Страница:
– А, опять вы. Здравствуйте, – с манерной медлительностью протянула она. Я окинула ее взглядом: босая, темные блестящие волосы слегка взъерошены на макушке. В общем, Элис выглядела так, словно только что вылезла из постели.
– Салли? – хрипло прокаркала я. Сейчас я чувствовала то же, что, по моим представлениям, испытывает человек, которому вспороли грудь, вытащили сердце, разбили его и засунули осколки обратно. Боль была настолько сильной, что у меня и вправду закружилась голова, а перед глазами поплыли радужные круги.
– Нет, – пропела Элис. Несмотря на сурово нахмуренные брови, на ее лице читалось нескрываемое удовольствие. – Меня зовут Элис. Мы встречались на коктейле у Джинджер Уайтхед.
– Я хотела сказать, что пришла забрать собаку, – робко произнесла я.
Элис не сдвинулась с места, так что я не могла войти, а Салли – выйти, но, услышав свою кличку и сгорая от не терпения воссоединиться со мной, моя любимица встала на задние лапы и слегка цапнула Элис за ногу, точнее, за нежное местечко на икре, отчего Бывшая дернулась, шагнула вперед и выругалась сквозь зубы:
– Черт, больно!
Воспользовавшись моментом, Салли прошмыгнула мимо нее и запрыгнула мне на руки. Я мысленно поставила себе на заметку при следующем посещении гастронома обязательно купить Салли ее любимый хот-дог в награду за пре данность, проявленную в столь подходящий момент.
– Ну вот, теперь вы ее забрали, – промяукала Элис. Вздернув брови, она вернулась на свое место и снова преградила вход.
Открыв рот, я заглянула через ее плечо в пустой коридор. Где же Тед? Может, стоит за дверью и подслушивает нас? Неужели Тед такой малодушный трус, что даже не ос мелится выйти, посмотреть мне в глаза и хотя бы извиниться за то, что за моей спиной трахает свою бывшую жену, в то время как мы оба должны наслаждаться узами нашей новой любви? Может, мы еще не созрели для того разговора, который обычно происходит между мужчиной и женщиной, когда они, расслабившись после секса и купаясь в волнах блаженства, делают вывод, что у них не просто интрижка и никто, кроме друг друга, им не нужен? Мне казалось, этот этап мы уже прошли.
Элис проследила за моим взглядом, и на ее остроскулом лице промелькнула нехорошая улыбка. Она явно смаковала момент, заставляя меня еще острее чувствовать унижение.
– Я бы позвала Теда, но, кажется, он сейчас в душе, – с язвительной усмешкой сказала она.
Ее слова пронзили меня, словно удар кинжалом. Существовало только одно объяснение тому, что Элис находится здесь, одетая в халат Теда, а сам Тед принимает душ. Я повернулась и пошла прочь, вцепившись в Салли, как ребенок – в меховую игрушку. Салли не пыталась вырваться, а, наоборот, прильнула к моей груди, свирепо глядя на Элис своими влажными выпуклыми глазами.
– Элли?
Я обернулась. Позади Элис стоял Тед. На нем не было ничего, кроме полотенца, обернутого вокруг пояса. Я открыла рот в надежде бросить какую-нибудь уничтожающую фразу, но из моего горла вырвался лишь сдавленный всхлип, сердце бешено заколотилось, а по щекам полились слезы. Приехали, подумала я. Теперь я еще и рас плакалась при ней. Тед выглядел оскорбленным; на его лице отражались те же чувства, что у меня в душе. Муж чины ненавидят скандалы, особенно безобразные сцены между любовницами, бывшей и нынешней, только по этому сценарию роль бывшей досталась не Элис, а мне. Я помчалась к лифту.
– Элли, подожди! – крикнул Тед. Обернувшись, я увидела, что он оттолкнул Элис и побежал за мной – так быстро, насколько позволяло обернутое вокруг талии полотенце.
Я нажала кнопку вызова. К счастью, кабинка лифта так и стояла на двадцатом этаже. Двери открылись, я заскочила в кабину, ткнула на кнопку «Вестибюль», а потом принялась как сумасшедшая жать кнопку «Закрыть двери», пока стальные створки не начали смыкаться. В последний момент в тоненькой щелке промелькнуло лицо Теда, на котором боль смешалась с изумлением и гневом. На мгновение мне захотелось открыть двери и дать ему шанс объясниться, сказать, что произошла ошибка, что Элис каким-то колдовством затащила его в постель, но любит он только меня. Не сводя глаз с Теда, я потянулась к кнопке, и тут он произнес:
– Это не то, что ты подумала.
Я не поверила своим ушам. Как он мог опуститься до явной, пошлой и жалкой лжи? Примерно те же слова бормотал и Марк в слабой попытке оправдать себя. Да и чему тут удивляться? Если оба моих брата, включая Марка – мистера Идеального Мужа, – изменяли своим женам, то чего ждать от приятеля, с которым я встречалась всего несколько недель, тем более что я застукала его в обществе бывшей жены, которая ушла от него, а теперь определенно вознамерилась вернуть в свои объятия?
Двери лифта закрылись, и кабинка поползла вниз. Я стояла, прижав к груди Салли, роняя слезы на ее бархатистую шерстку и слушая стук собственного сердца.
Я снова разрыдалась. Мир виделся мне в черном свете. Я действительно считала, что Тед – мой Единственный. Наверное, учитывая нашу разницу в возрасте и его первоначальное сопротивление, это было глупо. Но рядом с ним мне было так хорошо! Я всегда была уверена, что, встретив предназначенного мне судьбой мужчину, почувствую это. Так и случилось. Впервые в жизни я была готова без страха отдать свое сердце, зная, что не ошиблась в выборе и оно окажется в надежных руках. Ничего подобного я не испытывала ни с одним из предыдущих мужчин.
Я сняла с себя промокшую одежду и натянула облезлый спортивный костюм, когда-то бывший черным, но от бесконечных стирок вылинявший и ставший грязно-серым. Мне хотелось забраться в постель в стареньких, но удобных штанах и футболке, включить душещипательные песни Барри Манилова, Нейла Даймонда и Элтона Джона и лопать шоколад, мороженое, поп-корн – в общем, все, от чего у меня появится лишний вес, отеки или прыщи. Мне хотелось плакать до рези в глазах. Мне хотелось напиться так сильно, чтобы, вспоминая о Теде, я лишь качалась из стороны в сторону с идиотской улыбкой, фальшиво напевая куплет песни «Кто-то кого-то обидел». Мне хотелось умереть.
