Составить заявки оказалось крайне сложным делом не только потому, что я раньше никогда этим не занимался, — из-за Алессандро мне приходилось по несколько раз перечитывать условия скачки и при этом рассчитывать, кого заявлять, если через месяц его не будет, и что делать, если он все-таки останется.
Я серьезно отнесся к угрозам его отца. Иногда мне казалось, что это глупо. Однако Энсо Ривера не шутил, организовав мое похищение неделю назад, и до тех пор, пока над конюшнями висела угроза разорения, благоразумнее было потакать его сыну.
До открытия сезона гладкими скачками оставался примерно месяц — за это время я мог попытаться найти выход. Но на всякий случай я продублировал заявку на скачки учеников и пробеги на скорость. Кроме того, я заявил много лошадей на непопулярные скачки на севере Англии: хотелось Алессандро этого или нет, я не собирался позволять ему начинать карьеру под звон литавр. Напоследок я отыскал в конторе книгу учета, где старый Робинсон отмечал заявки прошлых лет, сделанные отцом, и составил заявочный список на первую неделю по образцу прошлого года, не считая скачек на севере Англии. Как выяснилось, я переусердствовал, — вычеркнув кличек двадцать, я поменял некоторых лошадей местами. Прежде чем переписать черновик на официальный желтый бланк печатными буквами, как требовалось по уставу, я дважды перепроверил себя, чтобы случайно не занести двухлетку на гандикап или кобылу в скачки «Только жеребцов», чем выдал бы себя с головой.
Когда я отдал бланк Маргарет для регистрации и отправки, она спокойно заметила:
— Это — почерк не вашего отца.
— Да, — ответил я. — Он мне диктовал, а я записывал.
Она молча кивнула, но я так и не понял, поверила она мне или нет.
На утренней тренировке Алессандро очень уверенно проездил Пуллитцера, но держался особняком. После завтрака он вернулся с каменным лицом, заставившим меня удержаться от комментариев, и, когда Этти отбыла на Пустошь, был подсажен на Движение. Выезжая из ворот, я оглянулся и увидел, что неугомонный жеребец, по своему обыкновению, изо всех сил лягает тени, а два наездника, оставшиеся проезжать лошадей по рабочей дорожке паддока, стараются держаться от него как можно дальше.
Когда мы вернулись с проездки через час с четвертью, картина была следующая: Джордж держал Движение под уздцы, два наездника спешились, а Алессандро лежал на земле без сознания.
Глава 7
Глава 8
Я серьезно отнесся к угрозам его отца. Иногда мне казалось, что это глупо. Однако Энсо Ривера не шутил, организовав мое похищение неделю назад, и до тех пор, пока над конюшнями висела угроза разорения, благоразумнее было потакать его сыну.
До открытия сезона гладкими скачками оставался примерно месяц — за это время я мог попытаться найти выход. Но на всякий случай я продублировал заявку на скачки учеников и пробеги на скорость. Кроме того, я заявил много лошадей на непопулярные скачки на севере Англии: хотелось Алессандро этого или нет, я не собирался позволять ему начинать карьеру под звон литавр. Напоследок я отыскал в конторе книгу учета, где старый Робинсон отмечал заявки прошлых лет, сделанные отцом, и составил заявочный список на первую неделю по образцу прошлого года, не считая скачек на севере Англии. Как выяснилось, я переусердствовал, — вычеркнув кличек двадцать, я поменял некоторых лошадей местами. Прежде чем переписать черновик на официальный желтый бланк печатными буквами, как требовалось по уставу, я дважды перепроверил себя, чтобы случайно не занести двухлетку на гандикап или кобылу в скачки «Только жеребцов», чем выдал бы себя с головой.
Когда я отдал бланк Маргарет для регистрации и отправки, она спокойно заметила:
— Это — почерк не вашего отца.
— Да, — ответил я. — Он мне диктовал, а я записывал.
Она молча кивнула, но я так и не понял, поверила она мне или нет.
На утренней тренировке Алессандро очень уверенно проездил Пуллитцера, но держался особняком. После завтрака он вернулся с каменным лицом, заставившим меня удержаться от комментариев, и, когда Этти отбыла на Пустошь, был подсажен на Движение. Выезжая из ворот, я оглянулся и увидел, что неугомонный жеребец, по своему обыкновению, изо всех сил лягает тени, а два наездника, оставшиеся проезжать лошадей по рабочей дорожке паддока, стараются держаться от него как можно дальше.
Когда мы вернулись с проездки через час с четвертью, картина была следующая: Джордж держал Движение под уздцы, два наездника спешились, а Алессандро лежал на земле без сознания.
Глава 7
— Движение просто сбросил его с седла, сэр, — сказал один из наездников. — Просто сбросил его с седла. И он ударился головой об ограждение паддока, сэр.
— Это случилось минуту назад, сэр, — добавил второй.
Обоим наездникам было лет по шестнадцать, оба они были учениками, имели одинаково невысокий рост и оба не отличались особой смелостью. Я подумал, что вряд ли они специально напугали лошадь, хотя — кто знает? Твердо я знал только одно: от хорошего здоровья Алессандро зависело мое собственное здоровье.
— Джордж, — сказал я, — поставьте Движение в денник, и, Этти... — Она стояла чуть сзади, прищелкивая языком, но не выглядела слишком опечаленной. — У нас найдется что-нибудь вроде носилок?
— В инвентарной, — кивнув, ответила она и отправила туда Гинджа.
То, что принес Гиндж, носилками можно было назвать с большой натяжкой: грязно-зеленый брезент провисал между двух корявых обломков, которые некогда, скорее всего, были веслами. К тому времени, как появились носилки, сердце мое уже не стучало точно у альпиниста, взобравшегося на Эверест: Алессандро был жив и даже потихоньку начал приходить в себя, так что мрачная тень Энсо перестала маячить перед моими глазами.
Насколько я мог судить, все кости были целы, но тем не менее я действовал с предельной осторожностью. Этти меня не одобряла: она с удовольствием приказала бы Джорджу и Гинджу взять его за руки и за ноги и просто оттащить в сторону. Как человек более выдержанный, я велел осторожно отнести Алессандро в дом и положить на диван в комнате владельцев. Следуя за носилками, я задержался в конторе и попросил Маргарет вызвать врача.
Когда я вошел в комнату владельцев, Алессандро зашевелился. Джордж и Гиндж стояли рядом с диваном: один — старый и повидавший виды, другой — молодой и сварливый, но оба они глядели на своего пациента безо всякого сочувствия.
