* * *
Что же стал делать в такой нелегкой ситуации Прокофий Богданович?
Наказ Петра был жестким: мира не заключать, ничего из завоеванного не отдавать. Повязанный такими директивами, Возницын, естественно, занимал на переговорах непреклонную позицию, хотя и видел, что их провал грозит России крупными внешнеполитическими осложнениями.
И, откровенно говоря, придерживайся он такой жесткой позиции дальше слова бы ему никто не сказал, хотя бы и переговоры лопнули. Потому как все по директиве при чем тут переговорщик. Но не таков человек оказался Прокофий Богданович, чтобы сидеть сложа руки, видя, какой ущерб нанесет России провал переговоров. Нет, он не иарушил директив - и помыслу об этом не было. Нр он настойчиво ищет развязки. Из его записей видно,. как лихорадочно работает его мысль, как один за другим перебирает он варианты и находит наконец выход из, казалось бы, безвыходного положения. Все вроде прижали уже к стенке Прокофия Богдановича - ан нет, вывернулся!
Прежде всего ему приходит в голову решение: потянуть время, отложить под каким-либо благовидным предлогом окончание общих переговоров, хотя бы на два-три месяца. Знал Возницын, что такого подарка ему союзники не сделают. Но не попытать счастья тоже не мог. Просто не имел права. Поэтому и предложил отсрочить переговоры на 10 недель, поскольку-де ему нужно получить указания из Москвы. И не дожидаясь отказа, начал измышлять новую, совершенно необычайную и хитроумную комбинацию.
Нынешние французские дипломаты, саркастически улыбаясь, назвали бы ее "конструктивной двусмысленностью". Это когда изобретается настолько широкая формула, которая позволяет каждой стороне утверждать - и не без основания, - что учтена именно ее позиция. На этой зыбкой почве строится соглашение. Разногласия не разрешены, они остаются. Их лишь слегка закрасили и подштукатурили. Но проявятся они потом, когда соглашение войдет в силу и обе стороны начнут обвинять друг друга в нарушении договоренности. А наругавшись вдосталь, либо порвут соглашение, либо снова сядут за стол, чтобы решить и это разногласие.
Что это дает, можете спросить вы, ведь спорные вопросы как были, так и остались; к ним все равно придется возвращаться. Верно. Но решать их будут уже в качественно иной обстановке. В данном случае - в условиях мира. А, как говорят, худой мир все же лучше войны.
Вот на такой основе и построил Прокофий Богданович свой новый трактат с турками.
Прежде всего, это был уже не вечный мир, а перемирие - пока без указания срока. Но вся хитрость заключалась в другом. Вместо статьи о присоединении Керчи (Возницын, как помните, разменял Азов на Керчь, Россией еще не завоеванную) появилась статья о том, что перемирие заключается на основе "кто чем владеет". Это была теперь статья I нового трактата, и, казалось бы, вопрос о приднепровских городках четко решался в пользу России. Однако появилась статья III о границах. Но границ на основе принципа "кто чем владеет" она вовсе не устанавливала, а откладывала на последующие переговоры между русскими и турецкими послами*.
Тут-то и крылись двусмысленная незавершенность и даже некоторое отступление, которые давали возможность и туркам претендовать на приднепровские городки. Во всяком случае, для Москвы явно закладывалось двойное решение. Так можно до окончания века приднепровские города отстаивать, опираясь на принцип "кто чем владеет". А если потребуется - уступить их, но не поступаясь престижем, а изобразив это просто как исправление или установление новых границ.
О своих планах Прокофий Богданович тотчас написал в Москву - и... в бой. Времени у него оставалось в обрез.
Цесарцы и венецианцы сразу же углядели разницу между статьями I и III, как только Возницын послал им "образцовое письмо статьями" (по-нынешнему - примерный текст соглашения).
Но не промолчали, а одобрили, заявив, что статьи те "зело добры и к миру пристойны". Понял Прокофий Богданович, что в точку попал, но теперь ему этого мало. Чтобы потянуть время, он требует от них письменного ответа.
30 ноября 1698 г. союзники пригласили великого посла на свидание. Вот как описывает Возницын эту встречу:
"И как я к ним вошел и на стольке лежала у них карта Черноморская, и спрашивали меня по ней о всех местах... Они мне говорили и твердили все о поднепровских городах, что путь прегражден турком и татаром. Я им на то отвещал: несть преграждения, что и сего лета турской Паша в 20 000 переправился из Очакова до Крыму..."
И в таком духе часа два с лишним. А потом так ласково говорят Возницыну, что, мол, "турские послы тотчас будут". Взъерепенился тут Прокофий Богданович: желаю, дескать, прежде знать ответ от турок на свой проект, а, не получив его, разговаривать с турками не о чем. Но Маврокордато уже в сенях стоял. Ничего не поделаешь подловили-таки Возницына союзнички. Встречаться надо, не бежать же.
Дальше дело развивалось так. Маврокордато "тотчас вшед, поздравя, сел на своем месте". "Тогда, - записал Возницын, - я с ним стерся разным согласительством, иные трудности оставя, все о поднепровских городах". И вот что интересно: с ходу проглотили турки идею, высказанную Прокофием Богдановичем в "образцовом письме", о том, чтобы отложить вопрос о приднепровских городах до будущих переговоров. Теперь сам Маврокордато предложил ту трудность "отложить до посольства, которое имело быть к салтану для подтверждения грамот".
Но тут же сориентировался Возницын, быстренько отступил назад, как будто не его эта идея, и важно так поучает: "Лутче нам все разрешить ныне, нежели что злое оставлять впредь". Что же касается приднепровских городков, то "царское величество, государь мой, об отдаче тех городов как нынче не намерен, так и впредь не мыслит". И замолчал.
Ни турки, ни посредники такого оборота не ожидали. "Посредники глубоко молчали, - записал Возницын, - также и Маврокордлто, оцепенев сидел яко изумленный. Потом вопросил меня: что будет далей? Я ему отвечал: естли не помиримся - война".
Это уже была игра ва-банк. Угроза войны - дело нешуточное. И хотя Прокофий Богданович явно пустился во все тяжкие и, попросту говоря, брал турок на пушку, да Маврокордато этого не знал...
