Страница:
- Как это восхитительно - увидеть вас в доках, моя милая Арнан! И вас тоже, Кассандра. А это не Калистро? Какое блаженство!
Адмирал и его друзья обменялись приветствиями - так шумно, что зеваки на набережной замерли, раскрыв рты. Де Вивонн прекрасно выступал в своей роли вице-короля. Его обожженное солнцем лицо прекрасно сочеталось с голубыми глазами и длинными светлыми волосами. Большой рост страховал его от малейших признаков тучности. Он играл свою роль до конца. Веселый, живой, подвижный, он во многом походил на свою блестящую сестру, фаворитку короля.
- Сегодня я зашел в порт совершенно случайно, - говорил он. - В самом деле, два дня назад я должен был отплыть в Кандию. Но шторм причинил такой ущерб и судну, и команде, что я был вынужден зайти в Марсель. Теперь, встретив вас здесь, я приглашаю всех на двухдневное пиршество.
Резкий, как пистолетный выстрел, звук заставил всю компанию вздрогнуть. Один из надсмотрщиков щелкал своим длинным бичом и уговаривал толпу разойтись.
- Уйдемте отсюда, дорогие мои, - сказал господин де Вивонн, положив руки в надушенных перчатках на плечи девушек. - Сейчас каторжники сойдут на берег. Я разрешил примерно пятидесяти из них вернуться в лагерь в бухте Роше, чтобы похоронить своего товарища, имевшего глупость отдать богу душу, когда мы входили в гавань. Из-за этого и вышла заминка. Мой помощник предложил, чтобы тело, по морскому обычаю, было брошено за борт, и я согласился с ним, но капеллан был против. Он заявил, что ему не хватит времени на обычные молитвы и прочие ритуалы и что мы не можем обращаться с христианской душой словно с собачьей, - короче, он хочет похоронить тело. Я согласился потому, что мы были так близко к порту и еще потому, что по собственному опыту знаю, что этот лазарист в конце концов всегда берет верх. Ничто - ни уговоры, ни сила - не способно заставить его изменить свое мнение, если что-то втемяшится ему в голову. Так что идемте. Я хочу отвести вас к Сцеволе и угостить фисташковым шербетом и кофе, - и они удалились, между тем как надсмотрщик продолжал щелкать своим бичом у сходней, словно укротитель, выгоняющий львов из клетки на песок арены.
Из трюма донеслись ужасающие звуки раскачивающихся цепей и надломленные голоса. Шепот пролетел над толпой, когда на сходнях показались первые каторжники, скованные длинными цепями, которые они несли, перекинув через плечо или положив на локоть, чтобы не потерять равновесия под этим грузом. Один за другим они проходили по доске, соединявшей галеру с берегом. Они были скованы по четыре. Грязные лохмотья, обвязанные вокруг лодыжек, должны были защищать тело от этих цепей, но у многих эти тряпки были окрашены кровью. И мужчины, и женщины крестились, когда каторжники проходили мимо них.
Они шли босиком, почесываясь от вшей и опустив глаза. Их одежда, состоявшая из рубахи и пары красных шерстяных штанов, поддерживаемых широким когда-то белым поясом, была покрыта пятнами от соленой воды и издавала невыносимую вонь. Многие из каторжников были бородаты. Красный шерстяной колпак, свешивающийся на брови, прикрывал спутанные волосы. У некоторых колпаки были зеленого цвета - это были пожизненные каторжники.
Первые прошли не оглядываясь. Проход остальных и был тем зрелищем, ради которого собралась толпа. Их глаза блестели, они задирали женщин грубыми фразами или непристойными жестами. Один из пожизненных приставал к почтенному гражданину, единственный недостаток которого, по мнению каторжника, состоял в том, что ему следовало бы находиться в другом месте.
- Надулся, а? Ты, проклятый толстый бочонок.
Надсмотрщик высоко поднял плеть и вытянул ее пеньковыми хвостами по бледной коже, и без того покрытой ранами и струпьями. У женщин перехватило дыхание от жалости.
Однако приближалась новая группа каторжников - каждый из них нес свой колпак в руке. Губы этих каторжников шевелились, и вскоре можно было расслышать, как они бормочут молитвы. Толпа погрузилась в торжественное молчание. Двое каторжников спустились по сходням, неся тело, завернутое в парусину. За ними шел капеллан, черная сутана которого резко контрастировала с массой красных лохмотьев.
Анжелика пристально всматривалась в священника. Она не была уверена, что узнает. Прошло десять лет с тех пор, как она его видела, и ей тогда было не до того, чтобы рассматривать его лицо.
Маленькая процессия, звякая цепями о булыжник мостовой, уже удалялась. Анжелика схватила Флипо за запястье:
- Следуй за тем священником. Его имя - отец Антуан. Поравнявшись с ним, скажешь - слушай внимательно! - "Мадам де Пейрак здесь, в Марселе, и она хотела бы встретиться с вами в кабачке "Золотой Рог".
- Входите, отец, - произнесла Анжелика.
Священник помедлил на пороге комнаты, в которой сидела дама, одетая в простое, но дорогое платье. Он явно стеснялся своих грубых башмаков и порыжевшей черной сутаны, обтрепанные манжеты которой не закрывали покрасневших, потрескавшихся от морской воды запястий.
- Простите, что принимаю вас в своих комнатах, - сказала Анжелика. - Я здесь по секретному делу и не хочу быть узнанной.
Священник дал понять, что понимает и что ему это безразлично. Приняв ее извинения, он сел на табурет. Теперь она узнала его. Точно так же он выглядел в тот вечер, сидя на корточках перед костром палача, ссутулившись, похожий на замерзшего кузнечика; глаза его, если он открывал их широко, блестели.
Она села перед ним.
- Вы помните меня?
Меж тонких губ отца Антуана промелькнула улыбка:
- Помню, - он разглядывал ее, сравнивая сидящую перед ним женщину с тем раздавшимся, обезумевшим от горя существом, которое он видел когда-то в зимних сумерках бродящим вокруг жаровни с угольями, раздуваемыми ветром. Вы тогда ожидали ребенка, - сказал он мягко. - Кем он оказался?
- Мальчиком, - ответила она. - Он родился в ту же ночь. И уже умер. Он дожил всего до девяти лет, - при мысли о Канторе она отвернулась к окну. Средиземное море отняло его у меня, - добавила она задумчиво.
Опускался вечер. Из переулков доносились крики, песни, возгласы множества людей самых различных национальностей - турок, испанцев, греков, арабов, неаполитанцев, негров, англичан, - которые шумной толпой двигались к открывающимся тавернам и публичным домам. Невдалеке после нескольких гитарных аккордов послышался теплый, вибрирующий голос, поющий серенаду, и над всеми звуками доминировал шум вездесущего моря, подобный жужжанию пчелиного роя.
