Герролд Дэвид. День проклятия

   — Хорошо. Мы засекли вас. Как только ватные облака пройдут, сразу вышлем спасательный корабль.
   — Благодарю. Приемник будет работать на этой волне, пока не кончится питание. Конец связи.
   Она пошарила под креслом, удовлетворенно крякнула и протянула мне что-то. Это оказался фонарь.
   — Посмотрите, что с Дьюком. И аккуратнее. Круто очень. Попробую включить аварийные энергетические установки.
   Вертолет действительно так круто накренился вперед, что я не смог развернуть кресло. Крен был не меньше тридцати градусов. Я расстегнул привязные ремни и сразу же чуть не ткнулся носом в приборную доску.
   — Аккуратнее, я же предупредила.
   — Хорошо, попробую.
   Изогнувшись, я направил луч фонаря в хвост. Дьюк растянулся в правом фонаре наблюдателя, как в лузе. Его голову я не видел — она свисала ниже уровня палубы, да и весь он лежал вверх тормашками. Я пополз туда.
   Карабкаться наверх было трудно. Сначала я опирался на пилотские кресла, потом нащупал скобы, расположенные на бортах для крепления грузов. Примерно на полпути вертолет вздрогнул и слегка сдвинулся. Корпус заскрипел. Мне показалось, что Дьюк вздохнул. Я замер…
   — Под вашим весом хвост опустился, — заметила Лиз. — Ползите дальше.
   Теперь я двигался осторожнее. Вертушка снова скрипнула и шевельнулась, потом застыла.
   — Все в порядке, — подбодрила Тирелли. — На этот раз она встала устойчиво.
   Я уменьшил крен градусов до пятнадцати. Глаза Дью-ка были закрыты. Я вытащил его из фонаря и положил на палубу. Из носа и глубокого пореза на лбу текла кровь, но он дышал.
   — Дьюк!
   — Там, на полу, есть красная крышка, — подсказала Лиз. — Под ней — аптечка первой помощи.
   В углублении лежали три пластиковые коробки. На одной было написано «Вода», на другой «Пища», на третьей нарисован красный крест.
   Я вынул ампулу с нашатырем и разломил ее под носом у Дьюка. Мгновение он не реагировал, потом отвернулся и закашлялся. Приступ длился несколько секунд. Он откашлялся и посмотрел на меня. Затем поднял голову и обвел взглядом полутемный вертолет, отыскал глазами Лиз, снова посмотрел на меня и вдруг заявил:
   — Надеюсь, она трахается так же лихо, как летает.
   Я испуганно оглянулся — не дай бог услышит Лиз. Но она прижимала руками наушники и к чему-то внимательно прислушивалась. Слава Создателю!
   Я наклонился к нему и шепнул:
   — Расскажу, когда выясню. В ответ он ухмыльнулся.
   — Это я тебе расскажу, когда выясню. Я сел рядом.
   — Хотел спросить, все ли с тобой в порядке? Теперь вижу, что все.
   Дьюк ненадолго закрыл глаза, словно что-то припоминая.
   — Инвентаризация прошла успешно, — сообщил он и открыл глаза. — Все на своих местах.
   — Ты уверен? Вид у тебя — как после хорошего мордобоя.
   Он хотел приподняться.
   — Да, немного ушибся, если ты об этом. Но лучше бы… — В его взгляде мелькнула тревога. — Ого, кажется, я обделался.
   — Вот и славненько. А то я боялся, что придется рассказать тебе об этом.
   К нам присоединилась Лиз. Она присела на корточки рядом с Дьюком и приложила пальцы к его сонной артерии.
   — Пульс хороший. — Она вытащила из нагрудного кармана фонарик-карандаш и посветила Дьюку в глаза. — Зрачковый рефлекс тоже нормальный. Дайте-ка санитарную сумку, лейтенант.
   Дьюк насупился, когда она стала крепить у него на лбу электроды. Датчики напоминали миниатюрные покерные фишки.
