Геммел Дэвид. Последний Меч Силы

   — Можешь остаться на Острове, Кулейн, но не в Круглой Зале. — Она указала на могучий Тор, на венчающую его башню. — Можешь отдохнуть там, а я распоряжусь, чтобы тебе приносили еду.
   — Благодарю тебя, госпожа. Мне стало легче на сердце.
   Она повернулась и ушла. Кулейн начал подниматься по древней тропе, обвивавшей Тор, все выше и выше над Островом и озером. К древней башне — древней, когда он был ребенком в Атлантиде. Деревянные полы сгнили, и остались лишь огромные камни, тщательно обтесанные с точностью, утраченной миром, и соединенные без помощи извести. Кулейн собрал гнилые обломки, разжег костер и улегся спать под звездным небосводом.

11

   Кормак очнулся на безжизненном пустыре среди скелетов засохших деревьев и пылевых чаш. Рядом с ним лежал его меч, а позади него был туннель, уводивший вверх сквозь гору. Он сел и заглянул внутрь туннеля. В дальнем конце, в самом сердце горы, он заметил мерцающее сияние, и его неодолимо потянуло пойти туда и омыться светом.
   Но тут он вдруг заметил, что рядом кто-то есть, и стремительно обернулся с мечом в руке. На плоском камне сидел седобородый старик, одетый в длинный серый балахон.
   — Кто ты? — спросил Кормак.
   — Никто, — ответил тот с тоскливой улыбкой. — Хотя когда-то я был кем-то и у меня было имя.
   — Что это за место?
   Старик пожал плечами.
   — В отличие от меня оно имеет много названий и много тайн, хотя, подобно мне, оно нигде. Как ты сюда попал?
   — Я… была схватка… Я… не помню.
   — Порой это милость, и ее надо принимать с великой благодарностью. Есть много такого, чего я предпочел бы не помнить.
   — Мне нанесли много ран, — сказал Кормак, и, задрав рубаху, он оглядел свою бледную грудь и плечи. — Но их нет.
   — Раны не здесь, — сказал старик. — Ты хорошо сражался?
   — Нет. Я был слеп… Андуина! Я должен найти ее! — Он встал и направился к туннелю.
   — Ты не найдешь ее там, — негромко сказал старик, — ибо там кровь, и огонь, и жизнь.
   — Что ты такое говоришь, старик?
   — Указываю на очевидное, Кормак, сын Утера. Твоя возлюбленная прошла перед тобой по этой длинной серой дороге. У тебя хватит смелости пойти за ней?
   — Смелости? Ты совсем сбил меня с толку. Где она?
   Старик встал и указал на дальние горы за черной рекой, которая вилась внизу по дну долины.
   — Она там, Кормак. Там, где собираются все новые души. В горах Проклятых.
   — Еще раз спрашиваю тебя, старик: что это за место?
   — Это, юный принц, место ужасов. Тут могут ходить лишь мертвые. Это — Пустота, и здесь обитает Хаос.
   — Так значит… я…
   — Ты мертв, принц Кормак.
   — Нет!!!
   — Погляди вокруг, — сказал старик. — Где тут жизнь? Трава? Хотя бы одно зеленеющее дерево? Какие-нибудь следы животных или птиц? Где звезды — украшение неба?
   — Но я же все еще думаю и чувствую и могу поднять мой меч. Это сон, старик, и он меня не пугает.
   Старик встал и расправил свое серое одеяние.
   — Я держу путь к этим горам. Хочешь, чтобы я передал весточку твоей возлюбленной?
   Кормак оглянулся на туннель и манящий свет. Все в нем кричало: «Беги туда, вырвись из безжалостной серости вокруг!» Но там не было Андуины. Он поглядел на горы.
   — Ты говоришь, она там. Но почему я должен тебе верить?
   — Только потому, что веришь. Я не стал бы лгать тебе, юный принц. Я служил твоему отцу, и его отцу, и отцу его отца. Я был владыкой волшебником.
   — Ты Мэдлин?
   — Да, это было одним из моих имен в лучах Света.
   Теперь я никто.