— Спасибо, — сказал я. — Это все. Сейчас придет врач.
Глядя на них, кому угодно стало бы ясно, что это далеко не все и им есть что сказать, но они поджали губы и отправились высказывать свое мнение в манеж.
Алессандро открыл глаза, и впервые на лице его появилось беспомощное выражение. Он не понимал, что произошло, где он находится и как сюда попал. От удивления он даже стал выглядеть моложе и добрее. Но как только Алессандро заметил меня, к нему мгновенно вернулась память. Голубь превратился в ястреба.
— Что случилось? — спросил он.
— Движение сбросил вас с седла.
— Ox, — сказал он более слабым голосом, чем ему хотелось. Закрыв глаза, молодой Ривера от всей души выругался:
— Гад.
Из конторы послышался шум, и в комнату ворвался шофер. Маргарет попыталась схватить его за руку, но он отшвырнул ее в сторону, как пушинку. Шофер направился в мою сторону, видимо решив, что со мной тоже можно не церемониться.
— Что произошло? — угрожающе произнес он. — Что ты сделал с его сыном? — При звуках этого голоса по моему телу пробежали мурашки, и отчетливо вспомнилась резиновая маска.
Не вставая с дивана, Алессандро заговорил на итальянском языке, который я немного знал благодаря одной своей старой знакомой.
— Прекрати, Карло. Иди в машину. Я упал с лошади. Нейл Гриффон не причинит мне вреда. Возвращайся в машину и жди меня.
Карло вертел головой, как разъяренный бык, но все же успокоился и молча подчинился. Гип-гип ура дисциплине в доме Ривера.
— Сейчас вас осмотрит врач, — сказал я.
— Мне не нужен врач.
— Вы не встанете с дивана, пока я не буду твердо уверен, что с вами все в порядке. Он презрительно усмехнулся.
— Боитесь отца?
— Думайте, что хотите, — сказал я, хотя и так было ясно, что он обо мне думает.
— Ничего страшного, — заключил врач после осмотра. — Пусть сегодня отлежится в постели, а завтра хорошенько отдохнет. Будете, как новенький, молодой человек.
Молодой человек уставился на него неблагодарным взглядом и не удостоил ответом. Пожилой доктор повернулся ко мне, понимающе улыбнулся и попросил дать ему знать, если обнаружатся какие-либо осложнения: тошнота или головная боль.
— Старый дурень, — довольно громко сказал Алессандро, когда я провожал врача. Как только за доктором закрылась дверь, Алессандро сразу вскочил с дивана. — Теперь я могу уйти? — саркастически осведомился он.
— Когда и куда угодно, — тут же согласился я. Глаза его сузились.
— Вам не удастся от меня избавиться.
— А жаль.
Он чуть было не задохнулся от негодования, но ничего не ответил и после короткого молчания довольно неуверенно вышел из комнаты. Я прошел в контору и вместе с Маргарет принялся смотреть, как шофер хлопочет вокруг Алессандро, стараясь как можно удобней устроить его на заднем сиденье «Мерседеса». Машина тронулась, и «его сын» отбыл, даже не обернувшись.
— Все в порядке? — спросила Маргарет.
— Получил хорошую встряску, как плохой коктейль, — пошутил я, и она рассмеялась. Но я заметил, что Маргарет провожала автомобиль глазами до тех пор, пока он не скрылся за поворотом Бэри Роуд.
Алессандро презрительно посмотрел на ее стремительно удаляющуюся спину и приветствовал меня раздражающе-глупой самодовольной улыбкой. Он протянул мне небольшую плоскую жестяную коробочку, точно такую же, как в прошлый раз.
— Это — вам, — сказал он. Самоуверенность вернулась к нему с удвоенной силой, так что если бы даже он пришел без жестянки, можно было не сомневаться — он опять виделся с отцом.
— На этот раз вы тоже не знаете, что здесь? Он замялся.
— Нет, — сказал он.
И я поверил, потому что на лице его отразилось явное недовольство своей неосведомленностью. Жестянка была заклеена по бокам изоляционной лентой. Алессандро, по-прежнему самодовольно улыбаясь, смотрел, как я, прежде чем открыть коробочку, аккуратно отклеиваю изоленту, скатываю ее в шарик и кладу в карман.
Внутри жестянки, завернутая в вату, лежала маленькая деревянная лошадь.
На ее шее висел ярлык.
У нее была сломана нога.
Я не знаю точно, что Алессандро прочитал в моем взгляде, но глупая улыбка мгновенно исчезла с его лица, сменившись выражением показной храбрости.
— Он сказал, что вам это не понравится, — вызывающе произнес он.
— Что ж, в таком случае пойдемте со мной, — резко ответил я. — Посмотрим, понравится ли это вам.
Развернувшись, я пошел по манежу и на полпути встретил спешащего мне навстречу обеспокоенного и взволнованного Джорджа.
— Мистер Нейл... Индиго сломал ногу... в деннике... совсем как Лунный Камень... кто бы мог подумать, два таких опытных скакуна... и десяти дней не прошло...
— Да, кто бы мог подумать, — мрачно ответил я и вместе с ним прошел в денник, по пути незаметно сунув жестянку в карман куртки.
Добродушный жеребец лежал на соломе, делая слабые попытки подняться. Он то и дело задирал голову и бил по полу задней ногой, но у него совсем уже не осталось сил. Вторая задняя нога торчала под неестественным углом, сломанная чуть выше путовой кости.
Я присел рядом с бедным стариком Индиго и потрепал его по шее. Он вновь поднял голову и забился, пытаясь встать, затем безвольно распластался на подстилке. Глаза лошади остекленели, изо рта потекла слюна.
— Ничего не поделаешь, Джордж, — сказал я. — Пойду позвоню ветеринару. — Я изо всех сил старался, чтобы голос мой выражал только сожаление и не выдавал бушевавшую во мне ярость. Джордж покорно кивнул, но особой печали я в нем не заметил: как и все старые конюхи, он видел на своем веку гибель многих лошадей.
Чтобы поговорить со мной по телефону, молодому круглолицему Дейнси пришлось выскочить из ванной.
— Как, еще одна! — воскликнул он, когда я объяснил, в чем дело.
— Боюсь, что так. И если не трудно, захватите с собой все необходимое для анализа крови.
— О, господи, зачем?
— Я скажу, когда вы приедете.
— А? — Несмотря на удивление, звучавшее в его голосе, он явно был рад оказать мне услугу. — Ну, хорошо, хорошо. Вытрусь насухо и приеду в один миг.
