Страница:
Глядя на асбестово-белый потолок, я вспоминала первого адмирала, с которым в свое время свела меня судьба. Ее звали Сил. До этого я не раз видела этих господ: Адмиралтейство всегда демонстрировало свой интерес к разведчикам. Между прочим, никак не меньше десятка высоких чинов присутствовало на выпускной церемонии, когда я заканчивала Академию. Нам даже сказали, что по окончании мероприятия можно будет пожать адмиралам руки и немного поговорить с ними.
Не знаю, воспользовался ли кто-нибудь из моих однокурсников этой возможностью. Во всяком случае, я — нет.
Адмирал Сил прибыла на «Палисандр» в первый год моей службы на этом корабле. Никто не мог сказать, какую цель она преследовала. Она осмотрела инженерный отсек, но не высказала никаких замечаний или пожеланий. Не меньше часа было потрачено на уединенную беседу с каждым офицером, но, как рассказывают, говорила Сил только банальности и все время поглядывала на часы. Адмирал провела целый день взаперти в отведенной ей каюте — предполагалось, что она просматривает файлы нашего бортового журнала… но когда вечером того же дня я подошла к ее двери, то услышала песню весьма непристойного содержания, известную мне со времен учебы в Академии. Я поспешно ретировалась.
Когда Сил оставалась со мной наедине — а это происходило довольно часто, — я испытывала чувство неловкости, хотя все время повторяла себе, что бояться нечего. В основном мы говорили об Академии и моих высадках. К этому времени на моем счету их было всего две — честно говоря, ничего приме нательного, но адмирал, казалось, была очень заинтересована моим рассказом. Судя по ее вопросам, она понимала, что важно для разведчика, в отличие от большинства других офицеров, понятия не имеющих, как себя вести, когда под ногами оказывается твердая земля. Я предположила, что большая осведомленность является одной из составляющих адмиральской должности.
В последний вечер своего пребывания на корабле Сил спросила о моих отношениях с экипажем. Не чураются ли они меня? Я пожала плечами: жалоб не имею. Есть ли у меня друзья? Нет. А любовники? Нет. Чувствую ли я себя одинокой? Нет, мне есть чем заполнить время. Неужели меня никогда не тянет завязать близкие отношения с другим человеком? Нет, мне и так хорошо.
И тут адмирал расплакалась. А затем взяла меня за руку, но я постаралась как можно быстрее выдернуть ее, и начала говорить о том, что нельзя закрываться от мира, иначе меня ждет жалкое будущее. Если я и дальше не буду допускать других людей в свою жизнь, то…
Не дожидаясь позволения, я ушла.
На следующее утро адмирал Сил отправилась на космическую базу «Радуга». На прощание гостья отсалютовала капитану и его помощнику, а мне — пожала руку. Вид у нее был такой, словно она хотела поцеловать меня. Может, Сил не сделала этого лишь потому, что так и не смогла решить, куда именно — в губы, в нормальную или изуродованную щеку.
Проанализировав ее поведение, я пришла к выводу, что адмирал была из разряда женщин, плохо вписывающихся в окружающую обстановку, вот ее и потянуло ко мне. В Академии нам объясняли, что некоторых уродство разведчиков притягивает — обычно такие люди не любят себя.
СЕАНС САМОВНУШЕНИЯ
ЧАСТЬ II МИССИЯ
ЧЕРВЬ? СПЕРМАТОЗОИД!
Только у Адмиралтейства хватает нахальства утверждать, будто «червь» — разговорный термин для обозначения нашей оболочки. Все остальные (не в присутствии адмиралов, конечно) называют ее сперматозоидом.
Причина 1: когда корабль находится в состоянии покоя, граница раздела между его оболочкой и нормальным пространством мерцает молочно-белым цветом из-за спонтанного возникновения частиц в эргосфере оболочки. Мерцание смещается к голубому краю спектра, если корабль движется вперед, и к красному, если назад. Однако чаще всего мы, стоя «на якоре», наблюдаем белый цвет, наводящий на непристойные мысли о сперме.
Причина 2: окружающая корабль оболочка раздута, словно голова сперматозоида, и за кормой постепенно вытягивается, образуя хвост длиной около 15 000 километров. В полете случайные флуктуации магнитных полей заставляют этот хвост дико колыхаться, наподобие хвоста у мечущегося сперматозоида.
Причина 3: по мере того как проходит время, все ассоциации приобретают сексуальный характер. Это, безусловно, оживляет рутинную работу экипажа.
ОЖИДАНИЕ В ТРАНСПОРТНОМ МОДУЛЕ
ПРИБЫТИЕ
МОЙ ВТОРОЙ АДМИРАЛ
МЕЛАКВИН — ОФИЦИАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
Не знаю, воспользовался ли кто-нибудь из моих однокурсников этой возможностью. Во всяком случае, я — нет.
Адмирал Сил прибыла на «Палисандр» в первый год моей службы на этом корабле. Никто не мог сказать, какую цель она преследовала. Она осмотрела инженерный отсек, но не высказала никаких замечаний или пожеланий. Не меньше часа было потрачено на уединенную беседу с каждым офицером, но, как рассказывают, говорила Сил только банальности и все время поглядывала на часы. Адмирал провела целый день взаперти в отведенной ей каюте — предполагалось, что она просматривает файлы нашего бортового журнала… но когда вечером того же дня я подошла к ее двери, то услышала песню весьма непристойного содержания, известную мне со времен учебы в Академии. Я поспешно ретировалась.
Когда Сил оставалась со мной наедине — а это происходило довольно часто, — я испытывала чувство неловкости, хотя все время повторяла себе, что бояться нечего. В основном мы говорили об Академии и моих высадках. К этому времени на моем счету их было всего две — честно говоря, ничего приме нательного, но адмирал, казалось, была очень заинтересована моим рассказом. Судя по ее вопросам, она понимала, что важно для разведчика, в отличие от большинства других офицеров, понятия не имеющих, как себя вести, когда под ногами оказывается твердая земля. Я предположила, что большая осведомленность является одной из составляющих адмиральской должности.
В последний вечер своего пребывания на корабле Сил спросила о моих отношениях с экипажем. Не чураются ли они меня? Я пожала плечами: жалоб не имею. Есть ли у меня друзья? Нет. А любовники? Нет. Чувствую ли я себя одинокой? Нет, мне есть чем заполнить время. Неужели меня никогда не тянет завязать близкие отношения с другим человеком? Нет, мне и так хорошо.