Тут нужно бы заметить, что блеф в политике и дипломатии - дело обычное, хотя и рискованное. Нередко шишки достаются как раз тому, кто пытается припугнуть. Однако, с другой стороны, если блефовать с умом, не зарываться, правильно видеть возможности и интересы противной стороны, то и блеф может подыграть. Однако всю политику на нем строить нельзя. Как и любой обман, он рано или поздно выйдет наружу. А блефовать с войной дело вдвойне опасное. А ну как туркам только того и надо - срывают переговоры, двигают войска, да еще Россию обвиняют - и не без оснований, что это она войне зачинщик?
Но, видно, хорошо все промерил Прокофий Богданович. Крепко уверен был, что к войне Турция не готова, а значит, турецкие дипломаты будут стремиться ее избежать.
Так и получилось. Смирив гордыню, посол Турецкой империи скромно отвечал: "Не надобно того, надобно мыслить способу или такой точки, которая были б знаком к миру".
Возницын тут как тут, готов подыграть: и "я того желаю и ничего у них (турок) не прошу, а мирюся на том, кто чем владеет".
Ободренный Маврокордато делает другой ход, тоже почерпнутый из "образцового письма" Возницына. Он предлагает заключить не вечный мир, а малое перемирие, или "армистициум".
Но Прокофий Богданович и здесь непреклонен, хотя раньше сам предлагал такое перемирие. Это дело для нас убыточное, прибедняется он, мы заключим "мирок", а другие воспользуются этим и заключат "целый мир". "А как я такого миру не сделаю, то и другие не помирятся".
Однако тут уважаемый Прокофий Богданович явно хватил лишку. С ходу уловил это Маврокордато и, рассмеявшись, отпарировал, что не как посол, а токмо как древний друг, искренний брат и приятель с христианскою душой объявляет, чтобы он, Вазницын, не "блазнился" в своих союзниках и надежды на них не питал - бросят они его на произвол судьбы. Они уже и дела свои все закончили и в считанные дни могут подписать договоры.
Ничего не скажешь, уел хитрый грек. Пришлась Прокофию Богдановичу снова устрашать, тем более что первый раз вроде чисто прошло. Прошу не гневаться на меня, галантно заявил он Маврокордато, но если за такими трудностями мир не состоится, а союзники нас покинут, то государь не испытает никакого страха и может вести войну один. Потому "я не токмо города уступить и единого камня свалить не могу".
Потом долго молчали.
Маврокордато: Что еще далее будет?
Возницын: Естли с вашей стороны та трудность отложена не может быть, пожалуй, прости, больше мне того нечего делить. И встал.
Проняло-таки турецкого посла. Видно, и впрямь испугался, что Возницын вот так возьмет да уйдет, и стал просить посидеть еще. "Почал он, - пишет Прокофий Богданович, - говорить многую гисторию, выводя древнюю дружбу, и что теперь Порта хочет с Россией больше, чем с другими государствами, жить в мире и дружбе". Посредники только головами кивали. Потом встали. А Маврокордато все продолжал говорить, что он с Возницыным не прощается и что Реис-Эффенди наказал ему передать, что не уедет, не попрощавшись с русским послом, и что нужно изыскивать разные способы, чтобы обновить дружбу между двумя государями. И так, простясь, разъехались.
* * *
Да, необычный, очень интересный раунд со всех точек зрения: и с дипломатической, да и просто человеческой. Прежде всего вопрос: почему так неожиданно повел себя Прокофий Богданович, когда турки пошли на то, что он им сам раньше подсовывал через союзников? Почему тут же не договорился с турками, а лозволил разъехаться ни с чем? Ведь на следующем съезде они уже могут не повторить этих предложений и вообще отступиться от них. Так не дал ли тут маху русский посол, не перемудрствовал ли и не упустил ли, не дай Бог, выпавший на его долю счастливый шанс?
Сам Возницын не обьясняет, почему он так поступил. Но из записей видно, что действия его скованы отсутствием директив. Старые указания Петра - ничего не уступать, мир не заключать - он исчерпал, а новых не было.
Так что же оставалось делать бедному Прокофию Богдановичу? Свою линию он выработал и в Москву, как положено, доложил. Без ее согласия даже на такую хитрую двусмысленную договоренность он пойти не мог, а на скорый ответ не надеялся. Действовать же он должен был только наверняка, без осечек, иначе не сносить ему головы.
Встань на его место, уважаемый читатель, хотя бы на минутку, и ты поймешь - нелегкий раунд с турками Возницын провел блестяще. Действовал хитро, но напористо, даже бицепсами поиграл, так что пришлось туркам раскрыть свои запасные позиции. И вот он компромисс пошли-таки турки на уступки.
Конечно, куда как лучше было бы ему сразу закрепить эти подвижки и заключить с турками соглашение. Но не мог, никак не мог спешить Прокофий Богданович. Ведь и пяти дней не прошло, как ускакал в Москву гонец с его предложениями. И пройдут два, а то и все три месяца, прежде чем он получит ответ... А времени у него, хоть и не много, но все же есть: венецианский договор еще не готов и австрийцы с поляками пока ждут его. Значит, и ему, Возницыну, можно потянуть время. А там - будь что будет. В общем, молодец Возницын, здорово разыграл партию!
* * *
Но вернулся Прокофий Богданович в свой стан, судя по всему, не в лучшем настроении. Душу скребла неизвестность. Согласятся ли в Москве с его предложениями? Уж лучше какой-никакой, но ответ: да или нет. А то, не дай Бог, начнут гонять бумаги из приказа в приказ. Как тогда быть послу? Пока ответ придет, турки, глядишь, и уедут. Пропали тогда все его труды и старания.
Поэтому, поразмыслив, решил Прокофий Богданович писать новое письмо в Москву с нижайшей просьбой поторопить с решением его неотложного дела "ускориловку", как назвали бы это послание его современные коллеги.
Прошу милости, начал он, как и подобало в те времена, когда случалось обращаться к главе Посольского приказа, дяде грозного царя боярину Льву Кирилловичу Нарышкину. Но очень скоро логика доказательства правоты своей взяла верх, и тогда взроптал Прокофий Богданович, начал резать правду, которую нечасто прочтешь в посольских донесениях, не то что прошлых, но и нынешних: плохо руководит приказ переговорами, не дает вовремя нужных указаний... Да вот судите сами.