   — Так и ты мертв?
   — Мертв, как ты, принц Кормак. Ты пойдешь со мной по серому пути?
   — Я правда найду Андуину?
   — Не знаю. Но ты пройдешь ее дорогой.
   — Тогда я иду с тобой.
   Мэдлин улыбнулся и пошел вниз по склону к черной реке. Он вскинул руки, позвал, и на реке показалась черная барка, которой правило чудовище с головой волка и глазами, пылавшими красным огнем в бледном подсвете вечных сумерек. Кормак поднял меч.
   — Он тебе не понадобится, — шепнул Мэдлин. — Он всего лишь Перевозчик и не причинит тебе вреда.
   — Какой вред может он причинить мертвецу? — спросил Кормак.
   — Умерло только твое тело. Твой дух все еще может испытать боль и, хуже того, — угаснуть. И тут много зверей и бывших людей, которые постараются причинить тебе вред. Держи меч наготове, Кормак. Он тебе понадобится.
   Вместе они спустились в барку, и она заскользила поперек реки, повинуясь Перевозчику, который искусно подталкивал ее шестом.
   Барка причалила к каменной пристани. Мэдлин выбрался на пристань и поманил Кормака за собой. Перевозчик сидел неподвижно, устремив красные глаза на юношу, и протянул руку.
   — Чего он хочет?
   — Черную монету, — ответил Мэдлин. — Все путники здесь должны платить Перевозчику.
   — У меня нет никакой монеты.
   Старик встревожился.
   — Пошарь в карманах, юный принц, — приказал он. — Она там.
   — Да говорю же тебе, у меня нет никаких денег.
   — Все равно поищи.
   Кормак повиновался, а затем развел руками.
   — Я же сказал, у меня нет ничего, кроме меча.
   Мэдлин понурил голову.
   — Боюсь, я навлек на тебя страшную беду, Кормак.
   Он обернулся и заговорил с Перевозчиком на языке, неизвестном юноше. Чудовище как будто улыбнулось, потом встало, повернуло барку и направило ее к другому берегу.
   — Что за беду?
   — Ты, видимо, не умер, хотя каким образом ты очутился здесь, понять невозможно. У каждой души есть с собой черная монета.
   — — Ну так что? Он же перевез нас.
   — Да, но обратно он тебя не перевезет. В этом-то и беда! — Речка не такая уж широкая, Мэдлин. Если понадобится, я ее переплыву.
   — Нет! Ни в коем случае не вздумай коснуться этой воды! Она — порождение Ада. Она сожжет того, кто ее коснется, и боль будет длиться вечность.
   Кормак подошел к старику и положил руку ему на плечо.
   — Никакой беды тут нет. Жить без Андуины я не хочу, а она уже переплыла реку. Так идем же. Я хочу добраться до гор еще до темноты.
   — Темноты? Здесь не бывает ни темнее, ни светлее.
   Такова Пустота, и она не меняется. Тут нет ни луны, ни солнца, а звезды — лишь смутное воспоминание.
   — Пусть так, но идем же! — крикнул Кормак. Мэдлин кивнул, и они зашагали прочь от реки.
   Шли они много часов, пока наконец усталость не овладела принцем.
   — Ты никогда не устаешь? — спросил он волшебника.
   — Здесь — нет, Кормак. Это еще одно доказательство твоей связи с жизнью. Давай сядем вон там на склоне. Я разожгу костер, и мы побеседуем.
   Они устроились в кольце валунов. Мэдлин собрал хвороста, и маленький костер весело запылал. Волшебник, казалось, глубоко задумался, и Кормак не заговаривал с ним. Потом Мэдлин потянулся, мрачно улыбнувшись.
   — Было бы лучше, юный принц, если бы мы встретились под солнцем в лесах вокруг Эборакума или во дворце в Камулодунуме. Но людям следует извлекать из событий то, что можно. Я учил твоего отца, когда он был в твоем возрасте. Он постигал все очень быстро и стал человеком, способным подчинить себе почти любые обстоятельства. Быть может, таков и ты?
   Кормак пожал плечами.