И тут адмирал расплакалась. А затем взяла меня за руку, но я постаралась как можно быстрее выдернуть ее, и начала говорить о том, что нельзя закрываться от мира, иначе меня ждет жалкое будущее. Если я и дальше не буду допускать других людей в свою жизнь, то…
Не дожидаясь позволения, я ушла.
На следующее утро адмирал Сил отправилась на космическую базу «Радуга». На прощание гостья отсалютовала капитану и его помощнику, а мне — пожала руку. Вид у нее был такой, словно она хотела поцеловать меня. Может, Сил не сделала этого лишь потому, что так и не смогла решить, куда именно — в губы, в нормальную или изуродованную щеку.
Проанализировав ее поведение, я пришла к выводу, что адмирал была из разряда женщин, плохо вписывающихся в окружающую обстановку, вот ее и потянуло ко мне. В Академии нам объясняли, что некоторых уродство разведчиков притягивает — обычно такие люди не любят себя.
СЕАНС САМОВНУШЕНИЯ
Услышав сигнал вызова, я поняла, что уснула. Шея затекла, одежда была в беспорядке. Неуклюже перевалившись на бок, я встала и едва удержалась на ногах.
— Рамос слушает.
На экране возникло лицо Хакви. В своей золотистой форме он выглядел раздражающе свежим и наверняка понимал это.
— Адмирал Чи прибывает.
— Спасибо. Уже иду.
— На вашем месте я бы сначала привел в порядок прическу.
Экран опустел так быстро, что я не успела ответить. Черт, всегда запаздываю с остроумными репликами! Разозлившись, я протопала в ванную и, причесываясь, придумывала, что бы можно было сказать в ответ. Ну почему всяким тупицам обычно не составляет особого труда вывести меня из себя?
Годы программированного обучения не позволили бы мне покинуть каюту, не приведя себя в порядок. Это тоже раздражало — какой дьявольски изощренный программист привил мне эту страсть?
Чтобы успокоиться, я начала перебирать в уме детски наивные способы насолить Хакви. Рассказать адмиралу какую-нибудь скандальную историю о нем? Нет, я недостаточно находчива, чтобы лгать адмиралу, и слишком плохо информирована, чтобы быть в курсе соответствующих действительности сплетен. Ладно. Однажды ночью, ложась спать, Хакви откинет одеяло и обнаружит в постели раздавленное яйцо. Точно! Желтки яиц севро с Малабара IV разъедают сильнее промышленных кислот. С улыбкой на губах, внутренне гордясь победой над собой, я уверенно направилась к двери.
— Рамос слушает.
На экране возникло лицо Хакви. В своей золотистой форме он выглядел раздражающе свежим и наверняка понимал это.
— Адмирал Чи прибывает.
— Спасибо. Уже иду.
— На вашем месте я бы сначала привел в порядок прическу.
Экран опустел так быстро, что я не успела ответить. Черт, всегда запаздываю с остроумными репликами! Разозлившись, я протопала в ванную и, причесываясь, придумывала, что бы можно было сказать в ответ. Ну почему всяким тупицам обычно не составляет особого труда вывести меня из себя?
Годы программированного обучения не позволили бы мне покинуть каюту, не приведя себя в порядок. Это тоже раздражало — какой дьявольски изощренный программист привил мне эту страсть?
Чтобы успокоиться, я начала перебирать в уме детски наивные способы насолить Хакви. Рассказать адмиралу какую-нибудь скандальную историю о нем? Нет, я недостаточно находчива, чтобы лгать адмиралу, и слишком плохо информирована, чтобы быть в курсе соответствующих действительности сплетен. Ладно. Однажды ночью, ложась спать, Хакви откинет одеяло и обнаружит в постели раздавленное яйцо. Точно! Желтки яиц севро с Малабара IV разъедают сильнее промышленных кислот. С улыбкой на губах, внутренне гордясь победой над собой, я уверенно направилась к двери.
ЧАСТЬ II МИССИЯ
ЧЕРВЬ? СПЕРМАТОЗОИД!
ЧЕРВЬ: разговорный термин для обозначения оболочки пространственно-временного искажения, окружающего любой космический корабль и позволяющего ему обойти релятивистский и инерционные эффекты, без чего космические путешествия были бы невозможны.
«Практика и процедуры космических путешествий: краткий обзор для разведчиков». Учебник. Издательство Адмиралтейства
Только у Адмиралтейства хватает нахальства утверждать, будто «червь» — разговорный термин для обозначения нашей оболочки. Все остальные (не в присутствии адмиралов, конечно) называют ее сперматозоидом.
Причина 1: когда корабль находится в состоянии покоя, граница раздела между его оболочкой и нормальным пространством мерцает молочно-белым цветом из-за спонтанного возникновения частиц в эргосфере оболочки. Мерцание смещается к голубому краю спектра, если корабль движется вперед, и к красному, если назад. Однако чаще всего мы, стоя «на якоре», наблюдаем белый цвет, наводящий на непристойные мысли о сперме.
Причина 2: окружающая корабль оболочка раздута, словно голова сперматозоида, и за кормой постепенно вытягивается, образуя хвост длиной около 15 000 километров. В полете случайные флуктуации магнитных полей заставляют этот хвост дико колыхаться, наподобие хвоста у мечущегося сперматозоида.
Причина 3: по мере того как проходит время, все ассоциации приобретают сексуальный характер. Это, безусловно, оживляет рутинную работу экипажа.
ОЖИДАНИЕ В ТРАНСПОРТНОМ МОДУЛЕ
Когда я добралась до транспортного модуля, оказалось, что там уже находится лейтенант Хакви — он строил гримасы голограмме слежения, играя клавишами настройки. Капитан Проуп повисла у него над плечом, затеняя свет. Каждый раз, когда лейтенант наклонялся в сторону, чтобы лучше видеть, она двигалась следом. Я уже много раз наблюдала эту процедуру, и никогда Хакви не просил капитана отодвинуться. Вот подлый подхалим!
В те редкие моменты, когда ему удавалось ясно разглядеть голограмму, Хакви манипулировал кормовыми электромагнитами, взмахивая «хвостом» нашего «сперматозоида». Где-то далеко за нами «Золотистый кедр» делал то же самое; цель этого маневра состояла в том, чтобы соединить «хвосты», заставить их слиться в единое целое. Это трудное дело даже в благоприятных условиях и вдвойне трудное, если капитан дышит тебе в затылок. Лучшие операторы флота затрачивают на эту процедуру больше двадцати минут. Кто сказал, что Хакви относился к их числу?
