— Меч, — напоминает сержант.
Я стаскиваю перевязь, бережно кладу ножны на стол и отступаю на два шага назад.
— Руки.
Разворачиваюсь, утыкаясь носом в стену, и завожу руки за спину.
— Соображаешь, — одобрительно бросает сержант, накрепко стягивая мне запястья. — Тут у нас кладовочка есть, запру пока тебя.
— Столько предосторожностей, я же невесть что о себе возомнить могу, — усмехаюсь невесело. — Запирай, только сначала пошли кого-нибудь за капитаном.
— Пошлю, — кивает сержант, — а как же.
Он высовывается в узкое окошко и переливчато свистит. Через пару мгновений в караулку влетает пацан лет двенадцати, спрашивает заполошно:
— Чо?
— Дуй к капитану, — приказывает сержант. — Скажешь: его ждет воин без пропуска со срочным сообщением.
— Воин без пропуска со срочным сообщением, — четко повторяет мальчишка. — Понял, бегу.
— Давай! — Сержант коротко улыбается вслед. — Ну, доволен?
— Еще бы, — соглашаюсь я, — все честно. Где твоя кладовочка, запирай.
В тесной каморке горой навалены тюфяки, одеяла, зимние куртки.
— Ух ты, — восхищаюсь я, — мягко. Можно рухнуть?
— Валяй, — разрешает сержант.
Я пристраиваюсь на мягкой куче, отвернувшись от двери, и думаю, почему сержант послал мальчишку просто «к капитану». Или сэр Оливер теперь отвечает за ворота самолично, или сержант — из его людей. Или он обманул меня. Конечно, второй вариант слишком хорош, чтобы быть правдой. Но вдруг?..
Голос сэра Оливера отвлекает от раздумий, я с горем пополам поднимаюсь и прошу сержанта:
— Развязал бы, а?
Но сержант выводит меня пред капитановы очи связанным, и я стою тихо-смирно, пока сэр Оливер всматривается в мое обезображенное лицо.
Молчание затягивается. Капитан хмурится все сильнее, вслед за ним мрачнеет сержант. Ну, с этим ясно, я снова активно ему не нравлюсь. А сэр Оливер просто пытается меня вспомнить; и поскольку я уверен, что он вспомнит, решаюсь поторопить события и подаю голос:
— Сэр Оливер…
Само собой, от моего голоса его осеняет; но, вместо ожидаемого интереса, он рычит:
— А, так ты продался нелюди, — и, не вставая с лавки, впечатывает каменный кулак в мой вовсе даже не железный подбородок.
— Эй, за что такая встреча, — протестую я, силясь подняться с пола. — Хоть бы выслушали сначала!
— Я бы поверил твоим словам и твоим ожогам, если бы не крашеные волосы, — презрительно выплевывает сэр Оливер. — За последнее время я многое узнал о гномьих штучках.
— Особенно за последние пару дней, верно? — кидаю я пробный выстрел. Королевский капитан может знать о послании гномов? Он знает.
— А, вот оно что, — цедит он сквозь зубы, и меня настигает новый удар. — Мразь! Да я тебе за Карела…
— Капитан, выслушайте, — прошу я. — Все не так!
Вместо ответа он метит сапогом мне в лицо. И это — старой закалки рыцарь? Можно ж так озвереть…
Я уже не пытаюсь подняться, только голову отворачиваю: он все метит по лицу. Я жду возможности вставить слово… Хотя нет, это уже не получится… Значит, буду ждать, когда он вспомнит о своей работе и решит допросить меня, как положено.
К сожалению, мысли о службе приходят в его голову не слишком быстро. И, хуже того, вспомнив о долге капитана, старый рыцарь морщится и цедит брезгливо:
— Пусть тобой королевские палачи занимаются, а я не хочу…
— Охолони, — шепчу я. Свет Господень, ну и голос… он хоть слышит? — У меня послание для королевы. Если в дело впутается король, Карелу не жить.
— Что ты сказал? — Капитан хватает меня заворот и рывком поднимает на ноги, и я с ужасом думаю: неужели снова?! Пожалуй, я и так заполучил лишнего! Но я повторяю, стараясь произносить каждое слово внятно и отчетливо:
— В игре мы с Карелом и вы с королевой. Не король. Вмешательство короля приведет к смерти принца. Или Карел ошибается, считая вас другом?
Капитан бледнеет, и я вдруг понимаю — это не гнев!
— Так Карел жив?
Тут уж наступает моя очередь вытаращить глаза.
— А почему нет? Конечно, жив, куда б он делся!
— Что-то я тебе не верю, — снова мрачнеет капитан.
— А что тут верить, — морщусь я. Говорить больно, губы огнем горят, но мне хочется уязвить его, и я продолжаю: — Могли б уже и воочию убедиться.
— Послание?…
— От Карела, — подтверждаю я.
Сержант, развязывая мне руки, бросает:
— Он не очень-то почтителен, капитан.
Но голос его совершенно счастлив, и я понимаю — он любит своего принца, и он тоже думал, что Карел мертв.
— Если его вести правдивы, мы с тобой простим ему это, — отвечает сэр Оливер, задумчиво меня разглядывая.
— «Мы простим», видали вы! — возмущаюсь я, осторожно потряхивая руками и вслушиваясь в ощущения. — Да вы меня так отделали…
— Послание! — прерывает капитан.
Руки не слушаются, и я бормочу:
— На груди, возьмите сами, сэр. Можно я сяду?
Капитан не успевает ответить. Ноги уже не держат меня, и я оседаю прямо на пол. Боль наваливается вся разом, старый рыцарь и в самом деле здорово меня отделал… но сейчас он вдруг оказывается рядом со мной на коленях, заглядывает в лицо:
— Что, так плохо? Ты прости, парень…
— Бывало и хуже, — хриплю я. Поднимаю руку — с трудом, через силу, стиснув зубы накрепко, но поднимаю! — ничего, живой… Стаскиваю через голову мешочек. В глазах темнеет, но капитан — вот он, мимо не пронесу. — Желтый ваш.
Сержант сует мне кружку с вином. Пью. Кисло. Капитан вытряхивает на ладонь три драгоценных камня.
— Желтый ваш, — повторяю я. — Загляните.
Придется объяснить, думаю я… но нет, он знает. Берет ограненный восьмигранником золотистый камень и подносит к глазам.
Я расслабляюсь: дело сделано. Я не знаю, что дальше. Обсуждая мою вылазку, мы дружно сочли, что так безопаснее: чего не знаешь, того не выдашь, а я не рискну тягаться с заклятием правдивости. Мое дело маленькое: если не смогу выйти на капитана, нужно найти способ передать красный камень королеве. А зеленый — тоже для капитана, но об этом ему должно растолковать послание. И все. Я свою игру сыграл. Теперь командовать будет сэр Оливер. Я гляжу на него и невольно улыбаюсь сквозь боль: он весь там, в камне, и он счастлив, он рад до безумия, и сержант сияет, глядя на него. Нам везет: эти двое за нас.