   — Я рос, как сын демона, которого все чурались.
   Человек, заменивший мне отца, был убит, и я бежал.
   Мне встретился Кулейн, и он меня спас. Потом оставил меня охранять Андуину, и я не сумел ее спасти. Вот история Кормака. Не думаю, что я такой, каким был Утер.
   — Не суди себя слишком сурово, юный принц. Расскажи мне все подробности, а я буду твоим судьей.
   Пока костер догорал, превращаясь в пылающие угли, Кормак рассказывал о своей жизни с Гристой, о поцелуе Альфтруды, который привел к убийству Гристы, о встрече с Кулейном и о бое с демонами, когда они защищали Андуину. Под конец он описал спасение Олега и его дочери и схватку с викингами, которая в конечном счете привела к нападению на хижину.
   Мэдлин слушал молча, пока рассказ не завершился, а тогда подбросил хвороста на угли.
   — Утер гордился бы тобой, но ты слишком мало себя ценишь, принц Кормак. Думаю, причина в твоем горьком детстве. Во-первых, когда на тебя напали братья Альфтруды, ты победил всех троих — поступок воина и истинно смелого человека. Во-вторых, когда появились демоны, ты сражался, как подобает мужчине.
   А когда ты нес Олега с горы, ты вновь доказал силу своего духа. И да, ты потерпел неудачу — слишком могучие силы ополчились против тебя. Но знай, сын Утера, — потерпеть неудачу не так уж страшно. Настоящая трусость в том, чтобы и не пытаться победить.
   — По-моему, Мэдлин, я предпочел бы поменьше геройства и побольше успеха. Но теперь нет смысла горевать об этом. У меня уже не будет случая что-либо исправить.
   — Не будь так уж уверен в этом, — сказал волшебник вполголоса. — Этот мир, как он ни ужасен, во многом сходен с тем, который ты покинул.
   — В чем, например?
   — Владыка этого мира — Молек, некогда человек, но теперь демон. Тебе он известен как Вотан. Это — его владения уже более двух тысяч лет.
   — Вотан? Но как могло произойти такое?
   — Из-за глупости одного человека. Моей глупости.
   Но лучше я расскажу эту историю на свой лад. Ты, конечно, знаешь про Фераг, последний живой кусочек Атлантиды?
   — Да, Кулейн мне рассказывал.
   — Ну, в те славные дни было много молодых людей, жаждавших приключений. И в нашем распоряжении была сила Сипстрасси, так что мы стали богами для смертных. Одним из этих молодых людей был Молек.
   Он искал удовлетворения самым черным чувствам, и его наслаждения вызвали бы тошноту у большинства людей одной только мыслью о них. Пытки, муки, смерть для него были как крепкое вино. Свой мир он превратил в бойню. Мы, остальные, не могли это стерпеть, и Фераг ополчился против него. Наш царь, Пендаррик, возглавил войну, и Молек потерпел полное поражение. Кулейн сразился с ним на стенах Вавилона, убил его и обезглавил, а тело швырнул вниз на камни, чтобы его сожгли.
   — Так как же он мог вернуться?
   — Имей терпение! — оборвал его Мэдлин. — Молек, подобно всем нам, мог использовать Сипстрасси, чтобы обрести бессмертие. Но он пошел дальше нас: он взял кольцо из Серебряного Сипстрасси и заключил в него свой череп под кожей, будто в невидимую корону. Он сам стал Сипстрасси и не нуждался в Магических Камнях. Когда Кулейн убил его, я забрал голову. Никто об этом не знал, Я опалил ее на огне, чтобы остался голый череп, и хранил его как талисман, как источник большой силы. В последующие столетия он немало мне помогал.
   Я знал, что дух Молека еще живет, — я вступал в общение с ним и с мертвецами его царства, почерпнул много знаний и хорошо распоряжался ими. Но в своей надменности я не замечал, что Молек тоже использует меня и его сила растет. Несколько лет назад, перед самым твоим рождением, наши пути с Утером разошлись.
