Страница:
– Нет, сегодня уж справимся как-нибудь сами, а завтра посмотрим.
Динни кивнула. Ей было страшно, но мысль, что Диана может это заметить, страшила девушку ещё больше: она здесь для того, чтобы поддержать Диану своей твёрдостью и спокойствием.
– Пойдёмте наверх. Вы мне споёте, – предложила она наконец.
В гостиной Диана поочерёдно спела "Долину", "Хижину в Юрте", "Косьбу ячменя", "Ветку тимьяна", "Дроморский замок", и прелесть комнаты, песен и певицы сняла с Динни тягостное ощущение кошмара. Она погрузилась в мечтательную дремоту, как вдруг Диана остановилась.
– Дверь хлопнула!
Динни вскочила и встала подле клавикордов:
– Пойте, пойте! Ни слова ему не говорите и не подавайте вида.
Диана снова заиграла и запела ирландскую песню "Долго ль мне плакать, тебе рас певать?" Дверь распахнулась, и в зеркале, стоявшем на другом конце комнаты, Динни увидела Ферза, который стоял и слушал.
– Пойте, – шепнула она.
Долго ль мне плакать, тебе распевать?
Долго ль ещё мне по милой страдать?
Ах, почему не могу я забыть
Ту, что не хочет меня полюбить?
Ферз по-прежнему стоял и слушал. Вид у него был такой, словно он до предела разбит усталостью или мертвецки пьян: волосы растрёпаны, рот растянут, зубы оскалены. Наконец он шагнул вперёд, явно стараясь не шуметь. Прошёл в дальний угол к кушетке и опустился на неё. Диана умолкла. Динни, рука которой обвивала её плечи, почувствовала, как дрожит Диана, стараясь совладать со своим голосом.
– Ты обедал, Роналд?
Ферз не ответил. Он смотрел на противоположную стену со странной и жуткой усмешкой.
– Играйте, – шепнула Динни.
Диана заиграла "Красный сарафан". Она вновь и вновь повторяла эту простую и красивую мелодию, словно гипнотизируя ею безмолвную фигуру мужа. Наконец она остановилась. Наступило трагическое молчание. Нервы Динни не выдержали, и она отрывисто спросила:
– На улице дождь, капитан Ферз?
Ферз провёл рукой по брюкам и кивнул.
– Ты бы пошёл переоделся, Роналд.
Он упёрся локтями в колени и опустил голову на руки.
– Ты, наверно, устал, милый. Не пора ли тебе лечь? Принести тебе есть?
Ферз не шелохнулся. Усмешка сбежала с его губ, глаза закрылись. У него был вид человека, который заснул так же внезапно, как загнанная лошадь валится наземь между оглоблями перегруженной телеги.
– Закройте инструмент, – шёпотом бросила Динни. – Идёмте ко мне.
Диана бесшумно опустила крышку и встала. Они немного подождали, держась за руки. Ферз не шевелился.
– Он в самом деле заснул? – чуть слышно спросила Динни.
Ферз вскочил:
– Где уж там заснуть! Начинается! Опять начинается! И я этого не вынесу, видит бог, не вынесу!
На мгновение гнев преобразил его. Но тут же он увидел, как они отшатнулись, и упал на кушетку, закрыв лицо руками. Диана шагнула к нему.
Ферз поднял голову. Взгляд у него был дикий.
– Не подходи! – зарычал он. – Оставьте меня в покое! Убирайтесь отсюда!
У дверей Диана обернулась и спросила:
– Роналд, не вызвать ли врача? Он даст тебе снотворное и сразу уйдёт.
Ферз опять вскочил:
– Никого мне не надо. Убирайтесь!
Женщины выскочили из гостиной, взбежали наверх, в комнату Динни, и остановились, обнявшись и дрожа.
– Горничные уже легли?
– Они всегда ложатся рано, если только одна из них не уходит в город.
– Диана, я спущусь вниз и позвоню по телефону.
– Нет, Динни, пойду я. А кому звонить?
Весь вопрос заключался в этом. Они зашептались. Диана считала, что нужно звонить прямо её врачу, Динни предлагала попросить Эдриена или Майкла заехать за ним.
– Тогда, перед катастрофой, он был в таком же состоянии?
– Нет. Тогда он не знал, что впереди. Динни, я чувствую, что он может покончить с собой.
– У него есть оружие?
– Я отдала его служебный револьвер на сохранение Эдриену.
– Бритва?
– Только безопасная. Яда в доме нет.
Динни направилась к двери:
– Я должна пойти позвонить.
– Динни, я не допущу, чтобы вы…
– Меня он не тронет. Это вы в опасности. Заприте дверь, пока я хожу.
И, прежде чем Диана успела остановить её, Динни выскользнула из комнаты. Свет ещё горел. Девушка на мгновение задержалась. Спальня Дианы и комната Ферза – ниже, на одном этаже с гостиной. Придётся пройти мимо них – иначе не попасть в холл и маленький кабинет, где находится телефон. Внизу все тихо. Диана отперла дверь и встала на пороге. В любой момент она может проскочить мимо Динни и спуститься. При этой мысли девушка кинулась вперёд и побежала по лестнице. Ступеньки заскрипели, она остановилась и сняла туфли. Держа их в руке, на цыпочках прокралась мимо гостиной. Там – ни звука. Динни поспешила в холл, по дороге заметила пальто и шляпу Ферза, брошенные им на стул, вошла в кабинет, закрыла за собой дверь и перевела дух. Затем включила свет, взяла телефонную книгу, отыскала номер Эдриена и уже протянула руку к трубке, как вдруг чьи-то пальцы сдавили ей запястье. Она охнула и повернула голову. Перед ней стоял Ферз. Он рывком заставил её обернуться и пальцем указал на туфли, которые девушка всё ещё держала в руке.
– Что, решили меня выдать? – прошипел он и, не отпуская девушку, вытащил из кармана складной нож. Откинувшись на всю длину вытянутой руки, Динни смотрела ему в лицо. Ей было гораздо менее страшно, чем раньше, и она не чувствовала ничего, кроме стыда за то, что держит туфли в руке.
– Глупо, капитан Ферз! – ледяным голосом процедила она. – Вы же знаете, что ни я, ни Диана не причиним вам вреда.
Ферз отбросил её руку, открыл нож и одним яростным ударом перерезал шнур. Трубка упала на пол. Он сложил нож и спрятал его в карман. Динни показалось, что этот жест привёл Ферза в несколько более уравновешенное состояние.
– Наденьте туфли, – приказал он.
Динни повиновалась.
– Запомните раз и навсегда: я не позволю соваться в мои дела и мешать мне. Я сделаю с собой что захочу.
Динни молчала. Сердце её бешено колотилось; она боялась, что голос может ей изменить.
