_________________
   1 Р.-А. Dan de la Vautrie, Dissertation sur I 'apoplexie consideree specialement comme I'effet d'une phlegmasie de la substance cerebrals (Paris, 1807).
   277
   среди своих сограждан или далеко рассеянные по нашим армиям, они наблюдают, они размышляют... Однажды, без сомнения, они заставят услышать свои голос"1. Вернувшись в 1808 году из Далмации, Бруссе публикует свою Историю хронических воспалений.
   Это неожиданное возвращение к доклинической идее о том, что лихорадка и воспаление восходят к одному и тому же патологическому процессу. Но в то время как в XVIII веке эта идентичность делала вторичным различение общего и локального, у Бруссе она выступает естественным следствием тканевого принципа Биша, то есть необходимости нахождения поверхности органического поражения. Каждая ткань будет иметь собственный тип нарушений: таким образом, именно с помощью анализа частных форм воспаления на уровне частей организма необходимо начинать изучение того, что называется лихорадками. В тканях, пронизанных кровеносными капиллярами (таких, как мягкая мозговая оболочка или легочные доли), будет обнаружено воспаление, провоцирующее сильный температурный скачок, нарушение нервного функционирования, расстройство секреции и, возможно, мышечные расстройства (возбуждение, напряжение). Ткани, слабо пронизанные кровеносными капиллярами (тонкие мембраны), приводят к сходным, но более слабым расстройствам. Наконец, воспаление лимфатических сосудов вызывает нарушение питания и серозной секреции2.
   В глубине этой совершенно глобальной детализации, стиль которой очень близок Биша, мир лихорадок в крайней степени упрощается. В легких будут обнаруживаться лишь воспале
   _____________
   1 F.-J.-V. Broussais, Histoire des phlegmasies croniques. t. II, p. 3-5.
   2 Ibid, t.I, p. 55--56.
   278
   ния, соответствующие первому типу (катар и перипневмония), воспаления, образующие второй тип (плеврит), и наконец те, источником которых является воспаление лимфатических сосудов (туберкулез легких). В пищеварительной системе слизистая мембрана может быть поражена либо на уровне желудка (гастрит), либо кишечника (энтерит, перитонит). Что касается их эволюции, она направлена в одну сторону, следуя логике тканевого развития: воспаление в кровяном русле, когда оно очень сильно, всегда затрагивает лимфатические сосуды. Вот почему плевриты дыхательной системы "приводят к легочному туберкулезу"1. Что касается кишечных воспалений, они постоянно тяготеют к язвенному перитониту. Гомогенные по своему происхождению и конвергентные в своей терминальной форме, воспаления разворачиваются в множественные симптомы лишь в этом промежутке. Они захватывают по симпатическим путям новые ткани и области: либо это развитие по ходу основных узлов органической жизни (так, воспаление слизистой кишечника может нарушать желчную и почечную секрецию, приводить к появлению пятен на коже и налетов во рту), либо оно последовательно поражает функцию связи (головная боль, мышечная боль, головокружение, оглушенность, делирий). Таким образом, все симптоматологические варианты могут быть выведены из этого обобщения.
   Здесь располагается великий концептуальный поворот, который основывался на методе Биша, но еще не был ясен:
   локальная болезнь, генерализуясь, порождает специфические симптомы каждого типа; но лихорадка, взятая в своей первичной географической форме, есть не что иное, как локально индивидуализированный феномен в структуре общей патологии. Иначе говоря, отдельный симптом (нервный или печеноч
   _________
   1 Ibid., t. I, preface, p. XIV.
   279
   ный) не является локальным знаком; напротив, это -- указание на генерализацию. Только генерализованный симптом воспаления придает ему требование точно локализованного места поражения. Биша был озабочен задачей организменно обосновать генерализованные болезни: отсюда его поиски органической универсальности. Бруссе расщепляет дуплеты: отдельный симптом -- локальное поражение, общий симптом -- множественное расстройство, перекрещивая их элементы и показывая множественное расстройство за отдельным симптомом и локализованное поражение за общим симптомом. Отныне органическое пространство локализации реально не зависит от пространства нозологической конфигурации: последнее скользит по первому, смещая по отношению к нему свое значение и отражаясь в нем лишь за счет обращенной проекции.