   Я отправился в земли викингов и там повстречал юную девушку, которая пожелала стать моей ученицей. Я впустил ее в свой дом и в свое сердце. Но она была служанкой Молека и как-то ночью усыпила меня и положила череп на мою голову. Молек захватил мое тело, а мой дух был отправлен сюда. Теперь он терзает меня моей глупостью, а чудовищные зверства, с которыми мы покончили ценой такой жестокой борьбы, вновь вернулись осквернять мир. И на этот раз он не будет побежден.
   — Кулейн еще жив. Он его уничтожит, — сказал Кормак.
   — Нет, Кулейн лишь тень того, кем он был когда-то.
   Я думал, Утер и Меч Силы смогут его остановить. Но Вотан перехитрил меня и тут. Он забрал Кровавого короля.
   — Убил?
   — Нет. Но лучше бы убил!
   — Я не понимаю…
   — Утер здесь, принц Кормак. В Пустоте. В оковах огня, пожирающего души.
   — Я думаю только об Андуине, — сказал Кормак. — Я могу восхищаться силой и воинским искусством того, кто меня зачал, но знаю я одно: он преследовал мою мать, пока она не умерла. Его страдания мне безразличны. — Он стремительно встал. — Я отдохнул, Мэдлин.
   — Хорошо, — прошептал волшебник. Его ладонь скользнула над костром, и пламя угасло. — Путь предстоит долгий, и повсюду таятся опасности. Не сходи с тропы, Кормак. Что бы ни происходило, не сходи с тропы.
   Они вместе зашагали по широкой дороге. Справа и слева беспощадная серость простиралась до серого горизонта. Только иссохшие деревья и торчащие черные камни, иззубренные, в трещинах, нарушали плоскость равнины. Их ноги поднимали пыль, она сушила горло Кормака, разъедала глаза.
   — Это место без души, — сказал он, и Мэдлин горько усмехнулся.
   — Как раз наоборот, юноша. Здесь живы только души усопших. На нашу беду, большинство из осужденных оставаться здесь преданы злу. И здесь истинная природа каждого человека становится явной. Вот Перевозчик. Когда-то он был человеком, но теперь он обрел образ чудовища, которого прятал в себе при жизни.
   — Андуине нельзя оставаться тут, — сказал Кормак. — Она кротка и добра, она никому не причиняла зла.
   — Тогда она свободно пройдет всю дорогу. Не бойся за нее, Кормак. В этом месте существует космическое равновесие, и даже Молеку не дано нарушать его надолго.
   Они миновали поворот дороги и увидели молоденькую девушку, попавшую ногой в ловушку.
   — Помогите мне! — взмолилась она, и Кормак свернул с дороги туда, где она лежала на земле. Но едва он приблизился к ней, как из-за скалы возникла чудовищная фигура.
   — Берегись! — закричал Мэдлин. Кормак обернулся, а его меч уже описывал смертоносную дугу и разрубил чешуйчатый бок.
   С визгливым шипением, оросив рубаху Кормака черной кровью, чудовище исчезло, а за спиной юноши девушка бесшумно поднялась с земли, скрючив пальцы как когти. Мэдлин метнул узкий кинжал, который вонзился ей между лопатками, она упала на колени, и Кормак волчком повернулся к ней. Глаза у нее стали кроваво-красными, рот ощетинился острыми клыками, между синими губами высунулся змеиный язык. И она тоже исчезла.
   — Вернись на дорогу, — приказал Мэдлин. — Только сначала подбери мой кинжал.
   Кормак нагнулся за кинжалом, глубоко погрузившимся в пыль, и вернулся к волшебнику.
   — Что они такое?
   — Отец и дочь. Всю свою жизнь они грабили и убивали путников на дороге между Вируланиумом и Лондиниумом. Их сожгли на костре за двадцать лет до твоего рождения.
   — И тут нет ничего и никого хорошего?
   — Человек находит хорошее в самых неожиданных местах, принц Кормак. Но увидим.
   Они шли и шли — возможно, целую вечность. Без звезд, без луны, которые отмечали бы ход времени. Кормак потерял счет часам, тем не менее в конце концов они добрались до гор и дорога привела их к большой пещере, где пылали факелы.
