Страница:
Его сердце исполнилось мощи, глаза засверкали новой силой.
— Довольно! — бешено крикнул Кормак, вставая. — Эта болтовня — ветер в листве. Только бесполезный шум. Мы здесь. И это место такое, какое оно есть. Так идемте!
— Из него получился бы хороший король, — шепнул Викторин Мэдлину, когда они пошли вниз по склону следом за Кормаком.
— Это отличное место, чтобы обрести высокомерную гордость, — согласился волшебник.
У подножия холма Кормак двинулся на орду теней.
— Прочь! — приказал он, и они расступились перед ним, открывая темный проход. И он пошел между ними, не глядя ни направо, ни налево, не замечая ни шипения, ни поблескивающих когтей. Потом вложил меч в ножны, устремив глаза на горы впереди.
Высокая фигура в черном нагруднике преградила ему дорогу. Лицо закрывал крылатый шлем, и видны были лишь глаза, горящие холодным огнем.
В руках — два коротких меча, юбка из черной кожи до колен, черные поножи. Черный воин стоял, чуть приподнявшись на носках, готовый напасть.
Кормак продолжал идти, пока не встал прямо перед ним.
— Обнажи свой меч, — сказал черный воин голосом, словно металлическое эхо под шлемом. Кормак улыбнулся, тщательно взвесил свои слова и произнес с непоколебимой решимостью:
— Только чтобы убить тебя.
— Да, меня убивали, но не такие, как ты.
Кормак отступил на шаг, и в его руке сверкнул меч Кулейна.
Воин замер, уставившись на меч.
— Откуда он у тебя?
— Он мой.
— Я не оспариваю твое право на него.
— А мне надоело пустословие. Посторонись или сражайся!
— Зачем вы здесь?
— Мы ищем Горойен, — ответил Мэдлин, выступая вперед, и встал между ними.
Черный воин вложил свои мечи в ножны.
— Этот меч дает тебе такое право, — сказал он, — но мы еще поговорим, когда Царица кончит свой разговор с тобой. Идите за мной.
Черный воин повел их через сухую долину к широкому входу, пробитому в горе. Там пылали факелы и стояли стражи с серебряными секирами. Они прошли в самое сердце горы и оказались перед массивной дверью, охраняемой двумя могучими псами. Не взглянув на псов, воин распахнул дверь. За ней оказалась круглая зала, устланная и увешанная дорогими коврами. Пышные занавесы, изукрашенные ширмы. Посредине на диване возлежала женщина дивной красоты. Золотые волосы чуть отливали серебром, короткая туника гармонировала с цветом голубых глаз, кожа у нее была матовой и удивительно нежной. Кормак судорожно сглотнул, а черный воин приблизился к дивану и преклонил перед ней колени. Она сделала ему знак отойти и подозвала Кормака.
Подходя к ней, он увидел, как она странно замерцала, превратилась в раздутую чешуйчатую жабу, всю в язвах, полуразложившуюся, а затем вновь в изящную красавицу, которую он только что видел. Шаг его замедлился, но он не остановился.
— Поцелуй мне руку, — приказала она. Он взял тонкие пальцы в свои и побелел: они вдруг вздулись и закопошились у него на ладони белесыми червями. Он подумал об Андуине и напряг всю свою волю, склоняя голову и прикасаясь губами к копошащемуся их клубку.
— Поистине смелый человек! — сказала она. — Как тебя зовут?
— Кормак Даймонссон.
— И ты сын демона?
— Я сын короля Утера, верховного короля Британии.
— Не то имя, чтобы обрести здесь дружбу.
— Он и мне не друг. Он преследовал мою мать, пока она не погибла.
— Да неужели? — Она перевела взгляд на Мэдлина в глубине залы. — А вот и мой старый друг Зевс.
Ты проделал длинный путь от Олимпа… такой длинный-длинный путь. Не могу выразить, какая радость свидеться с тобой! — прошипела она.
Мэдлин церемонно поклонился.
— Сожалею, что не могу сказать того же, — отозвался он.
Она вновь устремила глаза на Кормака.
— Сперва я намеревалась посмотреть, как ты извиваешься от боли, послушать твои страдальческие вопли.
Но ты пробудил во мне любопытство. А Горойен теперь так редко что-нибудь нежданно развлекает. Поэтому побеседуем, красавец принц. Скажи, зачем ты ищешь Царицу.
— Мне нужно взять приступом Башню, — ответил он просто.
— А почему это может заинтересовать меня?
— Да потому, что Вотан… Молек… твой враг.
— Этого недостаточно.
— Говорят, госпожа, что у него есть сила возвращать тех, кто следует за ним, в мир плоти и крови. И если власть над Башней перейдет к тебе, возможно, с ней ты получишь и эту силу.
Она вольнее раскинулась на диване. Кормака томило желание отвести глаза от этих мерцающих переходов от красоты к разложению.
— Ты думаешь, я не пыталась его победить? Так что ты способен предложить мне, чтобы попытка оказалась успешной?
— Сначала дозволь спросить, что мешает тебе захватить Башню?
— Сила Молека больше моей.
— А если бы его тут не было?
— А где же еще ему быть?
— В мире плоти и крови, госпожа.
— Это невозможно. Я была среди тех, кто покончил с ним в Вавилоне. Я видела, как Кулейн отрубил ему голову.
— И тем не менее он вернулся к жизни благодаря вот ему, Мэдлину. То же можно сделать и для тебя.
— Почему ты предлагаешь мне это, хотя самая твоя кровь вопиет от ненависти ко мне?
— Потому что мою любимую убили из-за Молека, и сейчас он держит ее душу в Башне.
— Но ведь это не все? Есть еще что-то, что привело ко мне Мэдлина… и этих воинов Утера.
— Он держит в цепях огня и душу короля.
— А-а! И ты хочешь, чтобы Горойен освободила Утера? Ты безумен. — Она подняла руку, и от стен залы отделились телохранители.
— Молек жив, — негромко сказал Кормак. — Теперь он называет себя Вотаном и намерен вторгнуться в Британию. Только Утер в силах остановить его. Если, когда это произойдет, ты будешь владеть Башней, разве душа Молека волей-неволей не явится к тебе?
Она сделала знак телохранителям не приближаться.
— Я обдумаю все, что ты сказал. Мэдлин! Присоединись к принцу и ко мне в моих покоях. А вы, остальные, можете подождать тут.
Около часа в покое Царицы, которая возлегла на устланном шелками ложе, Мэдлин рассказывал о том, как Молек вновь обрел жизнь. Кормак заметил, что рассказ этот несколько отличался от истории, которую волшебник поведал ему. Теперь получалось, что Мэдлин был не так уж и виноват, но просто стал жертвой предательства. Кормак сам не сказал ни слова, а только следил за мерцающей Царицей, пытаясь угадать по ее непрерывно меняющемуся лицу, о чем она думает.