Он прикатил в своем пыльном «Лендровере» через двадцать минут. Выпрыгнул из машины, хлопнув дверцей, приветливо кивнул и тут же направился к деннику Индиго. Во всех конюшнях остался один Джордж. Этти, огорченная тем, что лишилась удобной для тренинга лошади, решила совершить проездку на Южном Поле рядом с ипподромом. Алессандро, скорее всего, отправился вместе с ней, так как его нигде не было видно, а шофер, как обычно, сидел в «Мерседесе».
Индиго стоял на ногах. Джордж, держа его за хомут, объяснил, что к старику неожиданно вернулись силы, что он сам поднялся и съел немного овса и что ломать себе ноги — это просто безобразие, и ничего больше. Я кивнул, взял Индиго за хомут и послал Джорджа перемалывать корм для дневного рациона.
— Прекрасный конюх, — заметил Дейнси. — Старина Джордж когда-то работал главным садовником во дворце вице-короля Индии. Поэтому в конюшнях такие аккуратные клумбы и красивые кусты. Владельцы от них просто в восторге.
Эта новость меня ошеломила.
— Я не знал...
— Странный мир. — Дейнси успокоил Индиго одним прикосновением и принялся внимательно рассматривать сломанную ногу. — Так для чего вам анализ крови? — спросил он, выпрямляясь и задумчиво на меня глядя.
— Скажите, у ветеринаров существует традиция держать язык за зубами?
В его пристальном взгляде промелькнуло любопытство.
— Профессиональная тайна, как у врачей и юристов? Да, конечно. Если речь не идет о том, что кто-то «случайно» угодил соседу в зубы ногой.
— Нет, ничего похожего. — Я в нерешительности умолк. — Просто я хочу, чтобы вы сделали анализ крови частным образом... это возможно?
— В каком смысле «частным»? Мне придется обратиться в Ветеринарные научно-исследовательские лаборатории. У меня нет дома необходимой аппаратуры.
— Я бы хотел отдать кровь на анализ, не называя клички лошади.
— Это как вам угодно. Так часто делается. Но ведь не думаете же вы, что ей дали допинг?
— Я думаю, что ей дали сильное снотворное, — ответил я, — и что ногу ей сломали специально.
— О боже! — Рот у него приоткрылся от изумления, а глаза засверкали, отражая работу мысли. — Вы кажетесь мне вполне нормальным, — сказал Дейнси после недолгой паузы. — Давайте посмотрим еще раз.
Он присел на корточки и легонько провел пальцами по коже. Индиго вздрогнул и бешено замотал головой.
— Ну-ну, старина, — произнес Дейнси, вставая и трепля его за шею. Подняв брови, он посмотрел на меня. — Точно ничего не могу сказать. — Он умолк, что-то напряженно обдумывая. Брови его несколько раз поднялись и опустились. — Вот что, — решительно сказал он, — у меня дома есть портативный рентгеновский аппарат. Если хотите, я его привезу, и мы сделаем снимки. Хорошо?
— Просто здорово, — ответил я очень довольный.
— Ладно. — Дейнси открыл свою сумку, которую поставил при входе в денник. — Тогда я заморожу ему ногу, пока не вернусь, чтобы бедняга не испытывал боли. — Он вытащил шприц и, глядя на свет, начал надавливать поршень.
— Сначала возьмите кровь, — сказал я.
— Что? — Он моргнул. — Ах, да, конечно. О господи, ну конечно. Старый дурак. — Он мягко рассмеялся, отложил первый шприц в сторону и вытащил второй, куда больших размеров.
Дейнси попал в яремную вену с первой попытки, пробормотал «повезло», явно поскромничав, и набрал в шприц, должно быть, целый стакан крови. «Для повторных анализов, — пояснил он, видя мое изумление. — Если дать недостаточное количество, нельзя гарантировать правильность результатов».
— Да, конечно...
Он упаковал образец крови в сумку, сделал Индиго обезболивающий укол, кивнул и, смешно моргая глазами, отбыл. Индиго, не обращая ни на кого внимания, продолжал жевать свою порцию овса, а я, кипя от ярости, вернулся в дом.
На ярлыке, болтавшемся на шее маленькой деревянной лошади, с одной стороны имелась надпись из печатных букв: «Индиго», а с другой стороны такими же буквами было составлено целое послание: «Причиняя вред сыну, вы торопите собственную гибель».
Этти и Джордж не видели смысла в том, что ветеринарный врач уехал, не усыпив Индиго. Они потребовали объяснений.
— Э-э-э... — сказал я. — Он не взял с собой снотворного. Совершенно случайно забыл положить в сумку.
— Ага, — сказали они в один голос, вполне удовлетворенные, и Этти принялась рассказывать, что тренировка прошла крайне успешно и что Счастливчик Линдсей проскакал пять фарлонгов прибавленным галопом и выглядел после этого свежим как огурчик.
— Я посадила вашего проклятого Алекса на Резвое Копыто и велела ему спокойно проезжать лошадь, а он не соизволил мне подчиниться. Он пустил жеребца галопом, оставил Ланкета далеко позади — «жучки» так и вцепились в свои бинокли.
— До чего глуп, — согласился я. — Придется с ним поговорить.
— Он не упустит ни одного случая, чтобы огрызнуться или настоять на своем, — пожаловалась Этти. — Когда вас нет, он просто невыносим. — Она набрала полную грудь воздуха и, чуть поколебавшись, выпалила:
— Мне кажется, вам надо посоветовать мистеру Гриффону выгнать его из конюшен.
— Когда в следующий раз буду в больнице, обязательно с ним посоветуюсь, — ответил я. — Кого вы дадите Алессандро на вторую проездку?
— Пуллитцера, — ответила она без колебаний. — По крайней мере, если он опять не послушается, это не будет иметь значения.
— Когда вернетесь, передайте ему, чтобы зашел в контору.
— А вы разве не с нами? — Я покачал головой. — Мне бы хотелось услышать ваше мнение о Гороховом Пудинге. Если мы заявим его на приз Линкольна, надо будет не позже следующей недели провести испытания. Не забудьте: скачки начинаются в субботу через три недели.
— Завтра проездим его галопом и посмотрим, готов ли он для испытаний, — предложил я, и Этти неохотно согласилась.