Отец Антуан задумчиво рассматривал ее. Эта изумительно красивая женщина имела так мало общего с тем юным подавленным горем созданием, которое запомнилось ему. Теперь она казалась уверенной в себе, такой настороженной, такой внушительной. Он искал, не оставили ли перенесенные ею невзгоды каких-либо следов на ее внешности. Он не узнал бы ее, если бы она не назвалась, да и сейчас узнавал с трудом, и то благодаря печальному выражению, появившемуся на ее лице при упоминании об утонувшем сыне.
Она снова повернулась к нему лицом. Капеллан сложил руки на коленях, как будто готовясь к долгому разговору. Он боялся говорить что-нибудь. Она заставит его рассказать обо всем, и это может лечь на его плечи тяжелой ответственностью.
- Отец, - сказала Анжелика. - Я не знаю, каковы были последние слова моего мужа у костра, а теперь я хочу это узнать. На костре... - повторила она. - В последний миг. Что он говорил?
Священник поднял брови.
- Ваша просьба очень запоздала, мадам, - произнес он. Вы должны простить мне, если я не вспомню. С тех пор прошли уже годы, и за это время я, увы, напутствовал многих осужденных. Поверьте, я не могу ответить на ваш вопрос точно.
- Тогда я могу. Он не говорил ничего. Ничего, потому что был уже мертв. К столбу привязали труп. А мой муж, еще живой, был вынесен через тоннель, пока толпа глазела, как пламя делает то, что несправедливо предназначалось ему. Король признался мне в этом, - она наблюдала, не сделает ли он удивленного, может быть, протестующего жеста, но он оставался невозмутимым. - Вы знали об этом, не правда ли? - сказала она со вздохом. Вы всегда знали об этом.
- Нет, не всегда. Подмена была совершена так умно, что в то время у меня не возникло ни малейших подозрений. На его голову опустили капюшон. И только позже я...
- Позже? Где? Когда? Кто сказал вам? - Она подалась вперед, тяжело дыша и сверкая глазами. - Вы видели его, не так ли? Вы видели его после костра.
Он не отрываясь смотрел на нее. Теперь он действительно узнал ее. Она совсем не изменилась.
- Да, - сказал он. - Я видел его. Слушайте, - и он начал свой рассказ.
Это случилось в Париже в марте 1661 года. Морозной ночью, "терзаемый демонами", с воплями "прости меня, Пейрак!" умер монах Беше.
Отец Антуан молился в часовне, когда к нему пришел послушник и сказал, что какой-то бедняк настаивает на встрече с ним - бедняк, который тем не менее вложил в ладонь послушника золотую монету. Послушник не посмел прогнать его. Отец Антуан вернулся в приемную. Человек ждал, опираясь на крепкий костыль, и почти уродливая тень его качалась на побеленной стене в свете масляной лампы. Одет он был соответственно. Лицо закрывала черная стальная маска. Когда он приподнял ее, отец Антуан упал на колени, моля небеса избавить его от ужасных видений, потому что перед ним стоял призрак, призрак колдуна, сожжение которого на Гревской площади он видел своими глазами.
Призрак насмешливо улыбался. Он попробовал заговорить, но единственным звуком, который вырывался у него изо рта, было нечленораздельное рычание. Внезапно привидение исчезло. Лишь через несколько мгновений отец Антуан понял, что оно упало в обморок и лежало на каменных плитах у его ног. Он успокоился и наклонился над бесчувственным посетителем. Тот был еще жив, вернее, полумертв, и силы его были на исходе. Тело было не более чем скелетом, но кошелек содержал немалое достояние золотыми самородками и каменьями.
Много дней посетитель находился между жизнью и смертью. Отец Антуан ухаживал за ним, поделившись тайной с настоятелем.
- Он дошел до последней степени истощения. Трудно представить, что его тело, истерзанное палачом, было способно на малейшее усилие. На одной ноге той, которая хромала, - были ужасные раны на колене и бедре от пытки испанским сапогом. Раны не закрывались почти месяц, потому что все это время он оставался на ногах. Вот какая воля дана человеку, мадам!
Однажды могущественный граф Тулузский сказал смиренному тюремному капеллану: "Отныне вы мой единственный друг!"
Именно об этом священнике он подумал, когда, истратив все оставшиеся силы на посещение особняка Ботрелле, он почувствовал, что умирает от истощения. Зайти так далеко и умереть на пороге успеха! Он ушел из особняка через потайную дверь в саду, от которой у него был ключ, потом дотащился через весь Париж к Дому лазаристов, где, как он знал, он найдет отца Антуана.
Теперь ему нужно было бежать - он не мог оставаться во Франции. Отцу Антуану предстояло присоединиться к партии каторжников, отправлявшейся в Марсель, и вступить там в новую должность.
Жоффрей де Пейрак придумал план: смешаться с каторжниками и проделать с ними путь до Марселя. Он снова нашел своего слугу-мавра Куасси-Ба. Отец Антуан спрятал золото и драгоценности в собственной одежде и вернул их после прибытия на место. Спустя короткое время граф и его мавр спрятались в рыболовном смаке и исчезли.
- И с тех пор вы их не видели?
- Никогда.
- И вы ничего не можете предположить о дальнейшей судьбе графа после побега?
- Ровно ничего.
Она опять заглянула ему в глаза, потом почти робко спросила:
- Не вы ли приезжали в Париж несколько лет назад, чтобы справиться обо мне? Кто послал вас?
- Я вижу, вы знаете о моем визите к Дегре.
- Он сам сказал мне, - она ловила его на слове и, поскольку он медлил с ответом, настойчиво повторила: - Кто послал вас?
Капеллан вздохнул.
- По правде говоря, я так и не знаю этого. Это произошло несколько лет назад, когда я находился в Марселе, где занимался главным образом больницей для каторжников. Ко мне пришел арабский купец, один из тех, кто заходит в этот порт. Он под большим секретом сообщил мне, что кое-кто интересуется, что сталось с графиней де Пейрак. Он попросил меня съездить в столицу. Адвокат по имени Дегре, другие люди, имена которых он мне назвал, возможно, сообщат мне что-нибудь. На расходы я получил кошелек, содержащий значительную сумму, которую я принял, памятуя о своих бедных каторжниках, но все мои попытки узнать у араба, кто послал его, ни к чему не привели. Он только показал мне золотое кольцо с топазом - я узнал в нем одну из драгоценностей графа де Пейрака. Чтобы выполнить поручение, я отправился в Париж. Там я узнал, что мадам де Пейрак стала женой королевского маршала маркиза дю Плесси-Белльер, что она богата и занимает высокое положение при дворе, как и ее сыновья.