Когда Мэдлин умолк, Горойен села на ложе.
— Ты всегда был заносчивым дураком, — сказала она, — и наконец-то поплатился за это. Но ведь на этот раз рядом не оказалось Кулейна, чтобы спасти тебя. Подожди в соседнем покое. — Мэдлин поклонился и вышел. — Теперь твой черед, принц Кормак.
— С чего мне начать?
— Как сын Утера прослыл сыном демона?
И он рассказал ей. Ее глаза вспыхнули огнем, когда он упомянул про любовь Кулейна к королеве, но она молчала, пока он не рассказал про день, когда их отыскали викинги и Андуина была убита.
— Так ты здесь во имя любви? — прошептала она. — Глупый Кормак.
— Я никогда не выдавал себя за мудреца, госпожа.
— Проверим твою мудрость, — сказала она, наклоняясь так, что их лица почти соприкоснулись. — Ты открыл мне все, что знаешь, верно?
— Да.
— Значит, ты мне больше не нужен? «
— Это так.
— Разве Мэдлин не предупредил тебя, что мне нельзя доверять? Что я одно зло?
— Да.
— Так почему же ты пришел сюда?
— Он еще сказал, что когда-то Кулейн лак Фераг любил тебя.
— Но что это меняет? — спросила она резко.
— Возможно, ничего. Но я люблю Андуину и знаю, что это означает. Она — часть меня, а я ее часть. Без нее я ничто. Не знаю, способны ли любить злые люди — а если способны, то как они могут оставаться злыми. Но я не верю, что Кулейн мог бы любить ту, в ком совсем не было бы доброты и благородства.
— Как ты и сказал, принц Кормак, мудрость тебе не свойственна. Кулейн любил меня за красоту и ум. И предал меня, как предал и Утера. Он женился на другой… и я ее убила. У него была дочь, Алайда. Пытаясь спасти ее, он позволил ей стать женой короля Британии, но я отыскала ее, и она тоже умерла. Я попыталась убить и ее сына, Утера, но здесь потерпела неудачу. А теперь ты говоришь, что он схвачен и вот-вот умрет… А его сын сидит в моей крепости и просит о помощи. Что ты предложишь мне за ту помощь? Подумай хорошенько, Кормак. От твоего ответа зависит многое.
— Тогда у меня больше нет надежды, госпожа. Ничего больше я тебе предложить не могу.
— Ничего, — повторила она. — Ничего для Горойен? Оставь меня, иди к своим друзьям. Ответ я дам тебе немного погодя.
Он поглядел в ее поблескивающие глаза, и сердце у него налилось свинцом.
Рыбачья лодка уткнулась носом в посеребренную луной гальку укромной бухточки вблизи Андериды. Галеад поблагодарил рыбака, дал ему две маленькие золотые монеты, шагнул за борт и по колено в воде зашлепал к берегу. По узкой тропке он выбрался на вершину обрыва, а потом повернулся и проводил взглядом лодку, подпрыгивающую на волнах Галльского моря.
Ночной воздух был прохладным, небо ясным. Галеад плотнее закутал плечи в длинный плащ и углубился под защиту деревьев. Он нашел лощинку — разведенный в ней костер можно было бы увидеть с любой стороны на расстоянии в десяток шагов и не дальше. Спал он беспокойно. Снился ему меч, плывущий по воде, и свет в небе, подобный сияющей серебряной сфере, несущейся в зените. Он пробудился в полночь и подбросил хвороста в костер. Ему хотелось есть, и он сжевал последнюю копченую рыбешку из купленных у рыбака.
Прошло двенадцать суток с того дня, когда Катерикс спас разбойника, но мысли Галеада постоянно возвращались к щуплому старичку. Он потер заросший щетиной подбородок и вообразил ванну, полную горячей душистой воды, и рабыню, которая вытерла бы досуха его тело, мягкими ладонями умастила благовониями… И застонал от нахлынувшего желания. Свирепо стиснув зубы, он с усилием его подавил.
Боги! Прошла вечность с тех пор, как он последний раз ощущал под собой нежную плоть и теплые руки, сомкнутые на его спине. На несколько минут его мыслями овладел принц Урс.
» Что ты делаешь в этом богами забытом краю?«— спросил его Урс.
» Меня обязывает честь «, — ответил ему Галеад.
» А какая от нее выгода, олух?«
Он перевел взгляд на огонь, не находя ответа. Если бы появился Пендаррик и молча посидел с ним до рассвета! Но он был совсем один.
Восходящее солнце пряталось в тучах, когда Галеад пошел по берегу на запад, следуя указаниям рыбака.
Трижды он видел оленей, а один раз перед ним пропрыгал крупный кролик, да только у него не было лука для быстрой охоты. Когда-то он умел ставить ловушки, но у него недостало бы терпения провести часы в неподвижном ожидании.
Он шел все утро, пока чуть севернее не увидел клубы дыма. Он свернул туда, и с гребня холма ему открылась пылающая деревня. Землю усеивали трупы. Галеад сел и смотрел, как воины в рогатых шлемах вламываются в хижину за хижиной, вытаскивают женщин и детей, грабят и убивают. Их было более пятидесяти, и они продолжали бесчинствовать больше часа. Когда они наконец отправились на север, в деревне ничто не шевелилось — только дым поднимался от распотрошенных хижин.
Галеад устало поднялся на ноги и спустился в сакское селение, останавливаясь перед каждым телом на земле.
Ни в одном не теплилось ни искры жизни. В разбитом горшке оставалось несколько горстей сухого овса, который он ссыпал в льняную тряпицу, завязал ее и подвесил к поясу. Дальше в самой середине погибшего селения он нашел окорок, обуглившийся с одного бока, отрезал ножом пару ломтей и быстро съел их.
Взглянув влево, он увидел в дверях хижины двух мертвых детей. Они крепко обнимали друг друга, их мертвые глаза смотрели на него. Он отвел свои.
Это была война. Не золотая слава молодых людей в сверкающих доспехах, высекающих свои имена на плоти истории. Не гомеровская доблесть героев, изменяющих лик мира. Нет. Просто жуткая застылость, неизбывная тишина и невероятное зло, оставляющее позади себя трупы убитых детей.
Отрезав от окорока несколько больших кусков, он бросил несъедобные остатки и вышел из деревни, продолжая путь на запад. Поднявшись на пригорок, он оглянулся. Прокравшаяся на деревенскую площадь лисица теребила мертвое тело. Кружащие вороны спускались все ниже…
Что-то шевельнулось в кустах справа. Галеад обернулся, выхватывая меч. Раздался детский крик, и рыцарь бросил оружие на землю.
— Не бойся, маленькая, — сказал он ласково, когда девчушка спрятала лицо в ладонях. Он нагнулся, вытащил ее из куста и прижал к груди. — С тобой не случится ничего плохого.
Ее ручонки обхватили его за шею, и она прильнула к нему изо всех сил. Он поднял меч, вложил в ножны, отвернулся от сожженной деревни и пошел дальше.