– Вы что, не слышите?
– Слышу. Никто не собирается ни соваться в ваши дела, ни раздражать вас. Мы желаем вам только добра.
– Знаю я это добро. Хватит с меня! – выкрикнул Ферз, подошёл к окну, резко отдёрнул штору, посмотрел на улицу и проворчал:
– Льёт как из ведра.
Затем повернулся и уставился на девушку, сжимая кулаки. Лицо его задёргалось, он вертел головой из стороны в сторону. Вдруг он закричал:
– Убирайтесь из комнаты, живо! Убирайтесь! Убирайтесь!
Динни опрометью ринулась к двери, закрыла её за собой и взлетела наверх. Диана по-прежнему стояла на пороге комнаты Динни. Та втолкнула её туда, заперла дверь и упала на постель.
– Он вошёл вслед за мной, перерезал шнур, – задыхаясь, заговорила она. – Он достал себе нож. Боюсь, что у него начинается приступ. Выдержит ли дверь, если он станет ломиться? Не придвинуть ли к ней кровать?
– Тогда мы не заснём.
– Всё равно не спать, – возразила Динни и взялась за спинку кровати. Они подпёрли ею дверь.
– Горничные запираются на ночь?
– Да, с тех пор как он вернулся.
Динни облегчённо вздохнула, – мысль о том, что нужно будет снова выйти и предупредить их, приводила её в содрогание. Она села на кровать и взглянула на стоявшую у окна Диану.
– О чём вы думаете, Диана?
– О том, что я переживала бы, если бы дети остались здесь.
– Да, слава богу, что их нет.
Диана опять подошла к кровати и взяла руку Динни. Рукопожатие было таким долгим и крепким, что у обеих заломило пальцы.
– Что же нам предпринять, Динни?
– Может быть, он уснёт и к утру ему станет лучше. Теперь, когда он опасен, я чувствую, что мне вполовину меньше жаль его.
– Я давно уже ничего не чувствую, – тяжело сказала Диана. – Меня беспокоит одно: знает он, что я не у себя в комнате? Не следует ли мне спуститься?
– Я вас не пущу.
Динни вынула ключ из замка и сунула за подвязку в чулок. Его холодное твёрдое прикосновение успокоило её.
– Теперь ляжем – ногами к двери, – объявила она. – Не стоит зря изводить себя.
Охваченные странной апатией, они долго лежали, прижавшись друг к другу под одеялом, не бодрствуя, но и не засыпая. Когда, наконец, глаза Динни стали слипаться, её неожиданно разбудил какой-то звук. Она взглянула на Диану. Та спала – по-настоящему, как мёртвая. Свет снаружи полоской пробился под дверью, которая закрывалась неплотно. Динни приподнялась на локте и насторожилась. Дверная ручка повернулась и осторожно задёргалась. Раздался тихий стук.
– В чём дело? – чуть слышно спросила Динни.
– Мне нужна Диана, – донёсся приглушённый голос Ферза.
Динни подползла к замочной скважине:
– Диана нездорова. Она уснула, не надо её тревожить.
Наступила тишина. Затем, к своему ужасу, девушка услышала долгий, страдальческий вздох, такой безысходный, словно он был последним. Ещё немного, и Динни вытащила бы ключ. Её остановил вид бледного, измученного лица Дианы. Нельзя! Что бы ни означал этот вздох, – нельзя! Она отползла, улеглась и стала слушать. Больше ни звука! Диана продолжала спать, но девушка уже не могла заснуть. "Буду ли я виновата, если он покончит с собой?" – думала она. Разве такой конец не лучше для всех – для Дианы, для детей, для него самого? Но каждый нерв девушки все ещё отзывался эхом на этот долгий полувздох-полустон. Несчастный человек, какой несчастный! Динни переполняло теперь лишь одно чувство – беспредельная горькая жалость, возмущение против неумолимой природы, которая обрекает людей на подобную участь. Покориться неисповедимой воле провидения? У кого хватит на это сил? Как всё бессмысленно и беспощадно! Динни лежала рядом с бессильно уснувшей Дианой, и дрожь била её. Не сделано ли ими что-нибудь такое, чего они не должны были сделать? Нельзя ли было помочь ему больше, чем помогли они? Что можно будет предпринять, когда наступит утро? Диана шевельнулась. Неужели проснётся? Но та лишь повернулась и снова погрузилась в тяжёлый сон. Дремота медленно сковала Динни, и девушка уснула.
Её разбудил стук в дверь. Уже рассвело. Диана ещё спала. Динни взглянула на свои ручные часы. Восемь. Её окликали по имени.
– Всё в порядке, Мери! – отозвалась она. – Миссис Ферз у меня.
Диана села на постели, глядя на полураздетую девушку:
– Что случилось?
– Всё в порядке, Диана. Уже восемь! Давайте встанем и отодвинем кровать. Вы по-настоящему хорошо выспались. Горничные уже встали.
Они накинули халаты и водворили кровать на место. Динни вытащила ключ из его необычного пристанища и отперла дверь:
– Ну, смелее! Пошли вниз!
На площадке лестницы они задержались и прислушались, затем спустились. В спальне Дианы царил порядок. Шторы были подняты, – горничная, видимо, уже побывала здесь. Они постояли у двери, которая вела в комнату Ферза. Оттуда не доносилось ни звука. Они вышли на площадку и приблизились к наружной двери. Опять ни звука.
– Спустимся лучше вниз, – шепнула Динни. – Что вы скажете Мери?
– Ничего. Она всё понимает.
Столовая и кабинет были заперты. На полу валялась телефонная трубка единственное напоминание о ночном кошмаре.
Вдруг Динни сказала:
– Диана, нет его пальто и шляпы. Они лежали вот здесь, на стуле.
Диана вошла в столовую и позвонила. Из подвального этажа поднялась пожилая горничная. Вид у неё был испуганный и встревоженный.
– Мери, видели вы сегодня утром пальто и шляпу мистера Ферза?
– Нет, мэм.
– Когда вы встали?
– В семь часов.
– Вы не были у него в комнате?
– Нет ещё, мэм.
– Ночью мне нездоровилось. Я спала наверху у мисс Динни.
– Понятно, мэм.
Втроём они поднялись наверх.
– Постучитесь к нему.
Горничная постучала. Динни и Диана стояли рядом с ней. Ответа не последовало.
– Стучите ещё. Мери. Сильнее.
Горничная стучала снова и снова. Никакого ответа. Динни отстранила её и повернула ручку. Дверь открылась. Комната была пуста и в полном беспорядке, словно кто-то метался по ней и с кем-то боролся. В грелке нет воды, всюду рассыпан табачный пепел, кровать не постелена, но смята. Никаких признаков приготовлений к отъезду, из ящиков стола ничего не вынуто. Три женщины уставились друг на друга. Потом Диана сказала:
– Приготовьте завтрак. Мери, и побыстрее. Нам придётся выйти.
