Страница:
Когда в пятницу утром Динни вышла к завтраку, – начало охоты было назначено на десять часов, – трое дам и все мужчины за исключением Халлорсена уже сидели за столом или прохаживались около буфета. Она легко опустилась на стул рядом с лордом Саксенденом, который чуть приподнялся и поздоровался:
– Доброе утро!
– Динни! – окликнул её стоявший у буфета Майкл. – Кофе, какао или оршад?
– Кофе и лососину, Майкл.
– Лососины нет.
Лорд Саксенден вскинул голову, пробурчал: – Лососины нет?" – и снова принялся за колбасу.
– Трески? – спросил Майкл.
– Нет, благодарю.
– А вам что, тётя Уилмет?
– Рис с яйцом и луком.
– Этого нет. Почки, бекон, яичница, треска, ветчина, заливное из дичи.
Лорд Саксенден поднялся, пробормотал: "А, ветчина!" – и направился к буфету.
– Динни, выбрала?
– Будь добр, Майкл, немного джема.
– Крыжовник, клубника, чёрная смородина, мармелад?
– Крыжовник.
Лорд Саксенден вернулся на своё место с тарелкой ветчины и, уписывая её, стал читать письмо. Динни не очень ясно представляла себе, как он выглядит, потому что рот у него был набит, а глаз она не видела. Но ей казалось, что она понимает, чем он заслужил своё прозвище. Лицо у Бантама было красное, короткие усики и шевелюра начинали седеть. За столом он держался необыкновенно прямо. Неожиданно он обернулся к ней и заговорил:
– Извините, что читаю. Это от жены. Она, знаете ли, прикована к постели.
– Как я вам сочувствую!
– Ужасная история! Бедняжка!
Он сунул письмо в карман, набил рот ветчиной и взглянул на Динни. Она нашла, что глаза у него голубые, а брови темнее, чем волосы, и похожи на связку рыболовных крючков. Глаза его слегка таращились, словно он собрался во всеуслышание объявить: "Вот я какой! Вот какой!" Но в эту минуту девушка заметила входящего Халлорсена. Он нерешительно, осмотрелся, увидел Динни и подошёл к свободному стулу слева от неё.
– Мисс Черрел, – осведомился он, кланяясь, – могу я сесть рядом с вами?
– Разумеется. Если хотите есть, все в буфете.
– Это кто такой? – спросил лорд Саксенден, когда Халлорсен отправился на фуражировку. – По-моему, он американец.
– Профессор Халлорсен.
– Вот как? Тот, что написал книгу о Боливии? Да?
– Да.
– Интересный малый.
– Мужчина с большой буквы.
Лорд Саксенден удивлённо уставился на девушку:
– Попробуйте ветчины. Я когда-то знавал вашего дядю. В Хэрроу, если не ошибаюсь.
– Дядю Хилери? – переспросила Динни. – Да, он мне рассказывал.
– Мы с ним однажды заключили пари на три порции клубничного джема, кто скорей добежит с холма до гимнастического зала.
– Вы выиграли, лорд Саксенден?
– Нет. И до сих пор не расплатился с вашим дядей.
– Почему?
– Он растянул себе связки, а я вывихнул колено. Он ещё кое-как доковылял до зала, а я свалился и не встал. Мы оба проболели до конца семестра, потом я уехал. – Лорд Саксенден хихикнул. – Так я и должен ему до сих пор три порции клубничного джема.
– Я думал, что у нас в Америке завтраки плотные. Но оказывается, это пустяки в сравнении с вашими, – сказал Халлорсен, усаживаясь.
– Вы знакомы с лордом Саксенденом?
– Лорд Саксенден? – переспросил Халлорсен и поклонился.
– Как поживаете? У вас в Америке нет таких куропаток, как у нас, а?
– Нет. Полагаю, что нет. Я мечтаю поохотиться на этих птиц. Дивный кофе, мисс Черрел.
– Да, – подтвердила Динни. – Тётя Эм гордится своим кофе.
Лорд Саксенден поплотнее устроился на стуле:
– Попробуйте ветчины. Я ещё не читал вашей книги.
– Разрешите вам прислать? Мне будет лестно, если вы её прочтёте.
Лорд Саксенден продолжал жевать.
– Вам следует её прочесть, лорд Саксенден, – вмешалась Динни. – А я пришлю вам другую книжку по тому же вопросу.
Лорд Саксенден широко открыл глаза.
– Очень мило с вашей стороны. Это клубничный? – спросил он и потянулся за джемом.
– Мисс Черрел, – понизил голос Халлорсен, – я хотел бы, чтобы вы просмотрели мою книгу и отметили места, которые сочтёте несправедливыми по отношению к вашему брату. Я был страшно зол, когда писал её.
– Не понимаю, какой мне смысл читать её теперь?
– Я мог бы, если вы пожелаете, выбросить все это во втором издании.
– Вы очень добры, профессор, но зло уже совершено, – ледяным тоном отрезала Динни.
Халлорсен ещё больше понизил голос:
– Страшно сожалею, что причинил вам неприятность.
Чувство, которое можно было бы, пожалуй, приблизительно выразить словами: "Ты сожалеешь? Ах ты…" – преисполнило все существо Динни злостью, расчётливым торжеством и сарказмом.
– Вы причинили зло не мне, а моему брату.
– Давайте подумаем вместе, нельзя ли его исправить.
– Сомневаюсь.
Динни встала. Халлорсен поднялся, пропустил её и поклонился.
"Вежлив до ужаса!" – подумала девушка.
Остальную часть утра она просидела над дневником в одном из уголков парка, настоящем тайнике – до того густо он зарос тисом. Здесь грело солнце, над цинниями, пенстемонами, мальвами и астрами успокоительно гудели пчёлы. В этом уединении Динни снова почувствовала, как тяжело ей будет выставить переживания Хьюберта на суд толпы. Нет, в дневнике не было никакого хныканья, но, предназначенный для глаз лишь того, кем был написан, он с предельной откровенностью обнажал все раны души и тела. Издалека долетали выстрелы. Облокотясь на заросшую тисом изгородь, девушка смотрела в поле, откуда доносилась стрельба.
Сзади раздался голос:
– Вот ты где!
Её тётка в соломенной шляпе с такими широкими полями, что они задевали за плечи, стояла внизу на дорожке в обществе двух садовников.
