Страница:
— Дерьмо, — сказал я, не придумав ничего лучшего.
Я уже знал, чего ждать. Она явится в плаксивом настроении, начнет рассказывать, как ей тяжело, заявит, что, кроме меня, у нее нет никого на свете, а я всегда ее огорчаю. Последуют бесконечные спекуляции на моем сыновнем долге. Потом она напомнит, что никогда ничего у меня не просила. Это всего лишь преамбула для следующей тирады: «Один-единственный раз я обращаюсь к тебе с просьбой…»
Конечно, мамочкины просьбы никогда не бывали беспочвенными. Особенно с тех пор, как она выяснила, что материнство — единственный штат, на который не распространяются ключевые положения четырнадцатой поправки к Конституции Соединенных Штатов Америки. Читать это следовало так: «Я — твоя мать. Для тебя это ничего не значит?» Или развернутый вариант: «Я вырастила тебя, пеленала, а ты писал на меня и до сих пор Продолжаешь это делать!»
Мои реплики не требовались. Мамочка здорово натренировалась давать представления, играя и Брошенную Мать, и Мстящую Гарпию, причем без всякого перехода. Я же должен был сидеть напротив и помалкивать. Мне отводилась роль зрительного зала, а мамочка имела гарантию, что не сошла с ума и не разговаривает сама с собой. Вот почему мое присутствие было обязательным.
Разумеется, ничего мы не решим. Вывалив груз обид, она потребует компенсации. Обычные извинения будут означать лишь начало переговоров и дадут ей моральное право требовать то, чего она хочет на этот раз. Сопровождать все это будут тяжелые вздохи, всхлипы и — в зависимости от размеров желаемого — фонтаны слез.
Вот дерьмо! Я знал, чем все закончится, и даже слышал ее голос: «Джим, мой дорогой Джимми, я ведь не прошу многого, не так ли? От тебя требуется только обдумать великолепную перспективу, которую предлагает Алан. Возьми — я привезла несколько брошюр. Ради меня. Ну пожалуйста, а?»
Мне повезет, если я сумею отделаться невнятными междометиями.
Если я скажу «нет», она услышит «может быть». «Может быть» переведет как «да». Если же я скажу «да», меня заставят подписать бумагу о передаче прав адвокату еще До десерта.
Я хорошо знал свою мать. Она была лучшим агентом отца. Он даже лишился одного издателя из-за маминой способности решать за обедом все вопросы, а потом исправлять контракт по своему усмотрению.
Я обречен: мамочка — ас в своем деле. Оставалось только броситься на гранату и тут же умереть Но поскольку такая возможность исключалась, я решил зака зать самый дорогой завтрак. Мамуля ненавидела расста ваться с деньгами.
Я переоделся в цивильное. Шелковая рубашка. Килт «Ливайс». Пара штрихов боевой раскраски, просто чтоб; выглядеть злее, чем обычно.
В ресторан я намеренно опоздал: мамочка не выносила мои опоздания.
Метрдотель проводил меня к столику на террасе. Она уже ждала меня. С наполовину пустым бокалом. Когда я подошел, она смерила меня холодным взглядом и с недовольной гримасой сказала:
— Мужчины в юбках всегда вызывали у меня брезгливость.
— Я тоже тебя люблю, мамочка.
Она подставила для поцелуя напудренную щеку. Зажмурившись, я исполнил ритуал, потом уселся напротив.
— Как ты себя чувствуешь? Хочешь выпить?
— Нет, спасибо… Впрочем, выпью. — Я попросил мэтра: — Стакан молочной сыворотки.
К его чести, он и глазом не моргнул. Мать недоверчиво посмотрела на меня:
— Сыворотка?
— Я хотел посмотреть, как ты морщишься.
— Очень мило, Джеймс. О-хо-хо.
Она опять называет меня Джеймсом. Мать взяла меню и стала внимательно его изучать, время от времени недовольно цыкая зубом.
— Ты не знаешь, что сейчас неопасно есть? Им бы полагалось сопровождать рыбные блюда санитарным сертификатом… — Она перевернула страницу. — Гм. Может быть, барашек…
— Почему бы не заказать телятину? — предложил я. Реакция была мгновенной:
— Разве ты не знаешь, как готовят телятину? Убивают теляток.
Я натянуто улыбнулся.
— Мне казалось, такие мелочи тебя не волнуют.
— Джеймс, — ласково сказала мама, — тебе не удастся меня разозлить. Я хочу сообщить тебе кое-что, и мы обсудим это спокойно, как подобает воспитанным и разумным людям.
— Вряд ли это удастся, так как ни один из нас уже много лет не проявлял здравого смысла.
— Именно об этом мы и поговорим. Я устала находиться в состоянии войны с тобой…
Она замолчала, увидев официанта со стаканом сыворотки. Ее передернуло.
— Что будете заказывать? — осведомился официант.
— Пока ничего. — Мать махнула рукой, чтобы он ушел.
— Тепличный салат, — быстро заказал я.
Мать сверкнула глазами, снова посмотрела в меню и решительно заявила:
— Крабы. Я буду есть крабов. — Она вернула меню официанту, не спуская с меня глаз. Как только тот отошел, мамочка предложила: — Ладно, перейдем сразу к делу. В последнее время ты постоянно вставляешь мне палки в колеса.
— Сомневаюсь.
— Я стараюсь только для тебя.
— Мама, не делай для меня ничего, умоляю. Мне не нужна помощь.
— Ты единственный, кто у меня остался, и я не хочу тебя потерять.
— А Мэгги?
— Мэгги уезжает в Австралию.
— Вот как? Ну, Австралия — еще не смерть.
— Неизвестно, как обернется! Джим, я не хочу остаться в одиночестве!
— Все сейчас одиноки.
— Только не я! Я — не все. — И более спокойно она добавила: — Ты не представляешь, Джим, что мне приходится выносить.
— Прости, мама, но сейчас тяжело всем. Ты ведь не знаешь, что довелось пережить мне.
— Откуда? Ты никогда ничего не рассказываешь.
— Не рассказываю, потому что это военная тайна. Если я проболтаюсь, меня расстреляют.
— Только не лги, Джим. За это больше не расстреливают. Ты меня удивляешь — откуда теперь взяться военным тайнам? Мы же воюем с каторранами. Кто-нибудь способен общаться с ними? Может, у них есть шпионы? Не будь глупеньким. От кого вы все скрываете? Если бы каторране понимали нас, то зачем нам воевать? Начались бы мирные переговоры.
— Во-первых, мама, их называют хторранами. Звук «ха» мягкий, почти неслышный. Просто легкое придыхание перед «т». Как в слове «кот» с пропущенной гласной. Попробуй одновременно произнести «х» и «т».
