Голон Анна. Анжелика в Берберии (= Неукротимая Анжелика)

   Еще один ужасный день - и еще до наступления вечера перед ними замаячило избавление - голубая вода на дне маленькой долины в тени фиговых и гранатовых деревьев и склонившихся над ними финиковых пальм. Не смея верить, что это не мираж, они спускались по склону. Первым достиг дна долины Колен. Он бежал по белому гравию и был уже в нескольких шагах от вожделенной воды, когда львица, прыгнувшая с земли, бросилась на старика.
   Подоспел Колен Патюрель и кинулся на хищницу с дубиной, нанося удары по голове и хребту. Львица покатилась по земле, извиваясь в конвульсиях.
   Крик маркиза де Кермура почти потонул в свирепом реве:
   - Берегись, Колен!
   С обнаженной шпагой он бросился между львом с коричневой гривой, выскочившим из зарослей, и Коленом, стоявшим к нему спиной. Его шпага пронзила хищника возле сердца, но, прежде чем испустить дух, тот разодрал челюстями живот бретонца, и его внутренности вывалились на песок.
   За какие-то мгновения цветущий оазис превратился в бойню, где кровь людей смешивалась с кровью животных и стекала по земле в чистую воду.
   Колен Патюрель стоял, сжав дубину и поджидая новых гостей, но ничто не нарушало спокойствия. Беглецы потревожили парочку в брачный сезон.
   - Выставить со всех сторон посты с копьями наготове! - распорядился Колен Патюрель. Потом он наклонился над маркизом де Кермуром: - Ты спас мне жизнь, товарищ!
   Глаза маркиза уже потускнели.
   - Да, ваше величество, - выдавил он. Взор его затуманился, в памяти всплыли воспоминания о прошлом. - Ваше величество... в Версале... Версаль... - и он испустил свой последний вздох с названием этого знаменитого, блестящего места на устах.
   Колен остался в живых, но плечо у него было разодрано до кости.
   - Воды, - стонал он, - воды!
   Колен погрузил тыквенную бутылку в воду, завоеванную такой дорогой ценой, и поднес к его губам. Такова была его власть над товарищами терзаемые жаждой, они все-таки и не думали о том, чтобы бежать к воде, а застыли в оцепенении.
   - Идите пить, дурни, - сердито бросил он им.
   Второй раз приходилось ему закрывать глаза одному из товарищей, которых он поклялся вывести к свободе. И он чувствовал, что совершает этот обряд не в последний раз.
   Логово львов обнаружилось под зарослями винограда - там лежали остатки наполовину съеденной газели. Они затащили туда раненого и положили на подстилку из сухой травы. Колен обмыл свои раны остатками коньяка и как мог перевязал их. Что бы ни случилось, он должен ждать, чтобы увидеть, как будет чувствовать себя старик. Он был достаточно крепок, чтобы поправиться, и, быть может, выздоровеет. Но сколько им придется прождать в этом месте, куда свежая вода привлекает и диких зверей, и людей?
   Вожак подсчитал на пальцах, через сколько дней они могли надеяться достичь оазиса Себон. Даже если они смогут выйти этой ночью, они опоздают на два дня, но нечего было и думать о продолжении пути, когда Колен находился в таком опасном состоянии. Он решил провести здесь ночь. Они должны похоронить маркиза де Кермура и решить, что делать дальше. Так или иначе, все нуждались в отдыхе, а на следующий день они могут принять решение.
   С наступлением ночи Анжелика выскользнула из львиной пещеры. Ни страх перед дикими зверями, ни мучительно тяжелое дыхание старика не могли удержать ее от страстного желания окунуться в воду. Беглецы уже искупались по очереди, но она все это время провела у постели раненого.
   Колен все время звал ее требовательным тоном сильного человека, который, испытывая боль, нуждается в женщине, в ее материнской нежности, в ее умении выслушать и посочувствовать.
   - Подержи меня за руку, малышка. Не уходи, не оставляй меня, девочка.