В дверь позвонили. Спотыкаясь, я побрела к домофону и с минуту смотрела на него, соображая, действительно ли слышала звонок или мне это почудилось. Зуммер загудел во второй раз, и я испуганно отпрыгнула в сторону.
– Кто там? – спросила я в динамик самым неприветливым тоном, на какой только была способна – тоном стер вы из отдела судебных тяжб.
– Элли, это я. Пожалуйста, впусти меня, я хочу поговорить. – Это был Тед. Голос его в дешевеньком динамике домофона казался неестественно металлическим.
– Уходи! – выкрикнула я, пожалуй, несколько истерично. Ну почему, столкнувшись е сердечным горем и предательством любимого человека, я не умела сохранить присутствия духа и вела себя точь-в-точь как отвергнутые страдалицы из телевизионных сериалов на канале «Лайфтайм»?
– Пожалуйста, позволь мне все объяснить. Это совсем не то, что ты подумала, – упрашивал Тед, причем мне отнюдь не нравились его интонации – так обычно разговаривают с сумасшедшими.
– Ты лжец!
– Я не лгу. Прошу тебя, поверь. Послушай, просто впусти меня, и я все объясню.
На миг я заколебалась, но потом вспомнила про пластырь, который нужно отдирать от раны одним рывком, и сердце мое ожесточилось.
– Я больше не хочу тебя видеть, – бросила я домофону, вернулась в спальню и включила радиолу на полную мощность – так громко, что мой сосед, тщедушный очкарик, который держал в квартире с полдюжины горластых попугаев, забарабанил в стену. Так громко, что я почти не слышала дверного звонка – он все звенел, звенел, звенел. А затем умолк.
Как правило, в подобных ситуациях я звонила Нине, она приходила, выталкивала меня в душ, мы отправлялись в кино на какой-нибудь легкий фильм, просто чтобы развеяться, после чего шли в «Бенниганз» или другой недорогой ресторанчик, где заказывали горы хрустящих куриных крылышек и поджаристых грудок в сухарях, наедались до одури, и завершали все это холестериновое пиршество пломбиром и шоколадными пирожными с орехами. Это было самым надежным и эффективным лекарством от разбитого сердца, хотя то, что я принимала за сердечные страдания раньше, и на сотую долю не приближалось к той боли, которую я испытывала сейчас. Но я не могла позвонить Нине – она со мной не разговаривала. Горечь пронзила меня, оседая в измученной душе. С одной стороны, я испытывала искушение по звонить ей вопреки всему, в надежде, что наша дружба вы держит любые испытания и мы сможем простить и забыть взаимные обиды. С другой стороны, если я позвоню ей, она может воспользоваться этим и сказать мне, что больше не хочет меня знать. Или, того хуже, повесит трубку. Нет, Нина на такое не способна, решила я. Только не сейчас, когда я так в ней нуждаюсь. Я тут же набрала ее номер, пока самообладание не покинуло меня окончательно.
– Алло, – прозвучал слегка гнусавый голос.
О, черт. Джосайя. Я уже хотела бросить трубку, но, когда мой палец потянулся к рычагу, вспомнила, что у Нины стоит определитель номера. Выхода не было.
– Привет… Я могу услышать Нину? – спросила я.
– Кто это?
Я просто онемела от такой наглости.
– Гм. Л это Элли. Подруга Нины. Она… э-э… познакомила нас с тобой на вечеринке, – сказала я фальшивым, чересчур дружелюбным тоном.
– Я помню. Нина не хочет с тобой разговаривать. У меня упало сердце.
– Пожалуйста… это очень важно, – попросила я, с не выносимым трудом подавляя раздражение. Я знала, что если сейчас сорвусь, то никогда больше не услышу Нину.
Последовала пауза. Джосайя прикрыл трубку ладонью, и до меня донеслись приглушенные голоса.
– Ее сейчас нет.
Мерзкий лгун! По его тону я поняла, что Нина дома и скорее всего сидит в паре сантиметров от него. Она знала, как болезненно я это восприму, и… практически послала меня куда подальше.
– А, понятно. Когда она вернется, пожалуйста, передай ей, чтобы перезвонила мне. И скажи, что это очень важно.
Вместо ответа Джосайя повесил трубку. Я уставилась на телефон, взбешенная поведением этого хама и уязвленная предательством Нины. Неужели за одну неделю я лишилась и любимого человека, и лучшей подруги? Рассчитывая хоть на какое-то женское сочувствие, я позвонила Хармони – сначала домой, а потом – не застав ее там – на работу.
– Алло, – ответила Хармони своим обычным бодрым, деловым тоном.
– Что ты делаешь на работе в воскресенье утром?
– Элли, ты? Привет. Я просто заглянула, чтобы немного разобрать бумаги. Как съездила домой?
– Кошмарно, – сообщила я и рассказала ей про Марка и Кейт.
– О нет, – вздохнула Хармони. – Просто не верится.
– И это еще не все. Когда я вернулась домой… в город… – Я запнулась, попыталась начать снова и опять остановилась, а затем, вспомнив Элис в халате Теда и лицо самого Теда, когда он увидел меня в дверях, разрыдалась.
– В чем дело? Что случилось?
Я поведала Хармони всю грязную историю, время от времени прерываясь, чтобы икнуть или высморкаться. Когда я закончила на том, как Тед пришел ко мне и звонил в дверь, желая объясниться, она издала тихий, короткий стон, полный сострадания.
– Ужасно. Не представляю, как ты только все это вы терпела.
Я знала, о чем сейчас думает Хармони, – она ведь предупреждала меня, что отношения с Тедом закончатся для меня печально. Но в этом вся Хармони: даже если она и говорила об этом, то сейчас ни в коем случае не упомянет о своей проницательности.
– Не обижайся, Элли, но я пыталась предупредить тебя, что вы с Тедом – не самая лучшая пара.
Надо же, я была не права.
