Страница:
Последним из этих высших офицеров, которого я припоминаю, был Танегучи (Taneguchi), главный военный врач. Его чин соответствует генерал-майору, и он имеет немецкое образование, так же как и вообще все доктора, состоящие при армии. Если даже они не были в Германии, они обязаны знать немного немецкий язык, ибо все японские научные термины позаимствованы из этой страны. Японцы неизменно придерживаются германских, а не британских методов в случае их различия между собой. Существует целый ряд незначительных подробностей: как промывать рану перед перевязкой, число и глубина стежков при брюшных операциях, нужно ли зашивать одним стежком мускулы и кожу или их надо два и т.д.
Действительно, мне говорили, что эксперт может определить сразу только по тому, как японский доктор моет свои руки после операции, что он вышколен германцами и держится германских взглядов на медицину. В самом деле, во всех этих отношениях они немцы, но не британцы. Я открыто сознаю, что это открытие произвело на меня подавляющее впечатление. В чем бы ни заключалась причина этого, однако британских докторов, несмотря на все их богатство, титулы и британский престиж, немцы превзошли в этом мировом состязании народов, где японцы награждают победителя самой сердечной лестью. Островная империя может служить нам зеркалом, где мы увидим самих себя, если только у нас хватит достаточно мужества заглянуть в него. Любой народ, у которого японцы позаимствовали какую-либо отрасль деятельности, может считать себя достигшим в ней высшего совершенства. Но пусть эти народы остерегутся от слишком поспешного заключения, что они также превосходят в этих отношениях своих маленьких способных учеников. Наоборот, так, когда мы беседовали об их военном флоте, один молодой японский офицер довольно лукаво сказал мне:
Мы наталкиваемся на несовершенство наших образцов, только применяя способ самого тщательного и близкого подражания.
В то время, когда я это пишу, мне приходит в голову мысль, что некоторым объяснением предпочтения японцами германской военной медицины является то, что в то время, когда Япония обдумывала устройство своей армии по современному образцу, у германцев имелся свежий опыт 1866 и 1870 годов. Конечно, это объяснение очень правдоподобно, но все-таки, если бы британская медицина была бы одинаково хороша, то в армии нашлись бы один или два доктора, говорящих по-английски. Главный врач Танегучи, послуживший причиной всех этих рассуждений, худ и сухощав. Он производит впечатление глубокого ученого, но так как от него ничего нельзя добиться, кроме ворчанья с немецким акцентом, сопровождаемого стремительным бегством, то я оставляю его в области сомнений.
Несмотря на то что я уже достаточно хорошо был знаком со штабом армии и обменялся уже визитами с большинством из генералов, представление происходило торжественно и медленно. Сделав четыре-пять официальных поклонов первым в ряду, я с некоторым неудовольствием заметил, что их по меньшей мере еще около дюжины стояло выравненными в линию с чопорным видом людей, проглотивших аршин. К счастью, один комический инцидент ослабил мучительную торжественность этой процедуры. Следующим должен был мне представиться генерал Т. Кодама, начальник инженеров. Выступая вперед, он неловко задел и уронил большой глиняный горшок, произведя таким образом ужасный шум и смятение среди тишины, в которой производилась так благоговейно церемония представления. В настоящее время такие горшки употребляются в Японии для толчения бобов для супа. Они называются сурибачи (suribachi), или ступа для риса. В сражении при Ялу солдаты окрестили этим именем похожий на этот горшок холм конической формы, где у русских стояла батарея. Я сказал начальнику инженеров, очень смущенному наделанным им шумом:
Вы разбили сурибачияму в куски на Ялу, это вошло у вас в привычку, и вы должны теперь разбивать сурибачияму, где только с ним встретитесь.
Эта неважная шутка сделала чопорные ряды более развязными, и конец церемонии был лишен некоторых своих ужасов.
Пока мы дожидались завтрака, три начальника дивизии вместе со мной были введены в небольшую комнату, где я впервые встретил генерала Куроки. Здесь мы курили папиросы и болтали с генерал-лейтенантом и принцами Киташирикава (Kitashirikawa) и Куни (Kuni). Было доложено, что завтрак готов, и, попав в эту комнату, пришлось пройти через целый ряд взаимных церемоний, прежде чем выйти из нее. Сначала оба принца долго кланялись и церемонились, кому выйти первому, и прошло по крайней мере две минуты, пока они оба сразу не двинулись к двери и после некоторого препирания прошли через нее. Затем Куроки пожелал, чтобы я пошел первым, но я наотрез отказался, и он уступил и двинулся первым к двери. Вслед за ним пошел Ниши. Каждому известна эта нерешительность. Она случается в небольших размерах даже в Лондоне. Из десяти случаев в девяти каждый бывает в душе благодарен тому, кто решится пройти первым, каково бы ни было его старшинство. Наконец Хасегаве, Инуйэ и мне удалось, несмотря на безграничную скромность, отступления и взаимные отказы, достигнуть правой половины двери, после чего мы пошли завтракать без дальнейших хлопот. Дождь лил как из ведра или, как говорят японцы, как стрелы и копья, когда мы с трудом пробирались по глубокой грязи к большой палатке с плоской крышей, воинственно разукрашенной по стенам японскими флагами. В середине потолка палатки был прикреплен скомбинированный флаг восходящего солнца и британский. Рисунки обоих флагов так удивительно подходили друг к другу, что я невольно подумал, как бы хорошо было украсить наш флаг в его центре полным взошедшим солнцем для общего употребления такого флага в азиатских странах. Стол был убран флагами всех, наций, за исключением одной. Но не флаги, несмотря на все их великолепие и значение, привлекали наши глаза. Отсутствие чего-либо, говорят, делает сердце нежнее, а целый ряд тонких, уже знакомых нам кушаний как бы приглашал приняться за них, что я страстно желал показать на своем собственном примере.