Ярун сидел у дальней стены, в стороне от всех. Сейчас он выглядел не таким сонным — либо сумел немного поспать, либо взбодрился с помощью холодного душа, кофеина или чего-нибудь еще. Черную форму он явно вытащил из самых глубин шкафа, где она лежала, заваленная другими вещами; многочисленные морщины и складки делали ее похожей на чернослив. Впрочем, любая одежда Яруна выглядела помятой и изношенной: на Новолите, откуда он родом, исповедуется религия, которая считает наряды проявлением суетного и, следовательно, достойного осуждения отношения к жизни. Программирование усиливает природные склонности разведчиков; в результате Ярун был столь же одержим идеей держать свою одежду в беспорядке, как я тем, чтобы прическа была аккуратной и гладкой.
Я села рядом с ним и негромко спросила:
— Как дела?
Он пожал плечами:
— С тех пор как я здесь, капитан три раза кричала: «Ты почти поймал его!»
— Проуп уже обзывала его дураком?
— Нет.
— Значит, они еще далеко.
Нам с Яруном не раз приходилось подолгу ждать в этом помещении, поэтому мы прекрасно различали все сигналы, сопровождающие каждое действие оператора. Спустя некоторое время щебетание и писк слились в гармоничное целое.
— Ты едва не поймал его, Хакви! Неужели нельзя быть поосторожнее?
— Прошу прощения, капитан.
Обзорная палуба, где мы сидели, имела U-образную форму, возвышаясь над собственно транспортной платформой, отделенной от нас толстым пластиком розового оттенка. Стены были украшены изображениями палисандровых деревьев всех цветов радуги — это первая зона, которую видят посетители, попадая на борт, и Проуп таким образом пыталась создать впечатление изысканности.
Пульт управления находился в точке перегиба U-образного возвышения. Напротив него и внизу, на платформе, располагалось круглое отверстие входа, открывающееся прямо в «хвост». В данный момент входное отверстие было закрыто диафрагмой, слегка выпирающей наружу под давлением воздуха на корабле. Когда диафрагма откроется, все стоящее на платформе и весящее меньше двадцати тонн окажется «выплюнуто», словно мокрота, наружу и попадет в «хвост».
Не слишком элегантный способ путешествия — адмиралы, как и ценное оборудование, обычно прибывали в небольших нарядных шаттлах, — однако принять на борт даже такое судно означало разрушить поле нашего «сперматозоида» и потом ждать двенадцать часов, пока генератор восстановит его. Собственно, эта процедура — сделать так, чтобы хвост охватывал корабль, а не сместился куда ему вздумается, — занимала мгновение, однако требовала невероятной точности калибровки и всегда портила экипажу настроение. Что ж, либо Высший совет принял решение не напрягать таким образом космонавтов, либо появление Чина «Палисандре» было вызвано настоятельной необходимостью, не допускающей ни малейшей отсрочки.
Оставалось только радоваться, что прибыть таким образом предстояло Чи, а не мне. Меня швыряло через «хвост» не меньше ста раз, и никогда я не получала особого удовольствия — в отличие от других разведчиков. Ярун, например, считает это чем-то вроде аттракциона: почва уходит из-под ног, искажающие силы хвоста изгибают тело в нескольких измерениях, в голове полный мрак, а потом ты вылетаешь с другого конца, точно крик из рупора. Множество людей проделывали это даже без защитного костюма (вопреки требованиям безопасности). Смертность ниже, чем при любом другом способе транспортировки.
И тем не менее…
Стоя на платформе в защитном костюме и дожидаясь, пока вспыхнет голубой свет, означающий, что «хвост» надежно пойман, я иногда молилась: пусть что-нибудь избавит меня от этой пятисекундной скачки и я услышу: «Извини, Фестина, ошибочка вышла, сегодня ты не летишь». Даже в детстве я не верила в чудеса и тем не менее ждала чуда.
Потом свет начинал гаснуть, и я в последний раз оглядывалась — на радужные палисандры, на Яруна, считающего секунды до нашего выброса… Сейчас должна открыться диафрагма — я всегда поворачиваюсь к ней лицом, и только Ярун знает, что я закрываю глаза.
В те редкие моменты, когда ему удавалось ясно разглядеть голограмму, Хакви манипулировал кормовыми электромагнитами, взмахивая «хвостом» нашего «сперматозоида». Где-то далеко за нами «Золотистый кедр» делал то же самое; цель этого маневра состояла в том, чтобы соединить «хвосты», заставить их слиться в единое целое. Это трудное дело даже в благоприятных условиях и вдвойне трудное, если капитан дышит тебе в затылок. Лучшие операторы флота затрачивают на эту процедуру больше двадцати минут. Кто сказал, что Хакви относился к их числу?
Ярун сидел у дальней стены, в стороне от всех. Сейчас он выглядел не таким сонным — либо сумел немного поспать, либо взбодрился с помощью холодного душа, кофеина или чего-нибудь еще. Черную форму он явно вытащил из самых глубин шкафа, где она лежала, заваленная другими вещами; многочисленные морщины и складки делали ее похожей на чернослив. Впрочем, любая одежда Яруна выглядела помятой и изношенной: на Новолите, откуда он родом, исповедуется религия, которая считает наряды проявлением суетного и, следовательно, достойного осуждения отношения к жизни. Программирование усиливает природные склонности разведчиков; в результате Ярун был столь же одержим идеей держать свою одежду в беспорядке, как я тем, чтобы прическа была аккуратной и гладкой.
Я села рядом с ним и негромко спросила:
— Как дела?
Он пожал плечами:
— С тех пор как я здесь, капитан три раза кричала: «Ты почти поймал его!»
— Проуп уже обзывала его дураком?
— Нет.
— Значит, они еще далеко.
Нам с Яруном не раз приходилось подолгу ждать в этом помещении, поэтому мы прекрасно различали все сигналы, сопровождающие каждое действие оператора. Спустя некоторое время щебетание и писк слились в гармоничное целое.
— Ты едва не поймал его, Хакви! Неужели нельзя быть поосторожнее?
— Прошу прощения, капитан.