– Слушаюсь, мэм. Там телефон…
– Поднимите трубку, вызовите монтёра и никому ни о чём не говорите.
Отвечайте коротко: мистер Ферз уехал на несколько дней. Чтобы было на это похоже, приберите комнату. Идём скорей одеваться, Динни.
Горничная ушла вниз.
– Есть у него деньги? – спросила Динни.
– Не знаю. Можно посмотреть, здесь ли его чековая книжка.
Диана убежала. Динни ждала её в холле. Наконец та вернулась.
– Здесь. Она на бюро в столовой. Живо, Динни! Одевайтесь!
Это означало… Что это означало? Надежда и страх боролись в душе девушки. Она помчалась к себе наверх.
XXVI
XXVII
Динни кивнула. Ей было страшно, но мысль, что Диана может это заметить, страшила девушку ещё больше: она здесь для того, чтобы поддержать Диану своей твёрдостью и спокойствием.
– Пойдёмте наверх. Вы мне споёте, – предложила она наконец.
В гостиной Диана поочерёдно спела "Долину", "Хижину в Юрте", "Косьбу ячменя", "Ветку тимьяна", "Дроморский замок", и прелесть комнаты, песен и певицы сняла с Динни тягостное ощущение кошмара. Она погрузилась в мечтательную дремоту, как вдруг Диана остановилась.
– Дверь хлопнула!
Динни вскочила и встала подле клавикордов:
– Пойте, пойте! Ни слова ему не говорите и не подавайте вида.
Диана снова заиграла и запела ирландскую песню "Долго ль мне плакать, тебе рас певать?" Дверь распахнулась, и в зеркале, стоявшем на другом конце комнаты, Динни увидела Ферза, который стоял и слушал.
– Пойте, – шепнула она.
Долго ль мне плакать, тебе распевать?
Долго ль ещё мне по милой страдать?
Ах, почему не могу я забыть
Ту, что не хочет меня полюбить?
Ферз по-прежнему стоял и слушал. Вид у него был такой, словно он до предела разбит усталостью или мертвецки пьян: волосы растрёпаны, рот растянут, зубы оскалены. Наконец он шагнул вперёд, явно стараясь не шуметь. Прошёл в дальний угол к кушетке и опустился на неё. Диана умолкла. Динни, рука которой обвивала её плечи, почувствовала, как дрожит Диана, стараясь совладать со своим голосом.
– Ты обедал, Роналд?
Ферз не ответил. Он смотрел на противоположную стену со странной и жуткой усмешкой.
– Играйте, – шепнула Динни.
Диана заиграла "Красный сарафан". Она вновь и вновь повторяла эту простую и красивую мелодию, словно гипнотизируя ею безмолвную фигуру мужа. Наконец она остановилась. Наступило трагическое молчание. Нервы Динни не выдержали, и она отрывисто спросила:
– На улице дождь, капитан Ферз?
Ферз провёл рукой по брюкам и кивнул.
– Ты бы пошёл переоделся, Роналд.
Он упёрся локтями в колени и опустил голову на руки.
– Ты, наверно, устал, милый. Не пора ли тебе лечь? Принести тебе есть?
Ферз не шелохнулся. Усмешка сбежала с его губ, глаза закрылись. У него был вид человека, который заснул так же внезапно, как загнанная лошадь валится наземь между оглоблями перегруженной телеги.
– Закройте инструмент, – шёпотом бросила Динни. – Идёмте ко мне.
Диана бесшумно опустила крышку и встала. Они немного подождали, держась за руки. Ферз не шевелился.
– Он в самом деле заснул? – чуть слышно спросила Динни.
Ферз вскочил:
– Где уж там заснуть! Начинается! Опять начинается! И я этого не вынесу, видит бог, не вынесу!
На мгновение гнев преобразил его. Но тут же он увидел, как они отшатнулись, и упал на кушетку, закрыв лицо руками. Диана шагнула к нему.
Ферз поднял голову. Взгляд у него был дикий.
– Не подходи! – зарычал он. – Оставьте меня в покое! Убирайтесь отсюда!
У дверей Диана обернулась и спросила:
– Роналд, не вызвать ли врача? Он даст тебе снотворное и сразу уйдёт.
Ферз опять вскочил:
– Никого мне не надо. Убирайтесь!
Женщины выскочили из гостиной, взбежали наверх, в комнату Динни, и остановились, обнявшись и дрожа.
– Горничные уже легли?
– Они всегда ложатся рано, если только одна из них не уходит в город.
– Диана, я спущусь вниз и позвоню по телефону.
– Нет, Динни, пойду я. А кому звонить?
Весь вопрос заключался в этом. Они зашептались. Диана считала, что нужно звонить прямо её врачу, Динни предлагала попросить Эдриена или Майкла заехать за ним.
– Тогда, перед катастрофой, он был в таком же состоянии?
– Нет. Тогда он не знал, что впереди. Динни, я чувствую, что он может покончить с собой.
– У него есть оружие?
– Я отдала его служебный револьвер на сохранение Эдриену.
– Бритва?
– Только безопасная. Яда в доме нет.
Динни направилась к двери:
– Я должна пойти позвонить.
– Динни, я не допущу, чтобы вы…
– Меня он не тронет. Это вы в опасности. Заприте дверь, пока я хожу.
И, прежде чем Диана успела остановить её, Динни выскользнула из комнаты. Свет ещё горел. Девушка на мгновение задержалась. Спальня Дианы и комната Ферза – ниже, на одном этаже с гостиной. Придётся пройти мимо них – иначе не попасть в холл и маленький кабинет, где находится телефон. Внизу все тихо. Диана отперла дверь и встала на пороге. В любой момент она может проскочить мимо Динни и спуститься. При этой мысли девушка кинулась вперёд и побежала по лестнице. Ступеньки заскрипели, она остановилась и сняла туфли. Держа их в руке, на цыпочках прокралась мимо гостиной. Там – ни звука. Динни поспешила в холл, по дороге заметила пальто и шляпу Ферза, брошенные им на стул, вошла в кабинет, закрыла за собой дверь и перевела дух. Затем включила свет, взяла телефонную книгу, отыскала номер Эдриена и уже протянула руку к трубке, как вдруг чьи-то пальцы сдавили ей запястье. Она охнула и повернула голову. Перед ней стоял Ферз. Он рывком заставил её обернуться и пальцем указал на туфли, которые девушка всё ещё держала в руке.
– Что, решили меня выдать? – прошипел он и, не отпуская девушку, вытащил из кармана складной нож. Откинувшись на всю длину вытянутой руки, Динни смотрела ему в лицо. Ей было гораздо менее страшно, чем раньше, и она не чувствовала ничего, кроме стыда за то, что держит туфли в руке.