– Я за тобой. Босуэл и Джонсон, вы можете идти. Портулаком займёмся после обеда.
Леди Монт подняла голову и выглянула из-под своей огромной шляпы:
– Такие носят на Майорке. Отлично защищает от солнца.
– Босуэл и Джонсон, тётя?
– Сначала у нас служил один Босуэл, но твой дядя не успокоился до тех пор, пока не подыскал Джонсона. Он требует, чтобы они всюду ходили вместе. Ты веришь доктору Джонсону, Динни?
– Я считаю, что он слишком часто употребляет слово "сэр".
– Флёр унесла мои садовые ножницы. Что это у тебя, Динни?
– Дневник Хьюберта.
– Тяжело читать?
– Да.
– Я следила за профессором Халлорсеном. Его следовало бы кое от чего отучить.
– Прежде всего от самоуверенности, тётя Эм.
– Надеюсь, наши подстрелят пару зайцев. Суп с зайчатиной был бы прекрасным добавлением к меню. Уилмет и Хенриет Бентуорт уже разошлись во мнениях.
– По какому поводу?
– Не знаю. Я была занята. Не то насчёт премьер-министра, не то насчёт портулака. Они вечно спорят. Хен, видишь ли, всегда была принята при дворе.
– Это так опасно?
– Хен – прелестное создание. Люблю её, хотя она вечно кудахчет. Зачем ты привезла дневник?
– Хочу показать его Майклу и посоветоваться с ним.
– Не делай этого, – сказала леди Монт. – Майкл – хороший мальчик, но ты этого не делай. У него масса каких-то странных знакомых – издатели там и прочие.
– Потому-то я и хочу с ним посоветоваться.
– Посоветуйся лучше с Флёр: она человек с головой. А у вас в Кондафорде тоже такие циннии? Знаешь, Динни, мне кажется, что Эдриен скоро сойдёт с ума.
– Тётя Эм!
– Он ходит как во сне. Я думаю, если его уколоть булавкой, он и то не заметит. Конечно, не следовало бы говорить с тобой об этом, но он должен на ней жениться.
– Согласна, тётя.
– Но он этого не сделает.
– Или она не захочет.
– Они оба не захотят. Словом, не понимаю, чем всё это кончится. Ей уже сорок.
– А дяде Эдриену?
– Он ещё совсем мальчик. Моложе его один Лайонел. Мне пятьдесят девять, – решительно объявила леди Монт. – Мне пятьдесят девять, я знаю, а твоему отцу шестьдесят. Твоя бабушка была очень чадолюбива. Она непрерывно рожала. Что ты думаешь насчёт детей?
Пузырёк поднялся на поверхность, но Динни успела проглотить его и ответила только:
– Ну, раз люди женаты, это неплохо – в меру, конечно.
– У Флёр будет ещё один в марте. Плохой месяц – какой-то легкомысленный. А ты, Динни, когда собираешься замуж?
– Когда заговорят мои юные чувства, не раньше.
– Весьма благоразумно! Не за американца, надеюсь?
Динни покраснела, улыбнулась – в улыбке было что-то опасное – и ответила:
– С какой стати мне выходить за американца?
– Не зарекайся, – возразила леди Монт, обрывая увядшую астру. – Когда я выходила за Лоренса, он так за мной ухаживал!
– И сейчас ещё" ухаживает, тётя Эм. Замечательно, правда?
– Перестань смеяться!
И леди Монт так глубоко погрузилась в воспоминания, что, казалось, окончательно исчезла под шляпой – ещё более необъятной, чем раньше.
– Кстати, раз уж мы заговорили о браке, тётя Эм, – я хотела бы подыскать Хьюберту девушку. Ему нужно отвлечься.
– Твой дядя посоветовал бы ему отвлечься с какой-нибудь танцовщицей, – заметила леди Монт.
– Может быть, дядя Хилери знает что-нибудь подходящее?
– Динни, ты – испорченное существо. Я всегда это говорила. Погоди, дай подумать. У меня была одна девушка; нет, она вышла замуж.
– Может быть, она уже развелась.
– Нет, кажется, пока только разводится, но это долгая история. Очаровательное создание.
– Не сомневаюсь. Подумайте ещё, тётя.
– Это пчелы Босуэла, – ответила тётка. – Их привезли из Италии.
Лоренс говорит, что они – фашистки.
– Чёрные рубашки и никаких лишних мыслей. В самом деле, они производят впечатление очень агрессивных.
– О да! Стоит их потревожить, как они налетают целым роем и начинают тебя жалить. Но ко мне они относятся хорошо.
– Одна уже сидит у вас на шляпе, милая тётя. Согнать её?
– Подожди! – воскликнула леди Монт, сдвигая шляпу на затылок и слегка открыв рот. – Вспомнила одну.
– Кого это "одну"?
– Джин Тесбери, дочь здешнего пастора. Старинный род. Денег, разумеется, нет.
– Совсем?
Леди Монт покачала головой. Шляпа её заколыхалась.
– Разве у девушки с такой фамилией могут быть деньги? Но она хорошенькая. Немного похожа на тигрицу.
– Как бы мне познакомиться с ней, тётя? Я ведь знаю, какой тип не нравится Хьюберту.
– Я приглашу её к обеду. У них дома плохо питаются. Кто-то в нашем роду уже был женат на одной из Тесбери. Насколько я помню, это произошло при Иакове, так что они с нами в родстве, но страшно отдалённом. У неё есть ещё брат. Он моряк: у них все служат во флоте. Знаешь, он не носит усов. Сейчас, по-моему, он здесь, в увольнении.
– В отпуске, тётя Эм.
– Да, да, я чувствовала, что это не то слово. Сними пчелу с моей шляпы. Какая прелесть!
Динни обмотала носовым платком руку, сняла с огромной шляпы крохотную пчёлку и поднесла к уху.
– До сих пор люблю слушать, как они жужжат, – сказала она.
– Я его тоже приглашу, – отозвалась тётка. – Его зовут Ален. Славный мальчик.
Леди Монт взглянула на волосы Динни:
– Я назвала бы их каштановыми. Кажется, он не без перспектив, но какие они – не знаю. Во время войны взлетел на воздух.
– Приземлился, надеюсь, благополучно, тётя?