Девочке было не больше шести лет, ее руки были тонкими, точно прутики. Белокурые волосы отсвечивали золотом, и он поглаживал их в такт своим шагам. Она молчала и почти не шевелилась в его объятиях.
К вечеру Галеад прошел двенадцать миль. Ноги болели, руки ныли от тяжести девочки, как ни мало она весила. С высокого откоса он увидел внизу деревню — восемнадцать круглых хижин, обнесенных частоколом.
По огороженному лугу бродили лошади, на склонах пасся скот. Он начал медленно спускаться с холма. Первым его увидел маленький мальчик, кинулся в деревню, и навстречу вышли десятка два мужчин, вооруженных топорами. Возглавлял их коренастый воин с седеющей бородой. Он произнес несколько гортанных слов по-сакски.
— Я не знаю вашего языка, — сказал Галеад.
— Я спросил, кто ты, — ответил тот с сильнейшим акцентом.
— Я Галеад. А девочка из сакской деревни, на которую напали готы и перебили всех жителей.
— Зачем бы готам нападать на нас? У нас общие враги.
— Я тут чужой, — сказал Галеад. — Я меровей из Галлии. И знаю только, что воины в рогатых шлемах не оставили никого живым в деревне девочки. Так могу я войти с ней… или нам идти дальше?
— А ты не за Утера?
— Я сказал, кто я.
— Тогда войди. Меня зовут Аста. Отнеси ее в мою хижину. Моя жена позаботится о ней.
Галеад отнес девочку в длинный дом в середине деревни, где ее попыталась взять у него высокая крепкая женщина. Девочка закричала, отчаянно вцепилась в Галеада и не отпускала, несмотря на все его ласковые уговоры. В конце концов женщина улыбнулась и принесла теплого молока в глиняной чашке. Галеад сел к широкому столу, девочка у него на коленях начала пить молоко, и тут к ним присоединился Аста.
— А ты уверен, что это точно были готы?
— Ни единого римлянина я там не видел.
— Но зачем?
— Поговорим потом, — ответил Галеад, кивая на девочку, — но в деревне было много женщин.
Синие глаза Асты насторожились, лицо потемнело.
— Вот что! И ты видел?
— К сожалению.
Аста кивнул.
— Я послал разведчика на лошади в ту деревню и еще трех в соседние селения. Если ты говоришь правду, готы горько пожалеют об этом дне.
Галеад покачал головой.
— У вас для этого нет людей, а всякая попытка взяться за оружие приведет только к новым бойням. Если позволишь дать тебе совет, пошли дозорных, и при приближении готов спрячьтесь в холмах. У вашего короля есть тут войско?
— У какого короля? — буркнул Аста. — Когда я был молодым воином, Кровавый король сокрушил наши силы, но оставил мальчику — Вульфиру — титул короля южных саксов. Но какой он король! Живет, будто женщина, даже мужа завел. — Аста презрительно сплюнул. — А Кровавый король? Ему-то что, если сакских женщин… оскорбляют?
Галеад промолчал. Девочка уснула, и он отнес ее на постель у дальней стены возле топящегося очага, где на усыпанном соломой полу спали три боевых пса. Он укрыл ее одеялом и поцеловал в щеку.
— А ты человек с сердцем, — сказал Аста, когда он вернулся к столу.
— Расскажи мне про готов, — попросил Галеад.
Аста пожал плечами.
— Да нечего рассказывать-то. Высадилось их тут около восьми тысяч, и они разбили римский легион.
Потом они двинулись на запад, оставив здесь тысячу воинов.
— Но почему на запад? Что им там надо?
— Не знаю. Один из наших молодых ребят провожал их. Так он сказал, что их начальник спрашивал, какой дорогой лучше всего добираться до Сорвиодунума. Только мой парень не знал. А от нас до него чуть не полстраны ехать.
— Король Вотан был с ними?
Вновь сакс пожал плечами.
— А тебе-то что?
— А то, что Вотан истребил в Галлии весь мой род, и я должен увидеть, как он умрет.
— Говорят, он бог. Ты сошел с ума.
— У меня нет выбора, — ответил Галеад.
14
— Довольно! — бешено крикнул Кормак, вставая. — Эта болтовня — ветер в листве. Только бесполезный шум. Мы здесь. И это место такое, какое оно есть. Так идемте!
— Из него получился бы хороший король, — шепнул Викторин Мэдлину, когда они пошли вниз по склону следом за Кормаком.
— Это отличное место, чтобы обрести высокомерную гордость, — согласился волшебник.
У подножия холма Кормак двинулся на орду теней.
— Прочь! — приказал он, и они расступились перед ним, открывая темный проход. И он пошел между ними, не глядя ни направо, ни налево, не замечая ни шипения, ни поблескивающих когтей. Потом вложил меч в ножны, устремив глаза на горы впереди.
Высокая фигура в черном нагруднике преградила ему дорогу. Лицо закрывал крылатый шлем, и видны были лишь глаза, горящие холодным огнем.
В руках — два коротких меча, юбка из черной кожи до колен, черные поножи. Черный воин стоял, чуть приподнявшись на носках, готовый напасть.
Кормак продолжал идти, пока не встал прямо перед ним.
— Обнажи свой меч, — сказал черный воин голосом, словно металлическое эхо под шлемом. Кормак улыбнулся, тщательно взвесил свои слова и произнес с непоколебимой решимостью:
— Только чтобы убить тебя.
— Да, меня убивали, но не такие, как ты.
Кормак отступил на шаг, и в его руке сверкнул меч Кулейна.
Воин замер, уставившись на меч.
— Откуда он у тебя?
— Он мой.
— Я не оспариваю твое право на него.
— А мне надоело пустословие. Посторонись или сражайся!
— Зачем вы здесь?
— Мы ищем Горойен, — ответил Мэдлин, выступая вперед, и встал между ними.
Черный воин вложил свои мечи в ножны.
— Этот меч дает тебе такое право, — сказал он, — но мы еще поговорим, когда Царица кончит свой разговор с тобой. Идите за мной.
Черный воин повел их через сухую долину к широкому входу, пробитому в горе. Там пылали факелы и стояли стражи с серебряными секирами. Они прошли в самое сердце горы и оказались перед массивной дверью, охраняемой двумя могучими псами. Не взглянув на псов, воин распахнул дверь. За ней оказалась круглая зала, устланная и увешанная дорогими коврами. Пышные занавесы, изукрашенные ширмы. Посредине на диване возлежала женщина дивной красоты. Золотые волосы чуть отливали серебром, короткая туника гармонировала с цветом голубых глаз, кожа у нее была матовой и удивительно нежной. Кормак судорожно сглотнул, а черный воин приблизился к дивану и преклонил перед ней колени. Она сделала ему знак отойти и подозвала Кормака.
