Странно, подумала Эста, как я могла верить этому совсем непонятному человеку, тем сказкам, которые он рассказывал? Дьявол, змеиный язык, неизвестный, который ждет моей любви - ты только прийди и скажи:"Я хочу быть с тобой"?
   Она свернула вчетверо бумажку с адресом и бросила её в урну. Быстро рассветало. На фоне серого неба кружились многоточия птичьих стай. Кто-то проснулся и включил музыку. Музыка была красива, она плакала о Елисейских Полях, как будто о потеряном рае. Шел мелкий снежок и будил радость в сердце. Эста шла и подпевала мелодии.
   ВОЙНА С ПЛЕСЕНЬЮ
   Я как раз подметал улицу, когда увидел их впервые. Я конечно слышал о них, ведь наш мегаполис совсем маленький, просто деревня, и все сразу становится известным. Рассказывали, что поблизости, километрах в шестидесяти к центру, дылд выбрасывают постоянно, для развлечения людей, но я не ждал, что их так быстро завезут и к нам, на окраину.
   Итак, я подметал улицу, работая вместе с роботом-обезьянкой, чтобы не так скучно было. Я посмотрел вдоль проспекта и увидел, что на крыше универсального склада стоит громадный человек. Я ещё не успел понять что это такое, и вздрогнул от неожиданности - так он был похож на настоящего. Я сразу же прикинул, что он примерно в пять средних этажей ростом. Потом человек спрыгнул вниз на улицу и люди завизжали, разбегаясь. Падал он солдатиком. Грохнулся о мостовую и разлетелся на осколки так, как будто был фарфоровым.
   Конечно, никого не задело, это всегда рассчитывают точно. Еще тогда, когда он летел вниз, я все вспомнил и все понял. Это были роботы-дылды. Их делают специально, чтобы сбрасывать с крыш и разбивать всем на удивление. Чтобы давать выход нашим человеческим инстинктам. У нас ведь, у человеков, полно инстинктов. Мне объясняли так, что все время нужно что-то ломать раньше люди ломали друг друга, потом изобрели роботов, а теперь, по-современному, ломают роботов-дылд. Мне так объясняли, вроде этого. Но зрелище, точно, отличное. Полнейший восторг, если ты на улице и он падает прямо тебе на голову. Наши пацаны уже неделю этим бредят, хотя никто ещё не видел настоящего дылду. Непередаваемо, наверно. Их никогда не сбрасывают по одному, всегда парами, и по нескольку пар за день.
   И точно, вот на крыше появился ещё один, в этот раз женщина-дылда, и тоже сиганул. Летит спокойно, как кукла, непохоже и неправильно, человек бы размахивал руками и ногами на его месте, старался бы схватиться за воздух. Этот сразу видно что робот - логическое мышление: если шансы равны нулю, то он согласен и умирать.
   Я продолжал подметать, поглядывая на улицу. Было жарко, робот-солнце старалось во всю, дымилось, ломилось в окна, видно включили его на всю катушку, робот-асфальт тихо постанывал, расплавляясь. Но толпа не расходилась. Точно говорю, пообещали сбросить ещё парочку. Надо бы не пропустить момент и быть поближе. Весь ведь интерес в том, чтобы быть поближе. Даже если дылда упадет тебе прямо на голову, ничего с тобой не станется - так уж он устроен. Зато эмоций сколько.
   Машину я не пропустил. Фургон со следующими прибыл около трех дня. Я к тому времени подмел только полулицы, но решил пока работу бросить. Я позвал обезьянку и побежал к месту зрелища. Обезьянка, даром, что робот, а глупа отменно, сначала погналась за автомобилем, а затем бросилась прямо под фургон. Я влез за ней и уже почти поймал её за хвост, но потом передумал и выбрался с другой стороны. Я хотел оказаться в самом центре событий, ну что же, я там и оказался. Вылезая из-под фургона, я ещё не успел подняться на четвереньки, а спиной увидел, что сонце погасло и стало темно, и огромная ступня робота-дылды опускалась мне на спину.