– Глупо, капитан Ферз! – ледяным голосом процедила она. – Вы же знаете, что ни я, ни Диана не причиним вам вреда.
Ферз отбросил её руку, открыл нож и одним яростным ударом перерезал шнур. Трубка упала на пол. Он сложил нож и спрятал его в карман. Динни показалось, что этот жест привёл Ферза в несколько более уравновешенное состояние.
– Наденьте туфли, – приказал он.
Динни повиновалась.
– Запомните раз и навсегда: я не позволю соваться в мои дела и мешать мне. Я сделаю с собой что захочу.
Динни молчала. Сердце её бешено колотилось; она боялась, что голос может ей изменить.
– Вы что, не слышите?
– Слышу. Никто не собирается ни соваться в ваши дела, ни раздражать вас. Мы желаем вам только добра.
– Знаю я это добро. Хватит с меня! – выкрикнул Ферз, подошёл к окну, резко отдёрнул штору, посмотрел на улицу и проворчал:
– Льёт как из ведра.
Затем повернулся и уставился на девушку, сжимая кулаки. Лицо его задёргалось, он вертел головой из стороны в сторону. Вдруг он закричал:
– Убирайтесь из комнаты, живо! Убирайтесь! Убирайтесь!
Динни опрометью ринулась к двери, закрыла её за собой и взлетела наверх. Диана по-прежнему стояла на пороге комнаты Динни. Та втолкнула её туда, заперла дверь и упала на постель.
– Он вошёл вслед за мной, перерезал шнур, – задыхаясь, заговорила она. – Он достал себе нож. Боюсь, что у него начинается приступ. Выдержит ли дверь, если он станет ломиться? Не придвинуть ли к ней кровать?
– Тогда мы не заснём.
– Всё равно не спать, – возразила Динни и взялась за спинку кровати. Они подпёрли ею дверь.
– Горничные запираются на ночь?
– Да, с тех пор как он вернулся.
Динни облегчённо вздохнула, – мысль о том, что нужно будет снова выйти и предупредить их, приводила её в содрогание. Она села на кровать и взглянула на стоявшую у окна Диану.
– О чём вы думаете, Диана?
– О том, что я переживала бы, если бы дети остались здесь.
– Да, слава богу, что их нет.
Диана опять подошла к кровати и взяла руку Динни. Рукопожатие было таким долгим и крепким, что у обеих заломило пальцы.
– Что же нам предпринять, Динни?
– Может быть, он уснёт и к утру ему станет лучше. Теперь, когда он опасен, я чувствую, что мне вполовину меньше жаль его.
– Я давно уже ничего не чувствую, – тяжело сказала Диана. – Меня беспокоит одно: знает он, что я не у себя в комнате? Не следует ли мне спуститься?
– Я вас не пущу.
Динни вынула ключ из замка и сунула за подвязку в чулок. Его холодное твёрдое прикосновение успокоило её.
– Теперь ляжем – ногами к двери, – объявила она. – Не стоит зря изводить себя.
Охваченные странной апатией, они долго лежали, прижавшись друг к другу под одеялом, не бодрствуя, но и не засыпая. Когда, наконец, глаза Динни стали слипаться, её неожиданно разбудил какой-то звук. Она взглянула на Диану. Та спала – по-настоящему, как мёртвая. Свет снаружи полоской пробился под дверью, которая закрывалась неплотно. Динни приподнялась на локте и насторожилась. Дверная ручка повернулась и осторожно задёргалась. Раздался тихий стук.
– В чём дело? – чуть слышно спросила Динни.
– Мне нужна Диана, – донёсся приглушённый голос Ферза.
Динни подползла к замочной скважине:
– Диана нездорова. Она уснула, не надо её тревожить.
Наступила тишина. Затем, к своему ужасу, девушка услышала долгий, страдальческий вздох, такой безысходный, словно он был последним. Ещё немного, и Динни вытащила бы ключ. Её остановил вид бледного, измученного лица Дианы. Нельзя! Что бы ни означал этот вздох, – нельзя! Она отползла, улеглась и стала слушать. Больше ни звука! Диана продолжала спать, но девушка уже не могла заснуть. "Буду ли я виновата, если он покончит с собой?" – думала она. Разве такой конец не лучше для всех – для Дианы, для детей, для него самого? Но каждый нерв девушки все ещё отзывался эхом на этот долгий полувздох-полустон. Несчастный человек, какой несчастный! Динни переполняло теперь лишь одно чувство – беспредельная горькая жалость, возмущение против неумолимой природы, которая обрекает людей на подобную участь. Покориться неисповедимой воле провидения? У кого хватит на это сил? Как всё бессмысленно и беспощадно! Динни лежала рядом с бессильно уснувшей Дианой, и дрожь била её. Не сделано ли ими что-нибудь такое, чего они не должны были сделать? Нельзя ли было помочь ему больше, чем помогли они? Что можно будет предпринять, когда наступит утро? Диана шевельнулась. Неужели проснётся? Но та лишь повернулась и снова погрузилась в тяжёлый сон. Дремота медленно сковала Динни, и девушка уснула.
Её разбудил стук в дверь. Уже рассвело. Диана ещё спала. Динни взглянула на свои ручные часы. Восемь. Её окликали по имени.
– Всё в порядке, Мери! – отозвалась она. – Миссис Ферз у меня.
Диана села на постели, глядя на полураздетую девушку:
– Что случилось?
– Всё в порядке, Диана. Уже восемь! Давайте встанем и отодвинем кровать. Вы по-настоящему хорошо выспались. Горничные уже встали.
Они накинули халаты и водворили кровать на место. Динни вытащила ключ из его необычного пристанища и отперла дверь:
– Ну, смелее! Пошли вниз!
На площадке лестницы они задержались и прислушались, затем спустились. В спальне Дианы царил порядок. Шторы были подняты, – горничная, видимо, уже побывала здесь. Они постояли у двери, которая вела в комнату Ферза. Оттуда не доносилось ни звука. Они вышли на площадку и приблизились к наружной двери. Опять ни звука.
– Спустимся лучше вниз, – шепнула Динни. – Что вы скажете Мери?
– Ничего. Она всё понимает.
Столовая и кабинет были заперты. На полу валялась телефонная трубка единственное напоминание о ночном кошмаре.
Вдруг Динни сказала:
– Диана, нет его пальто и шляпы. Они лежали вот здесь, на стуле.
Диана вошла в столовую и позвонила. Из подвального этажа поднялась пожилая горничная. Вид у неё был испуганный и встревоженный.
– Мери, видели вы сегодня утром пальто и шляпу мистера Ферза?