   Но что такое воспаление, процесс, имеющий генерализованную структуру, но всегда локализованный в определенной точке поражения? Старый симптоматологический анализ характеризует его через отечность, покраснение, жар, боль -- через то, что не соотносится с формами, принимаемыми им в тканях: воспаление мембраны не представляет собой ни боли, ни жара, ни, тем более, покраснения. Воспаление не является сочетанием знаков, оно есть процесс, который разворачивается внутри тканей: "Любое локальное возбуждение органического явления, достаточное, чтобы нарушить гармонию функций и дезорганизовать ткань, с которой оно связано, должно рассматриваться как воспаление"1. Таким образом, речь идет о феномене, включающем два различных патологических пласта уровня и хронологии: сначала функциональное расстройство, а затем расстройство текстуры. Воспаление есть физиологическая реальность, опережающая анатомическую дезорганизацию, делающую его воспринимаемым для глаза. Отсю
   ______________
   1 Ibid.. t.I, p. 6.
   280
   да необходимость физиологической медицины, "наблюдающей жизнь, но жизнь не абстрактную, а жизнь органов и жизнь в органах в связи с любыми агентами, которые могут как-либо на них повлиять"1; патологическая анатомия, задуманная как простое обследование безжизненных тел, есть сама по себе собственный предел, покуда "роль и симпатическое влияние всех органов далеки от того, чтобы быть известными"2.
   Чтобы определить первичное и основное функциональное расстройство, взгляд должен уметь выделять область поражения, ибо она не введена в действие, хотя болезнь в своем исходном укоренении всегда локализуема, и благодаря функциональным расстройствам и их симптомам эти органические корни должны быть точно определены до самого поражения. Именно здесь симптоматология приобретает свою роль, но роль, целиком основанную на локальном характере патологического поражения: восходя по пути симпатических связей и органических влияний, она должна за бесконечно обширной сетью симптомов "свести" или "вывести" (Бруссе употребляет два слова в одном и том же смысле) исходную точку физиологических расстройств. "Изучать пораженные органы без упоминания симптомов болезни -- это то же, что рассматривать желудок независимо от пищеварения"3. Так, вместо того, чтобы восхвалять, как это обычно делается, "без меры в дежурных писаниях преимущества описи", совершенно обесценивая "индукцию под именем генетической теории, априорной системы напрасных предположений"4, следует заставить говорить о наблюдении симптомов языком патологической анатомии.
   ________________
   1 Broussais, Sur l'influence que les travaux des medecins phisiologistes ont exercee sur l'etat de la medecine (Paris, 1832), p. 19--20.
   2 Broussais, Examen des doctrines (Paris, 1821), t. II, p. 647.
   3 Ibid., p. 671.
   4 Broussais, Memoir sur la phllisophie de la medecine (Paris, 1832), p. 14--15.
   281
   Новая, по сравнению с Биша, организация медицинского взгляда: начиная с Трактата о мембранах, принцип наблюдаемости был абсолютным правилом, а локализация представляла лишь его следствие. Начиная с Бруссе, порядок изменился. Именно потому, что болезнь по своей природе локальна, она, с другой стороны, и наблюдаема. Бруссе, особенно в Истории воспалений, допускает (и именно в этом он идет дальше Биша, для которого витальные болезни могли не оставлять следов), что любой "патологический недуг" включает особые "изменения феномена, который восстанавливает наши тела по законам неорганической материи". Как следствие -- "если трупы иногда кажутся нам немыми, то это потому, что мы не умеем их спрашивать"1. Но эти расстройства, в особенности когда они имеют в основном физиологическую форму, могут быть едва видимыми, либо к тому же, как пятна на коже при кишечной лихорадке, исчезать со смертью. В любом случае, они могут быть несоразмерными по своей интенсивности и воспринимаемому значению тем нарушениям, которые они вызывают: то, что важно на самом деле, это совсем не то, что в этих расстройствах явлено зрению, но то, что в них определяется местом, где они развиваются. Разрушая нозологическую перегородку, возведенную Биша между витальным или функциональным нарушением и органическим расстройством, Бруссе, в силу очевидной структурной необходимости, поставил аксиому локализации выше принципа наблюдаемости. Болезнь принадлежит пространству до того, как она стала принадлежать взгляду. Исчезновение двух последних классов a priori нозологии открыло медицине поле полностью пространственных исследований, детерминированное от начала до конца этим локальным значением. Забавно кон
