Гарина Инна. Книга без переплета

   Михаил Анатольевич после этого сообщения едва не утратил самообладания вовсе. Ничего подобного он не ожидал. Мысли его смешались, руки задрожали, и взгляд удивительного духа окончательно перестал согревать его и радовать. Он должен идти в Данелойн... может быть, еще раз увидеть принцессу Май... но зачем? Что еще за великие мужи взялись руководить его действиями? И неужели он не вправе отказаться? Он ведь ничем не может помочь принцессе в ее теперешнем положении, разве что страдать вместе с нею. По-прежнему совершенно непонятно, каким образом участь принцессы может зависеть от его поступков. И раз уж ему все-таки суждено стать причиной смерти живого существа - вернее, теперь уже двух живых существ! - так почему бы после этого тихо-мирно не вернуться к себе домой и не жить воспоминаниями о том, что с ним было? Что ему делать в Данелойне?
   И бессвязно размышляя обо всем этом, вдруг ощутил Михаил Анатольевич такое горячее, болезненное и неизбывное желание действительно увидеть ее еще раз, что забыл все, о чем только что думал. Он должен идти в Данелойн?.. что ж, он пойдет в Данелойн. Горько и радостно сделалось у него на душе, и все сомнения разом отпали. Он поднял глаза на Хораса-второго.
   - Ладно. Давайте ваш... предмет. Я сделаю все, что вы сказали.
   Дух протянул к нему руку, и на мерцающем прозрачном подобии ладони медленно соткалось из ничего небольшое, продолговатое, белое... яйцо. Овечкин машинально взял его, повертел в руках - яйцо и яйцо, обыкновенное куриное, только что без фабричного штампа. Он обалдело взглянул на своего собеседника.
   - Что это?
   Хорас-второй пожал плечами.
   - Там, внутри, преображение Хораса. И мое.
   - Вы сказали - какой-то предмет... Но ведь это обыкновенное яйцо?
   - Какое же это яйцо? - удивился дух. - Это...
   Он произнес непонятное слово, ничего не сказавшее Михаилу Анатольевичу и тут же им и забытое.
   - Я вижу яйцо, - упрямо сказал Овечкин. - Предмет для изготовления яичницы!
   И тут он сам все сообразил. Дело было в его собственном воображении, которое услужливо подсказало сказочный, хорошо знакомый с детства образ для предмета, который он не мог увидеть в его истинном обличье. Предмет, несущий смерть Кащею Бессмертному, - яйцо... а в яйце - игла.
   Михаил Анатольевич покачал головой, осторожно сомкнул пальцы вокруг холодной на ощупь скорлупы и поднялся на ноги.
   - Оно ведь не разобьется? - спросил он на всякий случай.
   - Нет, конечно.
   - И что я должен с ним делать?
   - Отдать Хорасу. Он поймет. И если от тебя потребуются еще какие-то действия, он скажет. Счастливого тебе пути, человек.
   - Счастливо и вам оставаться, - с горькой иронией сказал Овечкин и вышел из комнаты.
   Черт знает что... так все быстро и легко получилось, и к чему это ведет? Воистину, сильные у него друзья - вот только посмотреть бы на них хоть разок, на этих таинственных "великих мужей"!
   Он отправился в обратный путь к воротам, не думая уже ни о чем и испытывая странную уверенность, что придет, куда надо. Так и вышло. Пройдя по лесу всего несколько метров в выбранном наугад направлении, он вновь на какое-то время исчез, растворился в небытии. И появился уже у ворот, где его ждали стражники со старичком-архивариусом, Ловчий с Пэком и Фируза.
   ГЛАВА 29
   Призрачный охотник отложил весло, поднес обе руки ко рту, и, как это уже было однажды, своды и скалы подземного мира огласились звуками охотничьего рога и бесконечными перекатами мощного эха. Через несколько мгновений ему ответил тоскливый вой, и Фируза снова, не выдержав, прикрыла уши руками и сжалась в комочек, пригибая голову к самым коленям. Сгустилась тьма...