Подходя к ней, он увидел, как она странно замерцала, превратилась в раздутую чешуйчатую жабу, всю в язвах, полуразложившуюся, а затем вновь в изящную красавицу, которую он только что видел. Шаг его замедлился, но он не остановился.
— Поцелуй мне руку, — приказала она. Он взял тонкие пальцы в свои и побелел: они вдруг вздулись и закопошились у него на ладони белесыми червями. Он подумал об Андуине и напряг всю свою волю, склоняя голову и прикасаясь губами к копошащемуся их клубку.
— Поистине смелый человек! — сказала она. — Как тебя зовут?
— Кормак Даймонссон.
— И ты сын демона?
— Я сын короля Утера, верховного короля Британии.
— Не то имя, чтобы обрести здесь дружбу.
— Он и мне не друг. Он преследовал мою мать, пока она не погибла.
— Да неужели? — Она перевела взгляд на Мэдлина в глубине залы. — А вот и мой старый друг Зевс.
Ты проделал длинный путь от Олимпа… такой длинный-длинный путь. Не могу выразить, какая радость свидеться с тобой! — прошипела она.
Мэдлин церемонно поклонился.
— Сожалею, что не могу сказать того же, — отозвался он.
Она вновь устремила глаза на Кормака.
— Сперва я намеревалась посмотреть, как ты извиваешься от боли, послушать твои страдальческие вопли.
Но ты пробудил во мне любопытство. А Горойен теперь так редко что-нибудь нежданно развлекает. Поэтому побеседуем, красавец принц. Скажи, зачем ты ищешь Царицу.
— Мне нужно взять приступом Башню, — ответил он просто.
— А почему это может заинтересовать меня?
— Да потому, что Вотан… Молек… твой враг.
— Этого недостаточно.
— Говорят, госпожа, что у него есть сила возвращать тех, кто следует за ним, в мир плоти и крови. И если власть над Башней перейдет к тебе, возможно, с ней ты получишь и эту силу.
Она вольнее раскинулась на диване. Кормака томило желание отвести глаза от этих мерцающих переходов от красоты к разложению.
— Ты думаешь, я не пыталась его победить? Так что ты способен предложить мне, чтобы попытка оказалась успешной?
— Сначала дозволь спросить, что мешает тебе захватить Башню?
— Сила Молека больше моей.
— А если бы его тут не было?
— А где же еще ему быть?
— В мире плоти и крови, госпожа.
— Это невозможно. Я была среди тех, кто покончил с ним в Вавилоне. Я видела, как Кулейн отрубил ему голову.
— И тем не менее он вернулся к жизни благодаря вот ему, Мэдлину. То же можно сделать и для тебя.
— Почему ты предлагаешь мне это, хотя самая твоя кровь вопиет от ненависти ко мне?
— Потому что мою любимую убили из-за Молека, и сейчас он держит ее душу в Башне.
— Но ведь это не все? Есть еще что-то, что привело ко мне Мэдлина… и этих воинов Утера.
— Он держит в цепях огня и душу короля.
— А-а! И ты хочешь, чтобы Горойен освободила Утера? Ты безумен. — Она подняла руку, и от стен залы отделились телохранители.
— Молек жив, — негромко сказал Кормак. — Теперь он называет себя Вотаном и намерен вторгнуться в Британию. Только Утер в силах остановить его. Если, когда это произойдет, ты будешь владеть Башней, разве душа Молека волей-неволей не явится к тебе?
Она сделала знак телохранителям не приближаться.
— Я обдумаю все, что ты сказал. Мэдлин! Присоединись к принцу и ко мне в моих покоях. А вы, остальные, можете подождать тут.
Около часа в покое Царицы, которая возлегла на устланном шелками ложе, Мэдлин рассказывал о том, как Молек вновь обрел жизнь. Кормак заметил, что рассказ этот несколько отличался от истории, которую волшебник поведал ему. Теперь получалось, что Мэдлин был не так уж и виноват, но просто стал жертвой предательства. Кормак сам не сказал ни слова, а только следил за мерцающей Царицей, пытаясь угадать по ее непрерывно меняющемуся лицу, о чем она думает.
Когда Мэдлин умолк, Горойен села на ложе.
— Ты всегда был заносчивым дураком, — сказала она, — и наконец-то поплатился за это. Но ведь на этот раз рядом не оказалось Кулейна, чтобы спасти тебя. Подожди в соседнем покое. — Мэдлин поклонился и вышел. — Теперь твой черед, принц Кормак.
— С чего мне начать?
— Как сын Утера прослыл сыном демона?
И он рассказал ей. Ее глаза вспыхнули огнем, когда он упомянул про любовь Кулейна к королеве, но она молчала, пока он не рассказал про день, когда их отыскали викинги и Андуина была убита.
— Так ты здесь во имя любви? — прошептала она. — Глупый Кормак.
— Я никогда не выдавал себя за мудреца, госпожа.
— Проверим твою мудрость, — сказала она, наклоняясь так, что их лица почти соприкоснулись. — Ты открыл мне все, что знаешь, верно?
— Да.
— Значит, ты мне больше не нужен? «
— Это так.
— Разве Мэдлин не предупредил тебя, что мне нельзя доверять? Что я одно зло?
— Да.
— Так почему же ты пришел сюда?
— Он еще сказал, что когда-то Кулейн лак Фераг любил тебя.
— Но что это меняет? — спросила она резко.
— Возможно, ничего. Но я люблю Андуину и знаю, что это означает. Она — часть меня, а я ее часть. Без нее я ничто. Не знаю, способны ли любить злые люди — а если способны, то как они могут оставаться злыми. Но я не верю, что Кулейн мог бы любить ту, в ком совсем не было бы доброты и благородства.
— Как ты и сказал, принц Кормак, мудрость тебе не свойственна. Кулейн любил меня за красоту и ум. И предал меня, как предал и Утера. Он женился на другой… и я ее убила. У него была дочь, Алайда. Пытаясь спасти ее, он позволил ей стать женой короля Британии, но я отыскала ее, и она тоже умерла. Я попыталась убить и ее сына, Утера, но здесь потерпела неудачу. А теперь ты говоришь, что он схвачен и вот-вот умрет… А его сын сидит в моей крепости и просит о помощи. Что ты предложишь мне за ту помощь? Подумай хорошенько, Кормак. От твоего ответа зависит многое.
— Тогда у меня больше нет надежды, госпожа. Ничего больше я тебе предложить не могу.
— Ничего, — повторила она. — Ничего для Горойен? Оставь меня, иди к своим друзьям. Ответ я дам тебе немного погодя.
Он поглядел в ее поблескивающие глаза, и сердце у него налилось свинцом.
Рыбачья лодка уткнулась носом в посеребренную луной гальку укромной бухточки вблизи Андериды. Галеад поблагодарил рыбака, дал ему две маленькие золотые монеты, шагнул за борт и по колено в воде зашлепал к берегу. По узкой тропке он выбрался на вершину обрыва, а потом повернулся и проводил взглядом лодку, подпрыгивающую на волнах Галльского моря.