— Я и говорю: хаторране.
— Х'торране, — поправил я.
— Торране. Хатторане. Еще как? Вздохнув, я сдался.
— Однако ты не ответил на мой вопрос. Ты пробовал беседовать с ними?
— Знаешь, как по-хторрански будет «собеседник»? Жратва.
— Все шутишь. С тобой всегда так: либо шутки, либо грубости. Слава богу, что отец умер. Твой нынешний вид — в юбке, с косметикой — убил бы его.
Плохо дело. Она зафлажила меня по плану номер два.
— Я думала, что смогу уговорить тебя. Алан сомневался, но я сказала: «Нет, дай мне еще один шанс. Ведь он мой сын, я сумею уговорить его». Теперь очевидно, что Алан прав.
— Мама! — Я помахал рукой, чтобы она посмотрела на меня. — Ты предложила встретиться со мной, чтобы как-то оправдать свое возмущение моей неблагодарностью? Вспомни, чем это обычно кончалось.
— Опять остришь. Думаешь, что ты самый умный? Сейчас и проверим, насколько ты умен.
— О чем ты?
— Узнаешь.
Мамуля заметила приближающегося официанта и замолчала. Пока тот накрывал на стол, она сидела с подозрительно самодовольным и хитрым видом. Официант подал тарелку ей, затем мне и испарился.
Я первым нарушил молчание:
— Ну, хватит. Давай напрямую. Что тебе от меня нужно?
— Джеймс, — начала она. Я чуть не взвыл: опять «Джеймс»! — Я уже убедилась, что взывать к твоему здравому смыслу — бесполезная трата времени. Вчера утром ты воочию убедился, что все делается ради твоего блага…
— Эта твоя фразочка всегда меня бесила. Когда ты произносила: «Ради твоего блага», — получалось, что это делалось ради твоего блага.
— Джеймс, именно это я имею в виду. Ты абсолютно не отдаешь себе отчета в своих поступках, никого не желаешь слушать. Авторитетов для тебя не существует. После этого проклятого случая с каторранами ты стал абсолютно невменяем. Только поэтому я вынуждена так поступить. Я прекрасно понимаю, что сейчас это тебе не понравится, но придет время, и ты поймешь, что иного выхода у меня не было. Я лишь забочусь о твоем будущем.
— Что ты натворила?
Она вздохнула нарочито громко:
— Я заполнила кое-какие бумаги.
— Какие именно?
Она напряглась.
— О передаче твоих прав адвокату…
— Что за ерунда? Мне двадцать четыре года.
— … мотивируя тем, что ты не вполне отвечаешь за свои поступки. Наше дело почти беспроигрышное. Та червивая пыль, которой ты наелся, либо надышался, либо что-то еще… — Она избегала смотреть мне в глаза. — Мы можем наложить арест на твои деньги и держать их годами, пока дело будет ходить по инстанциям. Ты же знаешь, Джеймс, что я могу это сделать.
Я отказывался верить.
— Это шантаж!
— Бог с тобой. Мы уже подготовили бумаги, Джим. Она потянулась через стол.
Я отдернул руку. Мне не хотелось, чтобы она прикасалась ко мне — никогда.
— Послушай, — сказала мать. — Ты еще ребенок. И не умеешь обращаться с деньгами. А я умею. Я же вела финансовые дела отца, помнишь?
— Неплохой аргумент.
— Значит, ты согласен?
— Где деньги отца?
— Я их вложила в дело.
— Отдала этому паразиту?
— Джеймс!..
— Так это на тебя я должен выписать доверенность? Черт возьми! Почему ты не подцепила какого-нибудь сопляка? Это обошлось бы намного дешевле — и безопаснее. А может, и удовольствия получила бы больше.
Она вспыхнула, аристократическим жестом промокнула губы салфеткой и заявила:
— Если ты будешь продолжать в том же духе, то нам, по-видимому, придется беседовать в присутствии адвокатов.
— Не верю своим ушам. Не могу! Как ты согласилась на такую подлость? Сначала скормила ему все свои деньги, а теперь собираешься подарить мои. Мама, если тебе нужны деньги, я все отдам. Честное слово! Но, пожалуйста, выгони этого мерзавца вон.
— Я бы попросила тебя выбирать выражения.
— Хорошо. Выгони этого подонка, слизняка, подлеца, проходимца, кровососа. .. Останови меня, когда я подберу нужное слово.
— Мы собираемся пожениться. Он будет твоим отчимом.
— Черта с два! — Я поймал себя на том, что кричу, и хрипло прошептал: — Прежде я откажусь от тебя.
Она побледнела. Я понял, что хватил через край. Или сказал то, что надо? Не знаю.
— Мама, послушай. — Я предпринял последнюю попытку. — Ты не одна. Но и этот жук тебе не нужен. На свете так много хороших людей. Ты же у меня сокровище. Ты не должна ценить себя так низко и платить этому типчику за любовь. Послушай, армия имеет в своем распоряжении лучшую компьютерную сеть в мире. Мне, наверное, даже удастся привлечь юристов из Спец-сил. Мы получим твои деньги обратно. А если нет — покончим с этим жуликом раз и навсегда. Только, пожалуйста, перешагни через него. Ты заслуживаешь лучшей участи.
На какой-то краткий миг мне показалось, что она меня услышала, — а потом между нами снова выросла стена.
— Кто ты такой, чтобы решать, как мне жить?
— Я мог бы сказать тебе то же самое.
— Ты дитя, Джим, и ничего пока не понимаешь, но когда-нибудь поймешь и будешь благодарен мне.
— Только не за это. Это — предательство. Ты решила, что он для тебя важнее, чем я. Решила, что никогда больше не будешь одинокой. Ты отчаялась, если готова даже продать своих детей. Неудивительно, что Мэгги бежит в Австралию. Теперь мне все ясно.
— Как ты смеешь разговаривать в таком тоне?
— Да он же бросит тебя, мама. Когда кончатся деньги, от него и следа не останется. Что ты будешь делать тогда? Одна как перст. Боже, надеюсь, тогда у меня хватит сил простить тебя, потому что сейчас их нет. — Я встал и швырнул салфетку на стол. — Спасибо за угощение. Сыт по горло.
— Джеймс, если ты сейчас уйдешь…
— Валяй, делай, что обещала. Я пошел прочь.
По пути к автомобильной стоянке я ругался как сапожник. Но не на нее. На себя. Потому что теперь не только она осталась в одиночестве. Я тоже потерял мать.
С мамочкой надо было срочно что-то делать.
Точнее, надо было срочно что-то делать с деньгами.