   - Я здесь, старина.
   - Дай мне еще этой чудесной воды.
   Ей пришлось обмыть ему лицо и устроить его на соломенном ложе поудобнее. С каждой минутой ему становилось все хуже и хуже.
   Колен Патюрель раздал остатки пшеничных лепешек. Теперь у них оставались только бобы, но вожак не разрешал им разводить огня.
   Анжелика двигалась под покровом темноты - луна еще не поднялась над серебристыми деревьями. Перед ней блестело зеркало озера, гладь которого нарушалась лишь звеневшим в ночи водопадом. Тишину время от времени нарушало только кваканье лягушек и жужжание саранчи.
   Она стянула пыльные, пропотевшие одежды и, облегченно вздохнув, погрузилась в холодную воду. Никогда раньше она не испытывала такого восхитительного ощущения. Вымывшись, она выстирала свою одежду, кроме бурнуса, который натянула на себя, чтобы защититься от ночного холодного воздуха, пока ветерок высушит выстиранную одежду. Тем временем она распустила волосы по песку, чувствуя, что они стали не такими спутанными, как раньше.
   Луна поднялась из-за пальм и осветила серебряный ручей, стекающий по черной скале от источника. Анжелика вскарабкалась на скалу и подставила тело под ледяную струю. Вода, несомненно, - самое лучшее из всего созданного богом. Она вспоминала, как кричат водоносы на улицах Парижа: "Кому чистой воды... Один из четырех элементов!.."
   Подняв голову, она с любовью смотрела на звезды, мерцавшие через веерообразные кроны пальм. Вода стекала по ее обнаженному телу, и она видела свое отражение, подобное белой мраморной статуе на фоне темного бархана.
   "Я жива! - шептала она про себя. - Я жива!"
   На нее вереницей нахлынули воспоминания о непрестанной изнурительной борьбе, и она стояла так, пока ее не заставил насторожиться треск в сухом кустарнике.
   Только теперь к ней вернулось чувство страха. Она вспомнила о затаившихся в засаде диких зверях и о злобных маврах. Мирный пейзаж еще раз стал жутким полем битвы, которую они вели уже столько бесконечных дней. Она соскользнула в воду, чтобы добраться до другого берега водоема, уверенная, что кто-то следит за ней из глубины зарослей. Жизнь на положении хищного животного, за которым гонятся охотники, пробудила в ней инстинкт самосохранения, и она издалека чувствовала опасность. Она сбросила бурнус и побежала босиком через заросли винограда и колючих кустов. Наткнувшись на препятствие, имевшее форму человека, она тихо вскрикнула и, обезумев от страха, рванулась было обратно. Но тут при свете луны она узнала светлую бороду Колена Патюреля и его блестящие, глубоко посаженные глаза.
   - Ты что, сошла с ума? - тихо проговорил он. - Ты купалась совсем одна? Разве ты не знаешь, что львы придут на водопой, и леопарды тоже, не говоря уже о каком-нибудь шатающемся мавре?
   Анжелике хотелось прильнуть к его могучей груди и прийти в себя после перенесенного страха, тем большего, что он застиг ее в момент отдыха. Ей никогда не забыть почти сверхъестественного наслаждения под струями водопада в этом божественном оазисе. Воистину в раю должно быть что-то подобное.
   Но сейчас она вернулась обратно в мир людей и опасностей, где, чтобы выжить, нужно бороться.
   - Мавры? - произнесла она дрожащим голосом. - Кажется, они здесь. Кто-то следил за мной минуту назад, я уверена.
   - Это был я. Я пошел искать тебя, как только обратил внимание, что ты отсутствуешь дольше обычного. А теперь идем со мной, и больше не делай таких глупостей, или не будь я Колен Патюрель, если не придушу тебя своими руками, - в его голосе слышалась ирония, однако он не шутил. Она верила, что он в самом деле может задушить ее или, по крайней мере, выколотить из нее независимость.