- А вы не были шокированы, услыхав это? Я вышла замуж еще раз, хотя мой первый муж был еще жив! Может, ваша совесть церковника получит некоторое облегчение, если я скажу вам, что маршал был убит под Франш-Конте, так что с тех пор меня можно считать дважды вдовой.
Отец Антуан не обиделся. Он даже слегка улыбнулся, отвечая, что знает о многих удивительных ситуациях, хотя должен признать, что провидение воистину ведет Анжелику по извилистому пути. Он глубоко жалеет ее.
- Итак, я вернулся в Марсель и, когда купец появился снова, рассказал ему все, что узнал. Больше я не слышал от него ни слова. Это все, что я знаю, мадам, в самом деле все.
- Этот араб, - спросила Анжелика, - откуда он появился? Помните ли вы его имя?
Капеллан, нахмурившись, задумался.
- Сейчас, - произнес он наконец, - я пытался припомнить о нем все, что могу. Его зовут Мохаммед Раки, но он не из Аравии. Я обратил внимание на его одежду. Арабские купцы с Красного моря стараются одеваться по-турецки, а купцы с Североафриканского побережья носят шерстяные платки, которые называются бурнусами. Этот приехал из Алжира или Марокко. Но это все, что я знаю, и этого мало, чтобы начинать розыски. Кроме того, я припоминаю его слова об одном из его дядюшек, имя которого мне запомнилось - Али Мектуб. Я говорил с ним об арабе - рабе на галерах, которого выкупил богатый дядя. Али Мектуб составил богатство на жемчуге, губках и всевозможных безделушках. Он жил на Крите и, насколько я знаю, живет там и сейчас. Возможно, он смог бы рассказать вам что-нибудь о своем племяннике Мохаммеде Раки.
- На Крите? - Анжелика погрузилась в размышления.
* * *
Анжелика и Флипо спустились к самой воде, надеясь найти судно, которое могло бы взять их в длинное путешествие к Левантийским островам. Прогуливаясь, Анжелика вдруг остановилась и протерла глаза, думая, что, должно быть, видит сон. В нескольких шагах впереди нее на самом краю набережной в глубокой задумчивости стоял маленький старичок, не обращавший внимания ни на прохожих, ни на мистраль, теребивший его бороду. По его морской шапке, по очкам в черепаховой оправе, старомодной одежде, шелковому зонтику и бутылочкам в ивовой корзине, стоявшей у его ног, она сразу же узнала аптекаря Савари, которого встречала при дворе.
- Мэтр Савари! - окликнула она.
Он настолько изумился, разглядывая Анжелику через очки, что чуть не свалился в воду.
- Так это вы, мой маленький дипломат! Вот не думал найти вас здесь!
- Конечно. Я здесь оказалась совершенно случайно.
- Гм-м! Эта случайность собирает всех искателей приключений. Разве вы знаете лучшее место, чтобы отправиться в рискованное предприятие? Рано или поздно ваше честолюбие должно было привести вас в Марсель. Это записано у вас на лбу. Или вы не вдохнули запаха восхитительных путешествий, - он в экзальтации поднял руки. - Пряности, ах, пряности! Или вы не чуете их, этих сирен, которые заманили лучших моряков? - Он принялся по пальцам перечислять: - Имбирь, корица, шафран, красный перец, чеснок, кориандр, тмин и князь всех пряностей - перец, черный перец! - с воодушевлением повторил он.
Она оставила его с его мечтами, потому что увидела Флипо, возвращавшегося с крупным мужчиной в красном колпаке морского капитана.
- Так это вы предлагаете целое состояние за переезд на Крит? воскликнул он, поднимая руки к небу. - Я думал, это какой-нибудь старый дурак, которому нечего терять, кроме своих костей. Неужели у вас нет мужа, чтобы вложить хоть немножко здравого смысла в вашу голову? Или вам не терпится кончить свои дни в гареме турецкого султана?
- Я сказала, что хочу на Крит, а не в Константинополь.
- Но Крит в руках турок. В нем столько евнухов, и белых, и черных, которые приезжают туда за дешевым товаром для своих хозяев. Ваше счастье, если вы попадете туда, не будучи похищенной по пути.
- Но вы собираетесь на Крит, не так ли?
- О, разумеется, я собираюсь на Крит, - прорычал капитан, - но я не говорил, что доберусь до Крита.
- Послушать вас, так можно подумать, что берберийские пираты поджидают вас прямо у выхода из гавани.
- Именно так. Только на прошлой неделе турецкая галера была замечена около Йерских островов. Наш флот не имеет сил даже на то, чтобы отпугнуть их. Господи, какой позор! Можете быть уверены - про вас прознают заранее, и все работорговцы Средиземноморья - белые, черные, коричневые, христиане, турки, берберы или пираты - будут бороться за возможность продать вас какому-нибудь задыхающемуся от жира паше. Как вам улыбается получить порцию палок от такой вот уродины? - он показал на тучного турецкого купца, спускающегося со своей свитой к набережной.
Анжелика уставилась на эту группу, вполне обычную в Марселе, но непривычную для нее. Огромные тюрбаны из зеленой и оранжевой кисеи сидели на их головах, как тыквы. Туфли с загнутыми носами, на которых покачивались жемчужины, и зонтики, которые черные слуги несли над их головами, делали их похожими скорее на карнавальное шествие, чем на опасную шайку.
- Они выглядят не такими уж злыми, - сказала Анжелика, чтобы поддразнить капитана. - И, безусловно, красиво одеты.
- Ба! Не все то золото, что блестит. Они знают, что здесь они на нашей земле. В Марселе купцы всегда ведут себя как можно лучше. Но за замком Иф все их помыслы обращаются к пиратству и только пиратству. Нет, мадам, бесполезно так смотреть на меня. Я не буду связываться с вами. Пресвятая богородица никогда не простит меня за это.
- А со мной? - спросил Савари. - Меня вы возьмете?
- Вы тоже собираетесь на Крит?
- На Крит и дальше. Если хотите знать, я собираюсь в Персию, но не разглагольствую об этом налево и направо.
- И сколько вы предлагаете мне за проезд?
- На самом деле я не очень-то богат, так что предлагаю тридцать ливров...
- Не о чем говорить! - нахмурился капитан. - Ни с вами, ни с мадам. За тридцать ливров вы уплывете не дальше Ниццы. Ради этого не стоит рисковать. Вы, мадам, привлечете ко мне берберов, как труп привлекает акул, - простите за сравнение, - приподняв колпак благовоспитанным жестом, он направился к своей лодке, стоявшей на якоре у набережной.