В худшем случае она могла ограничить меня в правах. Но куда запрятать денежки, прежде чем это произойдет? Вероятно, туда, откуда я мог бы их взять, а она нет.
А что, интересная мысль!
Мамуля допустила серьезную ошибку. По-видимому, она не сразу сообразила — да и мне было невдомек, — что все ее бумаги не имеют силы, пока я не извещен официально, пока не зарегистрировано мое обращение к компьютерной почтовой сети…
Сколько я могу с этим тянуть? Ведь это лишь отсрочка. Даже если я откажусь подтвердить получение почты, бумаги автоматически через семь суток получат ход.
— Вот дерьмо, — выругался я в растерянности. — Верно говорят, что «твою мать» армейские компьютеры вводят самопроизвольно.
И вдруг до меня дошла соль старой солдатской шутки, вернее, ее подтекст. Моя мать не имеет доступа к армейским базам данных, а я имею.
Вот он, выход!
Пару недель назад я получил извещение от Союза служащих Специальных Сил — нашего профсоюза. Там рекламировалась какая-то Центральная служба финансовых услуг. Они разработали искусственный интеллект для новой 99-й модели с оптическими ганглиями, образующими семимерную сеть. Более защищенной системы не существовало. В примечании указывалось, что «система пока недоступна для обычных пользователей», и я, помнится, усомнился в этом.
Гм-м…
Вернувшись к себе, я первым делом подключился к компьютерной сети Спецсил. При этом звонок почтового ящика чуть на надорвался. Но я-то знал, что меня там ждет, и не обратил на него внимания. Разыскав в памяти рекламное объявление, я еще раз внимательно прочитал его.
Слабым местом моего плана было то, что я передавал правительственной организации право распоряжаться моими деньгами. Этот нюанс, если судить беспристрастно, доказывал мой полнейший идиотизм.
Но, с другой стороны, мамуля не могла доказать это, не вступив в конфликт с законом о финансовой доверенности, на основании которого и была составлена эта программа. Хе-хе. Дело мамули было дохлое. Против нее выступило бы правительство Соединенных Штатов, и это являлось сильной стороной моего замысла. Министерство юстиции — самый крупный собственник легальных программных средств. Как сообщала «Нет-Уик ревью», Минюст имел одно из самых сильных исследовательских подразделений.
Так что мое дело могло выгореть…
Мама весьма энергична (я видел, как она работала для «Парамаунт»), но я полагался на возможности армии. 99-я модель на порядок превосходила все остальные. Чтобы подключиться к ней, надо иметь соответствующую технику, а мамочке, уверен, не по карману даже программа поиска.
Впрочем, я толком не знал, сколько у меня скопилось премиальных. Когда-то я держал это под контролем, но после одного особенно неприятного и тяжелого рейда пустил дело на самотек. Должно было набежать двадцать пять — тридцать миллионов бонами.
Правда, все деньги существовали только на бумаге. Их можно было вложить в акции, использовать как кредит для биржевых операций, положить на премиальный банковский счет, купить валюту по фьючерсному курсу, вложить в программу восстановления земель или, если вы консерватор (читай: параноик), превратить их в настоящие деньги.
Беда только, что боны падали в цене. Доктор Форман предсказал это больше года тому назад. Он предупреждал, что при постоянно сокращающемся объеме производства боны обречены на инфляцию. Наши огромные премии подтверждали его правоту. В то время я не обратил на это внимания, потому что у меня не было особых поводов для беспокойства. Но теперь…
Обменный курс поднялся 100:1 и продолжал расти. На сегодня тридцать миллионов бонами стоили меньше трехсот тысяч долларов. То ли доллар рос, то ли боны падали — сказать трудно. От моего внимания не ускользнуло и то, что в большинстве магазинов требовали настоящие пластиковые доллары. Плохое предзнаменование — иначе не назовешь.
Это означало, что мамочка права в одном — с моими деньгами надо что-то делать, пока они окончательно не превратились в мусор.
Не знаю, почему я вспомнил о «Дерби».
Гм-м…
Может быть, облигации?
Ведь именно поэтому Ти-Джей так боялся Стефании, а Гранту так необходим был пропавший робот: только он имел доступ к трехпроцентным облигациям. И Керри настаивала на общем собрании акционеров только потому, что облигации выросли в цене.
Решено: облигации.
Теперь надо забыть о дурацком сериале и подумать об облигациях и прибыли, которую я могу получить, если повезет.
Правда, существовал очень большой риск прогореть.
Но, черт возьми, разве мои премиальные — не плата за огромный риск? Как говорится, я каждый раз рисковал домом, выгоняя в поле корову. Почему бы не рискнуть еще разок?
Масса доводов против — все-таки страшно в первый раз; и два очень веских довода за.
Первый: я не считал, что проживу достаточно долго, чтобы воспользоваться хотя бы центом из этих денег.
Второй: мамуля придет в ярость.
И конечно, Служба финансовых услуг могла приобрести ценные бумаги на любой вкус, включая их страховку, залог и тому подобное.
Оставалась лишь самая малость — решить, куда именно вложить деньги.
Леверажные облигации — очень мудреная штука; их проще купить, чем объяснить, что это такое. По сути, здесь действовала та же теория выборов, когда в каждом мне, а о моих деньгах. Пусть они хоть как-то помогут людям в их праведной войне. В уже проигранной войне. Только большинству это еще неизвестно.
Человечество может рассчитывать только на то, чтобы выжить, — победить уже невозможно.
Значит…
Я нажал на клавишу «справочная». Ага, у «Лунар файф энтерпрайзис» здесь, в Беркли, местное отделение. Седовласая дама сообщила: вновь официально открыты лунные поселения и расконсервированы две станции «Л-5». Кстати, добавила она, весь проект осуществляется под эгидой Североамериканского Договора, дабы привлечь средства из общественных фондов Канады, Соединенных Штатов, национальной автономии Квебека, обеих Мексик и протектората на Перешейке.
Она осведомилась, намерен ли я инвестировать проект, и вывела на экран список уже участвующих компаний.
Мне захотелось проникнуть сквозь экран и расцеловать ее.
Я изучал список в течение получаса, обращался к сети за разными справками и в конечном итоге решил приобрести изрядную долю акций «Боинга» в создании высокоорбитальных челноков олимпийского класса. Чем больше у нас будет космических кораблей, тем лучше. Свободными акциями располагали проекты «Аполлон», «Вулкан» и «Геркулес». Впрочем, они почти собрали необходимые средства, и пристегиваться сюда мне не хотелось. Заложить новый челнок стоило чуть меньше миллиона; здесь боны работали эффективнее долларов.