Ночной воздух был прохладным, небо ясным. Галеад плотнее закутал плечи в длинный плащ и углубился под защиту деревьев. Он нашел лощинку — разведенный в ней костер можно было бы увидеть с любой стороны на расстоянии в десяток шагов и не дальше. Спал он беспокойно. Снился ему меч, плывущий по воде, и свет в небе, подобный сияющей серебряной сфере, несущейся в зените. Он пробудился в полночь и подбросил хвороста в костер. Ему хотелось есть, и он сжевал последнюю копченую рыбешку из купленных у рыбака.
Прошло двенадцать суток с того дня, когда Катерикс спас разбойника, но мысли Галеада постоянно возвращались к щуплому старичку. Он потер заросший щетиной подбородок и вообразил ванну, полную горячей душистой воды, и рабыню, которая вытерла бы досуха его тело, мягкими ладонями умастила благовониями… И застонал от нахлынувшего желания. Свирепо стиснув зубы, он с усилием его подавил.
Боги! Прошла вечность с тех пор, как он последний раз ощущал под собой нежную плоть и теплые руки, сомкнутые на его спине. На несколько минут его мыслями овладел принц Урс.
» Что ты делаешь в этом богами забытом краю?«— спросил его Урс.
» Меня обязывает честь «, — ответил ему Галеад.
» А какая от нее выгода, олух?«
Он перевел взгляд на огонь, не находя ответа. Если бы появился Пендаррик и молча посидел с ним до рассвета! Но он был совсем один.
Восходящее солнце пряталось в тучах, когда Галеад пошел по берегу на запад, следуя указаниям рыбака.
Трижды он видел оленей, а один раз перед ним пропрыгал крупный кролик, да только у него не было лука для быстрой охоты. Когда-то он умел ставить ловушки, но у него недостало бы терпения провести часы в неподвижном ожидании.
Он шел все утро, пока чуть севернее не увидел клубы дыма. Он свернул туда, и с гребня холма ему открылась пылающая деревня. Землю усеивали трупы. Галеад сел и смотрел, как воины в рогатых шлемах вламываются в хижину за хижиной, вытаскивают женщин и детей, грабят и убивают. Их было более пятидесяти, и они продолжали бесчинствовать больше часа. Когда они наконец отправились на север, в деревне ничто не шевелилось — только дым поднимался от распотрошенных хижин.
Галеад устало поднялся на ноги и спустился в сакское селение, останавливаясь перед каждым телом на земле.
Ни в одном не теплилось ни искры жизни. В разбитом горшке оставалось несколько горстей сухого овса, который он ссыпал в льняную тряпицу, завязал ее и подвесил к поясу. Дальше в самой середине погибшего селения он нашел окорок, обуглившийся с одного бока, отрезал ножом пару ломтей и быстро съел их.
Взглянув влево, он увидел в дверях хижины двух мертвых детей. Они крепко обнимали друг друга, их мертвые глаза смотрели на него. Он отвел свои.
Это была война. Не золотая слава молодых людей в сверкающих доспехах, высекающих свои имена на плоти истории. Не гомеровская доблесть героев, изменяющих лик мира. Нет. Просто жуткая застылость, неизбывная тишина и невероятное зло, оставляющее позади себя трупы убитых детей.
Отрезав от окорока несколько больших кусков, он бросил несъедобные остатки и вышел из деревни, продолжая путь на запад. Поднявшись на пригорок, он оглянулся. Прокравшаяся на деревенскую площадь лисица теребила мертвое тело. Кружащие вороны спускались все ниже…
Что-то шевельнулось в кустах справа. Галеад обернулся, выхватывая меч. Раздался детский крик, и рыцарь бросил оружие на землю.
— Не бойся, маленькая, — сказал он ласково, когда девчушка спрятала лицо в ладонях. Он нагнулся, вытащил ее из куста и прижал к груди. — С тобой не случится ничего плохого.
Ее ручонки обхватили его за шею, и она прильнула к нему изо всех сил. Он поднял меч, вложил в ножны, отвернулся от сожженной деревни и пошел дальше.
Девочке было не больше шести лет, ее руки были тонкими, точно прутики. Белокурые волосы отсвечивали золотом, и он поглаживал их в такт своим шагам. Она молчала и почти не шевелилась в его объятиях.
К вечеру Галеад прошел двенадцать миль. Ноги болели, руки ныли от тяжести девочки, как ни мало она весила. С высокого откоса он увидел внизу деревню — восемнадцать круглых хижин, обнесенных частоколом.
По огороженному лугу бродили лошади, на склонах пасся скот. Он начал медленно спускаться с холма. Первым его увидел маленький мальчик, кинулся в деревню, и навстречу вышли десятка два мужчин, вооруженных топорами. Возглавлял их коренастый воин с седеющей бородой. Он произнес несколько гортанных слов по-сакски.
— Я не знаю вашего языка, — сказал Галеад.
— Я спросил, кто ты, — ответил тот с сильнейшим акцентом.
— Я Галеад. А девочка из сакской деревни, на которую напали готы и перебили всех жителей.
— Зачем бы готам нападать на нас? У нас общие враги.
— Я тут чужой, — сказал Галеад. — Я меровей из Галлии. И знаю только, что воины в рогатых шлемах не оставили никого живым в деревне девочки. Так могу я войти с ней… или нам идти дальше?
— А ты не за Утера?
— Я сказал, кто я.
— Тогда войди. Меня зовут Аста. Отнеси ее в мою хижину. Моя жена позаботится о ней.
Галеад отнес девочку в длинный дом в середине деревни, где ее попыталась взять у него высокая крепкая женщина. Девочка закричала, отчаянно вцепилась в Галеада и не отпускала, несмотря на все его ласковые уговоры. В конце концов женщина улыбнулась и принесла теплого молока в глиняной чашке. Галеад сел к широкому столу, девочка у него на коленях начала пить молоко, и тут к ним присоединился Аста.
— А ты уверен, что это точно были готы?
— Ни единого римлянина я там не видел.
— Но зачем?
— Поговорим потом, — ответил Галеад, кивая на девочку, — но в деревне было много женщин.
Синие глаза Асты насторожились, лицо потемнело.
— Вот что! И ты видел?
— К сожалению.
Аста кивнул.
— Я послал разведчика на лошади в ту деревню и еще трех в соседние селения. Если ты говоришь правду, готы горько пожалеют об этом дне.
Галеад покачал головой.
— У вас для этого нет людей, а всякая попытка взяться за оружие приведет только к новым бойням. Если позволишь дать тебе совет, пошли дозорных, и при приближении готов спрячьтесь в холмах. У вашего короля есть тут войско?