   Кровь его оставалась холодной, когда он следил, как женщина, их товарищ, крадучись вышла и не возвращается. Еще одно происшествие, думал он, еще одну могилу придется копать! Бесшумно, как раб, привыкший красться в темноте, последовал он за ней на берег озера! И там она предстала перед ним под серебряным потоком, струящимся из родника, с распущенными по плечам, как у морской нимфы, волосами, сверкая белоснежным телом на фоне зеркальной поверхности темной воды.
   Идя за ним, Анжелика терзалась от сознания, что он, должно быть, видел ее купающейся. Потом она решила, что это неважно. Он был человеком неотесанным и не ощущал к ней ничего, кроме презрения сильного к слабому, видя в ней только обузу, которую ему пришлось взвалить на себя против своей воли. Ей трудно было удержаться от обиды, потому что это он установил верно соблюдаемый ею "карантин" по отношению к другим беглецам, считая, что они способны только на грубость. От ощущения одиночества и от сознания, что она никому здесь не нужна, ей было еще тяжелее переносить все остальные испытания. Возможно, он был и прав, но его суровость и властность внушали ей почти малодушный страх. Идеальное равновесие между его духовным и физическим бесстрашием, казалось, служило ей упреком за ее собственное отнюдь не непоколебимое мужество, за ее женскую слабость, за нервозность и переживания. От пронзительного взгляда его голубых глаз не ускользали ее страх, слабость или неосторожность, и ей казалось, что он презирает ее за это. "Он уважает меня не больше, чем пастушеский пес - безмозглую овцу", думала Анжелика.
   Она опять заняла свое место у ложа Колена, но не могла оторвать взгляда от черного силуэта нормандца; в слабом свете лампы он чертил на песке схему их маршрута и объяснял ее венецианцу, Жан-Жаку и баску, глядящим через его плечо.
   - Вы остановитесь на краю леса. Если на ветке второго пробкового дуба вы увидите красный носовой платок, двигайтесь вперед и кричите совой. Тогда Рабби выйдет из кустов.
   - Ты здесь, малютка? - раздался слабый голос Колена. - Дай мне руку. У меня была маленькая дочка. Двадцать лет назад, когда я ушел в море, ей было десять. Она должна быть похожа на тебя. Ее звали Марийкой.
   - Скоро вы увидите ее, дедушка.
   - Вряд ли. Со смертью я повстречаюсь раньше. Так будет лучше. Что будет делать Марийка со старым отцом-рыбаком, вернувшимся из двадцатилетнего рабства, чтобы пачкать идеально чистый пол на кухне и изводить ее рассказами о солнечной стране? Так лучше. Я счастлив найти вечный сон в марокканской земле. Я все думаю о том, как скучают по мне сады там, в Мекнесе, и о том, что уже никогда не увижу Мулаи Исмаила, несущегося на коне, как посланец бога. Мне нужно было дождаться, чтобы он раскроил мне череп своей тростью.
   * * *
   Парижанин, венецианец и баск готовились отправиться в путь на рассвете, Колен Патюрель подозвал Анжелику.
   - Я собираюсь остаться со стариком, - сказал он. - Мы не можем взять его с собой и не можем бросить. Я буду ждать здесь. Остальные должны идти вперед, чтобы не пропустить встречи с Рабби Манмораном. Встретившись с ним, они по крайней мере будут знать, как лучше всего поступить. Что ты хочешь идти с ними или догонять их?
   - Я поступлю так, как вы прикажете.
   - Думаю, тогда тебе лучше остаться здесь. Другие, быть может, пойдут быстрее, чем ты можешь, а время не терпит. - Анжелика кивнула и направилась обратно к постели раненого, но Колен Патюрель удержал ее, как будто извиняясь за свое недружеское поведение: - Кроме того, я думаю, старый Колен нуждается в тебе, чтобы умереть спокойно. Но если ты предпочитаешь идти...
   - Я остаюсь.