Я смотрел на ее тонкую удаляющуюся фигурку и думал, что, пожалуй, чувствовал бы себя крайне польщенным, если бы не знал, почему она со мной советуется. В манеже Этти не было равных, но в полевых условиях она сразу терялась. Хотя в глубине души она прекрасно знала, что разбирается в лошадях куда лучше меня, но у нее срабатывал инстинкт самосохранения, и она перекладывала окончательное решение на мои плечи.
Дейнси вернулся на своем «Лендровере», когда началась вечерняя проездка. Мы протянули провода питания рентгеновского аппарата через окно конторы и воткнули вилку в розетку для калорифера. Чтобы добраться до денника Индиго, пришлось соединить четыре удлинителя. Дейнси сделал несколько снимков, убрал аппарат и, как бы вспомнив, сделал лошади укол, избавляя ее от дальнейших мучений.
— Для полиции вам потребуются свидетельские показания, — сказал он, пожимая мне руку и быстро перемаргивая.
— Нет... Я пока что не собираюсь обращаться в полицию. — Дейнси попытался запротестовать, но я перебил его:
— Поверьте, на это есть причины. Я не могу вам всего рассказать... но я не лгу.
— Вам виднее. — Дейнси искоса посмотрел на денник Лунного Камня и вопросительно поднял брови.
— Не знаю, — ответил я. — А вы как полагаете? — Он задумался на несколько секунд, что говорило о серьезности его отношения к делу, и только потом ответил:
— Перелом коленного сустава требует очень сильного удара. Зачем, если можно с легкостью сломать путовую кость, как у Индиго?
— Значит, несчастье с Лунным Камнем натолкнуло кого-то на мысль? — спросил я.
— Скорее всего. — Дейнси ухмыльнулся. — Смотрите, чтобы у вас не началась эпидемия.
— Всенепременно, — в тон ему ответил я, зная, что с этой минуты мне действительно необходимо быть настороже.
Алессандро и виду не подал, что Этти передала ему мою просьбу зайти в контору. Он направился прямо к поджидавшему автомобилю, и я увидел его совершенно случайно, ибо в этот момент смотрел на манеж.
Я открыл окно и крикнул:
— Алессандро, зайдите ко мне... — Он продолжал идти, делая вид, что не слышит, и поэтому я добавил:
— ...чтобы поговорить о вашем участии в предстоящих скачках.
Он остановился как вкопанный, с занесенной для шага ногой, и, поменяв направление, медленно подошел к окну.
— Зайдите в комнату владельцев, — сказал я. — Туда, где вы отдыхали на диване... — Я закрыл окно, улыбнулся Маргарет печальной умиротворенной улыбкой, которую она могла трактовать как ей вздумается, и удалился подальше от любопытных ушей.
Алессандро нехотя вошел в комнату владельцев, понимая, что деться ему некуда. Я, однако, решил играть честно.
— Можете принять участие в скачках учеников в Кэттерике через четыре недели. Но при условии, что вы не начнете хвастаться перед другими учениками.
— Я желаю победить на Архангеле, — категорически заявил он.
— Иногда мне кажется, что вы — человек крайне умный и со временем из вас может получиться неплохой жокей, — сказал я и, прежде чем он успел напыжиться от гордости, добавил:
— А иногда, например сегодня, вы ведете себя настолько глупо и проявляете так мало здравого смысла, столь необходимого жокею, что ваше честолюбие выглядит просто смешным.
Мускулы его худенького тельца напряглись, глаза засверкали. Слушал он меня очень внимательно, и я не преминул этим воспользоваться.
— Лошадей в наших конюшнях держат для того, чтобы они побеждали на скачках. Лошади никогда не придут первыми, если нарушить им режим тренировки. Если вам велят проезжать Резвое Копыто без бросков, а вы скачете на нем галопом, превышая его возможности, вы утомляете лошадь, а значит, время на ее тренировку увеличивается. Вы не победите ни в одних скачках, если лошади окажутся неподготовленными, а значит, тренировать лошадей с учетом их сил — в ваших интересах. Таким образом, непослушание тренеру — это глупость. Вы меня поняли?
Черные глаза Алессандро стали еще чернее и утонули в глазных впадинах. Он не ответил.
— А теперь — о вашей навязчивой идее насчет Архангела. Я позволю вам проездить его на Пустоши лишь после того, как буду полностью уверен в ваших способностях, особенно в вашей способности относиться к лошадям с полной ответственностью. Доверю я вам Архангела или нет, зависит больше от вас, чем от меня. Но учтите, я оказываю вам любезность, позволяя участвовать в пробегах на скорость, пусть и не на самых известных рысаках. По крайней мере, я даю вам шанс проверить себя и потягаться с профессионалами. Вы должны знать свои силы, чтобы не ударить в грязь лицом на призовых скачках в Ньюбери или Кемптоне.
Алессандро не отрывал от меня взгляда.
— Что же касается Индиго, — резко продолжил я, едва сдерживая свой гнев, — может быть, старик и был для вас бесполезен, но если вы станете причиной гибели других лошадей, это означает, что на них вы уже никогда не сможете побеждать.
Он с большим трудом открыл рот.
— Я не был причиной... гибели Индиго. Я вынул из кармана жестянку и протянул ему. Он медленно снял крышку, поджал губы и прочитал записку.
— Я не хотел... Я не просил его убивать Индиго. — Самодовольная улыбка исчезла. Алессандро все еще держался вызывающе, но уже начал оправдываться. — Отец очень обозлился, когда узнал, что Движение сбросил меня с седла.
— Значит, вы просили, чтобы он убил Движение?
— Нет, не просил, — страстно заявил он. — Вы же сами сказали: какой смысл убивать скакуна, если на нем можно взять приз?
— Но убить старого беззащитного Индиго только потому, что вы свалились с лошади, на которой сами настояли...
Впервые он опустил глаза и уставился на ковер. Пожалуй, где-то в глубине души он не был горд своим поведением.
— Вы ему не сказали, — угадал я. — Вы не сказали, что сами настояли на том, чтобы вам дали Движение.
— Мне приказала мисс Крэйг, — упрямо ответил он.
— Только не тогда, когда он вас сбросил. Алессандро посмотрел на меня, и я готов был поклясться, что вид у него просто несчастный.
— Я не говорил отцу, что вылетел из седла.
— А кто ему сказал?
— Карло. Шофер.
— Вы могли объяснить, что я не хотел причинять вам вреда.
Несчастное выражение на его лице превратилось в отчаянное.
— Вы видели моего отца, — сказал он. — Иногда ему ничего нельзя объяснить, в особенности когда он сердится. Он сделает для меня все, что я попрошу, но что-то ему объяснить я не могу.