Обзорная палуба, где мы сидели, имела U-образную форму, возвышаясь над собственно транспортной платформой, отделенной от нас толстым пластиком розового оттенка. Стены были украшены изображениями палисандровых деревьев всех цветов радуги — это первая зона, которую видят посетители, попадая на борт, и Проуп таким образом пыталась создать впечатление изысканности.
Пульт управления находился в точке перегиба U-образного возвышения. Напротив него и внизу, на платформе, располагалось круглое отверстие входа, открывающееся прямо в «хвост». В данный момент входное отверстие было закрыто диафрагмой, слегка выпирающей наружу под давлением воздуха на корабле. Когда диафрагма откроется, все стоящее на платформе и весящее меньше двадцати тонн окажется «выплюнуто», словно мокрота, наружу и попадет в «хвост».
Не слишком элегантный способ путешествия — адмиралы, как и ценное оборудование, обычно прибывали в небольших нарядных шаттлах, — однако принять на борт даже такое судно означало разрушить поле нашего «сперматозоида» и потом ждать двенадцать часов, пока генератор восстановит его. Собственно, эта процедура — сделать так, чтобы хвост охватывал корабль, а не сместился куда ему вздумается, — занимала мгновение, однако требовала невероятной точности калибровки и всегда портила экипажу настроение. Что ж, либо Высший совет принял решение не напрягать таким образом космонавтов, либо появление Чина «Палисандре» было вызвано настоятельной необходимостью, не допускающей ни малейшей отсрочки.
Оставалось только радоваться, что прибыть таким образом предстояло Чи, а не мне. Меня швыряло через «хвост» не меньше ста раз, и никогда я не получала особого удовольствия — в отличие от других разведчиков. Ярун, например, считает это чем-то вроде аттракциона: почва уходит из-под ног, искажающие силы хвоста изгибают тело в нескольких измерениях, в голове полный мрак, а потом ты вылетаешь с другого конца, точно крик из рупора. Множество людей проделывали это даже без защитного костюма (вопреки требованиям безопасности). Смертность ниже, чем при любом другом способе транспортировки.
И тем не менее…
Стоя на платформе в защитном костюме и дожидаясь, пока вспыхнет голубой свет, означающий, что «хвост» надежно пойман, я иногда молилась: пусть что-нибудь избавит меня от этой пятисекундной скачки и я услышу: «Извини, Фестина, ошибочка вышла, сегодня ты не летишь». Даже в детстве я не верила в чудеса и тем не менее ждала чуда.
Потом свет начинал гаснуть, и я в последний раз оглядывалась — на радужные палисандры, на Яруна, считающего секунды до нашего выброса… Сейчас должна открыться диафрагма — я всегда поворачиваюсь к ней лицом, и только Ярун знает, что я закрываю глаза.
ПРИБЫТИЕ
— Есть! — с облегчением воскликнул Хакви.
— Давно пора, — проворчала капитан. Нажав кнопку на пульте, она продолжала в волоконный микрофон: — «Золотистый кедр», это «Палисандр». Связь установлена.
Последовала пауза длиной в несколько секунд, пока наш компьютер кодировал голос капитана для передачи, посылал его на расстояние 20 000 километров к «Золотистому кедру», получал ответ и декодировал его, превращая в звук.
— Подтверждаем установку связи. Готовьтесь к приему.
Мы с Яруном подошли к обзорному окну в тот момент, когда диафрагма открылась, точно лопнувший пузырь.
— Вход открыт и готов к приему, — сказала в микрофон Проуп.
Пауза. Лейтенант сдержал зевок.
— Подтверждаем. Ждите.
Сердито поджав губы, капитан взглянула на часы, но спустя мгновение заулыбалась.
— Взбодритесь, люди, — почти пропела она на пол-октавы ниже, чем когда раздавала приказы.
В распахнутое отверстие входа было видно, как по тьме космоса размазан белый «сперматозоид». Точно волны, по хвосту пробегала мерцающая рябь искажений. Напоминая муху, угодившую в сливки, зияла черная щель, через которую должен был прибыть адмирал.
На пульте вспыхнул оранжевый свет, мягкое «би-ип! би-ип!» наполнило помещение.
Щель внезапно расширилась, как глотка, и выплюнула фигуру в защитном, сияющем золотом костюме. Пролетев половину пространства платформы, фигура плашмя шлепнулась на пол.
Хакви подскочил к пульту и застучал по клавишам. Диафрагма беззвучно закрылась.
— Есть герметизация, — громко сказал лейтенант, явно надеясь привлечь к себе внимание.
Однако капитан была занята тем, чтобы принять с моей точки зрения неестественную позу: руки на бедрах, ноги чересчур широко расставлены.
Фигура на полу перекатилась на спину и задергалась в конвульсиях. Ноги быстро молотили воздух, руки хлопали друг о друга.
— О черт, он пострадал. — Проуп забыла про свою позу и прижалась носом к окну. — Хакви, позвоните в лазарет, скажите, пусть оторвут свои задницы и бегут сюда. И не поднимать шума — чтобы остальные ничего не узнали! — Она закрыла глаза и прошептала: — Только не умирай на моем корабле!
По мере того как пространство транспортной платформы наполнялось воздухом, сквозь установленные повсюду громкоговорители стали доноситься звуки ударов металла о металл и крик: «Хи-и-и-и-и!»
Я посмотрела на Яруна. Он ответил мне недоуменным взглядом и вскинул брови.
Внизу на транспортной платформе адмирал наконец поднялся на ноги, снял шлем, повернулся к нашей стоящей у окна четверке и закричал:
— Видите? Точно Иона и кит! Я Иона, — он указал на себя. — Это кит, — последовал жест в сторону входного отверстия. — Понимаете?
Звякнув металлическими перчатками по нагрудной пластине костюма, он обхватил себя руками.
Проуп тупо смотрела на странного старика. Лейтенант шепотом спросил:
— Отменить вызов медиков?
— Ни в коем случае, — ответила она.
— Давно пора, — проворчала капитан. Нажав кнопку на пульте, она продолжала в волоконный микрофон: — «Золотистый кедр», это «Палисандр». Связь установлена.
Последовала пауза длиной в несколько секунд, пока наш компьютер кодировал голос капитана для передачи, посылал его на расстояние 20 000 километров к «Золотистому кедру», получал ответ и декодировал его, превращая в звук.
— Подтверждаем установку связи. Готовьтесь к приему.