Для европейца решительно все равно, наполнить ли свой желудок сновидениями об обеде или же обедом из риса. Несмотря на то, что он испытает все ощущения еды и почувствует себя на минуту сытым до отвала, увы! Только на минуту, потому что не пройдет и получаса, как ему придется туже затянуть свой пояс. Однако здесь было кое-что, казавшееся существенным и сулившим удовлетворение. Тут были цыплята, ветчина, холодная свинина, желе розового цвета и сладкие пирожки. Винные бутылки с ярлыками Сотерн, Шато Лафит и Помери свободно переходили из рук в руки и так же свободно опустошались. Хотя наши ноги постепенно все более и более увязали в густой грязи, наше настроение подымалось все выше и выше, пока наконец не достигло точки кипения или речей. Куроки постучал по столу, и этот столь знакомый мне звук вместе со всеми его ненавидимыми мною последствиями заставили кровь похолодеть в моих жилах. Он приветствовал военных агентов и сказал, что желал встретить их как следует, но очень сожалеет, что дождь испортил все впечатление празднества. Было очевидно, что мне следовало отвечать, ибо все глаза были устремлены на меня с неприятно-вопросительным выражением. Среди всего собрания, около восьмидесяти человек, никто не говорил по-английски, кроме моих собственных офицеров, и мне пришлось выбирать между немецким и французским языками. Я чувствовал себя подобно портному, которому предложено выбирать для дуэли саблю или пистолет, т.е. оба языка были в моих руках, так сказать, плохим оружием. Я выбрал французский язык и кое-как ответил, что у нас в Англии самой надежной защитой от плохой погоды считается выпить как можно больше шампанского, которым его превосходительству было угодно сделать нас совершенно непроницаемыми для воды. Я добавил несколько шуток, которые казались в то время необыкновенно смешными, но изложенные на бумаге будут скорее наивны. Я закончил уверением, что мы приложим все наши старания ответить тем же гостеприимством, если представится на это случай в Европе или Америке. Чрезвычайно трудная задача говорить от лица собрания всех национальностей. Единственный исход из этого положения это говорить от себя лично и отделаться банальностью. Более значительные и общие интересы или идеи нашего общества так же различны, как два противоположных полюса.
После этого обмена речами все встали из-за стола и стали обходить кругом палатки и любоваться изысканными украшениями, устроенными солдатами в честь этого случая. Здесь пришлось увидеть разительный контраст по сравнению с тем, что могло бы быть устроено солдатами какой-либо другой страны. Квадратный двор величиной около пятидесяти ярдов с каждой стороны был разделен на отделы, где в течение последних двух-трех дней усердно работали обозные солдаты. Результатом этой работы было то, что двор превратился в нечто вроде музея мадам Тюссо{19} и естественно исторического музея. Одна группа состояла из гигантских лягушки, улитки и змеи. Они были в несколько тысяч раз больше своих действительных размеров и прямо до страха натуральны. Вся лягушка была сделана из гамаш и высоких сапог; змея составлена из русских подков, долженствовавших изображать чешую, а улитка была составлена из седел и котелков. Комбинация этих трех созданий напоминала японцам какую-то всем известную волшебную сказку. Мне рассказывали ее содержание, но я боюсь, что позабыл уже эту легенду.
В другом отделе огороженного места было представлено действительно замечательное изображение Чиулиенченга и сражения на Ялу. Можно было легко распознать маньчжурские холмы, устроенные при помощи сшитых одеял, разложенных на упаковочных ящиках и горшках. Напротив гор протекал настоящий ручей, изображавший реки Ялу и Айхо. Через эти реки были перекинуты понтонные мосты и мосты на козлах в виде точной копии и в масштабе всего ландшафта. Все детали были сохранены, даже маленькие копии объявлений, бывших на мосту во время сражения с указанием, что эти мосты не для артиллерии и обозов. Следующим за этим полем сражения в миниатюре со всеми его реками и горами было изображение из картона предварительных построений для атаки на левом берегу Айхо. Орудия изображались сигарами на бумажных колесиках, а пехота и кавалерия были сперва нарисованы на картоне, потом вырезаны и расставлены в боевом порядке. Я нашел эту игрушку действительно очень поучительной, потому что она давала основную идею о принятом размещении войск. Японские солдаты несомненно очень способны. Наши люди никогда не смогли бы сделать все это. Наши союзники обладают глубоким художественным вкусом, и им удается обнаружить в своей работе массу воображения, а также и сильное чувство юмора. Кстати следует припомнить, что ведь эта армия составлена на основании общей воинской повинности и заключает в себе людей всех категорий. Как раз за воротами находится могила дантиста, попавшего в ряды армии в качестве военного кули, и, как я предполагаю, ему оказалось гораздо труднее таскать повозки, чем вытаскивать коренные зубы.
Несомненно, что в армии есть художники, поэты, купцы, адвокаты, доктора и люди всех профессий, которые превратились при объявлении войны в дровосеков, водовозов и носильщиков для разных потребностей армии. Конечно, должно быть, тяжело приходилось, например, зажиточному купцу, привыкшему при малейшей усталости пользоваться быстрыми рикшами, тащить за собой схожую повозку. Нелегче и тем людям более высокого образования, которые, попав по набору в армию, выдержали впоследствии экзамен на офицера запаса. Многие из этих офицеров запаса проживали в Америке или Китае и вели успешные торговые предприятия. Началась война, и они обязаны были стать под знамена. Всеобщая воинская повинность - действительно тяжелая повинность. Подумать только, если бы четверть, лучшая четверть наших юношей была отобрана для войны и потом, где бы они ни находились и какого бы положения ни достигли, они были бы обязаны службой и жили бы, так сказать, под угрозой дамоклова меча! Тот, кто полагает, что любой бритт согласится принять подобную систему, не принуждаемый какой-либо страшной катастрофой, тот или очень мало знает своих соотечественников, или же, что может быть вернее, не имеет понятия, что такое всеобщая воинская повинность!
Вечером мы пошли смотреть на японских актеров и китайских жонглеров, дававших специальное представление для военных агентов. Все было поразительно хорошо. Я имел честь сидеть рядом с принцем Куни, и мне редко приходилось видеть кого-нибудь, так от души наслаждавшегося всем. Мне объяснили впоследствии, что в Токио такой высокой особе было бы невозможно присутствовать на таком грубом и неутонченном представлении и что он, может быть, в первый раз в своей жизни слышал и видел вульгарные шутки и танцы. Не могу сказать, что все это показалось вульгарным для нас, совсем напротив. Я был поражен тем, что представление во многом походило на забавы, которые устраивали наши солдаты. Я припоминаю кое-что удивительно похожее под Блумфонтейном в Южной Африке. Здесь, в Фенгхуангченге, тема была по большей части воинственного содержания. Везде непременно присутствовало оружие и герой.