Сэр Оливер отрывается от камня и переводит взгляд на меня:
— Ну, говори, Сергей. Что дальше делать будем?
— Что скажете, то и будем. Пока не доберемся до принца, командуете вы.
— Хорошо. — Сэр Оливер крепко жмет мне руку, так крепко, что я невольно охаю. — Прости за встречу, Сергей. Я эти дни сам не свой… сорвался. Подождешь меня здесь. Сержант о тебе позаботится. Что нужно, говори, не стесняйся.
— Сэр Оливер, вы ведь знаете, где мы жили?.. Ну, я и тот парень, которого вы сонным зельем напоили в «Счастливом путнике»?
— Помню. Мадам Урсула, сестра университетского ректора.
— Можете туда зайти? Нам письма могут быть. Из дома.
— Понимаю, — кивает капитан. — Зайду.
— Спасибо.
Сэр Оливер уходит, сержант пару мгновений смотрит вслед и оборачивается ко мне:
— Значит, Сергей? Это ты был с Карелом… тогда на площади?
Киваю.
— А я — Джекоб. Ты чего хочешь? Пить, жрать, выспаться?
Осторожно щупаю разбитое лицо.
— Умыться.
Джекоб выводит меня в узкий и темный тупичок за караулкой и поливает понемногу из кувшина, посмеиваясь в густые усы: бывалый, все повидавший служака, презирающий выпендреж сопляков вроде меня. Странно, думаю я, что его верность отдана принцу, а не королю. Такие обычно за старую власть. Но капитан ему верит, значит, все в порядке.
Смывать с лица кровь на ощупь, в темном вонючем тупичке у городской стены, не слишком-то весело. Зато в голове у меня понемногу проясняется, и я облекаю в слова засевший в голове вопрос:
— Так вы думали, что Карел мертв? С чего ж это?
Джекоб мрачнеет.
— Последние два дня люди только об этом и говорят. Коронного сообщения, правда, не было. А только столичные слухи в таких вещах не врут.
Два дня, мысленно повторяю я. Послание.
— И какие подробности упоминают столичные слухи?
— Говорят, что принца заманили в Подземелье. Предательством, — уточняет Джекоб после небольшой паузы.
— Теперь понимаю, с чего капитан так на меня набросился. И что, говорят, случилось с принцем в Подземелье?
— Говорят, что его замучили, — выплевывает сержант.
Я молчу. Хотел бы я знать, какова доля Лютого в этих слухах…
— Скажи, что это не так, — требует вдруг Джекоб.
— Это не так, — повторяю я. — Джекоб, разве ты еще не понял, что он жив?
— Понял. Но я хочу услышать, что слухи лгут во всем.
— Карел жив. Клянусь. Жив и здоров, и настолько в безопасности, насколько это возможно в Подземелье.
— Значит, он все-таки в плену…
— Джекоб, я не имею права сказать больше. Но с ним все в порядке.
— И обошлось без предательства?
Джекоб смотрит мне в глаза твердо и требовательно, и я отвечаю:
— Клянусь Светом Господним, есть один человек, который предал его. Только один. Его отец. Ты хочешь еще что-нибудь спросить?
— Хочу, — хмуро отвечает сержант. — Только тебе мои вопросы, кажется, не нравятся?
— Джекоб, ты ведь солдат, — миролюбиво говорю я. — Ты должен знать, что такое приказ. Я и так сказал больше, чем надо.
— Ладно, пойдем, — бурчит сержант.
Мы возвращаемся в караулку, садимся за стол и молчим. Скоро молчание становится тягостным.
— Жрать хочешь? — спрашивает сержант.
— Можно, — соглашаюсь я. — Если в трактир не идти.
— За дурачка меня держишь? — хмыкает сержант. После чего выглядывает наружу и орет: — Эй, Ронни! Загляни в «Поросенка» да попроси у Катрины обед на двоих. Сюда пускай притащит.
— Эта Катрина не разболтает обо мне?
— А какое кому дело? Ну, сидит в караулке какой-то пришлый солдат, ну, по всему видать, досталось тому солдату изрядно… эка невидаль!
— Тебе видней. — Я достаю два полупенса, аккуратно кладу на край стола и поясняю: — За обед.
— Брось, парень. Пока мы на службе, платит король.
— Я, видишь ли, не на службе. И не вправе жрать за счет короны.
— Как знаешь, — пожимает плечами Джекоб. — Было бы предложено.
Вялый спор тухнет при появлении Катрины. Пышнотелая, раскрасневшаяся, неожиданно молчаливая тетка ставит перед нами плотно уставленный поднос и кидает вопрошающий взгляд на деньги.
— Бери, Катрина, — подтверждает сержант. — Мой приятель не из столичного гарнизона, так что за его долю никто тебе не заплатит.
— Спасибо, господин. — Катрина ловко смахивает со стола монеты и уходит, покачивая широкими бедрами, тихая, как утреннее привидение.
Пока я пялюсь вслед, Джек расставляет наш обед. Чечевичная похлебка, тыквенный пирог, полкруга сыра, два толстых ломтя черного хлеба и кувшин вина. Если это обычный обед стражника…
— Что же будет зимой? — забывшись, бормочу я.
— Зимой? — переспрашивает Джекоб. — А где ты был той зимой, парень?
— Дома… — Я вспоминаю нашу с Лекой легенду и поясняю: — На побережье. У нас там посытнее…
— А я — в горах на востоке. Граница… Вороний перевал — слыхал?
— И бывал, — отвечаю я. — Хорошие места.
— Были хорошие! В тех местах, парень, народ вымер чуть не подчистую. Эти подземные крысы за лето извели весь скот, по осени прибрали к рукам урожай, а зимой, когда ударили морозы, стали поджигать амбары и поленницы. У них медные жилы в тех горах, вот они и задумали убрать оттуда людей. Эх, Сергей… — Джекоб опрокинул в себя кружку вина и скривился: — За помин. Чего я навидался там — врагу не пожелаю! А этим летом те же дела начались в землях короны. Столицу ждет жуткая зима, парень, и немногие переживут ее.
Он налил себе еще вина, подвинул мне кувшин и повторил:
— Немногие. А потом, парень, они позавидуют тем, кто не пережил.
Я отрезал себе пирога, пристроил сверху ломоть сыра и спросил:
— Джекоб, ты один в столице такой прозорливый?
— Да прям, — огрызнулся сержант. — Все это ясно, как весенние небеса, и уже пару месяцев, как цены на харчи взлетели до небес, а толку?
— И уже началась паника?
— Тихая паника, скажем так. Парень, за те вопросы, что ты мне задаешь, нас обоих запросто могут повесить.
— А за твои воспоминания о Вороньем перевале? Тоже?
— Соображаешь.
— Это хорошо. Значит, мы с тобой уже повязаны, так что я могу задать еще один опасный вопрос. Или не стоит?
— Валяй, задавай.
— Мне очень интересно, Джекоб, говорят ли в столице о том, что должен бы сделать король.