Мы с Яруном подошли к обзорному окну в тот момент, когда диафрагма открылась, точно лопнувший пузырь.
— Вход открыт и готов к приему, — сказала в микрофон Проуп.
Пауза. Лейтенант сдержал зевок.
— Подтверждаем. Ждите.
Сердито поджав губы, капитан взглянула на часы, но спустя мгновение заулыбалась.
— Взбодритесь, люди, — почти пропела она на пол-октавы ниже, чем когда раздавала приказы.
В распахнутое отверстие входа было видно, как по тьме космоса размазан белый «сперматозоид». Точно волны, по хвосту пробегала мерцающая рябь искажений. Напоминая муху, угодившую в сливки, зияла черная щель, через которую должен был прибыть адмирал.
На пульте вспыхнул оранжевый свет, мягкое «би-ип! би-ип!» наполнило помещение.
Щель внезапно расширилась, как глотка, и выплюнула фигуру в защитном, сияющем золотом костюме. Пролетев половину пространства платформы, фигура плашмя шлепнулась на пол.
Хакви подскочил к пульту и застучал по клавишам. Диафрагма беззвучно закрылась.
— Есть герметизация, — громко сказал лейтенант, явно надеясь привлечь к себе внимание.
Однако капитан была занята тем, чтобы принять с моей точки зрения неестественную позу: руки на бедрах, ноги чересчур широко расставлены.
Фигура на полу перекатилась на спину и задергалась в конвульсиях. Ноги быстро молотили воздух, руки хлопали друг о друга.
— О черт, он пострадал. — Проуп забыла про свою позу и прижалась носом к окну. — Хакви, позвоните в лазарет, скажите, пусть оторвут свои задницы и бегут сюда. И не поднимать шума — чтобы остальные ничего не узнали! — Она закрыла глаза и прошептала: — Только не умирай на моем корабле!
По мере того как пространство транспортной платформы наполнялось воздухом, сквозь установленные повсюду громкоговорители стали доноситься звуки ударов металла о металл и крик: «Хи-и-и-и-и!»
Я посмотрела на Яруна. Он ответил мне недоуменным взглядом и вскинул брови.
Внизу на транспортной платформе адмирал наконец поднялся на ноги, снял шлем, повернулся к нашей стоящей у окна четверке и закричал:
— Видите? Точно Иона и кит! Я Иона, — он указал на себя. — Это кит, — последовал жест в сторону входного отверстия. — Понимаете?
Звякнув металлическими перчатками по нагрудной пластине костюма, он обхватил себя руками.
Проуп тупо смотрела на странного старика. Лейтенант шепотом спросил:
— Отменить вызов медиков?
— Ни в коем случае, — ответила она.
МОЙ ВТОРОЙ АДМИРАЛ
Хакви застучал по клавишам, и обзорная палуба начала опускаться до уровня транспортной платформы. При этом в разделяющем нас пластике появились три двери, одна внутри другой: огромная, сквозь которую можно было втащить какое-нибудь оборудование; средняя, вдвое меньше первой, например для того, чтобы на корабль мог попасть грузовой робот; и маленькая, внутри средней, предназначавшаяся для человека.
Проуп явно не хотелось открывать двери до прибытия медиков. Забыв о героической позе, она переминалась с ноги на ногу, видимо обдумывая, как сохранить достоинство, имея дело с безумцем. По ту сторону двери адмирал Чи начал стучать пальцами по разным местам защитного костюма, как бы выясняя, какие звуки издает та или иная поверхность. Хотя, может, он просто наигрывал мелодию, но мне она была незнакома.
Ярун откашлялся и произнес:
— Капитан… Может, лучше пусть он войдет?
— А вдруг это небезопасно? Может, он не в себе?
Ярун бросил на меня взгляд и снова посмотрел на Проуп:
— Капитан, возможно, по стандартам главного направления культуры Технократии поведение адмирала и выглядит странным, но не исключено, что к нему не следует применять эти стандарты. Если адмирал родом с какого-нибудь дальнего мира, внешняя детскость поведения может быть просто особенностью его культуры.
— Разведчика хлебом не корми, дай только поговорить о культурных особенностях, — пробормотала Проуп.
«Зато капитану флота до культурных особенностей и дела нет», — подумала я. Офицеры-космонавты неизменно были выходцами из центральной части Технократии. Тем не менее сейчас деваться капитану было некуда.
— Полагаю, рано или поздно нам все равно придется его впустить. Ладно, Хакви, открывайте дверь.
С шипением самая маленькая дверь ушла в пол. Хакви отдал адмиралу салют — истово, напоказ. Спустя мгновенье Проуп сделала то же самое, а потом и мы с Яруном взмахнули руками где-то в области лба. Чи некоторое время удивленно разглядывал нас, а потом махнул рукой, как бы давая сигнал «вольно».
— Плевать на салют! Я здесь инкогнито и салютовать не обязан.
— Конечно нет, сэр. — Вскинутая для салюта рука Яруна плавно сместилась вниз для рукопожатия. — Приветствуем вас на борту «Палисандра». Надеюсь, все в порядке?
— Тридцать лет уже так не веселился. Можно повторить?
— Полагаю, нет, сэр, — ответила я, бросив взгляд на мерцающую над пультом голограмму слежения. — «Золотистый кедр» уже разорвал стыковку «хвостов» и сейчас находится вне пределов досягаемости.
— Я могу отозвать его обратно. Я ведь адмирал.
Капитан Проуп бросила незаметный, но выразительный взгляд в сторону коридора — когда же наконец прибудут медики?
Тем временем я напомнила Чи:
— Вы же здесь инкогнито, сэр. Если вы начнете отдавать приказы…
— Ox! — Физиономия у него вытянулась. — Перемудрили они с секретностью… Или, может, я сам принимал это решение? Забыл. Давайте-ка почитаем мои бумаги.
Он сунул руку в нагрудный карман защитного костюма и вытащил оттуда четыре запечатанных пакета. На одном из них я заметила свое имя, но он запихнул его и еще один обратно в карман. Взял один из оставшихся себе, а второй вручил Проуп. Пока он возился с механизмом распечатывания конверта, Проуп приложила большой палец к регистрационной пластине на своем конверте, и он открылся. Она вытащила оттуда электронное письмо и отошла в сторону, чтобы прочесть.
Адмирал в конце концов справился со своим конвертом и достал оттуда лист бумаги… самой настоящей бумаги, сделанной из древесины. Видимо, Чи был слишком высокопоставленным чиновником, чтобы получать приказы в электронном виде, как все мы.