Я решил разделить свои деньги на три части. На одну треть начать строительство «Пегаса», «Афины» и «Ганимеда». Вторую вложить в «Килиманджарскую катапульту», а третью — в проект «Бобовый росток»[8]. Пожалуй, конкретном случае одни голоса имеют больший вес, чем другие. Основную массу голосов всегда можно предсказать, борьба идет за примкнувших в последний момент. Эти избиратели обычно составляют ничтожную долю электората, но их голоса намного весомее, потому что от них зависит исход выборов. Этот факт отравляет жизнь стойким партийным приверженцам и идеалистам, но он же делает политику не такой занудной.
А теперь примените теорию выборов к собранию акционеров. Кто, по-вашему, реально определяет политику акционерных обществ? Вот именно. Если вам по средствам приобрести контрольный пакет акций или, иными словами, взвалить на себя весь риск, в то время как другие акционеры спокойно получают гарантированный доход, вы приобретаете леверажное преимущество — получаете в свое распоряжение рычаг управления финансовой политикой компании.
На словах все просто, да? Но лишь до тех пор, пока кто-нибудь другой не выкупит еще больший пакет. И тогда все повторяется. Вы берете все новые и новые акции до тех пор, пока все не пойдет наперекосяк.
Но и в этом случае никаких гарантий успеха нет.
Подобные финансовые операции не для слабонервных.
Черви, впрочем, — тоже.
Если бы я имел доступ к счетам отца, то, наверное, мог бы порыться в сети и подобрать что-нибудь подходящее, но я не ставил и пяти центов на то, что они еще не заблокированы матерью. Впрочем, в любом случае все равно не хотелось наводить ее на след.
Ну ладно…
Я изучил перечень на экране.
По-видимому, лучше всего вложить деньги в какой-нибудь долгосрочный проект.
Возможно, я неисправимый оптимист, но почему нельзя строить планы на будущее? Ведь речь идет не обо срок осуществления последнего проекта слишком велик. Трудно сказать, завершат ли его когда-нибудь, потому что существовали весьма значительные технические трудности в реализации изменения силы молекулярных связей, но в финансовом плане все выглядело очень привлекательно. Если этот орбитальный лифт все-таки заработает, стоимость вывода на околоземную орбиту одного килограмма груза упадет с пяти тысяч бонами до пяти. Оплачиваться будет только электроэнергия, да и то большая часть ее вернется в систему на обратном пути.
Военное казначейство могло предоставить все необходимые бумаги, причем брокерская служба армии США брала минимальные комиссионные, а налоги взимались автоматически. Впрочем, именно эти вложения попадали под действие программы прогрессивных капиталовложений; реинвестиционные фонды налогом не облагались, так что почти все немедленно включалось в оборот, а доля Дяди Сэма ограничивалась контрольным пакетом акций. Я написал постоянно действующую доверенность, согласно которой все мои премиальные в будущем должны автоматически инвестироваться в такие-то отрасли в указанной очередности и в следующих пропорциях и т. д. и т. п.
Следующие полчаса я истратил на составление приоритетных направлений для своих будущих инвестиций.
Направление первое: вложения в космические технологии — челноки, орбитальные станции, колонии, шахты, катапульты, орбитальные лифты, космические фабрики и все остальное, что я упустил из виду. Поддержка новых проектов, в крайнем случае вложения в осуществляющиеся программы.
Направление второе: вложения в полезные грузы, предназначенные для эвакуации с Земли. В первую очередь нам понадобятся генные банки и коллекции семян; все виды земной экосистемы в максимально возможных масштабах, А также инвестиции в проект
«Мировая библиотека»: необходимо спасти культурное наследие и особенно научное. Когда же грузоподъемность космического флота перестанет быть ограниченной, направление номер два автоматически становится приоритетным.
Третье направление: биологические исследования, биотехнологические разработки и их внедрение. При необходимости сюда можно подключить обучающие и образовательные программы. Иными словами, все — для уничтожения червей.
Именно так! Вот куда пойдут мои деньги. Я удовлетворенно улыбнулся экрану компьютера и откинулся на спинку стула.
Впрочем, это-то легче всего; предстояло еще возвести юридический барьер, неприступный для мамули.
Пожалуй, следует создать какой-нибудь траст, самостоятельно зарабатывающий на свое существование. Хотя нет, лучше фонд. Допустим, «Брасс Кэннон фаун-дейшн» — частный инвестиционный фонд, с правом ликвидации исключительно с разрешения Джеймса Эдварда Маккарти или только после его смерти. Кроме того, все случайные доходы, полученные Маккарти, равно как и фондом, настоящим распоряжением перечисляются на его счет без всяких условий, отчислений или задержек. Я использовал стандартную, прочную, как дамасская сталь, систему юридической защиты. Что бы там ни говорили высокооплачиваемые адвокаты, пока это по-прежнему самый надежный вариант. За последние два десятилетия крючкотворы впустую потратили триста миллионов человеко-лет, пытаясь подкопаться под эту систему. Ее нельзя взломать, не разрушив при этом половины финансовых сделок в нашей экономике. Но даже если кто-нибудь исхитрится, то в результате действия закона об охране намерений, вполне возможно, вмешается Верховный суд и, проще говоря, все усилия сутяги все равно пойдут коту под хвост.
Тем не менее для пущей уверенности я сделал дополнение: при любой попытке нарушить инструкции деньги фонда «Брасс Кэннон Фаундейшн», в потребном для этого количестве, постоянно направляются на оплату юридической помощи, имеющей единственной целью предотвратить любые попытки завладеть имуществом фонда или изменить его цели. При этом финансируются любые юридические меры защиты, до тех пор пока не закончатся либо вышеуказанные, либо деньги фонда.
Иными словами, чем сильнее будут вымогать мои деньги, тем быстрее они закончатся — состояние самоликвидируется. Из энергично расширяющегося инвестиционного предприятия «Брасс Кэннон фаундейшн» превратится в параноидальное существо, стремящееся выжить любой ценой. Мой фонд буквально покончит с собой, но никому не сдастся на милость. Более того — не сможет сдаться: во избежание капитуляции он сожрет сам себя. Мамочке придется подобрать ключ к защите фонда, если она вообще понадеется довести дело до суда. Значит, она истратит больше, чем стоит весь фонд, только на внесение его в список дел, назначенных к слушанию. А буде ей удастся преуспеть в этом, то же самое условие заморозит рассмотрение дела на тысячу лет или больше — сколько понадобится фонду, чтобы выиграть дело или истощиться.