   _____________
   1 Broussais, Histoire des phlegmasies. I, preface, p. V.
   282
   статировать, что это абсолютное опространствливание медицинского опыта возникает не вследствие окончательного объединения нормальной и патологической анатомии, но прежде всего лишь для того, чтобы определить физиологию болезненного феномена.
   Но необходимо продвинуться еще дальше к образующим элементам новой медицины и поставить вопрос об истоках воспаления. Последнее, будучи локальным возбуждением органических событий, предполагает в тканях некоторую "способность двигаться", а в контакте с этими тканями существование агента, запускающего и усиливающего механизмы. В качестве таковой выступает раздражимость -- "свойство приходить в движение при контакте с инородным телом, которым обладают ткани... Галлер приписывал это свойство только мышцам, но сегодня все согласны с тем, что оно присуще всем тканям"1. Его не следует смешивать с чувствительностью, которая является "осознанием изменений, вызванных инородными телами, образующим лишь дополнительный и вторичный феномен по сравнению с раздражимостью: эмбрион еще, а апоплектик уже не обладают чувствительностью, но и тот, и другой сохраняют раздражимость. Приращение раздражимости провоцируется "телами или объектами, живыми или безжизненными"2, которые вступают в контакт с тканями. Это могут быть внутренние или внешние агенты, но в любом случае -- инородные функционированию органов. Серозная жидкость, выделяющаяся из тканей, может стать раздражающей для другой ткани или для себя самой, если она слишком избыточна. Но в той же мере это может быть изменение климата или режима питания. Организм болен лишь в связи с вмешательством внешнего мира
   ________________
   1 Broussais, De l'irritation et de la folie (Paris, 1839), I, p. 3.
   2 Ibid., p. 1, n. 1.
   283
   или расстройством его функционирования, или анатомии. "После многочисленных колебаний в своем движении медицина, наконец, последовала по единственной дороге, которая могла бы привести ее к истине: наблюдению связи человека с внешними изменениями и одних органов человека с другими"1.
   Этой концепцией внешнего агента и внутреннего изменения Бруссе обходит одну из тем, которая преобладала, за небольшими исключениями, в медицине после Сиденхама: невозможности определения причины болезни. Нозология от Саважа до Пинеля была, с этой точки зрения, чем-то вроде фигуры, скрытой внутри этого отречения от каузального определения: болезнь удваивалась и устанавливалась сама собой в своем сущностном подтверждении, а каузальные последовательности являлись не чем иным, как внутренними элементами этой схемы, где природа патологии служит им эффективным основанием. Начиная с Бруссе -- при Биша это было еще не известно -- локализация нуждается в охватывающей каузальной схеме: местоположение болезни есть не что иное, как точка прикрепления раздражающей причины, точка, детерминированная одновременно раздражимостью тканей и раздражающей силой агента. Локальное пространство болезни есть в то же самое время и непосредственно каузальное пространство.
   Итак, -- ив этом великое открытие 1816 года -- исчезает существо болезни. Органическая реакция на раздражающий агент, патологический феномен более не принадлежат миру, где болезнь в своей особенной структуре существовала согласно предваряющему ее властвующему типу, в котором она сосредотачивала однажды рассеянные индивидуальные варианты и все вневидовые случайности. Они обретают в органической