– Знаю. – В моем голосе проскользнула нотка оправдания.
– Не хочу повторяться, скажу одно: не следует принимать слишком близко к сердцу все, что между вами про изошло. Я понимаю, тебе очень неприятно, но по крайней мере хорошо, что это открылось сейчас, а не позже и ты не успела увлечься Тедом всерьез, – выразила свое мнение Хармони.
Я молчала. Да, в словах моей подруги был резон, хотя она не совсем ориентировалась в ситуации, – я уже потеряла голову из-за Теда. И как бы я ни старалась убедить себя, что это очередной короткий роман, мимолетное увлечение человеком, не оправдавшим моих ожиданий, это не слишком облегчало резкую боль – она пронзала меня всякий раз, как я вспоминала колючий взгляд Теда, неизменно теплевший, когда он смотрел на меня, или то, как я засыпала, прижимаясь к его обнаженной груди.
– Может, зайдешь ко мне? Мы могли бы сходить в кино или перекусить где-нибудь, – с надеждой в голосе спросила я.
– О, Элли, я бы с удовольствием, но, боюсь, не получится. У меня полно срочной работы, а вчерашний вечер я опять провела с Гарри, поэтому никак не могу позволить себе еще один выходной.
– Ладно, – вздохнула я.
– Давай встретимся за ленчем среди недели, а? – предложила она.
– Завтра?
– Хм. Понимаешь, завтра днем я встречаюсь с Гарри. Я бы отменила свидание, но он уезжает из города до конца недели, и это наш последний шанс увидеться до его отъезда, – объяснила Хармони.
Из меня словно выкачали весь воздух. После того как Нина превратилась в девушку с обложки еженедельника «Моногамная жизнь», из незамужних подруг у меня осталась только Хармони. А теперь и она кого-то нашла. За исключением нескольких приятельниц по работе (которых я уж точно не стала бы посвящать в свои сердечные проблемы), все мои подруги были замужем, помолвлены либо просто с кем-то жили. Только я до сих пор оставалась одна. Одна.
– Кто такой Гарри? Тот адвокат по налогам, с которым ты встречаешься?
– Да. Он просто замечательный. Я обязательно тебя с ним познакомлю, – пообещала Хармони.
– Было бы здорово, – без воодушевления отозвалась я. Хармони, конечно, умница, но иногда поражает меня своей бестолковостью. Ни одна девушка с разбитым сердцем не захочет слушать рассказы подруги о том, какой замечательный у нее ухажер, и тем более знакомиться с ним. – Ладно, мне пора. Пойду прогуляюсь, – соврала я.
Мы договорились встретиться за ленчем во вторник, а потом я снова бухнулась на кровать и уставилась в потолок.
Этот день мне предстояло провести в одиночестве. В полном одиночестве. Одна мысль о долгом, пустом дне – прообразе тоскливой, одинокой жизни, на которую я отныне обречена, – заставила меня свернуться в позу зародыша. Так бы я и лежала, если бы Салли не начала громко скулить, энергично протестуя против задержки с завтраком. Я нехотя встала и поплелась на кухню. Распластавшись на полу возле своей миски, моя собака жалобно подвывала. Я хотела было намекнуть Салли, что жировые складки на ее сарделькообразном туловище несколько не соответствуют роли бедной сиротки, да что толку спорить с дивой? Я по кормила ее и, поскольку уже вылезла из кровати, решила больше не ложиться. Приняла душ, а потом отправилась в магазин, чтобы пополнить запасы шоколада, бумажных носовых платков и журналов – самых действенных средств от несчастной любви.
Глава 20
– Салли? – хрипло прокаркала я. Сейчас я чувствовала то же, что, по моим представлениям, испытывает человек, которому вспороли грудь, вытащили сердце, разбили его и засунули осколки обратно. Боль была настолько сильной, что у меня и вправду закружилась голова, а перед глазами поплыли радужные круги.
– Нет, – пропела Элис. Несмотря на сурово нахмуренные брови, на ее лице читалось нескрываемое удовольствие. – Меня зовут Элис. Мы встречались на коктейле у Джинджер Уайтхед.
– Я хотела сказать, что пришла забрать собаку, – робко произнесла я.
Элис не сдвинулась с места, так что я не могла войти, а Салли – выйти, но, услышав свою кличку и сгорая от не терпения воссоединиться со мной, моя любимица встала на задние лапы и слегка цапнула Элис за ногу, точнее, за нежное местечко на икре, отчего Бывшая дернулась, шагнула вперед и выругалась сквозь зубы:
– Черт, больно!
Воспользовавшись моментом, Салли прошмыгнула мимо нее и запрыгнула мне на руки. Я мысленно поставила себе на заметку при следующем посещении гастронома обязательно купить Салли ее любимый хот-дог в награду за пре данность, проявленную в столь подходящий момент.
– Ну вот, теперь вы ее забрали, – промяукала Элис. Вздернув брови, она вернулась на свое место и снова преградила вход.
Открыв рот, я заглянула через ее плечо в пустой коридор. Где же Тед? Может, стоит за дверью и подслушивает нас? Неужели Тед такой малодушный трус, что даже не ос мелится выйти, посмотреть мне в глаза и хотя бы извиниться за то, что за моей спиной трахает свою бывшую жену, в то время как мы оба должны наслаждаться узами нашей новой любви? Может, мы еще не созрели для того разговора, который обычно происходит между мужчиной и женщиной, когда они, расслабившись после секса и купаясь в волнах блаженства, делают вывод, что у них не просто интрижка и никто, кроме друг друга, им не нужен? Мне казалось, этот этап мы уже прошли.
Элис проследила за моим взглядом, и на ее остроскулом лице промелькнула нехорошая улыбка. Она явно смаковала момент, заставляя меня еще острее чувствовать унижение.
– Я бы позвала Теда, но, кажется, он сейчас в душе, – с язвительной усмешкой сказала она.
Ее слова пронзили меня, словно удар кинжалом. Существовало только одно объяснение тому, что Элис находится здесь, одетая в халат Теда, а сам Тед принимает душ. Я повернулась и пошла прочь, вцепившись в Салли, как ребенок – в меховую игрушку. Салли не пыталась вырваться, а, наоборот, прильнула к моей груди, свирепо глядя на Элис своими влажными выпуклыми глазами.