   Овечкин терпеливо пережидал время таинственных переговоров Ловчего, почти не слыша всего этого ужасающего шума. С того момента, как он понял, что отправится-таки в Данелойн и увидит принцессу Май, всем его существом непрерывно владело спокойное, уверенное возбуждение, и все, что ему приходилось делать, он делал почти автоматически. Нужно было прожить отрезок жизни, отделяющий его от встречи с принцессой, и Михаил Анатольевич покорно проживал его, не задумываясь более ни над чем. Он был готов ко всему. Как он прежде фаталистически ожидал смерти от руки Хораса, так же теперь фаталистически относился к тому, что ему еще предстояло здесь совершить. Слава Богу, времени, по его подсчетам, это должно было занять немного.
   Переговоры закончились, и вновь стало тихо.
   - Подождем здесь? - спросил Ловчий, присаживаясь на корму. - Думаю, на этот раз он явится быстро.
   Пэк сидел на задних лапках у самого борта и, понуря головку, бездумно смотрел в черную воду.
   - Может, и так, - пробормотал он себе под нос. - Только сдается мне, без приключений на этот раз не обойдется. Так легко нам отсюда не выбраться. Пока Хорас жив, он нас худо-бедно прикрывает, а без него...
   Он повернул голову.
   - Не лучше ли нам, охотник, заранее подобраться поближе к выходу? Что-то мне неохота опять отбиваться от всяких тварей ползучих!
   - Ты прав, - согласился Ловчий. - Поплыли. В любом случае время сэкономим.
   Он снова поднялся на ноги и взялся за весло. Но не успел Ловчий сделать и нескольких гребков, как Овечкин вскинул голову и устремил на скалы пристальный взгляд. Знакомое уже жжение в затылке предупредило его, и Михаил Анатольевич сразу разглядел среди скальных нагромождений того, кого ожидал увидеть. Он поспешно поднялся навстречу Хорасу.
   Никто из его спутников не успел и слова сказать - все произошло, как в прошлый раз. Невидимая рука выхватила Овечкина из лодки, и они вновь оказались с Хорасом один на один в обжигающе холодном черном пространстве, где ветер свистел в ушах. И дух, как и тогда, стоял, скрестив на груди руки и уставясь на него немигающим взором. Только Овечкин чувствовал себя теперь совершенно иначе.
   Сострадание, которое вызывал у него Хорас, приобрело какой-то иной смысл. И почтительного трепета он уже больше не испытывал. Странным образом Михаил Анатольевич чувствовал себя чуть ли не на равных с бессмертным могучим духом, а вернее сказать, его попросту не беспокоило, кто из них дух, а кто - слабое и хрупкое смертное существо. Он думал только о том, что ждет его в Данелойне. От Хораса зависело, как скоро он сможет попасть туда. И подчинившись раз и навсегда ведущей его непонятной, но могущественной силе, Овечкин понимал теперь со всей отчетливостью, как ничтожны были до сих пор его сомнения и страхи и как глупы и неуместны жалость и желание сохранить жизнь Хорасу. Стоявшее перед ним существо жаждало не смерти, но освобождения, и жаждало его с неменьшим нетерпением, чем сам Михаил Анатольевич стремился оказаться в Данелойне и сделать то, что от него требуется, повинуясь все той же неведомой воле. Так было надо. Внешний призыв слился с его внутренним устремлением, и это оказалось сильнее всего того, что Овечкин раньше называл своими желаниями.
   Он улыбнулся Хорасу и достал из кармана "яйцо". Он был вознагражден за свое понимание внезапно расцветшей на лице демона улыбкой - не улыбкой даже, а сиянием радости, пробившимся сквозь маску страдания, как солнечный свет - сквозь тучи.
   - Ты принес его, - сказал Хорас благоговейным шепотом, но не сделал ни шага, ни движения навстречу.
   - Да, - бестрепетно ответил Овечкин. - Возьми.
   Он протянул "яйцо" демону, но тот покачал головой и отступил на шаг.