Одна пьеса была менее элементарна по своему содержанию и имела аллегорический, политический смысл. У одной старой женщины (роль ее была исполнена удивительно хорошо) была красавица дочь Гейша. Под Гейшей подразумевалась Корея, под старой женщиной - Китай. Молодой человек, олицетворявший собой Японию, пришел сватать благородную Корею. Старая госпожа Китай, однако, запросила больше денег, чем он соглашался дать. Поэтому она воспротивилась всякому формальному обручению, хотя девушка более чем разделяла чувства своего возлюбленного. Наконец молодой господин Япония вышел из себя и после очень оживленного спора начал награждать старуху очень чувствительными ударами. На минуту кажется, что эта кулачная расправа имеет успех. Госпожа Китай начинает стонать, держа девицу на коленях. В это время другой молодой человек, именно Россия, тоже приходит свататься, становится между господином Японией и госпожой Кореей и, надавав господину Японии тычков в шею, выбрасывает его вон из дома. Там он стоит некоторое время безутешный, слушая через тонкие бумажные стены все их любовные речи. Наконец бедный отверженный любовник, измученный своим страстным чувством, обращается за советом к своему другу, старику Англии, который известен всем своим сказочным богатством. Он просит его дать ему необходимые для борьбы с соперником деньги и старается доказать, что в его собственных интересах оказать ему эту помощь. Почтенный господин Англия весьма тщательно и плотно застегивает свои карманы, но пользуется случаем сказать ему целый ряд речей, исполненных благородства. Он убеждает его не сидеть здесь, плача и слушая ухаживания своего соперника, но вспомнить, что он потомок воинов и что сталь сделает свое дело не хуже золота. Зрители аплодируют, и по этому совету Япония превращается из плачущего просителя в существо, полное огня и решимости. Он тоже произносит при этом речь и, вытащив свой кинжал, раздает им удары всем, кроме господина Англии. Однако оказывается, что он только сделал вид, что ранил девушку, которая старается показать зрителям куском красной материи, что она покрыта кровью, но только до тех пор, пока не убеждается, что ее мамаша и бывший жених испустили дух. Я не мог совсем точно уследить за ощущениями старого господина Англии при таком обороте дела, но он, видимо, был всем очень доволен. Исполнение было первоклассное. Актеры были простые военные кули, но, как я уже упоминал, эти кули набраны из всех классов населения, и очень вероятно, что они даже актеры по профессии. Конечно, судя по содержанию пьесы, они знают кое-что о союзе по сравнению с их офицерами, которые тщательно сохраняют о нем полное неведение.
Во время представления наш фельдфебель Ишидо спокойно ускользнул из театра и украдкой подсматривал через окошко, как обедал русский пленный офицер. Кажется, что несчастный молодой человек прибыл на Дальний Восток из Европейской России только 1 мая. Он непоколебимо уверен, что русские выиграют в долгой борьбе, и это производит трогательное впечатление; он только просит о том, чтобы его обменяли на одного из многих японских офицеров, уже захваченных в плен. Японцы уверяли меня, что это сущий вздор, что ни один японский офицер не был взят в плен и что для них бесконечно легче умереть, чем испытать такой позор. Я надеюсь, что наши храбрые союзники помогут нам намного возвысить наши идеалы в этих отношениях. Ишидо сообщил, что молодой казак великолепно пообедал и что он видел на столе две бутылки пива. Когда его взяли в плен, при нем было двадцать рублей, и японцы позволили ему истратить эти деньги на покупку себе пищи и табаку в дополнение к отпускаемой ему порции. Я полагаю, что это был именно тот молодой человек, про которого мне на днях говорил Куроки.
После окончания увеселений я отправился домой вместе с двумя гвардейцами, которые рассказывали мне об удивлении русских раненых, когда они получили от японцев пищу и питье вместо пыток и мучений, которых они, видимо, ожидали. Они также распространялись о развратности казаков, которые во время пребывания их в Корее забивали великолепных быков, употребляемых в этой стране для работы, вместо того чтобы довольствоваться свиньями, доставляемыми дрожащими жителями. Я должен заметить, что не нахожу это их поведение очень гнусным, ибо корейская свинья действительно худа как привидение, а быки свободно выдержат конкуренцию даже с лейстерширскими. Все-таки должен упомянуть с сожалением, что наши союзники имеют очень небольшую склонность к мясной пище, в каком бы она ни была виде или форме, и я полагаю, что это служит одной из причин, почему мне через день приходится прокалывать по новой дырке в моем поясе.
Глава IX.
Китайский генерал делает визит
1 июня 1904 г. Особенных событий не было. Генерал Фуджии пришел ко мне и сообщил по секрету, что Куропаткин направил войска к югу с целью освобождения Порт-Артура и что генерал Оку со 2-й армией двигается к северу ему навстречу, так что скоро произойдет еще одно сражение. Был у меня с визитом полковник К., который выразил мне свое глубокое удивление по поводу бегства Алексеева из Порт-Артура. Это было бы хорошее место для него, чтобы умереть там, - прибавил он. Японцы ненавидят Алексеева от всей души, но, насколько я мог заметить, видимо, симпатизируют Куропаткину.
Здесь происходила небольшая практическая стрельба из захваченных русских орудий. Мишенями служили белые щиты, поставленные на расстоянии 5000 ярдов. Спереди к ним были привязаны десять живых свиней. Нетронутым шрапнелью свиньям после стрельбы перерезали горло, и они пошли в пищу артиллеристам. Предполагается, что я ничего об этом не знаю, но мой приятель, сообщивший мне об этом испытании, добавил, что японцы остались довольны орудиями во всех отношениях, за исключением их веса. Они захватили несколько русских лошадей и купили в Тянь-Цзине несколько лошадей из Канады. Этих лошадей они хотят запрячь вместе с крепкими китайскими лошадками и надеются обойтись с ними, пока отобьют еще массу орудий. Тогда им придется послать за лошадьми в Австралию, если им не посчастливится захватить к этому времени у русских достаточно лошадей.
8 июня 1904 г. За последнюю неделю не произошло ничего особенного. Каждое утро перед завтраком я с удовольствием делаю небольшую прогулку верхом. Теперь я буду в состоянии делать более длинные поездки, ибо определенные для нас границы, радиусом в одну милю от стен города, значительно расширены.