   Они поделили провизию и оставшиеся стрелы. Колен Патюрель взял лук, колчан, свою дубинку, компас и шпагу маркиза де Кермура.
   Постояв немного перед могилой бретонского дворянина, трое мужчин отправились в путь. Старому Колену, который слабел все больше, ничего не сказали. Он бредил по-фламандски и со сверхъестественной силой умирающего сжимал руку Анжелики. Потом уходящие силы вернулись к нему, потому что, проборовшись со смертью всю ночь, на следующее утро он сел. Колену Патюрелю пришлось применить всю свою силу, чтобы удержать его: старик боролся с такой яростью, будто сражался со смертью.
   - Ты меня не возьмешь! - кричал он. - Не возьмешь!
   Вдруг он, казалось, узнал лицо человека, сидящего перед ним.
   - А, Колен, мой мальчик, - сказал он слабым голосом. - Пора двигаться, как ты думаешь?
   - Да, старина, конечно. Идем! - велел тот своим спокойным голосом.
   И старый Колен доверчиво, как ребенок, умер на руках своего друга.
   Его агония так расстроила Анжелику, что она заплакала, глядя на обнаженную лысую голову, покоящуюся на груди Колена, будто бы тот был его сыном. Колен Патюрель закрыл старику глаза и скрестил руки на груди.
   - Помоги мне донести его, - сказал он Анжелике. - Могила уже вырыта. Нам нужно торопиться. Потом мы тоже выходим.
   Они положили его рядом с маркизом де Кермуром. Анжелика хотела поставить два креста, но Колен не разрешил ей этого:
   - Мавры, которые будут проходить здесь, увидят, что тут недавно похоронены христиане, и бросятся за нами вдогонку.
   И снова они зашагали вперед при серебряном свете луны. Отдохнув два дня в оазисе, Анжелика решила, что Колену Патюрелю больше не придется стыдить ее за отставание, но напрасно она пыталась поспевать за его широкими шагами, и она видела, как он останавливается, обернувшись назад, и поджидает ее, со своей дубинкой на плече похожий на Геркулеса. Ей не терпелось догнать остальных - они по меньшей мере ходили как нормальные люди, а не как легендарные герои, далеко превосходящие земных людей.
   "Устает ли когда-нибудь этот дьявол? - думала она. - Боится ли чего-нибудь? Способен ли на душевные или физические чувства?"
   Она уже решила, что он невежа, а теперь этот переход на пару с ним укрепил ее в таком мнении. Но они двигались так быстро, что на исходе следующего дня вышли к опушке дубравы, где должна была состояться встреча с Рабби. Перед ними показался перекресток дорог, изрезанных извивающимися корнями деревьев.
   Колен Патюрель приказал ей остановиться. Глаза его сузились, и она с удивлением увидела, что он смотрит на солнце, неожиданно померкшее за крыльями стервятников, медленно взлетевших с деревьев. Должно быть, пришельцы потревожили их. Сделав несколько кругов над деревьями, птицы снова направились к земле, вытягивая свои волосатые шеи, и уселись на толстом пробковом дубе, простиравшем свои ветви над перекрестком. Анжелика разглядела, что привлекает их.
   - Взгляни на два трупа, - сказала она прерывающимся голосом.
   Он уже увидел их.
   - Это два еврея, судя по длинным черным плащам. Оставайся здесь. Я подползу ближе на разведку. Что бы ни случилось, не двигайся отсюда!
   Потянулось мучительное ожидание. Стервятники били крыльями и часто взлетали, и по их резким крикам было ясно, что они чем-то обеспокоены, но ей не было видно - чем. Неожиданно позади нее возник Колен Патюрель.
   - Ну?
   - Один - еврей, которого я не знаю, возможно, Рабби Манморан. Второй Жан-Жак.
   - О боже! - простонала она, закрывая лицо руками. Это было уже слишком. Теперь полный провал их побега казался ей неминуемым. Христиане попали в ловушку, расставленную здесь, на месте встречи.