"Я с своей великой трудности и печили дерзаю донести: во истину, государь, надо было и прежде сего и без моего доношеиия, о всех сих настоящих трудностях, помыслив и разсудя накрепко, ему, великому государю, донести и меня не единократно разными способами или статьями удовольствовать".
Однако, сетует Возницын, я не только никаких указаний не получаю, но и на письма мои ответа нет. А хлопочу я не о своем, а об общем, государеве, деле. Переговоры столкнулисъ с серьезнейшей проблемой: "Помириться с уступкою тех городов - беда, а остаться в войне одним - и то, кажется, не прибыль..."
Но не просто Лазаря пел и на судьбу сетовал Прокофий Богданович. Уже ближе к концу, понимая, очевидно, что все равно не добьется нужных ему директив от нерасторопных дьяков, делает неожиданный ход, ставший затем классическим во внутренней российской дипломатии. "Буде не дадут на описку, - написал он Нарышкину, - и ждать совершенно не похотят, помышляю о учинении на малое перемирие, буде к тому турки покажут иристойную склонность". На современном дипломатическом языке это значит: буду действовать так, если не получу иных указаний. Затем, прождав какое-то разумное время, посол уже вправе поступать, как задумал. Но и с другой стороны подстраховался Возницын: если турки пойдут на такую договоренность. Ох и хитер был Прокофий Богданович!
* * *
Тут надобно заметить, что не по дерзости или скоромыслию такой финт задумал Прокофий Богданович. Беда Возницына да и других переговорщиков в том, что слишком долгой была связь со столицами. Ситуация меняется непредсказуемо, неожиданно и дома, и на переговорах. Эти изменения никакими ранее данными указаниями учесть просто невозможно. Как же тогда быть? Запрашивать столицу и терпеливо ждать ответа? Однако, как поется в английской народной балладе про королеву Элионор:
"Но пока из Парижа попов привезешь,
Королеве настанет конец..."
Так это ведь из Парижа в Лондон. А из Карловицев в Москву почта шла около полутора месяцев. В Воронеж и того больше.
При чем тут Воронеж? - спросите вы, Не спешите, сейчас узнаете.
Да обратно столько же. Да на подготовку указаний время надо. Вот и получается, что временной разрыв между Карловицами и Москвой составлял три месяца. Эти две точки на Земле находились не просто в разных часовых поясах - они были в разных временных измерениях. Например, когда в Москве читали сообщение о теплой осени на Дунае, там в это время была жестокая зима. И ответа на любой запрос ждать было бесполезно. Особенно если учесть, что переговоры в Карловицах начались в середине октября, а закончились в середине января - как раз три месяца.
* * *
Теперь о Воронеже. Те два месяца, что Петр провел в Москве, вернувшись из заграничной поездки, он внимательно следил за развитием европейской ситуации, читал подаваемые ему Виниусом иностранные газеты. Сам давал указания и лично приглядывал за перепиской с Возницыным. И хотя давно рвался в Воронеж, поехал туда только после того, как получил известие из Вены, что с турками произошло фактическое "замирение", вернее - прекращение огня.
Выехав из Москвы вечером в воскресенье, 23 октября, Петр из-за непогоды и распутицы приехал в Воронеж только через неделю. Перед ним открылось зрелище по российским меркам необыкновенное. На верфях вдалеке от моря, в самой глубине России, стояли десятки морских судов. Сооружение многих из них близилось к завершению. Царь в нетерпении - он доволен и поскорее хочет видеть результаты начатого им дела, но одновременно тревожится, что оно затянется... Заложив 58-пушечный корабль "Предестинация", Петр руководит его постройкой да и сам не выпускает топор из рук, делая обыкновенную плотницкую работу. Энергия его бьет через край.
Даже из Воронежа он старается следить за хитросплетениями европейской политики. 23 ноября он получает московскую почту. В ней, в числе прочем, письмо от Виниуса, помеченное 15 ноября. По обыкновению, он осведомляет царя о заграничных происшествиях на основе донесений послов и сообщений иностранных курантов.
Какую же информацию получил Петр в конце ноября?
Военных действий между цесарскими и турецкими войсками не ожидается, доносил аккуратный Виниус. Только две тысячи татар подъезжали к цесарским караулам - им дан добрый отпор. В заграничных газетах напечатано об усмирении "здешних бунтовщиков", то есть стрельцов. И о намерении царя предпринять поход на Черное море и под "крымские жилища". Польский король отправился в Литву для успокоения враждующих там партий. Испанский король, смерти котором ждали тогда со дня на день, чтобы начать борьбу за испанское наследство, "пришел в совершеиное здравие", однако французы имеют наготове войска - более 100 тысяч человек.
И вот, наконец, про Возницына: послы союзных держав с турками на конференцию еще не съехались. Они считают, что из-за наступающей стужи трудно будет вести переговоры в тех разоренных местах, которые назначены для конференции. Мирным переговорам будет препятствовать французский король, который "путь к тому делу различными преграды заграждает". Ничего себе информация: послы еще не съехачись! А в это время у Прокофия Богдановича уже соглашение с турками проклюнулось.
"Mir Her, - отвечает Виниусу Петр в своей обычной манере, - письмо твое я принял i за вести иностранных благодарствую. А здесь при помошещи Божией препараториум великоq; толко ожидаем благого утра, дабы мрак сумнения нашего прогнан был".
А для "сумнений" основания были немалые. Решив создать флот, который грозил бы Константинополю и Крыму, Петр, как это у него нередко случалось, придал своему решению только главные и весьма общие очертания. Было создано Адмиралтейство, образованы "кумпанства" по строительству кораблей, и, дав два-три конкретных распоряжения, Петр укатил за границу учиться корабельному искусству, оставив дело делаться само собой. Правда, из-за границы он давал грозные указания ускорить работы, заложить новые корабли. Но новое дело варилось старым и привычным для России способом: собрали путем тягловой повинности крестьян, поставили над ними стольников из древнего Владимирского судного приказа, которому наспех придали функции Адмиралтейства.
Вот и получилось, что отсутствие последовательного и проработанного в деталях плана, недостаток специальных знаний, неразбериха в руководстве привели к тому, что корабли строились плохо. Согнанные со всей России крестьяне жили и работали в тяжелейших условиях. Они не понимали, за что им такая напасть, и на энтузиазм Петра отвечали повальным бегством. Строители-адмиралтейцы погрязли в воровстве и приписках. Суда строились из сырой, только что срубленной древесины под открытым небом. Железные крепления часто заменялись деревянными. Так что стоящие на верфях готовые корабли оказались фикцией - их надо было переделывать заново.