— Ага! — воскликнул он, изучая бумагу. — Это было не мое решение. Приказ поступил напрямую из Высшего совета Адмиралтейства. Могу я отменить его?
Ярун и я самым внимательным образом рассматривали палубу у себя под ногами. Ярун сглотнул и ответил:
— Нет, сэр, не можете.
— Ну и ладно. — Чи пожал плечами. — Может, в другой раз.
Он сделал из своей бумаги самолетик и запустил его в воздух.
— У меня возникло одно очень скверное подозрение, — прошептал мне Ярун. — Ты когда-нибудь слышала о Мелаквине?
— Что ты имеешь в виду? — тоже шепотом спроса ила я.
Не успел Ярун ответить, как Проуп с хрустким щелчком захлопнула футляр электронного письма. На ее лице заиграла удовлетворенная улыбка.
— Мы летим к Мелаквину, — заявила она.
— Ох, дерьмо, — пробормотала я себе под нос. Ярун лишь кивнул — будто ничего другого и не ожидал.
Проуп явно не хотелось открывать двери до прибытия медиков. Забыв о героической позе, она переминалась с ноги на ногу, видимо обдумывая, как сохранить достоинство, имея дело с безумцем. По ту сторону двери адмирал Чи начал стучать пальцами по разным местам защитного костюма, как бы выясняя, какие звуки издает та или иная поверхность. Хотя, может, он просто наигрывал мелодию, но мне она была незнакома.
Ярун откашлялся и произнес:
— Капитан… Может, лучше пусть он войдет?
— А вдруг это небезопасно? Может, он не в себе?
Ярун бросил на меня взгляд и снова посмотрел на Проуп:
— Капитан, возможно, по стандартам главного направления культуры Технократии поведение адмирала и выглядит странным, но не исключено, что к нему не следует применять эти стандарты. Если адмирал родом с какого-нибудь дальнего мира, внешняя детскость поведения может быть просто особенностью его культуры.
— Разведчика хлебом не корми, дай только поговорить о культурных особенностях, — пробормотала Проуп.
«Зато капитану флота до культурных особенностей и дела нет», — подумала я. Офицеры-космонавты неизменно были выходцами из центральной части Технократии. Тем не менее сейчас деваться капитану было некуда.
— Полагаю, рано или поздно нам все равно придется его впустить. Ладно, Хакви, открывайте дверь.
С шипением самая маленькая дверь ушла в пол. Хакви отдал адмиралу салют — истово, напоказ. Спустя мгновенье Проуп сделала то же самое, а потом и мы с Яруном взмахнули руками где-то в области лба. Чи некоторое время удивленно разглядывал нас, а потом махнул рукой, как бы давая сигнал «вольно».
— Плевать на салют! Я здесь инкогнито и салютовать не обязан.
— Конечно нет, сэр. — Вскинутая для салюта рука Яруна плавно сместилась вниз для рукопожатия. — Приветствуем вас на борту «Палисандра». Надеюсь, все в порядке?
— Тридцать лет уже так не веселился. Можно повторить?
— Полагаю, нет, сэр, — ответила я, бросив взгляд на мерцающую над пультом голограмму слежения. — «Золотистый кедр» уже разорвал стыковку «хвостов» и сейчас находится вне пределов досягаемости.
— Я могу отозвать его обратно. Я ведь адмирал.
Капитан Проуп бросила незаметный, но выразительный взгляд в сторону коридора — когда же наконец прибудут медики?
Тем временем я напомнила Чи:
— Вы же здесь инкогнито, сэр. Если вы начнете отдавать приказы…
— Ox! — Физиономия у него вытянулась. — Перемудрили они с секретностью… Или, может, я сам принимал это решение? Забыл. Давайте-ка почитаем мои бумаги.
Он сунул руку в нагрудный карман защитного костюма и вытащил оттуда четыре запечатанных пакета. На одном из них я заметила свое имя, но он запихнул его и еще один обратно в карман. Взял один из оставшихся себе, а второй вручил Проуп. Пока он возился с механизмом распечатывания конверта, Проуп приложила большой палец к регистрационной пластине на своем конверте, и он открылся. Она вытащила оттуда электронное письмо и отошла в сторону, чтобы прочесть.
Адмирал в конце концов справился со своим конвертом и достал оттуда лист бумаги… самой настоящей бумаги, сделанной из древесины. Видимо, Чи был слишком высокопоставленным чиновником, чтобы получать приказы в электронном виде, как все мы.
— Ага! — воскликнул он, изучая бумагу. — Это было не мое решение. Приказ поступил напрямую из Высшего совета Адмиралтейства. Могу я отменить его?
Ярун и я самым внимательным образом рассматривали палубу у себя под ногами. Ярун сглотнул и ответил:
— Нет, сэр, не можете.
— Ну и ладно. — Чи пожал плечами. — Может, в другой раз.
Он сделал из своей бумаги самолетик и запустил его в воздух.
— У меня возникло одно очень скверное подозрение, — прошептал мне Ярун. — Ты когда-нибудь слышала о Мелаквине?
— Что ты имеешь в виду? — тоже шепотом спроса ила я.
Не успел Ярун ответить, как Проуп с хрустким щелчком захлопнула футляр электронного письма. На ее лице заиграла удовлетворенная улыбка.
— Мы летим к Мелаквину, — заявила она.
— Ох, дерьмо, — пробормотала я себе под нос. Ярун лишь кивнул — будто ничего другого и не ожидал.
МЕЛАКВИН — ОФИЦИАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
Мелаквин № 72061721 — согласно каталогу. Третья планета в системе Уфри.
Данные обзора с орбиты: ЗАСЕКРЕЧЕНО.
Данные разведки: ЗАСЕКРЕЧЕНО.
Исторические данные: ЗАСЕКРЕЧЕНО.
Официальный статус: НЕПРИГОДНА К ИСПОЛЬЗОВАНИЮ.
Данные «Регистрационного каталога подведомственных Адмиралтейству объектов», предназначенного для персонала научного отдела МЕЛАКВИН — НЕОФИЦИАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ (Часть 1)
Впервые я услышала о Мелаквине от умирающей проститутки на одном из дальних миров — Хе’Баре. В темном переулке она получила удар ножа под ребра и свалилась без чувств у моего порога — я обнаружила женщину, вернувшись с продолжительной прогулки. Потом она полтора часа истекала кровью на моей постели.