– Нет, мэм.
– Когда вы встали?
– В семь часов.
– Вы не были у него в комнате?
– Нет ещё, мэм.
– Ночью мне нездоровилось. Я спала наверху у мисс Динни.
– Понятно, мэм.
Втроём они поднялись наверх.
– Постучитесь к нему.
Горничная постучала. Динни и Диана стояли рядом с ней. Ответа не последовало.
– Стучите ещё. Мери. Сильнее.
Горничная стучала снова и снова. Никакого ответа. Динни отстранила её и повернула ручку. Дверь открылась. Комната была пуста и в полном беспорядке, словно кто-то метался по ней и с кем-то боролся. В грелке нет воды, всюду рассыпан табачный пепел, кровать не постелена, но смята. Никаких признаков приготовлений к отъезду, из ящиков стола ничего не вынуто. Три женщины уставились друг на друга. Потом Диана сказала:
– Приготовьте завтрак. Мери, и побыстрее. Нам придётся выйти.
– Слушаюсь, мэм. Там телефон…
– Поднимите трубку, вызовите монтёра и никому ни о чём не говорите.
Отвечайте коротко: мистер Ферз уехал на несколько дней. Чтобы было на это похоже, приберите комнату. Идём скорей одеваться, Динни.
Горничная ушла вниз.
– Есть у него деньги? – спросила Динни.
– Не знаю. Можно посмотреть, здесь ли его чековая книжка.
Диана убежала. Динни ждала её в холле. Наконец та вернулась.
– Здесь. Она на бюро в столовой. Живо, Динни! Одевайтесь!
Это означало… Что это означало? Надежда и страх боролись в душе девушки. Она помчалась к себе наверх.
XXVI
Торопливо завтракая, они совещались. К кому обратиться?
– Не в полицию, – сказала Динни.
– Конечно, нет.
– По-моему, прежде всего нам нужно выехать к дяде Эдриену.
Они послали горничную за такси и отправились на квартиру к Эдриену.
Было около девяти. Они застали его за чаем и одной из тех рыб, которые занимают тем больше места, чем дольше их едят, что и объясняет евангельское чудо с насыщением пяти тысяч человек.
Эдриен, ещё более поседевший за последние дни, слушал их, набивая трубку; наконец он сказал:
– Предоставьте все это мне. Динни, можешь ты увезти Диану в Кондафорд?
– Разумеется.
– До отъезда разыщи молодого Алена Тесбери. Пусть он съездит в лечебницу и узнает, не там ли Ферз, но не говорит, что тот ушёл из дому. Вот адрес.
Динни кивнула.
Эдриен поднёс к губам руку Дианы:
– Дорогая, у вас измученный вид. Не волнуйтесь. Вы отдохнёте в
Кондафорде с детьми, а мы постараемся держать вас в курсе дела.
– Эдриен, оно получит огласку?
– Если только этому можно помешать, – нет. Я посоветуюсь с Хилери, и мы сделаем всё, что в наших силах. Вы не знаете, сколько при нём было денег?
– Последний раз он выписал чек на пять фунтов третьего дня. Но вчера он где-то пропадал до самого вечера.
– Как он одет?
– Синее пальто, синий костюм, котелок.
– Вы не знаете, где он провёл вчерашний день?
– Нет. До этого он совсем не выходил.
– Он состоит ещё членом какого-нибудь клуба?
– Нет.
– Кому из старых знакомых известно о его возвращении?
– Никому.
– Вы говорите, он не взял с собой чековой книжки? Динни, как скоро ты можешь разыскать этого молодого человека?
– Немедленно, если разрешите позвонить, дядя, ин ночует в своём клубе.
– Звони.
Динни вышла к телефону. Вскоре она вернулась и объявила, что Ален Тесбери уже выезжает и обо всём известит Эдриена. Он представится как старинный друг больного, сделает вид, будто не знает, что тот ушёл из лечебницы, и попросит в случае возвращения Ферза сообщить ему об этом, чтобы он мог навестить его.
– Молодчина, – одобрил Эдриен. – У тебя есть голова на плечах, дорогая. А теперь отправляйся и присмотри за Дианой. Дай мне номер вашего телефона в Кондафорде.
Он записал его и усадил женщин в такси.
– Дядя Эдриен – самый хороший человек на свете, – сказала Динни.
– Никто не знает этого лучше, чем я, Динни.
Вернувшись на Оукли-стрит, они поднялись наверх и уложили вещи. Динни боялась, что в последнюю минуту Диана откажется ехать, но та дала Эдриену слово. Вскоре они уже были на вокзале. Полуторачасовой переезд прошёл в полном молчании. Обе они настолько обессилели, что забились по углам купе и словно оцепенели. Только сейчас Динни поняла, какое напряжение пришлось ей выдержать. А ведь, в сущности, ничего особенного не было ни грубостей, ни покушений, ни даже простой сцены. Какая жуткая вещь помешательство, какой оно вселяет страх, как разрушает нервы! Теперь, когда встреча с Ферзом больше не угрожала девушке, он опять вызывал в ней одну жалость. Динни представляла себе, как он бродит по городу, теряя рассудок, не зная, куда преклонить голову, на чью руку опереться, стоя на грани – может быть, уже за гранью! О этот страх, вечный спутник самых трагических несчастий! Преступники, прокажённые, безумцы – все, чья судьба и недуг вселяют ужас в окружающих, безнадёжно одиноки в напуганном ими мире. Теперь, после вчерашней ночи, Динни гораздо лучше понимала, почему Ферз с таким отчаянием говорил о порочном круге, в котором мечется умалишённый. Теперь она знала, что не вынесла бы общения с помешанным, – у неё недостаточно крепкие нервы и толстая кожа. Теперь ей стало ясно, за что так жестоко обращались с сумасшедшими в старину. Здоровые собаки кидаются на бешеную потому, что их собственные нервы не выдерживают. Презрение и грубость, которые обрушивались на слабоумных, были просто самозащитой. Здоровые мстили больным за свои измотанные нервы. Тем горше, тем мучительнее думать об этом! И по мере того как поезд подвозил девушку все ближе к её мирному дому, она все больше разрывалась между желанием отбросить всякую мысль о несчастном отщепенце и жалостью к нему. Она посмотрела на Диану, полулежащую с закрытыми глазами в противоположном углу купе. Что же перечувствовала она, связанная с Ферзом воспоминаниями, узами закона, детьми? Лицо её, прикрытое шляпкой, носило следы долгих испытаний: его тонкие черты стали суровыми. Губы Дианы еле заметно шевелились, – она не спала. "Какая же сила помогает ей держаться? – спрашивала себя Динни. – Она не религиозна, ни во что особенно не верит. На её месте я бы все бросила и убежала куда глаза глядят. Так ли?" Видимо, в человеке живёт сознание долга перед самим собой, и оно-то не позволяет ему ни отступать, ни сгибаться.