Я уже знал, чего ждать. Она явится в плаксивом настроении, начнет рассказывать, как ей тяжело, заявит, что, кроме меня, у нее нет никого на свете, а я всегда ее огорчаю. Последуют бесконечные спекуляции на моем сыновнем долге. Потом она напомнит, что никогда ничего у меня не просила. Это всего лишь преамбула для следующей тирады: «Один-единственный раз я обращаюсь к тебе с просьбой…»
Конечно, мамочкины просьбы никогда не бывали беспочвенными. Особенно с тех пор, как она выяснила, что материнство — единственный штат, на который не распространяются ключевые положения четырнадцатой поправки к Конституции Соединенных Штатов Америки. Читать это следовало так: «Я — твоя мать. Для тебя это ничего не значит?» Или развернутый вариант: «Я вырастила тебя, пеленала, а ты писал на меня и до сих пор Продолжаешь это делать!»
Мои реплики не требовались. Мамочка здорово натренировалась давать представления, играя и Брошенную Мать, и Мстящую Гарпию, причем без всякого перехода. Я же должен был сидеть напротив и помалкивать. Мне отводилась роль зрительного зала, а мамочка имела гарантию, что не сошла с ума и не разговаривает сама с собой. Вот почему мое присутствие было обязательным.
Разумеется, ничего мы не решим. Вывалив груз обид, она потребует компенсации. Обычные извинения будут означать лишь начало переговоров и дадут ей моральное право требовать то, чего она хочет на этот раз. Сопровождать все это будут тяжелые вздохи, всхлипы и — в зависимости от размеров желаемого — фонтаны слез.
Вот дерьмо! Я знал, чем все закончится, и даже слышал ее голос: «Джим, мой дорогой Джимми, я ведь не прошу многого, не так ли? От тебя требуется только обдумать великолепную перспективу, которую предлагает Алан. Возьми — я привезла несколько брошюр. Ради меня. Ну пожалуйста, а?»
Мне повезет, если я сумею отделаться невнятными междометиями.
Если я скажу «нет», она услышит «может быть». «Может быть» переведет как «да». Если же я скажу «да», меня заставят подписать бумагу о передаче прав адвокату еще До десерта.
Я хорошо знал свою мать. Она была лучшим агентом отца. Он даже лишился одного издателя из-за маминой способности решать за обедом все вопросы, а потом исправлять контракт по своему усмотрению.
Я обречен: мамочка — ас в своем деле. Оставалось только броситься на гранату и тут же умереть Но поскольку такая возможность исключалась, я решил зака зать самый дорогой завтрак. Мамуля ненавидела расста ваться с деньгами.
Я переоделся в цивильное. Шелковая рубашка. Килт «Ливайс». Пара штрихов боевой раскраски, просто чтоб; выглядеть злее, чем обычно.
В ресторан я намеренно опоздал: мамочка не выносила мои опоздания.
Метрдотель проводил меня к столику на террасе. Она уже ждала меня. С наполовину пустым бокалом. Когда я подошел, она смерила меня холодным взглядом и с недовольной гримасой сказала:
— Мужчины в юбках всегда вызывали у меня брезгливость.
— Я тоже тебя люблю, мамочка.
Она подставила для поцелуя напудренную щеку. Зажмурившись, я исполнил ритуал, потом уселся напротив.
— Как ты себя чувствуешь? Хочешь выпить?
— Нет, спасибо… Впрочем, выпью. — Я попросил мэтра: — Стакан молочной сыворотки.
К его чести, он и глазом не моргнул. Мать недоверчиво посмотрела на меня:
— Сыворотка?
— Я хотел посмотреть, как ты морщишься.
— Очень мило, Джеймс. О-хо-хо.
Она опять называет меня Джеймсом. Мать взяла меню и стала внимательно его изучать, время от времени недовольно цыкая зубом.
— Ты не знаешь, что сейчас неопасно есть? Им бы полагалось сопровождать рыбные блюда санитарным сертификатом… — Она перевернула страницу. — Гм. Может быть, барашек…
— Почему бы не заказать телятину? — предложил я. Реакция была мгновенной:
— Разве ты не знаешь, как готовят телятину? Убивают теляток.
Я натянуто улыбнулся.
— Мне казалось, такие мелочи тебя не волнуют.
— Джеймс, — ласково сказала мама, — тебе не удастся меня разозлить. Я хочу сообщить тебе кое-что, и мы обсудим это спокойно, как подобает воспитанным и разумным людям.
— Вряд ли это удастся, так как ни один из нас уже много лет не проявлял здравого смысла.
— Именно об этом мы и поговорим. Я устала находиться в состоянии войны с тобой…
Она замолчала, увидев официанта со стаканом сыворотки. Ее передернуло.
— Что будете заказывать? — осведомился официант.
— Пока ничего. — Мать махнула рукой, чтобы он ушел.
— Тепличный салат, — быстро заказал я.
Мать сверкнула глазами, снова посмотрела в меню и решительно заявила:
— Крабы. Я буду есть крабов. — Она вернула меню официанту, не спуская с меня глаз. Как только тот отошел, мамочка предложила: — Ладно, перейдем сразу к делу. В последнее время ты постоянно вставляешь мне палки в колеса.
— Сомневаюсь.
— Я стараюсь только для тебя.
— Мама, не делай для меня ничего, умоляю. Мне не нужна помощь.
— Ты единственный, кто у меня остался, и я не хочу тебя потерять.
— А Мэгги?
— Мэгги уезжает в Австралию.
— Вот как? Ну, Австралия — еще не смерть.
— Неизвестно, как обернется! Джим, я не хочу остаться в одиночестве!
— Все сейчас одиноки.
— Только не я! Я — не все. — И более спокойно она добавила: — Ты не представляешь, Джим, что мне приходится выносить.
— Прости, мама, но сейчас тяжело всем. Ты ведь не знаешь, что довелось пережить мне.
— Откуда? Ты никогда ничего не рассказываешь.
— Не рассказываю, потому что это военная тайна. Если я проболтаюсь, меня расстреляют.
— Только не лги, Джим. За это больше не расстреливают. Ты меня удивляешь — откуда теперь взяться военным тайнам? Мы же воюем с каторранами. Кто-нибудь способен общаться с ними? Может, у них есть шпионы? Не будь глупеньким. От кого вы все скрываете? Если бы каторране понимали нас, то зачем нам воевать? Начались бы мирные переговоры.
— Во-первых, мама, их называют хторранами. Звук «ха» мягкий, почти неслышный. Просто легкое придыхание перед «т». Как в слове «кот» с пропущенной гласной. Попробуй одновременно произнести «х» и «т».
— Я и говорю: хаторране.
— Х'торране, — поправил я.