   — А без этого нельзя? — обиженно буркнул он. Полковник Тирелли молча продолжала наклеивать электроды. Потом расстегнула рубашку и пристроила еще три штуки на его груди. Я передал ей прибор.
   — Ш-ш. — Она приложила палец к губам и, нажав на кнопку, внимательно посмотрела на экран. Затем с уважением оглядела Дьюка. — Если не считать нескольких царапин, вы в отличной форме.
   Дьюк сухо ответил:
   — Я мог бы сказать вам об этом без всяких приборов.
   — Конечно, но выслушать мнение постороннего не помешает, правда? — Она встала. — Там, в хвосте, есть чистые комбинезоны. Я принесу.
   Дьюк посмотрел на меня и покачал головой.
   — Я не в восторге от подобной заботливости.
   Он сел и, морщась, стал отклеивать покерные фишки.
   Лиз вернулась с гигиеническим пакетом, новым комбинезоном в пластиковой упаковке и баллончиком дезодоранта. Затем молча удалилась в кабину.
   — Тебе помочь?
   Дьюк так посмотрел, что я сразу же пожалел о своих словах.
   — Ладно, — сказал я и ушел следом за Лиз.
   Хотя крен стал меньше, сидеть в кресле второго пилота было по-прежнему неудобно — мне все время казалось, что я вот-вот вывалюсь.
   — А как вы себя чувствуете? У вас ничего не болит?
   — Задета только моя гордость, — хмуро ответила Лиз, проверяя приборы. — Первый раз в жизни я разбила корабль.
   — Да ну? — вырвалось у меня, прежде чем я успел прикусить язык.
   Она подняла бровь:
   — У вас сложилось другое впечатление?
   — Э… простите, — смутился я и кивнул на приборную доску. — Что, плохо дело?
   — Мы сломали киль, а там проходят основные кабели. Свет остался только в носовой части, хвостовая полностью обесточена. Если понадобится, я могу протянуть шнур к выходному люку или открыть его вручную. Что еще стряслось, пока не знаю.
   Она потерла глаза и на какой-то миг показалась мне страшно усталой. Бедолага! Когда я разбил свою первую машину всего через две недели после покупки, жить не хотелось. Может, она так же относится к вертушке? Я деликатно отвернулся. Действительно, как ее утешить? Гораздо лучше оставить ее в покое. Я уставился в иллюминатор.
   Теперь, когда нос вертолета приподнялся, можно было смотреть сквозь обтекатель. Перед нами расстилался Розовый зимний пейзаж. Деревья и кусты в розовом инее, Розовые сугробы. Мир напоминал пухлый праздничный торт наподобие тех вычурных сюрпризов, что на Валентинов день готовила моя матушка. Мы никогда не знали, что скрывается под толстым слоем взбитого розового кре-Ма. Мы ненавидели их, потому что считали несъедобными. Вот о чем напомнили мне розовые сугробы. По-моему, каждый из этих внешне аппетитных холмиков должна украшать мараскиновая вишенка, что, в свою очередь, навело меня на мысль о женской груди, и я задумчиво посмотрел на Лиз. Она изучала развертку радара. А у нее неплохая грудь. Я не против ею заняться.
   Лизард подняла голову и перехватила мой взгляд.
   — О чем задумались?
   — Э… как вы думаете, долго нам еще ждать?
   — Все зависит от мощи облачного слоя и направления ветра. Мы грохнулись, едва столкнувшись с облаками, так что придется ждать, пока пройдет вся масса. Я запросила данные с метеоспутников, но снимки ничего не добавили к тому, что уже известно. Думаю, нас вытащат не раньше чем завтра.
   — Мы продержимся столько времени?