На станции их никто не встретил, поэтому они сдали вещи на хранение и двинулись в Кондафорд пешком по тропинке, ведущей через поле.
– Удивляюсь, – неожиданно заговорила Динни, – как плохо мы, современные люди, переносим волнение. Но была бы я счастлива, если бы провела тут всю жизнь, как наши старые фермеры? Вот Клер – той здесь не нравится. Ей нужно всё время быть в движении. Наверное, в каждом человеке обязательно сидит какой-то чёртик.
– Я не замечала, чтобы он выглядывал из вас, Динни.
– Жаль, что я была совсем маленькой во время войны. Когда она кончилась, мне едва стукнуло четырнадцать.
– Вам повезло.
– Не знаю. Вы, должно быть, испытали тогда много волнующего, Диана.
– Когда она началась, я была в вашем теперешнем возрасте.
– Замужем?
– Только-только обвенчалась.
– Он, наверное, прошёл всю войну?
– Да.
– Это и послужило причиной?
– Вернее, поводом.
– Дядя Эдриен упоминал о наследственности. Дело в ней?
– Да.
Динни указала на крытый соломой коттедж:
– В этом домике живут двое стариков – мои любимцы. Эта пара провела здесь пятьдесят лет. Способны вы на такое, Диана?
– Теперь да. Я хочу покоя, Динни.
До поместья они дошли молча. Там их ожидало сообщение от Эдриена. Ферз в лечебницу не вернулся, но они с Хилери полагают, что напали на верный след.
Диана побыла с детьми и ушла к себе в комнату, а Динни отправилась в гостиную к матери.
– Мама, я должна об этом рассказать. Я молилась, чтобы он умер.
– Динни!
– Ради него самого, ради Дианы, ради детей, ради всех, ради меня самой, в конце концов.
– Конечно, если он безнадёжен…
– Безнадёжен он или нет – мне всё равно. Это слишком страшно. Провидение – пустой звук, мама.
– Дорогая!..
– До него слишком далеко. Наверно, у творца был план, когда он создавал вселенную, но нам, как личностям, он уделил столько же внимания, сколько комарам.
– Тебе нужно выспаться, родная.
– Да. Но я и потом буду думать так же.
– Не позволяй таким мыслям укореняться, Динни. Это портит характер.
– Не вижу связи между убеждениями и характером. Я не начну вести себя хуже оттого, что перестану верить в провидение или загробную жизнь.
– Конечно, Динни, но…
– Нет, я начну вести себя даже лучше. Если я порядочная, то лишь потому, что быть порядочным – хорошо, а не потому, что я на этом выигрываю.
– Но чем же хороша порядочность, если бога нет?
– О дражайшая и нежная матушка, я ведь не сказала, что бога нет. Я только сказала, что до него слишком далеко. Представь себе, как творец вопрошает: "А что, этот шарик – Земля ещё вертится?" И ангел ответствует: "О да, сэр, и вполне исправно". – "Надо взглянуть, не заплесневел ли он и не водятся ли на нём чрезвычайно беспокойные маленькие паразиты…"
– Динни!
– "Понятно, сэр. Вы имеете в виду людей?" – "Вот именно. Мне помнится, мы их так и назвали".
– Динни, это ужасно!
– Нет, мама, если я порядочна, то лишь потому, что порядочность завещана людьми на благо людям, как красота завещана людьми на радость людям. Я ужасно выгляжу, правда, дорогая? У меня такое состояние, словно я ослепла. Пойду прилягу. Не знаю, мама, почему меня все это так расстроило. Наверное, потому, что я видела его лицо.
Динни повернулась и вышла с подозрительной быстротой.
– Не в полицию, – сказала Динни.
– Конечно, нет.
– По-моему, прежде всего нам нужно выехать к дяде Эдриену.
Они послали горничную за такси и отправились на квартиру к Эдриену.
Было около девяти. Они застали его за чаем и одной из тех рыб, которые занимают тем больше места, чем дольше их едят, что и объясняет евангельское чудо с насыщением пяти тысяч человек.
Эдриен, ещё более поседевший за последние дни, слушал их, набивая трубку; наконец он сказал:
– Предоставьте все это мне. Динни, можешь ты увезти Диану в Кондафорд?
– Разумеется.
– До отъезда разыщи молодого Алена Тесбери. Пусть он съездит в лечебницу и узнает, не там ли Ферз, но не говорит, что тот ушёл из дому. Вот адрес.
Динни кивнула.
Эдриен поднёс к губам руку Дианы:
– Дорогая, у вас измученный вид. Не волнуйтесь. Вы отдохнёте в
Кондафорде с детьми, а мы постараемся держать вас в курсе дела.
– Эдриен, оно получит огласку?
– Если только этому можно помешать, – нет. Я посоветуюсь с Хилери, и мы сделаем всё, что в наших силах. Вы не знаете, сколько при нём было денег?
– Последний раз он выписал чек на пять фунтов третьего дня. Но вчера он где-то пропадал до самого вечера.
– Как он одет?
– Синее пальто, синий костюм, котелок.
– Вы не знаете, где он провёл вчерашний день?
– Нет. До этого он совсем не выходил.
– Он состоит ещё членом какого-нибудь клуба?
– Нет.
– Кому из старых знакомых известно о его возвращении?
– Никому.
– Вы говорите, он не взял с собой чековой книжки? Динни, как скоро ты можешь разыскать этого молодого человека?
– Немедленно, если разрешите позвонить, дядя, ин ночует в своём клубе.
– Звони.
Динни вышла к телефону. Вскоре она вернулась и объявила, что Ален Тесбери уже выезжает и обо всём известит Эдриена. Он представится как старинный друг больного, сделает вид, будто не знает, что тот ушёл из лечебницы, и попросит в случае возвращения Ферза сообщить ему об этом, чтобы он мог навестить его.
– Молодчина, – одобрил Эдриен. – У тебя есть голова на плечах, дорогая. А теперь отправляйся и присмотри за Дианой. Дай мне номер вашего телефона в Кондафорде.
Он записал его и усадил женщин в такси.
– Дядя Эдриен – самый хороший человек на свете, – сказала Динни.
– Никто не знает этого лучше, чем я, Динни.