- Все они одинаковы, эти марсельские моряки, - сердито сказал Савари. Жадны и расчетливы, как армяне.
- Мне нет смысла и говорить с другими капитанами, - сказала Анжелика. Со мной все начинают говорить о гареме и рабстве. Можно подумать, ни одна женщина до сих пор не могла выйти в море без того, чтобы угодить в сераль турецкого султана!
- Или тунисского бея, или алжирского дея, или марокканского султана, добавил Савари. - Да, так часто и бывает. Но каждый, кто хочет избежать такой возможности, должен воздерживаться от морских путешествий.
Анжелика вздохнула. С самого утра все, что она получала в ответ на свои просьбы о переезде, сводилось к разным степеням изумления, пожимания плечами, отказам. Женщина, в одиночку едущая на Крит! Полнейшее сумасшествие! Да вас должен конвоировать весь королевский флот!
Савари столкнулся с аналогичными трудностями, но только из-за недостатка денег.
- Давайте объединим усилия, - предложила ему Анжелика. - Вы находите мне судно, а я оплачиваю вашу поездку вместе со своей собственной, - она дала ему адрес гостиницы, где остановилась, и, когда он отправился на поиски, присела ненадолго на одну из новых пушек, которые во множестве стояли в порту и, без сомнения, были забыты каким-то экипировщиком кораблей, а теперь казались предназначенными служить скорее в качестве скамей для гуляющих по набережной, чем для стрельбы по берберийским галерам.
Женщины из части города, носившей название Канбера, вязали и сплетничали здесь, поджидая, когда вернутся рыбаки, а купцы торговали своим товаром вразнос.
Ноги у Анжелики горели, а голова болела от сильного солнца. Она с завистью смотрела на женщин, классически красивые лица которых с большими глазами и полными губами были закрыты от солнца широкополыми соломенными шляпами. Они придавали женщинам величественный вид, даже когда они призывали проклятия на прохожих, которые не хотели покупать у них букеты красных гвоздик, и расточали благодарности тем, кто останавливался у их прилавков.
- Купите у меня эту треску, - приставала одна из них к Анжелике. - Это у меня последняя. Взгляните, она блестит, как новая монета.
- Я не знаю, что с ней делать.
- Есть конечно! Что еще можно делать с треской!
- Я далеко от дома, и мне не в чем ее нести.
- В своем животе. Так она не будет вам мешать.
- Съесть ее сырой?..
- Нет, поджарить на жаровне у братьев-капуцинов. Вот веточка чабреца, чтобы проткнуть ее, пока она жарится.
- У меня нет никакой тарелки.
- Возьмите камень с пляжа.
- И вилки.
- Как вы все усложняете! Ешьте пальцами.
Чтобы отделаться от женщины, Анжелика в конце концов купила рыбу. Держа ее за хвост, Флипо отошел за угол, где трое капуцинов устроили что-то вроде кухни на открытом воздухе, черпая суп из большого горшка и наливая его беднякам. За несколько солей они позволяли желающим готовить на двух жаровнях. От запаха жарящейся рыбы и супа у Анжелики потекли слюнки, и она вдруг обнаружила, что голодна.
Наступило время, когда горожане, даже самые напыщенные буржуа, приходили к воде, чтобы вдохнуть этот странный и восхитительный запах.
Недалеко от Анжелики вылезала из паланкина тщательно одетая женщина с мальчиком, который с завистью смотрел на уличных мальчишек, кувыркавшихся на кипах хлопка.
- Можно мне поиграть с ними, мама?
- И не думай об этом, Анастас, - с негодованием отвечала мамаша. - Там одни оборванцы.
- Им так весело, - надулся мальчик.
С нежностью глядя на него, Анжелика думала о Флоримоне и Канторе. Сама она в детстве играла с мальчиками.
Она с трудом уговорила Флоримона не ехать с нею. Она добилась этого, лишь сказав, что уезжает всего на несколько недель - если повезет, недели, может быть, на две. За то время, которое понадобится ей, чтобы доехать в почтовой карете до Лиона, затем спуститься по Роне в лодке, найти капеллана и вернуться, ее отсутствие в Париже, быть может, останется не замеченным королевской полицией. "Это была бы самая лучшая шутка, которую я сыграла с вами, господин Дегре", - говорила она себе.
При воспоминании об опасном побеге сердце ее начинало биться чаще. Флоримон не обманул ее: подземным ходом вполне можно было пользоваться. Средневековые своды, возведенные рукой, опытной в горном деле, долгое время противостояли действию сырости. Флоримон провел мать в заброшенную часовню в Венсеннском лесу. Она была разрушена. Анжелика пообещала себе, что присмотрит, чтобы к появлению хозяина все было готово. Почему только, недоумевала она, он так долго не возвращается?
Не без волнения она обняла сына, когда рассвет разбудил лес. Как он был смел, как горда была она, как здорово он сохранил тайну! Ей так много надо было сказать ему перед расставанием. Она проследила, как закрылась дверца за его кудрявой головой. Прежде чем закрыть лаз, Флоримон подмигнул матери. Для него все это было лишь игрой, которая возбуждала его и давала ощущение собственной значимости.
После этого Анжелика в сопровождении Флипо, который нес ее саквояж, дошла пешком до следующей деревни, где наняла карету, которая довезла ее до Норгена. Там она села в почтовую карету.
* * *
Она достигла своей цели - Марселя. Теперь впереди вырисовывалась другая цель - Крит. В результате разговора с капелланом возникла необходимость в следующем путешествии, трудном и сомнительном. Следующим звеном был араб, торговец драгоценностями, чей племянник был последним, кто видел Жоффрея де Пейрака живым. Как найти этого ювелира на Крите - это особая задача. Поможет ли он разыскать своего племянника? Однако, говорила себе Анжелика, Крит это доброе предзнаменование. Она была назначена на должность консула Франции именно на этом острове. Правда, Анжелика не знала, сможет ли воспользоваться своим титулом, раз она действовала против воли короля Франции. По этой причине, а также и по многим другим ей следовало уехать из Марселя как можно скорее, а прежде всего - избегать встреч с людьми своего круга.
Флипо не возвращался. Неужели все это время он жарил рыбу? Она поискала его и обнаружила за разговором с мужчиной в длинном коричневом плаще, который, казалось, задавал ему вопросы. Флипо выглядел растерянным. Жонглируя дымящейся рыбой, он переминался с ноги на ногу, но, судя по ужимкам, рыба обжигала его. Однако человек, видимо, не собирался его отпускать. Наконец, пожав плечами, он отошел и вскоре затерялся в толпе. Анжелика увидела, что Флипо двинулся в направлении, прямо противоположному тому, в котором она сидела.