— Торране. Хатторане. Еще как? Вздохнув, я сдался.
— Однако ты не ответил на мой вопрос. Ты пробовал беседовать с ними?
— Знаешь, как по-хторрански будет «собеседник»? Жратва.
— Все шутишь. С тобой всегда так: либо шутки, либо грубости. Слава богу, что отец умер. Твой нынешний вид — в юбке, с косметикой — убил бы его.
Плохо дело. Она зафлажила меня по плану номер два.
— Я думала, что смогу уговорить тебя. Алан сомневался, но я сказала: «Нет, дай мне еще один шанс. Ведь он мой сын, я сумею уговорить его». Теперь очевидно, что Алан прав.
— Мама! — Я помахал рукой, чтобы она посмотрела на меня. — Ты предложила встретиться со мной, чтобы как-то оправдать свое возмущение моей неблагодарностью? Вспомни, чем это обычно кончалось.
— Опять остришь. Думаешь, что ты самый умный? Сейчас и проверим, насколько ты умен.
— О чем ты?
— Узнаешь.
Мамуля заметила приближающегося официанта и замолчала. Пока тот накрывал на стол, она сидела с подозрительно самодовольным и хитрым видом. Официант подал тарелку ей, затем мне и испарился.
Я первым нарушил молчание:
— Ну, хватит. Давай напрямую. Что тебе от меня нужно?
— Джеймс, — начала она. Я чуть не взвыл: опять «Джеймс»! — Я уже убедилась, что взывать к твоему здравому смыслу — бесполезная трата времени. Вчера утром ты воочию убедился, что все делается ради твоего блага…
— Эта твоя фразочка всегда меня бесила. Когда ты произносила: «Ради твоего блага», — получалось, что это делалось ради твоего блага.
— Джеймс, именно это я имею в виду. Ты абсолютно не отдаешь себе отчета в своих поступках, никого не желаешь слушать. Авторитетов для тебя не существует. После этого проклятого случая с каторранами ты стал абсолютно невменяем. Только поэтому я вынуждена так поступить. Я прекрасно понимаю, что сейчас это тебе не понравится, но придет время, и ты поймешь, что иного выхода у меня не было. Я лишь забочусь о твоем будущем.
— Что ты натворила?
Она вздохнула нарочито громко:
— Я заполнила кое-какие бумаги.
— Какие именно?
Она напряглась.
— О передаче твоих прав адвокату…
— Что за ерунда? Мне двадцать четыре года.
— … мотивируя тем, что ты не вполне отвечаешь за свои поступки. Наше дело почти беспроигрышное. Та червивая пыль, которой ты наелся, либо надышался, либо что-то еще… — Она избегала смотреть мне в глаза. — Мы можем наложить арест на твои деньги и держать их годами, пока дело будет ходить по инстанциям. Ты же знаешь, Джеймс, что я могу это сделать.
Я отказывался верить.
— Это шантаж!
— Бог с тобой. Мы уже подготовили бумаги, Джим. Она потянулась через стол.
Я отдернул руку. Мне не хотелось, чтобы она прикасалась ко мне — никогда.
— Послушай, — сказала мать. — Ты еще ребенок. И не умеешь обращаться с деньгами. А я умею. Я же вела финансовые дела отца, помнишь?
— Неплохой аргумент.
— Значит, ты согласен?
— Где деньги отца?
— Я их вложила в дело.
— Отдала этому паразиту?
— Джеймс!..
— Так это на тебя я должен выписать доверенность? Черт возьми! Почему ты не подцепила какого-нибудь сопляка? Это обошлось бы намного дешевле — и безопаснее. А может, и удовольствия получила бы больше.
Она вспыхнула, аристократическим жестом промокнула губы салфеткой и заявила:
— Если ты будешь продолжать в том же духе, то нам, по-видимому, придется беседовать в присутствии адвокатов.
— Не верю своим ушам. Не могу! Как ты согласилась на такую подлость? Сначала скормила ему все свои деньги, а теперь собираешься подарить мои. Мама, если тебе нужны деньги, я все отдам. Честное слово! Но, пожалуйста, выгони этого мерзавца вон.
— Я бы попросила тебя выбирать выражения.
— Хорошо. Выгони этого подонка, слизняка, подлеца, проходимца, кровососа. .. Останови меня, когда я подберу нужное слово.
— Мы собираемся пожениться. Он будет твоим отчимом.
— Черта с два! — Я поймал себя на том, что кричу, и хрипло прошептал: — Прежде я откажусь от тебя.
Она побледнела. Я понял, что хватил через край. Или сказал то, что надо? Не знаю.
— Мама, послушай. — Я предпринял последнюю попытку. — Ты не одна. Но и этот жук тебе не нужен. На свете так много хороших людей. Ты же у меня сокровище. Ты не должна ценить себя так низко и платить этому типчику за любовь. Послушай, армия имеет в своем распоряжении лучшую компьютерную сеть в мире. Мне, наверное, даже удастся привлечь юристов из Спец-сил. Мы получим твои деньги обратно. А если нет — покончим с этим жуликом раз и навсегда. Только, пожалуйста, перешагни через него. Ты заслуживаешь лучшей участи.
На какой-то краткий миг мне показалось, что она меня услышала, — а потом между нами снова выросла стена.
— Кто ты такой, чтобы решать, как мне жить?
— Я мог бы сказать тебе то же самое.
— Ты дитя, Джим, и ничего пока не понимаешь, но когда-нибудь поймешь и будешь благодарен мне.
— Только не за это. Это — предательство. Ты решила, что он для тебя важнее, чем я. Решила, что никогда больше не будешь одинокой. Ты отчаялась, если готова даже продать своих детей. Неудивительно, что Мэгги бежит в Австралию. Теперь мне все ясно.
— Как ты смеешь разговаривать в таком тоне?
— Да он же бросит тебя, мама. Когда кончатся деньги, от него и следа не останется. Что ты будешь делать тогда? Одна как перст. Боже, надеюсь, тогда у меня хватит сил простить тебя, потому что сейчас их нет. — Я встал и швырнул салфетку на стол. — Спасибо за угощение. Сыт по горло.
— Джеймс, если ты сейчас уйдешь…
— Валяй, делай, что обещала. Я пошел прочь.
По пути к автомобильной стоянке я ругался как сапожник. Но не на нее. На себя. Потому что теперь не только она осталась в одиночестве. Я тоже потерял мать.
В. Чем хторранин отличается от адвоката?
О. У хторранина еще осталась капля совести.
В. Почему хторране не жрут адвокатов?
О. Душа не принимает.
ДЕТИЩЕ КУПЕРА
Понятие «слишком много денег» существует.