Алессандро ушел, а я остался сидеть, не зная, что подумать.
Он не мог объясниться со своим отцом.
Энсо сделает для Алессандро все, что тот попросит... сметет на его пути любые препятствия, невзирая на трудности, и не остановится, пока Алессандро не пресытится, но поговорить по душам они не в состоянии.
А я... я лгал, изворачивался и шел по лезвию бритвы, чтобы спасти скаковые конюшни моего отца. Но поговорить в ним? Нет, этого я тоже не мог.
— Это случилось минуту назад, сэр, — добавил второй.
Обоим наездникам было лет по шестнадцать, оба они были учениками, имели одинаково невысокий рост и оба не отличались особой смелостью. Я подумал, что вряд ли они специально напугали лошадь, хотя — кто знает? Твердо я знал только одно: от хорошего здоровья Алессандро зависело мое собственное здоровье.
— Джордж, — сказал я, — поставьте Движение в денник, и, Этти... — Она стояла чуть сзади, прищелкивая языком, но не выглядела слишком опечаленной. — У нас найдется что-нибудь вроде носилок?
— В инвентарной, — кивнув, ответила она и отправила туда Гинджа.
То, что принес Гиндж, носилками можно было назвать с большой натяжкой: грязно-зеленый брезент провисал между двух корявых обломков, которые некогда, скорее всего, были веслами. К тому времени, как появились носилки, сердце мое уже не стучало точно у альпиниста, взобравшегося на Эверест: Алессандро был жив и даже потихоньку начал приходить в себя, так что мрачная тень Энсо перестала маячить перед моими глазами.
Насколько я мог судить, все кости были целы, но тем не менее я действовал с предельной осторожностью. Этти меня не одобряла: она с удовольствием приказала бы Джорджу и Гинджу взять его за руки и за ноги и просто оттащить в сторону. Как человек более выдержанный, я велел осторожно отнести Алессандро в дом и положить на диван в комнате владельцев. Следуя за носилками, я задержался в конторе и попросил Маргарет вызвать врача.
Когда я вошел в комнату владельцев, Алессандро зашевелился. Джордж и Гиндж стояли рядом с диваном: один — старый и повидавший виды, другой — молодой и сварливый, но оба они глядели на своего пациента безо всякого сочувствия.
— Спасибо, — сказал я. — Это все. Сейчас придет врач.
Глядя на них, кому угодно стало бы ясно, что это далеко не все и им есть что сказать, но они поджали губы и отправились высказывать свое мнение в манеж.
Алессандро открыл глаза, и впервые на лице его появилось беспомощное выражение. Он не понимал, что произошло, где он находится и как сюда попал. От удивления он даже стал выглядеть моложе и добрее. Но как только Алессандро заметил меня, к нему мгновенно вернулась память. Голубь превратился в ястреба.
— Что случилось? — спросил он.
— Движение сбросил вас с седла.
— Ox, — сказал он более слабым голосом, чем ему хотелось. Закрыв глаза, молодой Ривера от всей души выругался:
— Гад.
Из конторы послышался шум, и в комнату ворвался шофер. Маргарет попыталась схватить его за руку, но он отшвырнул ее в сторону, как пушинку. Шофер направился в мою сторону, видимо решив, что со мной тоже можно не церемониться.
— Что произошло? — угрожающе произнес он. — Что ты сделал с его сыном? — При звуках этого голоса по моему телу пробежали мурашки, и отчетливо вспомнилась резиновая маска.
Не вставая с дивана, Алессандро заговорил на итальянском языке, который я немного знал благодаря одной своей старой знакомой.
— Прекрати, Карло. Иди в машину. Я упал с лошади. Нейл Гриффон не причинит мне вреда. Возвращайся в машину и жди меня.
Карло вертел головой, как разъяренный бык, но все же успокоился и молча подчинился. Гип-гип ура дисциплине в доме Ривера.
— Сейчас вас осмотрит врач, — сказал я.
— Мне не нужен врач.
— Вы не встанете с дивана, пока я не буду твердо уверен, что с вами все в порядке. Он презрительно усмехнулся.
— Боитесь отца?
— Думайте, что хотите, — сказал я, хотя и так было ясно, что он обо мне думает.
— Ничего страшного, — заключил врач после осмотра. — Пусть сегодня отлежится в постели, а завтра хорошенько отдохнет. Будете, как новенький, молодой человек.
Молодой человек уставился на него неблагодарным взглядом и не удостоил ответом. Пожилой доктор повернулся ко мне, понимающе улыбнулся и попросил дать ему знать, если обнаружатся какие-либо осложнения: тошнота или головная боль.
— Старый дурень, — довольно громко сказал Алессандро, когда я провожал врача. Как только за доктором закрылась дверь, Алессандро сразу вскочил с дивана. — Теперь я могу уйти? — саркастически осведомился он.
— Когда и куда угодно, — тут же согласился я. Глаза его сузились.
— Вам не удастся от меня избавиться.
— А жаль.
Он чуть было не задохнулся от негодования, но ничего не ответил и после короткого молчания довольно неуверенно вышел из комнаты. Я прошел в контору и вместе с Маргарет принялся смотреть, как шофер хлопочет вокруг Алессандро, стараясь как можно удобней устроить его на заднем сиденье «Мерседеса». Машина тронулась, и «его сын» отбыл, даже не обернувшись.
— Все в порядке? — спросила Маргарет.
— Получил хорошую встряску, как плохой коктейль, — пошутил я, и она рассмеялась. Но я заметил, что Маргарет провожала автомобиль глазами до тех пор, пока он не скрылся за поворотом Бэри Роуд.
* * *
На следующий день Алессандро не было, и появился он только в четверг, как раз к утренней проездке. Когда «Мерседес» подкатил к подъезду дома, я стоял в центре манежа и разговаривал с Этти. Приятное выражение на ее лице тут же сменилось гримасой неудовольствия, а когда Алессандро энергично выпрыгнул из машины и целеустремленно направился в нашу сторону, она поджала губы и неожиданно вспомнила, что ей срочно надо навести порядок в одной из дальних конюшен.Алессандро презрительно посмотрел на ее стремительно удаляющуюся спину и приветствовал меня раздражающе-глупой самодовольной улыбкой. Он протянул мне небольшую плоскую жестяную коробочку, точно такую же, как в прошлый раз.
— Это — вам, — сказал он. Самоуверенность вернулась к нему с удвоенной силой, так что если бы даже он пришел без жестянки, можно было не сомневаться — он опять виделся с отцом.