— У какого короля? — буркнул Аста. — Когда я был молодым воином, Кровавый король сокрушил наши силы, но оставил мальчику — Вульфиру — титул короля южных саксов. Но какой он король! Живет, будто женщина, даже мужа завел. — Аста презрительно сплюнул. — А Кровавый король? Ему-то что, если сакских женщин… оскорбляют?
Галеад промолчал. Девочка уснула, и он отнес ее на постель у дальней стены возле топящегося очага, где на усыпанном соломой полу спали три боевых пса. Он укрыл ее одеялом и поцеловал в щеку.
— А ты человек с сердцем, — сказал Аста, когда он вернулся к столу.
— Расскажи мне про готов, — попросил Галеад.
Аста пожал плечами.
— Да нечего рассказывать-то. Высадилось их тут около восьми тысяч, и они разбили римский легион.
Потом они двинулись на запад, оставив здесь тысячу воинов.
— Но почему на запад? Что им там надо?
— Не знаю. Один из наших молодых ребят провожал их. Так он сказал, что их начальник спрашивал, какой дорогой лучше всего добираться до Сорвиодунума. Только мой парень не знал. А от нас до него чуть не полстраны ехать.
— Король Вотан был с ними?
Вновь сакс пожал плечами.
— А тебе-то что?
— А то, что Вотан истребил в Галлии весь мой род, и я должен увидеть, как он умрет.
— Говорят, он бог. Ты сошел с ума.
— У меня нет выбора, — ответил Галеад.
14
— Юг практически наш, государь, — сказал Цурай, устремив взгляд матовых карих глаз в мраморный пол. Вотан молча смотрел на него, замечая, как напряжено его плоское азиатское лицо, как окостенели мышцы его шеи. Лоб Цурая блестел бисером пота, и Вотан почти на вкус ощущал его страх.
— А север?
— Неожиданно, государь, на нас восстали бриганты.
Несколько наших воинов забрели в их святилище, где плясали женщины.
— Разве я не приказал, чтобы с племенами никаких неприятностей не было?
— Да, государь. Виновные найдены и посажены на кол.
— Этого мало, Цурай. Посадишь на кол их начальников. Какой отряд?
— Бальдеры, государь.
— Обезглавить каждого двадцатого.
— Владыка, я знаю, ты всемудр, но дозволь мне сказать, что на войне людьми властвуют безудержные страсти…
— Избавь меня от поучений, — ласково сказал Вотан. — Мне известно все, на что бывают способны люди.
То, что каких-то баб изнасиловали, пустяк, но беспрекословное повиновение моей воле — высший долг всех моих подданных. Вчера была разграблена сакская деревня.
— Разве, владыка?
— Да, Цурай. Наказание должно быть таким же — и на глазах большой топы. Наши союзники-саксы должны убедиться, что правосудие Вотана молниеносно и ужасно. Теперь расскажи мне про Катона в срединных землях.
— Он искусный полководец. Уже три раза он преграждал путь нашему войску, так что оно приближается к Эборакуму не так быстро, как мы надеялись. Но все же, — торопливо добавил он, — мы продолжаем наступать, и через несколько дней город падет.
— Я и не ждал, что Эборакум удастся взять так быстро, как думали мои полководцы, — сказал Вотан. — Это не имеет значения. Узнал ли ты, где находится тело Кровавого короля?
— На Хрустальном Острове, государь. Неподалеку от Сорвиодунума.
— Ты уверен?
— Да, владыка. У Геминия Катона есть помощник по имени Деций, и у него есть любовница в Эборакуме.
Он рассказал ей, что человек, прозванный Владыкой Ланса, увез тело короля на Остров, чтобы воскресить его.
— Кулейн! — прошептал Вотан. — Как я жажду вновь увидеть его!
— Кулейн? Я не понял, государь.
— Мой старый друг. Прикажи Алариху идти дальше на Сорвиодунум, но пусть отрядит двести человек на Остров. Я желаю увидеть голову Утера на копье. Тело сразу же изрубить на мелкие куски.
— Враги говорят, государь, что король вернется.
— Еще бы они этого не говорили! Без Утера и без меча они — как дети, заблудившиеся в темном лесу.
— Могу ли я спросить, владыка, почему ты не уничтожаешь его дух? Ведь тогда бы он уже не смог вернуться.
— Мне нужен Меч, а только он знает, где скрыл его.
Пока живет тело, он таит надежду в сердце и не склоняется перед моей волей. Когда оно умрет, он узнает об этом, и я воспользуюсь его отчаянием. А теперь иди.
Оставшись один, Вотан запер дверь своего покоя без окон и откинулся на широком ложе. Он закрыл глаза и принудил свой дух провалиться во мрак…
Его глаза открылись в освещенном факелами помещении из холодного камня. Он поднялся с пола и поглядел по сторонам — на пустоглазые статуи, бесцветные ковры и занавесы. Как ненавидел он это место за его бледное уподобление настоящему. В углу стоял кувшин, окруженный тремя кубками. На протяжении долгих веков, проведенных здесь, он часто наливал в один из них безвкусную красную жидкость, притворяясь, будто это вино. Все здесь было тенью, насмешкой.
Он вышел в наружную залу. Повсюду люди повскакивали на ноги от удивления и тут же попадали на колени в страхе. Не удостоив их и взглядом, он быстро прошел к возвышению, на котором стоял трон Молека.
Некоторое время он прислушивался к мольбам тех, кто прислуживал ему тут, — к просьбам вновь получить плоть и кровь, к клятвам в вечном повиновении. Некоторые он исполнил, большинство оставил без ответа. Потом покинул тронный зал и спустился по винтовой лестнице в темницы. Огромный зверь с волчьей головой низко ему поклонился: из длинной пасти вывалился язык, слюна закапала на плиты пола.
Вотан прошел мимо него к самой дальней темнице, где Утер был подвешен за руки на стене напротив решетчатой двери. Его тело лизали языки огня, опаляя, сжигая, но плоть тотчас становилась целой для того лишь, чтобы сразу же снова сгореть. Вотан погасил огонь, и Утер поник на своих цепях.
— Как поживаешь. Утер? Готов по-прежнему лгать мне?
— Я не знаю, где он, — прошептал Утер.
— Должен знать. Ты сам его отослал куда-то.
— У меня не было времени. Я просто отшвырнул его, пожелав, чтобы он исчез.
— Человек, который первым тебя увидел, говорит, что услышал, как ты назвал чье-то имя. Так чье?
— Не помню, клянусь Богом.
— Какого-нибудь друга? Кулейна?
— Может быть.
— А! Значит, не Кулейна. Хорошо! Так чье же?
Кому ты мог доверить его, Кровавый король? Викторин был у меня. Так чье же имя было на твоих губах?
— Ты никогда его не отыщешь, — сказал Утер. — И я, если бы освободился отсюда, его не найду. Я отослал Меч в сон, который не сбудется.
— Расскажи мне этот сон.