   — Здесь будь настороже! — предупредил Мэдлин. — Защиты здесь нет.
   В пещере десятки людей сидели, спали, разговаривали между собой. На вошедших никто не обратил внимания, и Мэдлин повел принца по лабиринту озаренных факелами туннелей, битком набитых душами, и наконец остановился в обширной подземной зале, где пылал большой костер.
   Пожилой мужчина в выцветшем монашеском одеянии из коричневой шерсти поклонился волшебнику.
   — Мир тебе, брат, — сказал он.
   — И тебе, Альбейн¹. Со мной мой юный друг, взыскующий добра.
   Альбейн улыбнулся и протянул руку. Это был щуплый невысокий человек с большой лысиной, которую, точно корона, окружала бахромка совсем белых волос.
   — Привет тебе, мой мальчик. Того, что ты ищешь, тут маловато. Как я могу тебе помочь?
   — Я ищу мою жену. Ее зовут Андуина.
   И он описал ее наружность. Старый монах слушал очень внимательно.
   — Она была здесь, но боюсь, ее отсюда увели. Мне очень жаль.
   — Увели? Кто?
   — За ней пришли верные. Мы не успели ее спрятать.
   — Телохранители Молека, — объяснил Мэдлин. — Они служат ему здесь, как служили там, пока были живы, ибо им обещано, что они вернутся во плоть.
   — Куда они ее забрали?
   Альбейн промолчал и только посмотрел на Мэдлина.
   — Значит, она в Башне — крепости Молека. Туда тебе доступа нет, Кормак.
   — А что меня остановит? — спросил принц, и в серых глазах вспыхнуло пламя.
   — Ты поистине сын Утера, — сказал Мэдлин с печалью и гордостью.
   Из мрака появилось несколько фигур.
   — Сын Утера? — спросил Викторин. — А это ты, Мэдлин?
   — Так значит, война началась, — прошептал Мэдлин.
   — Еще нет, колдун, но вот-вот начнется. Скажи, он правда сын Утера?
   — Да. Принц Кормак, это Викторин, самый лучший из полководцев Утера.
   — Жаль, нельзя сказать, что мы встретились в добрый час, принц Кормак. — Викторин снова обернулся к Мэдлину. — Альбейн сказал нам, что душу короля держат в Башне… что его пытают. Неужели это правда?
   — Соболезную, Викторин. Я знаю, ты был его другом.
   — Был? Смерть не властна над моей дружбой. Нас здесь тринадцать, и мы отыщем короля.
   — По открытой равнине вокруг Башни, — сказал Мэдлин, — рыщут гигантские псы. Зубы у них, как кинжалы, шкуры крепче железа. Их не сразит никакой меч.
   За первой стеной обитают верные — их не меньше двухсот, и все при жизни были грозными воинами. За вторую стену я не заглядывал, но даже верные страшатся заходить за нее.
   — Там король, — сказал Викторин, упрямо сжав зубы.
   — И Андуина, — добавил Кормак.
   — Это безумие! Как вы приблизитесь к Башне?
   Или, по-вашему, тринадцать мечей проложат вам дорогу?
   — Понятия не имею, Мэдлин. Я всего лишь простой воин. Но ты когда-то был самым великим мудрецом в мире. Во всяком случае, так ты говорил мне.
   — Ад не место для лести, — сказал волшебник. — Но я подумаю над этим.
   — А враги у Молека есть? — спросил Кормак.
   — Конечно. Однако они почти все — такое же воплощение зла, как и он.
   — Это меня не интересует. Они сильны?
   — Поверь мне, Кормак, это не выход.
   — Будь ты проклят! Ответишь ты мне или нет?
   — Да, они очень сильны, — свирепо отрезал Мэдлин. — А к тому же смертельно опасны. Просто приблизившись к ним, ты можешь потерять душу. Хуже того, ты можешь кончить, как твой отец: закованным в огненные цепи, подвергаемым пыткам, пока от тебя не останется лишь выжженная оболочка, стонущая безмозглая развалина.