— …надо думать, я на пути в Мелаквин, — сказала умирающая.
Я не была уверена, что расслышала правильно, — она то неразборчиво лепетала что-то, то неожиданно начинала говорить связно, — и попросила повторить.
— Я на пути в Мелаквин. Планета, откуда нет возврата. Слышала про такую? — Увидев мой отрицательный жест, женщина продолжала: — Значит, никакой ты, к черту, не разведчик. Мне ведь разведчик рассказал о ней. Тебя отправляют туда, чтобы ты сгинула и никогда не вернулась домой к голубому-голубому небу, к своему маленькому мальчику. Он видел, что мы смотрим, и улыбался, широкой такой улыбкой…
Она продолжала бредить, перескакивая с одного на другое, а я села к компьютеру, вызвала регистрационный каталог и затребовала данные на Мелаквин. Там не оказалось ничего.
Женщина между тем смолкла и лежала с закрытыми глазами. Умерла? Подошла к ней, чтобы проверить пульс, но она услышала мои шаги и испуганно отпрянула:
— Ты не вызывала копов?
— Кого?
— Полицию.
— Ты же просила не звонить им.
— Да-да. Ты не ответила на мой вопрос.
— Я не вызывала их.
— Хорошо, — умирающая приподняла голову, ею тут же овладел приступ кашля, из уголка рта по текла струйка крови. Она облизнула губы, как бы не понимая, что это такое.
— Я избранная.
— Похоже на то.
— Избрана умереть.
— Да.
На ее губах промелькнула хитрая улыбка.
— Не понимаешь, о чем я?
— Я читала об избранных, — ответила я. — Согласно вашей религии, любая попытка предотвратить смерть является вызовом воле вашего бога.
— Ничего ты не понимаешь…
Женщина снова уронила голову на полотенце, которую я положила поверх подушки. Ее дыхание становилось все тише, все медленнее. Глаза, слепо уставившиеся в потолок, придавали ее лицу восторженное, сияющее выражение, которое раздражало меня — как обычно.
— Ты не можешь закрыть глаза? — попросила я.
— Зачем?
— Мне не нравится твой взгляд.
— Ты не хочешь, чтобы тебе пришлось закрывать их самой, — презрительно пробормотала она, но глаза закрыла. Когда умирающая снова заговорила, ее голос дрожал: — Это не больно, знаешь ли.
— Конечно нет. Я вколола тебе двадцать кубиков пиколина.
Она меня не слышала.
— Это не больно, потому что богиня добра к тем, кто идет, когда она призывает. Что бы ты ни натворила, скажи «да», и она споет тебе, усыпит тебя. Ла, ла-ла, ла, ла-ла…
Срывающимся шепотом она запела колыбельную, ту самую, которую когда-то много лет назад пела мне мать на моей родной планете Агуа; пела, перекрывая бурю, грохотавшую за стенами дома каждую ночь. День ушел, Ночь близка. До свидания, солнце! Спи, моя радость, Не плачь.
Не было сил смотреть на женщину, поющую колыбельную, на ее лицо с багровыми ссадинами, полученными во время ночной схватки, которая ее и погубила. Я достала учебник и до самого рассвета читала руководство по выживанию. К тому времени, когда я оторвалась от него, пение уже давно смолкло. МЕЛАКВИН — НЕОФИЦИАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ (Часть 2)
Когда-то Филар Тобит был разведчиком. Для него не существовало иного выбора, потому что он родился с похожей на плавник левой рукой, три пальца которой напоминали маленькие сосиски. Тобит лишился этой уродливой руки на планете, в качестве названия которой фигурировал номер, а ее обитатели больше всего напоминали скопление покрытых пятнами булыжников. Один из этих «булыжников» откусил Тобиту руку еще до того, как парень сообразил, что они могут двигаться, — откусил, словно отрезал.
Создание умерло еще до того, как откушенная рука проскочила далеко в глотку, — человеческая плоть оказалась для него страшно ядовитой. Согласно статистике, человеческая плоть токсична для восьмидесяти семи процентов чужаков, пытавшихся использовать ее в качестве пищи. Эти сведения в какой-то степени служат утешением для разведчиков — как если бы они были пчелами, понимающими, что умирают, но их укус не пропал зря.
Однако Филар Тобит не умер. Его спутник вовремя остановил кровотечение — разведчики проходят хорошую школу и знают, как помочь практически в любой аварийной ситуации, а потом доставил товарища в госпиталь.
Этот новый Тобит представлял для Адмиралтейства проблему, так как теперь не обладал отталкивающе уродливой рукой и превратился просто в однорукого человека. В дальнейшем руку можно было заменить протезом, управляемым электрическими сигналами мышц; он, конечно, уступал бы нормальной руке, но был бы в тысячу раз эффективнее утраченной. Может, кто-то в Адмиралтействе и подумывал о том, чтобы снабдить Тобита протезом, представлявшим собой дубликат утраченной уродливой руки… но это было бы воспринято как надругательство не только над всеми разведчиками, но даже обычными космонавтами. Кроме всего прочего, обычный протез стоил дешевле моделирующего уродливую руку, а флот не любит зря тратить деньги.
В результате Адмиралтейство вынуждено было признать, что теперь Тобит слишком похож на обычного человека и потому не годится на роль разведчика. Парень получил новую пластиковую руку и стал преподавать в Академии.
Надо сказать, он не слишком-то ладил со своими учениками — впрочем, как и мы с ним. Это нормально. Все наши преподаватели в прошлом были разведчиками, получившими потом безопасную канцелярскую работу в результате несчастного случая или из-за бесхарактерности, которую не смогли преодолеть. Это были отбросы, о чем все мы знали. Педагоги, в свою очередь, терпеть не могли нас, испытывая чувство вины перед теми, кому предстояло стать просто углем, бросаемым в топку исследования новых планет. Не исключено, что все так и задумывалось Адмиралтейством — продемонстрировать нам, какими жалкими могут стать разведчики.
Данные обзора с орбиты: ЗАСЕКРЕЧЕНО.
Данные разведки: ЗАСЕКРЕЧЕНО.
Исторические данные: ЗАСЕКРЕЧЕНО.
Официальный статус: НЕПРИГОДНА К ИСПОЛЬЗОВАНИЮ.