Утер улыбнулся и закрыл глаза. Вотан поднял ладонь, и вновь огонь начал пожирать Утера, вырвав у него жуткий вопль невыносимой муки. Пламя исчезло, почерневшая кожа тут же сменилась новой.
— Ты смеешься надо мной? — прошипел Вотан.
— Всегда, — ответил Утер, готовясь к следующей пытке.
— Ты убедишься, что» всегда» длится очень, очень долго, Утер. Мне надоел огонь. А тебе, наверное, приелось одиночество.
Вотан отступил к двери, на стенах темницы появились дыры, из них хлынули крысы и волной накатились на беспомощного короля, чтобы кусать и грызть его.
Вотан вышел из темницы, а в коридоре позади него эхо отвечало на агонизирующие крики.
Он поднялся в залу и увидел, что у трона его ждет начальник верных, который тотчас склонился в поклоне.
— Что тебе, Устред?
— У меня есть для тебя кое-что, владыка. Уповаю, что так я искуплю мою неудачу в Рэции.
— Для искупления нужно нечто больше, чем то, что ты можешь отыскать тут, — сказал Вотан, все еще разгневанный после допроса упрямого короля.
— Уповаю, владыка, ты увидишь, что я не преувеличил.
Устред хлопнул в ладоши, и в зал вошли двое верных, ведя между собой девушку.
— Женщина? Какой от нее толк тут? Я могу… — Вотан умолк, узнав принцессу. — Андуина? Как? — Он подошел к ней, сделав знак воинам отойти. Она молча стояла перед ним. — Что с тобой случилось, принцесса?
— Твои люди убили меня. Я жила в Каледонских горах. Они пронзили меня мечом.
— Они за это заплатят. И как заплатят!
— Я этого не хочу. Я хочу, чтобы ты отпустил меня.
Тебе я больше не нужна. Ведь в жертву принести уже некого.
— Ты в заблуждении, Андуина. Ты никогда не предназначалась для принесения в жертву. Пойдем со мной.
— Куда?
— В уединенное место, где ничего плохого тебя не ждет. — Он улыбнулся. — Совсем наоборот.
Ночью девочка закричала, и Галеад тотчас проснулся.
Встав с одеяла возле угасающего огня в очаге, он подошел к ней и взял на руки.
— Я здесь, маленькая. Не бойся.
— Муддер тод, — повторяла она снова и снова.
Жена Асты подошла к ним, кутаясь в одеяло. Встав на колени у постели, она несколько минут разговаривала с девочкой на языке, неизвестном Галеаду. Лицо девочки покрывала испарина, женщина вытерла его досуха, и Галеад уложил ее назад в постель. Она вцепилась в его тунику, глядя на него полными страха глазами.
— Фадер! Фадер!
— Я тебя не оставлю, — обещал он. — Обещаю.
Ее веки сомкнулись, и она уснула.
— Ты добр и ласков — большая редкость для воина, — сказала жена Асты, поднялась с постели, подошла к очагу, подбросила в него дров и раздула огонь. Галеад сел рядом с ней, подставляя себя разливающемуся теплу.
— Я нравлюсь детям, — сказал он. — Такое хорошее чувство!
— Меня зовут Карил.
— Галеад, — назвал он себя. — Ты давно живешь здесь?
— Я приехала из Рэции восемь лет назад, когда Аста заплатил выкуп моему отцу. Здесь хорошо, хотя мне не хватает гор. Что ты намерен сделать с девочкой?
— Сделать? Я думал оставить ее здесь, где о ней будут заботиться.
Карил улыбнулась мягкой печальной улыбкой.
— Ты сказал ей, что не оставишь ее. Она тебе поверила, и она совсем истерзалась. Ребенку не должно терпеть муки, которые перенесла она.
— Но я не смогу заботиться о ней. Я воин, и сейчас идет война.
Карил провела рукой по густым темным волосам.
В профиль ее лицо не выглядело миловидным, но в ней чувствовалась сила, придававшая ей благородную красоту.
— Ты обладаешь Зрением, правда, Галеад? — прошептала она, и у него по спине пробежала дрожь.
— Иногда, — признался он.
— Как и я. Здешние мужчины хотели присоединиться к готам, но я уговорила Асту выждать — знамения были очень странными. И вот пришел ты — человек с лицом не его собственным, но спасший сакского ребенка. Я знаю, ты за Утера. Но Асте я этого не сказала.
— А север?
— Неожиданно, государь, на нас восстали бриганты.
Несколько наших воинов забрели в их святилище, где плясали женщины.
— Разве я не приказал, чтобы с племенами никаких неприятностей не было?
— Да, государь. Виновные найдены и посажены на кол.
— Этого мало, Цурай. Посадишь на кол их начальников. Какой отряд?
— Бальдеры, государь.
— Обезглавить каждого двадцатого.
— Владыка, я знаю, ты всемудр, но дозволь мне сказать, что на войне людьми властвуют безудержные страсти…
— Избавь меня от поучений, — ласково сказал Вотан. — Мне известно все, на что бывают способны люди.
То, что каких-то баб изнасиловали, пустяк, но беспрекословное повиновение моей воле — высший долг всех моих подданных. Вчера была разграблена сакская деревня.
— Разве, владыка?
— Да, Цурай. Наказание должно быть таким же — и на глазах большой топы. Наши союзники-саксы должны убедиться, что правосудие Вотана молниеносно и ужасно. Теперь расскажи мне про Катона в срединных землях.
— Он искусный полководец. Уже три раза он преграждал путь нашему войску, так что оно приближается к Эборакуму не так быстро, как мы надеялись. Но все же, — торопливо добавил он, — мы продолжаем наступать, и через несколько дней город падет.
— Я и не ждал, что Эборакум удастся взять так быстро, как думали мои полководцы, — сказал Вотан. — Это не имеет значения. Узнал ли ты, где находится тело Кровавого короля?
— На Хрустальном Острове, государь. Неподалеку от Сорвиодунума.
— Ты уверен?
— Да, владыка. У Геминия Катона есть помощник по имени Деций, и у него есть любовница в Эборакуме.
Он рассказал ей, что человек, прозванный Владыкой Ланса, увез тело короля на Остров, чтобы воскресить его.
— Кулейн! — прошептал Вотан. — Как я жажду вновь увидеть его!
— Кулейн? Я не понял, государь.
— Мой старый друг. Прикажи Алариху идти дальше на Сорвиодунум, но пусть отрядит двести человек на Остров. Я желаю увидеть голову Утера на копье. Тело сразу же изрубить на мелкие куски.
— Враги говорят, государь, что король вернется.
— Еще бы они этого не говорили! Без Утера и без меча они — как дети, заблудившиеся в темном лесу.
— Могу ли я спросить, владыка, почему ты не уничтожаешь его дух? Ведь тогда бы он уже не смог вернуться.
— Мне нужен Меч, а только он знает, где скрыл его.