– Да. Даже что-то получил за это. Рассказывает, что во флоте сейчас очень строго. Всякие, знаешь, там азимуты, машины, запахи. Ты расспроси его.
– Вернёмся к девушке, тётя Эм. Что вы имели в виду, назвав её тигрицей?
– Понимаешь ли, она так смотрит на тебя, словно из-за угла вот-вот появится её детёныш. Мать её умерла. Она вертит всем приходом.
– Хьюбертом она тоже будет вертеть?
– Нет. Но справится с каждым, кто захочет им вертеть.
– Это лучше. Можно мне отнести ей записку с приглашением?
– Я пошлю Босуэла и Джонсона. – Леди Монт взглянула на ручные часы: Нет, они сейчас обедают. Всегда ставлю по ним часы. Сходим сами – туда всего четверть мили. Моя шляпа не очень неприлична?
– Напротив, милая тётя.
– Вот и прекрасно. Выйдем прямо здесь.
Они дошли до конца тисовой поросли, спустились в длинную заросшую травой аллею, миновали калитку и вскоре достигли дома пастора. Динни, полускрытая шляпой тётки, остановилась в увитой плющом подворотне. Дверь была открыта, в полутёмной отделанной панелями прихожей, словно приглашая войти в неё, гостеприимно пахло ветхим деревом. Из дома донёсся женский голос:
– А-лён!
Мужской голос ответил:
– Хэл-ло!
– Будешь завтракать?
– Звонка нет, – сказала племяннице леди Монт. – Придётся стучать.
Они дружно постучали.
– Какого чёрта!
На пороге вырос молодой человек в сером спортивном костюме. Широкое загорелое лицо, тёмные волосы, открытый взгляд глубоких серых глаз.
– О! – воскликнул он. – Леди Монт! Эй, Джин!
Затем, взглянув поверх шляпы, встретился глазами с Динни и улыбнулся, как умеют улыбаться только во флоте.
– Ален, не зайдёте ли вместе с Джин к нам вечером пообедать? Динни, это Ален Тесбери. Нравится вам моя шляпа?
– Превосходная вещь, леди Монт.
Появилась девушка, крепкая, словно отлитая из одного куска, с упругой, пружинящей походкой. Руки и лицо у неё были почти того же цвета, что светло-коричневые юбка и джемпер-безрукавка. Динни поняла, что имела в виду тётка. Лицо Джин, довольно широкое в скулах, суживалось к подбородку, зеленовато-серые глаза прятались под длинными чёрными ресницами. Взгляд открытый и светлый, красивый нос, широкий низкий лоб, коротко подстриженные тёмно-каштановые волосы. "Недурна", – решила Динни и, поймав улыбку девушки, ощутила лёгкую дрожь.
– Это Джин, – сказала её тётка. – Моя племянница Динни Черрел.
Тонкая смуглая рука крепко сжала руку Динни.
– Где ваш отец? – продолжала леди Монт.
– Папа уехал на какой-то церковный съезд. Я просила его взять меня с собой, но он не согласился.
– Ну, он теперь в Лондоне ходит по театрам.
Динни заметила, как девушка метнула яростный взгляд, потом вспомнила, что перед нею леди Монт, и улыбнулась.
– Значит, вы оба придёте? Обедаем в восемь пятнадцать. Динни, нам пора, иначе опоздаем к ленчу. Ласточка! – заключила леди Монт и вышла из подворотни.
– В Липпингхолле гости, – объяснила Динни, увидев, что брови молодого человека недоуменно поднялись. – Тётя имела в виду фрак и белый галстук.
– Ясно. Форма парадная. Джин.
Брат и сестра, держась за руки, стояли в подворотне. "Красивая пара!" – подумала Динни.
– Ну что? – спросила её тётка, когда они снова выбрались на заросшую травой аллею.
– Да, я тоже увидела тигрицу. Она показалась мне очень интересной.
Такую надо держать на коротком поводке.
– Вон стоит Босуэл-и-Джонсон! – воскликнула леди Монт, словно вместо двух садовников перед ней был всего один. – Боже милостивый, значит, уже третий час!
IX
– Доброе утро!
– Динни! – окликнул её стоявший у буфета Майкл. – Кофе, какао или оршад?
– Кофе и лососину, Майкл.
– Лососины нет.
Лорд Саксенден вскинул голову, пробурчал: – Лососины нет?" – и снова принялся за колбасу.
– Трески? – спросил Майкл.
– Нет, благодарю.
– А вам что, тётя Уилмет?
– Рис с яйцом и луком.
– Этого нет. Почки, бекон, яичница, треска, ветчина, заливное из дичи.
Лорд Саксенден поднялся, пробормотал: "А, ветчина!" – и направился к буфету.
– Динни, выбрала?
– Будь добр, Майкл, немного джема.
– Крыжовник, клубника, чёрная смородина, мармелад?
– Крыжовник.
Лорд Саксенден вернулся на своё место с тарелкой ветчины и, уписывая её, стал читать письмо. Динни не очень ясно представляла себе, как он выглядит, потому что рот у него был набит, а глаз она не видела. Но ей казалось, что она понимает, чем он заслужил своё прозвище. Лицо у Бантама было красное, короткие усики и шевелюра начинали седеть. За столом он держался необыкновенно прямо. Неожиданно он обернулся к ней и заговорил:
– Извините, что читаю. Это от жены. Она, знаете ли, прикована к постели.
– Как я вам сочувствую!
– Ужасная история! Бедняжка!
Он сунул письмо в карман, набил рот ветчиной и взглянул на Динни. Она нашла, что глаза у него голубые, а брови темнее, чем волосы, и похожи на связку рыболовных крючков. Глаза его слегка таращились, словно он собрался во всеуслышание объявить: "Вот я какой! Вот какой!" Но в эту минуту девушка заметила входящего Халлорсена. Он нерешительно, осмотрелся, увидел Динни и подошёл к свободному стулу слева от неё.
– Мисс Черрел, – осведомился он, кланяясь, – могу я сесть рядом с вами?
– Разумеется. Если хотите есть, все в буфете.
– Это кто такой? – спросил лорд Саксенден, когда Халлорсен отправился на фуражировку. – По-моему, он американец.
– Профессор Халлорсен.
– Вот как? Тот, что написал книгу о Боливии? Да?
– Да.
– Интересный малый.
– Мужчина с большой буквы.