   — Конечно. Машина уже не полетит, но большая часть оборудования попрежнему работает. В ней мы не пропадем. — Лиз нежно погладила приборную доску. — Малышка отлично сделана. — Потом снова повернулась ко мне: — Спасательный вертолет поднимет вертушку и доставит в Окленд, где с нее снимут все приборы. Остальное пойдет на переплавку. — Она похлопала ладонью по стенке. — В основном это вспененный кевлар. Корпус изготовить проще всего. Во время пакистанского конфликта «Локхид» гнал их на десяти линиях. В день там штамповали двести сорок корпусов, почти две тысячи машин в неделю. Просто невероятно! Каждая обходилась дешевле пятисот тысяч. Такого воздушного флота еще ни у кого не было. А какие воздушные бои! Эти птички легкие, дешевые, мощные, а главное — их можно быстро делать. Большая часть деталей — модули, которые соби-рают роботы. Последнее особенно важно, потому что потребуется много таких машин, и очень скоро.
   — Почему вы так думаете?
   — Хотя бы поэтому. — Она кивнула в сторону иллюминатора. — Во-первых, хторранским облакам, похоже, не по вкусу реактивные двигатели. А во-вторых, машины понадобятся, чтобы предотвратить расползание заражения. Те гнезда, что мы разбомбили, восстановятся через какие-нибудь несколько недель. Если мы хотим сдержать червей, необходимо в десять раз больше машин, чем сейчас. А это еще не самое крупное заражение.
   — Тогда не хватит пилотов. Лиз покачала головой:
   — Да, не хватит. Вероятно, мы будем вынуждены запускать беспилотные самолеты-снаряды, но их можно запрограммировать. Хороший летчик в состоянии вести целое крыло. Я уже долблю им об этом целый месяц, — добавила она с досадой. — Может, сегодняшняя история их убедит. — Она выключила экран. — Ладно, здесь мне все ясно. Надо проверить, что снаружи.
   Мы вскарабкались в хвост вертолета. У люка к нам присоединился Дьюк, застегивающий новый комбинезон. Лиз откинула крышку на обшивке люка, взялась за рукоятку, толкнула ее и… поморщилась.
   — Черт! Кажется, заклинило.
   Она снова налегла на рукоятку. Та слегка повернулась, потом с громким щелчком встала на место.
   — Ладно, попробуем по-другому.
   Лиз закрыла крышку и ребром ладони ударила по большой красной кнопке, расположенной рядом. Люк с лязгом распахнулся. Он отошел вперед и вверх, освободив проход. Наружу выехал трап и утонул в пушистой розовой пыли. Поднялось розовое облако.
   Мы посмотрели вниз. Интересно, какая толщина у этого слоя розовой пудры? В воздухе стоял сладкий густой запах масла.
   — Напоминает запах свежего хлеба, — нарушила молчание Лиз.
   — Нет, — отозвался Дьюк. — Слишком отдает сахаром. Скорее, торт.
   — Ну? — спросил я. — Кто желает стать первопроходцем?
   Ни Лиз, ни Дьюк не отозвались. Однообразный розовый пейзаж пугал. Сугробы плыли, обрушиваясь под собственной тяжестью. Мы стояли посреди розового океана.
   Нет, все-таки это не сугробы. Скорее они напоминали клубы дыма или комки нежнейшей паутины. Розовая пудра была такой мелкой, так сверкала и искрилась на солнце, что казалась наваждением. Разглядеть очертания дюн было невозможно. Они были настолько яркими и нереальными, что глазу было не за что зацепиться.
   В воздухе плясали мельчайшие пылинки. Глаза у меня начали слезиться. А что, если это?.. Идею стоило проверить.
   Я спустился по трапу на три ступеньки, потом шагнул на четвертую и, нагнувшись, зачерпнул пригоршню розовой пудры. На ощупь она напоминала тальк — мягкая и рассыпчатая, — но при этом непривычно шелковистая и чуть влажная.
   Я растирал ее, пока между пальцами почти ничего не осталось.
   — Немного напоминает песок. Должно быть, в ней есть и более крупные частицы, — Я лизнул кончик пальца: сладкая. Лиз и Дьюк вопросительно смотрели на меня. — Вкус такой же приятный, как и запах.
   Зачерпнув новую пригоршню, я дунул на нее. Вещество разлетелось, как дым, как пух одуванчика. Моя догадка оказалась правильной.
   Вернувшись в вертолет, я стряхнул с ладоней остатки пыльцы.