– Элли?
Я обернулась. Позади Элис стоял Тед. На нем не было ничего, кроме полотенца, обернутого вокруг пояса. Я открыла рот в надежде бросить какую-нибудь уничтожающую фразу, но из моего горла вырвался лишь сдавленный всхлип, сердце бешено заколотилось, а по щекам полились слезы. Приехали, подумала я. Теперь я еще и рас плакалась при ней. Тед выглядел оскорбленным; на его лице отражались те же чувства, что у меня в душе. Муж чины ненавидят скандалы, особенно безобразные сцены между любовницами, бывшей и нынешней, только по этому сценарию роль бывшей досталась не Элис, а мне. Я помчалась к лифту.
– Элли, подожди! – крикнул Тед. Обернувшись, я увидела, что он оттолкнул Элис и побежал за мной – так быстро, насколько позволяло обернутое вокруг талии полотенце.
Я нажала кнопку вызова. К счастью, кабинка лифта так и стояла на двадцатом этаже. Двери открылись, я заскочила в кабину, ткнула на кнопку «Вестибюль», а потом принялась как сумасшедшая жать кнопку «Закрыть двери», пока стальные створки не начали смыкаться. В последний момент в тоненькой щелке промелькнуло лицо Теда, на котором боль смешалась с изумлением и гневом. На мгновение мне захотелось открыть двери и дать ему шанс объясниться, сказать, что произошла ошибка, что Элис каким-то колдовством затащила его в постель, но любит он только меня. Не сводя глаз с Теда, я потянулась к кнопке, и тут он произнес:
– Это не то, что ты подумала.
Я не поверила своим ушам. Как он мог опуститься до явной, пошлой и жалкой лжи? Примерно те же слова бормотал и Марк в слабой попытке оправдать себя. Да и чему тут удивляться? Если оба моих брата, включая Марка – мистера Идеального Мужа, – изменяли своим женам, то чего ждать от приятеля, с которым я встречалась всего несколько недель, тем более что я застукала его в обществе бывшей жены, которая ушла от него, а теперь определенно вознамерилась вернуть в свои объятия?
Двери лифта закрылись, и кабинка поползла вниз. Я стояла, прижав к груди Салли, роняя слезы на ее бархатистую шерстку и слушая стук собственного сердца.
* * *
Я брела домой и рыдала. Сейчас, когда рядом не было злорадно усмехающейся стервы в махровом халате, я могла поплакать вволю. Дождь, который все еще лил, словно из чаши гнева Господня, скрыл мои слезы, избавив от сочувственных взглядов прохожих на улице. Вернувшись домой, я опустила на пол сумку и Салли – все промокло насквозь и стало ужасно тяжелым, – а потом по привычке бросила взгляд на автоответчик. Этот рефлекс появился у меня с первых дней, проведенных вместе с Тедом, когда каждое сообщение я воспринимала как победу, а день без его звон ков – как безнадежное поражение. На дисплее автоответчика светился жирный красный ноль. Тед даже не потрудился позвонить.Я снова разрыдалась. Мир виделся мне в черном свете. Я действительно считала, что Тед – мой Единственный. Наверное, учитывая нашу разницу в возрасте и его первоначальное сопротивление, это было глупо. Но рядом с ним мне было так хорошо! Я всегда была уверена, что, встретив предназначенного мне судьбой мужчину, почувствую это. Так и случилось. Впервые в жизни я была готова без страха отдать свое сердце, зная, что не ошиблась в выборе и оно окажется в надежных руках. Ничего подобного я не испытывала ни с одним из предыдущих мужчин.
Я сняла с себя промокшую одежду и натянула облезлый спортивный костюм, когда-то бывший черным, но от бесконечных стирок вылинявший и ставший грязно-серым. Мне хотелось забраться в постель в стареньких, но удобных штанах и футболке, включить душещипательные песни Барри Манилова, Нейла Даймонда и Элтона Джона и лопать шоколад, мороженое, поп-корн – в общем, все, от чего у меня появится лишний вес, отеки или прыщи. Мне хотелось плакать до рези в глазах. Мне хотелось напиться так сильно, чтобы, вспоминая о Теде, я лишь качалась из стороны в сторону с идиотской улыбкой, фальшиво напевая куплет песни «Кто-то кого-то обидел». Мне хотелось умереть.
В дверь позвонили. Спотыкаясь, я побрела к домофону и с минуту смотрела на него, соображая, действительно ли слышала звонок или мне это почудилось. Зуммер загудел во второй раз, и я испуганно отпрыгнула в сторону.
– Кто там? – спросила я в динамик самым неприветливым тоном, на какой только была способна – тоном стер вы из отдела судебных тяжб.
– Элли, это я. Пожалуйста, впусти меня, я хочу поговорить. – Это был Тед. Голос его в дешевеньком динамике домофона казался неестественно металлическим.
– Уходи! – выкрикнула я, пожалуй, несколько истерично. Ну почему, столкнувшись е сердечным горем и предательством любимого человека, я не умела сохранить присутствия духа и вела себя точь-в-точь как отвергнутые страдалицы из телевизионных сериалов на канале «Лайфтайм»?
– Пожалуйста, позволь мне все объяснить. Это совсем не то, что ты подумала, – упрашивал Тед, причем мне отнюдь не нравились его интонации – так обычно разговаривают с сумасшедшими.
– Ты лжец!
– Я не лгу. Прошу тебя, поверь. Послушай, просто впусти меня, и я все объясню.
На миг я заколебалась, но потом вспомнила про пластырь, который нужно отдирать от раны одним рывком, и сердце мое ожесточилось.
– Я больше не хочу тебя видеть, – бросила я домофону, вернулась в спальню и включила радиолу на полную мощность – так громко, что мой сосед, тщедушный очкарик, который держал в квартире с полдюжины горластых попугаев, забарабанил в стену. Так громко, что я почти не слышала дверного звонка – он все звенел, звенел, звенел. А затем умолк.
* * *
В конце концов я заснула. Все-таки когда наплачешься так, что жжет в глазах и больно дышать, можно провалиться в тяжелый сон и на какое-то время освободиться от терзающих дум. Проснувшись на следующее утро и увидев солнечный свет, пробивающийся между пластинками жалюзи, с минуту я испытывала чувство покоя и странного изнеможения. А потом вспомнила. Вчерашняя боль захлестнула меня с новой силой, обожгла сердце, разлилась в животе, заставив скрючиться на кровати.Как правило, в подобных ситуациях я звонила Нине, она приходила, выталкивала меня в душ, мы отправлялись в кино на какой-нибудь легкий фильм, просто чтобы развеяться, после чего шли в «Бенниганз» или другой недорогой ресторанчик, где заказывали горы хрустящих куриных крылышек и поджаристых грудок в сухарях, наедались до одури, и завершали все это холестериновое пиршество пломбиром и шоколадными пирожными с орехами. Это было самым надежным и эффективным лекарством от разбитого сердца, хотя то, что я принимала за сердечные страдания раньше, и на сотую долю не приближалось к той боли, которую я испытывала сейчас. Но я не могла позвонить Нине – она со мной не разговаривала. Горечь пронзила меня, оседая в измученной душе. С одной стороны, я испытывала искушение по звонить ей вопреки всему, в надежде, что наша дружба вы держит любые испытания и мы сможем простить и забыть взаимные обиды. С другой стороны, если я позвоню ей, она может воспользоваться этим и сказать мне, что больше не хочет меня знать. Или, того хуже, повесит трубку. Нет, Нина на такое не способна, решила я. Только не сейчас, когда я так в ней нуждаюсь. Я тут же набрала ее номер, пока самообладание не покинуло меня окончательно.
– Алло, – прозвучал слегка гнусавый голос.
О, черт. Джосайя. Я уже хотела бросить трубку, но, когда мой палец потянулся к рычагу, вспомнила, что у Нины стоит определитель номера. Выхода не было.
– Привет… Я могу услышать Нину? – спросила я.
– Кто это?
Я просто онемела от такой наглости.
– Гм. Л это Элли. Подруга Нины. Она… э-э… познакомила нас с тобой на вечеринке, – сказала я фальшивым, чересчур дружелюбным тоном.
– Я помню. Нина не хочет с тобой разговаривать. У меня упало сердце.
– Пожалуйста… это очень важно, – попросила я, с не выносимым трудом подавляя раздражение. Я знала, что если сейчас сорвусь, то никогда больше не услышу Нину.
Последовала пауза. Джосайя прикрыл трубку ладонью, и до меня донеслись приглушенные голоса.
– Ее сейчас нет.
Мерзкий лгун! По его тону я поняла, что Нина дома и скорее всего сидит в паре сантиметров от него. Она знала, как болезненно я это восприму, и… практически послала меня куда подальше.
– А, понятно. Когда она вернется, пожалуйста, передай ей, чтобы перезвонила мне. И скажи, что это очень важно.
Вместо ответа Джосайя повесил трубку. Я уставилась на телефон, взбешенная поведением этого хама и уязвленная предательством Нины. Неужели за одну неделю я лишилась и любимого человека, и лучшей подруги? Рассчитывая хоть на какое-то женское сочувствие, я позвонила Хармони – сначала домой, а потом – не застав ее там – на работу.
– Алло, – ответила Хармони своим обычным бодрым, деловым тоном.
– Что ты делаешь на работе в воскресенье утром?
– Элли, ты? Привет. Я просто заглянула, чтобы немного разобрать бумаги. Как съездила домой?
– Кошмарно, – сообщила я и рассказала ей про Марка и Кейт.
– О нет, – вздохнула Хармони. – Просто не верится.
– И это еще не все. Когда я вернулась домой… в город… – Я запнулась, попыталась начать снова и опять остановилась, а затем, вспомнив Элис в халате Теда и лицо самого Теда, когда он увидел меня в дверях, разрыдалась.
– В чем дело? Что случилось?
Я поведала Хармони всю грязную историю, время от времени прерываясь, чтобы икнуть или высморкаться. Когда я закончила на том, как Тед пришел ко мне и звонил в дверь, желая объясниться, она издала тихий, короткий стон, полный сострадания.
– Ужасно. Не представляю, как ты только все это вы терпела.
Я знала, о чем сейчас думает Хармони, – она ведь предупреждала меня, что отношения с Тедом закончатся для меня печально. Но в этом вся Хармони: даже если она и говорила об этом, то сейчас ни в коем случае не упомянет о своей проницательности.
– Не обижайся, Элли, но я пыталась предупредить тебя, что вы с Тедом – не самая лучшая пара.
Надо же, я была не права.
– Знаю. – В моем голосе проскользнула нотка оправдания.
– Не хочу повторяться, скажу одно: не следует принимать слишком близко к сердцу все, что между вами про изошло. Я понимаю, тебе очень неприятно, но по крайней мере хорошо, что это открылось сейчас, а не позже и ты не успела увлечься Тедом всерьез, – выразила свое мнение Хармони.
Я молчала. Да, в словах моей подруги был резон, хотя она не совсем ориентировалась в ситуации, – я уже потеряла голову из-за Теда. И как бы я ни старалась убедить себя, что это очередной короткий роман, мимолетное увлечение человеком, не оправдавшим моих ожиданий, это не слишком облегчало резкую боль – она пронзала меня всякий раз, как я вспоминала колючий взгляд Теда, неизменно теплевший, когда он смотрел на меня, или то, как я засыпала, прижимаясь к его обнаженной груди.
– Может, зайдешь ко мне? Мы могли бы сходить в кино или перекусить где-нибудь, – с надеждой в голосе спросила я.
– О, Элли, я бы с удовольствием, но, боюсь, не получится. У меня полно срочной работы, а вчерашний вечер я опять провела с Гарри, поэтому никак не могу позволить себе еще один выходной.
– Ладно, – вздохнула я.
– Давай встретимся за ленчем среди недели, а? – предложила она.
– Завтра?
– Хм. Понимаешь, завтра днем я встречаюсь с Гарри. Я бы отменила свидание, но он уезжает из города до конца недели, и это наш последний шанс увидеться до его отъезда, – объяснила Хармони.
Из меня словно выкачали весь воздух. После того как Нина превратилась в девушку с обложки еженедельника «Моногамная жизнь», из незамужних подруг у меня осталась только Хармони. А теперь и она кого-то нашла. За исключением нескольких приятельниц по работе (которых я уж точно не стала бы посвящать в свои сердечные проблемы), все мои подруги были замужем, помолвлены либо просто с кем-то жили. Только я до сих пор оставалась одна. Одна.
– Кто такой Гарри? Тот адвокат по налогам, с которым ты встречаешься?
– Да. Он просто замечательный. Я обязательно тебя с ним познакомлю, – пообещала Хармони.
– Было бы здорово, – без воодушевления отозвалась я. Хармони, конечно, умница, но иногда поражает меня своей бестолковостью. Ни одна девушка с разбитым сердцем не захочет слушать рассказы подруги о том, какой замечательный у нее ухажер, и тем более знакомиться с ним. – Ладно, мне пора. Пойду прогуляюсь, – соврала я.
Мы договорились встретиться за ленчем во вторник, а потом я снова бухнулась на кровать и уставилась в потолок.
Этот день мне предстояло провести в одиночестве. В полном одиночестве. Одна мысль о долгом, пустом дне – прообразе тоскливой, одинокой жизни, на которую я отныне обречена, – заставила меня свернуться в позу зародыша. Так бы я и лежала, если бы Салли не начала громко скулить, энергично протестуя против задержки с завтраком. Я нехотя встала и поплелась на кухню. Распластавшись на полу возле своей миски, моя собака жалобно подвывала. Я хотела было намекнуть Салли, что жировые складки на ее сарделькообразном туловище несколько не соответствуют роли бедной сиротки, да что толку спорить с дивой? Я по кормила ее и, поскольку уже вылезла из кровати, решила больше не ложиться. Приняла душ, а потом отправилась в магазин, чтобы пополнить запасы шоколада, бумажных носовых платков и журналов – самых действенных средств от несчастной любви.
Глава 20
Я утешала себя тем, что в разрыве отношений с любимым человеком есть своя хорошая сторона: высвобождается куча времени на все остальное, чем тебе хотелось бы заниматься в жизни и до чего в пылу любовной лихорадки никак не доходили руки. Поэтому, позволив себе денек по бездельничать – я побродила по квартире, пересмотрела уйму старых черно-белых фильмов и подчистила холодильник, слопав всю еду, которая еще не заплесневела, – я решила стереть из памяти воспоминания о Теде, встряхнуться и начать новую жизнь. Во-первых, я запланировала полностью уйти в работу и стать лучшим специалистом по судебным тяжбам в этой чертовой конторе. Не важно, что я ненавижу судебные тяжбы; если мне суждено остаться горемычной старой девой, по крайней мере добьюсь успеха в карьере. Элли Уинтерс преобразится: сбросит десять фунтов, займется спортом – может быть, начнет готовиться к марафонскому забегу! – станет участвовать в благотвори тельных программах по спасению животных, отправится в путешествие по далеким экзотическим странам, найдет себе необычное хобби вроде парасейлинга или бразильского джиу-джитсу и, возможно, даже выучит иностранный язык. Японский там или русский. Один день скорби, и вперед, к новым горизонтам. В гордом одиночестве. До конца жизни. И больше никогда не прижиматься к обнаженной груди Теда, слушая ровный, умиротворяющий стук его сердца…
Нет, так дело не пойдет. Лучше вообще не думать о Теде. Нужно выбросить его из головы и не вспоминать, как шикарно он выглядит в своем кашемировом пальто и как приятно разговаривать с ним, зная, что он внимательно тебя слушает. Не вспоминать его запах – такой земной, пряный аромат, в который мне просто хотелось закутаться. Нет, лучше совсем не думать об этом. Плохо было и то, что Тед не давал о себе забыть. Он звонил мне все воскресенье, а когда я не поднимала трубку, оставлял сообщения на автоответчике. Я прослушала только первое – Тед опять лепетал оправдания насчет того, что у них, мол, вовсе не было интимного празднества по поводу воссоединения семьи и что я все неправильно поняла и т. д. и т. п. «Ха!» – только и сказала я. Не желая слушать дальнейших объяснений, я стерла пленку, а придя на работу в понедельник утром уничтожила и те сообщения, что пришли от Теда по голосовой почте. Он также писал мне письма по электронике, и я уже подумывала, не прочесть ли их, но затем вспомнила про присохший пластырь и удалила все письма.
Я устроилась за столом, вознамерившись сосредоточить мысли на чем-то другом, кроме моих теперь уже не существующих отношений с Тедом, и занялась доработкой ответа на ходатайство об упрощенном судопроизводстве по групповому иску. Получилось замечательно, даже я могла собой гордиться. Из-под моего пера вышел шедевр юридического искусства. Я потратила немало дней, сверяясь с законодательством, скрупулезно просматривала свидетельские показания и переписывала чертов проект раз двадцать. Теперь он выглядел почти идеально. Прочитав его, Даффи выразил бурный восторг, и даже Ширер отвлекся от бесконечного почесывания в паху, чтобы одобрительно кивнуть и сообщить, что у него нет серьезных замечаний.
Ходатайство должно было уйти по почте в среду, и у меня еще оставалось целых два дня – понедельник и вторник, чтобы откопировать и привести в порядок многочисленные приложения.
Я бодро взялась за дело: разложила в две аккуратные стопки показания представителей истца и акты медицинской экспертизы, с помощью бумажных наклеек указав множительному бюро, какие страницы мне надо отксерить. Это была монотонная, трудоемкая работа, и, закопавшись в бумаги, я весь день не поднимала головы. Когда я посмотрела на часы, было уже почти пять. Придя в офис с утра, я перво-наперво установила на своем телефоне режим «не беспокоить», чтобы меня не отвлекали ни коллеги, ни Тед. Без постоянных звонков время пролетело незаметно. В животе у меня уже урчало от голода, и я начала ощущать усталость. Глаза до сих пор болели от «слезного марафона», и хотя мне удалось поспать, прерывистый и беспокойный сон почти не прибавил мне сил. Учитывая резь в глазах, затекшие плечи и общее недомогание, я решила, что пора закругляться.
Прежде чем убрать бумаги, я еще раз все перепроверила и обнаружила отсутствие кое-каких важных документов: во-первых, заключения нашего медицинского эксперта, Ральфа Мерфи, и, во-вторых, свидетельских показаний сотрудницы компании ответчика, Бобби Кертис, в которых содержались особо важные сведения о договорах страхования, заключенных фирмой ответчика. Я видела эти бумаги не далее как на прошлой неделе, а теперь они исчезли из папки. Я не очень беспокоилась, так как в любом случае они были где-то в офисе, ведь я всегда делала как минимум по два экземпляра каждого документа. Однако после бесплодных поисков в своем кабинете и в «Штабе», я ощутила легкую панику. Я постаралась ycпокоить себя тем, что даже если не найдутся отпечатанные экземпляры, то я смогу поднять их электронную копию так как в фирме существовало строгое правило забирать из суда все файлы с показаниями и хранить в локальной компьютерной сети. Я села за стол, включила компьютер и стала набирать ключевые слова, но, сколько бы ни запускала программу поиска, сколько бы ни просматривала вручную список файлов, двух самых важных документа так и не нашла. Я все еще надеялась, что просто усталая и что это тот самый случай, когда нужные бумаги лежат? прямо перед носом, а я не замечаю их лишь из-за нервного перенапряжения последних дней. Тем не менее все мои поиски не принесли успеха, я начала задыхаться, а сердце стало биться неровным стаккато.
Несмотря на то что ходатайство, в общем, состояло из семидесяти пяти листов сложных доказательств с кучей комментариев по прецедентному праву и дополнительных свидетельских показаний, которые я собрала, чтобы предъявить суду, наше обвинение в основном строилось на этих двух документах: Мерфи был единственным врачом, который ясно и четко заявил, что халатное отношение ответчика к застрахованным вызвало ухудшение их физического состояния, а из всех работников фирмы ответчика лишь Кертис согласилась засвидетельствовать, что ее работодатель игнорировал жалобы своих сотрудников. Без показаний этих двух свидетелей – особенно сейчас, когда уже почти не оставалось времени на сбор материалов, – обвинение просто рассыплется. Если мы проиграем, наши клиенты не получат компенсаций, а кроме того, адвокатская контора «Сноу и Друзерс» будет обязана выплатить сотни тысяч долларов судебных издержек. Это был самый крупный иск, который мне когда-либо поручали вести, и, если я провалю дело из-за потерянных документов, для меня все будет кончено. Я тут же лишусь своего места в фирме. Даже в таком большом городе, как Вашингтон, круг юристов до статочно узок, так что слух о столь грубом промахе разнесется в мгновение ока и ни одна уважающая себя юридическая контора не возьмет меня на работу. Если я не найду эти показания, мне крышка.
Я провела в конторе всю ночь, просматривая каждый файл, имеющий хоть какое-то отношение к групповому иску, не говоря уж о десятках сотен открытых для доступа и не связанных с делом документов, которые я проверила, надеясь, что нужные мне сведения по ошибке перемещены в другой каталог. К восьми часам утра вторника, когда по коридорам вереницей потянулись секретарши, а в спертом, много раз переработанном кондиционерами воздухе повеяло ароматом свежего кофе, я поняла, что влипла. Показания Мерфи и Кертис исчезли. У меня оставался один день, чтобы сделать необходимые копии, сшить листы решения по ходатайству и отослать его в суд, а теперь я не укладывалась в этот срок. Я понимала, что мне надо пойти к Даффи и честно ему обо всем рассказать. У меня еще оставался последний луч надежды: а вдруг Даффи забрал показания основных свидетелей домой или оставил где-нибудь в офисе, а я, перерывая бумаги в два часа ночи, просто их не нашла.
– Элли, да ты никак всю ночь здесь провела! – послышался в дверях насмешливый голос. Стоя на коленках, я в стотысячный раз перебирала ящик с документа ми, зная, что это бессмысленно и все же надеясь на чудо. Я подняла глаза и увидела Кэтрин, прислонившуюся к дверному косяку. Разумеется, она выглядела безупречно: стильный костюм, уложенная волосок к волоску прическа, идеальный макияж. Я знала, что вид у меня ужасный: чуть раньше я выходила в туалет и поймала свое отражение в зеркале: оттуда смотрел человек, который всю ночь копался в пыльных бумагах и рвал на себе волосы. Моя прическа превратилась в чудовищную бесформенную копну, а под воспаленными глазами черными полосами размазалась подводка – все, что осталось от вчерашнего утреннего макияжа. К юбке прилипли комки пыли и нитки, а белая блузка, тщательно отглаженная сутки назад, вся измялась и вылезла из-под ремня.
– Трудности с групповым иском? – невинно поинтересовалась Кэтрин, подняв безукоризненно выщипанные брови.
– Что? Нет… с чего ты взяла? – соврала я, не желая давать ей повод для торжества.
Нет, так дело не пойдет. Лучше вообще не думать о Теде. Нужно выбросить его из головы и не вспоминать, как шикарно он выглядит в своем кашемировом пальто и как приятно разговаривать с ним, зная, что он внимательно тебя слушает. Не вспоминать его запах – такой земной, пряный аромат, в который мне просто хотелось закутаться. Нет, лучше совсем не думать об этом. Плохо было и то, что Тед не давал о себе забыть. Он звонил мне все воскресенье, а когда я не поднимала трубку, оставлял сообщения на автоответчике. Я прослушала только первое – Тед опять лепетал оправдания насчет того, что у них, мол, вовсе не было интимного празднества по поводу воссоединения семьи и что я все неправильно поняла и т. д. и т. п. «Ха!» – только и сказала я. Не желая слушать дальнейших объяснений, я стерла пленку, а придя на работу в понедельник утром уничтожила и те сообщения, что пришли от Теда по голосовой почте. Он также писал мне письма по электронике, и я уже подумывала, не прочесть ли их, но затем вспомнила про присохший пластырь и удалила все письма.
Я устроилась за столом, вознамерившись сосредоточить мысли на чем-то другом, кроме моих теперь уже не существующих отношений с Тедом, и занялась доработкой ответа на ходатайство об упрощенном судопроизводстве по групповому иску. Получилось замечательно, даже я могла собой гордиться. Из-под моего пера вышел шедевр юридического искусства. Я потратила немало дней, сверяясь с законодательством, скрупулезно просматривала свидетельские показания и переписывала чертов проект раз двадцать. Теперь он выглядел почти идеально. Прочитав его, Даффи выразил бурный восторг, и даже Ширер отвлекся от бесконечного почесывания в паху, чтобы одобрительно кивнуть и сообщить, что у него нет серьезных замечаний.
Ходатайство должно было уйти по почте в среду, и у меня еще оставалось целых два дня – понедельник и вторник, чтобы откопировать и привести в порядок многочисленные приложения.
Я бодро взялась за дело: разложила в две аккуратные стопки показания представителей истца и акты медицинской экспертизы, с помощью бумажных наклеек указав множительному бюро, какие страницы мне надо отксерить. Это была монотонная, трудоемкая работа, и, закопавшись в бумаги, я весь день не поднимала головы. Когда я посмотрела на часы, было уже почти пять. Придя в офис с утра, я перво-наперво установила на своем телефоне режим «не беспокоить», чтобы меня не отвлекали ни коллеги, ни Тед. Без постоянных звонков время пролетело незаметно. В животе у меня уже урчало от голода, и я начала ощущать усталость. Глаза до сих пор болели от «слезного марафона», и хотя мне удалось поспать, прерывистый и беспокойный сон почти не прибавил мне сил. Учитывая резь в глазах, затекшие плечи и общее недомогание, я решила, что пора закругляться.
Прежде чем убрать бумаги, я еще раз все перепроверила и обнаружила отсутствие кое-каких важных документов: во-первых, заключения нашего медицинского эксперта, Ральфа Мерфи, и, во-вторых, свидетельских показаний сотрудницы компании ответчика, Бобби Кертис, в которых содержались особо важные сведения о договорах страхования, заключенных фирмой ответчика. Я видела эти бумаги не далее как на прошлой неделе, а теперь они исчезли из папки. Я не очень беспокоилась, так как в любом случае они были где-то в офисе, ведь я всегда делала как минимум по два экземпляра каждого документа. Однако после бесплодных поисков в своем кабинете и в «Штабе», я ощутила легкую панику. Я постаралась ycпокоить себя тем, что даже если не найдутся отпечатанные экземпляры, то я смогу поднять их электронную копию так как в фирме существовало строгое правило забирать из суда все файлы с показаниями и хранить в локальной компьютерной сети. Я села за стол, включила компьютер и стала набирать ключевые слова, но, сколько бы ни запускала программу поиска, сколько бы ни просматривала вручную список файлов, двух самых важных документа так и не нашла. Я все еще надеялась, что просто усталая и что это тот самый случай, когда нужные бумаги лежат? прямо перед носом, а я не замечаю их лишь из-за нервного перенапряжения последних дней. Тем не менее все мои поиски не принесли успеха, я начала задыхаться, а сердце стало биться неровным стаккато.
Несмотря на то что ходатайство, в общем, состояло из семидесяти пяти листов сложных доказательств с кучей комментариев по прецедентному праву и дополнительных свидетельских показаний, которые я собрала, чтобы предъявить суду, наше обвинение в основном строилось на этих двух документах: Мерфи был единственным врачом, который ясно и четко заявил, что халатное отношение ответчика к застрахованным вызвало ухудшение их физического состояния, а из всех работников фирмы ответчика лишь Кертис согласилась засвидетельствовать, что ее работодатель игнорировал жалобы своих сотрудников. Без показаний этих двух свидетелей – особенно сейчас, когда уже почти не оставалось времени на сбор материалов, – обвинение просто рассыплется. Если мы проиграем, наши клиенты не получат компенсаций, а кроме того, адвокатская контора «Сноу и Друзерс» будет обязана выплатить сотни тысяч долларов судебных издержек. Это был самый крупный иск, который мне когда-либо поручали вести, и, если я провалю дело из-за потерянных документов, для меня все будет кончено. Я тут же лишусь своего места в фирме. Даже в таком большом городе, как Вашингтон, круг юристов до статочно узок, так что слух о столь грубом промахе разнесется в мгновение ока и ни одна уважающая себя юридическая контора не возьмет меня на работу. Если я не найду эти показания, мне крышка.
Я провела в конторе всю ночь, просматривая каждый файл, имеющий хоть какое-то отношение к групповому иску, не говоря уж о десятках сотен открытых для доступа и не связанных с делом документов, которые я проверила, надеясь, что нужные мне сведения по ошибке перемещены в другой каталог. К восьми часам утра вторника, когда по коридорам вереницей потянулись секретарши, а в спертом, много раз переработанном кондиционерами воздухе повеяло ароматом свежего кофе, я поняла, что влипла. Показания Мерфи и Кертис исчезли. У меня оставался один день, чтобы сделать необходимые копии, сшить листы решения по ходатайству и отослать его в суд, а теперь я не укладывалась в этот срок. Я понимала, что мне надо пойти к Даффи и честно ему обо всем рассказать. У меня еще оставался последний луч надежды: а вдруг Даффи забрал показания основных свидетелей домой или оставил где-нибудь в офисе, а я, перерывая бумаги в два часа ночи, просто их не нашла.
– Элли, да ты никак всю ночь здесь провела! – послышался в дверях насмешливый голос. Стоя на коленках, я в стотысячный раз перебирала ящик с документа ми, зная, что это бессмысленно и все же надеясь на чудо. Я подняла глаза и увидела Кэтрин, прислонившуюся к дверному косяку. Разумеется, она выглядела безупречно: стильный костюм, уложенная волосок к волоску прическа, идеальный макияж. Я знала, что вид у меня ужасный: чуть раньше я выходила в туалет и поймала свое отражение в зеркале: оттуда смотрел человек, который всю ночь копался в пыльных бумагах и рвал на себе волосы. Моя прическа превратилась в чудовищную бесформенную копну, а под воспаленными глазами черными полосами размазалась подводка – все, что осталось от вчерашнего утреннего макияжа. К юбке прилипли комки пыли и нитки, а белая блузка, тщательно отглаженная сутки назад, вся измялась и вылезла из-под ремня.
– Трудности с групповым иском? – невинно поинтересовалась Кэтрин, подняв безукоризненно выщипанные брови.
– Что? Нет… с чего ты взяла? – соврала я, не желая давать ей повод для торжества.