиц звучит необыкновенно красиво и ей свойствен какой-то пустой эхообразный отзвук, похожий на тот, который слышишь около птичьих домиков в зоологическом саду. Тут нет ни одной птицы, которая умела бы выводить такие разнообразные трели, как наши дрозды; здешние птицы без конца повторяют две или три ноты, подобные звону колокольчика. Одни стрекочут, другие каркают, третьи свистят или шипят.
Не видя, какое существо производит шум, трудно решить, кто это — птица или насекомое. Самые удивительные звуки издает тромпетеро, большая черная птица трубач. Ее песня начинается рядом отрывистых кудахтающих звуков, они все учащаются и учащаются, подобно тарахтению мотоцикла, когда прибавляют газ, и переходят в громкий протяжный трубный глас. Затем снова следуют обрывистые ноты, темп постепенно замедляется, и наконец песня замирает.
Говоря о пернатых всей перуанской и боливийской Монтаньи, следует упомянуть о небольшой птичке, похожей на зимородка, которая строит гнезда в аккуратных круглых отверстиях, проделанных в отвесных скалистых берегах рек. Эти отверстия отчетливо видны, но к ним не так-то легко добраться, и — странное дело — их можно обнаружить только в тех местах, где есть эти птицы. Однажды я выразил удивление по поводу того, какие они счастливцы — находят себе норки для гнезд, так удобно расположенные и так чисто высверленные, словно дрелью.
— Эти норки они делают сами— сказал мне человек, который прожил в лесах четверть века. — Я не раз видел, как они их делают. Я наблюдал за ними и видел, как они прилетали к обрыву с какими-то листочками в клювах, цеплялись к скале, как дятел к дереву, и терли листки о камень вращательными движениями. Потом они улетали и возвращались с новыми листочками, и снова терли. Посла трех или четырех втираний они бросали листочки и принимались долбить по тому же месту своими острыми клювами. Тут-то и начинаются чудеса — вскоре в камне появлялось круглое углубление. Потом они снова улетали, снова много раз принимались тереть камень листочками, а потом продолжали долбить. Эта работа занимала у них несколько дней, и в конце концов норка становилась достаточно глубокой, чтобы служить гнездом. Я лазил наверх, рассматривал норки и — можете мне поверить — аккуратнее дырку не может высверлить и человек!
— Вы хотите сказать, что своим клювом они могут продолбить крепкую скалу?
— Подобно тому как дятел долбит крепкое дерево, так, что ли?… Нет, я не думаю, чтобы птица могла пробить клювом крепкую скалу. Но я уверен, как и всякий, кто наблюдал этих птиц, что они знают какие-то листья, сок которых размягчает скалу, и она становится мягкой, как мокрая глина.
Я расценил эту историю как небылицу, но потом мне пришлось слышать аналогичные рассказы по всей стране, и я привожу ее здесь как нечто общеизвестное. Спустя некоторое время один англичанин, заслуживающий всяческого доверия, рассказал мне про случай, который может пролить свет на это.
— Мой племянник находился в местности Чунчо по реке Пирене в Перу. Однажды его лошадь охромела, и он оставил ее в соседней чакре, расположенной в пяти милях от его собственной, а сам пешком отправился домой. На следующий день он пошел за своей лошадью и выбрал путь покороче, через узкую полосу леса, куда он раньше не заходил. На нем были бриджи для верховой езды, сапоги и большие шпоры — не маленькие, английского образца, а большие, мексиканские, длиной в четыре дюйма, с колесиками чуть побольше, чем монета в полкроны. Шпоры были совсем новые. Когда он с трудом продрался через густые заросли к чакре, он был поражен, увидев, что его замечательные шпоры исчезли, словно их кто-то обглодал, так что остались лишь две черные рогульки в какую-нибудь одну восьмую дюйма длиной! Он не мог понять, в чем дело, а хозяин чакры спросил его, не проходил ли он случайно через заросли растений высотой около фута, с темными красноватыми листьями. Племянник сразу вспомнил, что он действительно проходил большое пространство, сплошь заросшее такими растениями. «То-то и оно! — сказал чакареро. Они-то и съели ваши шпоры! Это то самое, чем пользовались инки, чтобы придавать форму камням. Сок листьев размягчает скалу так, что она делается, как тесто. Покажите мне, где вы видели эти растения». Они хотели отыскать то место, но не смогли обнаружить его. Не так-то легко найти свои следы в джунглях, где нет никаких троп.
Мы достигли Кобихи 23 февраля, без труда спустившись вниз по реке, вода в которой поднялась. Сезонная торговля каучуком была в разгаре. Людям не угрожал больше голод, баркасы приходили и уходили, ожидали прибытия новых судов, через таможни текли большие суммы денег. Но здесь, в Боливии, каучуковый промысел подрывался безжалостной эксплуатацией деревьев; им не давали отдохнуть. В Бразилии каждый сборщик обрабатывает три estradas, каждое дерево надрезается только раз за три дня и после десяти лет надрезки ему дается отдых на восемь лет. Было подсчитано, что от момента сбора до момента доставки в Манаус или Пару каучук теряет пятьдесят процентов своей валовой ценности; убытки несет сборщик, и тем не менее он находит свое дело выгодным, пока цены держатся высоко. При всем том жизнь сборщиков каучука необычайно трудна, мало кто из них не болеет какой-нибудь болезнью.
Его день начинается в четыре часа утра с обхода своего участка в 150 деревьев. Он укрепляет чаши на стволах деревьев, зачастую расположенных друг от друга на значительных расстояниях, если лес беден каучуковыми деревьями. Потом он должен нарубить дров для костра и собрать орехи, при сжигании которых получают белый дым, необходимый для обработки сырого каучука. Затем он снова обходит деревья и собирает каучуковое молоко, а по возвращении приступает к трудоемкому процессу обкуривания собранного молока и приготовления из него болаи; в это время одной капли дождя, упавшей в молоко, достаточно, чтобы погубить результаты целого дня работы. Помимо всего этого он должен заниматься хозяйством, охотиться, строить свой дом и ремонтировать его, делать себе лодку и перевозить каучук на пункт сбора. Дело идет к тому, что все леса страны, не затопляемые во время разливов рек, будут заселены цивилизованными людьми, а свистки локомотива и жужжание аэропланов раздадутся там, где раньше можно было слышать лишь мириады насекомых. Лес сам по себе не является источником болезней, они распространяются из мест скопления цивилизованных поселенцев, там, где грубое потворство своим желаниям влечет за собой большую часть заболеваний. Незараженные поселенцами, коренные жители обладают прекрасным здоровьем, и, разумеется, они не стали бы избирать для себя таких мест, где жить неудобно, а земля непродуктивна.
Выше Кобихи, около Порто-Карлоса, на северном берегу реки имеются выходы нефти, черной, густой, но негорючей. Где-то в районе между рекой Пурус и Чако в будущем могут быть найдены большие ее запасы[21].
Мы жаждали новостей из внешнего мира и ожидали найти в Кобихе газеты с родины, которые пачками пересылались из Риберальты. Почта действительно пришла, но, увы, все наши газеты были съедены казенными мулами. Мне было известно, что мальтийские козлы существуют главным образом за счет бумажных остатков, но я никогда не думал, что мулы могут пасть так низко. Мы были вынуждены принять такое объяснение. Сомневаться в правдивости почтовых служащих не приходилось, а мулы не могли опровергнуть предъявленного им обвинения.