   - Только ты, - сказал Хорас. - Доведи дело до конца.
   Михаил Анатольевич помедлил, соображая. Потом вздохнул и легко раздавил в руке скорлупу, бывшую до этого твердой и прочной, как камень. Она рассыпалась в пыль, пыль мгновенно унес ветер, и на ладони его осталась лежать игла. Он поднял ее двумя пальцами.
   Хорас, не отрываясь, следил за его действиями, и стройную высокую фигуру демона начала сотрясать дрожь. Михаил Анатольевич поднял голову, и они встретились глазами. Демон чуть заметно кивнул. Овечкин вздохнул еще раз и, продолжая смотреть в глаза Хорасу, одним резким движением переломил иглу.
   ...И ничего не произошло. Он увидел только выражение безмерного облегчения на лице Хораса, машинально бросил обломки на землю и тоже отступил на шаг.
   - Благодарю тебя, - улыбаясь, сказал Хорас. - Ты все-таки сделал это!
   Овечкин непонимающе сдвинул брови.
   - Что я сделал? Ведь ты жив?..
   - Ну да! - весело отозвался демон. - Пока.
   И видя, что Овечкин по-прежнему не понимает, пояснил:
   - Ты сделал меня уязвимым. Таким же смертным, как ты!
   Он шагнул к Михаилу Анатольевичу и взял его за руку.
   - Потрогай... ощути - это больше не бесплотная энергия! Это материя, которую можно разрушить, можно уничтожить!
   Овечкин и впрямь ощутил вполне материальное пожатие крепкой теплой руки. Это, впрочем, ничего для него не прояснило, но Хорас тут же добавил:
   - Теперь смерть для меня - это вопрос, возможно, нескольких часов. В нашем-то мире!
   - А! - сказал Овечкин. - Ну, что ж. Наверно, мне надо за тебя порадоваться...
   - Радуйся за себя. Я не заставлю тебя долго ждать! - ликующе пообещал демон. - Благодарю тебя еще раз. Прощай... теперь уже навсегда!
   Он повернулся и стремительно побежал куда-то вверх по скалам, легко перепрыгивая с уступа на уступ, и черный плащ, как крылья, развевался у него за спиной. В одно мгновение он скрылся из глаз, и Михаил Анатольевич остался один, слегка ошарашенный, поскольку представлял себе смерть Хораса совершенно по-другому. Но как бы там ни было, а его задача здесь выполнена. Несколько часов, сказал Хорас... через несколько часов он будет свободен. И его ждет дорога в Данелойн.
   Он обернулся. Вместе с Хорасом исчез и замкнутый круг непостижимого черного пространства, где гулял холодный ветер. Скалы за спиной Овечкина спускались к самой воде, и он увидел далеко внизу лодку с тремя крохотными фигурками, одна из которых светилась янтарным теплым огонечком. На душе у него потеплело. Его ждали друзья. И как это ни странно, но, кажется, он и впрямь сделал одно существо на этом свете счастливым... ценой, которую еще вчера считал страшной. А сегодня...
   Михаил Анатольевич снова вздохнул, смерил взглядом расстояние до воды, покачал головой - на этот раз Хорас забыл вернуть его на место, на радостях, должно быть, - и принялся неуклюже пробираться вниз среди угрюмых камней и расщелин.
   * * *
   - Ну вот, видишь! А ты боялся, - сказал Ловчий, выслушав краткий отчет о встрече. - Он и сам найдет свою смерть. И уж коли он так ее хочет, то не заставит тебя долго ждать. Все, выбираемся отсюда, да поскорее. Пэк чует недоброе, да и я, признаться...
   Он настороженно огляделся по сторонам и принялся грести, пытаясь придать движению лодки максимальную скорость. Пэк застыл на своем месте и впрямь, как чуткая сторожевая собака, почти незаметно поводил носом из стороны в сторону. Фируза нашла руку Овечкина и что есть силы сжала ее своей ручкой, пытаясь выразить не то сочувствие, не то одобрение. Михаил Анатольевич не понял, но ответил благодарным пожатием. На этом обратном пути чувствовал он себя значительно лучше - словно гора свалилась с плеч, да и на спутников своих смотрел он теперь другими глазами. Что-то изменилось в нем... Пэк и Ловчий больше не казались ему безжалостными существами не от мира сего, не способными понимать обычные человеческие чувства. Что призрачный охотник, энергичный мастер на все руки, что саламандра, забавное, веселое и нервное существо - оба они стали для него своими. Про себя он так и назвал их сейчас - друзья. А про Фирузу и говорить нечего. Сейчас, когда душу его не снедал более мучительный страх скорой и ужасной смерти, он прекрасно понимал, что одно только присутствие ее, человека еще более слабого, чем он сам - женщины, придавало ему сил и мужества и помогало держаться. Он был ужасно благодарен всем троим за то, что они настояли на своем и практически заставили его пройти через этот кошмар. Все теперь было позади, а впереди был Данелойн.
   Михаил Анатольевич был близок к эйфории. Ему не хотелось ничего говорить, ибо он боялся расчувствоваться не на шутку, и потому Овечкин сидел молча, тихонько перебирал пальчики Фирузы и смотрел в пол. Он решительно ничего не замечал - ни настороженности Ловчего и Пэка, ни напряженности девушки, которая хотя тоже испытывала облегчение, однако, в отличие от него, от эйфории была весьма далека. Спутники его тоже хранили молчание, и так плыли они довольно долго, пока Овечкину наконец не наскучило молчать. Он поднял голову и обнаружил, что лодка движется гораздо быстрее, чем раньше. А оглянувшись на Ловчего, заметил, что тот гребет изо всех сил, борясь с сопротивлением вязкой, густой воды. И припомнил тут Михаил Анатольевич объяснения охотника относительно того, каким образом стражники отыскивают ворота. В прошлый раз он слушал невнимательно, но все же понял, что время и место не имеют особого значения, а стало быть, и расстояние и скорость тоже ни при чем. Зачем же охотник так усердно разгоняет лодку?
   Он уже открыл рот, собираясь задать вопрос, но тут Ловчий внезапно перестал грести и выпрямился.
   - Уф-ф, - с великим облегчением в голосе произнес он. - Кажется, пронесло. Приехали.
   Он небрежно швырнул весло за борт.
   - Вставайте, выходим!
   Михаил Анатольевич и Фируза, помогая друг другу, не без труда поднялись со скамеечки - ноги затекли, и Пэк шмыгнул поближе к ним, покинув свой наблюдательный пост. И тут-то и грянул гром - когда до спасительного исхода оставалось каких-то несколько секунд.
   Никто не успел глазом моргнуть. От ближайшего утеса внезапно отделилась жуткого вида тварь - что-то среднее между летучей мышью и птеродактилем, с четырьмя когтистыми лапами, да еще и с руками. Раскинув широкие перепончатые крылья, она бесшумной молнией скользнула к лодке, одним крылом задела Ловчего, сбросив его в воду, а вторым сбила с ног Овечкина, который, по счастью, свалился на дно лодки, а не за борт, и стремительно взмыла вверх, под своды подземного мира, унося в своих омерзительных объятиях Фирузу. И слабый жалобный крик девушки донесся до них откуда-то издалека, когда чудовище уже скрылось из глаз.
   Черная вода тут же ожила, забурлила водоворотами, свидетельствуя о приближении глубинных жителей. Однако Ловчий вынырнул на поверхность, как поплавок, и Пэк, во мгновение ока оказавшийся на корме, разбросал кольцом вокруг своего товарища огненные шары, с шипением завертевшиеся на воде и на несколько секунд отпугнувшие кровожадных тварей. Этого хватило, чтобы Ловчий успел добраться до лодки, и Овечкин с Пэком помогли ему залезть в нее. И не успев еще отдышаться, призрачный охотник обнаружил отсутствие Фирузы. Он разразился проклятиями, каких Овечкин вовек не слыхал. Ловчий костерил разом и голодных духов, и Хораса, и женщин, сующихся не в свои дела, и даже Великого Отшельника помянул в столь непочтительных выражениях, что Михаила Анатольевича непременно бросило бы в краску, не будь он озабочен в данный момент единственно участью Фирузы.
   - Довольно ругаться, - быстро сказал он, улучив паузу. - Надо срочно ее выручать. Что делать будем?
   Ловчий и Пэк воззрились на него с одинаковым недоумением.
   - Что делать будем? - охотник еще раз замысловато выругался. - А ничего не будем! Ты что, Овечкин?.. Ее уже нет! Косточки одни! Да и тех, поди, не сыщешь. Вот же... объяснять еще надо!
   Михаил Анатольевич похолодел.
   - Как нет?
   Охотник махнул рукой и отвернулся.
   - Уходим. Головы с нас снимут... ну и поделом. Не надо было девчонку с собой брать!
   - Как - уходим? - Овечкин все еще отказывался понимать.
   - Уходим, уходим, - удрученно подтвердил Пэк. - Ее уже нет в живых, пойми ты, голова садовая. Хорошо, хоть тебя довезли...
   Михаил Анатольевич не верил своим ушам.
   - Вы с ума сошли! Нет, я понимаю, конечно... но как же так можно - не попытаться даже... никуда я с вами не пойду! Зовите Хораса!
   - Бесполезно это, - устало сказал Пэк. - Ни черта ты не понимаешь... Забирай его, Ловчий, пошли отсюда.
   - Нет! - вскрикнул Овечкин.
   Охотник медленно повернулся к ним.
   - Хораса... А это мысль. Уж он-то тебе объяснит. Если сам еще жив, конечно.
   И не говоря более ни слова, он поднес сложенные руки ко рту. Подземелье огласилось нечеловеческим ревом такой силы, что Овечкин даже присел невольно, прикрыв голову руками. Если Ловчий мог за секунду до этого показаться ему существом совершенно бездушным, то сейчас он понял, что на самом деле испытывает охотник. Рев этот ничем не напоминал звук охотничьего рога, как в прошлые разы, в нем слышались все высказанные и невысказанные проклятия, и неприкрытая угроза, и боль... казалось, один этот звук способен убить на месте любое живое существо. Неудивительно, что никто не откликнулся на него. Подземный мир будто вымер.
   Выждав, пока затихнет эхо, Ловчий повторил вызов. И опять никто не ответил.
   - Вот видишь, - глухо сказал он, опуская руки. - Похоже, ты уже свободен. Пошли.
   - Нет, - Михаил Анатольевич твердо покачал головой. - Попробуйте еще раз. Мы не имеем права так уходить!
   Сердце у него разрывалось. Малышка Фируза, такая храбрая... и такая беспомощная, в лапах у этого... у этой... Он не мог больше ни о чем думать.
   - Вдруг она еще жива? Помните того карлика-короля... вдруг ее унесли к нему...
   - Какая разница? - огрызнулся Ловчий. - У них тут у всех одно на уме!
   Он не стал говорить, что именно. И без того было понятно.
   - Нет, - упрямо сказал Овечкин. - Я не верю. Прошу вас, попробуйте еще...
   Ловчий тяжело вздохнул, поднял руки...
   - Меня звали? - послышался вдруг мощный низкий голос.
   Из-за скального уступа показалась высокая фигура в черном.
   - Хорас! - вскрикнул Овечкин. - Ты все-таки пришел!
   Он обрадовался демону, как не обрадовался бы и родному брату. А тот в несколько прыжков спустился к самой кромке воды.
   - Что-то случилось?
   Хораса было не узнать. Лицо его светилось, глаза сияли, и весь облик демона, темный и грозный, был прекрасен сейчас настолько, что внушал невольный ужас. Может быть, потому, что Хорас все-таки был голодным духом, а может быть, потому, что для красоты тоже существует предел, за которым она становится страшной?.. Как бы там ни было, но, глядя на него, Овечкин усомнился в том, что кто-нибудь из здешних обитателей осмелится когда-нибудь напасть на Хораса. И в данный момент он был рад этому беспредельно.
   - У нас украли Фирузу, - сбивчиво начал он, - только что, из лодки... мы как раз собирались выйти...
   - И что? - нетерпеливо спросил Хорас.
   - Помоги нам найти ее!
   - Зачем?
   Услышав это "зачем", Овечкин онемел. Он растерялся было, поставленный перед необходимостью объяснять такую простую вещь, как вдруг вспомнил слова Хораса - "до других мне нет дела"...
   - И за этим ты меня звал? - удивленно сказал демон. - Ну, знаешь!
   Он повернулся, собираясь уходить.
   - Хорас, - без всякой надежды сказал ему в спину Овечкин. - Постой. Подожди... Ты ведь можешь узнать хотя бы, жива ли она еще...
   Хорас внезапно застыл на ходу, как будто тоже что-то вспомнил. Потом медленно повернулся к Михаилу Анатольевичу.
   - И что ты будешь делать, если она жива?
   - Мы попробуем спасти ее...
   - Вот как... Ты опять собираешься жертвовать собой? Ведь это самоубийство, смертный, разве ты этого не понимаешь?
   - Я не хочу этого понимать! - с отчаянием выкрикнул Овечкин. - Я не хочу умирать, в отличие от тебя, Хорас, но и не стану об этом думать! Как ты не понимаешь?
   Он стоял перед могущественным обитателем страшного мира - маленький, безобидный, совершенно непохожий ни на воина, ни на героя человек, и его трясло от обиды и сознания собственного бессилия. А демон не отрываясь смотрел ему в лицо черными, как ночь, глазами, излучавшими звездное сияние, и как будто не находил его ни смешным, ни нелепым.
   - Я говорил тебе, что мне хотелось бы понять...
   - Так попробуй, - не слыша собственного голоса, онемевшими губами выговорил Овечкин. - Может быть, другого случая тебе не представится!..
   И Хорас после небольшой паузы вдруг кивнул.
   - Хорошо.
   Овечкин не поверил своим ушам. Но Хорас поманил рукою, и лодка сама собой двинулась к нему и остановилась возле прибрежных камней.
   - Вылезайте, - сказал демон.
   Лицо его вновь озарилось весельем, и пока трое путников торопливо выбирались из лодки, Хорас окинул взглядом близлежащие скалы и выбрал один из пещерных входов, на первый взгляд ничем не отличавшийся от других.
   - Туда!
   Он легко побежал вверх по скалам, и первым следом за ним юркой ящерицей понесся Пэк. Михаил Анатольевич, мгновенно забыв обо всех препирательствах и думая только о несчастной девушке, принялся карабкаться с уступа на уступ. Сердце его отчего-то сразу преисполнилось надеждой. Призрачный охотник напоследок окинул суровым взглядом пустынный берег и окрестности, покачал головой и двинулся за ним, замыкая процессию.
   ГЛАВА 30
   У входа в пещеру они ненадолго задержались. Михаил Анатольевич с недоумением поглядел на узкий проход, в который протиснуться мог разве только Пэк, но никак не все остальные. Однако для Хораса, как оказалось, это не составляло проблемы, и Овечкин приобрел новый головокружительный опыт...
   Демон взмахнул плащом, осенив на мгновенье всех троих, и исчез. Вернее, на месте его вдруг появилось крохотное крылатое существо, весьма похожее на летучую мышь, и существо это беспрепятственно влетело в пещеру. А затем то же самое произошло с саламандрой, и Михаил Анатольевич, испытав на миг какие-то странные ощущения, которых даже не успел осмыслить, вдруг обнаружил, что сам взмахивает крыльями и летит следом за Пэком и что узкий проход разросся для него чуть ли не до размеров самого подземного мира. Дыхание у него перехватило, и мысли разбежались, но освоился Овечкин тем не менее на удивление быстро. Несколько минут он даже упивался совершенно новым, восхитительным переживанием полета, пока не вспомнил, куда и зачем они летят. После этого ему стало безразлично, в каком облике он ныне пребывает и каким способом передвигается.
   В пещере было совершенно темно, но Михаил Анатольевич ориентировался прекрасно. Он не видел ни своих спутников, ни стен, ни свода, но ощущал их безошибочно и ни на секунду не затруднился бы отличить в этом мраке живое существо от мертвого камня. Откуда-то из глубины его нового тела постоянно расходились волны, отражавшиеся от каждого предмета и возвращавшиеся к нему, обогатившись информацией об окружающем мире. Окружающий мир тоже непрерывно пульсировал, и у каждого предмета был свой ритм пульсации и определенная интенсивность. Отчего-то Овечкина нисколько не удивляло, когда это он успел научиться отличать один вид пульсации от другого. Его теперешнее восприятие мира казалось ему совершенно естественным. И чем дольше длился их полет в тесном, прихотливо изгибающемся каменном тоннеле, тем меньше он чувствовал себя человеком, постепенно сливаясь психически с тем существом, которым сейчас был. И пещера становилась для него родным домом, дарующим защиту, тепло и даже пищу - в ней кишмя кишели совсем уж мелкие твари, которые, заслышав полет четырех хищников, в панике распластывались по стенам и забивались в самые микроскопические щели. Овечкин сглотнул слюну, вернее, произвел то рефлекторное движение, которое было свойственно его новому телу, - не до охоты сейчас... Тут же он и спохватился. О чем это он думает?! Угасающее человеческое сознание забило тревогу, и Овечкин испуганно закричал:
   - Ловчий! Пэк! Вы меня слышите?
   Ни звука он и сам не услышал. Но до него докатилась ответная волна, в которой ощущалось беспокойство, и двое спутников немедленно приблизились к нему. Овечкину сразу сделалось легче. Они как будто поняли, что с ним происходит: он единственный среди них был человеком, состоящим из плоти и крови, и перевоплощение в чужеродное существо таило действительную и серьезную опасность для его психики. Сами-то иноматериальные существа призрак и саламандра, не говоря уж о Хорасе, - полностью сохраняли свое сознание в любом обличье. И, как могли, они пришли к нему на помощь. В голове у Михаила Анатольевича отчетливо сформировалась пришедшая извне мысль - "думай о девушке!" Он ухватился за нее, как за соломинку. Воспоминание о Фирузе бередило и ранило, и тревога эта действительно помогла на какое-то время его личности удержаться в человеческих рамках.
   Однако долго так продолжаться не могло. Сил у нетренированного в этой области Овечкина было маловато. Все четверо понеслись на предельной скорости, рискуя не рассчитать расстояние и не вписаться в очередной поворот, и как раз тогда, когда сознание у Михаила Анатольевича стало окончательно мутиться, узкий проход завершился сравнительно просторным провалом, дна у которого как будто не было вовсе. Они вылетели на открытое место, Хорас решительно устремился вниз, в бездну, и приземлился на выступе, где места хватало ровно на четверых. Они метнулись следом за ним и встали на ноги на тесной площадке уже в своем настоящем обличье.
   Овечкин без сил привалился к стене. Ноги и руки у него дрожали, глаза не видели вовсе ничего, в ушах звенело, а сердце билось, как проклятое, в самом горле, не давая дышать. Но он вновь стал самим собой, Михаилом Анатольевичем Овечкиным, библиотекарем из Санкт-Петербурга, тридцати пяти лет отроду, и это было так прекрасно, что впервые в жизни он был счастлив оттого, что является именно тем, кто он есть, и простил себе разом все былые грехи.
   Сквозь шум в ушах до него донесся голос Хораса:
   - Ждите меня здесь.
   Вслед за тем демон с треском обрушился с площадки вниз, в пропасть. Овечкин открыл глаза и увидел слабое янтарное мерцание, исходящее от саламандры. Пэк сидел перед ним на задних лапах, вытянувшись во всю длину своего огненного тельца, и с беспокойством заглядывал в лицо.