Австрийский посол Гвариент, следивший из столицы за воронежским "прелараториумом", доносил императору, что Петр "занят исключительно переделкой и перестройкой кораблей. Дорого построенные корабли дурны и скорее годятся под купеческий груз, чем для военных действий".
Наводя порядок на стройке в Воронеже, Петр все время оборачивался на Карловицы, беспокоился, как идут дела на переговорах. Сохранилась запись, что еще до начала декабря Петр из Воронежа писал Возницыну на Карловицкий конгресс. К сожалению, ни само письмо, ни его содержание до нас не дошли.
И все же, какая связь между Воронежем и Карловицами? Самая прямая. Ведь от Возницына, от того, заключит он мир или нет, в значительной мер.о зависела судьба воронежского флота: будет он использован в деле или останется гнить на приколе.
ГЛАВА XII ПОДАРОК К РОЖДЕСТВУ
Рано утром 2 декабря 1698 г. ускакал в далекую Москву гонец, увозя возницынские послания. А уже на следующий день Прокофий Богданович начал плести свою сеть. Посников едет к Маврокордато и по поручению посла задает ему как будто наивный вопрос: есть ли де у них, турок, склонность говорить о мире? Обескураженный Маврокордато повторяет, что без отдачи приднепровских городов они на мир не пойдут. Но, рассуждая, сколь велики трудности к такому миру, он "напомянул о малом перемирии".
Этого, очевидно, и ждал Возницын. Поклевка была уверенная, и турки, видимо, крепко сидели на крючке. Тогда Прокофий Богданович сйова посылает Посникова спросить (будто бы не его, Возницына, это была идея), что за перемирие предлагают турки, на сколько лет и не стоит ли самим послам съехаться, чтобы все это обсудить? Маврокордато ответил письмом: перемирие на два года со взаимным обязательством унять от всяких нападений татар, с одной стороны, и русских подданных с другой.
Это уже был искомый компромисс, приемлемый как для русских, так и для турок. Вместо мира - двухгодичное перемирие. Завоеванные территория Азов и приднепровские земли - фактически остаются за Россией, но юридический их статус будет определен на последующих переговорах.
Говоря языком азбучной дипломатии, позиции сторон наконец сошлись в некоей точке "В".
А _ А1 _ А 2 _ А3 _ В _ Б3 _ Б2 _ Б1 _ Б
Дело сделано. Теперь нужно было обстоятельно доложить положение дел самому царю. "Всемилостивый государь мой, - начал Прокофий Богданович донесение, помеченное 9 декабря 1698 г. - Бог преблагий здравие твое, государя милостивого, да укрепит во многие лета..." А далее правдивый, самокритичный, как бы мы сказали сегодня, отчет о выполнении им директив.
Возницын пишет, что "не возмог" выполнить государев указ о заключении вместе со всеми мира на основе "кто чем владеет". Не удалось ему исполнить и другое, полностью противоположное царское предначертание - не допустить заключения мира вообще.
"А чтобы у всех миру не было, и того не допустить, не мочно того было сделать: работал и работает, свидетель тому Господь Бог".
Зато теперь проглянула возможность выполнения третьего указания царя - достижения "малого перемирия". Он и раньше высказывал эту идею, однако турки тогда "не восхотели". Потому и сейчас "труждается, чтобы учинить перемирие" на год или полтора, или на два, боясь того, чтобы одним в войне не остаться...
Конечно, осторожничает Прокофий Богданович. Но иначе нельзя - мало ли как на переговорах дела новернутся, а он нахвастает, Но вывод делает правильный, картину рисует четкую, достоверную. Турки, пишет он, всеконечно от поднепровских городов не отступают, так же и без дачи хану казны не помирятся. А на союзных нельзя надежды иметь - все согласились, только ждут теперь подтвержденную цесарскую грамоту.
"Мнится мне, что у немец больши желание их есть, дабы его царское величество с турки остался в войне, нежели в миру".
Все правильно доложил, не написал только хитрый Прокофий Богданович, что уже за два дня до этого он послал Маврокордато письмо на латыни с текстом проекта перемирия на два года. В нем два условия - обоюдный отказ от набегов и продолжение переговоров о вечном мире или о длительном перемирии. А на следующий день грек ответил, что согласен с этим. Только просил: пусть переговоры эти будут в Константинополе.
Теперь, пожалуй, можно было и закрепить достигнутое.
* * *
10 декабря состоялся четвертый "съезд" с турецкими послами. Разговор начинался издалека. Возницын выдвинул старые предложения, изложенные в ноябрьских статьях. Турки их отвергли: о том, дескать, уже говорили и нет ли иного способа?
Тогда Возницын сказал, что если на этих условиях сейчас нельзя прийти к вечному миру, то в надежде на нем надобно учинить на малые годы перемирие.
Это был, как творится, ход конем. Поэтому турки долго советовались между собой, а посредники молчали. Затем турки ответили, что добро и благословенно то предложение. Однако каким образом, на чем и на сколько лет будет учинено это перемирие?
Возницын (помолчав немного): Перемирию быть на полтора-два года... (и изложил условия, о которых два дня назад втихомолку договорился с Маврокордато).
Турки: Зело добро. Но лучше на два года и при условии, что для переговоров о вечном мире русские пришлют своих послов в Константинополь.
Возницын: О том мне невозможно сказать, потому что его царского величества намерений не могу знать через послов или своих или через какое посредство о миру радеть изволит...
Тут и случился инцидент, который показал истинное отношение посредников к заключению перемирия между Россией и Турцией. Видимо, обозначившаяся договоренность была для них неожиданной и не входила в их планы. Но слово Прокофию Богдановичу:
"Тогда злояростным устремлением молчав и чернев и краснев, миогой испустил свой яд аглинской посол и говоршг уже-де это и незиамо что, что и послов в Царырад не послать! Пусть от сего числи в три месячна изволил бы его царское величество дать знать: желает ли быть в миру и на чем? И как пришлет послов своих? Да и пго надобно постаиовить, чтобы России вновь городов не делать, и никаких крепостей не обновлять и не починивать".