   ______________
   1 Ibid., Preface de 1'edition de 1828, (1839), t.I, p. LXV.
   284
   ткани, где структуры пространственны, каузальную детерминацию, анатомические и физиологические феномены. Болезнь теперь -- лишь некоторое сложное движение тканей в реакции на раздражающую причину: именно в этом -сущность патологии, так как не существует более ни летучих болезней, ни сущностей болезней. "Все классификации, которые тяготеют к тому, чтобы заставить нас рассматривать болезни как отдельные существа, дефектны, а здравый ум, вопреки его воле, без конца возвращается к поискам страдающих органов"1. Так, лихорадка не может быть летучей: она "не что иное, как ускорение тока крови с увеличенным теплообразованием и нарушением основных функций. Это экономическое состояние всегда зависит от локального раздражения"2. Все лихорадки растворяются в длительном органическом процессе, почти полностью угаданном в тексте 1808 года3, подтвержденном в 1816 году и по-новому схематизированном через восемь лет в Катехизисе физиологической Медицины. В основании всех лихорадок -- одно и то же гастроинтестинальное воспаление:
   сначала простое покраснение, затем все более и более многочисленные пятна винного цвета в области червеобразного отростка; эти пятна всегда переходят в отечность поверхности, вызывая впоследствии изъязвления. На этой постоянной патоанатомической основе, которая определяет истоки и основную форму гастроэнтерита, процессы разделяются: когда раздражение пищеварительного канала больше распространяется вширь, чем вглубь, оно вызывает значительную желчную
   _____________
   1 Broussais, Examen de la doctrine (Paris, 1816), preface.
   2 Ibid., 1821, р. 399.
   3 В 1808 году Бруссе уже выделял злокачественные типы (атаксические лихорадки), при которых он не находил во время аутопсии висцеральных воспалении (Examen des doctrines, 1821, t. II, p. 666-- 668).
   285
   секрецию и боль в двигательных мышцах -- это то, что Пинель называл желчной лихорадкой; у лимфатических субъектов, или когда кишечник наполнен слизью -- гастроэнтерит принимает направление, которое заслуживает название слизистой лихорадки; то, что называли адинамической лихорадкой -- есть "не что иное, как гастроэнтерит, достигший такой степени интенсивности, что силы уменьшаются, интеллектуальные способности притупляются... язык коричневеет, рот покрывается черноватым налетом"; когда раздражение захватывает по симпатическим путям мозговые оболочки -- оно приобретает формы "злокачественных" лихорадок1. Таким, либо другим разветвлением гастроэнтерит захватывает мало-помалу весь организм: "Совершенно верно, что ток крови пронизывает все ткани, но это доказывает лишь то, что эти феномены располагаются в любой точке тела"2. Итак, нужно лишить лихорадку ее статуса общего состояния, и к выгоде патоанатомических процессов, оформляющих ее проявление -- ее "деэссенциализировать"3.
   Эта ликвидация онтологии лихорадки, вместе с допущенными ошибками (в эпоху, когда различие между менингитом и тифом уже начало ясно отмечаться), есть наиболее известный элемент анализа. На самом деле, в общей экономике анализа она не более чем негативная копия позитивного и более тонкого элемента: идеи медицинского метода (анатомического или, в особенности, физиологического), примененного к органическому страданию. Необходимо "позаимствовать у физиологии харак
   ______________
   1 Broussais, Catechisme de la Medecine phisiotogiste (Paris, 1824), p. 28--30.
   2 Examen des doctrines (1821), t. II, p. 399.
   3 Это выражение содержится в ответе Brousais к Fodere (Histoire de quelques doctrines medicales), Journal universel des Sciences medicates, t. XXIV.
   286
   терные черты болезни и распутать с помощью научного анализа всегда запутанные кризы страдающих органов"1. Эта медицина страдающих органов содержит три момента:
   1. Установить, какой орган страдает, что происходит, начиная с манифестации симптомов при условии выяснения "всех органов, всех тканей, образующих средства сообщения, с помощью которых эти органы объединены между собой, и изменений, которые модификации одного органа производят в других".
   2. "Объяснить, как Орган становится страдающим", начиная с внешнего агента и придерживаясь основного факта, что раздражение может вызвать гиперактивность, или, напротив, функциональную астению, и что "почти всегда эти два изменения существуют одновременно в нашей экономике" (под действием холода активность любой секреции уменьшается, а легких -- увеличивается).