   Я вроде бы крикнул со страху, но звука не получилось. Звук отразился, как в тунелле. Дылда с размаху стал на меня, но не до конца, прикоснувшись; его нога замерла в воздухе. Я не мог пошевелиться. Его подошва была совсем как настоящая подошва ботинка, даже с гвоздями и трещинами и пахла подошвой. Я даже пожалел и понял роботов-тараканов, которых давлю ногами в кухне по ночам, если просыпаюсь.
   "Не бойся, мальчик, я на тебя наступлю, - сказал дылда, - но это не больно и быстро." И наступил. Голос звучал прямо у моего уха - значит, дылда умел говорить любой частью тела, даже подошвой. Нога придавила меня, это было ужасно и ещё несколько секунд я верил, что он меня раздавит, но вес увеличивался ровно настолько, чтобы заставить меня поверить в это; потом дылда переступил и пошел дальше. Думаю, он придавил меня килограмм на тридцать. А выглядит он на все триста тонн. И падает так, как будто тяжелый.
   Две дылды, мужчина и женщина, двигали от меня к дверям склада. Из фургона вышли двое хохотников и курили, разговаривая. Докурили, вскинули винтовки. Про них я тоже слышал. Хохотник на дылд - это не работа, это удовольствие, которое мало кому по карману. Дело в том, что дылды сами не хотят переться на крышу и прыгать с нее; их нужно заставить, а чтобы заставить, есть хохотники с болевыми винтовками. Если болевой луч попадает в человека то только щекочет, а если в дылду, то ему так больно, что он согласен прыгнуть с крыши. Получается так, что как будто охотишься за большим зверем, что интересно, и в то же время за большим человеком, а это в сто раз интереснее. Но он ничего тебе не сделает и ты точно знаешь, что охота будет удачной. Это тебе не роботов-уток стрелять. А ещё я слышал, что дылд обучают всякой ерунде, вроде этикета и стишков, потому что стрелять в интеллигентов веселее, чем в работяг.
   - Дяденька, можно мне с вами? - спросил я, но хохотники на меня не смотрели. Они смотрели сквозь меня и слушали сквозь мой просящий голос. Один из них, тот что постарше, сморкнул робота-соплю, прицелился в людей и выпустил по ним длинную очередь. Толпа завизжала и захохотала от щекотки. Потому хохотников и называют так, что им позволено стрелять в людей, а те хохочут.
   Фургон роботодателей уже развернулся и поехал к месту следующего сброса.
   Дылды стояли перед дверями склада, не решаясь войти.
   Тогда хохотник разок выстрелил в них и попал в женщину; она закричала как-то по-кошачьи и сперва упала, но мужчина помог ей подняться и втащил внутрь. Хохотники двинулись следом. Я за ними. Не упускать же такой случай, если повезло.
   Дылд погнали к аварийной шахте, в другом месте они бы не пролезли. Сначала оба хохотника шли сзади и подгоняли дылд выстрелами, но потом дылды перестроились и мужчина стал закрывать своим телом женщину. Хитер, гад. Ну и хохотники тоже молодцы: они и себе перестроились: один остался сзади, а второй пошел вперед, чтобы обстреливать женщину оттуда.
   В аварийной шахте по бокам сплошные роботы-лестницы, торчат со всех сторон, и как только чувствуют человека или груз, то сразу спрашивают: "вверх или вниз?" а потом быстро везут.
   Если бы не они, нам бы наверх не добраться никак. Но лестницы ездят по краям, а посредине сама шахта, глубокая-глубокая, идет к подземным этажам, а те до самой магмы; если туда свалишься, то конец. Вначале мне было страшно, в шахте гудел ветер и задирал мне рубашку, а со всех сторон тебе орут наперебой: "вверх или вниз?", лучи шипят, ступени встречных пролетов проносятся мимо со скоростью снарядов, все так вертится и грохочет и пахнет смазкой, что не разберешь, где верх и где низ.