Что же стал делать в такой нелегкой ситуации Прокофий Богданович?
Наказ Петра был жестким: мира не заключать, ничего из завоеванного не отдавать. Повязанный такими директивами, Возницын, естественно, занимал на переговорах непреклонную позицию, хотя и видел, что их провал грозит России крупными внешнеполитическими осложнениями.
И, откровенно говоря, придерживайся он такой жесткой позиции дальше слова бы ему никто не сказал, хотя бы и переговоры лопнули. Потому как все по директиве при чем тут переговорщик. Но не таков человек оказался Прокофий Богданович, чтобы сидеть сложа руки, видя, какой ущерб нанесет России провал переговоров. Нет, он не иарушил директив - и помыслу об этом не было. Нр он настойчиво ищет развязки. Из его записей видно,. как лихорадочно работает его мысль, как один за другим перебирает он варианты и находит наконец выход из, казалось бы, безвыходного положения. Все вроде прижали уже к стенке Прокофия Богдановича - ан нет, вывернулся!
Прежде всего ему приходит в голову решение: потянуть время, отложить под каким-либо благовидным предлогом окончание общих переговоров, хотя бы на два-три месяца. Знал Возницын, что такого подарка ему союзники не сделают. Но не попытать счастья тоже не мог. Просто не имел права. Поэтому и предложил отсрочить переговоры на 10 недель, поскольку-де ему нужно получить указания из Москвы. И не дожидаясь отказа, начал измышлять новую, совершенно необычайную и хитроумную комбинацию.
Нынешние французские дипломаты, саркастически улыбаясь, назвали бы ее "конструктивной двусмысленностью". Это когда изобретается настолько широкая формула, которая позволяет каждой стороне утверждать - и не без основания, - что учтена именно ее позиция. На этой зыбкой почве строится соглашение. Разногласия не разрешены, они остаются. Их лишь слегка закрасили и подштукатурили. Но проявятся они потом, когда соглашение войдет в силу и обе стороны начнут обвинять друг друга в нарушении договоренности. А наругавшись вдосталь, либо порвут соглашение, либо снова сядут за стол, чтобы решить и это разногласие.
Что это дает, можете спросить вы, ведь спорные вопросы как были, так и остались; к ним все равно придется возвращаться. Верно. Но решать их будут уже в качественно иной обстановке. В данном случае - в условиях мира. А, как говорят, худой мир все же лучше войны.
Вот на такой основе и построил Прокофий Богданович свой новый трактат с турками.
Прежде всего, это был уже не вечный мир, а перемирие - пока без указания срока. Но вся хитрость заключалась в другом. Вместо статьи о присоединении Керчи (Возницын, как помните, разменял Азов на Керчь, Россией еще не завоеванную) появилась статья о том, что перемирие заключается на основе "кто чем владеет". Это была теперь статья I нового трактата, и, казалось бы, вопрос о приднепровских городках четко решался в пользу России. Однако появилась статья III о границах. Но границ на основе принципа "кто чем владеет" она вовсе не устанавливала, а откладывала на последующие переговоры между русскими и турецкими послами*.
Тут-то и крылись двусмысленная незавершенность и даже некоторое отступление, которые давали возможность и туркам претендовать на приднепровские городки. Во всяком случае, для Москвы явно закладывалось двойное решение. Так можно до окончания века приднепровские города отстаивать, опираясь на принцип "кто чем владеет". А если потребуется - уступить их, но не поступаясь престижем, а изобразив это просто как исправление или установление новых границ.
О своих планах Прокофий Богданович тотчас написал в Москву - и... в бой. Времени у него оставалось в обрез.
Цесарцы и венецианцы сразу же углядели разницу между статьями I и III, как только Возницын послал им "образцовое письмо статьями" (по-нынешнему - примерный текст соглашения).
Но не промолчали, а одобрили, заявив, что статьи те "зело добры и к миру пристойны". Понял Прокофий Богданович, что в точку попал, но теперь ему этого мало. Чтобы потянуть время, он требует от них письменного ответа.
30 ноября 1698 г. союзники пригласили великого посла на свидание. Вот как описывает Возницын эту встречу:
"И как я к ним вошел и на стольке лежала у них карта Черноморская, и спрашивали меня по ней о всех местах... Они мне говорили и твердили все о поднепровских городах, что путь прегражден турком и татаром. Я им на то отвещал: несть преграждения, что и сего лета турской Паша в 20 000 переправился из Очакова до Крыму..."
И в таком духе часа два с лишним. А потом так ласково говорят Возницыну, что, мол, "турские послы тотчас будут". Взъерепенился тут Прокофий Богданович: желаю, дескать, прежде знать ответ от турок на свой проект, а, не получив его, разговаривать с турками не о чем. Но Маврокордато уже в сенях стоял. Ничего не поделаешь подловили-таки Возницына союзнички. Встречаться надо, не бежать же.
Дальше дело развивалось так. Маврокордато "тотчас вшед, поздравя, сел на своем месте". "Тогда, - записал Возницын, - я с ним стерся разным согласительством, иные трудности оставя, все о поднепровских городах". И вот что интересно: с ходу проглотили турки идею, высказанную Прокофием Богдановичем в "образцовом письме", о том, чтобы отложить вопрос о приднепровских городах до будущих переговоров. Теперь сам Маврокордато предложил ту трудность "отложить до посольства, которое имело быть к салтану для подтверждения грамот".
Но тут же сориентировался Возницын, быстренько отступил назад, как будто не его эта идея, и важно так поучает: "Лутче нам все разрешить ныне, нежели что злое оставлять впредь". Что же касается приднепровских городков, то "царское величество, государь мой, об отдаче тех городов как нынче не намерен, так и впредь не мыслит". И замолчал.
Ни турки, ни посредники такого оборота не ожидали. "Посредники глубоко молчали, - записал Возницын, - также и Маврокордлто, оцепенев сидел яко изумленный. Потом вопросил меня: что будет далей? Я ему отвечал: естли не помиримся - война".
Это уже была игра ва-банк. Угроза войны - дело нешуточное. И хотя Прокофий Богданович явно пустился во все тяжкие и, попросту говоря, брал турок на пушку, да Маврокордато этого не знал...