Данные «Регистрационного каталога подведомственных Адмиралтейству объектов», предназначенного для персонала научного отдела МЕЛАКВИН — НЕОФИЦИАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ (Часть 1)
Впервые я услышала о Мелаквине от умирающей проститутки на одном из дальних миров — Хе’Баре. В темном переулке она получила удар ножа под ребра и свалилась без чувств у моего порога — я обнаружила женщину, вернувшись с продолжительной прогулки. Потом она полтора часа истекала кровью на моей постели.
— …надо думать, я на пути в Мелаквин, — сказала умирающая.
Я не была уверена, что расслышала правильно, — она то неразборчиво лепетала что-то, то неожиданно начинала говорить связно, — и попросила повторить.
— Я на пути в Мелаквин. Планета, откуда нет возврата. Слышала про такую? — Увидев мой отрицательный жест, женщина продолжала: — Значит, никакой ты, к черту, не разведчик. Мне ведь разведчик рассказал о ней. Тебя отправляют туда, чтобы ты сгинула и никогда не вернулась домой к голубому-голубому небу, к своему маленькому мальчику. Он видел, что мы смотрим, и улыбался, широкой такой улыбкой…
Она продолжала бредить, перескакивая с одного на другое, а я села к компьютеру, вызвала регистрационный каталог и затребовала данные на Мелаквин. Там не оказалось ничего.
Женщина между тем смолкла и лежала с закрытыми глазами. Умерла? Подошла к ней, чтобы проверить пульс, но она услышала мои шаги и испуганно отпрянула:
— Ты не вызывала копов?
— Кого?
— Полицию.
— Ты же просила не звонить им.
— Да-да. Ты не ответила на мой вопрос.
— Я не вызывала их.
— Хорошо, — умирающая приподняла голову, ею тут же овладел приступ кашля, из уголка рта по текла струйка крови. Она облизнула губы, как бы не понимая, что это такое.
— Я избранная.
— Похоже на то.
— Избрана умереть.
— Да.
На ее губах промелькнула хитрая улыбка.
— Не понимаешь, о чем я?
— Я читала об избранных, — ответила я. — Согласно вашей религии, любая попытка предотвратить смерть является вызовом воле вашего бога.
— Ничего ты не понимаешь…
Женщина снова уронила голову на полотенце, которую я положила поверх подушки. Ее дыхание становилось все тише, все медленнее. Глаза, слепо уставившиеся в потолок, придавали ее лицу восторженное, сияющее выражение, которое раздражало меня — как обычно.
— Ты не можешь закрыть глаза? — попросила я.
— Зачем?
— Мне не нравится твой взгляд.
— Ты не хочешь, чтобы тебе пришлось закрывать их самой, — презрительно пробормотала она, но глаза закрыла. Когда умирающая снова заговорила, ее голос дрожал: — Это не больно, знаешь ли.
— Конечно нет. Я вколола тебе двадцать кубиков пиколина.
Она меня не слышала.
— Это не больно, потому что богиня добра к тем, кто идет, когда она призывает. Что бы ты ни натворила, скажи «да», и она споет тебе, усыпит тебя. Ла, ла-ла, ла, ла-ла…
Срывающимся шепотом она запела колыбельную, ту самую, которую когда-то много лет назад пела мне мать на моей родной планете Агуа; пела, перекрывая бурю, грохотавшую за стенами дома каждую ночь. День ушел, Ночь близка. До свидания, солнце! Спи, моя радость, Не плачь.
Не было сил смотреть на женщину, поющую колыбельную, на ее лицо с багровыми ссадинами, полученными во время ночной схватки, которая ее и погубила. Я достала учебник и до самого рассвета читала руководство по выживанию. К тому времени, когда я оторвалась от него, пение уже давно смолкло. МЕЛАКВИН — НЕОФИЦИАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ (Часть 2)
Когда-то Филар Тобит был разведчиком. Для него не существовало иного выбора, потому что он родился с похожей на плавник левой рукой, три пальца которой напоминали маленькие сосиски. Тобит лишился этой уродливой руки на планете, в качестве названия которой фигурировал номер, а ее обитатели больше всего напоминали скопление покрытых пятнами булыжников. Один из этих «булыжников» откусил Тобиту руку еще до того, как парень сообразил, что они могут двигаться, — откусил, словно отрезал.
Создание умерло еще до того, как откушенная рука проскочила далеко в глотку, — человеческая плоть оказалась для него страшно ядовитой. Согласно статистике, человеческая плоть токсична для восьмидесяти семи процентов чужаков, пытавшихся использовать ее в качестве пищи. Эти сведения в какой-то степени служат утешением для разведчиков — как если бы они были пчелами, понимающими, что умирают, но их укус не пропал зря.
Однако Филар Тобит не умер. Его спутник вовремя остановил кровотечение — разведчики проходят хорошую школу и знают, как помочь практически в любой аварийной ситуации, а потом доставил товарища в госпиталь.
Этот новый Тобит представлял для Адмиралтейства проблему, так как теперь не обладал отталкивающе уродливой рукой и превратился просто в однорукого человека. В дальнейшем руку можно было заменить протезом, управляемым электрическими сигналами мышц; он, конечно, уступал бы нормальной руке, но был бы в тысячу раз эффективнее утраченной. Может, кто-то в Адмиралтействе и подумывал о том, чтобы снабдить Тобита протезом, представлявшим собой дубликат утраченной уродливой руки… но это было бы воспринято как надругательство не только над всеми разведчиками, но даже обычными космонавтами. Кроме всего прочего, обычный протез стоил дешевле моделирующего уродливую руку, а флот не любит зря тратить деньги.
В результате Адмиралтейство вынуждено было признать, что теперь Тобит слишком похож на обычного человека и потому не годится на роль разведчика. Парень получил новую пластиковую руку и стал преподавать в Академии.
Надо сказать, он не слишком-то ладил со своими учениками — впрочем, как и мы с ним. Это нормально. Все наши преподаватели в прошлом были разведчиками, получившими потом безопасную канцелярскую работу в результате несчастного случая или из-за бесхарактерности, которую не смогли преодолеть. Это были отбросы, о чем все мы знали. Педагоги, в свою очередь, терпеть не могли нас, испытывая чувство вины перед теми, кому предстояло стать просто углем, бросаемым в топку исследования новых планет. Не исключено, что все так и задумывалось Адмиралтейством — продемонстрировать нам, какими жалкими могут стать разведчики.