Лорд Саксенден удивлённо уставился на девушку:
– Попробуйте ветчины. Я когда-то знавал вашего дядю. В Хэрроу, если не ошибаюсь.
– Дядю Хилери? – переспросила Динни. – Да, он мне рассказывал.
– Мы с ним однажды заключили пари на три порции клубничного джема, кто скорей добежит с холма до гимнастического зала.
– Вы выиграли, лорд Саксенден?
– Нет. И до сих пор не расплатился с вашим дядей.
– Почему?
– Он растянул себе связки, а я вывихнул колено. Он ещё кое-как доковылял до зала, а я свалился и не встал. Мы оба проболели до конца семестра, потом я уехал. – Лорд Саксенден хихикнул. – Так я и должен ему до сих пор три порции клубничного джема.
– Я думал, что у нас в Америке завтраки плотные. Но оказывается, это пустяки в сравнении с вашими, – сказал Халлорсен, усаживаясь.
– Вы знакомы с лордом Саксенденом?
– Лорд Саксенден? – переспросил Халлорсен и поклонился.
– Как поживаете? У вас в Америке нет таких куропаток, как у нас, а?
– Нет. Полагаю, что нет. Я мечтаю поохотиться на этих птиц. Дивный кофе, мисс Черрел.
– Да, – подтвердила Динни. – Тётя Эм гордится своим кофе.
Лорд Саксенден поплотнее устроился на стуле:
– Попробуйте ветчины. Я ещё не читал вашей книги.
– Разрешите вам прислать? Мне будет лестно, если вы её прочтёте.
Лорд Саксенден продолжал жевать.
– Вам следует её прочесть, лорд Саксенден, – вмешалась Динни. – А я пришлю вам другую книжку по тому же вопросу.
Лорд Саксенден широко открыл глаза.
– Очень мило с вашей стороны. Это клубничный? – спросил он и потянулся за джемом.
– Мисс Черрел, – понизил голос Халлорсен, – я хотел бы, чтобы вы просмотрели мою книгу и отметили места, которые сочтёте несправедливыми по отношению к вашему брату. Я был страшно зол, когда писал её.
– Не понимаю, какой мне смысл читать её теперь?
– Я мог бы, если вы пожелаете, выбросить все это во втором издании.
– Вы очень добры, профессор, но зло уже совершено, – ледяным тоном отрезала Динни.
Халлорсен ещё больше понизил голос:
– Страшно сожалею, что причинил вам неприятность.
Чувство, которое можно было бы, пожалуй, приблизительно выразить словами: "Ты сожалеешь? Ах ты…" – преисполнило все существо Динни злостью, расчётливым торжеством и сарказмом.
– Вы причинили зло не мне, а моему брату.
– Давайте подумаем вместе, нельзя ли его исправить.
– Сомневаюсь.
Динни встала. Халлорсен поднялся, пропустил её и поклонился.
"Вежлив до ужаса!" – подумала девушка.
Остальную часть утра она просидела над дневником в одном из уголков парка, настоящем тайнике – до того густо он зарос тисом. Здесь грело солнце, над цинниями, пенстемонами, мальвами и астрами успокоительно гудели пчёлы. В этом уединении Динни снова почувствовала, как тяжело ей будет выставить переживания Хьюберта на суд толпы. Нет, в дневнике не было никакого хныканья, но, предназначенный для глаз лишь того, кем был написан, он с предельной откровенностью обнажал все раны души и тела. Издалека долетали выстрелы. Облокотясь на заросшую тисом изгородь, девушка смотрела в поле, откуда доносилась стрельба.
Сзади раздался голос:
– Вот ты где!
Её тётка в соломенной шляпе с такими широкими полями, что они задевали за плечи, стояла внизу на дорожке в обществе двух садовников.
– Я за тобой. Босуэл и Джонсон, вы можете идти. Портулаком займёмся после обеда.
Леди Монт подняла голову и выглянула из-под своей огромной шляпы:
– Такие носят на Майорке. Отлично защищает от солнца.
– Босуэл и Джонсон, тётя?
– Сначала у нас служил один Босуэл, но твой дядя не успокоился до тех пор, пока не подыскал Джонсона. Он требует, чтобы они всюду ходили вместе. Ты веришь доктору Джонсону, Динни?
– Я считаю, что он слишком часто употребляет слово "сэр".
– Флёр унесла мои садовые ножницы. Что это у тебя, Динни?
– Дневник Хьюберта.
– Тяжело читать?
– Да.
– Я следила за профессором Халлорсеном. Его следовало бы кое от чего отучить.
– Прежде всего от самоуверенности, тётя Эм.
– Надеюсь, наши подстрелят пару зайцев. Суп с зайчатиной был бы прекрасным добавлением к меню. Уилмет и Хенриет Бентуорт уже разошлись во мнениях.
– По какому поводу?
– Не знаю. Я была занята. Не то насчёт премьер-министра, не то насчёт портулака. Они вечно спорят. Хен, видишь ли, всегда была принята при дворе.
– Это так опасно?
– Хен – прелестное создание. Люблю её, хотя она вечно кудахчет. Зачем ты привезла дневник?
– Хочу показать его Майклу и посоветоваться с ним.
– Не делай этого, – сказала леди Монт. – Майкл – хороший мальчик, но ты этого не делай. У него масса каких-то странных знакомых – издатели там и прочие.
– Потому-то я и хочу с ним посоветоваться.
– Посоветуйся лучше с Флёр: она человек с головой. А у вас в Кондафорде тоже такие циннии? Знаешь, Динни, мне кажется, что Эдриен скоро сойдёт с ума.
– Тётя Эм!
– Он ходит как во сне. Я думаю, если его уколоть булавкой, он и то не заметит. Конечно, не следовало бы говорить с тобой об этом, но он должен на ней жениться.
– Согласна, тётя.
– Но он этого не сделает.
– Или она не захочет.
– Они оба не захотят. Словом, не понимаю, чем всё это кончится. Ей уже сорок.
– А дяде Эдриену?
– Он ещё совсем мальчик. Моложе его один Лайонел. Мне пятьдесят девять, – решительно объявила леди Монт. – Мне пятьдесят девять, я знаю, а твоему отцу шестьдесят. Твоя бабушка была очень чадолюбива. Она непрерывно рожала. Что ты думаешь насчёт детей?