Вернувшись на Оукли-стрит, они поднялись наверх и уложили вещи. Динни боялась, что в последнюю минуту Диана откажется ехать, но та дала Эдриену слово. Вскоре они уже были на вокзале. Полуторачасовой переезд прошёл в полном молчании. Обе они настолько обессилели, что забились по углам купе и словно оцепенели. Только сейчас Динни поняла, какое напряжение пришлось ей выдержать. А ведь, в сущности, ничего особенного не было ни грубостей, ни покушений, ни даже простой сцены. Какая жуткая вещь помешательство, какой оно вселяет страх, как разрушает нервы! Теперь, когда встреча с Ферзом больше не угрожала девушке, он опять вызывал в ней одну жалость. Динни представляла себе, как он бродит по городу, теряя рассудок, не зная, куда преклонить голову, на чью руку опереться, стоя на грани – может быть, уже за гранью! О этот страх, вечный спутник самых трагических несчастий! Преступники, прокажённые, безумцы – все, чья судьба и недуг вселяют ужас в окружающих, безнадёжно одиноки в напуганном ими мире. Теперь, после вчерашней ночи, Динни гораздо лучше понимала, почему Ферз с таким отчаянием говорил о порочном круге, в котором мечется умалишённый. Теперь она знала, что не вынесла бы общения с помешанным, – у неё недостаточно крепкие нервы и толстая кожа. Теперь ей стало ясно, за что так жестоко обращались с сумасшедшими в старину. Здоровые собаки кидаются на бешеную потому, что их собственные нервы не выдерживают. Презрение и грубость, которые обрушивались на слабоумных, были просто самозащитой. Здоровые мстили больным за свои измотанные нервы. Тем горше, тем мучительнее думать об этом! И по мере того как поезд подвозил девушку все ближе к её мирному дому, она все больше разрывалась между желанием отбросить всякую мысль о несчастном отщепенце и жалостью к нему. Она посмотрела на Диану, полулежащую с закрытыми глазами в противоположном углу купе. Что же перечувствовала она, связанная с Ферзом воспоминаниями, узами закона, детьми? Лицо её, прикрытое шляпкой, носило следы долгих испытаний: его тонкие черты стали суровыми. Губы Дианы еле заметно шевелились, – она не спала. "Какая же сила помогает ей держаться? – спрашивала себя Динни. – Она не религиозна, ни во что особенно не верит. На её месте я бы все бросила и убежала куда глаза глядят. Так ли?" Видимо, в человеке живёт сознание долга перед самим собой, и оно-то не позволяет ему ни отступать, ни сгибаться.
На станции их никто не встретил, поэтому они сдали вещи на хранение и двинулись в Кондафорд пешком по тропинке, ведущей через поле.
– Удивляюсь, – неожиданно заговорила Динни, – как плохо мы, современные люди, переносим волнение. Но была бы я счастлива, если бы провела тут всю жизнь, как наши старые фермеры? Вот Клер – той здесь не нравится. Ей нужно всё время быть в движении. Наверное, в каждом человеке обязательно сидит какой-то чёртик.
– Я не замечала, чтобы он выглядывал из вас, Динни.
– Жаль, что я была совсем маленькой во время войны. Когда она кончилась, мне едва стукнуло четырнадцать.
– Вам повезло.
– Не знаю. Вы, должно быть, испытали тогда много волнующего, Диана.
– Когда она началась, я была в вашем теперешнем возрасте.
– Замужем?
– Только-только обвенчалась.
– Он, наверное, прошёл всю войну?
– Да.
– Это и послужило причиной?
– Вернее, поводом.
– Дядя Эдриен упоминал о наследственности. Дело в ней?
– Да.
Динни указала на крытый соломой коттедж:
– В этом домике живут двое стариков – мои любимцы. Эта пара провела здесь пятьдесят лет. Способны вы на такое, Диана?
– Теперь да. Я хочу покоя, Динни.
До поместья они дошли молча. Там их ожидало сообщение от Эдриена. Ферз в лечебницу не вернулся, но они с Хилери полагают, что напали на верный след.
Диана побыла с детьми и ушла к себе в комнату, а Динни отправилась в гостиную к матери.
– Мама, я должна об этом рассказать. Я молилась, чтобы он умер.
– Динни!
– Ради него самого, ради Дианы, ради детей, ради всех, ради меня самой, в конце концов.
– Конечно, если он безнадёжен…
– Безнадёжен он или нет – мне всё равно. Это слишком страшно. Провидение – пустой звук, мама.
– Дорогая!..
– До него слишком далеко. Наверно, у творца был план, когда он создавал вселенную, но нам, как личностям, он уделил столько же внимания, сколько комарам.
– Тебе нужно выспаться, родная.
– Да. Но я и потом буду думать так же.
– Не позволяй таким мыслям укореняться, Динни. Это портит характер.
– Не вижу связи между убеждениями и характером. Я не начну вести себя хуже оттого, что перестану верить в провидение или загробную жизнь.
– Конечно, Динни, но…
– Нет, я начну вести себя даже лучше. Если я порядочная, то лишь потому, что быть порядочным – хорошо, а не потому, что я на этом выигрываю.
– Но чем же хороша порядочность, если бога нет?
– О дражайшая и нежная матушка, я ведь не сказала, что бога нет. Я только сказала, что до него слишком далеко. Представь себе, как творец вопрошает: "А что, этот шарик – Земля ещё вертится?" И ангел ответствует: "О да, сэр, и вполне исправно". – "Надо взглянуть, не заплесневел ли он и не водятся ли на нём чрезвычайно беспокойные маленькие паразиты…"
– Динни!
– "Понятно, сэр. Вы имеете в виду людей?" – "Вот именно. Мне помнится, мы их так и назвали".
– Динни, это ужасно!
– Нет, мама, если я порядочна, то лишь потому, что порядочность завещана людьми на благо людям, как красота завещана людьми на радость людям. Я ужасно выгляжу, правда, дорогая? У меня такое состояние, словно я ослепла. Пойду прилягу. Не знаю, мама, почему меня все это так расстроило. Наверное, потому, что я видела его лицо.
Динни повернулась и вышла с подозрительной быстротой.
XXVII
Исчезновение Ферза было праздником для чувств того, кому его возвращение причинило столько страданий. Даже мысль о том, что он положил конец этому празднику, взяв на себя поиски Ферза, не мешала Эдриену испытывать облегчение. Он был исполнен почти энтузиазма, когда сел в такси и направился к Хилери, раздумывая по дороге, как разрешить задачу. Боязнь огласки закрывала для него такой прямой и естественный путь, как обращение к полиции, радио и прессе. Эти институты пролили бы чересчур яркий свет на судьбу Ферза. Размышляя о средствах, остающихся в его распоряжении, Эдриен чувствовал себя так, словно перед ним один из тех кроссвордов-головоломок, которыми он, как и все люди с развитым интеллектом, сильно увлекался в своё время. Рассказ Динни не позволял точно, в пределах нескольких часов, установить, когда ушёл Ферз. Чем дольше откладывать опрос соседей по Оукли-стрит, тем меньше шансов наткнуться на тех, кто его видел. Не повернуть ли обратно в Челси? Эдриен, продолжая ехать к Лугам, подчинялся скорее инстинкту, чем разуму. Хилери был его вторым "я", а когда на человека возлагается такая задача, две головы бесспорно лучше одной. Он подъехал к дому священника, не наметив определённого плана и решив просто порасспросить людей на набережной и Кингз-род. Ещё не было половины десятого, и Хилери сидел за своей корреспонденцией. Выслушав новость, он позвал в кабинет жену и предложил:
– Давайте подумаем три минуты и обменяемся выводами.