Соломон Краткий
С мамочкой надо было срочно что-то делать.
Точнее, надо было срочно что-то делать с деньгами.
В худшем случае она могла ограничить меня в правах. Но куда запрятать денежки, прежде чем это произойдет? Вероятно, туда, откуда я мог бы их взять, а она нет.
А что, интересная мысль!
Мамуля допустила серьезную ошибку. По-видимому, она не сразу сообразила — да и мне было невдомек, — что все ее бумаги не имеют силы, пока я не извещен официально, пока не зарегистрировано мое обращение к компьютерной почтовой сети…
Сколько я могу с этим тянуть? Ведь это лишь отсрочка. Даже если я откажусь подтвердить получение почты, бумаги автоматически через семь суток получат ход.
— Вот дерьмо, — выругался я в растерянности. — Верно говорят, что «твою мать» армейские компьютеры вводят самопроизвольно.
И вдруг до меня дошла соль старой солдатской шутки, вернее, ее подтекст. Моя мать не имеет доступа к армейским базам данных, а я имею.
Вот он, выход!
Пару недель назад я получил извещение от Союза служащих Специальных Сил — нашего профсоюза. Там рекламировалась какая-то Центральная служба финансовых услуг. Они разработали искусственный интеллект для новой 99-й модели с оптическими ганглиями, образующими семимерную сеть. Более защищенной системы не существовало. В примечании указывалось, что «система пока недоступна для обычных пользователей», и я, помнится, усомнился в этом.
Гм-м…
Вернувшись к себе, я первым делом подключился к компьютерной сети Спецсил. При этом звонок почтового ящика чуть на надорвался. Но я-то знал, что меня там ждет, и не обратил на него внимания. Разыскав в памяти рекламное объявление, я еще раз внимательно прочитал его.
Слабым местом моего плана было то, что я передавал правительственной организации право распоряжаться моими деньгами. Этот нюанс, если судить беспристрастно, доказывал мой полнейший идиотизм.
Но, с другой стороны, мамуля не могла доказать это, не вступив в конфликт с законом о финансовой доверенности, на основании которого и была составлена эта программа. Хе-хе. Дело мамули было дохлое. Против нее выступило бы правительство Соединенных Штатов, и это являлось сильной стороной моего замысла. Министерство юстиции — самый крупный собственник легальных программных средств. Как сообщала «Нет-Уик ревью», Минюст имел одно из самых сильных исследовательских подразделений.
Так что мое дело могло выгореть…
Мама весьма энергична (я видел, как она работала для «Парамаунт»), но я полагался на возможности армии. 99-я модель на порядок превосходила все остальные. Чтобы подключиться к ней, надо иметь соответствующую технику, а мамочке, уверен, не по карману даже программа поиска.
Впрочем, я толком не знал, сколько у меня скопилось премиальных. Когда-то я держал это под контролем, но после одного особенно неприятного и тяжелого рейда пустил дело на самотек. Должно было набежать двадцать пять — тридцать миллионов бонами.
Правда, все деньги существовали только на бумаге. Их можно было вложить в акции, использовать как кредит для биржевых операций, положить на премиальный банковский счет, купить валюту по фьючерсному курсу, вложить в программу восстановления земель или, если вы консерватор (читай: параноик), превратить их в настоящие деньги.
Беда только, что боны падали в цене. Доктор Форман предсказал это больше года тому назад. Он предупреждал, что при постоянно сокращающемся объеме производства боны обречены на инфляцию. Наши огромные премии подтверждали его правоту. В то время я не обратил на это внимания, потому что у меня не было особых поводов для беспокойства. Но теперь…
Обменный курс поднялся 100:1 и продолжал расти. На сегодня тридцать миллионов бонами стоили меньше трехсот тысяч долларов. То ли доллар рос, то ли боны падали — сказать трудно. От моего внимания не ускользнуло и то, что в большинстве магазинов требовали настоящие пластиковые доллары. Плохое предзнаменование — иначе не назовешь.
Это означало, что мамочка права в одном — с моими деньгами надо что-то делать, пока они окончательно не превратились в мусор.
Не знаю, почему я вспомнил о «Дерби».
Гм-м…
Может быть, облигации?
Ведь именно поэтому Ти-Джей так боялся Стефании, а Гранту так необходим был пропавший робот: только он имел доступ к трехпроцентным облигациям. И Керри настаивала на общем собрании акционеров только потому, что облигации выросли в цене.
Решено: облигации.
Теперь надо забыть о дурацком сериале и подумать об облигациях и прибыли, которую я могу получить, если повезет.
Правда, существовал очень большой риск прогореть.
Но, черт возьми, разве мои премиальные — не плата за огромный риск? Как говорится, я каждый раз рисковал домом, выгоняя в поле корову. Почему бы не рискнуть еще разок?
Масса доводов против — все-таки страшно в первый раз; и два очень веских довода за.
Первый: я не считал, что проживу достаточно долго, чтобы воспользоваться хотя бы центом из этих денег.
Второй: мамуля придет в ярость.
И конечно, Служба финансовых услуг могла приобрести ценные бумаги на любой вкус, включая их страховку, залог и тому подобное.
Оставалась лишь самая малость — решить, куда именно вложить деньги.
Леверажные облигации — очень мудреная штука; их проще купить, чем объяснить, что это такое. По сути, здесь действовала та же теория выборов, когда в каждом мне, а о моих деньгах. Пусть они хоть как-то помогут людям в их праведной войне. В уже проигранной войне. Только большинству это еще неизвестно.
Человечество может рассчитывать только на то, чтобы выжить, — победить уже невозможно.
Значит…
Я нажал на клавишу «справочная». Ага, у «Лунар файф энтерпрайзис» здесь, в Беркли, местное отделение. Седовласая дама сообщила: вновь официально открыты лунные поселения и расконсервированы две станции «Л-5». Кстати, добавила она, весь проект осуществляется под эгидой Североамериканского Договора, дабы привлечь средства из общественных фондов Канады, Соединенных Штатов, национальной автономии Квебека, обеих Мексик и протектората на Перешейке.
Она осведомилась, намерен ли я инвестировать проект, и вывела на экран список уже участвующих компаний.
Мне захотелось проникнуть сквозь экран и расцеловать ее.
Я изучал список в течение получаса, обращался к сети за разными справками и в конечном итоге решил приобрести изрядную долю акций «Боинга» в создании высокоорбитальных челноков олимпийского класса. Чем больше у нас будет космических кораблей, тем лучше. Свободными акциями располагали проекты «Аполлон», «Вулкан» и «Геркулес». Впрочем, они почти собрали необходимые средства, и пристегиваться сюда мне не хотелось. Заложить новый челнок стоило чуть меньше миллиона; здесь боны работали эффективнее долларов.