Пузырёк поднялся на поверхность, но Динни успела проглотить его и ответила только:
– Ну, раз люди женаты, это неплохо – в меру, конечно.
– У Флёр будет ещё один в марте. Плохой месяц – какой-то легкомысленный. А ты, Динни, когда собираешься замуж?
– Когда заговорят мои юные чувства, не раньше.
– Весьма благоразумно! Не за американца, надеюсь?
Динни покраснела, улыбнулась – в улыбке было что-то опасное – и ответила:
– С какой стати мне выходить за американца?
– Не зарекайся, – возразила леди Монт, обрывая увядшую астру. – Когда я выходила за Лоренса, он так за мной ухаживал!
– И сейчас ещё" ухаживает, тётя Эм. Замечательно, правда?
– Перестань смеяться!
И леди Монт так глубоко погрузилась в воспоминания, что, казалось, окончательно исчезла под шляпой – ещё более необъятной, чем раньше.
– Кстати, раз уж мы заговорили о браке, тётя Эм, – я хотела бы подыскать Хьюберту девушку. Ему нужно отвлечься.
– Твой дядя посоветовал бы ему отвлечься с какой-нибудь танцовщицей, – заметила леди Монт.
– Может быть, дядя Хилери знает что-нибудь подходящее?
– Динни, ты – испорченное существо. Я всегда это говорила. Погоди, дай подумать. У меня была одна девушка; нет, она вышла замуж.
– Может быть, она уже развелась.
– Нет, кажется, пока только разводится, но это долгая история. Очаровательное создание.
– Не сомневаюсь. Подумайте ещё, тётя.
– Это пчелы Босуэла, – ответила тётка. – Их привезли из Италии.
Лоренс говорит, что они – фашистки.
– Чёрные рубашки и никаких лишних мыслей. В самом деле, они производят впечатление очень агрессивных.
– О да! Стоит их потревожить, как они налетают целым роем и начинают тебя жалить. Но ко мне они относятся хорошо.
– Одна уже сидит у вас на шляпе, милая тётя. Согнать её?
– Подожди! – воскликнула леди Монт, сдвигая шляпу на затылок и слегка открыв рот. – Вспомнила одну.
– Кого это "одну"?
– Джин Тесбери, дочь здешнего пастора. Старинный род. Денег, разумеется, нет.
– Совсем?
Леди Монт покачала головой. Шляпа её заколыхалась.
– Разве у девушки с такой фамилией могут быть деньги? Но она хорошенькая. Немного похожа на тигрицу.
– Как бы мне познакомиться с ней, тётя? Я ведь знаю, какой тип не нравится Хьюберту.
– Я приглашу её к обеду. У них дома плохо питаются. Кто-то в нашем роду уже был женат на одной из Тесбери. Насколько я помню, это произошло при Иакове, так что они с нами в родстве, но страшно отдалённом. У неё есть ещё брат. Он моряк: у них все служат во флоте. Знаешь, он не носит усов. Сейчас, по-моему, он здесь, в увольнении.
– В отпуске, тётя Эм.
– Да, да, я чувствовала, что это не то слово. Сними пчелу с моей шляпы. Какая прелесть!
Динни обмотала носовым платком руку, сняла с огромной шляпы крохотную пчёлку и поднесла к уху.
– До сих пор люблю слушать, как они жужжат, – сказала она.
– Я его тоже приглашу, – отозвалась тётка. – Его зовут Ален. Славный мальчик.
Леди Монт взглянула на волосы Динни:
– Я назвала бы их каштановыми. Кажется, он не без перспектив, но какие они – не знаю. Во время войны взлетел на воздух.
– Приземлился, надеюсь, благополучно, тётя?
– Да. Даже что-то получил за это. Рассказывает, что во флоте сейчас очень строго. Всякие, знаешь, там азимуты, машины, запахи. Ты расспроси его.
– Вернёмся к девушке, тётя Эм. Что вы имели в виду, назвав её тигрицей?
– Понимаешь ли, она так смотрит на тебя, словно из-за угла вот-вот появится её детёныш. Мать её умерла. Она вертит всем приходом.
– Хьюбертом она тоже будет вертеть?
– Нет. Но справится с каждым, кто захочет им вертеть.
– Это лучше. Можно мне отнести ей записку с приглашением?
– Я пошлю Босуэла и Джонсона. – Леди Монт взглянула на ручные часы: Нет, они сейчас обедают. Всегда ставлю по ним часы. Сходим сами – туда всего четверть мили. Моя шляпа не очень неприлична?
– Напротив, милая тётя.
– Вот и прекрасно. Выйдем прямо здесь.
Они дошли до конца тисовой поросли, спустились в длинную заросшую травой аллею, миновали калитку и вскоре достигли дома пастора. Динни, полускрытая шляпой тётки, остановилась в увитой плющом подворотне. Дверь была открыта, в полутёмной отделанной панелями прихожей, словно приглашая войти в неё, гостеприимно пахло ветхим деревом. Из дома донёсся женский голос:
– А-лён!
Мужской голос ответил:
– Хэл-ло!
– Будешь завтракать?
– Звонка нет, – сказала племяннице леди Монт. – Придётся стучать.
Они дружно постучали.
– Какого чёрта!
На пороге вырос молодой человек в сером спортивном костюме. Широкое загорелое лицо, тёмные волосы, открытый взгляд глубоких серых глаз.
– О! – воскликнул он. – Леди Монт! Эй, Джин!
Затем, взглянув поверх шляпы, встретился глазами с Динни и улыбнулся, как умеют улыбаться только во флоте.
– Ален, не зайдёте ли вместе с Джин к нам вечером пообедать? Динни, это Ален Тесбери. Нравится вам моя шляпа?
– Превосходная вещь, леди Монт.
Появилась девушка, крепкая, словно отлитая из одного куска, с упругой, пружинящей походкой. Руки и лицо у неё были почти того же цвета, что светло-коричневые юбка и джемпер-безрукавка. Динни поняла, что имела в виду тётка. Лицо Джин, довольно широкое в скулах, суживалось к подбородку, зеленовато-серые глаза прятались под длинными чёрными ресницами. Взгляд открытый и светлый, красивый нос, широкий низкий лоб, коротко подстриженные тёмно-каштановые волосы. "Недурна", – решила Динни и, поймав улыбку девушки, ощутила лёгкую дрожь.
– Это Джин, – сказала её тётка. – Моя племянница Динни Черрел.
Тонкая смуглая рука крепко сжала руку Динни.
– Где ваш отец? – продолжала леди Монт.
– Папа уехал на какой-то церковный съезд. Я просила его взять меня с собой, но он не согласился.
– Ну, он теперь в Лондоне ходит по театрам.
Динни заметила, как девушка метнула яростный взгляд, потом вспомнила, что перед нею леди Монт, и улыбнулась.
– Значит, вы оба придёте? Обедаем в восемь пятнадцать. Динни, нам пора, иначе опоздаем к ленчу. Ласточка! – заключила леди Монт и вышла из подворотни.
– В Липпингхолле гости, – объяснила Динни, увидев, что брови молодого человека недоуменно поднялись. – Тётя имела в виду фрак и белый галстук.
– Ясно. Форма парадная. Джин.
Брат и сестра, держась за руки, стояли в подворотне. "Красивая пара!" – подумала Динни.
– Ну что? – спросила её тётка, когда они снова выбрались на заросшую травой аллею.
– Да, я тоже увидела тигрицу. Она показалась мне очень интересной.
Такую надо держать на коротком поводке.
– Вон стоит Босуэл-и-Джонсон! – воскликнула леди Монт, словно вместо двух садовников перед ней был всего один. – Боже милостивый, значит, уже третий час!
IX
После завтрака, к которому Динни и её тётка опоздали, Эдриен и четыре молодые дамы, захватив с собой оставшиеся от охотников раскладные трости, полевой тропинкой двинулись туда, где к вечеру ожидалась самая хорошая тяга. Шли двумя группами: сзади – Эдриен с Дианой и Сесили Масхем, впереди – Динни с Флёр. В последний раз родственницы виделись чуть ли не за год до этого и представление друг о друге имели, во всяком случае, весьма отдалённое. Динни изучала голову, о которой с похвалой отозвалась тётка. Голова была круглая, энергичная и под маленькой шляпкой выглядела очень изящно. Личико хорошенькое, правда, чуточку жестковатое, но неглупое, решила Динни. Фигурка подтянутая, одета превосходно, – настоящая американка. Чувствовалось, что из такого ясного источника можно кое-что почерпнуть – по крайней мере здравые мысли.
– Я слышала, как читали ваш отзыв в полицейском суде, Флёр.
– Ах, эту бумажку! Разумеется, я написала то, о чём просил Хилери. На самом-то деле я ничего не знаю об этих девушках. К ним просто не подступиться. Конечно, есть люди, которые умеют войти в доверие к кому угодно. Я же не умею, да и не стремлюсь. А с деревенскими девушками иметь дело проще?
– Там, где я живу, все так давно связаны с нашей семьёй, что мы все узнаем о них раньше, чем они сами.
Флёр испытующе посмотрела на Динни:
– У вас есть хватка, Динни. Готова поручиться за это. С вас можно бы написать замечательный портрет для фамильной галереи. Не знаю только, кто возьмётся за это. Пора уже появиться художнику, владеющему ранней итальянской манерой. Прерафаэлиты её не постигли: их картинам недостаёт музыки и юмора. А без этого вас писать нельзя.
– Скажите, – смутившись, спросила Динни, – был Майкл в палате, когда сделали запрос насчёт Хьюберта?
– Да. Он вернулся совершенно взбешённый.
– Боже милостивый!
– Он собирался вторично поставить вопрос на обсуждение, но всё случилось накануне закрытия сессии. Кроме того, какое значение имеет палата? В наше время это последнее, на что обращают внимание.
– Боюсь, что мой отец обратил слишком большое внимание на запрос.
– Что поделаешь! Старое поколение. Но вообще-то из всего, чем занимается парламент, публику интересует одно – бюджет. Неудивительно: в конечном счёте всё сводится к деньгам.
– Майклу вы тоже так говорите?
– Не было случая. В наше время парламент – просто налоговая машина.
– Однако он ещё всё-таки издаёт законы.
– Да, дорогая, но лишь после того, как событие уже совершилось. Он лишь закрепляет то, с чем давно свыклось общество или по крайней мере общественное мнение. И никогда не берёт на себя инициативу. Да он к этому и не способен. Это было бы недемократично. Хотите доказательств? Взгляните, в каком положении страна. А ведь об этом в парламенте беспокоятся меньше всего.
– Откуда же тогда исходит инициатива?
– Откуда ветер дует? Все сквозняки возникают за кулисами. Великое место эти кулисы! С кем в парке вы хотите стоять, когда мы присоединимся к охотникам?
– С лордом Саксенденом.
Флёр уставилась на Динни:
– Надеюсь, не ради его beaux yeux[5] и beau titre[6]. А тогда зачем?
– Затем, что я должна поговорить с ним о Хьюберте, а времени остаётся мало.
– Понятно. Хочу вас предупредить, дорогая: не судите о Саксендене по внешности. Он – хитрый старый лис, и даже не такой уж старый. Если он становится на чью-либо сторону, то лишь в надежде что-то за это получить. Чем вы можете с ним расплатиться? Он потребует расчёта на месте.
Динни состроила гримаску:
– Сделаю, что могу. Дядя Лоренс дал мне кое-какие наставления.
– "Поберегись, она тебя дурачит", – пропела Флёр. – Ладно, пойду к Майклу. При мне он стреляет лучше, а это ему, бедняге, так необходимо. Помещик и Барт обойдутся и без нас. Сесили, разумеется, будет с Чарлзом: у них ещё не кончился медовый месяц. Значит, Диана достанется американцу.
– Надеюсь, уж она-то заставит его промазать! – воскликнула Динни.
– Думаю, что его ничто не заставит промазать. Я забыла Эдриена. Ему придётся сесть на раскладную трость и помечтать о костях и Диане. Вот мы и пришли. Они за этой изгородью, видите? Вон Саксенден, – ему дали тёплое местечко. Обойдите калитку – дальше есть перелаз – и подберитесь к лорду с тыла. Как далеко загнали Майкла! Вечно ему достаётся самое неудобное место.