Пока живет тело, он таит надежду в сердце и не склоняется перед моей волей. Когда оно умрет, он узнает об этом, и я воспользуюсь его отчаянием. А теперь иди.
Оставшись один, Вотан запер дверь своего покоя без окон и откинулся на широком ложе. Он закрыл глаза и принудил свой дух провалиться во мрак…
Его глаза открылись в освещенном факелами помещении из холодного камня. Он поднялся с пола и поглядел по сторонам — на пустоглазые статуи, бесцветные ковры и занавесы. Как ненавидел он это место за его бледное уподобление настоящему. В углу стоял кувшин, окруженный тремя кубками. На протяжении долгих веков, проведенных здесь, он часто наливал в один из них безвкусную красную жидкость, притворяясь, будто это вино. Все здесь было тенью, насмешкой.
Он вышел в наружную залу. Повсюду люди повскакивали на ноги от удивления и тут же попадали на колени в страхе. Не удостоив их и взглядом, он быстро прошел к возвышению, на котором стоял трон Молека.
Некоторое время он прислушивался к мольбам тех, кто прислуживал ему тут, — к просьбам вновь получить плоть и кровь, к клятвам в вечном повиновении. Некоторые он исполнил, большинство оставил без ответа. Потом покинул тронный зал и спустился по винтовой лестнице в темницы. Огромный зверь с волчьей головой низко ему поклонился: из длинной пасти вывалился язык, слюна закапала на плиты пола.
Вотан прошел мимо него к самой дальней темнице, где Утер был подвешен за руки на стене напротив решетчатой двери. Его тело лизали языки огня, опаляя, сжигая, но плоть тотчас становилась целой для того лишь, чтобы сразу же снова сгореть. Вотан погасил огонь, и Утер поник на своих цепях.
— Как поживаешь. Утер? Готов по-прежнему лгать мне?
— Я не знаю, где он, — прошептал Утер.
— Должен знать. Ты сам его отослал куда-то.
— У меня не было времени. Я просто отшвырнул его, пожелав, чтобы он исчез.
— Человек, который первым тебя увидел, говорит, что услышал, как ты назвал чье-то имя. Так чье?
— Не помню, клянусь Богом.
— Какого-нибудь друга? Кулейна?
— Может быть.
— А! Значит, не Кулейна. Хорошо! Так чье же?
Кому ты мог доверить его, Кровавый король? Викторин был у меня. Так чье же имя было на твоих губах?
— Ты никогда его не отыщешь, — сказал Утер. — И я, если бы освободился отсюда, его не найду. Я отослал Меч в сон, который не сбудется.
— Расскажи мне этот сон.
Утер улыбнулся и закрыл глаза. Вотан поднял ладонь, и вновь огонь начал пожирать Утера, вырвав у него жуткий вопль невыносимой муки. Пламя исчезло, почерневшая кожа тут же сменилась новой.
— Ты смеешься надо мной? — прошипел Вотан.
— Всегда, — ответил Утер, готовясь к следующей пытке.
— Ты убедишься, что» всегда» длится очень, очень долго, Утер. Мне надоел огонь. А тебе, наверное, приелось одиночество.
Вотан отступил к двери, на стенах темницы появились дыры, из них хлынули крысы и волной накатились на беспомощного короля, чтобы кусать и грызть его.
Вотан вышел из темницы, а в коридоре позади него эхо отвечало на агонизирующие крики.
Он поднялся в залу и увидел, что у трона его ждет начальник верных, который тотчас склонился в поклоне.
— Что тебе, Устред?
— У меня есть для тебя кое-что, владыка. Уповаю, что так я искуплю мою неудачу в Рэции.
— Для искупления нужно нечто больше, чем то, что ты можешь отыскать тут, — сказал Вотан, все еще разгневанный после допроса упрямого короля.
— Уповаю, владыка, ты увидишь, что я не преувеличил.
Устред хлопнул в ладоши, и в зал вошли двое верных, ведя между собой девушку.
— Женщина? Какой от нее толк тут? Я могу… — Вотан умолк, узнав принцессу. — Андуина? Как? — Он подошел к ней, сделав знак воинам отойти. Она молча стояла перед ним. — Что с тобой случилось, принцесса?
— Твои люди убили меня. Я жила в Каледонских горах. Они пронзили меня мечом.
— Они за это заплатят. И как заплатят!
— Я этого не хочу. Я хочу, чтобы ты отпустил меня.
Тебе я больше не нужна. Ведь в жертву принести уже некого.
— Ты в заблуждении, Андуина. Ты никогда не предназначалась для принесения в жертву. Пойдем со мной.
— Куда?
— В уединенное место, где ничего плохого тебя не ждет. — Он улыбнулся. — Совсем наоборот.
Ночью девочка закричала, и Галеад тотчас проснулся.
Встав с одеяла возле угасающего огня в очаге, он подошел к ней и взял на руки.
— Я здесь, маленькая. Не бойся.
— Муддер тод, — повторяла она снова и снова.
Жена Асты подошла к ним, кутаясь в одеяло. Встав на колени у постели, она несколько минут разговаривала с девочкой на языке, неизвестном Галеаду. Лицо девочки покрывала испарина, женщина вытерла его досуха, и Галеад уложил ее назад в постель. Она вцепилась в его тунику, глядя на него полными страха глазами.
— Фадер! Фадер!
— Я тебя не оставлю, — обещал он. — Обещаю.
Ее веки сомкнулись, и она уснула.
— Ты добр и ласков — большая редкость для воина, — сказала жена Асты, поднялась с постели, подошла к очагу, подбросила в него дров и раздула огонь. Галеад сел рядом с ней, подставляя себя разливающемуся теплу.
— Я нравлюсь детям, — сказал он. — Такое хорошее чувство!
— Меня зовут Карил.
— Галеад, — назвал он себя. — Ты давно живешь здесь?
— Я приехала из Рэции восемь лет назад, когда Аста заплатил выкуп моему отцу. Здесь хорошо, хотя мне не хватает гор. Что ты намерен сделать с девочкой?
— Сделать? Я думал оставить ее здесь, где о ней будут заботиться.
Карил улыбнулась мягкой печальной улыбкой.
— Ты сказал ей, что не оставишь ее. Она тебе поверила, и она совсем истерзалась. Ребенку не должно терпеть муки, которые перенесла она.
— Но я не смогу заботиться о ней. Я воин, и сейчас идет война.
Карил провела рукой по густым темным волосам.
В профиль ее лицо не выглядело миловидным, но в ней чувствовалась сила, придававшая ей благородную красоту.
— Ты обладаешь Зрением, правда, Галеад? — прошептала она, и у него по спине пробежала дрожь.
— Иногда, — признался он.
— Как и я. Здешние мужчины хотели присоединиться к готам, но я уговорила Асту выждать — знамения были очень странными. И вот пришел ты — человек с лицом не его собственным, но спасший сакского ребенка. Я знаю, ты за Утера. Но Асте я этого не сказала.