   — По-моему, я знаю, что это, — неуверенно начал я. Разгадка ошеломляла.
   Лиз и Дьюк молча смотрели на меня.
   — Помните выступление доктора Зимф на той конференции? Она перечисляла хторранские организмы. Так вот, это пуховики. Вернее, то, что от них осталось. Они осыпаются, как одуванчики.
   — В таком количестве? — изумилась Лиз, снова посмотрев на розовое покрывало.
   Я пожал плечами.
   — Наверное, они поднялись в воздух одновременно. Просто случайно совпали необходимые условия: тепло, солнечный свет, ветер, еще бог знает что — и получились пуховики. Они почти целиком состоят из белка. Если хотите, можете их есть; вещество абсолютно безвредно.
   — Только не для сложной техники, — возразила Лиз. — Черт побери! Единственная приличная штука среди хторранских гадостей, да и та сбивает вертолеты.
   — У вас есть комплект для анализа? — спросил я. — Хочу взять несколько проб.
   — Да, подождите минуту.
   Она открыла еще одну крышку в хвостовом отсеке и достала пакет. Я вернулся к люку с пластиковым мешком.
   — Фу, гадость, — закашлялся Дьюк, пропуская меня. — Без масок не обойтись.
   — Уже несу, — отозвалась Лиз. — И очки тоже.
   — Пуховики рассыпаются, коснувшись земли, — доложил я, спускаясь по трапу.
   Теперь в воздухе кружились очередные их партии — над нами проходил следующий фронт облаков. Некоторые пуховики были размером с абрикос, но такие нежные и прозрачные, что их было трудно разглядеть. Настоящие шары-призраки, лопающиеся, как мыльные пузыри.
   — Они не выдерживают собственного веса! — крикнул я. — И вероятно, уплотняются с каждым новым слоем.
   Я начал наполнять мешок.
   — Вернитесь и наденьте маску, — подсказала Лиз, высунувшись из люка. Я поднялся по трапу, и она вручила мне кислородную маску, очки и баллон. — Пыль очень мелкая, — пояснила она. — Лучше дышать так.
   — Неплохая мысль, — согласился Дьюк. Он уже натягивал маску. — А как насчет оружия?
   — Что предпочитаете?
   — А что у вас есть?
   — Посмотрим.
   Донесся лязг откидывающейся крышки, потом свист Дьюка.
   — Боже милостивый! Эта вертушка оснащена лучше, чем мужик с тремя яйцами!
   — Люблю предусмотрительность, — ответила Лиз.
   Я не удивился, поскольку помнил ее еще по Денверу. Не женщина, а машина. Меня удивило бы другое — если бы знаменитую Тирелли застали врасплох. Я надеялся никогда этого не увидеть. Тогда уж точно можно считать себя трупом.
   Я снова вылез и осмотрелся. На противоположной стороне холма, сразу же за розовым кустиком, шевелилось что-то маленькое. Мне показалось, я вижу глаза. Лицо. Я хотел было позвать Дьюка, но побоялся спугнуть, привидение. Я шагнул еше. Медленно. Лицо не двигалось. Глаза моргнули. Хотелось бы знать, куда запропас-тились Лиз с Дькжом. Надо предупредить их, чтобы не шумели.
   Еще один шаг. Очень медленно я поднял руку, засло-нив глаза от солнца и сверкающей пыли. Из-за куста на меня смотрели большие золотистые глаза на розовом пушистом лице. Не червь. У них нет лиц — только два глаза, вернее, нечто похожее на глаза, и некое подобие рта. А морда не более выразительна, чем у улитки. Это. же — явно лицо. Почти… человеческое. Я не мог разо-брать, покрыто оно розовым мехом или просто припоро-шено пылью. Но если держать пари, поставил бы на по-следнее.
   Я шагнул и теперь стоял на последней ступеньке трапа. Еще один шаг…

 

   В. Что произойдет, если постучать по спине подавившегося хторранина?

   О. Он откашляется и сожрет сердобольного помощника.