   3. "Указать, что необходимо сделать, чтобы остановить страдание"; то есть устранить причину (холод при пневмонии), но также устранить "эффекты, которые не исчезают, когда причина не перестает действовать" (гиперемия крови поддерживает раздражение в легких при пневмонии)2.
   В критике медицинской "онтологии" понятие органического страдания идет, без сомнения, куда дальше и глубже, чем понятие раздражения. Оно дополнительно содержит абстрактную концептуализацию: универсальность, которая ему позволила, все объясняя, создавать для взгляда, направленного на организм, последний экран абстракции. Понятие
   _________________
   1 Brousais, Examen de la doctrine (Paris, 1816), preface.
   2 Examen des doctrines (1821),p. 52--55. 'B текст L'influance des medecins phisiologistes (1832) Бруссе добавляет между 2 и 3 указанием определение воздействия одного страдающего органа на другой.
   287
   "страдания" органов содержит лишь идею связи органа с агентом или местом страдания, как реакции на поражение, либо как ненормального функционирования, либо как нарушающего действия пораженного элемента на другие органы. Отныне медицинский взгляд будет направлен только на пространство, заполненное формами сочетания органов. Пространство болезни, без остатка и смещения, есть то же самое, что пространство организма. Воспринимать болезнь -- есть некоторый способ воспринимать тело.
   Медицина болезни Исчерпала свое время; начинается медицина патологических реакций, структуры опыта, которая доминировала в XIX веке, вплоть до определенного момента XX века, так как, не без некоторой методологической модификации, медицина патогенных агентов будет под нее подогнана.
   Можно оставить в стороне бесконечные дискуссии, в которых приверженцы Бруссе спорили с последними сторонниками Пинеля. Патоанатомические исследования, выполненные Пети и Серром по проблеме кишечно-брыжеечной лихорадки1, различие, установленное Каффином между температурными симптомами и мнимыми фебрильными болезнями2, работы Лаллеманда по острому церебральному поражению3, и, наконец, Трактат Буйо, посвященный "так называемым летучим лихорадкам"4, мало-помалу вывели за границу проблемы само то, что продолжало питать полемику. Она закончилась, замолкнув. Шо
   __________________
   1 М.-А. Petit et Serres, Traite de la fievre entero-mesenterique (Paris, 1813).
   2 Caffin, Traite analytique des fievres essentielles (Paris, 1811).
   3 Lallemand, Recherches anatomo-pathologiques sur I 'encephale (Paris, 1820).
   4 Bouillard. Traite clinique et experimental des fievre dites essentielles (Paris, 1826).
   288
   мель, который в 1821 году подтверждал существование генерализованных лихорадок без поражения, в 1834 году совершенно признал их органическую локализацию1. Андрал посвятил том своей Медицинской клиники в первом издании классу лихорадок, во втором -- отнес их к внутренним плевритам и плевритам нервных центров2.
   Тем не менее, вплоть до его последнего дня, Бруссе атаковали со страстью, и после смерти его дискредитация не прекратилась. По-другому и не могло быть. Бруссе не удалось бы обойти идею летучих болезней иным образом, чем посредством экстраординарно высокой цены: ему следовало перевооружить старую, столь раскритикованную идею (из-за особенностей патологической анатомии) симпатических отношений. Он должен был вернуться к галеновской концепции раздражения; он сосредоточился на патологическом монизме, напоминавшем Брауна, и снова ввел в действие, в логике своей системы, старые практики лечения. Все эти возвращения были эпистемологически необходимы, чтобы в своей чистоте появилась медицина органов, и чтобы медицинское восприятие освободилось от всех нозологических предубеждений. Но благодаря тому же факту, она рисковала затеряться разом в разнообразии феноменов и однородности процесса. Между монотонным раздражением и бесконечной яростью "кризисов страдающих органов" восприятие колеблется, прежде чем зафиксировать неизбежный порядок, где образуются все особенности: ланцет и пиявка.
   ______________
   1 Chomel, Traite desfievres et des maladies pestilentielles (1821), Leсons sur la fievre typhoide (1834).
   2 Andral, Clinique medicale (Paris, 1823-1827,4 vol). Анекдот рассказывает, что Пинель в последнем издании Нозологии хотел исключить класс лихорадок, но издатель помешал ему это сделать.