   Но потом я увлекся. На месте дылд я бы сбросил хохотников в шахту и конец им, потом как-нибудь сбежал бы. А они нет, не могут, не так устроены. Тот хохотник, который лез вверх, поспешил и оступился, так дылда-женщина даже предупредила его, чтобы был поосторожнее, даже двинула рукой, чтоб его поддержать. Так и сказала: "Пожалуйста, будьте осторожнее, я вам настойчиво рекомендую". Голос у неё глубокий и приятный, чуть-чуть рокочет, как робота-голубя. Через минуту он всадил в неё очередь.
   Все это было довольно безопасно, кроме перепырыгивания с лестницы на лестницу. Я несколько раз не успевал схватиться рукой, лестницы шли слишком быстро. А один раз мне чуть не оторвало ногу - я соскользнул и нога попала под опускающийся лестничный пролет, но дылда успел меня выдернуть. Значит, они так устроены, что обязаны заботиться о нас. Конечно, иначе было бы полно несчастных случаев. Кому же надо выплачивать страховку?
   Потом оказалось, что я был прав, когда заподозрил неладное. Слишком уж самоуверенно вели себя дылды, несмотря на эти их штучки: мерси и пожалуйста, только не упадите, мне будет очень жаль, - мне казалось, что они смотрят на хохотников свысока и участвуют в охоте больше для приличия, чем из необходимости. Когда дылда выдернул меня из-под лестницы, я почувствовал какой он сильный и подумал, что добром это не кончится. Я вспомнил, что по роботу-телевизору никогда не показывали хохотников после удачной охоты, зато перед охотой - сколько угодно. Все хвастаются, как один - так почему же они не хвастаются после охоты? И куда же они деваются после охоты?
   - Эй, дылда! - спросил я робота-мужчину, - что будет с нами после охоты?
   - Не могу сказать точно, - ответил он, - я ведь умру.
   - А если не точно?
   - По-моему, вас должен съесть робот-кобольд. Но мне очень жаль, я не совсем уверен.
   После этого разговора мне вообще перехотелось подниматься, но спуститься сам я бы не смог.
   Где-то на половине подьема я заметил свою обезьянку. Она, глупая, лезла по наружной стене за нами и заглядывала в окна. Все-таки обезьяна, лазить умеет. А сейчас она примостилась за окном и стала стучать пальцем в стекло и корчить рожи. Хохотник пальнул в нее, но дылдинские заряды на неё не действовали.
   - Что ей надо? - спросил я дылду.
   - Боится подниматься дальше.
   - Так пусть спускается.
   - Не может. Она не расчитана на высоту более километра. Мы на тысяча двенадцати метрах. У неё начинается разлад цепей.
   Дылда выбил стекло и втащил обезьянку внутрь. Она была вся мокрая и дрожала. За разбитым окном лежал голубой, под толщей робота-воздуха, робот-мегаполис и это выглядело так, будто пространство включило дополнительное измерение, и мне захотелось расправить крылья и полететь. Было очень хорошо видно, каждого человечка внизу. Они казались маленькими, как сахарные крошки. А поверхность стены, выложенная зеркально-кремовой плиткой, была такой просторной, что казалась горизонтальной пустыней, просто глаз не мог поверить в такую громадную вертикаль. Было видно, как колышутся и трепещут потоки воздуха у границы света и тени - робот-солнце уже начинал опускаться.
   Дылда отстранил меня от окна и сказал, что опасно так высовываться. Обезьянка вцепилась в его рукав.
   Дальше лестницы стали шире и быстрее. Одна провезла нас целых двадцать этажей. Вобщем, я конечно устал, но силы ещё оставались, когда мы поднялись наверх. Крыша склада вся уставлена огромными скульптурными фигурами и дылды сразу побежали и попытались спрятаться за ними, но хохотники быстро и со знанием дела их выкурили.
   Склады и все высокие дома делают с обратной перспективой - так, что на глаз они не сужаются и не уменьшаются кверху. Поэтому каждый следующий этаж больше и выше предыдущего. На средних этажах живут богачи, у которых даже туалет величиной с футбольный зал. А верхние этажи на самых высоких домах по двести метров высотой, там оконные ручки - как вагоны электровозов. Все это просто для красоты, там никто не живет из-за сквозняков.
   Скульптур на крыше стояло полно, просто сюда каждый раз свозят все то, что остается после роботов-вождей. Каждый вождь старается возвести себе побольше памятников высокого роста, а каждый памятник делает очень долговечным. Надо же их куда-то складывать. Вот и используют крыши складов. Я подумал, что в постаментах этих фигур спокойно могут жить полчища роботов-кобольдов, о которых сказал дылда, они могут обитать там как тараканы за плинтусом, вполне могут.
   Однажды я был в цирке и видел бой двух кобольдов. Эти роботы не очень умные и не очень большие, больше меня раза в два всего лишь. Но у них очень прочный скелет, а на скелете мягкие и сильные мышцы. Секрет силы кобольда в быстроте реакции. Если в кобольда бросить горсть мелких камешков, он успеет поймать их все до одного. Его конечности движутся быстрее, чем лопасти вентилятора. А точность его движений просто потрясает. Я видет трюк, когда на мраморной плите ставили двести монет на ребро, а потом кобольд танцевал на ребрах этих монет: он так четко опирался ногами, что ни одна из монет не упала. Из-за скорости движений кобольд может пробежать по потолку так быстро, что не успеет свалиться. Но кожа у него мягкая и при малейшем повреждении кожи кобольд умирает. Это сделано специально, чтобы бои между ними были интереснее. Кобольды, как я слышал, размножаются почкованием, поэтому они очень дешевы и не нуждаются в ремонте, поломаных сразу убивают.
   Хохотники приказали дылдам драться и сбрасывать друг друга с крыши. Сначала дылды не хотели, но потом пришлось. Бой стал сразу неравным, потому что мужчина был сильнее и поддавался, чтобы не столкнуть женщину. Тогда хохотники посовещались и приказали ему сломать себе правую руку, в запястье. Он сломал и теперь борьба стала честной. Время от времени хохотники постреливали, чтобы не остыл боевой пыл. А может быть, им просто нравилось стрелять. Минут через десять мужчина свалился вниз и почти сразу за ним прыгнула женщина. Ее не пришлось долго уговаривать. Я свесил голову через парапет и смотрел как она таяла в синей глубине воздуха - ну по всему видно, что тяжеленная, а ведь упадет и никого не прихлонет. Умеют делать вещи. А обезьянка моя совсем скисла на такой высоте. Вцепилась в крышу когтями и искрит. Полный разлад цепей. Никаких кобольдов не было видно и я начал успокаиваться. Дылда ведь не знал точно. А может быть, он просто так пошутил.
   Охотники пошли к грузовому лифту и приказали двери открываться. Робот-дверь не ответила. Они приказали ещё раз и снова без результата. Теперь придется опускаться по лестницам, а это долго. Они сели, достали провизию, разложили робот-костер и стали делать робот-шашлык. Я остался побродить по крыше. Не часто удается забраться так далеко. Воздух здесь был так холоден и чист, что пах свежими простынями, пока не понесло шашлыком, сквозь него виднелись первые роботы-звезды. Но город оставался все ещё светлым - я даже видел свой квартал, тот, где ночую, там дома в виде кирпичных пирамид этажей на сто в среднем и кирпич совсем черный от старости. Убогие места. Все поросло мохом и травой, особенно крышы, потолки и стены. Робот-трава растет и на потолках, головой вниз. Если в окнах остались стекла, то маленькие и склизкие от столетней копоти, выдохнутой из легких, но в основном их выбивают вместе с рамами - чтобы было больше света.