Адмирал и его друзья обменялись приветствиями - так шумно, что зеваки на набережной замерли, раскрыв рты. Де Вивонн прекрасно выступал в своей роли вице-короля. Его обожженное солнцем лицо прекрасно сочеталось с голубыми глазами и длинными светлыми волосами. Большой рост страховал его от малейших признаков тучности. Он играл свою роль до конца. Веселый, живой, подвижный, он во многом походил на свою блестящую сестру, фаворитку короля.
- Сегодня я зашел в порт совершенно случайно, - говорил он. - В самом деле, два дня назад я должен был отплыть в Кандию. Но шторм причинил такой ущерб и судну, и команде, что я был вынужден зайти в Марсель. Теперь, встретив вас здесь, я приглашаю всех на двухдневное пиршество.
Резкий, как пистолетный выстрел, звук заставил всю компанию вздрогнуть. Один из надсмотрщиков щелкал своим длинным бичом и уговаривал толпу разойтись.
- Уйдемте отсюда, дорогие мои, - сказал господин де Вивонн, положив руки в надушенных перчатках на плечи девушек. - Сейчас каторжники сойдут на берег. Я разрешил примерно пятидесяти из них вернуться в лагерь в бухте Роше, чтобы похоронить своего товарища, имевшего глупость отдать богу душу, когда мы входили в гавань. Из-за этого и вышла заминка. Мой помощник предложил, чтобы тело, по морскому обычаю, было брошено за борт, и я согласился с ним, но капеллан был против. Он заявил, что ему не хватит времени на обычные молитвы и прочие ритуалы и что мы не можем обращаться с христианской душой словно с собачьей, - короче, он хочет похоронить тело. Я согласился потому, что мы были так близко к порту и еще потому, что по собственному опыту знаю, что этот лазарист в конце концов всегда берет верх. Ничто - ни уговоры, ни сила - не способно заставить его изменить свое мнение, если что-то втемяшится ему в голову. Так что идемте. Я хочу отвести вас к Сцеволе и угостить фисташковым шербетом и кофе, - и они удалились, между тем как надсмотрщик продолжал щелкать своим бичом у сходней, словно укротитель, выгоняющий львов из клетки на песок арены.
Из трюма донеслись ужасающие звуки раскачивающихся цепей и надломленные голоса. Шепот пролетел над толпой, когда на сходнях показались первые каторжники, скованные длинными цепями, которые они несли, перекинув через плечо или положив на локоть, чтобы не потерять равновесия под этим грузом. Один за другим они проходили по доске, соединявшей галеру с берегом. Они были скованы по четыре. Грязные лохмотья, обвязанные вокруг лодыжек, должны были защищать тело от этих цепей, но у многих эти тряпки были окрашены кровью. И мужчины, и женщины крестились, когда каторжники проходили мимо них.
Они шли босиком, почесываясь от вшей и опустив глаза. Их одежда, состоявшая из рубахи и пары красных шерстяных штанов, поддерживаемых широким когда-то белым поясом, была покрыта пятнами от соленой воды и издавала невыносимую вонь. Многие из каторжников были бородаты. Красный шерстяной колпак, свешивающийся на брови, прикрывал спутанные волосы. У некоторых колпаки были зеленого цвета - это были пожизненные каторжники.
Первые прошли не оглядываясь. Проход остальных и был тем зрелищем, ради которого собралась толпа. Их глаза блестели, они задирали женщин грубыми фразами или непристойными жестами. Один из пожизненных приставал к почтенному гражданину, единственный недостаток которого, по мнению каторжника, состоял в том, что ему следовало бы находиться в другом месте.
- Надулся, а? Ты, проклятый толстый бочонок.
Надсмотрщик высоко поднял плеть и вытянул ее пеньковыми хвостами по бледной коже, и без того покрытой ранами и струпьями. У женщин перехватило дыхание от жалости.
Однако приближалась новая группа каторжников - каждый из них нес свой колпак в руке. Губы этих каторжников шевелились, и вскоре можно было расслышать, как они бормочут молитвы. Толпа погрузилась в торжественное молчание. Двое каторжников спустились по сходням, неся тело, завернутое в парусину. За ними шел капеллан, черная сутана которого резко контрастировала с массой красных лохмотьев.
Анжелика пристально всматривалась в священника. Она не была уверена, что узнает. Прошло десять лет с тех пор, как она его видела, и ей тогда было не до того, чтобы рассматривать его лицо.
Маленькая процессия, звякая цепями о булыжник мостовой, уже удалялась. Анжелика схватила Флипо за запястье:
- Следуй за тем священником. Его имя - отец Антуан. Поравнявшись с ним, скажешь - слушай внимательно! - "Мадам де Пейрак здесь, в Марселе, и она хотела бы встретиться с вами в кабачке "Золотой Рог".
- Входите, отец, - произнесла Анжелика.
Священник помедлил на пороге комнаты, в которой сидела дама, одетая в простое, но дорогое платье. Он явно стеснялся своих грубых башмаков и порыжевшей черной сутаны, обтрепанные манжеты которой не закрывали покрасневших, потрескавшихся от морской воды запястий.
- Простите, что принимаю вас в своих комнатах, - сказала Анжелика. - Я здесь по секретному делу и не хочу быть узнанной.
Священник дал понять, что понимает и что ему это безразлично. Приняв ее извинения, он сел на табурет. Теперь она узнала его. Точно так же он выглядел в тот вечер, сидя на корточках перед костром палача, ссутулившись, похожий на замерзшего кузнечика; глаза его, если он открывал их широко, блестели.
Она села перед ним.
- Вы помните меня?
Меж тонких губ отца Антуана промелькнула улыбка:
- Помню, - он разглядывал ее, сравнивая сидящую перед ним женщину с тем раздавшимся, обезумевшим от горя существом, которое он видел когда-то в зимних сумерках бродящим вокруг жаровни с угольями, раздуваемыми ветром. Вы тогда ожидали ребенка, - сказал он мягко. - Кем он оказался?
- Мальчиком, - ответила она. - Он родился в ту же ночь. И уже умер. Он дожил всего до девяти лет, - при мысли о Канторе она отвернулась к окну. Средиземное море отняло его у меня, - добавила она задумчиво.
Опускался вечер. Из переулков доносились крики, песни, возгласы множества людей самых различных национальностей - турок, испанцев, греков, арабов, неаполитанцев, негров, англичан, - которые шумной толпой двигались к открывающимся тавернам и публичным домам. Невдалеке после нескольких гитарных аккордов послышался теплый, вибрирующий голос, поющий серенаду, и над всеми звуками доминировал шум вездесущего моря, подобный жужжанию пчелиного роя.