   - Я заметил селение справа от нас; мавры из этой деревни и повесили их. Быть может, венецианец и Жан д'Гарростегю еще там, в цепях. Я иду туда.
   - Это безумие!
   - Я не буду ничего делать. Недалеко, на горе, я нашел пещеру. Ты спрячешься в ней и будешь ждать меня.
   Она никогда не осмеливалась возражать на его приказания, но знала, что это крайне глупо. Это конец. Пещера, вход в которую скрывался в зарослях ракитника, станет ее темницей. Здесь она напрасно будет ждать возвращения своих товарищей.
   Колен Патюрель оставил ей все запасы провизии, в том числе последнюю бутылку воды. Он оставил даже свою дубинку, взяв с собой только кинжал, висящий на поясе. Он снял с нее сандалии, чтобы дать отдых ногам. Трут и кремни он разделил. Если появятся дикие звери, ей достаточно будет развести костер из сухой травы, чтобы отпугнуть их. Потом он молча выскользнул из пещеры и исчез.
   Началось долгое ожидание, пришла ночь, а с нею - вой диких зверей, кормившихся в кустах; казалось, их шебуршание и возня заполнили всю пещеру. Время от времени, когда ожидание и неопределенность становились невыносимыми, Анжелика высекала огонь и светила рядом с собой трутом. К ее облегчению, ей были видны только голые каменные стены, но вдруг она заметила какие-то черные бархатные мешочки, свисавшие рядом друг с другом с потолка пещеры, и поняла, что это летучие мыши. От них-то и исходил весь этот писк и шорох, так тревоживший ее.
   С открытыми глазами, стараясь не думать, проводила она безумно длинные часы. Шорох веток снаружи наполнил ее надеждой. Не вернулся ли это нормандец с Пиччинино и Жаном д'Гарростегю? Как хорошо было бы увидеть их вновь! Но вдруг совсем рядом раздался жалобный вой. Это бродила в поисках добычи гиена.
   Анжелика вернулась мыслями на перекресток дорог, где ветерок раскачивал тело Жан-Жака из Парижа. Он был мертв, счастливый маленький приказчик, любимец Колена Патюреля, который сделал его своим писарем. Стервятники уже выклевали его улыбчивые глаза. Он был мертв, так же как и арлезианец, бретонский дворянин и старый фламандский рыбак. Они умрут все, один за другим. Королевство Марокко не выпускает беглецов. Мулаи Исмаил одерживал еще одну победу.
   Что будет с ней, если никто не вернется? Она даже не знала, где находится. Что будет с ней, когда голод и жажда выгонят ее из убежища? Ей нечего ждать помощи от мавров, еще меньше - от их покорных, запуганных женщин. Ее поймают и вернут к султану. И уже не будет Османа Фараджи, чтобы защищать ее.
   О, Осман Фараджи, если твоя благородная душа бродит в раю Магомета!..
   Крики стервятников, кружившихся над телами повешенных, напомнили ей, что приближается рассвет. Пещера наполнилась молочно-белым туманом. Анжелика попыталась пошевелить пересохшими, онемевшими губами, думая, что сейчас она переживает худшие минуты своей жизни. Быть такой беспомощной, такой пассивной, такой неспособной достичь чего-нибудь самостоятельно! И все же она оставалась на месте, потому что Колен Патюрель запретил ей уходить. Солнце поднималось все выше.
   Беглецы не возвращались. Они никогда не вернутся.
   И все же она ждала, черпая надежду в мысли, что их судьба не вполне предопределена. Она уже была близка к отчаянию, когда во входном отверстии пещеры появилась могучая фигура Колена Патюреля. Нахлынувшее на Анжелику чувство избавления и безграничной радости заставили ее броситься вперед и обнять его, чтобы убедиться, что это в самом деле он.
   - Ты вернулся! О, ты вернулся ко мне!