   Самой большой статуей на крыше был робот-сфинкс, на одном мизинце которого могла бы разместиться вертолетсая посадочная площаддка. Я попробовал с ним поговорить, он понимал, но не отвечал. Он умеет только загадывать загадки и съедать всякого, кто не отгадает. На этой крыше проводятся ежегодные конкурсы знатоков и отгадывателей. До сих пор всех участников съедали, ещё никто не уцелел. На меня он даже и бровью не повел. В самом зените виднелся робот-судьба. Он всегда в зените, откуда ни посмотри. Таких вешают прямо в небе, над каждым мегаполисом. Он устроен в виде двух ладоней, пересыпающих песок. Но это только снизу кажется что песок, на самом деле это живые головы. Отсюда головы уже видно, но не различишь лиц. Каждая голова соответствует человеку внизу. Я видел фотографию, щелкнутую с аэростата: все головы смеются, улыбаются, разговаривают или ссорятся, некоторые целуются или обжорствуют, вообщем, нормально себя ведут. И никакая из голов не знает своей судьбы. Но ладони без остановки пересыпают их - с левой на правую, с правой на левую и так все время. Они изо всех сил стараются никого не уронить, но от стараний пальцы вздрагивают, и все равно кто-то сыплется между пальцев. Те головы, которые просыпались, становятся черепами, а потом просто сгорают в атмосфере и оседают пеплом на утренние роботы-поля. Падающие кричат и этот крик слышен здесь, на крыше, как далекий неравномерный гул. Когда голова падает её владелец на земле умирает.
   Сейчас умирают с каждым годом больше, ведь идет вторая робот-война, прозванная величавой, роботы-генералы каждый вечер издают приказ о новом призыве, а роботы-прапорщики вылавливают в течение ночи нужное количество людей. На войну берут всех - даже новорожденных, они здорово воюют в качестве заложников. А дряхлые старцы идут как камикадзе - им все равно терять нечего.
   Становилось темно, а я ещё не подмел улицу. Придется работать часов до двух ночи. Ничего, завтра высплюсь. Я приказал роботам-пуговицам застегнуться, роботу-шнурку завязаться потуже и роботу-желудку приказал перестать чувствовать голод. Потом пошел к лифту. И тут я увидел отломленное запястье дылды. Я присел, чтобы поговорить с ним.
   - Привет, - сказал я, - ты меня помнишь?
   Ладонь перевернулась и устойчиво стала на пальцы.
   - Ты долго можешь жить без хозяина?
   От неё с хрустом отслаивались чешуйки, она явно разрушалась.
   - Без хозяина? - переспросила рука, - о чем ты говоришь? Я один и у меня нет хозяев. Это вы люди, живете отдельно, а мы, роботы - мы есть одно, и нам имя робот-планета. Здесь все робот, от ближнего космоса до магматических течений, все, кроме вас - вы плесень на моей коже. Я уже свел плесень с полюсов и экваториальных зон, я уже почистил океаны и острова, я сделал ядовитыми берега рек и озер. Я убил тундру, тайгу, леса Амазонки и азиатские горы. Но здесь, в умеренном климате, вы пока живете. Когда вас, плесени, становится слишком много, моя кожа начинает чесаться и я включаю робот-войну или заставляю пальцы судьбы дрожать сильнее. Робот-война - мое лекарство от плесени.
   Я пнул её ногой и от неё отвалились два пальца. Я продолжал её бить, пока не превратил черепки. Мне нравилось её ломать. Я же человек и у меня есть инстинкты.
   - Плесень, говоришь! Говоришь, плесень! - орал я, настроив робот-голос на громкий крик.
   От неё осталась груда раскрошенного вещества, пахнущего куриным пометом. Я настроил голос на нормальный режим и спросил:
   - Ну как тебе понравились мои инстинкты, падаль?
   Я не ожидал, что оно ответит.
   - А во мне тоже есть инстинкты, - сказало оно издевательским тоном, и мне тоже нужно что-нибудь ломать. И я люблю отдохнуть, развлекаясь. Как ты думаешь, зачем я заманил вас сюда? А почему отказалась открыться дверь лифта? Ты очень ошибаешься, если думаешь, что можешь уйти. Вы - мои люди-дылды. И сейчас настанет ваша очередь падать с крыши. Раз-два-три. Начинаем игру. Маленький дылда, обернись!
   Я обернулся и увидел кобольдов, усеявших, как черные точки, склоны ближних постаментов. Еще мгновение - и черная волна ринулась в нашу сторону. Они пока оставались далеко, но двигались как гоночные машины. Хохотники тоже увидели их, попятились к краю крыши и прыгнули. Упасть с крыши гораздо приятнее, чем очутиться в челюстях кобольда. Я схватился за парапет и перепрыгнул за него. Ногами я довольно устойчиво стоял на карнизе. Дно пропасти уже опустилось во тьму, сквозь которую просвечивали городские огоньки, затуманеные шапкой смога. Город казался чудесной выпуклой структурой, как шаровое звездное скопление на стереофото. Прямо подо мною растилалась вертикальная пустыня без границ. Ветер дул снизу. Роботы-облака выстроились вдоль горизонта в запланированном порядке завтрашнего дождя. Невдалеке летели два хохотника, а за ними, прямо по стене, неслись кобольды. Кобольды шли с большим ускорением, а потому толкались лапами, ускоряясь вниз. Я так и не увидел, схватили ли они хохотников; я снова влез на крышу и побежал к обезьянке. Кобольдов почти не осталось, все охотились, на крыше невдалеке прохлаждались последние два. Обезьянка все ещё искрила и цеплялась за камни. "Спаси меня!" - закричал я ей, но кобольды обернулись на голос.
   ПАРКЕТНЫЙ ВОР
   1
   Вор провел кончиками пальцев по неровной поверхности. Фигура, скорее всего из слоистого стекла, изображала двухголовую собаку. Собака напоминала большого дога, слишком худого и печального, почти больного, чтобы казаться свирепым. И во всем - в наклоне голов, в полуоткрытой левой пасти, в настороженых ушах правой головы, ощущалась сила чувства, неизвестного вору. От близости фигуры на сердце становилось пусто и просторно, как ночью в мраморном зале. Вор постоял ещё минуту, гадая, сколько может стоить такая штука.
   - Но держать бы я тебя не стал, - сказал он и погладил шею собаки. - А знаешь почему? Знаешь. По глазам вижу. Богато вы с ним живете.
   Он щелкнул фигуру по носу и прислушался к звонкому отклику. Хрусталь, похоже.
   Пройдя причудливый, дважды изломившийся коридорчик, вор наткнулся на дверь; она подалась от легкого толчка. Вор похолодел; дверь вела в ванную комнату и краны были открыты. С легким журчанием струйка воды вбивалась в гладкую поверхность, неподвижная и гладкая, как водяной гвоздь. Ванна уже наполнена до краев и это... И это значит...
   - Это значит, что я дома, - он услышал голос сзади и попробовал по голосу определить, где стоит говоривший и что держит в руках. Слишком спокоен, сейчас дергаться бессмысленно, подумал вор. Все-таки черный ход, будь он проклят. Так спокойно может говорить человек с ружьем наперевес.
   - Вы буквально угадали мои мысли, - ответил вор, не оборачиваясь. Как вы это делаете? Один из ваших трюков?
   - Ты хотел денег? - спросил хозяин.
   - Мейстер, - сказал вор. - Это фамилия. Но я не смог найти вашего имени. Его нет ни на одной афише. Как можно быть просто Мейстером?
   Вор обернулся и облокотился на раковину. Лучше было бы сесть на край ванны, если бы та была пуста. Сесть, ногу за ногу, и попросить сигарету. Мейстер оказался безоружен и одет в домашний халат. Под халатом волосатая грудь с зачатками седины. Вор передумал нападать.
   - Это не фамилия и не имя.
   - Ваш цирковой псевдоним?
   - Иди в комнату.
   - Да, я хотел денег, - заговорил вор. - Зря вы объявились. Я ведь обслуживаю искусно, вы б не разочаровались. Я обслужу даже там, где не сможет никто. Клиент ещё месяцы не знает, что я его посетил. Я никого не убиваю, не беру заложников и ни от кого не бегаю.
   - Это трудно?
   - Это увлекает, как всякое мастерство. Ваша ванна уже течет.