Отец Антуан задумчиво рассматривал ее. Эта изумительно красивая женщина имела так мало общего с тем юным подавленным горем созданием, которое запомнилось ему. Теперь она казалась уверенной в себе, такой настороженной, такой внушительной. Он искал, не оставили ли перенесенные ею невзгоды каких-либо следов на ее внешности. Он не узнал бы ее, если бы она не назвалась, да и сейчас узнавал с трудом, и то благодаря печальному выражению, появившемуся на ее лице при упоминании об утонувшем сыне.
Она снова повернулась к нему лицом. Капеллан сложил руки на коленях, как будто готовясь к долгому разговору. Он боялся говорить что-нибудь. Она заставит его рассказать обо всем, и это может лечь на его плечи тяжелой ответственностью.
- Отец, - сказала Анжелика. - Я не знаю, каковы были последние слова моего мужа у костра, а теперь я хочу это узнать. На костре... - повторила она. - В последний миг. Что он говорил?
Священник поднял брови.
- Ваша просьба очень запоздала, мадам, - произнес он. Вы должны простить мне, если я не вспомню. С тех пор прошли уже годы, и за это время я, увы, напутствовал многих осужденных. Поверьте, я не могу ответить на ваш вопрос точно.
- Тогда я могу. Он не говорил ничего. Ничего, потому что был уже мертв. К столбу привязали труп. А мой муж, еще живой, был вынесен через тоннель, пока толпа глазела, как пламя делает то, что несправедливо предназначалось ему. Король признался мне в этом, - она наблюдала, не сделает ли он удивленного, может быть, протестующего жеста, но он оставался невозмутимым. - Вы знали об этом, не правда ли? - сказала она со вздохом. Вы всегда знали об этом.
- Нет, не всегда. Подмена была совершена так умно, что в то время у меня не возникло ни малейших подозрений. На его голову опустили капюшон. И только позже я...
- Позже? Где? Когда? Кто сказал вам? - Она подалась вперед, тяжело дыша и сверкая глазами. - Вы видели его, не так ли? Вы видели его после костра.
Он не отрываясь смотрел на нее. Теперь он действительно узнал ее. Она совсем не изменилась.
- Да, - сказал он. - Я видел его. Слушайте, - и он начал свой рассказ.
Это случилось в Париже в марте 1661 года. Морозной ночью, "терзаемый демонами", с воплями "прости меня, Пейрак!" умер монах Беше.
Отец Антуан молился в часовне, когда к нему пришел послушник и сказал, что какой-то бедняк настаивает на встрече с ним - бедняк, который тем не менее вложил в ладонь послушника золотую монету. Послушник не посмел прогнать его. Отец Антуан вернулся в приемную. Человек ждал, опираясь на крепкий костыль, и почти уродливая тень его качалась на побеленной стене в свете масляной лампы. Одет он был соответственно. Лицо закрывала черная стальная маска. Когда он приподнял ее, отец Антуан упал на колени, моля небеса избавить его от ужасных видений, потому что перед ним стоял призрак, призрак колдуна, сожжение которого на Гревской площади он видел своими глазами.
Призрак насмешливо улыбался. Он попробовал заговорить, но единственным звуком, который вырывался у него изо рта, было нечленораздельное рычание. Внезапно привидение исчезло. Лишь через несколько мгновений отец Антуан понял, что оно упало в обморок и лежало на каменных плитах у его ног. Он успокоился и наклонился над бесчувственным посетителем. Тот был еще жив, вернее, полумертв, и силы его были на исходе. Тело было не более чем скелетом, но кошелек содержал немалое достояние золотыми самородками и каменьями.
Много дней посетитель находился между жизнью и смертью. Отец Антуан ухаживал за ним, поделившись тайной с настоятелем.
- Он дошел до последней степени истощения. Трудно представить, что его тело, истерзанное палачом, было способно на малейшее усилие. На одной ноге той, которая хромала, - были ужасные раны на колене и бедре от пытки испанским сапогом. Раны не закрывались почти месяц, потому что все это время он оставался на ногах. Вот какая воля дана человеку, мадам!
Однажды могущественный граф Тулузский сказал смиренному тюремному капеллану: "Отныне вы мой единственный друг!"
Именно об этом священнике он подумал, когда, истратив все оставшиеся силы на посещение особняка Ботрелле, он почувствовал, что умирает от истощения. Зайти так далеко и умереть на пороге успеха! Он ушел из особняка через потайную дверь в саду, от которой у него был ключ, потом дотащился через весь Париж к Дому лазаристов, где, как он знал, он найдет отца Антуана.
Теперь ему нужно было бежать - он не мог оставаться во Франции. Отцу Антуану предстояло присоединиться к партии каторжников, отправлявшейся в Марсель, и вступить там в новую должность.
Жоффрей де Пейрак придумал план: смешаться с каторжниками и проделать с ними путь до Марселя. Он снова нашел своего слугу-мавра Куасси-Ба. Отец Антуан спрятал золото и драгоценности в собственной одежде и вернул их после прибытия на место. Спустя короткое время граф и его мавр спрятались в рыболовном смаке и исчезли.
- И с тех пор вы их не видели?
- Никогда.
- И вы ничего не можете предположить о дальнейшей судьбе графа после побега?
- Ровно ничего.
Она опять заглянула ему в глаза, потом почти робко спросила:
- Не вы ли приезжали в Париж несколько лет назад, чтобы справиться обо мне? Кто послал вас?
- Я вижу, вы знаете о моем визите к Дегре.
- Он сам сказал мне, - она ловила его на слове и, поскольку он медлил с ответом, настойчиво повторила: - Кто послал вас?
Капеллан вздохнул.
- По правде говоря, я так и не знаю этого. Это произошло несколько лет назад, когда я находился в Марселе, где занимался главным образом больницей для каторжников. Ко мне пришел арабский купец, один из тех, кто заходит в этот порт. Он под большим секретом сообщил мне, что кое-кто интересуется, что сталось с графиней де Пейрак. Он попросил меня съездить в столицу. Адвокат по имени Дегре, другие люди, имена которых он мне назвал, возможно, сообщат мне что-нибудь. На расходы я получил кошелек, содержащий значительную сумму, которую я принял, памятуя о своих бедных каторжниках, но все мои попытки узнать у араба, кто послал его, ни к чему не привели. Он только показал мне золотое кольцо с топазом - я узнал в нем одну из драгоценностей графа де Пейрака. Чтобы выполнить поручение, я отправился в Париж. Там я узнал, что мадам де Пейрак стала женой королевского маршала маркиза дю Плесси-Белльер, что она богата и занимает высокое положение при дворе, как и ее сыновья.