— На этот раз вы тоже не знаете, что здесь? Он замялся.
— Нет, — сказал он.
И я поверил, потому что на лице его отразилось явное недовольство своей неосведомленностью. Жестянка была заклеена по бокам изоляционной лентой. Алессандро, по-прежнему самодовольно улыбаясь, смотрел, как я, прежде чем открыть коробочку, аккуратно отклеиваю изоленту, скатываю ее в шарик и кладу в карман.
Внутри жестянки, завернутая в вату, лежала маленькая деревянная лошадь.
На ее шее висел ярлык.
У нее была сломана нога.
Я не знаю точно, что Алессандро прочитал в моем взгляде, но глупая улыбка мгновенно исчезла с его лица, сменившись выражением показной храбрости.
— Он сказал, что вам это не понравится, — вызывающе произнес он.
— Что ж, в таком случае пойдемте со мной, — резко ответил я. — Посмотрим, понравится ли это вам.
Развернувшись, я пошел по манежу и на полпути встретил спешащего мне навстречу обеспокоенного и взволнованного Джорджа.
— Мистер Нейл... Индиго сломал ногу... в деннике... совсем как Лунный Камень... кто бы мог подумать, два таких опытных скакуна... и десяти дней не прошло...
— Да, кто бы мог подумать, — мрачно ответил я и вместе с ним прошел в денник, по пути незаметно сунув жестянку в карман куртки.
Добродушный жеребец лежал на соломе, делая слабые попытки подняться. Он то и дело задирал голову и бил по полу задней ногой, но у него совсем уже не осталось сил. Вторая задняя нога торчала под неестественным углом, сломанная чуть выше путовой кости.
Я присел рядом с бедным стариком Индиго и потрепал его по шее. Он вновь поднял голову и забился, пытаясь встать, затем безвольно распластался на подстилке. Глаза лошади остекленели, изо рта потекла слюна.
— Ничего не поделаешь, Джордж, — сказал я. — Пойду позвоню ветеринару. — Я изо всех сил старался, чтобы голос мой выражал только сожаление и не выдавал бушевавшую во мне ярость. Джордж покорно кивнул, но особой печали я в нем не заметил: как и все старые конюхи, он видел на своем веку гибель многих лошадей.
Чтобы поговорить со мной по телефону, молодому круглолицему Дейнси пришлось выскочить из ванной.
— Как, еще одна! — воскликнул он, когда я объяснил, в чем дело.
— Боюсь, что так. И если не трудно, захватите с собой все необходимое для анализа крови.
— О, господи, зачем?
— Я скажу, когда вы приедете.
— А? — Несмотря на удивление, звучавшее в его голосе, он явно был рад оказать мне услугу. — Ну, хорошо, хорошо. Вытрусь насухо и приеду в один миг.
Он прикатил в своем пыльном «Лендровере» через двадцать минут. Выпрыгнул из машины, хлопнув дверцей, приветливо кивнул и тут же направился к деннику Индиго. Во всех конюшнях остался один Джордж. Этти, огорченная тем, что лишилась удобной для тренинга лошади, решила совершить проездку на Южном Поле рядом с ипподромом. Алессандро, скорее всего, отправился вместе с ней, так как его нигде не было видно, а шофер, как обычно, сидел в «Мерседесе».
Индиго стоял на ногах. Джордж, держа его за хомут, объяснил, что к старику неожиданно вернулись силы, что он сам поднялся и съел немного овса и что ломать себе ноги — это просто безобразие, и ничего больше. Я кивнул, взял Индиго за хомут и послал Джорджа перемалывать корм для дневного рациона.
— Прекрасный конюх, — заметил Дейнси. — Старина Джордж когда-то работал главным садовником во дворце вице-короля Индии. Поэтому в конюшнях такие аккуратные клумбы и красивые кусты. Владельцы от них просто в восторге.
Эта новость меня ошеломила.
— Я не знал...
— Странный мир. — Дейнси успокоил Индиго одним прикосновением и принялся внимательно рассматривать сломанную ногу. — Так для чего вам анализ крови? — спросил он, выпрямляясь и задумчиво на меня глядя.
— Скажите, у ветеринаров существует традиция держать язык за зубами?
В его пристальном взгляде промелькнуло любопытство.
— Профессиональная тайна, как у врачей и юристов? Да, конечно. Если речь не идет о том, что кто-то «случайно» угодил соседу в зубы ногой.
— Нет, ничего похожего. — Я в нерешительности умолк. — Просто я хочу, чтобы вы сделали анализ крови частным образом... это возможно?
— В каком смысле «частным»? Мне придется обратиться в Ветеринарные научно-исследовательские лаборатории. У меня нет дома необходимой аппаратуры.
— Я бы хотел отдать кровь на анализ, не называя клички лошади.
— Это как вам угодно. Так часто делается. Но ведь не думаете же вы, что ей дали допинг?
— Я думаю, что ей дали сильное снотворное, — ответил я, — и что ногу ей сломали специально.
— О боже! — Рот у него приоткрылся от изумления, а глаза засверкали, отражая работу мысли. — Вы кажетесь мне вполне нормальным, — сказал Дейнси после недолгой паузы. — Давайте посмотрим еще раз.
Он присел на корточки и легонько провел пальцами по коже. Индиго вздрогнул и бешено замотал головой.
— Ну-ну, старина, — произнес Дейнси, вставая и трепля его за шею. Подняв брови, он посмотрел на меня. — Точно ничего не могу сказать. — Он умолк, что-то напряженно обдумывая. Брови его несколько раз поднялись и опустились. — Вот что, — решительно сказал он, — у меня дома есть портативный рентгеновский аппарат. Если хотите, я его привезу, и мы сделаем снимки. Хорошо?
— Просто здорово, — ответил я очень довольный.
— Ладно. — Дейнси открыл свою сумку, которую поставил при входе в денник. — Тогда я заморожу ему ногу, пока не вернусь, чтобы бедняга не испытывал боли. — Он вытащил шприц и, глядя на свет, начал надавливать поршень.
— Сначала возьмите кровь, — сказал я.
— Что? — Он моргнул. — Ах, да, конечно. О господи, ну конечно. Старый дурак. — Он мягко рассмеялся, отложил первый шприц в сторону и вытащил второй, куда больших размеров.
Дейнси попал в яремную вену с первой попытки, пробормотал «повезло», явно поскромничав, и набрал в шприц, должно быть, целый стакан крови. «Для повторных анализов, — пояснил он, видя мое изумление. — Если дать недостаточное количество, нельзя гарантировать правильность результатов».