   — Почему они так со мной расправятся?
   — Потому что ты сын своего отца. Величайший враг Молека здесь — Горойен, Царица-Ведьма, побежденная Утером. И ее сын-любовник Гильгамеш, сраженный Кулейном. Теперь понял?
   — Я понял только, что хочу с ней встретиться. Ты можешь это устроить?
   — Она уничтожит тебя, Кормак.
   — Только если ненависть ко мне будет сильнее ее желания победить Молека.
   — Но что ты можешь ей предложить? У нее есть собственное войско и покорные звери-рабы, готовые выполнить любое ее приказание.
   — Я предложу ей Башню… И душу Вотана.
   — Поговори с ними, Альбейн, — сказал Мэдлин, указывая на группу, уединившуюся под сталактитами в углу пещеры. — Втолкуй им, чем это для них обернется.
   Старик взглянул на Викторина с тревогой на лице.
   — Многие тут не продолжают пути. Существуют в этих жутких сумерках наподобие зверей. Других манит лежащая впереди, как многие верят, прекрасная страна с золотым солнцем и голубым небом. Я верю в эту страну и уговариваю идти туда. Но чтобы достичь ее, нельзя сходить с тропы.
   — Там держат нашего короля, — сказал Викторин. — И мы исполним наш долг.
   — Вы его исполнили, отдав за него ваши жизни. Но не ваши души.
   — Я говорю только за себя, Альбейн. Я не могу продолжить путь, пока король нуждается во мне, пусть даже мне посулят рай. Пойми, зачем мне рай, если я войду в него со стыдом?
   Альбейн наклонился и взял Викторина за руку.
   — Ответить за тебя я не могу. Я знаю лишь, что здесь, в этом краю смерти и отчаяния, есть проблеск надежды для тех, кто пойдет дальше. Одни не могут, так как зло в них нашло приют тут. Другие не хотят, ибо их страх огромен, и, возможно, легче прятаться тут в вечных сумерках. Но этот жуткий мир — еще не конец, и не следует лишать себя того, чем завершится путь.
   — Почему же ты не идешь дальше? — спросил Кормак.
   — Может быть, потом я пойду. — Альбейн пожал плечами. — А пока мне есть чем заняться среди заблудившихся и измученных страхом.
   — Как и нам есть чем заняться, — сказал Кормак. — Альбейн, я не философ, но здесь моя возлюбленная, и ты говоришь, что она в плену у Молека. Я этого не допущу.
   Как Викторин, я не смогу жить ни в каком раю с таким грузом на совести.
   — Любовь — прекрасное чувство, принц Кормак, и тут ее почти нет. Позволь, я укажу на кое-что другое.
   Чтобы победить Молека, ты готов искать помощи Горойен. А она такое же исчадие ада, как и тот, чьей гибели ты ищешь. Может ли человек связаться с силами зла и остаться не тронутым им? Что произойдет, когда пламя твоей чистоты соприкоснется со льдом ее злобы и коварства?
   — Не знаю. Но враги Молека — мои друзья.
   — Друзья? Что ты знаешь о Горойен?
   — Ничего. Только что она, по словам Мэдлина, была врагом Утера.
   — Она была бессмертной и сохраняла красоту вечной, принося в жертву тысячи молодых женщин, глядя, как их кровь струится по ее Магическому Камню. Она возвратила жизнь своему умершему сыну — и сделала его своим любовником. Его звали… и зовут — Гильгамеш, Владыка Немертвых. Вот с кем ты готов искать союза.
   Кормак покачал головой и улыбнулся.
   — Ты не понимаешь, Альбейн. Ты упомянул мою чистоту? Да я целый мир принес бы в жертву, лишь бы освободить Андуину. Я готов смотреть, как миллион душ извивается в муках, лишь бы ей ничто не угрожало.
   — А она захотела бы этого, юный принц?
   Кормак отвел глаза.
   — Нет, — признал он. — Возможно, потому-то я и люблю ее так сильно. Но я буду искать встречи с Горойен.