Эта снисходительность только заставляет нас желать еще большего. Мы смотрим на горы, леса, реки и долины с таким же любопытством, как госпожа Синяя Борода на запертую дверь запретной комнаты; лично я, однако, уверен, что мы в свое время все увидим, только для этого надо вооружиться терпением, большим терпением. Такова проповедь, которую я постоянно произношу, но текст ее не очень-то популярен в настоящее время. Не только профессиональная любознательность, но и сама красота природы невольно искушает исследовать ее.
В настоящее время невозделанные холмы и прогалины покрыты ковром из английских трав, маргариток, одуванчиков и лютиков, а леса, покрытые майским цветом, выделяются на фоне темных сосен и светло-зеленых дубов. Птиц очень мало, и до сих пор мы видели только серых балабанов, несколько золотистых иволг с необыкновенно приятным пением, кукушек, щеглов, сорок, майнасов, ястребов, зимородков, дятлов, серых трясогузок и, конечно, вездесущих воробьев. Я получил эти сведения от Винцента, страстного любителя птиц. Он готов целые мили бегать по лесам, чтобы вблизи полюбоваться какой-нибудь, по его мнению, орнитологической редкостью.
4-го числа нас посетил генерал Тангеи (Tangei), начальник Китайской восточной летучей колонны конных и пеших войск, как было напечатано черными иероглифами на его яркой визитной карточке красного цвета шириной в дюйм и длиной в целый фут. Тангеи - представительный мужчина лет около пятидесяти, одетый очень к лицу. На нем надета белая круглая шляпа с висящими сзади двумя плюмажами из красного конского волоса. Кажется, что и павлиньи перья тоже где-то были, но я не припомню хорошенько где. Его платье было сшито из пурпурного и желтого шелка, а на боку висела французская сабля на золотой русской портупее. По его словам, он купил ее у китайского генерала в Мукдене, но он смутился, когда я спросил его об этом, и я полагаю, что саблю подарили ему русские. Обыкновенно у него под командой было 4500 человек, но теперь находилось только 200, так как русские определили это число людей как maximum. Несомненно, что китайцы гораздо приятнее в обращении, чем наши друзья японцы. Я отдал ему визит сегодня утром, и так как я сообщил о своем посещении заранее, то мне был оказан блестящий прием. Мы прошли всю главную улицу города и затем повернули в переулок налево. За углом мы были прямо оглушены громкими и варварскими звуками, как будто оркестр Вуда в Queens Hall{20} взбунтовался и каждый музыкант заиграл свою особую партию, стараясь заглушить всех прочих. Войдя во двор, мы увидели, что причиной этого страшного шума был оркестр около пятидесяти человек, одетых в черные с желтым костюмы. На головах у них были смешные маленькие соломенные шляпы, укрепленные дешевыми красными ленточками, кокетливо торчащими с одной стороны. Мне бы очень хотелось дать понятие, насколько смешными казались эти детские соломенные шляпы среди всей окружающей обстановки, производившей скорее внушительное зрелище.
В почетном карауле было 100 человек в синих мундирах, вооруженных ружьями старого маузеровского образца. Ружейные приемы были сделаны замечательно хорошо, и в то время, когда я прошелся вдоль строя, осматривая их и задавая вопросы, никто из них не пошевельнулся. Ответы были очень толковые. Затем мне представили офицеров, а потом мы уселись в креслах с красными подушками, пили чай из восьмигранных стаканов и повели гораздо более радушную беседу, чем с японцами в подобных официальных случаях. Я было уже собрался распрощаться, как было доложено о каши то сакэ (cashi to sake){21} и нас пригласили в другую комнату, где на черном полированном столе были сервированы: водка, русское пиво, красное вино и пирожки. Я ел пирожки, пока не устыдился самого себя, ибо они были действительно очень вкусны. Генерал, видимо, остался доволен моим аппетитом. Пирожки эти напоминают сдобу, приготовленную на прогорклом масле.
Наш хозяин достал китайский географический атлас, изучать который было, по его словам, любимым занятием. Так как он путал Афганистан с Англией и полагал, что Индия остров, нужно думать, что его географические познания вряд ли так солидны, как познания ученика в английской начальной школе. Но, в конце концов, что значит подобная небольшая географическая неточность в сравнении с колоссальными заблуждениями относительно жителей Китая, в которых я сам жил последние тридцать лет? Мне пришлось встретиться теперь со многими выдающимися китайцами, и если генералы Тангеи и Таотай Фенгхуангченга оказались исключительно славными людьми, то среди прочих мне не пришлось увидеть ни одного;, который не поразил бы меня своим умом и деловитостью. Китайские крестьяне с их женами, женщинами и детьми, сколько я могу судить, - народ достойный удивления. Везде мне приходится сталкиваться с поразительными открытиями, и у меня являлось чувство, будто всю мою жизнь я был обманут и вводим в заблуждение стереотипными европейскими и американскими описаниями сынов Небесной Империи. Кажется, этот народ всегда возбуждал во мне любопытство, и, сколько помню, я спрашивал, что о них думают мои военные друзья, бывшие в боксерской кампании. Как я припоминаю, все, кроме Винцента, бывшего в Пекине и любящего китайцев, отзывались о них парой слов в виде грязные черти, скверные свиньи и т.д. Может быть, китайцы Маньчжурии совсем особая раса. Кажется невероятным, чтобы образцами для описаний, встречающихся в западной литературе, послужили эти полные достоинства, умные, часто благородного вида мужчины или эти толковые, практичные и трудолюбивые женщины. Я согласен, что некоторые их обычаи нечистоплотны. Они содержат внутренность своих домов довольно опрятно, хотя им и далеко до японского образца, но для них в санитарном отношении ярд расстояния от двери все равно что миля. В других отношениях нахожу в них такие достойные удивления качества, что я начинаю тревожиться за нас самих, так низко упавших в сравнении с ними. Для меня эти северные китайцы - поразительный народ. Я никогда даже не воображал, что может существовать народ так страстно, лихорадочно преданный труду. Здесь не работают только для вида, не делают особых усилий на глазах у хозяина или хозяйки. Все заинтересованы в некоторой части дохода и, работая, не щадят своих рук и спин, как будто от их усилий зависит самая их жизнь. Энергия только половина дела; эти мужчины и женщины обладают индивидуальной, высоко развитой способностью направлять эту энергию. Чтобы уяснить себе это, нужно увидеть их хозяйства. Какая обработка земли! Сколько зерен обещает каждый поднимающийся росток, посаженный, как розовый куст в саду герцогини! И вся эта энергия, выносливость и искусство оплачиваются около десяти копеек в день на человека!