— Да, конечно...
Он упаковал образец крови в сумку, сделал Индиго обезболивающий укол, кивнул и, смешно моргая глазами, отбыл. Индиго, не обращая ни на кого внимания, продолжал жевать свою порцию овса, а я, кипя от ярости, вернулся в дом.
На ярлыке, болтавшемся на шее маленькой деревянной лошади, с одной стороны имелась надпись из печатных букв: «Индиго», а с другой стороны такими же буквами было составлено целое послание: «Причиняя вред сыну, вы торопите собственную гибель».
Этти и Джордж не видели смысла в том, что ветеринарный врач уехал, не усыпив Индиго. Они потребовали объяснений.
— Э-э-э... — сказал я. — Он не взял с собой снотворного. Совершенно случайно забыл положить в сумку.
— Ага, — сказали они в один голос, вполне удовлетворенные, и Этти принялась рассказывать, что тренировка прошла крайне успешно и что Счастливчик Линдсей проскакал пять фарлонгов прибавленным галопом и выглядел после этого свежим как огурчик.
— Я посадила вашего проклятого Алекса на Резвое Копыто и велела ему спокойно проезжать лошадь, а он не соизволил мне подчиниться. Он пустил жеребца галопом, оставил Ланкета далеко позади — «жучки» так и вцепились в свои бинокли.
— До чего глуп, — согласился я. — Придется с ним поговорить.
— Он не упустит ни одного случая, чтобы огрызнуться или настоять на своем, — пожаловалась Этти. — Когда вас нет, он просто невыносим. — Она набрала полную грудь воздуха и, чуть поколебавшись, выпалила:
— Мне кажется, вам надо посоветовать мистеру Гриффону выгнать его из конюшен.
— Когда в следующий раз буду в больнице, обязательно с ним посоветуюсь, — ответил я. — Кого вы дадите Алессандро на вторую проездку?
— Пуллитцера, — ответила она без колебаний. — По крайней мере, если он опять не послушается, это не будет иметь значения.
— Когда вернетесь, передайте ему, чтобы зашел в контору.
— А вы разве не с нами? — Я покачал головой. — Мне бы хотелось услышать ваше мнение о Гороховом Пудинге. Если мы заявим его на приз Линкольна, надо будет не позже следующей недели провести испытания. Не забудьте: скачки начинаются в субботу через три недели.
— Завтра проездим его галопом и посмотрим, готов ли он для испытаний, — предложил я, и Этти неохотно согласилась.
Я смотрел на ее тонкую удаляющуюся фигурку и думал, что, пожалуй, чувствовал бы себя крайне польщенным, если бы не знал, почему она со мной советуется. В манеже Этти не было равных, но в полевых условиях она сразу терялась. Хотя в глубине души она прекрасно знала, что разбирается в лошадях куда лучше меня, но у нее срабатывал инстинкт самосохранения, и она перекладывала окончательное решение на мои плечи.
Дейнси вернулся на своем «Лендровере», когда началась вечерняя проездка. Мы протянули провода питания рентгеновского аппарата через окно конторы и воткнули вилку в розетку для калорифера. Чтобы добраться до денника Индиго, пришлось соединить четыре удлинителя. Дейнси сделал несколько снимков, убрал аппарат и, как бы вспомнив, сделал лошади укол, избавляя ее от дальнейших мучений.
— Для полиции вам потребуются свидетельские показания, — сказал он, пожимая мне руку и быстро перемаргивая.
— Нет... Я пока что не собираюсь обращаться в полицию. — Дейнси попытался запротестовать, но я перебил его:
— Поверьте, на это есть причины. Я не могу вам всего рассказать... но я не лгу.
— Вам виднее. — Дейнси искоса посмотрел на денник Лунного Камня и вопросительно поднял брови.
— Не знаю, — ответил я. — А вы как полагаете? — Он задумался на несколько секунд, что говорило о серьезности его отношения к делу, и только потом ответил:
— Перелом коленного сустава требует очень сильного удара. Зачем, если можно с легкостью сломать путовую кость, как у Индиго?
— Значит, несчастье с Лунным Камнем натолкнуло кого-то на мысль? — спросил я.
— Скорее всего. — Дейнси ухмыльнулся. — Смотрите, чтобы у вас не началась эпидемия.
— Всенепременно, — в тон ему ответил я, зная, что с этой минуты мне действительно необходимо быть настороже.
Алессандро и виду не подал, что Этти передала ему мою просьбу зайти в контору. Он направился прямо к поджидавшему автомобилю, и я увидел его совершенно случайно, ибо в этот момент смотрел на манеж.
Я открыл окно и крикнул:
— Алессандро, зайдите ко мне... — Он продолжал идти, делая вид, что не слышит, и поэтому я добавил:
— ...чтобы поговорить о вашем участии в предстоящих скачках.
Он остановился как вкопанный, с занесенной для шага ногой, и, поменяв направление, медленно подошел к окну.
— Зайдите в комнату владельцев, — сказал я. — Туда, где вы отдыхали на диване... — Я закрыл окно, улыбнулся Маргарет печальной умиротворенной улыбкой, которую она могла трактовать как ей вздумается, и удалился подальше от любопытных ушей.
Алессандро нехотя вошел в комнату владельцев, понимая, что деться ему некуда. Я, однако, решил играть честно.
— Можете принять участие в скачках учеников в Кэттерике через четыре недели. Но при условии, что вы не начнете хвастаться перед другими учениками.
— Я желаю победить на Архангеле, — категорически заявил он.
— Иногда мне кажется, что вы — человек крайне умный и со временем из вас может получиться неплохой жокей, — сказал я и, прежде чем он успел напыжиться от гордости, добавил:
— А иногда, например сегодня, вы ведете себя настолько глупо и проявляете так мало здравого смысла, столь необходимого жокею, что ваше честолюбие выглядит просто смешным.
Мускулы его худенького тельца напряглись, глаза засверкали. Слушал он меня очень внимательно, и я не преминул этим воспользоваться.
— Лошадей в наших конюшнях держат для того, чтобы они побеждали на скачках. Лошади никогда не придут первыми, если нарушить им режим тренировки. Если вам велят проезжать Резвое Копыто без бросков, а вы скачете на нем галопом, превышая его возможности, вы утомляете лошадь, а значит, время на ее тренировку увеличивается. Вы не победите ни в одних скачках, если лошади окажутся неподготовленными, а значит, тренировать лошадей с учетом их сил — в ваших интересах. Таким образом, непослушание тренеру — это глупость. Вы меня поняли?