Тут нужно бы заметить, что блеф в политике и дипломатии - дело обычное, хотя и рискованное. Нередко шишки достаются как раз тому, кто пытается припугнуть. Однако, с другой стороны, если блефовать с умом, не зарываться, правильно видеть возможности и интересы противной стороны, то и блеф может подыграть. Однако всю политику на нем строить нельзя. Как и любой обман, он рано или поздно выйдет наружу. А блефовать с войной дело вдвойне опасное. А ну как туркам только того и надо - срывают переговоры, двигают войска, да еще Россию обвиняют - и не без оснований, что это она войне зачинщик?
Но, видно, хорошо все промерил Прокофий Богданович. Крепко уверен был, что к войне Турция не готова, а значит, турецкие дипломаты будут стремиться ее избежать.
Так и получилось. Смирив гордыню, посол Турецкой империи скромно отвечал: "Не надобно того, надобно мыслить способу или такой точки, которая были б знаком к миру".
Возницын тут как тут, готов подыграть: и "я того желаю и ничего у них (турок) не прошу, а мирюся на том, кто чем владеет".
Ободренный Маврокордато делает другой ход, тоже почерпнутый из "образцового письма" Возницына. Он предлагает заключить не вечный мир, а малое перемирие, или "армистициум".
Но Прокофий Богданович и здесь непреклонен, хотя раньше сам предлагал такое перемирие. Это дело для нас убыточное, прибедняется он, мы заключим "мирок", а другие воспользуются этим и заключат "целый мир". "А как я такого миру не сделаю, то и другие не помирятся".
Однако тут уважаемый Прокофий Богданович явно хватил лишку. С ходу уловил это Маврокордато и, рассмеявшись, отпарировал, что не как посол, а токмо как древний друг, искренний брат и приятель с христианскою душой объявляет, чтобы он, Вазницын, не "блазнился" в своих союзниках и надежды на них не питал - бросят они его на произвол судьбы. Они уже и дела свои все закончили и в считанные дни могут подписать договоры.
Ничего не скажешь, уел хитрый грек. Пришлась Прокофию Богдановичу снова устрашать, тем более что первый раз вроде чисто прошло. Прошу не гневаться на меня, галантно заявил он Маврокордато, но если за такими трудностями мир не состоится, а союзники нас покинут, то государь не испытает никакого страха и может вести войну один. Потому "я не токмо города уступить и единого камня свалить не могу".
Потом долго молчали.
Маврокордато: Что еще далее будет?
Возницын: Естли с вашей стороны та трудность отложена не может быть, пожалуй, прости, больше мне того нечего делить. И встал.
Проняло-таки турецкого посла. Видно, и впрямь испугался, что Возницын вот так возьмет да уйдет, и стал просить посидеть еще. "Почал он, - пишет Прокофий Богданович, - говорить многую гисторию, выводя древнюю дружбу, и что теперь Порта хочет с Россией больше, чем с другими государствами, жить в мире и дружбе". Посредники только головами кивали. Потом встали. А Маврокордато все продолжал говорить, что он с Возницыным не прощается и что Реис-Эффенди наказал ему передать, что не уедет, не попрощавшись с русским послом, и что нужно изыскивать разные способы, чтобы обновить дружбу между двумя государями. И так, простясь, разъехались.
* * *
Да, необычный, очень интересный раунд со всех точек зрения: и с дипломатической, да и просто человеческой. Прежде всего вопрос: почему так неожиданно повел себя Прокофий Богданович, когда турки пошли на то, что он им сам раньше подсовывал через союзников? Почему тут же не договорился с турками, а лозволил разъехаться ни с чем? Ведь на следующем съезде они уже могут не повторить этих предложений и вообще отступиться от них. Так не дал ли тут маху русский посол, не перемудрствовал ли и не упустил ли, не дай Бог, выпавший на его долю счастливый шанс?
Сам Возницын не обьясняет, почему он так поступил. Но из записей видно, что действия его скованы отсутствием директив. Старые указания Петра - ничего не уступать, мир не заключать - он исчерпал, а новых не было.
Так что же оставалось делать бедному Прокофию Богдановичу? Свою линию он выработал и в Москву, как положено, доложил. Без ее согласия даже на такую хитрую двусмысленную договоренность он пойти не мог, а на скорый ответ не надеялся. Действовать же он должен был только наверняка, без осечек, иначе не сносить ему головы.
Встань на его место, уважаемый читатель, хотя бы на минутку, и ты поймешь - нелегкий раунд с турками Возницын провел блестяще. Действовал хитро, но напористо, даже бицепсами поиграл, так что пришлось туркам раскрыть свои запасные позиции. И вот он компромисс пошли-таки турки на уступки.
Конечно, куда как лучше было бы ему сразу закрепить эти подвижки и заключить с турками соглашение. Но не мог, никак не мог спешить Прокофий Богданович. Ведь и пяти дней не прошло, как ускакал в Москву гонец с его предложениями. И пройдут два, а то и все три месяца, прежде чем он получит ответ... А времени у него, хоть и не много, но все же есть: венецианский договор еще не готов и австрийцы с поляками пока ждут его. Значит, и ему, Возницыну, можно потянуть время. А там - будь что будет. В общем, молодец Возницын, здорово разыграл партию!
* * *
Но вернулся Прокофий Богданович в свой стан, судя по всему, не в лучшем настроении. Душу скребла неизвестность. Согласятся ли в Москве с его предложениями? Уж лучше какой-никакой, но ответ: да или нет. А то, не дай Бог, начнут гонять бумаги из приказа в приказ. Как тогда быть послу? Пока ответ придет, турки, глядишь, и уедут. Пропали тогда все его труды и старания.
Поэтому, поразмыслив, решил Прокофий Богданович писать новое письмо в Москву с нижайшей просьбой поторопить с решением его неотложного дела "ускориловку", как назвали бы это послание его современные коллеги.
Прошу милости, начал он, как и подобало в те времена, когда случалось обращаться к главе Посольского приказа, дяде грозного царя боярину Льву Кирилловичу Нарышкину. Но очень скоро логика доказательства правоты своей взяла верх, и тогда взроптал Прокофий Богданович, начал резать правду, которую нечасто прочтешь в посольских донесениях, не то что прошлых, но и нынешних: плохо руководит приказ переговорами, не дает вовремя нужных указаний... Да вот судите сами.