- А вы не были шокированы, услыхав это? Я вышла замуж еще раз, хотя мой первый муж был еще жив! Может, ваша совесть церковника получит некоторое облегчение, если я скажу вам, что маршал был убит под Франш-Конте, так что с тех пор меня можно считать дважды вдовой.
Отец Антуан не обиделся. Он даже слегка улыбнулся, отвечая, что знает о многих удивительных ситуациях, хотя должен признать, что провидение воистину ведет Анжелику по извилистому пути. Он глубоко жалеет ее.
- Итак, я вернулся в Марсель и, когда купец появился снова, рассказал ему все, что узнал. Больше я не слышал от него ни слова. Это все, что я знаю, мадам, в самом деле все.
- Этот араб, - спросила Анжелика, - откуда он появился? Помните ли вы его имя?
Капеллан, нахмурившись, задумался.
- Сейчас, - произнес он наконец, - я пытался припомнить о нем все, что могу. Его зовут Мохаммед Раки, но он не из Аравии. Я обратил внимание на его одежду. Арабские купцы с Красного моря стараются одеваться по-турецки, а купцы с Североафриканского побережья носят шерстяные платки, которые называются бурнусами. Этот приехал из Алжира или Марокко. Но это все, что я знаю, и этого мало, чтобы начинать розыски. Кроме того, я припоминаю его слова об одном из его дядюшек, имя которого мне запомнилось - Али Мектуб. Я говорил с ним об арабе - рабе на галерах, которого выкупил богатый дядя. Али Мектуб составил богатство на жемчуге, губках и всевозможных безделушках. Он жил на Крите и, насколько я знаю, живет там и сейчас. Возможно, он смог бы рассказать вам что-нибудь о своем племяннике Мохаммеде Раки.
- На Крите? - Анжелика погрузилась в размышления.
* * *
Анжелика и Флипо спустились к самой воде, надеясь найти судно, которое могло бы взять их в длинное путешествие к Левантийским островам. Прогуливаясь, Анжелика вдруг остановилась и протерла глаза, думая, что, должно быть, видит сон. В нескольких шагах впереди нее на самом краю набережной в глубокой задумчивости стоял маленький старичок, не обращавший внимания ни на прохожих, ни на мистраль, теребивший его бороду. По его морской шапке, по очкам в черепаховой оправе, старомодной одежде, шелковому зонтику и бутылочкам в ивовой корзине, стоявшей у его ног, она сразу же узнала аптекаря Савари, которого встречала при дворе.
- Мэтр Савари! - окликнула она.
Он настолько изумился, разглядывая Анжелику через очки, что чуть не свалился в воду.
- Так это вы, мой маленький дипломат! Вот не думал найти вас здесь!
- Конечно. Я здесь оказалась совершенно случайно.
- Гм-м! Эта случайность собирает всех искателей приключений. Разве вы знаете лучшее место, чтобы отправиться в рискованное предприятие? Рано или поздно ваше честолюбие должно было привести вас в Марсель. Это записано у вас на лбу. Или вы не вдохнули запаха восхитительных путешествий, - он в экзальтации поднял руки. - Пряности, ах, пряности! Или вы не чуете их, этих сирен, которые заманили лучших моряков? - Он принялся по пальцам перечислять: - Имбирь, корица, шафран, красный перец, чеснок, кориандр, тмин и князь всех пряностей - перец, черный перец! - с воодушевлением повторил он.
Она оставила его с его мечтами, потому что увидела Флипо, возвращавшегося с крупным мужчиной в красном колпаке морского капитана.
- Так это вы предлагаете целое состояние за переезд на Крит? воскликнул он, поднимая руки к небу. - Я думал, это какой-нибудь старый дурак, которому нечего терять, кроме своих костей. Неужели у вас нет мужа, чтобы вложить хоть немножко здравого смысла в вашу голову? Или вам не терпится кончить свои дни в гареме турецкого султана?
- Я сказала, что хочу на Крит, а не в Константинополь.
- Но Крит в руках турок. В нем столько евнухов, и белых, и черных, которые приезжают туда за дешевым товаром для своих хозяев. Ваше счастье, если вы попадете туда, не будучи похищенной по пути.
- Но вы собираетесь на Крит, не так ли?
- О, разумеется, я собираюсь на Крит, - прорычал капитан, - но я не говорил, что доберусь до Крита.
- Послушать вас, так можно подумать, что берберийские пираты поджидают вас прямо у выхода из гавани.
- Именно так. Только на прошлой неделе турецкая галера была замечена около Йерских островов. Наш флот не имеет сил даже на то, чтобы отпугнуть их. Господи, какой позор! Можете быть уверены - про вас прознают заранее, и все работорговцы Средиземноморья - белые, черные, коричневые, христиане, турки, берберы или пираты - будут бороться за возможность продать вас какому-нибудь задыхающемуся от жира паше. Как вам улыбается получить порцию палок от такой вот уродины? - он показал на тучного турецкого купца, спускающегося со своей свитой к набережной.
Анжелика уставилась на эту группу, вполне обычную в Марселе, но непривычную для нее. Огромные тюрбаны из зеленой и оранжевой кисеи сидели на их головах, как тыквы. Туфли с загнутыми носами, на которых покачивались жемчужины, и зонтики, которые черные слуги несли над их головами, делали их похожими скорее на карнавальное шествие, чем на опасную шайку.
- Они выглядят не такими уж злыми, - сказала Анжелика, чтобы поддразнить капитана. - И, безусловно, красиво одеты.
- Ба! Не все то золото, что блестит. Они знают, что здесь они на нашей земле. В Марселе купцы всегда ведут себя как можно лучше. Но за замком Иф все их помыслы обращаются к пиратству и только пиратству. Нет, мадам, бесполезно так смотреть на меня. Я не буду связываться с вами. Пресвятая богородица никогда не простит меня за это.
- А со мной? - спросил Савари. - Меня вы возьмете?
- Вы тоже собираетесь на Крит?
- На Крит и дальше. Если хотите знать, я собираюсь в Персию, но не разглагольствую об этом налево и направо.
- И сколько вы предлагаете мне за проезд?
- На самом деле я не очень-то богат, так что предлагаю тридцать ливров...
- Не о чем говорить! - нахмурился капитан. - Ни с вами, ни с мадам. За тридцать ливров вы уплывете не дальше Ниццы. Ради этого не стоит рисковать. Вы, мадам, привлечете ко мне берберов, как труп привлекает акул, - простите за сравнение, - приподняв колпак благовоспитанным жестом, он направился к своей лодке, стоявшей на якоре у набережной.