Я решил разделить свои деньги на три части. На одну треть начать строительство «Пегаса», «Афины» и «Ганимеда». Вторую вложить в «Килиманджарскую катапульту», а третью — в проект «Бобовый росток»[8]. Пожалуй, конкретном случае одни голоса имеют больший вес, чем другие. Основную массу голосов всегда можно предсказать, борьба идет за примкнувших в последний момент. Эти избиратели обычно составляют ничтожную долю электората, но их голоса намного весомее, потому что от них зависит исход выборов. Этот факт отравляет жизнь стойким партийным приверженцам и идеалистам, но он же делает политику не такой занудной.
А теперь примените теорию выборов к собранию акционеров. Кто, по-вашему, реально определяет политику акционерных обществ? Вот именно. Если вам по средствам приобрести контрольный пакет акций или, иными словами, взвалить на себя весь риск, в то время как другие акционеры спокойно получают гарантированный доход, вы приобретаете леверажное преимущество — получаете в свое распоряжение рычаг управления финансовой политикой компании.
На словах все просто, да? Но лишь до тех пор, пока кто-нибудь другой не выкупит еще больший пакет. И тогда все повторяется. Вы берете все новые и новые акции до тех пор, пока все не пойдет наперекосяк.
Но и в этом случае никаких гарантий успеха нет.
Подобные финансовые операции не для слабонервных.
Черви, впрочем, — тоже.
Если бы я имел доступ к счетам отца, то, наверное, мог бы порыться в сети и подобрать что-нибудь подходящее, но я не ставил и пяти центов на то, что они еще не заблокированы матерью. Впрочем, в любом случае все равно не хотелось наводить ее на след.
Ну ладно…
Я изучил перечень на экране.
По-видимому, лучше всего вложить деньги в какой-нибудь долгосрочный проект.
Возможно, я неисправимый оптимист, но почему нельзя строить планы на будущее? Ведь речь идет не обо срок осуществления последнего проекта слишком велик. Трудно сказать, завершат ли его когда-нибудь, потому что существовали весьма значительные технические трудности в реализации изменения силы молекулярных связей, но в финансовом плане все выглядело очень привлекательно. Если этот орбитальный лифт все-таки заработает, стоимость вывода на околоземную орбиту одного килограмма груза упадет с пяти тысяч бонами до пяти. Оплачиваться будет только электроэнергия, да и то большая часть ее вернется в систему на обратном пути.
Военное казначейство могло предоставить все необходимые бумаги, причем брокерская служба армии США брала минимальные комиссионные, а налоги взимались автоматически. Впрочем, именно эти вложения попадали под действие программы прогрессивных капиталовложений; реинвестиционные фонды налогом не облагались, так что почти все немедленно включалось в оборот, а доля Дяди Сэма ограничивалась контрольным пакетом акций. Я написал постоянно действующую доверенность, согласно которой все мои премиальные в будущем должны автоматически инвестироваться в такие-то отрасли в указанной очередности и в следующих пропорциях и т. д. и т. п.
Следующие полчаса я истратил на составление приоритетных направлений для своих будущих инвестиций.
Направление первое: вложения в космические технологии — челноки, орбитальные станции, колонии, шахты, катапульты, орбитальные лифты, космические фабрики и все остальное, что я упустил из виду. Поддержка новых проектов, в крайнем случае вложения в осуществляющиеся программы.
Направление второе: вложения в полезные грузы, предназначенные для эвакуации с Земли. В первую очередь нам понадобятся генные банки и коллекции семян; все виды земной экосистемы в максимально возможных масштабах, А также инвестиции в проект
«Мировая библиотека»: необходимо спасти культурное наследие и особенно научное. Когда же грузоподъемность космического флота перестанет быть ограниченной, направление номер два автоматически становится приоритетным.
Третье направление: биологические исследования, биотехнологические разработки и их внедрение. При необходимости сюда можно подключить обучающие и образовательные программы. Иными словами, все — для уничтожения червей.
Именно так! Вот куда пойдут мои деньги. Я удовлетворенно улыбнулся экрану компьютера и откинулся на спинку стула.
Впрочем, это-то легче всего; предстояло еще возвести юридический барьер, неприступный для мамули.
Пожалуй, следует создать какой-нибудь траст, самостоятельно зарабатывающий на свое существование. Хотя нет, лучше фонд. Допустим, «Брасс Кэннон фаун-дейшн» — частный инвестиционный фонд, с правом ликвидации исключительно с разрешения Джеймса Эдварда Маккарти или только после его смерти. Кроме того, все случайные доходы, полученные Маккарти, равно как и фондом, настоящим распоряжением перечисляются на его счет без всяких условий, отчислений или задержек. Я использовал стандартную, прочную, как дамасская сталь, систему юридической защиты. Что бы там ни говорили высокооплачиваемые адвокаты, пока это по-прежнему самый надежный вариант. За последние два десятилетия крючкотворы впустую потратили триста миллионов человеко-лет, пытаясь подкопаться под эту систему. Ее нельзя взломать, не разрушив при этом половины финансовых сделок в нашей экономике. Но даже если кто-нибудь исхитрится, то в результате действия закона об охране намерений, вполне возможно, вмешается Верховный суд и, проще говоря, все усилия сутяги все равно пойдут коту под хвост.
Тем не менее для пущей уверенности я сделал дополнение: при любой попытке нарушить инструкции деньги фонда «Брасс Кэннон Фаундейшн», в потребном для этого количестве, постоянно направляются на оплату юридической помощи, имеющей единственной целью предотвратить любые попытки завладеть имуществом фонда или изменить его цели. При этом финансируются любые юридические меры защиты, до тех пор пока не закончатся либо вышеуказанные, либо деньги фонда.
Иными словами, чем сильнее будут вымогать мои деньги, тем быстрее они закончатся — состояние самоликвидируется. Из энергично расширяющегося инвестиционного предприятия «Брасс Кэннон фаундейшн» превратится в параноидальное существо, стремящееся выжить любой ценой. Мой фонд буквально покончит с собой, но никому не сдастся на милость. Более того — не сможет сдаться: во избежание капитуляции он сожрет сам себя. Мамочке придется подобрать ключ к защите фонда, если она вообще понадеется довести дело до суда. Значит, она истратит больше, чем стоит весь фонд, только на внесение его в список дел, назначенных к слушанию. А буде ей удастся преуспеть в этом, то же самое условие заморозит рассмотрение дела на тысячу лет или больше — сколько понадобится фонду, чтобы выиграть дело или истощиться.