"Я с своей великой трудности и печили дерзаю донести: во истину, государь, надо было и прежде сего и без моего доношеиия, о всех сих настоящих трудностях, помыслив и разсудя накрепко, ему, великому государю, донести и меня не единократно разными способами или статьями удовольствовать".
Однако, сетует Возницын, я не только никаких указаний не получаю, но и на письма мои ответа нет. А хлопочу я не о своем, а об общем, государеве, деле. Переговоры столкнулисъ с серьезнейшей проблемой: "Помириться с уступкою тех городов - беда, а остаться в войне одним - и то, кажется, не прибыль..."
Но не просто Лазаря пел и на судьбу сетовал Прокофий Богданович. Уже ближе к концу, понимая, очевидно, что все равно не добьется нужных ему директив от нерасторопных дьяков, делает неожиданный ход, ставший затем классическим во внутренней российской дипломатии. "Буде не дадут на описку, - написал он Нарышкину, - и ждать совершенно не похотят, помышляю о учинении на малое перемирие, буде к тому турки покажут иристойную склонность". На современном дипломатическом языке это значит: буду действовать так, если не получу иных указаний. Затем, прождав какое-то разумное время, посол уже вправе поступать, как задумал. Но и с другой стороны подстраховался Возницын: если турки пойдут на такую договоренность. Ох и хитер был Прокофий Богданович!
* * *
Тут надобно заметить, что не по дерзости или скоромыслию такой финт задумал Прокофий Богданович. Беда Возницына да и других переговорщиков в том, что слишком долгой была связь со столицами. Ситуация меняется непредсказуемо, неожиданно и дома, и на переговорах. Эти изменения никакими ранее данными указаниями учесть просто невозможно. Как же тогда быть? Запрашивать столицу и терпеливо ждать ответа? Однако, как поется в английской народной балладе про королеву Элионор:
"Но пока из Парижа попов привезешь,
Королеве настанет конец..."
Так это ведь из Парижа в Лондон. А из Карловицев в Москву почта шла около полутора месяцев. В Воронеж и того больше.
При чем тут Воронеж? - спросите вы, Не спешите, сейчас узнаете.
Да обратно столько же. Да на подготовку указаний время надо. Вот и получается, что временной разрыв между Карловицами и Москвой составлял три месяца. Эти две точки на Земле находились не просто в разных часовых поясах - они были в разных временных измерениях. Например, когда в Москве читали сообщение о теплой осени на Дунае, там в это время была жестокая зима. И ответа на любой запрос ждать было бесполезно. Особенно если учесть, что переговоры в Карловицах начались в середине октября, а закончились в середине января - как раз три месяца.
* * *
Теперь о Воронеже. Те два месяца, что Петр провел в Москве, вернувшись из заграничной поездки, он внимательно следил за развитием европейской ситуации, читал подаваемые ему Виниусом иностранные газеты. Сам давал указания и лично приглядывал за перепиской с Возницыным. И хотя давно рвался в Воронеж, поехал туда только после того, как получил известие из Вены, что с турками произошло фактическое "замирение", вернее - прекращение огня.
Выехав из Москвы вечером в воскресенье, 23 октября, Петр из-за непогоды и распутицы приехал в Воронеж только через неделю. Перед ним открылось зрелище по российским меркам необыкновенное. На верфях вдалеке от моря, в самой глубине России, стояли десятки морских судов. Сооружение многих из них близилось к завершению. Царь в нетерпении - он доволен и поскорее хочет видеть результаты начатого им дела, но одновременно тревожится, что оно затянется... Заложив 58-пушечный корабль "Предестинация", Петр руководит его постройкой да и сам не выпускает топор из рук, делая обыкновенную плотницкую работу. Энергия его бьет через край.
Даже из Воронежа он старается следить за хитросплетениями европейской политики. 23 ноября он получает московскую почту. В ней, в числе прочем, письмо от Виниуса, помеченное 15 ноября. По обыкновению, он осведомляет царя о заграничных происшествиях на основе донесений послов и сообщений иностранных курантов.
Какую же информацию получил Петр в конце ноября?
Военных действий между цесарскими и турецкими войсками не ожидается, доносил аккуратный Виниус. Только две тысячи татар подъезжали к цесарским караулам - им дан добрый отпор. В заграничных газетах напечатано об усмирении "здешних бунтовщиков", то есть стрельцов. И о намерении царя предпринять поход на Черное море и под "крымские жилища". Польский король отправился в Литву для успокоения враждующих там партий. Испанский король, смерти котором ждали тогда со дня на день, чтобы начать борьбу за испанское наследство, "пришел в совершеиное здравие", однако французы имеют наготове войска - более 100 тысяч человек.
И вот, наконец, про Возницына: послы союзных держав с турками на конференцию еще не съехались. Они считают, что из-за наступающей стужи трудно будет вести переговоры в тех разоренных местах, которые назначены для конференции. Мирным переговорам будет препятствовать французский король, который "путь к тому делу различными преграды заграждает". Ничего себе информация: послы еще не съехачись! А в это время у Прокофия Богдановича уже соглашение с турками проклюнулось.
"Mir Her, - отвечает Виниусу Петр в своей обычной манере, - письмо твое я принял i за вести иностранных благодарствую. А здесь при помошещи Божией препараториум великоq; толко ожидаем благого утра, дабы мрак сумнения нашего прогнан был".
А для "сумнений" основания были немалые. Решив создать флот, который грозил бы Константинополю и Крыму, Петр, как это у него нередко случалось, придал своему решению только главные и весьма общие очертания. Было создано Адмиралтейство, образованы "кумпанства" по строительству кораблей, и, дав два-три конкретных распоряжения, Петр укатил за границу учиться корабельному искусству, оставив дело делаться само собой. Правда, из-за границы он давал грозные указания ускорить работы, заложить новые корабли. Но новое дело варилось старым и привычным для России способом: собрали путем тягловой повинности крестьян, поставили над ними стольников из древнего Владимирского судного приказа, которому наспех придали функции Адмиралтейства.
Вот и получилось, что отсутствие последовательного и проработанного в деталях плана, недостаток специальных знаний, неразбериха в руководстве привели к тому, что корабли строились плохо. Согнанные со всей России крестьяне жили и работали в тяжелейших условиях. Они не понимали, за что им такая напасть, и на энтузиазм Петра отвечали повальным бегством. Строители-адмиралтейцы погрязли в воровстве и приписках. Суда строились из сырой, только что срубленной древесины под открытым небом. Железные крепления часто заменялись деревянными. Так что стоящие на верфях готовые корабли оказались фикцией - их надо было переделывать заново.