Действительно, мне говорили, что эксперт может определить сразу только по тому, как японский доктор моет свои руки после операции, что он вышколен германцами и держится германских взглядов на медицину. В самом деле, во всех этих отношениях они немцы, но не британцы. Я открыто сознаю, что это открытие произвело на меня подавляющее впечатление. В чем бы ни заключалась причина этого, однако британских докторов, несмотря на все их богатство, титулы и британский престиж, немцы превзошли в этом мировом состязании народов, где японцы награждают победителя самой сердечной лестью. Островная империя может служить нам зеркалом, где мы увидим самих себя, если только у нас хватит достаточно мужества заглянуть в него. Любой народ, у которого японцы позаимствовали какую-либо отрасль деятельности, может считать себя достигшим в ней высшего совершенства. Но пусть эти народы остерегутся от слишком поспешного заключения, что они также превосходят в этих отношениях своих маленьких способных учеников. Наоборот, так, когда мы беседовали об их военном флоте, один молодой японский офицер довольно лукаво сказал мне:
Мы наталкиваемся на несовершенство наших образцов, только применяя способ самого тщательного и близкого подражания.
В то время, когда я это пишу, мне приходит в голову мысль, что некоторым объяснением предпочтения японцами германской военной медицины является то, что в то время, когда Япония обдумывала устройство своей армии по современному образцу, у германцев имелся свежий опыт 1866 и 1870 годов. Конечно, это объяснение очень правдоподобно, но все-таки, если бы британская медицина была бы одинаково хороша, то в армии нашлись бы один или два доктора, говорящих по-английски. Главный врач Танегучи, послуживший причиной всех этих рассуждений, худ и сухощав. Он производит впечатление глубокого ученого, но так как от него ничего нельзя добиться, кроме ворчанья с немецким акцентом, сопровождаемого стремительным бегством, то я оставляю его в области сомнений.
Несмотря на то что я уже достаточно хорошо был знаком со штабом армии и обменялся уже визитами с большинством из генералов, представление происходило торжественно и медленно. Сделав четыре-пять официальных поклонов первым в ряду, я с некоторым неудовольствием заметил, что их по меньшей мере еще около дюжины стояло выравненными в линию с чопорным видом людей, проглотивших аршин. К счастью, один комический инцидент ослабил мучительную торжественность этой процедуры. Следующим должен был мне представиться генерал Т. Кодама, начальник инженеров. Выступая вперед, он неловко задел и уронил большой глиняный горшок, произведя таким образом ужасный шум и смятение среди тишины, в которой производилась так благоговейно церемония представления. В настоящее время такие горшки употребляются в Японии для толчения бобов для супа. Они называются сурибачи (suribachi), или ступа для риса. В сражении при Ялу солдаты окрестили этим именем похожий на этот горшок холм конической формы, где у русских стояла батарея. Я сказал начальнику инженеров, очень смущенному наделанным им шумом:
Вы разбили сурибачияму в куски на Ялу, это вошло у вас в привычку, и вы должны теперь разбивать сурибачияму, где только с ним встретитесь.
Эта неважная шутка сделала чопорные ряды более развязными, и конец церемонии был лишен некоторых своих ужасов.
Пока мы дожидались завтрака, три начальника дивизии вместе со мной были введены в небольшую комнату, где я впервые встретил генерала Куроки. Здесь мы курили папиросы и болтали с генерал-лейтенантом и принцами Киташирикава (Kitashirikawa) и Куни (Kuni). Было доложено, что завтрак готов, и, попав в эту комнату, пришлось пройти через целый ряд взаимных церемоний, прежде чем выйти из нее. Сначала оба принца долго кланялись и церемонились, кому выйти первому, и прошло по крайней мере две минуты, пока они оба сразу не двинулись к двери и после некоторого препирания прошли через нее. Затем Куроки пожелал, чтобы я пошел первым, но я наотрез отказался, и он уступил и двинулся первым к двери. Вслед за ним пошел Ниши. Каждому известна эта нерешительность. Она случается в небольших размерах даже в Лондоне. Из десяти случаев в девяти каждый бывает в душе благодарен тому, кто решится пройти первым, каково бы ни было его старшинство. Наконец Хасегаве, Инуйэ и мне удалось, несмотря на безграничную скромность, отступления и взаимные отказы, достигнуть правой половины двери, после чего мы пошли завтракать без дальнейших хлопот. Дождь лил как из ведра или, как говорят японцы, как стрелы и копья, когда мы с трудом пробирались по глубокой грязи к большой палатке с плоской крышей, воинственно разукрашенной по стенам японскими флагами. В середине потолка палатки был прикреплен скомбинированный флаг восходящего солнца и британский. Рисунки обоих флагов так удивительно подходили друг к другу, что я невольно подумал, как бы хорошо было украсить наш флаг в его центре полным взошедшим солнцем для общего употребления такого флага в азиатских странах. Стол был убран флагами всех, наций, за исключением одной. Но не флаги, несмотря на все их великолепие и значение, привлекали наши глаза. Отсутствие чего-либо, говорят, делает сердце нежнее, а целый ряд тонких, уже знакомых нам кушаний как бы приглашал приняться за них, что я страстно желал показать на своем собственном примере.