КРОЛИКОСОБАКИ

   Понять, в чем заключается твоя глупость, — значит наполовину поумнеть.

Соломон Краткий

 
   … И тут в люке появился Дьюк.
   — Что предпочитаешь, Джим: огнемет или фризер? Глаза пропали. Я успел лишь заметить, как мелькнуло пушистое тельце, и все исчезло. Осталось лишь розовое облачко.
   — Черт!
   — Что стряслось? — спросил Дьюк.
   — Там что-то вроде гуманоида. — Где?
   — Да вон там, наверху!
   Я спрыгнул с трапа и провалился по грудь в розовую пудру, подняв целую тучу пыли. Не обращая на это внимания, я направился к кусту, за которым пряталось маленькое создание. Пудра была легче сахарной ваты и тоньше паутины.
   — Джим, погоди! Вдруг это хторр.
   — Что я, червя не узнаю? Это гуманоид!
   — Стой! Возьми фризер. — Дьюк остановился на последней ступеньке трапа, держа длинную трубку и два небольших баллона с жидким азотом. Трубка, размером почти с меня, соединялась с баллонами жестким серебристым шлангом. Мне уже приходилось работать с такими штуками. Я быстренько приладил все ремни: баллоны оказались у меня за спиной, а в руках трубка, с помощью которой направлялась струя замороженного аэрозоля. Чудесный способ для отбора проб.
   Дьюк пошарил за спиной и достал огнемет.
   — Ладно, пойдем посмотрим. Появилась Лиз с лазерной винтовкой. Дьюк махнул рукой.
   — Нет, вы останетесь в машине. Включите передатчик и держите его наготове. Всякое может случиться.
   Я знал, что он имеет в виду. Мы могли не вернуться, но обязаны были успеть передать ту информацию, за которой отправлялись.
   Лиз согласно кивнула.
   — Я прикрою вас отсюда.
   — Отлично. Пошли, Джим.
   Мы двинулись, увязая в пудре почти по плечи. Я оглянулся и помахал рукой. Ответила ли Лиз, не знаю — надо было смотреть под ноги.
   Нижние слои пудры уплотнились, но тем не менее с каждым шагом мы увязали все глубже и глубже. Стоило ли вообще затевать экскурсию? Я поднял раструб фризера над головой, и тут меня осенило.
   Отрегулировав фризер на широкую струю, я направил его вперед и слегка нажал на спусковой крючок. Из раструба со свистом вырвалось белое облако; в воздухе прокатилась волна обжигающего холода. Розовая пыль затрещала, зашипела и затвердела.
   — Славно поджарило! — закричал я.
   — Что? — не понял Дьюк.
   — Горячая штука, говорю, этот жидкий азот! Я шагнул на хрустящий лед.
   Дьюк с ворчанием следовал за мной.
   — Жидкий азот может быть каким угодно, но только не горячим.
   — Ты же понимаешь, о чем я.
   Он пробормотал что-то неразборчивое. Я не стал переспрашивать.
   Под действием жидкого азота пудра сверху покрылась хрупкой морозной коркой, а на глубине сверхзаморозка превратила зыбучую пыль в нечто напоминающее сухой снег — идти стало легко. Ноги не вязли, мерзлая пудра поскрипывала. Через каждые несколько шагов я останавливался и обрабатывал очередной участок. Позади в высоких розовых сугробах оставалась глубокая борозда.
   Кроме них, ничего не было видно. Сугробы возвышались с обеих сторон как стены. Скорее всего, мы оказались в неглубокой ложбине, по-видимому высохшем русле реки. Мы были полностью лишены обзора, конечно, если кроме розовой мути там находилось что-нибудь достойное внимания.
   Куст, к которому мы направлялись, рос на холме. Поднимаясь в розовой завесе, мы обнаружили, что постепенно выбираемся из пыли. Теперь она доставала только до пояса и продолжала быстро убывать.
   Вероятно, мы шли по крутому западному берегу, но сказать наверняка было трудно. Некоторые поймы в Калифорнии в ширину достигают километра. Мы словно попали в настоящую пустыню. Или в лунный кратер. Или на чужую планету. Интересно, есть ли такое на Хторре?