   — Она тебя уничтожит. То есть если ты сумеешь добраться до нее. Ведь для того тебе придется сойти с дороги и отправиться на поиски в Краю Теней. Там обитают гнусные чудовища, и они будут подстерегать тебя на каждом шагу.
   Викторин поднял руку, и все глаза обратились на него.
   — Я ценю твой совет, Альбейн, как и твои предостережения. Но принц и я сойдем с дороги, чтобы отыскать Царицу-Ведьму. — Он обернулся к Марку, своему помощнику. — Ты пойдешь со мной?
   — Мы умерли с тобой, почтеннейший, — ответил молодой человек. — И не оставим тебя сейчас.
   — Тогда решено. А ты, Мэдлин?
   — Ведьма ненавидит меня больше, чем любого из вас, но — да, я пойду, что еще мне остается?
   Альбейн встал и обвел грустным взглядом всех пятнадцать.
   — Да сохранит вас Бог! Больше мне сказать нечего.
   Кормак посмотрел, как щуплый монах пробирается среди теней в пещере.
   — Как он попал сюда, Мэдлин?
   — Он последовал за истинным богом, когда Римом правил ложный. Идем!

12

   В четвертую неделю весны корабли с вражескими войсками подошли к берегам Британии в трех разных местах. Одиннадцать тысяч человек высадились в Сегундунумне вблизи от самой восточной из укрепленных башен, мало-помалу разрушающейся Стены Адриана. Город был разграблен, сотни его жителей преданы мечу.
   Вторая флотилия — под командованием Алариха, лучшего военачальника Вотана — высадила восемь тысяч человек у Андериды на южном берегу, где к ним присоединились две тысячи саксов, которых переманил на сторону Вотана ренегат Агвайн. Дороги и тропы на Лондиниум заполонили беженцы, а готы стремительно двигались по побережью на Новиомагус.
   Третья флотилия добралась до Петварии, не встретив в устье Хамбера никаких помех. Двадцать две тысячи воинов вышли на берег, и оборонительный британский отряд из тысячи двухсот человек обратился в бегство.
   Эборакум, до которого оттуда было меньше двадцати пяти миль, был охвачен паникой.
   Геминий Катон, у которого не осталось выбора, собрал свои два легиона и с этими десятью тысячами выступил навстречу врагу. На легионы обрушились яростные бури, и во время первого ночлега в походе многие легионеры клялись, что видели на фоне туч голову демона, озарявшуюся вспышками молний. К утру боевые силы Катона уменьшились на тысячу с лишним человек, тайком сбежавших из лагеря.
   Едва рассвело, разведчики доложили ему о приближении противника, и он отвел оба легиона на вершину невысокого холма в полумиле к западу. Там были поспешно вырыты рвы, в них вбиты колья, а лошади центурионов и других начальников отведены в ближайший лесок позади холма.
   Грозовые тучи исчезли с той же быстротой, с какой прежде затянули небо, и готы появились в ярких солнечных лучах, которые ослепительно вспыхивали на наконечниках копий и поднятых боевых топорах. Катон ощутил, как страх начал овладевать легионерами при виде такого несметного числа врагов.
   — Клянусь всеми богами, ну и шайка! — закричал Катон.
   Послышались смешки, но напряжение не рассеялось.
   Молодой легионер уронил гладий и попятился.
   — Подбери его, мальчик, — мягко сказал Катон. — Он ведь заржавеет, валяясь тут.
   Юноша задрожал, готовый расплакаться.
   — Я не хочу умирать, — сказал он.
   Катон взглянул на готов, приготовившихся атаковать, подошел к нему и подобрал его меч.
   — Никто не хочет, — сказал он, вкладывая рукоять в его пальцы, и вернул мальчика на место в ряду.
   С ревом, напомнившим о недавней буре, готы ринулись на них.
   — Лучники! — загремел Катон. — Занять места!
   Пятьсот лучников в легких кожаных туниках пробежали между щитоносцами и образовали ряд у вершины холма. Темное облако стрел обрушилось на нападающих. Готы были в крепких доспехах, и убитых было немного, но набегающие сзади спотыкались о трупы, и атака захлебнулась.