Для европейца решительно все равно, наполнить ли свой желудок сновидениями об обеде или же обедом из риса. Несмотря на то, что он испытает все ощущения еды и почувствует себя на минуту сытым до отвала, увы! Только на минуту, потому что не пройдет и получаса, как ему придется туже затянуть свой пояс. Однако здесь было кое-что, казавшееся существенным и сулившим удовлетворение. Тут были цыплята, ветчина, холодная свинина, желе розового цвета и сладкие пирожки. Винные бутылки с ярлыками Сотерн, Шато Лафит и Помери свободно переходили из рук в руки и так же свободно опустошались. Хотя наши ноги постепенно все более и более увязали в густой грязи, наше настроение подымалось все выше и выше, пока наконец не достигло точки кипения или речей. Куроки постучал по столу, и этот столь знакомый мне звук вместе со всеми его ненавидимыми мною последствиями заставили кровь похолодеть в моих жилах. Он приветствовал военных агентов и сказал, что желал встретить их как следует, но очень сожалеет, что дождь испортил все впечатление празднества. Было очевидно, что мне следовало отвечать, ибо все глаза были устремлены на меня с неприятно-вопросительным выражением. Среди всего собрания, около восьмидесяти человек, никто не говорил по-английски, кроме моих собственных офицеров, и мне пришлось выбирать между немецким и французским языками. Я чувствовал себя подобно портному, которому предложено выбирать для дуэли саблю или пистолет, т.е. оба языка были в моих руках, так сказать, плохим оружием. Я выбрал французский язык и кое-как ответил, что у нас в Англии самой надежной защитой от плохой погоды считается выпить как можно больше шампанского, которым его превосходительству было угодно сделать нас совершенно непроницаемыми для воды. Я добавил несколько шуток, которые казались в то время необыкновенно смешными, но изложенные на бумаге будут скорее наивны. Я закончил уверением, что мы приложим все наши старания ответить тем же гостеприимством, если представится на это случай в Европе или Америке. Чрезвычайно трудная задача говорить от лица собрания всех национальностей. Единственный исход из этого положения это говорить от себя лично и отделаться банальностью. Более значительные и общие интересы или идеи нашего общества так же различны, как два противоположных полюса.
После этого обмена речами все встали из-за стола и стали обходить кругом палатки и любоваться изысканными украшениями, устроенными солдатами в честь этого случая. Здесь пришлось увидеть разительный контраст по сравнению с тем, что могло бы быть устроено солдатами какой-либо другой страны. Квадратный двор величиной около пятидесяти ярдов с каждой стороны был разделен на отделы, где в течение последних двух-трех дней усердно работали обозные солдаты. Результатом этой работы было то, что двор превратился в нечто вроде музея мадам Тюссо{19} и естественно исторического музея. Одна группа состояла из гигантских лягушки, улитки и змеи. Они были в несколько тысяч раз больше своих действительных размеров и прямо до страха натуральны. Вся лягушка была сделана из гамаш и высоких сапог; змея составлена из русских подков, долженствовавших изображать чешую, а улитка была составлена из седел и котелков. Комбинация этих трех созданий напоминала японцам какую-то всем известную волшебную сказку. Мне рассказывали ее содержание, но я боюсь, что позабыл уже эту легенду.
В другом отделе огороженного места было представлено действительно замечательное изображение Чиулиенченга и сражения на Ялу. Можно было легко распознать маньчжурские холмы, устроенные при помощи сшитых одеял, разложенных на упаковочных ящиках и горшках. Напротив гор протекал настоящий ручей, изображавший реки Ялу и Айхо. Через эти реки были перекинуты понтонные мосты и мосты на козлах в виде точной копии и в масштабе всего ландшафта. Все детали были сохранены, даже маленькие копии объявлений, бывших на мосту во время сражения с указанием, что эти мосты не для артиллерии и обозов. Следующим за этим полем сражения в миниатюре со всеми его реками и горами было изображение из картона предварительных построений для атаки на левом берегу Айхо. Орудия изображались сигарами на бумажных колесиках, а пехота и кавалерия были сперва нарисованы на картоне, потом вырезаны и расставлены в боевом порядке. Я нашел эту игрушку действительно очень поучительной, потому что она давала основную идею о принятом размещении войск. Японские солдаты несомненно очень способны. Наши люди никогда не смогли бы сделать все это. Наши союзники обладают глубоким художественным вкусом, и им удается обнаружить в своей работе массу воображения, а также и сильное чувство юмора. Кстати следует припомнить, что ведь эта армия составлена на основании общей воинской повинности и заключает в себе людей всех категорий. Как раз за воротами находится могила дантиста, попавшего в ряды армии в качестве военного кули, и, как я предполагаю, ему оказалось гораздо труднее таскать повозки, чем вытаскивать коренные зубы.
Несомненно, что в армии есть художники, поэты, купцы, адвокаты, доктора и люди всех профессий, которые превратились при объявлении войны в дровосеков, водовозов и носильщиков для разных потребностей армии. Конечно, должно быть, тяжело приходилось, например, зажиточному купцу, привыкшему при малейшей усталости пользоваться быстрыми рикшами, тащить за собой схожую повозку. Нелегче и тем людям более высокого образования, которые, попав по набору в армию, выдержали впоследствии экзамен на офицера запаса. Многие из этих офицеров запаса проживали в Америке или Китае и вели успешные торговые предприятия. Началась война, и они обязаны были стать под знамена. Всеобщая воинская повинность - действительно тяжелая повинность. Подумать только, если бы четверть, лучшая четверть наших юношей была отобрана для войны и потом, где бы они ни находились и какого бы положения ни достигли, они были бы обязаны службой и жили бы, так сказать, под угрозой дамоклова меча! Тот, кто полагает, что любой бритт согласится принять подобную систему, не принуждаемый какой-либо страшной катастрофой, тот или очень мало знает своих соотечественников, или же, что может быть вернее, не имеет понятия, что такое всеобщая воинская повинность!
Вечером мы пошли смотреть на японских актеров и китайских жонглеров, дававших специальное представление для военных агентов. Все было поразительно хорошо. Я имел честь сидеть рядом с принцем Куни, и мне редко приходилось видеть кого-нибудь, так от души наслаждавшегося всем. Мне объяснили впоследствии, что в Токио такой высокой особе было бы невозможно присутствовать на таком грубом и неутонченном представлении и что он, может быть, в первый раз в своей жизни слышал и видел вульгарные шутки и танцы. Не могу сказать, что все это показалось вульгарным для нас, совсем напротив. Я был поражен тем, что представление во многом походило на забавы, которые устраивали наши солдаты. Я припоминаю кое-что удивительно похожее под Блумфонтейном в Южной Африке. Здесь, в Фенгхуангченге, тема была по большей части воинственного содержания. Везде непременно присутствовало оружие и герой.