   Вокруг клубился розовый дым. Ветер поднимал в воздух небольшие завитки пудры. Пелена густела. Небо порозовело еще больше.
   Горизонт исчез; все расплывалось. Небо и землю было трудно различить, однако солнце пока еще проглядывало ярким розовым пятном.
   Я оглянулся. Вертолет оставил в розовых дюнах длинную неровную траншею — отсюда были видны их сбитые верхушки. Края глубокого следа уже оплыли, засыпая борозду. Машина лежала, наполовину зарывшись носом в самый высокий из холмов. На его склоне раскинулся шелковый купол парашюта, запорошенный розовой пыльцой; строп уже почти не было видно.
   А по ту сторону вертолета… расстилалась та же однотонная равнина с холмами из розового крема, светлым розовым небом, уходящим в гнетущее яркорозовое марево.
   Мы поднялись на вершину холма — пудры здесь было всего по колено — и обошли куст.
   — Видишь? Вот следы.
   — Напоминают отпечатки ласт, — заметил Дьюк. — Четыре конечности. Две — подлиннее. — Он измерил пальцами ближайший отпечаток. — Мелкий паренек, кто бы он ни был. Я могу закрыть след ладонью.
   — Он убежал вон туда. — Я направился к деревьям.
   — Джим, на твоем месте я бы не торопился.
   — Почему? — Я оглянулся.
   — Лучше не отходить далеко от вертушки, , — сказал Дьюк. — Если заблудимся, то обратную дорогу не найдем никогда.
   — Мы вернемся по своим следам. Дьюк покачал головой.
   — Смотри… — Розовая пыль уже засыпала нашу тропинку. — Мы поднимаем вокруг себя облака пудры, но, если присмотреться, пыль ложится все гуще. Вон та туча, — он показал на небо, — вывалит весь свой груз прямо на нас. Сьерру этим облакам не перевалить. Похоже, они разрядятся здесь.
   — Э, черт, — выругался я. — Тогда надо поторапливаться. Пошли.
   — Эта тварь может быть где угодно.
   — Надо попытать счастья. Что это за зверь? Можешь вернуться, если хочешь.
   Последние слова я говорил, уже шагая в глубь розового леса. Существо, петляя между кустами, пропахало почти такую же борозду, как и мы.
   Дьюк поворчал — и двинулся следом за мной. Мы кружили между розовыми деревьями, Дьюк тихо бранился препоследними словами.
   — Вот расплата за то, что я согласился взять тебя к себе.
   — Ты сам меня выбрал. — Этот аргумент я уже приводил.
   Дьюк отмел его:
   — Ты был меньшим из двух зол. Твой конкурент — морально недоразвитый психопат, взорвал своего командира гранатой. Его не расстреляли только потому, что не смогли доказать вину. А к таким подчиненным у меня, честно говоря, не лежит душа. — И уже серьезно Дьюк продолжил: — Послушай, что бы это ни было, оно появится снова, и кто-нибудь другой его выследит. Не строй из себя героя, который должен переловить всю их фауну. Кроме того, этот малый, должно быть, так перепугался, что чешет сейчас по холмам со всей скоростью, на какую способны его коротенькие жирные ножки.
   — Не думаю, — ответил я, в очередной раз сворачивая за следом. — Он подсматривал за нами. Это не просто животное — у него осмысленный взгляд. А там, где есть один, могут оказаться и другие. Возможно, они сейчас отовсюду наблюдают за нами. Смотри, я прав: вон другой след.
   Вторая полоса более свежих отпечатков пересекала первую. Я свернул туда.
   — Эта существа, похоже, не любят прямые пути, — заметил я.
   — Вероятно, они произошли от политиков, — предположил Дьюк.
   — Или от киносценаристов.
   Я обошел дерево, бывшее когда-то, по-видимому, сосной, и застыл. Дьюк остановился рядом. След, по которому мы шли, вел на широкую поляну, от центра которой расходился уже веер пересекающихся следов. Друг от друга они не отличались.