— Парень, виселица — ерунда, когда впереди такая зима. Но — виселица, а не королевские палачи.
— Ясно… Я тебя, кажется, совсем достал? Извини.
— У меня семья здесь. Так что можешь не извиняться.
Обед съеден, вино выпито. Мы опять долго молчим, но это молчание уже больше похоже на дружеское. Приходит Катрина за подносом, молча собирает посуду; теперь, после разговора с Джеком, я вижу — она озабочена, ушла в свои невеселые мысли, именно поэтому так тиха и молчалива. Она тоже боится зимы, думаю я. Вся Корварена боится, и, узнай сейчас люди, что принц Карел не только жив, но и готов прекратить войну с Подземельем… Прав Лека, власти короля Анри придет конец в тот же день.
— Слышь, парень, — шепчет. Джекоб, — а ты как в Подземелье жив остался? Я слышал, нелюди пленных сразу… того.
— А я слышал, что люди еще не обошлись по законам чести ни с одним пленным из Подземелья, — тихо отвечаю я. — Джекоб, ты сильно удивишься, если я скажу, что подземельные не хотели этой войны?
— Может, ты и впрямь продался им? — до странности спокойно спрашивает Джек. — Конечно, теперь это не мое дело, раз капитан…
— Перестань, — обрываю я. — У тебя достаточно ума, чтобы понять — можно действовать сообща во имя общей цели.
— Какой цели? Превратить полуостров в безлюдные пустоши?
— Я дурак, — устало говорю я. — Понадеялся что-то объяснить человеку, который заранее все знает. Джекоб… — Я резко замолкаю, потрясенный новой мыслью. Может, Лютый, в самом деле, не по своей воле длит эту войну, не зря ж он так изменился?! Кому нужны безлюдные пустоши вместо Таргалы?
— Эй, парень, ты чего?
— Кому-то нужны безлюдные пустоши, — мертво повторяю я. — Кому?
— Гномам, — растерянно отвечает Джекоб.
— Гномы не проживут без людей. Они не питаются рудой и самоцветами. Слушай, Джекоб… а может, кому-то нужно и Подземелье без гномов?..
Не знаю, до чего бы мы договорились, кабы не появился сэр Оливер. Он входит в караулку с обыденным лицом командира, заглянувшего с рутинной проверкой на не слишком важный пост. Кивает кому-то позади себя. Закрывает дверь.
— Держи письмецо, парень.
— Спасибо! — Я беру конверт с короткой надписью «Леке»… Странно, только одно?
— Одевайтесь! — Капитан кидает на стол две монашеские рясы и, не тратя времени на объяснения, начинает облачаться сам. Надо сказать, монах из него получается — натуральней натурального. Не то что из нас! Оглядывает меня и Джекоба цепким взглядом, морщится: — Сержант, монах еще может обуть солдатские сапоги. Если, скажем, ему предстоит долгий путь по осенней слякоти. Но солдатская куртка под рясой?! Тебя, Сергей, это тоже касается.
Мы с Джекобом обозреваем один другого и начинаем раздеваться. Сэр Оливер прав, жесткая куртка угадывается с первого взгляда. Но у сержанта под курткой рубаха… я ежусь.
— Погоди, — предлагает Джекоб, — найду тебе поддеть хоть чего.
— Некогда, — возражает капитан. — Ничего, не успеет замерзнуть.
Я встряхиваю рясу…
— Эге! — Оказавшийся вдруг рядом сержант хватает меня за руку: — А это что?
— Что? — переспрашиваю я.
Джекоб подводит мою руку к свету и проводит пальцем по засохшим ранкам вдоль вены. Я вижу, как сжимает зубы сэр Оливер. Интересно… Похоже, он не только знает о послании, но и заглядывал в камень!
— Это кроты, — отвечаю я. — Детеныши.
Сержанта аж передергивает всего, и я добавляю:
— Только не подумай чего жуткого. Дело строго добровольное. Что-то вроде миссии спасения.
Капитан вполне может решить, что и его принца, и меня подземельная нелюдь сломала пытками, превратила в послушные орудия. Что я веду его прямиком в ловушку. Если так… Ладно, отмахнулся я от подозрений, все равно выбора нет. Командует сэр Оливер, а куда он приведет нас… что ж, там поглядим!
— Готовы? — отрывисто спрашивает капитан. — Джекоб, за тебя здесь Огастен остается, есть что срочное? Твоим он весточку передаст.
— А я? — приходит в себя Джекоб.
— Ты со мной. Согласия не спрашиваю, посколь глупо было бы оставлять нашему доброму королю такого свидетеля. Все, разговоры после! Уходим.
Я не сдерживаю вздох облегчения. Похоже, ты все-таки за нас, королевский капитан! Значит, мы еще можем выиграть мир…
Захлестнувшее Серегу облегчение отзывается неистовым восторгом в душе. Не сидится на месте, хочется, как озорному мальчишке, бежать куда-то, поделиться нахлынувшим внезапно счастьем. И я хочу пойти к брату библиотекарю и вылетаю уже из своей кельи, но думаю вдруг: не рано ли? Я ведь так и не знаю, чем закончилась отчаянная миссия Сергия. Я должен пройти ее до конца. Должен, да! Но я ведь и не отказываюсь. Мне нужно отдохнуть немного. Успокоиться.
И я иду в приемную и долго рассматриваю старинные фрески, повествующие о деяниях святых, перечитываю надписи под ними, размышляю…
А потом возвращаюсь к работе.
Сэр Оливер идет первым, опустив покрытую капюшоном голову, высокомерно не замечая сторонящихся прохожих. Впрочем, прохожих почти нет: время позднее, почти ночь, да еще и дождь натянуло. Противный, мелкий и всепроникающий — предзимний. Резкий ветер швыряет холодную морось в лицо, пробивается сквозь рясу, выстуживает до костей. Джекоб дышит в затылок. Я придерживаю рукой капюшон — естественный по мерзкой погоде жест. Я не смотрю по сторонам: в капюшоне это затруднительно, а вертеть головой налево-направо монаху не к лицу.
— Что вы делаете на улицах в такое время?
Старый рыцарь останавливается так резко, что я тычусь носом ему в спину. Перед нами обнаруживается… О-ей! В такой ослепительно белой рясе может быть либо монастырский отец предстоятель, либо королевский аббат… если, конечно, у короля за эти два дня появился новый аббат.
Сэр Оливер откидывает капюшон и тихо произносит:
— Коронное дело, пресветлый отец.
— Капитан? — Во властном голосе отчетливо звучит гнев. — Однако как ты посмел, сын мой, выдавать себя за святого брата?
— Поверьте, пресветлый отец, выбора у нас не осталось. Я не могу рассказывать сейчас… но, когда вернусь, обещаю прийти к вам на исповедь. И даже принять епитимью, если вы сочтете это необходимым. Простите, пресветлый отец, мы должны спешить. Речь идет о жизни Таргалы.
Капитан непочтительно отстраняет аббата с дороги. Мы сворачиваем в тесный переулок, теперь ветер бьет в спину, я приподнимаю капюшон и пытаюсь оглядеться. В глаза бросается вывеска: «Пика и бочка», кабачок, облюбованный тюремной охраной. Эх, а я оружие в караулке оставил… нет, успокаиваю себя, все нормально, капитан знает, что делает… Мы проходим мимо ворот, мимо калитки для стражи, сворачиваем налево. Перевожу дух.
Мы идем вдоль стены достаточно долго для того, чтобы я задумался о размерах городской тюрьмы. Пожалуй, она лишь ненамного меньше королевского замка. Странно. Кажется, в законах Таргалы не так уж много оснований для тюремного заключения, а уж заменившая закон «моя королевская воля» и вовсе не признает такого вздора, как расходы на содержание арестантов. Надо будет спросить у Карела…
— Сэр Оливер останавливается у неприметной калиточки и — ого! — отпирает ее своим ключом. За калиткой — ни души. Полоса пустой вытоптанной земли и стена без окон. Дверь. На этот раз капитан стучит.
— Святые братья? — удивленно спрашивает открывший дверь сонный стражник. — Нас не предупреждали…
Сэр Оливер молча протягивает руку: в пальцах зажата фиолетовая с белым бирка.
— Коронный пропуск, — бормочет стражник, — ишь ты… проходите.
Никогда бы не подумал, но больше всего меня потрясает тишина. Слишком уж она… мертвая. Только наши шаги отдаются гулким эхом: коридор, лестница вверх, еще коридор, лестница вниз, галерея, снова вниз, бесконечно, эта лестница сдавлена камнем, — я бы решил, что мы уже в Подземелье, если б не привычные тусклые светильники. Вниз, вниз; и вот — еще одна дверь, а за ней… словно на дне колодца… темно и пусто, и единственный крохотный светильничек лишь сгущает тьму.
— Что это? — Почему-то я могу только шептать.
— Тюремная часовня, — отвечает сэр Оливер. — Здесь есть вход в Подземелье. Давайте сюда, быстро.
Он подходит к стене, и тускло белеющий в сумраке мрамор сменяется тьмой непроглядной… Подземелье! Джекоб мешкает, я протискиваюсь мимо… Под ногами загорается зеленая световая дорожка, и навстречу выходит Страж. Дошли.
РАДИ ТАРГАЛЫ
Чудны дела твои, Господи! В кои веки Серж спорит со мной не ради отдыха моего от дознания, а доказывая, что я упустил важное. Что до того, как Серега привел в Подземелье сэра Оливера, надо было увидеть беседу капитана с королевой.
— Ты же помнишь, — горячится Серж, — они смотрели на короля! Неужели на королеву не стали?! Мы ведь весь их план можем так узнать! Не понимаю, как ты не подумал.
Эх, Серж… подумал я, конечно, подумал. И прав ты, наверняка разговор капитана с королевой стоит внимания. Но как представлю, какими глазами Карел смотрел на мать…
Мне жалко его, так жалко… Но где граница между жалостью и малодушием? Что сказал бы мне сейчас пресветлый? Я кладу на стол серебряного волка. Подожди, ладно? Я быстро…
— Он жив! Нина, слышишь: он жив! Вот, посмотри!..
— Боже мой, — выдыхает Карел.
— Она видела, — шепчет Лека. — Он ей показал.
…Королева осунулась и потемнела, волосы убраны под накидку: знак не траура, конечно, но — глубокой печали. Глядит в ограненный восьмигранником корунд, красный блик пляшет по алебастровой щеке, пальцы мнут лиловое кружево…
Падает в кресло. Вскакивает, сдергивая накидку, припадает к груди капитана, плачет и смеется:
— Боже мой, Карел… мальчик мой, сын мой… Оливер, но откуда?!
— Друг его принес. — Капитан осторожно гладит дрожащие хрупкие плечи. — Помнишь, Сергей?
— Еще бы… как не помнить… Оливер, я должна его видеть! Где он?
— Нет, Нина. Ему не стоит мелькать лишний раз в Корварене, и тебе лучше пока закрыться у себя и не выходить.
— Но как ты не понимаешь, он же…
— Понимаю, — вздыхает капитан. — Он пришел от Карела. Но разве это причина подвергать парня опасности?
— Боже упаси! — Королева вздрагивает, отстраняется от капитана — ровно настолько, чтобы заглянуть в глаза. — Но почему опасность?
— Карел и мне передал весточку. Хочешь глянуть?
— Он еще спрашивает!
— Возьми, — ласково усмехается капитан. Золотистый самоцвет на миг соединяет их пальцы. — И представь, что было со мной, когда я это увидел…
— Ты был прав, принц, — скрипит Хозяин Подземелья. — Он не потаил от королевы наш план.
— Посмотрим, точно ли я угадал в другом, — бормочет Карел.
— Я в этом не сомневаюсь… — Гном жует губами, кивает головой: — Да, не сомневаюсь. Твоя матушка любит тебя. Она не затруднится выбором.
— …Оливер, ты пойдешь? — Рука королевы медлит отпустить камень.
— Я думаю, твой сын станет хорошим королем. Я готов рискнуть. Но если ты против… Нина, ты зря прячешь руку. Я не отберу у тебя этот камень. Не посмею. Я понимаю, ты хочешь посмотреть еще, когда я уйду.
— Да… спасибо, Оливер. Так ты пойдешь?
— А ты согласна? Не имеет смысла суетиться, если ты не захочешь ему помочь.
— Он прав, Оливер… они правы. Таргала не переживет этой зимы. Всем нужен мир… кроме короля, всем.
— Кроме короля и наших соседей, — хмуро поправляет капитан. — Хотел бы я знать, кто из них успел бы первым занять Корварену… но ради такого сомнительного удовольствия не стоит отказываться от мира. Я пойду, Нина. А ты готовься встретить нас здесь.
— Будь спокоен, Оливер! — Королева недобро усмехается. — Я не позволю, чтобы с Карелом снова случилась беда. С меня хватит… а уж с него — тем более.
Капитан кланяется:
— До встречи, моя королева.
— Удачи. И, Оливер… передай Сергею мою благодарность. Это счастье, что у Карела есть такой ДРУГ.
Еще какое счастье, соглашаюсь я. Где ты, приятель, серебряный волк? Не думаю, что мне так уж надо видеть слезы в глазах Карела. Хватит. Чем искать, кто что сказал об их плане, не лучше ль поглядеть, как он исполнялся?..
— Хорошо, что у тебя снова свое лицо, — рассеянно говорит Лека, разворачивая письмо. — От отца… — Он замирает, читая первые строчки. Глаза мечутся в конец, снова к началу. Я чувствую, как сжимается сердце в ледяной комок… Что-то стряслось… Лека шепчет: — Господи… Господи, нет…
Письмо прыгает в его руках, в побелевших пальцах, — и безнадежная жуть опутывает меня. Безвозвратность. Пустота. Лека, держись, Лека… не надо так… ты жив, и я с тобой, слышишь?!
Я стаскиваю перевязь, бережно кладу ножны на стол и отступаю на два шага назад.
— Руки.
Разворачиваюсь, утыкаясь носом в стену, и завожу руки за спину.
— Соображаешь, — одобрительно бросает сержант, накрепко стягивая мне запястья. — Тут у нас кладовочка есть, запру пока тебя.
— Столько предосторожностей, я же невесть что о себе возомнить могу, — усмехаюсь невесело. — Запирай, только сначала пошли кого-нибудь за капитаном.
— Пошлю, — кивает сержант, — а как же.
Он высовывается в узкое окошко и переливчато свистит. Через пару мгновений в караулку влетает пацан лет двенадцати, спрашивает заполошно:
— Чо?
— Дуй к капитану, — приказывает сержант. — Скажешь: его ждет воин без пропуска со срочным сообщением.
— Воин без пропуска со срочным сообщением, — четко повторяет мальчишка. — Понял, бегу.
— Давай! — Сержант коротко улыбается вслед. — Ну, доволен?
— Еще бы, — соглашаюсь я, — все честно. Где твоя кладовочка, запирай.
В тесной каморке горой навалены тюфяки, одеяла, зимние куртки.
— Ух ты, — восхищаюсь я, — мягко. Можно рухнуть?
— Валяй, — разрешает сержант.
Я пристраиваюсь на мягкой куче, отвернувшись от двери, и думаю, почему сержант послал мальчишку просто «к капитану». Или сэр Оливер теперь отвечает за ворота самолично, или сержант — из его людей. Или он обманул меня. Конечно, второй вариант слишком хорош, чтобы быть правдой. Но вдруг?..
Голос сэра Оливера отвлекает от раздумий, я с горем пополам поднимаюсь и прошу сержанта:
— Развязал бы, а?
Но сержант выводит меня пред капитановы очи связанным, и я стою тихо-смирно, пока сэр Оливер всматривается в мое обезображенное лицо.
Молчание затягивается. Капитан хмурится все сильнее, вслед за ним мрачнеет сержант. Ну, с этим ясно, я снова активно ему не нравлюсь. А сэр Оливер просто пытается меня вспомнить; и поскольку я уверен, что он вспомнит, решаюсь поторопить события и подаю голос:
— Сэр Оливер…
Само собой, от моего голоса его осеняет; но, вместо ожидаемого интереса, он рычит:
— А, так ты продался нелюди, — и, не вставая с лавки, впечатывает каменный кулак в мой вовсе даже не железный подбородок.
— Эй, за что такая встреча, — протестую я, силясь подняться с пола. — Хоть бы выслушали сначала!
— Я бы поверил твоим словам и твоим ожогам, если бы не крашеные волосы, — презрительно выплевывает сэр Оливер. — За последнее время я многое узнал о гномьих штучках.
— Особенно за последние пару дней, верно? — кидаю я пробный выстрел. Королевский капитан может знать о послании гномов? Он знает.
— А, вот оно что, — цедит он сквозь зубы, и меня настигает новый удар. — Мразь! Да я тебе за Карела…
— Капитан, выслушайте, — прошу я. — Все не так!
Вместо ответа он метит сапогом мне в лицо. И это — старой закалки рыцарь? Можно ж так озвереть…
Я уже не пытаюсь подняться, только голову отворачиваю: он все метит по лицу. Я жду возможности вставить слово… Хотя нет, это уже не получится… Значит, буду ждать, когда он вспомнит о своей работе и решит допросить меня, как положено.
К сожалению, мысли о службе приходят в его голову не слишком быстро. И, хуже того, вспомнив о долге капитана, старый рыцарь морщится и цедит брезгливо:
— Пусть тобой королевские палачи занимаются, а я не хочу…
— Охолони, — шепчу я. Свет Господень, ну и голос… он хоть слышит? — У меня послание для королевы. Если в дело впутается король, Карелу не жить.
— Что ты сказал? — Капитан хватает меня заворот и рывком поднимает на ноги, и я с ужасом думаю: неужели снова?! Пожалуй, я и так заполучил лишнего! Но я повторяю, стараясь произносить каждое слово внятно и отчетливо:
— В игре мы с Карелом и вы с королевой. Не король. Вмешательство короля приведет к смерти принца. Или Карел ошибается, считая вас другом?
Капитан бледнеет, и я вдруг понимаю — это не гнев!
— Так Карел жив?
Тут уж наступает моя очередь вытаращить глаза.
— А почему нет? Конечно, жив, куда б он делся!
— Что-то я тебе не верю, — снова мрачнеет капитан.
— А что тут верить, — морщусь я. Говорить больно, губы огнем горят, но мне хочется уязвить его, и я продолжаю: — Могли б уже и воочию убедиться.
— Послание?…
— От Карела, — подтверждаю я.
Сержант, развязывая мне руки, бросает:
— Он не очень-то почтителен, капитан.
Но голос его совершенно счастлив, и я понимаю — он любит своего принца, и он тоже думал, что Карел мертв.
— Если его вести правдивы, мы с тобой простим ему это, — отвечает сэр Оливер, задумчиво меня разглядывая.
— «Мы простим», видали вы! — возмущаюсь я, осторожно потряхивая руками и вслушиваясь в ощущения. — Да вы меня так отделали…
— Послание! — прерывает капитан.
Руки не слушаются, и я бормочу:
— На груди, возьмите сами, сэр. Можно я сяду?
Капитан не успевает ответить. Ноги уже не держат меня, и я оседаю прямо на пол. Боль наваливается вся разом, старый рыцарь и в самом деле здорово меня отделал… но сейчас он вдруг оказывается рядом со мной на коленях, заглядывает в лицо:
— Что, так плохо? Ты прости, парень…
— Бывало и хуже, — хриплю я. Поднимаю руку — с трудом, через силу, стиснув зубы накрепко, но поднимаю! — ничего, живой… Стаскиваю через голову мешочек. В глазах темнеет, но капитан — вот он, мимо не пронесу. — Желтый ваш.
Сержант сует мне кружку с вином. Пью. Кисло. Капитан вытряхивает на ладонь три драгоценных камня.
— Желтый ваш, — повторяю я. — Загляните.
Придется объяснить, думаю я… но нет, он знает. Берет ограненный восьмигранником золотистый камень и подносит к глазам.
Я расслабляюсь: дело сделано. Я не знаю, что дальше. Обсуждая мою вылазку, мы дружно сочли, что так безопаснее: чего не знаешь, того не выдашь, а я не рискну тягаться с заклятием правдивости. Мое дело маленькое: если не смогу выйти на капитана, нужно найти способ передать красный камень королеве. А зеленый — тоже для капитана, но об этом ему должно растолковать послание. И все. Я свою игру сыграл. Теперь командовать будет сэр Оливер. Я гляжу на него и невольно улыбаюсь сквозь боль: он весь там, в камне, и он счастлив, он рад до безумия, и сержант сияет, глядя на него. Нам везет: эти двое за нас.
Сэр Оливер отрывается от камня и переводит взгляд на меня:
— Ну, говори, Сергей. Что дальше делать будем?
— Что скажете, то и будем. Пока не доберемся до принца, командуете вы.
— Хорошо. — Сэр Оливер крепко жмет мне руку, так крепко, что я невольно охаю. — Прости за встречу, Сергей. Я эти дни сам не свой… сорвался. Подождешь меня здесь. Сержант о тебе позаботится. Что нужно, говори, не стесняйся.
— Сэр Оливер, вы ведь знаете, где мы жили?.. Ну, я и тот парень, которого вы сонным зельем напоили в «Счастливом путнике»?
— Помню. Мадам Урсула, сестра университетского ректора.
— Можете туда зайти? Нам письма могут быть. Из дома.
— Понимаю, — кивает капитан. — Зайду.
— Спасибо.
Сэр Оливер уходит, сержант пару мгновений смотрит вслед и оборачивается ко мне:
— Значит, Сергей? Это ты был с Карелом… тогда на площади?
Киваю.
— А я — Джекоб. Ты чего хочешь? Пить, жрать, выспаться?
Осторожно щупаю разбитое лицо.
— Умыться.
Джекоб выводит меня в узкий и темный тупичок за караулкой и поливает понемногу из кувшина, посмеиваясь в густые усы: бывалый, все повидавший служака, презирающий выпендреж сопляков вроде меня. Странно, думаю я, что его верность отдана принцу, а не королю. Такие обычно за старую власть. Но капитан ему верит, значит, все в порядке.
Смывать с лица кровь на ощупь, в темном вонючем тупичке у городской стены, не слишком-то весело. Зато в голове у меня понемногу проясняется, и я облекаю в слова засевший в голове вопрос:
— Так вы думали, что Карел мертв? С чего ж это?
Джекоб мрачнеет.
— Последние два дня люди только об этом и говорят. Коронного сообщения, правда, не было. А только столичные слухи в таких вещах не врут.
Два дня, мысленно повторяю я. Послание.
— И какие подробности упоминают столичные слухи?
— Говорят, что принца заманили в Подземелье. Предательством, — уточняет Джекоб после небольшой паузы.
— Теперь понимаю, с чего капитан так на меня набросился. И что, говорят, случилось с принцем в Подземелье?
— Говорят, что его замучили, — выплевывает сержант.
Я молчу. Хотел бы я знать, какова доля Лютого в этих слухах…
— Скажи, что это не так, — требует вдруг Джекоб.
— Это не так, — повторяю я. — Джекоб, разве ты еще не понял, что он жив?
— Понял. Но я хочу услышать, что слухи лгут во всем.
— Карел жив. Клянусь. Жив и здоров, и настолько в безопасности, насколько это возможно в Подземелье.
— Значит, он все-таки в плену…
— Джекоб, я не имею права сказать больше. Но с ним все в порядке.
— И обошлось без предательства?
Джекоб смотрит мне в глаза твердо и требовательно, и я отвечаю:
— Клянусь Светом Господним, есть один человек, который предал его. Только один. Его отец. Ты хочешь еще что-нибудь спросить?
— Хочу, — хмуро отвечает сержант. — Только тебе мои вопросы, кажется, не нравятся?
— Джекоб, ты ведь солдат, — миролюбиво говорю я. — Ты должен знать, что такое приказ. Я и так сказал больше, чем надо.
— Ладно, пойдем, — бурчит сержант.
Мы возвращаемся в караулку, садимся за стол и молчим. Скоро молчание становится тягостным.
— Жрать хочешь? — спрашивает сержант.
— Можно, — соглашаюсь я. — Если в трактир не идти.
— За дурачка меня держишь? — хмыкает сержант. После чего выглядывает наружу и орет: — Эй, Ронни! Загляни в «Поросенка» да попроси у Катрины обед на двоих. Сюда пускай притащит.
— Эта Катрина не разболтает обо мне?
— А какое кому дело? Ну, сидит в караулке какой-то пришлый солдат, ну, по всему видать, досталось тому солдату изрядно… эка невидаль!
— Тебе видней. — Я достаю два полупенса, аккуратно кладу на край стола и поясняю: — За обед.
— Брось, парень. Пока мы на службе, платит король.
— Я, видишь ли, не на службе. И не вправе жрать за счет короны.
— Как знаешь, — пожимает плечами Джекоб. — Было бы предложено.
Вялый спор тухнет при появлении Катрины. Пышнотелая, раскрасневшаяся, неожиданно молчаливая тетка ставит перед нами плотно уставленный поднос и кидает вопрошающий взгляд на деньги.
— Бери, Катрина, — подтверждает сержант. — Мой приятель не из столичного гарнизона, так что за его долю никто тебе не заплатит.
— Спасибо, господин. — Катрина ловко смахивает со стола монеты и уходит, покачивая широкими бедрами, тихая, как утреннее привидение.
Пока я пялюсь вслед, Джек расставляет наш обед. Чечевичная похлебка, тыквенный пирог, полкруга сыра, два толстых ломтя черного хлеба и кувшин вина. Если это обычный обед стражника…
— Что же будет зимой? — забывшись, бормочу я.
— Зимой? — переспрашивает Джекоб. — А где ты был той зимой, парень?
— Дома… — Я вспоминаю нашу с Лекой легенду и поясняю: — На побережье. У нас там посытнее…
— А я — в горах на востоке. Граница… Вороний перевал — слыхал?
— И бывал, — отвечаю я. — Хорошие места.
— Были хорошие! В тех местах, парень, народ вымер чуть не подчистую. Эти подземные крысы за лето извели весь скот, по осени прибрали к рукам урожай, а зимой, когда ударили морозы, стали поджигать амбары и поленницы. У них медные жилы в тех горах, вот они и задумали убрать оттуда людей. Эх, Сергей… — Джекоб опрокинул в себя кружку вина и скривился: — За помин. Чего я навидался там — врагу не пожелаю! А этим летом те же дела начались в землях короны. Столицу ждет жуткая зима, парень, и немногие переживут ее.
Он налил себе еще вина, подвинул мне кувшин и повторил:
— Немногие. А потом, парень, они позавидуют тем, кто не пережил.
Я отрезал себе пирога, пристроил сверху ломоть сыра и спросил:
— Джекоб, ты один в столице такой прозорливый?
— Да прям, — огрызнулся сержант. — Все это ясно, как весенние небеса, и уже пару месяцев, как цены на харчи взлетели до небес, а толку?
— И уже началась паника?
— Тихая паника, скажем так. Парень, за те вопросы, что ты мне задаешь, нас обоих запросто могут повесить.
— А за твои воспоминания о Вороньем перевале? Тоже?
— Соображаешь.
— Это хорошо. Значит, мы с тобой уже повязаны, так что я могу задать еще один опасный вопрос. Или не стоит?
— Валяй, задавай.
— Мне очень интересно, Джекоб, говорят ли в столице о том, что должен бы сделать король.
— Парень, виселица — ерунда, когда впереди такая зима. Но — виселица, а не королевские палачи.
— Ясно… Я тебя, кажется, совсем достал? Извини.
— У меня семья здесь. Так что можешь не извиняться.
Обед съеден, вино выпито. Мы опять долго молчим, но это молчание уже больше похоже на дружеское. Приходит Катрина за подносом, молча собирает посуду; теперь, после разговора с Джеком, я вижу — она озабочена, ушла в свои невеселые мысли, именно поэтому так тиха и молчалива. Она тоже боится зимы, думаю я. Вся Корварена боится, и, узнай сейчас люди, что принц Карел не только жив, но и готов прекратить войну с Подземельем… Прав Лека, власти короля Анри придет конец в тот же день.
— Слышь, парень, — шепчет. Джекоб, — а ты как в Подземелье жив остался? Я слышал, нелюди пленных сразу… того.
— А я слышал, что люди еще не обошлись по законам чести ни с одним пленным из Подземелья, — тихо отвечаю я. — Джекоб, ты сильно удивишься, если я скажу, что подземельные не хотели этой войны?
— Может, ты и впрямь продался им? — до странности спокойно спрашивает Джек. — Конечно, теперь это не мое дело, раз капитан…
— Перестань, — обрываю я. — У тебя достаточно ума, чтобы понять — можно действовать сообща во имя общей цели.
— Какой цели? Превратить полуостров в безлюдные пустоши?
— Я дурак, — устало говорю я. — Понадеялся что-то объяснить человеку, который заранее все знает. Джекоб… — Я резко замолкаю, потрясенный новой мыслью. Может, Лютый, в самом деле, не по своей воле длит эту войну, не зря ж он так изменился?! Кому нужны безлюдные пустоши вместо Таргалы?
— Эй, парень, ты чего?
— Кому-то нужны безлюдные пустоши, — мертво повторяю я. — Кому?
— Гномам, — растерянно отвечает Джекоб.
— Гномы не проживут без людей. Они не питаются рудой и самоцветами. Слушай, Джекоб… а может, кому-то нужно и Подземелье без гномов?..
Не знаю, до чего бы мы договорились, кабы не появился сэр Оливер. Он входит в караулку с обыденным лицом командира, заглянувшего с рутинной проверкой на не слишком важный пост. Кивает кому-то позади себя. Закрывает дверь.
— Держи письмецо, парень.
— Спасибо! — Я беру конверт с короткой надписью «Леке»… Странно, только одно?
— Одевайтесь! — Капитан кидает на стол две монашеские рясы и, не тратя времени на объяснения, начинает облачаться сам. Надо сказать, монах из него получается — натуральней натурального. Не то что из нас! Оглядывает меня и Джекоба цепким взглядом, морщится: — Сержант, монах еще может обуть солдатские сапоги. Если, скажем, ему предстоит долгий путь по осенней слякоти. Но солдатская куртка под рясой?! Тебя, Сергей, это тоже касается.
Мы с Джекобом обозреваем один другого и начинаем раздеваться. Сэр Оливер прав, жесткая куртка угадывается с первого взгляда. Но у сержанта под курткой рубаха… я ежусь.
— Погоди, — предлагает Джекоб, — найду тебе поддеть хоть чего.
— Некогда, — возражает капитан. — Ничего, не успеет замерзнуть.
Я встряхиваю рясу…
— Эге! — Оказавшийся вдруг рядом сержант хватает меня за руку: — А это что?
— Что? — переспрашиваю я.
Джекоб подводит мою руку к свету и проводит пальцем по засохшим ранкам вдоль вены. Я вижу, как сжимает зубы сэр Оливер. Интересно… Похоже, он не только знает о послании, но и заглядывал в камень!
— Это кроты, — отвечаю я. — Детеныши.
Сержанта аж передергивает всего, и я добавляю:
— Только не подумай чего жуткого. Дело строго добровольное. Что-то вроде миссии спасения.
Капитан вполне может решить, что и его принца, и меня подземельная нелюдь сломала пытками, превратила в послушные орудия. Что я веду его прямиком в ловушку. Если так… Ладно, отмахнулся я от подозрений, все равно выбора нет. Командует сэр Оливер, а куда он приведет нас… что ж, там поглядим!
— Готовы? — отрывисто спрашивает капитан. — Джекоб, за тебя здесь Огастен остается, есть что срочное? Твоим он весточку передаст.
— А я? — приходит в себя Джекоб.
— Ты со мной. Согласия не спрашиваю, посколь глупо было бы оставлять нашему доброму королю такого свидетеля. Все, разговоры после! Уходим.
Я не сдерживаю вздох облегчения. Похоже, ты все-таки за нас, королевский капитан! Значит, мы еще можем выиграть мир…
4. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Захлестнувшее Серегу облегчение отзывается неистовым восторгом в душе. Не сидится на месте, хочется, как озорному мальчишке, бежать куда-то, поделиться нахлынувшим внезапно счастьем. И я хочу пойти к брату библиотекарю и вылетаю уже из своей кельи, но думаю вдруг: не рано ли? Я ведь так и не знаю, чем закончилась отчаянная миссия Сергия. Я должен пройти ее до конца. Должен, да! Но я ведь и не отказываюсь. Мне нужно отдохнуть немного. Успокоиться.
И я иду в приемную и долго рассматриваю старинные фрески, повествующие о деяниях святых, перечитываю надписи под ними, размышляю…
А потом возвращаюсь к работе.
5. Сэр Оливер, капитан гвардии короля Анри Грозного
Сэр Оливер идет первым, опустив покрытую капюшоном голову, высокомерно не замечая сторонящихся прохожих. Впрочем, прохожих почти нет: время позднее, почти ночь, да еще и дождь натянуло. Противный, мелкий и всепроникающий — предзимний. Резкий ветер швыряет холодную морось в лицо, пробивается сквозь рясу, выстуживает до костей. Джекоб дышит в затылок. Я придерживаю рукой капюшон — естественный по мерзкой погоде жест. Я не смотрю по сторонам: в капюшоне это затруднительно, а вертеть головой налево-направо монаху не к лицу.
— Что вы делаете на улицах в такое время?
Старый рыцарь останавливается так резко, что я тычусь носом ему в спину. Перед нами обнаруживается… О-ей! В такой ослепительно белой рясе может быть либо монастырский отец предстоятель, либо королевский аббат… если, конечно, у короля за эти два дня появился новый аббат.
Сэр Оливер откидывает капюшон и тихо произносит:
— Коронное дело, пресветлый отец.
— Капитан? — Во властном голосе отчетливо звучит гнев. — Однако как ты посмел, сын мой, выдавать себя за святого брата?
— Поверьте, пресветлый отец, выбора у нас не осталось. Я не могу рассказывать сейчас… но, когда вернусь, обещаю прийти к вам на исповедь. И даже принять епитимью, если вы сочтете это необходимым. Простите, пресветлый отец, мы должны спешить. Речь идет о жизни Таргалы.
Капитан непочтительно отстраняет аббата с дороги. Мы сворачиваем в тесный переулок, теперь ветер бьет в спину, я приподнимаю капюшон и пытаюсь оглядеться. В глаза бросается вывеска: «Пика и бочка», кабачок, облюбованный тюремной охраной. Эх, а я оружие в караулке оставил… нет, успокаиваю себя, все нормально, капитан знает, что делает… Мы проходим мимо ворот, мимо калитки для стражи, сворачиваем налево. Перевожу дух.
Мы идем вдоль стены достаточно долго для того, чтобы я задумался о размерах городской тюрьмы. Пожалуй, она лишь ненамного меньше королевского замка. Странно. Кажется, в законах Таргалы не так уж много оснований для тюремного заключения, а уж заменившая закон «моя королевская воля» и вовсе не признает такого вздора, как расходы на содержание арестантов. Надо будет спросить у Карела…
— Сэр Оливер останавливается у неприметной калиточки и — ого! — отпирает ее своим ключом. За калиткой — ни души. Полоса пустой вытоптанной земли и стена без окон. Дверь. На этот раз капитан стучит.
— Святые братья? — удивленно спрашивает открывший дверь сонный стражник. — Нас не предупреждали…
Сэр Оливер молча протягивает руку: в пальцах зажата фиолетовая с белым бирка.
— Коронный пропуск, — бормочет стражник, — ишь ты… проходите.
Никогда бы не подумал, но больше всего меня потрясает тишина. Слишком уж она… мертвая. Только наши шаги отдаются гулким эхом: коридор, лестница вверх, еще коридор, лестница вниз, галерея, снова вниз, бесконечно, эта лестница сдавлена камнем, — я бы решил, что мы уже в Подземелье, если б не привычные тусклые светильники. Вниз, вниз; и вот — еще одна дверь, а за ней… словно на дне колодца… темно и пусто, и единственный крохотный светильничек лишь сгущает тьму.
— Что это? — Почему-то я могу только шептать.
— Тюремная часовня, — отвечает сэр Оливер. — Здесь есть вход в Подземелье. Давайте сюда, быстро.
Он подходит к стене, и тускло белеющий в сумраке мрамор сменяется тьмой непроглядной… Подземелье! Джекоб мешкает, я протискиваюсь мимо… Под ногами загорается зеленая световая дорожка, и навстречу выходит Страж. Дошли.
РАДИ ТАРГАЛЫ
1. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Чудны дела твои, Господи! В кои веки Серж спорит со мной не ради отдыха моего от дознания, а доказывая, что я упустил важное. Что до того, как Серега привел в Подземелье сэра Оливера, надо было увидеть беседу капитана с королевой.
— Ты же помнишь, — горячится Серж, — они смотрели на короля! Неужели на королеву не стали?! Мы ведь весь их план можем так узнать! Не понимаю, как ты не подумал.
Эх, Серж… подумал я, конечно, подумал. И прав ты, наверняка разговор капитана с королевой стоит внимания. Но как представлю, какими глазами Карел смотрел на мать…
Мне жалко его, так жалко… Но где граница между жалостью и малодушием? Что сказал бы мне сейчас пресветлый? Я кладу на стол серебряного волка. Подожди, ладно? Я быстро…
2. Капитан и королева
— Он жив! Нина, слышишь: он жив! Вот, посмотри!..
— Боже мой, — выдыхает Карел.
— Она видела, — шепчет Лека. — Он ей показал.
…Королева осунулась и потемнела, волосы убраны под накидку: знак не траура, конечно, но — глубокой печали. Глядит в ограненный восьмигранником корунд, красный блик пляшет по алебастровой щеке, пальцы мнут лиловое кружево…
Падает в кресло. Вскакивает, сдергивая накидку, припадает к груди капитана, плачет и смеется:
— Боже мой, Карел… мальчик мой, сын мой… Оливер, но откуда?!
— Друг его принес. — Капитан осторожно гладит дрожащие хрупкие плечи. — Помнишь, Сергей?
— Еще бы… как не помнить… Оливер, я должна его видеть! Где он?
— Нет, Нина. Ему не стоит мелькать лишний раз в Корварене, и тебе лучше пока закрыться у себя и не выходить.
— Но как ты не понимаешь, он же…
— Понимаю, — вздыхает капитан. — Он пришел от Карела. Но разве это причина подвергать парня опасности?
— Боже упаси! — Королева вздрагивает, отстраняется от капитана — ровно настолько, чтобы заглянуть в глаза. — Но почему опасность?
— Карел и мне передал весточку. Хочешь глянуть?
— Он еще спрашивает!
— Возьми, — ласково усмехается капитан. Золотистый самоцвет на миг соединяет их пальцы. — И представь, что было со мной, когда я это увидел…
— Ты был прав, принц, — скрипит Хозяин Подземелья. — Он не потаил от королевы наш план.
— Посмотрим, точно ли я угадал в другом, — бормочет Карел.
— Я в этом не сомневаюсь… — Гном жует губами, кивает головой: — Да, не сомневаюсь. Твоя матушка любит тебя. Она не затруднится выбором.
— …Оливер, ты пойдешь? — Рука королевы медлит отпустить камень.
— Я думаю, твой сын станет хорошим королем. Я готов рискнуть. Но если ты против… Нина, ты зря прячешь руку. Я не отберу у тебя этот камень. Не посмею. Я понимаю, ты хочешь посмотреть еще, когда я уйду.
— Да… спасибо, Оливер. Так ты пойдешь?
— А ты согласна? Не имеет смысла суетиться, если ты не захочешь ему помочь.
— Он прав, Оливер… они правы. Таргала не переживет этой зимы. Всем нужен мир… кроме короля, всем.
— Кроме короля и наших соседей, — хмуро поправляет капитан. — Хотел бы я знать, кто из них успел бы первым занять Корварену… но ради такого сомнительного удовольствия не стоит отказываться от мира. Я пойду, Нина. А ты готовься встретить нас здесь.
— Будь спокоен, Оливер! — Королева недобро усмехается. — Я не позволю, чтобы с Карелом снова случилась беда. С меня хватит… а уж с него — тем более.
Капитан кланяется:
— До встречи, моя королева.
— Удачи. И, Оливер… передай Сергею мою благодарность. Это счастье, что у Карела есть такой ДРУГ.
3. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Еще какое счастье, соглашаюсь я. Где ты, приятель, серебряный волк? Не думаю, что мне так уж надо видеть слезы в глазах Карела. Хватит. Чем искать, кто что сказал об их плане, не лучше ль поглядеть, как он исполнялся?..
4. Сергий, воин Двенадцати Земель
— Хорошо, что у тебя снова свое лицо, — рассеянно говорит Лека, разворачивая письмо. — От отца… — Он замирает, читая первые строчки. Глаза мечутся в конец, снова к началу. Я чувствую, как сжимается сердце в ледяной комок… Что-то стряслось… Лека шепчет: — Господи… Господи, нет…
Письмо прыгает в его руках, в побелевших пальцах, — и безнадежная жуть опутывает меня. Безвозвратность. Пустота. Лека, держись, Лека… не надо так… ты жив, и я с тобой, слышишь?!