- Все они одинаковы, эти марсельские моряки, - сердито сказал Савари. Жадны и расчетливы, как армяне.
- Мне нет смысла и говорить с другими капитанами, - сказала Анжелика. Со мной все начинают говорить о гареме и рабстве. Можно подумать, ни одна женщина до сих пор не могла выйти в море без того, чтобы угодить в сераль турецкого султана!
- Или тунисского бея, или алжирского дея, или марокканского султана, добавил Савари. - Да, так часто и бывает. Но каждый, кто хочет избежать такой возможности, должен воздерживаться от морских путешествий.
Анжелика вздохнула. С самого утра все, что она получала в ответ на свои просьбы о переезде, сводилось к разным степеням изумления, пожимания плечами, отказам. Женщина, в одиночку едущая на Крит! Полнейшее сумасшествие! Да вас должен конвоировать весь королевский флот!
Савари столкнулся с аналогичными трудностями, но только из-за недостатка денег.
- Давайте объединим усилия, - предложила ему Анжелика. - Вы находите мне судно, а я оплачиваю вашу поездку вместе со своей собственной, - она дала ему адрес гостиницы, где остановилась, и, когда он отправился на поиски, присела ненадолго на одну из новых пушек, которые во множестве стояли в порту и, без сомнения, были забыты каким-то экипировщиком кораблей, а теперь казались предназначенными служить скорее в качестве скамей для гуляющих по набережной, чем для стрельбы по берберийским галерам.
Женщины из части города, носившей название Канбера, вязали и сплетничали здесь, поджидая, когда вернутся рыбаки, а купцы торговали своим товаром вразнос.
Ноги у Анжелики горели, а голова болела от сильного солнца. Она с завистью смотрела на женщин, классически красивые лица которых с большими глазами и полными губами были закрыты от солнца широкополыми соломенными шляпами. Они придавали женщинам величественный вид, даже когда они призывали проклятия на прохожих, которые не хотели покупать у них букеты красных гвоздик, и расточали благодарности тем, кто останавливался у их прилавков.
- Купите у меня эту треску, - приставала одна из них к Анжелике. - Это у меня последняя. Взгляните, она блестит, как новая монета.
- Я не знаю, что с ней делать.
- Есть конечно! Что еще можно делать с треской!
- Я далеко от дома, и мне не в чем ее нести.
- В своем животе. Так она не будет вам мешать.
- Съесть ее сырой?..
- Нет, поджарить на жаровне у братьев-капуцинов. Вот веточка чабреца, чтобы проткнуть ее, пока она жарится.
- У меня нет никакой тарелки.
- Возьмите камень с пляжа.
- И вилки.
- Как вы все усложняете! Ешьте пальцами.
Чтобы отделаться от женщины, Анжелика в конце концов купила рыбу. Держа ее за хвост, Флипо отошел за угол, где трое капуцинов устроили что-то вроде кухни на открытом воздухе, черпая суп из большого горшка и наливая его беднякам. За несколько солей они позволяли желающим готовить на двух жаровнях. От запаха жарящейся рыбы и супа у Анжелики потекли слюнки, и она вдруг обнаружила, что голодна.
Наступило время, когда горожане, даже самые напыщенные буржуа, приходили к воде, чтобы вдохнуть этот странный и восхитительный запах.
Недалеко от Анжелики вылезала из паланкина тщательно одетая женщина с мальчиком, который с завистью смотрел на уличных мальчишек, кувыркавшихся на кипах хлопка.
- Можно мне поиграть с ними, мама?
- И не думай об этом, Анастас, - с негодованием отвечала мамаша. - Там одни оборванцы.
- Им так весело, - надулся мальчик.
С нежностью глядя на него, Анжелика думала о Флоримоне и Канторе. Сама она в детстве играла с мальчиками.
Она с трудом уговорила Флоримона не ехать с нею. Она добилась этого, лишь сказав, что уезжает всего на несколько недель - если повезет, недели, может быть, на две. За то время, которое понадобится ей, чтобы доехать в почтовой карете до Лиона, затем спуститься по Роне в лодке, найти капеллана и вернуться, ее отсутствие в Париже, быть может, останется не замеченным королевской полицией. "Это была бы самая лучшая шутка, которую я сыграла с вами, господин Дегре", - говорила она себе.
При воспоминании об опасном побеге сердце ее начинало биться чаще. Флоримон не обманул ее: подземным ходом вполне можно было пользоваться. Средневековые своды, возведенные рукой, опытной в горном деле, долгое время противостояли действию сырости. Флоримон провел мать в заброшенную часовню в Венсеннском лесу. Она была разрушена. Анжелика пообещала себе, что присмотрит, чтобы к появлению хозяина все было готово. Почему только, недоумевала она, он так долго не возвращается?
Не без волнения она обняла сына, когда рассвет разбудил лес. Как он был смел, как горда была она, как здорово он сохранил тайну! Ей так много надо было сказать ему перед расставанием. Она проследила, как закрылась дверца за его кудрявой головой. Прежде чем закрыть лаз, Флоримон подмигнул матери. Для него все это было лишь игрой, которая возбуждала его и давала ощущение собственной значимости.
После этого Анжелика в сопровождении Флипо, который нес ее саквояж, дошла пешком до следующей деревни, где наняла карету, которая довезла ее до Норгена. Там она села в почтовую карету.
* * *
Она достигла своей цели - Марселя. Теперь впереди вырисовывалась другая цель - Крит. В результате разговора с капелланом возникла необходимость в следующем путешествии, трудном и сомнительном. Следующим звеном был араб, торговец драгоценностями, чей племянник был последним, кто видел Жоффрея де Пейрака живым. Как найти этого ювелира на Крите - это особая задача. Поможет ли он разыскать своего племянника? Однако, говорила себе Анжелика, Крит это доброе предзнаменование. Она была назначена на должность консула Франции именно на этом острове. Правда, Анжелика не знала, сможет ли воспользоваться своим титулом, раз она действовала против воли короля Франции. По этой причине, а также и по многим другим ей следовало уехать из Марселя как можно скорее, а прежде всего - избегать встреч с людьми своего круга.
Флипо не возвращался. Неужели все это время он жарил рыбу? Она поискала его и обнаружила за разговором с мужчиной в длинном коричневом плаще, который, казалось, задавал ему вопросы. Флипо выглядел растерянным. Жонглируя дымящейся рыбой, он переминался с ноги на ногу, но, судя по ужимкам, рыба обжигала его. Однако человек, видимо, не собирался его отпускать. Наконец, пожав плечами, он отошел и вскоре затерялся в толпе. Анжелика увидела, что Флипо двинулся в направлении, прямо противоположному тому, в котором она сидела.