   — Проклятье! — высказался Дькж. — Так я и знал.
   Я взглянул на него, но под очками и кислородной маской выражение лица разглядеть невозможно.
   — О чем ты? — спросил я. — Это же грандиозно! Здесь, наверное, колония этих существ.
   — Если только твой друг не запутал свои собственные следы.
   — Зачем?
   — Чтобы сбить нас. Ты ведь запутался, да?
   — Э… Нет, кажется.
   — Ну-ну. — Дьюк насмешливо посмотрел на меня. — И как же нам выбраться?
   — Вон там.
   — Ты уверен?
   Я с интересом посмотрел на него:
   — Ты что-то знаешь?
   Он медленно повернулся, внимательно осматривая холмы.
   — Помнишь Шорти? Мы вместе воевали в Пакистане. Тамошние «черные пижамы» пользовались точно таким же трюком. Кто-нибудь из них нарочно позволял засечь себя и, как только его замечали, тут же нырял в заросли. Всегда находился хоть один болван, который бросался в погоню. Его жертва оставляла извилистый и запутанный, но всегда заметный след. А когда преследователь углублялся в заросли так далеко, чтобы уже не найти обратной дороги, след внезапно обрывался. Здесь охотника и поджидали. Мы потеряли так кучу молокососов.
   Я испуганно оглянулся. Все кругом было розовым. Ни горизонта, ни неба, ни земли — одна розовая муть. Несколько голых кустов на ветру, дюны — и больше ничего.
   По спине пробежали мурашки. Розовый морозный пейзаж почему-то больше не умилял. Я повернулся к Дьюку и спросил:
   — Думаешь, здесь то же самое? Он хмуро посмотрел на меня:
   — Не знаю. Я не видел твою тварь и не представляю себе, чего она хочет и как вообще работают ее мозги. К тому же здесь не Пакистан. Но одна мысль не покидает меня. Прости, сынок, но я могу сравнить все это лишь с одним — с пакистанской рулеткой.
   Дьюк называл меня «сынком», только когда говорил о чем-нибудь очень важном и хотел, чтобы я прислушался к его словам.
   — Возвращаемся, — решил я.
   — Я знал, что ты согласишься. — Он показал направление: — Нам туда.
   — Иди первым.
   Я поплелся за Дьюком. След вился между кустами. Я даже не представлял, что мы столько раз поворачивали. Внезапно Дьюк остановился и показал вперед:
   — Смотри.
   Траншеи с отпечатками ластоногих снова и снова пересекали наш след, пока не затоптали совсем. Кто-то все время шел за нами по пятам.
   Дьюк медленно поднял огнемет и поводил им из стороны в сторону, держа на прицеле кусты.
   — Хорошо… Теперь им известно, что мы знаем об их присутствии. — Его глаза под очками прищурились. — Если они собираются напасть, то сейчас самое время.
   — Только не надо стоять здесь и дискутировать. Пошли дальше!
   — Одну минуту. — Дьюк снял с ремня маленький пластиковый диск. — Без пеленгатора не обойтись. — Полсекунды он изучал диск, потом шагнул в другую сторону. — Не отставай, Джим.
   Розовый снег падал все гуще. Его частицы стали крупнее — большие розовые шарики, крутящиеся в полете, напоминали одуванчики. Я попробовал поймать один, но он рассыпался и исчез, едва коснувшись моей ладони.
   — Мы попали в эпицентр пурги, — сказал я.
   — Да. Ветер поднимается. Лучше поспешить. Воздух в баллонах на исходе.
   Я кивнул. Видимость становилась все хуже и хуже. В двадцати метрах ничего не было видно.
   — Джим, становится глубоко. Пора снова замораживать.
   — Хорошо. — Я поравнялся с Дьюком и выпустил морозное облако. Жидкий азот парит на открытом воздухе. Пудра хрустела и рассыпалась, наст скрипел под ногами.
   Дьюк сверился с пеленгатором и показал направление. Я опять выстрелил из фризера. Мы осторожно двинулись дальше.