   Казалось, он не видит и не слышит ее, даже не чувствует, как ее пальцы царапают его плечи. Его странное молчание встревожило ее:
   - Ты нашел их? - спросила она.
   - Нашел. Но уже не в человеческом облике. Должно быть, они претерпели все мыслимые пытки, прежде чем их посадили на кол у подножия форта. Я не знаю и никогда не узнаю, кто выдал нас, но Мулаи Исмаил знает о каждом нашем шаге. Он излил свой гнев на Мекнес. Гетто превращено в груду тлеющих развалин. Все евреи перебиты. Здесь нас ждали и использовали Рабби как приманку. Потом приказали повесить всех евреев, а христиан без проволочек казнить. Жан-Жака повесили, потому что его приняли за еврея. Я только что снял его и принес сюда - то есть принес то, что оставили от него стервятники. Я собираюсь похоронить его останки.
   Он сел и удивленно смотрел вокруг себя на красноватые скалы, освещаемые восходящим солнцем.
   - Все мои товарищи мертвы, - произнес он без всякого выражения.
   Он надолго замолчал, опершись подбородком на ладонь, потом с усилием встал и вышел из пещеры. Анжелика не могла слышать, как его нож царапает камни, и вышла, чтобы помочь ему выкопать могилу. Но он грубо закричал на нее:
   - Назад! Не подходи. Это не для тебя. Убирайся. Это неприятное зрелище.
   Она замерла от ужаса и не приближалась к нему. Она сложила ладони, но, несмотря на все старания, не могла молиться. Размашистыми движениями человека, привыкшего копать твердую почву, Колен рыл могилу. Анжелика увидела его, когда он кончил насыпать могильный холм - как будто приняв внезапное решение, он обломал две ветки, сделал из них крест и вызывающим жестом воткнул его в холмик, воскликнув: "На этот раз я воздвигну крест!" и снова уселся в пещере в той же позе мрачной задумчивости. Анжелика пробовала заговорить с ним, но он не обращал на нее внимания. Вечером она положила перед ним горсть фиг на листе финиковой пальмы.
   Колен Патюрель поднял голову. На коричневом лбу оставались светлые полосы. Он уставился на склонившуюся над ним женщину, и ей казалось, что в его глазах сквозь горе и безнадежность просвечивает удивление: "О боже, она еще здесь!"
   Он молча поел. С той самой минуты, как она натолкнулась на его странный взгляд, Анжелика чувствовала, что ее парализовал какой-то страх, природы которого она не понимала. Он еще был настороже, глаза его были широко открыты, но она уже не могла больше сопротивляться усталости, смыкавшей ее веки. Весь день и всю ночь она прошагала почти непрерывно, а предыдущую ночь тоже не смыкала глаз. Наконец она заснула, свернувшись в клубок в уголке пещеры.
   Проснувшись, Анжелика обнаружила, что осталась одна. Это было ей привычно, потому что она всегда спала отдельно от остальных беглецов, но на этот раз тишина показалась ей необычной. Оглядываясь, она постепенно осознавала правду. Последняя пшеничная лепешка, запас чечевицы и бутылка с водой были заботливо разложены на камне рядом с дротиком и ножом, но лук, стрелы и дубинка Колена-нормандца исчезли. Так он бросил ее!
   Все, это был конец. Она долгое время прождала, обхватив голову руками и плача.
   - Как ты мог! - повторяла она упавшим от горя голосом. - Бог тебя накажет!
   Но она была не так уж уверена, что бог не окажется на стороне Колена Патюреля, потому что он был распят в его честь, она же была всего лишь женщиной, повинной в первородном грехе и ответственной за все скорби человеческие, презренной вещью, которую берут и оставляют.
   - Ну что, моя девочка? Горюешь? - Голос нормандца отдавался в пещере как гром. Он стоял перед ней, держа на плечах молодого дикого кабана, из перерезанной глотки которого еще капала кровь.
   - Я... я думала, ты ушел и бросил меня, - выдавила она из себя.
   - Ушел? Ну, нет. Я сказал себе, что нужно раздобыть что-нибудь, во что можно вонзить зубы, и мне повезло повстречаться с этим диким кабаненком. А вернувшись, я застаю тебя в слезах...
   - Я думала, ты проклял меня, - призналась она.
   При этом самом удивительном признании, которое ему доводилось слышать за всю жизнь, у него широко раскрылись глаза и поднялись брови:
   - Так вот оно что! - воскликнул он. - Ты принимаешь меня за подлеца? Я проклял тебя? Тебя, которую... - он все больше краснел, - я, который готов умереть за тебя! - со страстью вскричал он.
   Бросив свою ношу на землю, он принялся подбирать какие-то щепки, которые складывал в центре пещеры, всем своим видом показывая, что в нем кипит гнев. Трут никак не загорался, и он выругался, как тамплиер.
   Анжелика бросилась перед ним на колени, вытянув вперед руки:
   - Прости меня, Колен! Я дура. Мне следовало бы помнить, сколько раз ты рисковал жизнью за своих собратьев. Но я не принадлежала к ним, я ведь только женщина.
   - Тем более, - проворчал он, подняв, однако, на Анжелику глаза и беря ее за подбородок. Лицо его смягчилось. - Послушай меня, девочка, и пойми раз и навсегда вот что. Ты была христианкой в Берберии, как и мы. Тебя привязали к колонне и стегали плетьми, и все же ты не отреклась от своей веры. Ты без жалоб терпела жажду и страх. Я бывал в портах всего мира, но я не встречал такой отважной женщины, как ты. Ты стоишь всех нас вместе взятых, и если все они оставались товарищами и не потеряли человечности, так это благодаря твоему мужеству. Они не хотели уступать тебе. Теперь остались только мы с торбой, связанные друг с другом на жизнь или на смерть. Вместе мы найдем свободу. Но если ты умрешь, я умру рядом с тобой. Я поклялся в этом!
   - Ты не должен говорить так, - прошептала она. - Один ты скорее выйдешь на свободу.
   - Ты тоже, моя дорогая. Ты сделана из хорошей стали, закаленной, как шпага бедняги Кермура. Думаю, теперь я хорошо тебя знаю, - свет его глубоко посаженных голубых глаз затуманился от чувств, которые он не мог вложить в слова. Он наморщил лоб, пытаясь выразить свои мысли. - Ты и я вместе... ничто не может разлучить нас!
   Анжелика вздрогнула. Кто еще говорил ей эти слова? Другой король Людовик XIV! И точно так же смотрели на нее его светящиеся глаза. Она подумала, что между ними - между нормандцем и великим правителем Франции много общего. Люди знали, что эти двое поставлены над ними, и даже в рабстве Колен своим великодушием, мудростью и физической силой показывал себя королем старой школы.
   - Ты вернул мне мою веру в себя и в тебя, Колен, - улыбнулась она ему. - Теперь я верю, что мы сумеем спастись, - она вздрогнула. - Так должно быть. У меня не хватило бы сил выдержать еще одну пытку. Я бы покорилась своей судьбе.
   - Чепуха, смогла бы. Всегда хватает мужества и на второй, и на третий раз, если надеешься, каждый раз надеешься, что хуже уже не будет. Уж поверь мне, - он с усмешкой разглядывал свои изуродованные ладони. - Великое дело не хотеть умирать, при условии, что ты не боишься смерти. Для тех, кто любит жизнь, как мы, смерть всегда оказывается на нашей стороне, и я долго думал, что это не такой уж плохой попутчик. Жизнь ведет нас за одну руку, а смерть - за другую. Каждый имеет высшую цель, если только ты не пугало в огороде. Все дело в том, чтобы не отдыхать по дороге. Ну, хватит разговоров, малютка. Устроим-ка валтасаров пир. Один вид этого великолепного костра согревает мне сердце. Это первый наш костер за изрядное время.