Черные глаза Алессандро стали еще чернее и утонули в глазных впадинах. Он не ответил.
— А теперь — о вашей навязчивой идее насчет Архангела. Я позволю вам проездить его на Пустоши лишь после того, как буду полностью уверен в ваших способностях, особенно в вашей способности относиться к лошадям с полной ответственностью. Доверю я вам Архангела или нет, зависит больше от вас, чем от меня. Но учтите, я оказываю вам любезность, позволяя участвовать в пробегах на скорость, пусть и не на самых известных рысаках. По крайней мере, я даю вам шанс проверить себя и потягаться с профессионалами. Вы должны знать свои силы, чтобы не ударить в грязь лицом на призовых скачках в Ньюбери или Кемптоне.
Алессандро не отрывал от меня взгляда.
— Что же касается Индиго, — резко продолжил я, едва сдерживая свой гнев, — может быть, старик и был для вас бесполезен, но если вы станете причиной гибели других лошадей, это означает, что на них вы уже никогда не сможете побеждать.
Он с большим трудом открыл рот.
— Я не был причиной... гибели Индиго. Я вынул из кармана жестянку и протянул ему. Он медленно снял крышку, поджал губы и прочитал записку.
— Я не хотел... Я не просил его убивать Индиго. — Самодовольная улыбка исчезла. Алессандро все еще держался вызывающе, но уже начал оправдываться. — Отец очень обозлился, когда узнал, что Движение сбросил меня с седла.
— Значит, вы просили, чтобы он убил Движение?
— Нет, не просил, — страстно заявил он. — Вы же сами сказали: какой смысл убивать скакуна, если на нем можно взять приз?
— Но убить старого беззащитного Индиго только потому, что вы свалились с лошади, на которой сами настояли...
Впервые он опустил глаза и уставился на ковер. Пожалуй, где-то в глубине души он не был горд своим поведением.
— Вы ему не сказали, — угадал я. — Вы не сказали, что сами настояли на том, чтобы вам дали Движение.
— Мне приказала мисс Крэйг, — упрямо ответил он.
— Только не тогда, когда он вас сбросил. Алессандро посмотрел на меня, и я готов был поклясться, что вид у него просто несчастный.
— Я не говорил отцу, что вылетел из седла.
— А кто ему сказал?
— Карло. Шофер.
— Вы могли объяснить, что я не хотел причинять вам вреда.
Несчастное выражение на его лице превратилось в отчаянное.
— Вы видели моего отца, — сказал он. — Иногда ему ничего нельзя объяснить, в особенности когда он сердится. Он сделает для меня все, что я попрошу, но что-то ему объяснить я не могу.
Алессандро ушел, а я остался сидеть, не зная, что подумать.
Он не мог объясниться со своим отцом.
Энсо сделает для Алессандро все, что тот попросит... сметет на его пути любые препятствия, невзирая на трудности, и не остановится, пока Алессандро не пресытится, но поговорить по душам они не в состоянии.
А я... я лгал, изворачивался и шел по лезвию бритвы, чтобы спасти скаковые конюшни моего отца. Но поговорить в ним? Нет, этого я тоже не мог.
Глава 8
— Вы знаете, — небрежно сказала Маргарет, поднимая взгляд от пишущей машинки, — что Алессандро живет в придорожной гостинице «Форбэри Инн»?
Нет, не знаю, — ответил я. — Но это неудивительно, если учесть, что он приезжает к нам на «Мерседесе» с личным шофером.
— Он живет один в двух комнатах, не считая ванной, и кушает меньше птички.
— Откуда вам это известно?
— Вчера к Сузи в гости пришла школьная подруга, а она дочь регистраторши в «Форбэри Инн».
— Известны еще какие-нибудь интимные подробности?
Она улыбнулась.
— Алессандро каждое утро надевает костюм для верховой езды, куда-то уезжает на своей машине. А когда возвращается, то сразу же принимает ванну с очень приятным запахом.
— Сколько лет дочери регистраторши?
— Семь.
— Маленький сыщик.
— Все дети очень наблюдательны... А еще она сказала, что Алессандро не желает ни с кем разговаривать, кроме своего шофера, и говорят они на каком-то смешном языке...
— Итальянском, — пробормотал я.
— ...и что его никто не любит, потому что он очень груб, но шофера любят еще меньше, потому что он еще грубее.
Я задумался.
— Как вам кажется, — спросил я, — можно ли узнать через вашу дочь... вернее, через ее подругу... вернее, через маму ее подруги, какой домашний адрес дал Алессандро, когда регистрировался?
— Почему бы вам просто не спросить его самого?
— Увы, — сказал я. — Наш Алессандро иногда бывает крайне тяжел в общении. Разве вы не задавали ему этого вопроса, когда заполняли контракт?
— Он сказал, что у них нет постоянного места жительства, так как они все время переезжают с места на место.
Нет, не знаю, — ответил я. — Но это неудивительно, если учесть, что он приезжает к нам на «Мерседесе» с личным шофером.
— Он живет один в двух комнатах, не считая ванной, и кушает меньше птички.
— Откуда вам это известно?
— Вчера к Сузи в гости пришла школьная подруга, а она дочь регистраторши в «Форбэри Инн».
— Известны еще какие-нибудь интимные подробности?
Она улыбнулась.
— Алессандро каждое утро надевает костюм для верховой езды, куда-то уезжает на своей машине. А когда возвращается, то сразу же принимает ванну с очень приятным запахом.
— Сколько лет дочери регистраторши?
— Семь.
— Маленький сыщик.
— Все дети очень наблюдательны... А еще она сказала, что Алессандро не желает ни с кем разговаривать, кроме своего шофера, и говорят они на каком-то смешном языке...
— Итальянском, — пробормотал я.
— ...и что его никто не любит, потому что он очень груб, но шофера любят еще меньше, потому что он еще грубее.
Я задумался.
— Как вам кажется, — спросил я, — можно ли узнать через вашу дочь... вернее, через ее подругу... вернее, через маму ее подруги, какой домашний адрес дал Алессандро, когда регистрировался?
— Почему бы вам просто не спросить его самого?
— Увы, — сказал я. — Наш Алессандро иногда бывает крайне тяжел в общении. Разве вы не задавали ему этого вопроса, когда заполняли контракт?
— Он сказал, что у них нет постоянного места жительства, так как они все время переезжают с места на место.