Одна пьеса была менее элементарна по своему содержанию и имела аллегорический, политический смысл. У одной старой женщины (роль ее была исполнена удивительно хорошо) была красавица дочь Гейша. Под Гейшей подразумевалась Корея, под старой женщиной - Китай. Молодой человек, олицетворявший собой Японию, пришел сватать благородную Корею. Старая госпожа Китай, однако, запросила больше денег, чем он соглашался дать. Поэтому она воспротивилась всякому формальному обручению, хотя девушка более чем разделяла чувства своего возлюбленного. Наконец молодой господин Япония вышел из себя и после очень оживленного спора начал награждать старуху очень чувствительными ударами. На минуту кажется, что эта кулачная расправа имеет успех. Госпожа Китай начинает стонать, держа девицу на коленях. В это время другой молодой человек, именно Россия, тоже приходит свататься, становится между господином Японией и госпожой Кореей и, надавав господину Японии тычков в шею, выбрасывает его вон из дома. Там он стоит некоторое время безутешный, слушая через тонкие бумажные стены все их любовные речи. Наконец бедный отверженный любовник, измученный своим страстным чувством, обращается за советом к своему другу, старику Англии, который известен всем своим сказочным богатством. Он просит его дать ему необходимые для борьбы с соперником деньги и старается доказать, что в его собственных интересах оказать ему эту помощь. Почтенный господин Англия весьма тщательно и плотно застегивает свои карманы, но пользуется случаем сказать ему целый ряд речей, исполненных благородства. Он убеждает его не сидеть здесь, плача и слушая ухаживания своего соперника, но вспомнить, что он потомок воинов и что сталь сделает свое дело не хуже золота. Зрители аплодируют, и по этому совету Япония превращается из плачущего просителя в существо, полное огня и решимости. Он тоже произносит при этом речь и, вытащив свой кинжал, раздает им удары всем, кроме господина Англии. Однако оказывается, что он только сделал вид, что ранил девушку, которая старается показать зрителям куском красной материи, что она покрыта кровью, но только до тех пор, пока не убеждается, что ее мамаша и бывший жених испустили дух. Я не мог совсем точно уследить за ощущениями старого господина Англии при таком обороте дела, но он, видимо, был всем очень доволен. Исполнение было первоклассное. Актеры были простые военные кули, но, как я уже упоминал, эти кули набраны из всех классов населения, и очень вероятно, что они даже актеры по профессии. Конечно, судя по содержанию пьесы, они знают кое-что о союзе по сравнению с их офицерами, которые тщательно сохраняют о нем полное неведение.
Во время представления наш фельдфебель Ишидо спокойно ускользнул из театра и украдкой подсматривал через окошко, как обедал русский пленный офицер. Кажется, что несчастный молодой человек прибыл на Дальний Восток из Европейской России только 1 мая. Он непоколебимо уверен, что русские выиграют в долгой борьбе, и это производит трогательное впечатление; он только просит о том, чтобы его обменяли на одного из многих японских офицеров, уже захваченных в плен. Японцы уверяли меня, что это сущий вздор, что ни один японский офицер не был взят в плен и что для них бесконечно легче умереть, чем испытать такой позор. Я надеюсь, что наши храбрые союзники помогут нам намного возвысить наши идеалы в этих отношениях. Ишидо сообщил, что молодой казак великолепно пообедал и что он видел на столе две бутылки пива. Когда его взяли в плен, при нем было двадцать рублей, и японцы позволили ему истратить эти деньги на покупку себе пищи и табаку в дополнение к отпускаемой ему порции. Я полагаю, что это был именно тот молодой человек, про которого мне на днях говорил Куроки.
После окончания увеселений я отправился домой вместе с двумя гвардейцами, которые рассказывали мне об удивлении русских раненых, когда они получили от японцев пищу и питье вместо пыток и мучений, которых они, видимо, ожидали. Они также распространялись о развратности казаков, которые во время пребывания их в Корее забивали великолепных быков, употребляемых в этой стране для работы, вместо того чтобы довольствоваться свиньями, доставляемыми дрожащими жителями. Я должен заметить, что не нахожу это их поведение очень гнусным, ибо корейская свинья действительно худа как привидение, а быки свободно выдержат конкуренцию даже с лейстерширскими. Все-таки должен упомянуть с сожалением, что наши союзники имеют очень небольшую склонность к мясной пище, в каком бы она ни была виде или форме, и я полагаю, что это служит одной из причин, почему мне через день приходится прокалывать по новой дырке в моем поясе.
Глава IX.
Китайский генерал делает визит
1 июня 1904 г. Особенных событий не было. Генерал Фуджии пришел ко мне и сообщил по секрету, что Куропаткин направил войска к югу с целью освобождения Порт-Артура и что генерал Оку со 2-й армией двигается к северу ему навстречу, так что скоро произойдет еще одно сражение. Был у меня с визитом полковник К., который выразил мне свое глубокое удивление по поводу бегства Алексеева из Порт-Артура. Это было бы хорошее место для него, чтобы умереть там, - прибавил он. Японцы ненавидят Алексеева от всей души, но, насколько я мог заметить, видимо, симпатизируют Куропаткину.
Здесь происходила небольшая практическая стрельба из захваченных русских орудий. Мишенями служили белые щиты, поставленные на расстоянии 5000 ярдов. Спереди к ним были привязаны десять живых свиней. Нетронутым шрапнелью свиньям после стрельбы перерезали горло, и они пошли в пищу артиллеристам. Предполагается, что я ничего об этом не знаю, но мой приятель, сообщивший мне об этом испытании, добавил, что японцы остались довольны орудиями во всех отношениях, за исключением их веса. Они захватили несколько русских лошадей и купили в Тянь-Цзине несколько лошадей из Канады. Этих лошадей они хотят запрячь вместе с крепкими китайскими лошадками и надеются обойтись с ними, пока отобьют еще массу орудий. Тогда им придется послать за лошадьми в Австралию, если им не посчастливится захватить к этому времени у русских достаточно лошадей.
8 июня 1904 г. За последнюю неделю не произошло ничего особенного. Каждое утро перед завтраком я с удовольствием делаю небольшую прогулку верхом. Теперь я буду в состоянии делать более длинные поездки, ибо определенные для нас границы, радиусом в одну милю от стен города, значительно расширены.
Эта снисходительность только заставляет нас желать еще большего. Мы смотрим на горы, леса, реки и долины с таким же любопытством, как госпожа Синяя Борода на запертую дверь запретной комнаты; лично я, однако, уверен, что мы в свое время все увидим, только для этого надо вооружиться терпением, большим терпением. Такова проповедь, которую я постоянно произношу, но текст ее не очень-то популярен в настоящее время. Не только профессиональная любознательность, но и сама красота природы невольно искушает исследовать ее.