Австрийский посол Гвариент, следивший из столицы за воронежским "прелараториумом", доносил императору, что Петр "занят исключительно переделкой и перестройкой кораблей. Дорого построенные корабли дурны и скорее годятся под купеческий груз, чем для военных действий".
Наводя порядок на стройке в Воронеже, Петр все время оборачивался на Карловицы, беспокоился, как идут дела на переговорах. Сохранилась запись, что еще до начала декабря Петр из Воронежа писал Возницыну на Карловицкий конгресс. К сожалению, ни само письмо, ни его содержание до нас не дошли.
И все же, какая связь между Воронежем и Карловицами? Самая прямая. Ведь от Возницына, от того, заключит он мир или нет, в значительной мер.о зависела судьба воронежского флота: будет он использован в деле или останется гнить на приколе.
ГЛАВА XII ПОДАРОК К РОЖДЕСТВУ
Рано утром 2 декабря 1698 г. ускакал в далекую Москву гонец, увозя возницынские послания. А уже на следующий день Прокофий Богданович начал плести свою сеть. Посников едет к Маврокордато и по поручению посла задает ему как будто наивный вопрос: есть ли де у них, турок, склонность говорить о мире? Обескураженный Маврокордато повторяет, что без отдачи приднепровских городов они на мир не пойдут. Но, рассуждая, сколь велики трудности к такому миру, он "напомянул о малом перемирии".
Этого, очевидно, и ждал Возницын. Поклевка была уверенная, и турки, видимо, крепко сидели на крючке. Тогда Прокофий Богданович сйова посылает Посникова спросить (будто бы не его, Возницына, это была идея), что за перемирие предлагают турки, на сколько лет и не стоит ли самим послам съехаться, чтобы все это обсудить? Маврокордато ответил письмом: перемирие на два года со взаимным обязательством унять от всяких нападений татар, с одной стороны, и русских подданных с другой.
Это уже был искомый компромисс, приемлемый как для русских, так и для турок. Вместо мира - двухгодичное перемирие. Завоеванные территория Азов и приднепровские земли - фактически остаются за Россией, но юридический их статус будет определен на последующих переговорах.
Говоря языком азбучной дипломатии, позиции сторон наконец сошлись в некоей точке "В".
А _ А1 _ А 2 _ А3 _ В _ Б3 _ Б2 _ Б1 _ Б
Дело сделано. Теперь нужно было обстоятельно доложить положение дел самому царю. "Всемилостивый государь мой, - начал Прокофий Богданович донесение, помеченное 9 декабря 1698 г. - Бог преблагий здравие твое, государя милостивого, да укрепит во многие лета..." А далее правдивый, самокритичный, как бы мы сказали сегодня, отчет о выполнении им директив.
Возницын пишет, что "не возмог" выполнить государев указ о заключении вместе со всеми мира на основе "кто чем владеет". Не удалось ему исполнить и другое, полностью противоположное царское предначертание - не допустить заключения мира вообще.
"А чтобы у всех миру не было, и того не допустить, не мочно того было сделать: работал и работает, свидетель тому Господь Бог".
Зато теперь проглянула возможность выполнения третьего указания царя - достижения "малого перемирия". Он и раньше высказывал эту идею, однако турки тогда "не восхотели". Потому и сейчас "труждается, чтобы учинить перемирие" на год или полтора, или на два, боясь того, чтобы одним в войне не остаться...
Конечно, осторожничает Прокофий Богданович. Но иначе нельзя - мало ли как на переговорах дела новернутся, а он нахвастает, Но вывод делает правильный, картину рисует четкую, достоверную. Турки, пишет он, всеконечно от поднепровских городов не отступают, так же и без дачи хану казны не помирятся. А на союзных нельзя надежды иметь - все согласились, только ждут теперь подтвержденную цесарскую грамоту.
"Мнится мне, что у немец больши желание их есть, дабы его царское величество с турки остался в войне, нежели в миру".
Все правильно доложил, не написал только хитрый Прокофий Богданович, что уже за два дня до этого он послал Маврокордато письмо на латыни с текстом проекта перемирия на два года. В нем два условия - обоюдный отказ от набегов и продолжение переговоров о вечном мире или о длительном перемирии. А на следующий день грек ответил, что согласен с этим. Только просил: пусть переговоры эти будут в Константинополе.
Теперь, пожалуй, можно было и закрепить достигнутое.
* * *
10 декабря состоялся четвертый "съезд" с турецкими послами. Разговор начинался издалека. Возницын выдвинул старые предложения, изложенные в ноябрьских статьях. Турки их отвергли: о том, дескать, уже говорили и нет ли иного способа?
Тогда Возницын сказал, что если на этих условиях сейчас нельзя прийти к вечному миру, то в надежде на нем надобно учинить на малые годы перемирие.
Это был, как творится, ход конем. Поэтому турки долго советовались между собой, а посредники молчали. Затем турки ответили, что добро и благословенно то предложение. Однако каким образом, на чем и на сколько лет будет учинено это перемирие?
Возницын (помолчав немного): Перемирию быть на полтора-два года... (и изложил условия, о которых два дня назад втихомолку договорился с Маврокордато).
Турки: Зело добро. Но лучше на два года и при условии, что для переговоров о вечном мире русские пришлют своих послов в Константинополь.
Возницын: О том мне невозможно сказать, потому что его царского величества намерений не могу знать через послов или своих или через какое посредство о миру радеть изволит...
Тут и случился инцидент, который показал истинное отношение посредников к заключению перемирия между Россией и Турцией. Видимо, обозначившаяся договоренность была для них неожиданной и не входила в их планы. Но слово Прокофию Богдановичу:
"Тогда злояростным устремлением молчав и чернев и краснев, миогой испустил свой яд аглинской посол и говоршг уже-де это и незиамо что, что и послов в Царырад не послать! Пусть от сего числи в три месячна изволил бы его царское величество дать знать: желает ли быть в миру и на чем? И как пришлет послов своих? Да и пго надобно постаиовить, чтобы России вновь городов не делать, и никаких крепостей не обновлять и не починивать".