Все трое стояли треугольником перед камином. Мужчины курили, женщина нюхала октябрьскую розу.
– Ну, Мэй, надумала? – спросил наконец Хилери.
– Только одно, – ответила миссис Хилери, наморщив лоб. – Если бедняга действительно был в таком состоянии, как описывает Динни, следует поискать в больницах. Я позвоню в те, куда он мог скорее всего попасть, если с ним что-нибудь стряслось. Таких немного – три или четыре. К тому же сейчас так рано, что вряд ли туда успели многих понавезти.
– Очень мило с твоей стороны, дорогая. Полагаемся на тебя: ты сумеешь скрыть его имя.
Миссис Хилери вышла.
– Эдриен?
– У меня есть одно соображение, но я лучше сперва послушаю тебя.
– Я вижу две возможности, – объявил Хилери. – Во-первых, нужно выяснить в полиции, может быть, кого-нибудь вытащили из реки. Во-вторых, это вероятнее, – остаётся спиртное.
– Но где же он мог напиться так рано?
– А гостиницы? У него были деньги.
– Что ж, я готов попробовать, если не подойдёт мой план.
– Какой?
– Я попытался поставить себя на место бедняги Ферза. Знаешь, Хилери, дойди я сам до такой крайности, я бежал бы в Кондафорд – вернее, не само поместье, а куда-нибудь поблизости, где мы играли мальчишками, – словом, туда, где жил, пока судьба не обрушилась на меня. Раненое животное ползёт домой.
Хилери кивнул.
– Где был его дом?
– В западном Сэссексе, к северу от Меловых холмов, около станции Петуэрт.
– Да ну! Эта местность мне знакома. До войны мы с Мэй частенько ездили прогуляться в Богнор. Мы заглянем на вокзал Виктория и выясним, не садился ли в поезд кто-нибудь похожий на Ферза. Но раньше я всё-таки справлюсь в полиции насчёт реки. Скажу, что исчез один из моих прихожан. Какого роста Ферз?
– Примерно пять футов десять дюймов, коренастый, крупная голова, широкие скулы, твёрдый подбородок, тёмные волосы, синевато-стальные глаза, синие костюм и пальто.
– Понятно, – сказал Хилери. – Позвоню туда, как только Мэй кончит наводить справки.
Эдриен, оставшись один у огня, грустно задумался. Он был любителем детективных романов и понимал, что решает задачу на французский манер индуктивным методом психологической догадки; Хилери с Мэй избрали английский путь – метод последовательного исключения. Он, конечно, превосходен, но до превосходства ли тут? Человек и без того теряется в Лондоне, как иголка в стогу сена, а они к тому же связаны необходимостью избежать огласки. Эдриен с тревогой ждал, что сообщит Хилери. Какая ирония судьбы – он, Эдриен, страшится, что несчастный Ферз утонул или попал под колёса и Диана стала свободна!
На столе Хилери он нашёл расписание. На Петуэрт был поезд в 8.50, следующий в 9.56. Времени мало! И Эдриен, поглядывая на дверь, снова стал ждать. Торопить Хилери бесполезно – тот мастер экономить минуты.
– Давайте подумаем три минуты и обменяемся выводами.
Все трое стояли треугольником перед камином. Мужчины курили, женщина нюхала октябрьскую розу.
– Ну, Мэй, надумала? – спросил наконец Хилери.
– Только одно, – ответила миссис Хилери, наморщив лоб. – Если бедняга действительно был в таком состоянии, как описывает Динни, следует поискать в больницах. Я позвоню в те, куда он мог скорее всего попасть, если с ним что-нибудь стряслось. Таких немного – три или четыре. К тому же сейчас так рано, что вряд ли туда успели многих понавезти.
– Очень мило с твоей стороны, дорогая. Полагаемся на тебя: ты сумеешь скрыть его имя.
Миссис Хилери вышла.
– Эдриен?
– У меня есть одно соображение, но я лучше сперва послушаю тебя.
– Я вижу две возможности, – объявил Хилери. – Во-первых, нужно выяснить в полиции, может быть, кого-нибудь вытащили из реки. Во-вторых, это вероятнее, – остаётся спиртное.
– Но где же он мог напиться так рано?
– А гостиницы? У него были деньги.
– Что ж, я готов попробовать, если не подойдёт мой план.
– Какой?
– Я попытался поставить себя на место бедняги Ферза. Знаешь, Хилери, дойди я сам до такой крайности, я бежал бы в Кондафорд – вернее, не само поместье, а куда-нибудь поблизости, где мы играли мальчишками, – словом, туда, где жил, пока судьба не обрушилась на меня. Раненое животное ползёт домой.
Хилери кивнул.
– Где был его дом?
– В западном Сэссексе, к северу от Меловых холмов, около станции Петуэрт.
– Да ну! Эта местность мне знакома. До войны мы с Мэй частенько ездили прогуляться в Богнор. Мы заглянем на вокзал Виктория и выясним, не садился ли в поезд кто-нибудь похожий на Ферза. Но раньше я всё-таки справлюсь в полиции насчёт реки. Скажу, что исчез один из моих прихожан. Какого роста Ферз?
– Примерно пять футов десять дюймов, коренастый, крупная голова, широкие скулы, твёрдый подбородок, тёмные волосы, синевато-стальные глаза, синие костюм и пальто.
– Понятно, – сказал Хилери. – Позвоню туда, как только Мэй кончит наводить справки.
Эдриен, оставшись один у огня, грустно задумался. Он был любителем детективных романов и понимал, что решает задачу на французский манер индуктивным методом психологической догадки; Хилери с Мэй избрали английский путь – метод последовательного исключения. Он, конечно, превосходен, но до превосходства ли тут? Человек и без того теряется в Лондоне, как иголка в стогу сена, а они к тому же связаны необходимостью избежать огласки. Эдриен с тревогой ждал, что сообщит Хилери. Какая ирония судьбы – он, Эдриен, страшится, что несчастный Ферз утонул или попал под колёса и Диана стала свободна!
На столе Хилери он нашёл расписание. На Петуэрт был поезд в 8.50, следующий в 9.56. Времени мало! И Эдриен, поглядывая на дверь, снова стал ждать. Торопить Хилери бесполезно – тот мастер экономить минуты.