В настоящее время невозделанные холмы и прогалины покрыты ковром из английских трав, маргариток, одуванчиков и лютиков, а леса, покрытые майским цветом, выделяются на фоне темных сосен и светло-зеленых дубов. Птиц очень мало, и до сих пор мы видели только серых балабанов, несколько золотистых иволг с необыкновенно приятным пением, кукушек, щеглов, сорок, майнасов, ястребов, зимородков, дятлов, серых трясогузок и, конечно, вездесущих воробьев. Я получил эти сведения от Винцента, страстного любителя птиц. Он готов целые мили бегать по лесам, чтобы вблизи полюбоваться какой-нибудь, по его мнению, орнитологической редкостью.
4-го числа нас посетил генерал Тангеи (Tangei), начальник Китайской восточной летучей колонны конных и пеших войск, как было напечатано черными иероглифами на его яркой визитной карточке красного цвета шириной в дюйм и длиной в целый фут. Тангеи - представительный мужчина лет около пятидесяти, одетый очень к лицу. На нем надета белая круглая шляпа с висящими сзади двумя плюмажами из красного конского волоса. Кажется, что и павлиньи перья тоже где-то были, но я не припомню хорошенько где. Его платье было сшито из пурпурного и желтого шелка, а на боку висела французская сабля на золотой русской портупее. По его словам, он купил ее у китайского генерала в Мукдене, но он смутился, когда я спросил его об этом, и я полагаю, что саблю подарили ему русские. Обыкновенно у него под командой было 4500 человек, но теперь находилось только 200, так как русские определили это число людей как maximum. Несомненно, что китайцы гораздо приятнее в обращении, чем наши друзья японцы. Я отдал ему визит сегодня утром, и так как я сообщил о своем посещении заранее, то мне был оказан блестящий прием. Мы прошли всю главную улицу города и затем повернули в переулок налево. За углом мы были прямо оглушены громкими и варварскими звуками, как будто оркестр Вуда в Queens Hall{20} взбунтовался и каждый музыкант заиграл свою особую партию, стараясь заглушить всех прочих. Войдя во двор, мы увидели, что причиной этого страшного шума был оркестр около пятидесяти человек, одетых в черные с желтым костюмы. На головах у них были смешные маленькие соломенные шляпы, укрепленные дешевыми красными ленточками, кокетливо торчащими с одной стороны. Мне бы очень хотелось дать понятие, насколько смешными казались эти детские соломенные шляпы среди всей окружающей обстановки, производившей скорее внушительное зрелище.
В почетном карауле было 100 человек в синих мундирах, вооруженных ружьями старого маузеровского образца. Ружейные приемы были сделаны замечательно хорошо, и в то время, когда я прошелся вдоль строя, осматривая их и задавая вопросы, никто из них не пошевельнулся. Ответы были очень толковые. Затем мне представили офицеров, а потом мы уселись в креслах с красными подушками, пили чай из восьмигранных стаканов и повели гораздо более радушную беседу, чем с японцами в подобных официальных случаях. Я было уже собрался распрощаться, как было доложено о каши то сакэ (cashi to sake){21} и нас пригласили в другую комнату, где на черном полированном столе были сервированы: водка, русское пиво, красное вино и пирожки. Я ел пирожки, пока не устыдился самого себя, ибо они были действительно очень вкусны. Генерал, видимо, остался доволен моим аппетитом. Пирожки эти напоминают сдобу, приготовленную на прогорклом масле.
Наш хозяин достал китайский географический атлас, изучать который было, по его словам, любимым занятием. Так как он путал Афганистан с Англией и полагал, что Индия остров, нужно думать, что его географические познания вряд ли так солидны, как познания ученика в английской начальной школе. Но, в конце концов, что значит подобная небольшая географическая неточность в сравнении с колоссальными заблуждениями относительно жителей Китая, в которых я сам жил последние тридцать лет? Мне пришлось встретиться теперь со многими выдающимися китайцами, и если генералы Тангеи и Таотай Фенгхуангченга оказались исключительно славными людьми, то среди прочих мне не пришлось увидеть ни одного;, который не поразил бы меня своим умом и деловитостью. Китайские крестьяне с их женами, женщинами и детьми, сколько я могу судить, - народ достойный удивления. Везде мне приходится сталкиваться с поразительными открытиями, и у меня являлось чувство, будто всю мою жизнь я был обманут и вводим в заблуждение стереотипными европейскими и американскими описаниями сынов Небесной Империи. Кажется, этот народ всегда возбуждал во мне любопытство, и, сколько помню, я спрашивал, что о них думают мои военные друзья, бывшие в боксерской кампании. Как я припоминаю, все, кроме Винцента, бывшего в Пекине и любящего китайцев, отзывались о них парой слов в виде грязные черти, скверные свиньи и т.д. Может быть, китайцы Маньчжурии совсем особая раса. Кажется невероятным, чтобы образцами для описаний, встречающихся в западной литературе, послужили эти полные достоинства, умные, часто благородного вида мужчины или эти толковые, практичные и трудолюбивые женщины. Я согласен, что некоторые их обычаи нечистоплотны. Они содержат внутренность своих домов довольно опрятно, хотя им и далеко до японского образца, но для них в санитарном отношении ярд расстояния от двери все равно что миля. В других отношениях нахожу в них такие достойные удивления качества, что я начинаю тревожиться за нас самих, так низко упавших в сравнении с ними. Для меня эти северные китайцы - поразительный народ. Я никогда даже не воображал, что может существовать народ так страстно, лихорадочно преданный труду. Здесь не работают только для вида, не делают особых усилий на глазах у хозяина или хозяйки. Все заинтересованы в некоторой части дохода и, работая, не щадят своих рук и спин, как будто от их усилий зависит самая их жизнь. Энергия только половина дела; эти мужчины и женщины обладают индивидуальной, высоко развитой способностью направлять эту энергию. Чтобы уяснить себе это, нужно увидеть их хозяйства. Какая обработка земли! Сколько зерен обещает каждый поднимающийся росток, посаженный, как розовый куст в саду герцогини! И вся эта энергия, выносливость и искусство оплачиваются около десяти копеек в день на человека!