Страница:
– Корри, с Альбертой совсем плохо. У нее начался понос.
Корри позабыла о своей собственной печали, когда услышала о болезни девочки. Уже три дня Альберта была вялой, плохо ела. Милли говорила, что это обычное «летнее недомогание», вызванное отсутствием молока. Концентрированное молоко, которое привезла с собой Корри, давно кончилось.
– Так вот, Корри, все гораздо хуже, чем я думала. У нее сильный жар, и выглядит она ужасно. Я хотела попросить тебя сходить за доктором. Мне очень неловко будить тебя, но думаю, что до утра ждать нельзя.
– Хорошо.
Корри поднялась и стала натягивать на себя первое, что подвернулось под руку. За то время, что Корри жила в доме Милли, она очень подружилась с ее дочкой, полюбила веселое детское щебетание и шумную непоседливость девочки. Она молила Бога, чтобы он дал ей такое же прелестное и здоровое дитя, как Альберта. И надо же было случиться такой беде!
– Как выйдешь из дома, сверни направо. В начале Франт-стрит живет доктор Боурк. У него большой дом по левой стороне, так что не ошибешься. Господи, только бы он не был занят и согласился прийти!
– Доктор Боурк, Франт-стрит, большой дом слева.
Корри повторила адрес, чтобы убедить Милли, что она ничего не перепутает.
– Да, все правильно. Надень москитную сетку и будь осторожна, пожалуйста. На улице все вверх дном. Как бы мне не хотелось отпускать тебя одну! Но я не могу оставить Альберту.
Корри пробивалась сквозь толпу гуляющих, стараясь не сталкиваться с компаниями подвыпивших мужчин, шумно вываливающихся из дверей кабаков. Она чуть не наступила на человека, который так напился, что заснул, свернувшись калачиком вокруг столба, прямо на тротуаре.
Дважды ее пытались схватить за рукав чьи-то грубые руки, но она вырывалась и шла дальше, не обращая внимания на развязные, похабные реплики, которые раздавались ей вслед. Весь город едва держался на ногах. У каждого за пазухой была припасена бутылка виски, тщательно скрываемая от глаз полицейских патрулей. Корри подумала, что в этот день у них столько работы, сколько не бывает за весь год.
Она шла так быстро, что в боку закололо, и пришлось на минуту остановиться, чтобы отдышаться. Было около полуночи, в этот час все порядочные женщины находились под защитой крепких засовов, а если принимали участие в гуляньях, то в сопровождении мужей.
Корри с легкостью нашла дом доктора Боурка. Прямо напротив входа расположилась компания карточных игроков, которые на секунду оторвались от своего занятия, чтобы поглазеть, как Корри изо всех сил колотит кулаками в тяжелую дверь, а потом снова ушли с головой в игру. Один из них – неопрятный, но вполне трезвый молодой человек, продолжая следить за движениями рук банкомета, произнес, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Его нет дома.
Корри оглянулась.
– А вы не знаете, где он? Очень болен ребенок!
– Он ушел два часа назад. Сказал, что где-то там случился пожар, какой-то идиот опрокинул на себя горящую печку, ну и, понятно, поджарился немного. Извините за грубость, мэм.
– Да, но мне срочно надо…
Корри растерялась и не знала, как поступить.
– Пожалуйста…
Она потянула за рукав того, кто говорил с ней.
– Скажите, пожалуйста, нет ли в городе другого врача? Мне обязательно нужно кого-нибудь найти. Девочке всего год, она…
– Тогда вам надо пойти в больницу. Она, правда, переполнена так, что если хочешь туда попасть, жди, пока кто-нибудь умрет и освободит койку. Но врачи там должны быть, так что идите лучше туда. – Он отложил карты и улыбнулся. – И удачи вам.
– Спасибо.
Корри побежала в больницу. Напротив ее входа через всю улицу был натянут рекламный транспарант, предлагающий приобрести пятидесятидолларовый купон на гарантированное медицинское обслуживание в течение года.
В приемном покое к ней вышел отец Джордж, заведующий больницей, и сообщил, что все врачи разошлись по вызовам.
– Сами понимаете – четвертое июля! Сколько несчастных случаев! Доктор Баррет и доктор Томпсон совсем сбились с ног. Если так дальше пойдет, нам некуда будет девать больных. Кроме того, в городе свирепствует тиф…
– Но, поймите, ребенок очень болен! Не может быть, чтобы не нашлось ни одного врача во всем Доусоне!
– Знаете, что… Есть тут один, он совсем недавно приехал в город. Я слышал, что он повредил ногу, когда его лодка перевернулась где-то на Юконе. Ему пришлось оставить надежду стать золотоискателем. Он живет там, на побережье.
Отец Джордж неопределенно махнул рукой в направлении Юкона.
– Кажется, его зовут Себастьян, доктор Себастьян. Жалко парня, ему так и не удалось застолбить участка.
Корри довольно легко разыскала Уилла Себастьяна – на побережье его многие знали. По дороге доктор рассказал ей, что действительно перевернулся на перекате Белая Лошадь. Тогда он сильно ушиб колено, но думал, что обойдется, и не сошел с дистанции. Более того, он подыскал себе участок и собрался уже подать заявку, но тут произошел еще один несчастный случай: он поскользнулся на мокрой глине и свалился в шурф. От этого коленная чашечка треснула, пришлось вернуться в Доусон, и теперь он ходит на костылях. Доктор Себастьян, казалось, смирился с постигшим его несчастьем и говорил об этом легко и даже с юмором, поминутно отбрасывая наверх светло-каштановую прядь, падающую на глаза.
Он едва взглянул на больную девочку и тотчас резко повернулся к Милли.
– Вы часом не поили ребенка из общественных питьевых кружек?
Милли возмутилась, но глаза ее наполнились слезами.
– Что? Вы имеете в виду те, которые висят на цепочках у городских колонок? Конечно, нет!
– У каждого должна быть своя личная посуда. Кстати, воду желательно кипятить, прежде чем пить. Сколько ни говори этим идиотам, они ничего не хотят знать. Строят отхожие места, где им заблагорассудится, а по весне все стекает в реку. Вот вам и рассадник заразы.
Милли совсем расстроилась, на ее щеках выступили красные пятна.
– Доктор, неужели это я виновата в том, что Альберта заболела? Я не знала… Я бы никогда… Если бы я только знала…
Голос доктора сразу смягчился, он улыбнулся и мягко взял Милли за плечо.
– Ну конечно, вы не виноваты. Будем надеяться, все обойдется. Только запомните на будущее, что воду надо кипятить, ладно?
Он осмотрел девочку, потом потянулся к своему потрепанному и поцарапанному чемоданчику, который, казалось, вместе со своим хозяином пострадал при падении в воду на речном перекате, и достал из него флакон с белой жидкостью.
– Мне нужна чайная ложка н немного кипяченой воды. Сейчас мы дадим ей вот это, и жар начнет спадать. Девочка будет сильно потеть, надо будет часто менять пеленки. Я думаю, что это не тиф, а тяжелый случай дизентерии. Ее организм сильно обезвожен, но я уверен, нам удастся ее вылечить.
Милли облегченно вздохнула:
– Слава Богу!
– Рано благодарить Бога. У нас еще впереди длинная, тяжелая ночь.
Сам доктор принимал активное участие в уходе за девочкой. Его большие, сильные руки на удивление умело и ловко справлялись с пеленками. Заметив любопытный взгляд Милли и недоуменное выражение лица Корри, он счел нужным пояснить:
– У меня у самого была дочка. Она умерла в младенчестве. Это случилось прежде, чем от меня ушла жена.
Милли смутилась, а Корри пробормотала слова извинения.
– Извиняться не за что. Что прошло, то прошло. Кстати, я вчера видел вашу подругу здесь, в Доусоне.
– Кого?
– Ну вашу подругу. Девушку со сломанной ногой. Ли Хуа, так, кажется, ее зовут?
От неожиданности у Корри перехватило дыхание, и она медленно опустилась на стул, стоявший подле кроватки Альберты.
– Вы сказали – Ли Хуа?
Он кивнул.
– Но она не может быть в Доусоне! Она уехала домой, в Сан-Франциско!
– Выходит, никуда она не уехала. Она здесь и по-прежнему передвигается на костылях.
Он печально посмотрел на свое колено.
– Так что теперь мы под стать друг другу.
Ли Хуа в Доусоне! Корри не могла поверить своим ушам.
– Но почему она здесь? Я ничего не понимаю!
– Я тоже. Но факт остается фактом.
Что-то в голосе доктора подсказало Корри, что он не хочет больше говорить на эту тему. Она заметила его смущение и решила, что Ли Хуа наверняка покорила сердце молодого человека.
– Вскипятите, пожалуйста, еще воды. Процедите ее через марлю и охладите.
Медленно тянулись часы. В конце концов Милли не выдержала, рухнула на соседнюю кровать и провалилась в тяжелый, беспокойный сон. Лицо Корри стало серым, глаза слипались. Доктор ласково взглянул на нее и сказал:
– Вам лучше тоже пойти и лечь спать.
– Нет, я не хочу.
– Вы очень устали. Идите, идите, я справлюсь без вас. Бог свидетель, мне не привыкать.
К утру у Альберты совсем пропал жар. Она выпила две чашки воды и, ко всеобщей радости, съела кусочек пирога. Расстройство кишечника прошло.
Милли не помнила себя от счастья. Она пихала в руку доктора деньги, от которых тот отказывался, плакала и без остановки повторяла:
– Что бы мы без вас делали! Вы спасли ее, доктор Себастьян! Это чудо, настоящее чудо!
Доктор чувствовал себя неловко и смущенно произнес:
– Ну какое же это чудо? Дети выносливы и жизнестойки, как маленькие зверушки. Ваша дочка – не исключение. Бьюсь об заклад, что не пройдет и дня, как она снова начнет ползать по полу и озорничать.
– Дай-то Бог! – взмолилась Милли.
– Единственное, о чем я вас прошу, не забывайте кипятить воду, чаще мойте руки и обязательно убивайте мух, чтобы они не садились на продукты и посуду, из которой вы едите. Вы же знаете, что по городу гуляет тиф, а вам, женщинам, сам Бог велел быть чистоплотными и аккуратными. Другое дело – мужчины. Многие из них поплатятся за то, что совсем опустились и не следят за собой. К тому же у них есть дурная привычка пить из одной общей кружки. Я видел, как в кабаках пускают такую кружку по кругу и все друг за другом отпивают из нее по глотку, причем половина из них разворачивают ее ручкой к себе, наивно полагая, что в этом месте она чище.
Доктор Себастьян заковылял к выходу.
– Я собираюсь какое-то время пробыть в Доусоне. Надеюсь, что мы еще увидимся – и при более благоприятных обстоятельствах, Бог даст.
Остаток дня Корри и Милли провели, дежуря попеременно у кроватки Альберты и давая друг другу возможность немного вздремнуть. Ранним вечером, когда Корри проснулась, чтобы сменить Милли, она увидела, что та перестирала все пеленки и развесила их у печки, чтобы быстрее высохли. Улыбаясь, Милли сообщила ей, что намерена пойти в магазин и купить шампанского. Через двадцать минут она вернулась с двумя бутылками и весело заявила:
– Наверное, это очень глупо и неприлично, когда две порядочные женщины собираются выпить такое количество вина; Но у нас есть повод для праздника. Альберта – это все, что у меня есть в жизни. Корри, ведь мне за тридцать, и если учесть, что я далеко не красавица, то у меня больше не будет мужа, а значит, и ребенка. И вот теперь Альберта спасена, она поправляется. Это счастье, Корри. И это надо отметить. Ты ведь выпьешь со мной за ее здоровье?
Милли рассматривала этикетку на бутылке.
– Я не знала, какое купить. Мне посоветовали это. Будем надеяться, что хорошее.
Корри горячо откликнулась на ее слова.
– Конечно, я выпью с тобой! Но Милли, ты совсем не знаешь себя, если так говоришь! Ты очень красивая и добрая! Любой мужчина будет счастлив назвать тебя своей женой!
– Сомневаюсь.
Тем не менее лицо Милли просветлело, она воодушевилась еще больше и стала собирать на стол.
– Знаешь, Корри, я никогда не открывала вино. А ты? Вряд ли у меня хорошо получится, но я постараюсь. Нельзя же сидеть сложа руки в такой счастливый день.
Альберта сладко посапывала во сне, а Корри и Милли тем временем ковыряли ножом бутылочную пробку. Наконец она поддалась, причем четверть содержимого вылилась на пол. Они рассмеялись, разлили остатки шампанского по кружкам и попробовали. Милли была изумлена.
– Пузырьки! От них так щекотно в горле!
Корри никогда раньше не видела Милли такой жизнерадостной и беспечной. Веселье кипело в ней и выплескивалось наружу, как игристое вино из бутылки. Неужели в молодости, прежде чем она вышла замуж и овдовела, прежде чем ее руки изуродовала непосильно тяжелая работа, Милли была такой прекрасной?
Альберта перевернулась на животик и безмятежно разметалась по кроватке. Тем временем Корри и Милли допили первую бутылку и незаметно для себя приступили ко второй.
Допивая очередную кружку шампанского, Корри почувствовала, что уже сильно пьяна. Комната кружилась у нее перед глазами. Корри совершенно расслабилась, ее голова отяжелела, мысли смешались. При этом она впервые с тех пор, как оказалась в Доусоне, чувствовала прилив оптимизма. Наверняка ее ожидание вот-вот закончится. Эвери скоро пришлет письмо или приедет сам, может, даже завтра. Скоро у нее будет муж, а через несколько месяцев и ребенок. Но тут Корри вспомнила о Куайде, и ее мысли помрачнели так внезапно, как темнеет юконское солнце в тени набежавшего облака. Она вспомнила его ласковые руки, неумолимо удаляющуюся фигуру…
Корри решительно опустошила кружку. Она как бы со стороны слышала, что уже давно о чем-то говорит с Милли, но смысла произносимых слов не понимала. Потом они убрали со стола, выпили по последнему глотку шампанского и отправились спать.
Была уже глубокая ночь, когда порыв ветра из открытого окна слишком сильно качнул сохнущие пеленки. Та, что висела ближе всего к печке, стала тлеть. И вскоре вспыхнула.
Корри снилось, что она на борту «Алки» и как-то так получилось, что рядом с ней Куайд. Они вдвоем стоят у борта и любуются туманной, мглистой красотой канала Линн. И Куайд говорит ей:
– Это моя сестра Ила. Она в брошке. Там ее дух, или призрак, как тебе больше нравится. Она там. Когда я беру в руки брошь, ее лицо оживает. Она смотрит на меня, Корри, иногда я даже слышу, как она стонет. Такие тихие, жалобные стоны. Это самое страшное…
Корри стиснула зубы во сне и заметалась на кровати, стараясь вырваться из власти слов Куайда. Нет, призрак девушки не может являться в камне и металле. Это какая-то ерунда!
Корри удалось отогнать этот кошмар. Но Куайд не исчез из ее сна. Теперь они были вдвоем в палатке, их обнаженные тела слились в одно целое. «Делия, любовь моя, Делия».
Корри вжалась в огромное, сильное тело, нежность его рук и ласковый шепот успокаивали ее, приводили в состояние блаженного забвения времени, пространства, самой себя…
Вдруг все исчезло, в мгновение ока рассыпалось в прах. Корри отчаянно пыталась освободиться от сна и вернуться в явь. Что-то не так! Что-то неладно!
Она заставила себя открыть глаза, горло сдавило от удушья. Дым. Он забивался в легкие, слепил и вызывал дурноту.
– Милли! Милли!
Корри не успела до конца проснуться и нетвердо держалась на ногах, кроме того, вчерашнее шампанское давало о себе знать. Шатаясь и ничего не видя от дыма, она бросилась в большую комнату, где спали Милли и Альберта.
Корри застыла в дверях. Печка была объята пламенем, все до единой пеленки ярко полыхали, а одна из них упала на сундучок, в котором Милли хранила деньги, документы, письма, старые журналы и прочие бумаги.
– Милли! Проснись!
– Что случилось? – Милли села на кровати и закашлялась.
– Мы горим! О Господи, Милли!
Корри подскочила к ней и, не зная, как привести ее в чувство, сильно ударила по щеке. Потом она схватила ее за руку и стащила тяжелое, расслабленное тело на пол. Милли упала, но не поднялась, а продолжала лежать, задыхаясь от кашля.
– Милли, вставай! Пожар!
Корри, отчаявшись, снова ударила ее. Милли застонала и попыталась подняться на ноги.
– Берти…
Корри и не подозревала, что умеет так быстро передвигаться. Она метнулась к детской кроватке, мгновенно завернула Альберту в одеяло, подлетела к Милли и, одной рукой держа девочку, другой схватила ее мать и стала тянуть к выходу. Милли, тяжело дыша, бормотала:
– О Господи! Слава Богу, что ты спасла Берти! Слава Богу! Но Корри! Как же деньги! Они остались в сундуке. Все наши деньги!
Десять минут спустя при помощи четверых мужчин, живших в палатке по соседству, огонь был потушен. Перепуганные до смерти и выбившиеся из сил, Корри и Милли подсчитывали убытки. Бревенчатый каркас дома практически не пострадал, только местами почернел и обуглился, так что дому требовались лишь незначительный ремонт и хорошая уборка. Прачечная Милли совершенно уцелела, даже белье, замоченное в тазах, оказалось нетронутым.
Но все деньги сгорели. Корри давно уже стал узок ее денежный пояс, и она хранила его в сундучке у Милли. Теперь от него остались лишь горстка пепла и несколько обгоревших клочков бумаги. У Корри не осталось ни цента.
Глава 23
Корри позабыла о своей собственной печали, когда услышала о болезни девочки. Уже три дня Альберта была вялой, плохо ела. Милли говорила, что это обычное «летнее недомогание», вызванное отсутствием молока. Концентрированное молоко, которое привезла с собой Корри, давно кончилось.
– Так вот, Корри, все гораздо хуже, чем я думала. У нее сильный жар, и выглядит она ужасно. Я хотела попросить тебя сходить за доктором. Мне очень неловко будить тебя, но думаю, что до утра ждать нельзя.
– Хорошо.
Корри поднялась и стала натягивать на себя первое, что подвернулось под руку. За то время, что Корри жила в доме Милли, она очень подружилась с ее дочкой, полюбила веселое детское щебетание и шумную непоседливость девочки. Она молила Бога, чтобы он дал ей такое же прелестное и здоровое дитя, как Альберта. И надо же было случиться такой беде!
– Как выйдешь из дома, сверни направо. В начале Франт-стрит живет доктор Боурк. У него большой дом по левой стороне, так что не ошибешься. Господи, только бы он не был занят и согласился прийти!
– Доктор Боурк, Франт-стрит, большой дом слева.
Корри повторила адрес, чтобы убедить Милли, что она ничего не перепутает.
– Да, все правильно. Надень москитную сетку и будь осторожна, пожалуйста. На улице все вверх дном. Как бы мне не хотелось отпускать тебя одну! Но я не могу оставить Альберту.
Корри пробивалась сквозь толпу гуляющих, стараясь не сталкиваться с компаниями подвыпивших мужчин, шумно вываливающихся из дверей кабаков. Она чуть не наступила на человека, который так напился, что заснул, свернувшись калачиком вокруг столба, прямо на тротуаре.
Дважды ее пытались схватить за рукав чьи-то грубые руки, но она вырывалась и шла дальше, не обращая внимания на развязные, похабные реплики, которые раздавались ей вслед. Весь город едва держался на ногах. У каждого за пазухой была припасена бутылка виски, тщательно скрываемая от глаз полицейских патрулей. Корри подумала, что в этот день у них столько работы, сколько не бывает за весь год.
Она шла так быстро, что в боку закололо, и пришлось на минуту остановиться, чтобы отдышаться. Было около полуночи, в этот час все порядочные женщины находились под защитой крепких засовов, а если принимали участие в гуляньях, то в сопровождении мужей.
Корри с легкостью нашла дом доктора Боурка. Прямо напротив входа расположилась компания карточных игроков, которые на секунду оторвались от своего занятия, чтобы поглазеть, как Корри изо всех сил колотит кулаками в тяжелую дверь, а потом снова ушли с головой в игру. Один из них – неопрятный, но вполне трезвый молодой человек, продолжая следить за движениями рук банкомета, произнес, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Его нет дома.
Корри оглянулась.
– А вы не знаете, где он? Очень болен ребенок!
– Он ушел два часа назад. Сказал, что где-то там случился пожар, какой-то идиот опрокинул на себя горящую печку, ну и, понятно, поджарился немного. Извините за грубость, мэм.
– Да, но мне срочно надо…
Корри растерялась и не знала, как поступить.
– Пожалуйста…
Она потянула за рукав того, кто говорил с ней.
– Скажите, пожалуйста, нет ли в городе другого врача? Мне обязательно нужно кого-нибудь найти. Девочке всего год, она…
– Тогда вам надо пойти в больницу. Она, правда, переполнена так, что если хочешь туда попасть, жди, пока кто-нибудь умрет и освободит койку. Но врачи там должны быть, так что идите лучше туда. – Он отложил карты и улыбнулся. – И удачи вам.
– Спасибо.
Корри побежала в больницу. Напротив ее входа через всю улицу был натянут рекламный транспарант, предлагающий приобрести пятидесятидолларовый купон на гарантированное медицинское обслуживание в течение года.
В приемном покое к ней вышел отец Джордж, заведующий больницей, и сообщил, что все врачи разошлись по вызовам.
– Сами понимаете – четвертое июля! Сколько несчастных случаев! Доктор Баррет и доктор Томпсон совсем сбились с ног. Если так дальше пойдет, нам некуда будет девать больных. Кроме того, в городе свирепствует тиф…
– Но, поймите, ребенок очень болен! Не может быть, чтобы не нашлось ни одного врача во всем Доусоне!
– Знаете, что… Есть тут один, он совсем недавно приехал в город. Я слышал, что он повредил ногу, когда его лодка перевернулась где-то на Юконе. Ему пришлось оставить надежду стать золотоискателем. Он живет там, на побережье.
Отец Джордж неопределенно махнул рукой в направлении Юкона.
– Кажется, его зовут Себастьян, доктор Себастьян. Жалко парня, ему так и не удалось застолбить участка.
Корри довольно легко разыскала Уилла Себастьяна – на побережье его многие знали. По дороге доктор рассказал ей, что действительно перевернулся на перекате Белая Лошадь. Тогда он сильно ушиб колено, но думал, что обойдется, и не сошел с дистанции. Более того, он подыскал себе участок и собрался уже подать заявку, но тут произошел еще один несчастный случай: он поскользнулся на мокрой глине и свалился в шурф. От этого коленная чашечка треснула, пришлось вернуться в Доусон, и теперь он ходит на костылях. Доктор Себастьян, казалось, смирился с постигшим его несчастьем и говорил об этом легко и даже с юмором, поминутно отбрасывая наверх светло-каштановую прядь, падающую на глаза.
Он едва взглянул на больную девочку и тотчас резко повернулся к Милли.
– Вы часом не поили ребенка из общественных питьевых кружек?
Милли возмутилась, но глаза ее наполнились слезами.
– Что? Вы имеете в виду те, которые висят на цепочках у городских колонок? Конечно, нет!
– У каждого должна быть своя личная посуда. Кстати, воду желательно кипятить, прежде чем пить. Сколько ни говори этим идиотам, они ничего не хотят знать. Строят отхожие места, где им заблагорассудится, а по весне все стекает в реку. Вот вам и рассадник заразы.
Милли совсем расстроилась, на ее щеках выступили красные пятна.
– Доктор, неужели это я виновата в том, что Альберта заболела? Я не знала… Я бы никогда… Если бы я только знала…
Голос доктора сразу смягчился, он улыбнулся и мягко взял Милли за плечо.
– Ну конечно, вы не виноваты. Будем надеяться, все обойдется. Только запомните на будущее, что воду надо кипятить, ладно?
Он осмотрел девочку, потом потянулся к своему потрепанному и поцарапанному чемоданчику, который, казалось, вместе со своим хозяином пострадал при падении в воду на речном перекате, и достал из него флакон с белой жидкостью.
– Мне нужна чайная ложка н немного кипяченой воды. Сейчас мы дадим ей вот это, и жар начнет спадать. Девочка будет сильно потеть, надо будет часто менять пеленки. Я думаю, что это не тиф, а тяжелый случай дизентерии. Ее организм сильно обезвожен, но я уверен, нам удастся ее вылечить.
Милли облегченно вздохнула:
– Слава Богу!
– Рано благодарить Бога. У нас еще впереди длинная, тяжелая ночь.
Сам доктор принимал активное участие в уходе за девочкой. Его большие, сильные руки на удивление умело и ловко справлялись с пеленками. Заметив любопытный взгляд Милли и недоуменное выражение лица Корри, он счел нужным пояснить:
– У меня у самого была дочка. Она умерла в младенчестве. Это случилось прежде, чем от меня ушла жена.
Милли смутилась, а Корри пробормотала слова извинения.
– Извиняться не за что. Что прошло, то прошло. Кстати, я вчера видел вашу подругу здесь, в Доусоне.
– Кого?
– Ну вашу подругу. Девушку со сломанной ногой. Ли Хуа, так, кажется, ее зовут?
От неожиданности у Корри перехватило дыхание, и она медленно опустилась на стул, стоявший подле кроватки Альберты.
– Вы сказали – Ли Хуа?
Он кивнул.
– Но она не может быть в Доусоне! Она уехала домой, в Сан-Франциско!
– Выходит, никуда она не уехала. Она здесь и по-прежнему передвигается на костылях.
Он печально посмотрел на свое колено.
– Так что теперь мы под стать друг другу.
Ли Хуа в Доусоне! Корри не могла поверить своим ушам.
– Но почему она здесь? Я ничего не понимаю!
– Я тоже. Но факт остается фактом.
Что-то в голосе доктора подсказало Корри, что он не хочет больше говорить на эту тему. Она заметила его смущение и решила, что Ли Хуа наверняка покорила сердце молодого человека.
– Вскипятите, пожалуйста, еще воды. Процедите ее через марлю и охладите.
Медленно тянулись часы. В конце концов Милли не выдержала, рухнула на соседнюю кровать и провалилась в тяжелый, беспокойный сон. Лицо Корри стало серым, глаза слипались. Доктор ласково взглянул на нее и сказал:
– Вам лучше тоже пойти и лечь спать.
– Нет, я не хочу.
– Вы очень устали. Идите, идите, я справлюсь без вас. Бог свидетель, мне не привыкать.
К утру у Альберты совсем пропал жар. Она выпила две чашки воды и, ко всеобщей радости, съела кусочек пирога. Расстройство кишечника прошло.
Милли не помнила себя от счастья. Она пихала в руку доктора деньги, от которых тот отказывался, плакала и без остановки повторяла:
– Что бы мы без вас делали! Вы спасли ее, доктор Себастьян! Это чудо, настоящее чудо!
Доктор чувствовал себя неловко и смущенно произнес:
– Ну какое же это чудо? Дети выносливы и жизнестойки, как маленькие зверушки. Ваша дочка – не исключение. Бьюсь об заклад, что не пройдет и дня, как она снова начнет ползать по полу и озорничать.
– Дай-то Бог! – взмолилась Милли.
– Единственное, о чем я вас прошу, не забывайте кипятить воду, чаще мойте руки и обязательно убивайте мух, чтобы они не садились на продукты и посуду, из которой вы едите. Вы же знаете, что по городу гуляет тиф, а вам, женщинам, сам Бог велел быть чистоплотными и аккуратными. Другое дело – мужчины. Многие из них поплатятся за то, что совсем опустились и не следят за собой. К тому же у них есть дурная привычка пить из одной общей кружки. Я видел, как в кабаках пускают такую кружку по кругу и все друг за другом отпивают из нее по глотку, причем половина из них разворачивают ее ручкой к себе, наивно полагая, что в этом месте она чище.
Доктор Себастьян заковылял к выходу.
– Я собираюсь какое-то время пробыть в Доусоне. Надеюсь, что мы еще увидимся – и при более благоприятных обстоятельствах, Бог даст.
Остаток дня Корри и Милли провели, дежуря попеременно у кроватки Альберты и давая друг другу возможность немного вздремнуть. Ранним вечером, когда Корри проснулась, чтобы сменить Милли, она увидела, что та перестирала все пеленки и развесила их у печки, чтобы быстрее высохли. Улыбаясь, Милли сообщила ей, что намерена пойти в магазин и купить шампанского. Через двадцать минут она вернулась с двумя бутылками и весело заявила:
– Наверное, это очень глупо и неприлично, когда две порядочные женщины собираются выпить такое количество вина; Но у нас есть повод для праздника. Альберта – это все, что у меня есть в жизни. Корри, ведь мне за тридцать, и если учесть, что я далеко не красавица, то у меня больше не будет мужа, а значит, и ребенка. И вот теперь Альберта спасена, она поправляется. Это счастье, Корри. И это надо отметить. Ты ведь выпьешь со мной за ее здоровье?
Милли рассматривала этикетку на бутылке.
– Я не знала, какое купить. Мне посоветовали это. Будем надеяться, что хорошее.
Корри горячо откликнулась на ее слова.
– Конечно, я выпью с тобой! Но Милли, ты совсем не знаешь себя, если так говоришь! Ты очень красивая и добрая! Любой мужчина будет счастлив назвать тебя своей женой!
– Сомневаюсь.
Тем не менее лицо Милли просветлело, она воодушевилась еще больше и стала собирать на стол.
– Знаешь, Корри, я никогда не открывала вино. А ты? Вряд ли у меня хорошо получится, но я постараюсь. Нельзя же сидеть сложа руки в такой счастливый день.
Альберта сладко посапывала во сне, а Корри и Милли тем временем ковыряли ножом бутылочную пробку. Наконец она поддалась, причем четверть содержимого вылилась на пол. Они рассмеялись, разлили остатки шампанского по кружкам и попробовали. Милли была изумлена.
– Пузырьки! От них так щекотно в горле!
Корри никогда раньше не видела Милли такой жизнерадостной и беспечной. Веселье кипело в ней и выплескивалось наружу, как игристое вино из бутылки. Неужели в молодости, прежде чем она вышла замуж и овдовела, прежде чем ее руки изуродовала непосильно тяжелая работа, Милли была такой прекрасной?
Альберта перевернулась на животик и безмятежно разметалась по кроватке. Тем временем Корри и Милли допили первую бутылку и незаметно для себя приступили ко второй.
Допивая очередную кружку шампанского, Корри почувствовала, что уже сильно пьяна. Комната кружилась у нее перед глазами. Корри совершенно расслабилась, ее голова отяжелела, мысли смешались. При этом она впервые с тех пор, как оказалась в Доусоне, чувствовала прилив оптимизма. Наверняка ее ожидание вот-вот закончится. Эвери скоро пришлет письмо или приедет сам, может, даже завтра. Скоро у нее будет муж, а через несколько месяцев и ребенок. Но тут Корри вспомнила о Куайде, и ее мысли помрачнели так внезапно, как темнеет юконское солнце в тени набежавшего облака. Она вспомнила его ласковые руки, неумолимо удаляющуюся фигуру…
Корри решительно опустошила кружку. Она как бы со стороны слышала, что уже давно о чем-то говорит с Милли, но смысла произносимых слов не понимала. Потом они убрали со стола, выпили по последнему глотку шампанского и отправились спать.
Была уже глубокая ночь, когда порыв ветра из открытого окна слишком сильно качнул сохнущие пеленки. Та, что висела ближе всего к печке, стала тлеть. И вскоре вспыхнула.
Корри снилось, что она на борту «Алки» и как-то так получилось, что рядом с ней Куайд. Они вдвоем стоят у борта и любуются туманной, мглистой красотой канала Линн. И Куайд говорит ей:
– Это моя сестра Ила. Она в брошке. Там ее дух, или призрак, как тебе больше нравится. Она там. Когда я беру в руки брошь, ее лицо оживает. Она смотрит на меня, Корри, иногда я даже слышу, как она стонет. Такие тихие, жалобные стоны. Это самое страшное…
Корри стиснула зубы во сне и заметалась на кровати, стараясь вырваться из власти слов Куайда. Нет, призрак девушки не может являться в камне и металле. Это какая-то ерунда!
Корри удалось отогнать этот кошмар. Но Куайд не исчез из ее сна. Теперь они были вдвоем в палатке, их обнаженные тела слились в одно целое. «Делия, любовь моя, Делия».
Корри вжалась в огромное, сильное тело, нежность его рук и ласковый шепот успокаивали ее, приводили в состояние блаженного забвения времени, пространства, самой себя…
Вдруг все исчезло, в мгновение ока рассыпалось в прах. Корри отчаянно пыталась освободиться от сна и вернуться в явь. Что-то не так! Что-то неладно!
Она заставила себя открыть глаза, горло сдавило от удушья. Дым. Он забивался в легкие, слепил и вызывал дурноту.
– Милли! Милли!
Корри не успела до конца проснуться и нетвердо держалась на ногах, кроме того, вчерашнее шампанское давало о себе знать. Шатаясь и ничего не видя от дыма, она бросилась в большую комнату, где спали Милли и Альберта.
Корри застыла в дверях. Печка была объята пламенем, все до единой пеленки ярко полыхали, а одна из них упала на сундучок, в котором Милли хранила деньги, документы, письма, старые журналы и прочие бумаги.
– Милли! Проснись!
– Что случилось? – Милли села на кровати и закашлялась.
– Мы горим! О Господи, Милли!
Корри подскочила к ней и, не зная, как привести ее в чувство, сильно ударила по щеке. Потом она схватила ее за руку и стащила тяжелое, расслабленное тело на пол. Милли упала, но не поднялась, а продолжала лежать, задыхаясь от кашля.
– Милли, вставай! Пожар!
Корри, отчаявшись, снова ударила ее. Милли застонала и попыталась подняться на ноги.
– Берти…
Корри и не подозревала, что умеет так быстро передвигаться. Она метнулась к детской кроватке, мгновенно завернула Альберту в одеяло, подлетела к Милли и, одной рукой держа девочку, другой схватила ее мать и стала тянуть к выходу. Милли, тяжело дыша, бормотала:
– О Господи! Слава Богу, что ты спасла Берти! Слава Богу! Но Корри! Как же деньги! Они остались в сундуке. Все наши деньги!
Десять минут спустя при помощи четверых мужчин, живших в палатке по соседству, огонь был потушен. Перепуганные до смерти и выбившиеся из сил, Корри и Милли подсчитывали убытки. Бревенчатый каркас дома практически не пострадал, только местами почернел и обуглился, так что дому требовались лишь незначительный ремонт и хорошая уборка. Прачечная Милли совершенно уцелела, даже белье, замоченное в тазах, оказалось нетронутым.
Но все деньги сгорели. Корри давно уже стал узок ее денежный пояс, и она хранила его в сундучке у Милли. Теперь от него остались лишь горстка пепла и несколько обгоревших клочков бумаги. У Корри не осталось ни цента.
Глава 23
– Не волнуйся, Корри. Ты можешь жить у меня, сколько хочешь и без всяких денег. Не нужны они мне, и потом, я в таком долгу перед тобой, что мне никогда его не выплатить, сколько ни старайся. Если бы не ты, мы бы с Альбертой погибли.
Сказав это, Милли развернулась и ушла, оставив Корри наедине с ее тягостными раздумьями, Корри вдруг осознала, что все это время зависела от денег, они служили ей заслоном от всех напастей, надежной защитой, какую в прошлом давало ей присутствие рядом отца. Теперь, когда денег не стало, Корри чувствовала себя по-детски беспомощной и растерянной. Ли Хуа однажды назвала ее капризной девчонкой, испорченной роскошью. Теперь Корри подумала, что, возможно, до некоторой степени подруга была права.
И сейчас, оказавшись в такой трудной ситуации, Корри, стыдясь своего малодушия, все же решила пойти по единственно возможному для нее пути. Она немедленно написала тете Сьюзен письмо с просьбой выслать денег. Она сообщила тете, что Эвери задерживается на золотых приисках по делам, но вскоре приедет за ней в Доусон. Так что все в порядке. По ее подсчетам, деньги должны были прийти где-то через месяц, пока река еще будет судоходной.
Заклеивая конверт, Корри печально подумала, что бессовестно лжет своей любимой тете, что на самом деле она уже устала из последних сил цепляться за любую, самую крохотную надежду скоро увидеть Эвери. Она не находила себе места от отчаяния. Ведь Эвери не может не приехать. Он должен! Подчас ей приходило в голову, что в его отсутствии виноват Дональд. Может, он как-нибудь подкупил Эвери? Заплатил ему что-то вроде «отступных»? Она тут же прогнала эту мысль. Как бы ни был виноват перед ней Эвери, он никогда, не совершит такой бесчестный поступок. Какова бы ни была причина его молчания, она, безусловно, уважительна.
Милли не собиралась впадать в отчаяние по поводу пожара, и Корри решила не делиться с ней своими тревогами. Им удалось найти кусок расплавленного золота на том месте, где раньше стоял сундук. Милли хранила часть сбережений в золотом песке, и он не пострадал. Корри помогла Милли отмыть дом и закончить со стиркой. Покрутив ручку пресса для отжима белья и потаскав ведра с водой и тяжелые тазы, она прониклась уважением к Милли, которая делает такую работу изо дня в день.
Отсутствие известий от Эвери приводило Корри в настоящее бешенство. Она решила подождать еще неделю, а потом поехать в этот проклятый Малый Скукум и отыскать его там, невзирая ни на какие трудности и презрение, с которым могут отнестись к ним с Эвери его товарищи. Может, она сделала ошибку, не написав ему в письме о беременности. Она боялась появиться перед Эвери с большим животом и огорошить его фактом внезапного, неминуемого отцовства. Он бы легче перенес эту неожиданную новость, если бы сам приехал в город, пришел бы в дом к Милли и, кстати, увидел бы маленькую прелестную Альберту. Но раз уж его так долго нет, придется Корри собрать всю свою решительность и смелость и ехать к нему самой.
Спустя три дня после пожара, когда Корри возвращалась домой с почты, она увидела новую, незнакомую вывеску на доме, в котором раньше была лавка скобяных товаров. Вывеска была красочная, вся в изящных завитушках, и явно принадлежала кисти профессионального художника: «Салон Цветущий персик, прически для дам. Гадание по руке, один доллар».
Корри остановилась. «Цветущий персик». Почему эти слова заставляют ее сердце учащенно биться?
Пока она рассматривала вывеску, из дверей салона вышли две модно одетые женщины, за ними шлейфом тянулся сильный аромат розового масла. Одна была рыжеволосая, в легком платье из салатового шелка, украшенном на плечах, груди и бедрах темно-зелеными сатиновыми кружевами. Другая, помоложе и постройнее, была затянута в разноцветную парчу. Ее светлые волосы были пышно взбиты и уложены в аккуратную прическу со множеством кудряшек и накладным пучком, в который были воткнуты розы из китайского шелка. Гладкая, нежная кожа, ярко-красные напомаженные губы и развязная походка делали их похожими друг на друга.
Корри затаила дыхание, когда поняла, что эти шикарно разряженные и беззаботно веселые женщины – пресловутые танцовщицы из дансинга, которых восхищенные и сладострастные поклонники осыпают деньгами и золотым песком. А рыжеволосая – Корри слышала, как подруга называла ее «Кэд», – должно быть, сама Кэд Уилсон, которая, как говорят, выходит на сцену в поясе из золотых самородков, преподнесенных ей «королями Эльдорадо», богатейшими людьми в Доусоне. Ходят слухи, что этот пояс такой длинный, что Кэд несколько раз оборачивает его вокруг талии.
Корри переборола свою робость и подошла к женщинам.
– Простите, вы не знаете, кто хозяин этого салона?
Та, что помоложе, надула свои полненькие губки и ответила:
– Это китаянка. Ее зовут Ли Хуа.
– Вы сказали – Ли Хуа?
Ну конечно! «Цветущий персик» – так переводится ее имя на английский. Так, значит, Уилл Себастьян не ошибся, Ли Хуа в Доусоне! Корри не предпринимала никаких попыток разыскать свою бывшую подругу и служанку, помня, как та предала ее. Кэд Уилсон с любопытством смотрела на Корри.
– Вы что, знаете ее?
– Да, знала… очень давно.
– У нее трудный характер. Но с волосами она умеет обращаться. Из любой может сделать красавицу, если только захочет.
Корри была поражена. Она пробормотала что-то бессвязное и направилась к дверям салона. Ли Хуа была предательницей, но что-то внутри Корри заставило ее перешагнуть этот порог.
Салон помещался в небольшой комнате с железной печкой, кроватью и длинным столом со стульями. Ли Хуа приложила определенные усилия, чтобы украсить безыскусную обстановку: кровать была покрыта цветным шерстяным пледом, а грубый деревянный стол – красивой кружевной скатертью. На нем были аккуратно разложены расчески, щетки, тюбики помады, щипцы для завивки волос, большой набор китайских благовоний, разноцветные бусы, ожерелья из черного янтаря, стразовые гребни и заколки.
В комнате находились две женщины. Одна – в белой шелковой блузке и с уложенными в высокую прическу иссиня-черными волосами – сидела спиной к двери. Другая – развязная девица с недовольным лицом, – вероятно, была клиенткой.
– Нет, я не хочу, чтобы было гладко. Я хочу, чтобы было много кудряшек и все наверх – вот так, а по бокам, чтобы как будто ветерок подул. Ты понимаешь? Я хочу эффектно выглядеть, черт побери!
Черноволосая женщина слегка склонила голову в насмешливо-услужливом поклоне. Но девица, не замечая этого, продолжала прихорашиваться перед зеркальцем и отдавать распоряжение обиженным раздраженным тоном:
– Я хочу быть похожей на Кэд Уилсон! Ты же сделала ее красивой, я тоже хочу! Я возьму вот этот черный янтарь и гребень с блестками. Сколько это стоит? А впрочем, неважно, я все равно куплю. У меня хватает золотого песка.
– Хорошо. Гребень и ожерелье стоят по десять долларов.
– Десять долларов!
Корри не слышала этого возмущенного возгласа, она подошла ближе к столу и почти прошептала:
– Ли Хуа! Неужели это ты?
Китаянка обернулась и от неожиданности выронила из рук гребень. Корри увидела знакомое бледное лицо, открытый от изумления рот, блестящие карие глаза, в глубине которых залегла бесконечная тоска.
– Корри!
Глаза Ли Хуа мгновенно увлажнились. Скандальная особа уставилась на округлившийся живот Корри и закричала:
– Что здесь происходит? Я пришла первая! Придется тебе, милочка, подождать своей очереди!
Корри не обратила на нее внимания.
– Ли Хуа, ты ведь должна была поехать в Дайю и сесть на пароход!
– Как видишь, я этого не сделала.
Тут в их разговор снова вмешался визгливый голос клиентки:
– Послушай, Цветущий персик или как тебя там. Ты должна сначала обслужить меня, а потом ее, иначе я не заплачу тебе ни цента. Слышишь ты, узкоглазая потаскуха? У меня нет времени сидеть здесь и ждать, пока вы будете чесать языками. Я работала всю ночь и хочу спать.
Ли Хуа нагнулась, чтобы поднять гребень и быстро, из-под ресниц, взглянула на Корри.
– Хорошо, хорошо, мисс. Выбирайте ожерелье.
– Я возьму это. Нет, лучше вот это.
Корри плотнее запахнулась в шерстяную шаль и пошла к выходу. Через мгновение она стояла на Франт-стрит в толчее прохожих, мальчишек-разносчиков и торговок свежеиспеченным хлебом. Но уйти у Корри не хватало духу. Ли Хуа так изменилась. У Корри было ощущение, что на долю девушки выпало много испытаний с тех пор, как они расстались.
Вскоре из дверей салона вышла недавняя клиентка Ли Хуа в широкополой шляпе, водруженной на пышную, усыпанную фальшивыми драгоценностями прическу. Она гордо проплыла мимо Корри, распространяя запах дешевого одеколона. Корри толкнула дверь и снова вошла внутрь.
Сказав это, Милли развернулась и ушла, оставив Корри наедине с ее тягостными раздумьями, Корри вдруг осознала, что все это время зависела от денег, они служили ей заслоном от всех напастей, надежной защитой, какую в прошлом давало ей присутствие рядом отца. Теперь, когда денег не стало, Корри чувствовала себя по-детски беспомощной и растерянной. Ли Хуа однажды назвала ее капризной девчонкой, испорченной роскошью. Теперь Корри подумала, что, возможно, до некоторой степени подруга была права.
И сейчас, оказавшись в такой трудной ситуации, Корри, стыдясь своего малодушия, все же решила пойти по единственно возможному для нее пути. Она немедленно написала тете Сьюзен письмо с просьбой выслать денег. Она сообщила тете, что Эвери задерживается на золотых приисках по делам, но вскоре приедет за ней в Доусон. Так что все в порядке. По ее подсчетам, деньги должны были прийти где-то через месяц, пока река еще будет судоходной.
Заклеивая конверт, Корри печально подумала, что бессовестно лжет своей любимой тете, что на самом деле она уже устала из последних сил цепляться за любую, самую крохотную надежду скоро увидеть Эвери. Она не находила себе места от отчаяния. Ведь Эвери не может не приехать. Он должен! Подчас ей приходило в голову, что в его отсутствии виноват Дональд. Может, он как-нибудь подкупил Эвери? Заплатил ему что-то вроде «отступных»? Она тут же прогнала эту мысль. Как бы ни был виноват перед ней Эвери, он никогда, не совершит такой бесчестный поступок. Какова бы ни была причина его молчания, она, безусловно, уважительна.
Милли не собиралась впадать в отчаяние по поводу пожара, и Корри решила не делиться с ней своими тревогами. Им удалось найти кусок расплавленного золота на том месте, где раньше стоял сундук. Милли хранила часть сбережений в золотом песке, и он не пострадал. Корри помогла Милли отмыть дом и закончить со стиркой. Покрутив ручку пресса для отжима белья и потаскав ведра с водой и тяжелые тазы, она прониклась уважением к Милли, которая делает такую работу изо дня в день.
Отсутствие известий от Эвери приводило Корри в настоящее бешенство. Она решила подождать еще неделю, а потом поехать в этот проклятый Малый Скукум и отыскать его там, невзирая ни на какие трудности и презрение, с которым могут отнестись к ним с Эвери его товарищи. Может, она сделала ошибку, не написав ему в письме о беременности. Она боялась появиться перед Эвери с большим животом и огорошить его фактом внезапного, неминуемого отцовства. Он бы легче перенес эту неожиданную новость, если бы сам приехал в город, пришел бы в дом к Милли и, кстати, увидел бы маленькую прелестную Альберту. Но раз уж его так долго нет, придется Корри собрать всю свою решительность и смелость и ехать к нему самой.
Спустя три дня после пожара, когда Корри возвращалась домой с почты, она увидела новую, незнакомую вывеску на доме, в котором раньше была лавка скобяных товаров. Вывеска была красочная, вся в изящных завитушках, и явно принадлежала кисти профессионального художника: «Салон Цветущий персик, прически для дам. Гадание по руке, один доллар».
Корри остановилась. «Цветущий персик». Почему эти слова заставляют ее сердце учащенно биться?
Пока она рассматривала вывеску, из дверей салона вышли две модно одетые женщины, за ними шлейфом тянулся сильный аромат розового масла. Одна была рыжеволосая, в легком платье из салатового шелка, украшенном на плечах, груди и бедрах темно-зелеными сатиновыми кружевами. Другая, помоложе и постройнее, была затянута в разноцветную парчу. Ее светлые волосы были пышно взбиты и уложены в аккуратную прическу со множеством кудряшек и накладным пучком, в который были воткнуты розы из китайского шелка. Гладкая, нежная кожа, ярко-красные напомаженные губы и развязная походка делали их похожими друг на друга.
Корри затаила дыхание, когда поняла, что эти шикарно разряженные и беззаботно веселые женщины – пресловутые танцовщицы из дансинга, которых восхищенные и сладострастные поклонники осыпают деньгами и золотым песком. А рыжеволосая – Корри слышала, как подруга называла ее «Кэд», – должно быть, сама Кэд Уилсон, которая, как говорят, выходит на сцену в поясе из золотых самородков, преподнесенных ей «королями Эльдорадо», богатейшими людьми в Доусоне. Ходят слухи, что этот пояс такой длинный, что Кэд несколько раз оборачивает его вокруг талии.
Корри переборола свою робость и подошла к женщинам.
– Простите, вы не знаете, кто хозяин этого салона?
Та, что помоложе, надула свои полненькие губки и ответила:
– Это китаянка. Ее зовут Ли Хуа.
– Вы сказали – Ли Хуа?
Ну конечно! «Цветущий персик» – так переводится ее имя на английский. Так, значит, Уилл Себастьян не ошибся, Ли Хуа в Доусоне! Корри не предпринимала никаких попыток разыскать свою бывшую подругу и служанку, помня, как та предала ее. Кэд Уилсон с любопытством смотрела на Корри.
– Вы что, знаете ее?
– Да, знала… очень давно.
– У нее трудный характер. Но с волосами она умеет обращаться. Из любой может сделать красавицу, если только захочет.
Корри была поражена. Она пробормотала что-то бессвязное и направилась к дверям салона. Ли Хуа была предательницей, но что-то внутри Корри заставило ее перешагнуть этот порог.
Салон помещался в небольшой комнате с железной печкой, кроватью и длинным столом со стульями. Ли Хуа приложила определенные усилия, чтобы украсить безыскусную обстановку: кровать была покрыта цветным шерстяным пледом, а грубый деревянный стол – красивой кружевной скатертью. На нем были аккуратно разложены расчески, щетки, тюбики помады, щипцы для завивки волос, большой набор китайских благовоний, разноцветные бусы, ожерелья из черного янтаря, стразовые гребни и заколки.
В комнате находились две женщины. Одна – в белой шелковой блузке и с уложенными в высокую прическу иссиня-черными волосами – сидела спиной к двери. Другая – развязная девица с недовольным лицом, – вероятно, была клиенткой.
– Нет, я не хочу, чтобы было гладко. Я хочу, чтобы было много кудряшек и все наверх – вот так, а по бокам, чтобы как будто ветерок подул. Ты понимаешь? Я хочу эффектно выглядеть, черт побери!
Черноволосая женщина слегка склонила голову в насмешливо-услужливом поклоне. Но девица, не замечая этого, продолжала прихорашиваться перед зеркальцем и отдавать распоряжение обиженным раздраженным тоном:
– Я хочу быть похожей на Кэд Уилсон! Ты же сделала ее красивой, я тоже хочу! Я возьму вот этот черный янтарь и гребень с блестками. Сколько это стоит? А впрочем, неважно, я все равно куплю. У меня хватает золотого песка.
– Хорошо. Гребень и ожерелье стоят по десять долларов.
– Десять долларов!
Корри не слышала этого возмущенного возгласа, она подошла ближе к столу и почти прошептала:
– Ли Хуа! Неужели это ты?
Китаянка обернулась и от неожиданности выронила из рук гребень. Корри увидела знакомое бледное лицо, открытый от изумления рот, блестящие карие глаза, в глубине которых залегла бесконечная тоска.
– Корри!
Глаза Ли Хуа мгновенно увлажнились. Скандальная особа уставилась на округлившийся живот Корри и закричала:
– Что здесь происходит? Я пришла первая! Придется тебе, милочка, подождать своей очереди!
Корри не обратила на нее внимания.
– Ли Хуа, ты ведь должна была поехать в Дайю и сесть на пароход!
– Как видишь, я этого не сделала.
Тут в их разговор снова вмешался визгливый голос клиентки:
– Послушай, Цветущий персик или как тебя там. Ты должна сначала обслужить меня, а потом ее, иначе я не заплачу тебе ни цента. Слышишь ты, узкоглазая потаскуха? У меня нет времени сидеть здесь и ждать, пока вы будете чесать языками. Я работала всю ночь и хочу спать.
Ли Хуа нагнулась, чтобы поднять гребень и быстро, из-под ресниц, взглянула на Корри.
– Хорошо, хорошо, мисс. Выбирайте ожерелье.
– Я возьму это. Нет, лучше вот это.
Корри плотнее запахнулась в шерстяную шаль и пошла к выходу. Через мгновение она стояла на Франт-стрит в толчее прохожих, мальчишек-разносчиков и торговок свежеиспеченным хлебом. Но уйти у Корри не хватало духу. Ли Хуа так изменилась. У Корри было ощущение, что на долю девушки выпало много испытаний с тех пор, как они расстались.
Вскоре из дверей салона вышла недавняя клиентка Ли Хуа в широкополой шляпе, водруженной на пышную, усыпанную фальшивыми драгоценностями прическу. Она гордо проплыла мимо Корри, распространяя запах дешевого одеколона. Корри толкнула дверь и снова вошла внутрь.