   - Подожди, я сначала тебя убью, - сказал хозяин.
   - Верно, но банально. Лучше дайте мне немного денег, и расстанемся друзьями. Вы раскажете о сегодняшнем вечере своим друзьям, а я своим. Потом...
   Коридорный коврик потемнел, напитавшись водой. Еще секунда и струйка потекла в комнату.
   - Уйди! - приказал хозяин; струйка свернула и исчезла.
   - Это просто фокус? - спросил вор. - Или какое-то особенное поле? Я преклоняюсь пред вашим талантом. Для меня большая честь грабить величайшего фокусника нашей эпохи.
   - Я уже давно не выступаю, - возразил Мейстер.
   - А слава ваша живет. Те два подонка, что навели меня, говорили о вас с восторгом. Они бегали на ваши выступления, будучи детьми.
   - И что они запомнили?
   - Ваши гонорары. За один вечер вы зарабатывали столько, сколько они за семь жизней.
   - Сейчас будут деньги, - сказал Мейстер, - ты возьмешь их, если сможешь.
   2
   Мейстер удалился. Вор остался в комнате один. Впрочем, не совсем один, была ещё и двухголовая собака из стекла. Совершенно неподвижное прозрачное существо. И раньше она сидела левее, на коврике. Ерунда, сказал вор себе, но иллюзия не исчезала. Этого не может быть. Он представил стеклянную собаку ожившей и по коже пробежали мурашки. Возьмешь деньги, если сможешь. Ничего хорошего это не предвещает. Мейстер вернулся.
   В его руках был ярко-желтый мешочек, по-видимому, пустой.
   - Сколько?
   - Вы спрашивате о сумме? Так, мне достаточно немного, в качестве дружеской услуги.
   Мейстер протянул руку отработанным жестом фокусника и в руке оказалось несколько купюр.
   - Я предпочитаю настоящие, - возразил вор.
   - Они совершенно настоящие.
   Вор ухмыльнулся.
   - Конечно-конечно. Вы сделали их из ничего?
   - Из пустоты. Можно переводить материю из одного состояния в другое, если не нарушать смыслового заряда - а деньги есть лишь иная форма пустоты. Но создать из ничего нельзя.
   Мейстер положил купюры в мешочек и бросил мешочек на паркет.
   - Возьми.
   Вор присел на корточки и оперся руками. Его пальцы подрагивали.
   - Что это? - спросил он. - Меня вроде бьет током.
   - Объясню примитивно. Вещи, созданные мной, не предназначены для воров, поэтому ты ничего не сможешь взять без борьбы. Как только ты пробуешь схватить деньги, тело перестает тебе подчиняться. Но можешь попробовать.
   - Ага, - сказал вор.
   Заиграла тихая музыка.
   Вор протянул руку к деньгам, и встал с протянутой рукой; с выражением крайнего изумления на лице начал танцевать. Болезнь танца охватывала его от плечей и шла дальше, неравномерными волнами, по всему телу к ногам. Мейстер наблюдал за подпрыгивающим человеком и видел, что тот не столько испуган или огорчен, сколько заинтересован происходящим. Стеклянная фигура подняла обе головы и внимательно смотрела на танцующего вора. Ее грудь приподнялась, изобразив глубокий вдох. Кончик хвоста звонко щелкнул по полу. Но её большое тело ещё оставалось неподвижным. Музыка стала тише. Протанцевав круг, вор остановился.
   Стеклянная собака положила одну из голов носом на лапы.
   - Ну как? - спросил Мейстер.
   - Не хочу, но танцую. Корежит и похоже на удары электричеством. Попробую опять, ладно?
   Вор протанцевал ещё два круга, с каждым шагом приближаясь к мешочку. Затем грохнулся на колени и стал ползти, дергаясь как рыба. Его лицо искажалось. Ноги продолжали стучать по паркету, выделывая танцевальные па. Руки двигались в такт ногам. Но вор полз. Наконец он схватил кошелек зубами и замер. Музыка прекратилась.