   289
   Все было обоснованным в неистовых атаках, которые современники Бруссе организовывали против него. Но не все: то клинико-анатомическое восприятие, наконец обретенное в своей полноте и способное само себя контролировать, именем которого они обосновывали свои выступления против Бруссе, было обязано или по крайней мере должно было быть обязано окончательной формой равновесия его "физиологической медицине". Все у Бруссе противоречило тому, что наблюдалось в его эпоху, но он зафиксировал для своей эпохи последний элемент способа видения. Начиная с 1816 года, глаз врача мог адресоваться организму больного. Историческое и конкретное a priori нового медицинского взгляда завершило свое формирование.
   Расшифровка структур лишь реабилитирует. Но поскольку в наши дни еще существуют врачи и другие специалисты, надеющиеся создать историю, сочиняя биографии, распределяя в них заслуги, -- вот для них текст одного врача, который не был совсем уж невежественным: "Публикация Обзора медицинской доктрины есть одно из этих важнейших событий, летопись которых надолго сохранит память... Медицинская революция, основания которой заложил М. Бруссе в 1816 году, является, бесспорно, самой значительной из того, что медицина испытала в новые времена"1.
   __________________
   1 Bouillaud, Traite des fievres dites essentielles (Paris, 1826),
   p. 13.
   Заключение
   Книга, которая только что прочитана, является, наряду с другими, эссе о методе в области столь смутной, столь мало и столь плохо структурированной как история идей.
   Ее историческое обоснование очень ограничено, поскольку в целом она трактует развитие медицинского наблюдения и его методы на протяжении едва ли полувека. Речь, тем не менее, идет об одном из тех периодов, которые обрисовывают неизгладимый хронологический порог: момент, когда страдание, контрприрода, смерть, короче, вся мрачная глубина болезни выходит на свет, то есть разом освещается и рассеивается как ночь в глубоком, видимом и прочном, закрытом, но доступном пространстве человеческого тела. То, что было фундаментально невидимым, необходимо предъявляет себя ясности взгляда, в своем внешнем проявлении, столь простом, столь непосредственном, что оно кажется естественным вознаграждением за лучше выполненный эксперимент. Складывается впечатление, что впервые за тысячелетия врачи, свободные, наконец, от теорий и химер, согласились приступить в чистоте непредвзятого взгляда к самому объекту их опыта. Но необходимо развернуть анализ: изменились именно формы наблюдаемого. Новый медицинский дух, который, без сомнения, абсолютно связно засвидетельствовал Биша, не был предписан порядку психологического и эпистемологического очищения. Он есть не что иное, как эпистемологическая реорганизация болезни или пределов видимого и невидимого, следующих новому плану. Пропасть под болезнью, самая бывшая ею, внезапно обнаруживается в свете языка -- этот свет, без сомнения,
   291
   таким же образом осветил 120 Дней, Жюльетту и Несчастья1.
   Но здесь речь идет только об области медицины и о способе, которым в течение нескольких лет структурировалось особое знание о больном индивиде. Чтобы клинический опыт стал возможным как форма познания, была необходима полная реорганизация больничной сферы, новое определение статуса больного в обществе и установление определенного отношения между содействием и опытом, между помощью и знанием. Необходимо было поместить болезнь в коллективное и однородное пространство. Необходимо было также открыть язык совершенно новой области: постоянной и объективно установленной корреляции наблюдаемого и высказываемого. Итак, было определено абсолютно новое использование научного дискурса: использование безусловной верности и покорности многоцветному содержанию опыта -- говорить то, что видится; но также использование формирования и установления опыта -- побуждать увидеть, говоря о том, что наблюдается. Таким образом, медицинский язык было необходимо расположить на этом внешне поверхностном, но, на самом деле, глубоко скрытом уровне, где формула описания есть в то же время разоблачающий жест. И это разоблачение включает в себя в свою очередь дискурсивное пространство трупа как область первопричины и проявлений истины: раскрытую внутренность. Формирование патологической анатомии в эпоху, когда клиницисты определяли свой метод -не простое совпадение: