Самолет в Гватемалу вылетает через тридцать минут. Мать и сын сидят в зале ожидания на пластиковых стульях. Все дела сделаны — остается один телефонный звонок.
 
   В квартире следователя Кэрью звонит телефон. Фред убавляет звук — по телевизору транслируют бейсбольный матч. Жена ставит на столик телефонный аппарат, Кэрью снимает трубку. Это Энни Лэйрд. Звонит из какого-то людного места — слышен гул голосов:
   — Я решила, что согласна сотрудничать с вами.
   — Хорошо.
   — Он убил Джулиет. Вы об этом знаете? Инсценировал самоубийство, но на самом деле это убийство.
   — Джулиет? Кто это?
   В трубке молчание.
   — Они кого-то убили? Кого?
   — Джулиет Эпплгейт, — медленно говорит Энни. — Это моя подруга. Она врач. Разве вы не знаете, что она мертва?
   — Впервые слышу.
   — Как это?
   — Почему вы ничего не знаете? Он всегда все знает. Он знает о моей жизни абсолютно все.
   — Этот человек знает о вас абсолютно все, потому что хочет причинить вам вред. У меня же иные цели.
   — Вы и так уже причинили мне вред, — говорит она;
   — Раз вы решили с нами сотрудничать, мы сможем ему помешать.
   — Еще бы. — В ее голосе нет иронии, но и энтузиазма нет. Кэрью не может понять эту женщину.
   — Вы приедете к нам? — спрашивает он.
   — Не сейчас.
   — А когда? Утром?
   — Скоро.
   — Когда “скоро”?
   В это время пищит служебный биппер. Кэрью говорит:
   — Подождите секундочку, я сейчас вернусь.
   Это Гарри Берд. Он на служебном радиотелефоне.
   — Энни Лэйрд сбежала, — сообщает Берд.
   — Что-что?
   — В доме не было огней. Мы заглянули — ее нет. Мальчика тоже нет. Машина стоит на месте. Окна в мастерской выбиты…
   — Гарри, я с ней сейчас разговариваю по городскому телефону.
   — Правда? Где она?
   — Не знаю, сейчас спрошу.
   Он хватает трубку, но там звучат прерывистые гудки.
 
   Энни и Оливер едут на автобусе. Гватемала-Сити остался позади, автобус движется в северном направлении, в Хуэхуэтенанго. Там придется сделать пересадку, чтобы добраться до городка, где живет и работает Черепаха. Автобус набит битком — на том же самом сиденье пристроились еще две пузатые индианки. Оливер, сидит у окна, рядом Энни, затем индианки в ярких национальных нарядах.
   Энни пытается уснуть, но ей очень тесно. Она то уронит голову, то вскинет. На переднем сиденье квохчет курица, сидящая в корзине. Курица любопытная, то и дело поглядывает круглым глазом на Энни, а на каждом повороте машет крыльями и бьется. Энни вздрагивает, смотрит на курицу, курица на нее. Энни думает, что никогда в жизни не сворачивала шею цыпленку — интересно, как это делается. Курица, очевидно, улавливает ход ее мыслей и прячет голову в корзину.
   Очень хочется спать. Провалиться в сон, забыться, избавиться от мучительной ярости.
   Всю ночь они с Оливером провели на автовокзале, дожидаясь автобуса на Хуэхуэтенанго. Взять напрокат автомобиль Энни побоялась. Кредитной карточки Джулиет у нее не было, а свою собственную она использовать не хотела — слишком легко будет проследить ее маршрут.
   Узнает полиция, узнает и он, подумала она.
   Водитель автобуса слушает радио — зажигательные мелодии салсы. Окна открыты, пахнет ароматом тропических растений, выхлопным дымом, гарью, гниющими отбросами.
   Учитель все равно узнает. Они все на него работают. Вся эта история со следователями была его трюком, ловушкой. Судебный процесс был фарсом. Все они в заговоре против меня, думает Энни. Хотят они только одного — убить моего ребенка. Для того чтобы подготовиться к этому, они затеяли судебный процесс, убили Джулиет, а теперь ждут не дождутся, пока я совершу какую-нибудь промашку. Оливер фыркает:
   — Кто это воздух испортил?
   Никто из пассажиров не знает английского, но гримаса Оливера понятна без перевода. Смеются крестьянки, смеется хозяйка курицы. Все переговариваются между собой, а потом поднимается какой-то пьянчужка с хлебными крошками и яичной скорлупой на подбородке, раскланивается перед Оливером и стучит себя кулаком в грудь — принимает ответственность на себя. Все смеются, Оливер тоже. Судя по всему, ему в Гватемале нравится. Давно уже Энни не видела своего сына таким веселым и беззаботным. За все время он ни разу не захныкал, ни разу ни на что не пожаловался. Оказывается, сделать его счастливым совсем просто: достаточно оторвать его от проклятого компьютера и отправиться в увлекательное путешествие. Нет, вы посмотрите на него — он просто счастлив, так хохочет, чуть не лопается.
   Энни смотрит на своего сына и думает, что Учитель каким-нибудь неведомым образом наблюдает сейчас за ними.
   Ему наверняка известно, где они. Он подслушивает смех Оливера. От этого человека не спрятаться, не убежать. Ей становится страшно, она хватает сына за плечо.
   — Не так громко!
   — Почему?
   — Не знаю, — пожимает плечами Энни. — Ведь эти люди не знают, над чем ты смеешься.
   — Мы все смеемся над одним и тем же. Вот тот тип взял и пукнул.
   — Понятно…
   Автобус останавливается, внутрь втискиваются еще несколько человек. Под окном собирается стайка оборванных мальчишек. Они галдят, орут, грызут арахис. У одного из мальчишек нет ног, он перемещается по земле на ящике с колесиками, отталкиваясь руками. Когда автобус трогается с места, калека мчится за ними, глядя на Оливера и Энни. Ничего не говорит, не просит, просто смотрит, и все.
   — Господи, мама, — с ужасом бормочет Оливер. — Это не страна, а ад кромешный, правда?
   Энни думает о своем.
 
   Учитель на автозаправке. Он заливает полный бак, оставляет машину на стоянке и направляется в ночной кафетерий. Путь его лежит через мужской туалет, потом на служебную лестницу, а оттуда — на стоянку грузовиков дальнего следования. На стоянке горит свет, полно народу, в дальнем конце, под деревьями, — стол и стулья.
   Там уже сидит Эдди.
   — Винсент, она исчезла, — говорит он. Учитель смотрит на старого друга, видит, как тот в последнее время раздобрел — шея стала прямо бычья.
   — Не хотел говорить тебе это по телефону, — продолжает Эдди. — Телефонам больше доверять нельзя. Их наверняка прослушивают. Мы по уши в дерьме. Того и гляди потонем.
   — Так она исчезла, говоришь? — ровным голосом спрашивает Учитель. Эдди кивает.
   — Когда?
   — Сегодня утром. Я думаю, что ФБР переселило их с парнишкой в какое-нибудь убежище. А может быть, это полиция штата. Во всяком случае, она теперь работает на легавых.
   Учитель обдумывает эту вероятность и качает головой:
   — Нет, она быстро учится и слишком умна. Думаю, решила прогуляться. Она не предаст нас.
   — Ты совсем рехнулся? Они взялись за нее всерьез. Винсент, нам пора сказать всем “до свидания”. Давай уедем на Кюрасао, там нас никто не найдет. Луи мы выручили, он не будет в претензии. Поехали, брось свою машину к черту. Я только заберу дочку, и первым же самолетом вылетим в Майами.
   — Где Фрэнки?
   Эдди пожимает плечами.
   — Сейчас-то? В четыре часа ночи? Спит — где ему быть.
   — Я хочу, чтобы он проверил хозяйку художественной галереи. Она дружит с Энни, может, что-то знает. Другая вероятность — человек по прозвищу Черепаха. Судя по фотографии, он живет где-то в Гватемале. Надо это выяснить.
   — Надо ноги уносить, а не выяснять всякую хреновину!
   — Нет, не вижу необходимости скрываться. Нужно держать Энни под постоянным напряжением. Она немножко растерялась, напугана. Ничего удивительного — прошлой ночью у нее умерла подруга.
   — Какая подруга?
   — Та, которая работала в госпитале.
   — От чего умерла?
   — Судя по газетам, наложила на себя руки.
   — Ты ее убил? Винсент, зачем ты это сделал?
   — Газеты пишут, что версия самоубийства подозрений не вызывает.
   Эдди сердито хмурится. По кронам деревьев ползают яркие пятна света от фар.
   — Эдди.
   — Ну что еще?
   — “Мудрец бесстрастен. Для него все люди — как соломенные псы”. Не нужно сверлить меня взглядом. Если ты чего-то не понимаешь, спроси. Я все тебе объясню.
   — Пошел ты со своими объяснениями. Я хочу только одного — чтобы все это дерьмо закончилось. Представляешь, что будет, если тебя зацапают? Меня в этом случае тоже заметут, а меня это никак не устраивает. По-моему, ты вел себя как последний кретин. Я люблю тебя, но на этот раз ты облажался.
   Учитель смотрит на встревоженное лицо Эдди.
   — По-моему, ты мало спишь в последнее время, дружище.
   — Какое тебе дело?
   — Наверное, видишь кошмарные сны?
   — Какие еще сны?
   — Тебе никогда не снятся сны про Энни?
   — Пошел ты в задницу. Она сделала то, чего мы от нее хотели. Оставь ты ее в покое.
   — Рад бы, но не могу. У меня такое ощущение, что мы с ней сочетались брачными узами. Как же я могу ее отпустить?
 
   Путешествие Энни и Оливера продолжается. Теперь они едут в кузове грузовичка, куда набились еще полтора десятка местных жителей. Грузовичок несется по ухабам проселочной дороги, поднимаясь по горной дороге все выше и выше. Хуэхуэтенанго остался позади, теперь нужно добраться до городка Туй-Куч, где живет Черепаха.
   У Оливера новый друг. Его зовут Хуан Калмо Круз, это мальчик того же возраста — может, на год постарше. Оливер учит Хуана английскому, Хуан его — местному диалекту.
   Оливер показывает пальцы и говорит:
   — Сигара.
   Хуан Калмо отвечает:
   — Сич. — И надувает щеки, как бы затягиваясь табачным дымом.
   Оливер показывает и говорит:
   — Женщина.
   Хуан старательно складывает губы колечком:
   — Жен-щи-на. Жен-щи-на.
   Оливер передергивается.
   — Холодно.
   Этого Хуан не понимает.
   — Мам, как по-испански “холодно”?
   — Не помню. Кажется, фриа.
   — Си, фрио, — радостно кивает Хуан, глядя на летнюю одежду иностранцев.
   Он наклоняется к окошку водителя, кричит что-то на местном наречии.
   Вскоре грузовичок останавливается у придорожной лавки. Хуан жестом зовет Оливера и Энни за собой, помогает задешево купить две теплые хлопчатобумажные рубашки в красно-белую полоску. Точно в такие же рубашки одеты все жители, включая самого Хуана. Кроме того, по его совету Энни покупает шерстяную накидку с изображением летучей мыши для Оливера и шерстяное одеяло с воротником из кроличьего меха для себя.
   Когда, облачившись в новую одежду, Энни и Оливер возвращаются в кузов, все хлопают в ладоши.
   Туйкучанцы не похожи на круглолицых обитателей долины, с которыми Энни и Оливер вчера ехали на автобусе. Жители гор высоки ростом, скуласты, у них резкие черты лица, походка гордая и мужественная. Когда они сидят, плечи у них расправлены, головы подняты.
   Дорога поднимается на перевал, потом идет вниз, под уклон. Грузовичок ныряет в густое облако. Оливер и его новый друг стоят над кабиной и смотрят вперед; белесый ветер обдувает их лица. Целый час они стоят так, ничего не говорят и просто смотрят перед собой.
   Когда туман поднимается, грузовик уже едет по узкой долине, утопающей в зелени. Тут и расположен городок Туй-Куч, зажатый между маисовыми и картофельными полями. Это не городок, а просто поселок. Дома с соломенными крышами, на холме — развалины каменной церкви. Над крышами вьются струйки дыма, с отвесного склона горы сбегают водопады.
   — Мам? — поворачивается Оливер к Энни. — Мы приехали?
   Энни смотрит по сторонам, выражение лица у нее каменное.
   — Коносе… коносес… гринго… сельяма… Черепаха?
   — Комо? — переспрашивает Хуан.
   — То есть не Черепаха, а Уолтер Райзингер?.
   — Комо? — по-прежнему не понимает Хуан.
   — Уолтер Райзингер! — повышает голос Энни. Мальчик недоуменно качает головой. Тот же вопрос Энни задает остальным, но никому из них это имя неизвестно.
   — Медико, — поясняет им Энни. Все опять пожимают плечами. Тогда Оливер достает свой словарик и ищет, как по-испански “черепаха”.
   — Тортуга, — читает он.
   — А, тортуга! — раздается сразу несколько голосов. Водитель громко сигналит и подбавляет газу. Навстречу машине выскакивает, истошно визжа, тощая свинья. Со всех концов деревни сбегаются свиньи и собаки.
   Грузовичок останавливается на рыночной площади, и Хуан вызывается проводить гостей до дома Тортуги. Большинство пассажиров охотно присоединяются к шествию. Шумная толпа идет мимо маисовых полей, по узким, благоухающим цветами улочкам. Оливер тащит тяжелый чемодан, поглядывая по сторонам. Толпа все разрастается и разрастается. Часто звучит одно и то же слово — “эспоза”.
   — Мам!
   — Что?
   — По-моему, они считают, что ты — жена Черепахи.
   Оливер оглядывается назад и видит, что за ними идут человек тридцать, а то и сорок. Все улыбаются, смеются.
   Они проходят мимо водопада, спускаются вниз по склону и останавливаются перед длинным приземистым зданием, на котором вывеска с надписью “Клиника”. Тут же, рядом, маленький домик с садом, где разгуливают куры.
   Возле двери дома установлен деревянный шест с изображением черепахи.
   — Тортуга! — скандирует толпа. — Тортуга! Дверь открывается, выходит маленький человечек. Оливер глубоко разочарован. Неужели они тащились за тридевять земель, чтобы полюбоваться на этого шута горохового? Он ростом не выше Оливера. Маленькие поросячьи глазки. Башка лысая, остатки волос собраны в конский хвост. Плюс к тому ощипанная бороденка, да еще очки, перемотанные изоляционной лентой. Самое большое негодование у Оливера вызывает улыбочка, с которой это чучело смотрит на маму.
   Так вот к кому мы перлись за несколько тысяч миль, Думает он. Да уж, видно, совсем плохи наши дела. Если в этом человеке наше спасение, я нам не завидую.
 
   Бюро путешествий, принадлежащее Сари. Дверь закрыта на ключ, владелица фирмы прижата к стене и страстно дышит — Эбен держит ее в объятиях. Из соседней комнаты доносятся перезвон телефонов, стрекотание принтеров, но Сари ничего этого не слышит. Ее губы заняты поцелуем, пальцы лихорадочно расстегивают пуговицы на рубашке Эбена.
   Однако Эбен берет ее руки в свои и покрывает пальцы Сари нежными поцелуями. Тем самым он дает понять, что сейчас не время для страсти.
   — Разве ты не хочешь заняться со мной любовью? — шепчет она. — Давай прямо здесь. Эбен, ну пожалуйста…
   Он не отвечает. Легко проводит пальцами по ее плечам, по груди, но взгляд у него какой-то отсутствующий.
   — Эбен, с тобой все в порядке?
   — Мне просто хотелось повидаться с тобой.
   — Что-нибудь случилось?
   — Так… проблемы на работе…
   — Расскажи мне о них.
   — У меня неприятности.
   — Что случилось, милый?
   — Сегодня один из моих коллег предложил мне контракт на строительство нефтепровода в Мексике. Это Пит Мордакай, ты его знаешь. Он из компании “Пемекс”, а сумма контракта — полтора миллиарда долларов.
   — Но ведь это же чудесно!
   — Было бы чудесно, если бы… Понимаешь, вчера фьючерсный фонд, на который я работаю, заключил огромную сделку на акции компании “Вест тексас интермидиэйт”. До официального объявления их цены. А сегодня эти акции так нырнули вниз, что… В общем, я подозреваю, что меня крепко подставили. Ответственность несу один я.
   — Ты думаешь, речь идет о нечестной игре?
   — Да, но я в этом участия не принимал. Ты знаешь меня, Сари, я человек с предрассудками. Однако мне известно, что управляющий фьючерсным фондом несколько дней назад совершил тайную поездку в Гватемалу. Там проходила Всеамериканская ярмарка, на которой, естественно, были и представители компании “Пемекс”. Я подозреваю, что управляющий — это женщина — тайно договорилась с “Пемексом” и об афере с акциями, и о предложении выгодного контракта, которое продемонстрирует, что я на мели.
   — Так разоблачи эту женщину!
   — У меня нет прямых доказательств. Если бы удалось установить, что она действительно летала в Гватемалу, я бы доказал свою невиновность. Но как это сделать?
   — Погоди. Ты хочешь выяснить, летала ли некая женщина в Гватемалу, причем произошло это несколько дней назад?
   — Да. Но как это выяснишь?
   — Может быть, я смогу тебе помочь. Мне нужно сделать несколько звонков. — Сари садится к компьютеру. — Как ее имя?
   — Энни Лэйрд.
   — Ты знаешь, где она живет?
   — Да. Штат Нью-Йорк, Фарао, Семинарский переулок.
   — Постой, я припоминаю, что как-то раз ты мне звонил из Фарао. Ты говорил, что работаешь с важным клиентом…
   — Да, это и была Энни Лэйрд. Только она оказалась не клиентом, а человеком, который меня погубил.
   — Я этого не допущу, — твердо говорит Сари. — Мне потребуется некоторое время, но я выясню то, что тебе нужно. Жди моего звонка.
   — Сари, ты ангел.
 
   Среди ночи вдруг истошно вопит петух, и Энни просыпается. Первое ее чувство — страх. Но тут она вспоминает, где находится: в доме у Черепахи, в Гватемале, вдали от всех. Ее дыхание выравнивается, Энни даже рада, что петух ее разбудил.
   Ей опять снился кошмар. Во сне она работала водителем грузовика, забиравшим из больниц целые груды битого стекла.
   Лучше любоваться лунным светом, чем видеть такие сны.
   За окном шелестит кружево листьев, поет ночная птица, и ее щебетание похоже на плеск воды у скал. Энни садится на кровати, смотрит в дальний угол комнаты, где спит ее сын. Темно и почти ничего не видно — лишь холмик одеяла, да острый угол локтя. Энни прислушивается: дышит ли он?
   Все в порядке, Оливер дышит.
   — Энни, — шепчет проснувшийся Черепаха. С распущенными волосами он выглядит не так нелепо. Губы со сна у него припухли.
   — Все в порядке, — отвечает она. — Обними меня.
   Он охотно притягивает ее к себе, прижимается щекой. Пахнет от него точно так же, как много лет назад. Руки Черепахи шарят по ее телу, ползут вниз по спине. Энни прекращает эту ненужную экспедицию:
   — Пожалуйста, не надо.
   — Ну хорошо.
   Он не настаивает. Они лежат рядом, и вскоре Черепаха опять засыпает. Энни думает: вот и славно, вот и хорошо. Лежи, отдыхай. Не нужно бояться завтрашнего дня, он еще не наступил. Сонное дыхание Оливера, сонное дыхание Черепахи, поет птица, на землю спустилась ночь.
   Но солнце уже приподняло свой краешек над горизонтом…
   Наутро Черепаха приготовил им маисовую кашу и черные бобы, а старая индианка принесла из деревни корзинку с теплыми тортильями.
   Потом появился Хуан и утащил Оливера — показывать местные достопримечательности.
   Энни и Черепаха идут по дорожке мимо садов, мимо полей, направляются к источнику. Ярко светит солнце, небо неправдоподобно синее — такое синее, что на нем вполне могли бы сиять звезды средь бела дня.
   Они садятся на мшистый камень возле водопада, и Черепаха спрашивает:
   — Ну, ты мне расскажешь, в чем дело?
   И она рассказывает.
   Она рассказывает ему все, но о чем бы Энни не говорила, главный персонаж ее рассказа — Учитель. Она все время возвращается к нему — высказывает предположения о его планах и намерениях, дополняет его портрет. Как Учитель соблазняет женщину; как Учитель совершает непредсказуемые поступки.
   Свой рассказ Энни заканчивает, когда солнце уже в зените. Небо утратило первоначальную синеву, над горами клубится туман.
   — Значит, никто не знает, что ты здесь?
   — Думаю, пока нет.
   Черепаха задумчиво смотрит вдаль.
   — Что ж, ты приняла правильное решение. Тебе с самого начала надо было приехать ко мне. Здесь ты в безопасности. Округ Вестчестер находится на другой планете. Все местные жители — мои друзья.
   — Это я уже поняла.
   — Большинство мужчин сражались в правительственной армии, или против правительственной армии, или по обе стороны фронта. У них есть оружие, и они применяют его без особых угрызений совести. Будет чертовски трудно напасть на тебя здесь.
   — Отлично.
   — Тебе здесь понравится. Завтра я покажу тебе город. Там есть каменные алтари, относящиеся к эпохе майя.
   — Жаль, времени у меня мало, — улыбается Энни.
   — В каком смысле? Энни, вы можете жить здесь хоть до… — Черепаха застывает, не договорив. — Постой. Неужели ты собираешься…
   — У меня нет другого выбора. Я должна вернуться. А от тебя мне нужно, чтобы ты позаботился об Оливере. В мире не осталось больше ни единого человека, кому я доверяю — только ты.
   — Энни, подожди.
   — Если Оливер вернется со мной, Учитель его убьет. Поэтому я оставляю сына тебе.
   — Нет, не уезжай! Я этого не допущу!
   — Ты не сможешь меня остановить.
   — Энни!
   — Даже не пытайся. У тебя выбор такой: или ты соглашаешься оставить Оливера, или ты отказываешься, я увожу его назад, и моего мальчика убивают. Поэтому лучше соглашайся.
   — Сколько времени это будет продолжаться?
   — Пока не закончится.
   — В каком смысле? Господи, Энни, что ты задумала?
   — Я прошу тебя воспитать моего сына. Пусть он растет здоровым. Я не требую, чтобы ты воспитал из него гения или звезду — просто делай для него то, что сможешь. Вырастет художником — пусть. Не поступит в колледж — наплевать. Меня не расстроит, даже если он проживет в этой деревне всю жизнь, выращивая овец. Только говори ему каждый вечер, как сильно я его люблю — больше от тебя ничего не требуется. Я знаю, что это не мало, что это слишком много. Но больше мне обратиться не к кому.
   — Почему ты хочешь вернуться туда?
   Энни смотрит на водопад.
   — Мне это необходимо.
   — Тебе чего-то не хватает? Ты забыла нечто важное?
   — Просто мне нужно туда вернуться.
   — Зачем? Чтобы снова с ним увидеться?
   — Да.
   — Но почему?
   — Черепаха, расскажи Оливеру про Джулиет. Объясни, как это произошло. И еще скажи, что я хотела с ним попрощаться, но не смогла. Не могу же я просто сказать “До свидания, сынок”, повернуться и уйти. У меня не хватит на это сил. Оливер вцепится в меня и не отпустит. Мне не справиться с вами обоими. А потом, в один прекрасный день, здесь появится Учитель.
   — Не появится. Он не сможет тебя найти.
   — Этот человек все сможет.
   — Откуда ты знаешь?
   — Черепаха, он никогда не оставит нас в покое. После того, что между нами было, мы навек связаны. Мы с ним как муж и жена…
 
   Оливер и Хуан сидят в развалинах старой церкви. Узкая каменная галерея опоясывает стены храма, но от крыши ничего не осталось, и церковь похожа на обычный деревенский двор, залитый ярким солнцем. Правда, в центре возвышается кое-как сколоченный крест.
   Перед крестом на коленях, напевая молитву, стоит старик. Тут же дымится костер. Старик достает из корзины индейку, сворачивает ей шею. Оливер и Хуан спрятались на галерее и смотрят. Старик перерезает еще дергающейся индейке глотку и кропит кровью пламя костра. Вверх тянутся клубы дыма.
   — Ни фига себе, — шепчет Оливер.
   Шепот совсем тихий, но старик моментально вскидывает голову и смотрит на мальчиков.
   Они с хохотом бегут прочь по галерее: впереди Хуан, за ним Оливер.
   Когда-то церковь была окружена стеной. Теперь от нее тоже остались лишь развалины. Отсюда, с холма, открывается потрясающий вид на городок Туй-Куч и горы. Вниз ведет белая каменная лестница. Хуан садится на ступеньку, достает из кармана два странных плода, похожих на груши, и протягивает один Оливеру. Оливер откусывает и кривится — фрукт горький. Хуана это забавляет, он весело хохочет. Весь мир освещен солнцем. Из городка доносятся звуки музыки. На маленькой площади репетирует маленький оркестрик, играющий маримбу. Скоро праздник, гуляние в честь Дня Всех Святых. Еще на площади стоит потрепанный грузовичок, на котором Оливер вчера приехал в Туй-Куч. Кузов опять набит битком — местные жители отправляются в Хуэхуэтенанго. Двигатель уже работает, из выхлопной трубы вырываются облачка черного дыма. Оливеру все это ужасно нравится — сидеть на каменных ступеньках под жарким солнцем, жевать эту кошмарную грушу и наблюдать за жизнью городка.
   Он видит, что к грузовику приближаются двое — мужчина и женщина. Женщина несет в руке чемоданчик.
   Это мама!
   Она уезжает! Без него!
   Оливер медленно встает, не веря своим глазам. Мама кладет чемоданчик в кузов. Водитель помогает ей устроиться поудобнее — сразу несколько рук подхватывают Энни и усаживают ее в кузов. Оливер смотрит во все глаза, ничего не понимая. Его как околдовали — он не может двинуться с места.
   — Ке паса? — спрашивает Хуан. Тут Оливер вспоминает, что у него тоже есть голос и орет изо всей мочи:
   — Мама!
   Но она, конечно, не слышит. Далеко, ветер, да еще и эта чертова музыка. Никто из пассажиров грузовичка даже не смотрит в сторону Оливера.
   Тогда он срывается с места и несется вниз, перескакивая за раз по три ступеньки. Так можно и шею свернуть, но Оливер об этом не думает. Лестница кончается, и он вприпрыжку бежит по тропинке. Козы и собаки едва успевают увернуться у него из-под ног. Вот Оливер поскользнулся, он падает прямо в грязь, но тут же вскакивает и бежит дальше. Переполох среди кур, испуганно шарахается в сторону груженный кукурузными початками ослик. А вот и шоссе, еще один поворот, и Оливер на площади.
   Он видит Черепаху, оркестрик, провожающих.
   Грузовичок уже отъехал.
   — Мама! Мама! Мама!
   Энни оборачивается, но делает вид, что его не видит. Но Оливер отлично знает — она его заметила.
   Оливер задыхается, легкие у него словно из наждачной бумаги. Бросив яростный взгляд на Черепаху, он бежит за машиной. Бесполезно — грузовик уже не догнать. Как она могла его бросить? Оливер бежит, не останавливается, даже когда машина исчезает за поворотом. За ней гонятся собаки, глазеют местные ребятишки. Оливер не слышит ни музыки, ни удаляющегося шума мотора — лишь собственное дыхание.