Флёр рассталась с Динни и пошла по тропинке через поле. Сожалея, что не узнала у Флёр ничего существенного, Динни миновала калитку, перемахнула через перелаз и осторожно подкралась к лорду Саксендену сзади. Пэр расхаживал между изгородями, отделявшими отведённый ему угол поля. Близ длинного, воткнутого в землю шеста, к которому была прикреплена белая карточка с номером, стоял молодой егерь, державший два ружья. У ног его, высунув язык, лежала охотничья собака. Жнивье и засаженный какими-то корнеплодами участок в дальнем конце тропинки довольно круто поднимались вверх, и Динни, искушённая в сельской жизни, сразу сообразила, что птицы, которых поджидали охотники, потянут стремительно и высоко. "Только бы сзади не было подлеска", – подумала она и обернулась. Подлеска сзади не было. Вокруг расстилалось широкое поросшее травой поле. До ближайших посадок было не меньше трёхсот ярдов. "Интересно, – спросила себя Динни, – как он стреляет в присутствии женщины? По виду не скажешь, что у него есть нервы". Она повернулась и обнаружила, что он заметил её.
– Не помешаю, лорд Саксенден? Я не буду шуметь.
Пэр поправил фуражку, с обеих сторон которой были приделаны специальные козырьки.
– Н-нет! – буркнул он. – Гм!
– Похоже, что помешаю. Не уйти ли мне?
– Нет, нет, всё в порядке. Сегодня не взял ни одной. Может быть, при вас посчастливится.
Динни уселась на свою раскладную трость, расставив её рядом с собакой, и стала трепать пса за уши.
– Этот американец три раза утёр мне нос.
– Какая бестактность!
– Он стреляет по любой цели и, черт его подери, никогда не мажет. Попадает с предельной дистанции в каждую птицу, по которой я промахнулся. У него повадки браконьера: пропускает дичь, а потом бьёт вдогонку с семидесяти ярдов. Говорит, что иначе ничего не видит, хоть они ему чуть ли не на мушку садятся.
– Однако! – сказала Динни: ей захотелось быть чуточку справедливой.
– Верите ли, он сегодня ни разу не промахнулся, – прибавил лорд Саксенден с обидой в голосе. – Я спросил его, где он так навострился, а он ответил: "В таких местах, где промахнуться нельзя, не то умрёшь с голоду".
– Начинается, милорд, – раздался голос молодого егеря.
Собака повела ушами. Лорд Саксенден схватил ружьё, егерь взял на изготовку второе.
– Выводок слева, милорд!
Динни услышала резкое хлопанье крыльев: восемь птиц ниточкой летели к тропинке.
Бах-бах!.. Бах-бах!..
– Боже правый! – вскрикнул лорд Саксенден. – Чёрт меня побери!..
Динни увидела, как все восемь птиц перелетают через изгородь в другом конце поля.
Собака издала сдавленное ворчание и задрожала.
– Вам, наверно, ужасно мешает свет, – сказала девушка.
– При чём тут свет? Это печень, – ответил лорд Саксенден.
– Три птицы прямо на вас, милорд!
Бах… Ба-бах!.. Одна из птиц дёрнулась, сжалась, перевернулась и упала ярдах в четырёх позади девушки. У Динни перехватило дыхание. Жил комочек плоти и вдруг умер! Она часто видела, как охотятся на куропаток, но никогда ещё не испытывала такого щемящего чувства. Две другие птицы скрылись вдали за изгородью. Когда они исчезли, у Динни вырвался вздох облегчения. Собака с мёртвой куропаткой в зубах подошла к егерю, который отобрал у неё добычу. Пёс опустился на задние лапы и, не сводя с птицы глаз, высунул язык. Динни увидела, как с языка закапала слюна, и закрыла глаза.
Лорд Саксенден что-то невнятно буркнул. Потом невнятно буркнул ещё раз. Динни открыла глаза: пэр поднимал ружье.
– Фазанья курочка, милорд! – предупредил молодой егерь.
Фазанья курочка протянула на самой умеренной высоте, словно понимая, что её время ещё не наступило.
– Гм! – проворчал лорд Саксенден, опуская приклад на полусогнутое колено.
– Выводок справа! Нет, слишком далеко, милорд.
Прогремело несколько выстрелов, и Динни увидела, как над изгородью взлетели две птицы. Одна из них теряла перья.
– Эта готова, – сказал егерь, и Динни увидела, как он прикрыл глаза рукой, наблюдая за полётом птицы.
– Падает! – крикнул он. Собака задрожала и посмотрела на егеря.
– Я слышала, как читали ваш отзыв в полицейском суде, Флёр.
– Ах, эту бумажку! Разумеется, я написала то, о чём просил Хилери. На самом-то деле я ничего не знаю об этих девушках. К ним просто не подступиться. Конечно, есть люди, которые умеют войти в доверие к кому угодно. Я же не умею, да и не стремлюсь. А с деревенскими девушками иметь дело проще?
– Там, где я живу, все так давно связаны с нашей семьёй, что мы все узнаем о них раньше, чем они сами.
Флёр испытующе посмотрела на Динни:
– У вас есть хватка, Динни. Готова поручиться за это. С вас можно бы написать замечательный портрет для фамильной галереи. Не знаю только, кто возьмётся за это. Пора уже появиться художнику, владеющему ранней итальянской манерой. Прерафаэлиты её не постигли: их картинам недостаёт музыки и юмора. А без этого вас писать нельзя.
– Скажите, – смутившись, спросила Динни, – был Майкл в палате, когда сделали запрос насчёт Хьюберта?
– Да. Он вернулся совершенно взбешённый.
– Боже милостивый!
– Он собирался вторично поставить вопрос на обсуждение, но всё случилось накануне закрытия сессии. Кроме того, какое значение имеет палата? В наше время это последнее, на что обращают внимание.
– Боюсь, что мой отец обратил слишком большое внимание на запрос.
– Что поделаешь! Старое поколение. Но вообще-то из всего, чем занимается парламент, публику интересует одно – бюджет. Неудивительно: в конечном счёте всё сводится к деньгам.
– Майклу вы тоже так говорите?
– Не было случая. В наше время парламент – просто налоговая машина.
– Однако он ещё всё-таки издаёт законы.
– Да, дорогая, но лишь после того, как событие уже совершилось. Он лишь закрепляет то, с чем давно свыклось общество или по крайней мере общественное мнение. И никогда не берёт на себя инициативу. Да он к этому и не способен. Это было бы недемократично. Хотите доказательств? Взгляните, в каком положении страна. А ведь об этом в парламенте беспокоятся меньше всего.
– Откуда же тогда исходит инициатива?
– Откуда ветер дует? Все сквозняки возникают за кулисами. Великое место эти кулисы! С кем в парке вы хотите стоять, когда мы присоединимся к охотникам?
– С лордом Саксенденом.
Флёр уставилась на Динни:
– Надеюсь, не ради его beaux yeux[5] и beau titre[6]. А тогда зачем?
– Затем, что я должна поговорить с ним о Хьюберте, а времени остаётся мало.
– Понятно. Хочу вас предупредить, дорогая: не судите о Саксендене по внешности. Он – хитрый старый лис, и даже не такой уж старый. Если он становится на чью-либо сторону, то лишь в надежде что-то за это получить. Чем вы можете с ним расплатиться? Он потребует расчёта на месте.
Динни состроила гримаску:
– Сделаю, что могу. Дядя Лоренс дал мне кое-какие наставления.
– "Поберегись, она тебя дурачит", – пропела Флёр. – Ладно, пойду к Майклу. При мне он стреляет лучше, а это ему, бедняге, так необходимо. Помещик и Барт обойдутся и без нас. Сесили, разумеется, будет с Чарлзом: у них ещё не кончился медовый месяц. Значит, Диана достанется американцу.
– Надеюсь, уж она-то заставит его промазать! – воскликнула Динни.
– Думаю, что его ничто не заставит промазать. Я забыла Эдриена. Ему придётся сесть на раскладную трость и помечтать о костях и Диане. Вот мы и пришли. Они за этой изгородью, видите? Вон Саксенден, – ему дали тёплое местечко. Обойдите калитку – дальше есть перелаз – и подберитесь к лорду с тыла. Как далеко загнали Майкла! Вечно ему достаётся самое неудобное место.
Флёр рассталась с Динни и пошла по тропинке через поле. Сожалея, что не узнала у Флёр ничего существенного, Динни миновала калитку, перемахнула через перелаз и осторожно подкралась к лорду Саксендену сзади. Пэр расхаживал между изгородями, отделявшими отведённый ему угол поля. Близ длинного, воткнутого в землю шеста, к которому была прикреплена белая карточка с номером, стоял молодой егерь, державший два ружья. У ног его, высунув язык, лежала охотничья собака. Жнивье и засаженный какими-то корнеплодами участок в дальнем конце тропинки довольно круто поднимались вверх, и Динни, искушённая в сельской жизни, сразу сообразила, что птицы, которых поджидали охотники, потянут стремительно и высоко. "Только бы сзади не было подлеска", – подумала она и обернулась. Подлеска сзади не было. Вокруг расстилалось широкое поросшее травой поле. До ближайших посадок было не меньше трёхсот ярдов. "Интересно, – спросила себя Динни, – как он стреляет в присутствии женщины? По виду не скажешь, что у него есть нервы". Она повернулась и обнаружила, что он заметил её.
– Не помешаю, лорд Саксенден? Я не буду шуметь.
Пэр поправил фуражку, с обеих сторон которой были приделаны специальные козырьки.
– Н-нет! – буркнул он. – Гм!
– Похоже, что помешаю. Не уйти ли мне?
– Нет, нет, всё в порядке. Сегодня не взял ни одной. Может быть, при вас посчастливится.
Динни уселась на свою раскладную трость, расставив её рядом с собакой, и стала трепать пса за уши.
– Этот американец три раза утёр мне нос.
– Какая бестактность!
– Он стреляет по любой цели и, черт его подери, никогда не мажет. Попадает с предельной дистанции в каждую птицу, по которой я промахнулся. У него повадки браконьера: пропускает дичь, а потом бьёт вдогонку с семидесяти ярдов. Говорит, что иначе ничего не видит, хоть они ему чуть ли не на мушку садятся.
– Однако! – сказала Динни: ей захотелось быть чуточку справедливой.
– Верите ли, он сегодня ни разу не промахнулся, – прибавил лорд Саксенден с обидой в голосе. – Я спросил его, где он так навострился, а он ответил: "В таких местах, где промахнуться нельзя, не то умрёшь с голоду".
– Начинается, милорд, – раздался голос молодого егеря.
Собака повела ушами. Лорд Саксенден схватил ружьё, егерь взял на изготовку второе.
– Выводок слева, милорд!
Динни услышала резкое хлопанье крыльев: восемь птиц ниточкой летели к тропинке.
Бах-бах!.. Бах-бах!..
– Боже правый! – вскрикнул лорд Саксенден. – Чёрт меня побери!..
Динни увидела, как все восемь птиц перелетают через изгородь в другом конце поля.
Собака издала сдавленное ворчание и задрожала.
– Вам, наверно, ужасно мешает свет, – сказала девушка.
– При чём тут свет? Это печень, – ответил лорд Саксенден.
– Три птицы прямо на вас, милорд!
Бах… Ба-бах!.. Одна из птиц дёрнулась, сжалась, перевернулась и упала ярдах в четырёх позади девушки. У Динни перехватило дыхание. Жил комочек плоти и вдруг умер! Она часто видела, как охотятся на куропаток, но никогда ещё не испытывала такого щемящего чувства. Две другие птицы скрылись вдали за изгородью. Когда они исчезли, у Динни вырвался вздох облегчения. Собака с мёртвой куропаткой в зубах подошла к егерю, который отобрал у неё добычу. Пёс опустился на задние лапы и, не сводя с птицы глаз, высунул язык. Динни увидела, как с языка закапала слюна, и закрыла глаза.
Лорд Саксенден что-то невнятно буркнул. Потом невнятно буркнул ещё раз. Динни открыла глаза: пэр поднимал ружье.
– Фазанья курочка, милорд! – предупредил молодой егерь.
Фазанья курочка протянула на самой умеренной высоте, словно понимая, что её время ещё не наступило.
– Гм! – проворчал лорд Саксенден, опуская приклад на полусогнутое колено.
– Выводок справа! Нет, слишком далеко, милорд.
Прогремело несколько выстрелов, и Динни увидела, как над изгородью взлетели две птицы. Одна из них теряла перья.
– Эта готова, – сказал егерь, и Динни увидела, как он прикрыл глаза рукой, наблюдая за полётом птицы.
– Падает! – крикнул он. Собака задрожала и посмотрела на егеря.