Страница:
к машине. - Но как вынуть пистолет перед этой красивой глупой девчонкой и
перед мамой, домашней наседкой? Неужели они не знают, что их папочка
гангстер? Неужели здесь не было засады?"
Сзади послышалось торопливое лепетание подошв по асфальту. Он обернулся.
С удивительной быстротой его нагонял на коротких ножках дядя Тео Костецкий.
- Евгений Павлович, извините, до меня не сразу дошло. Только когда вы
вышли, меня осенило. Ведь вы сын погибшего Павла Николаевича...
- Кто вы такой? - резко спросил Джин.
- Помилуйте, батенька, я адвокат Федор Костец-кий, или Тео Костецкий.
- Вы знаете Врангеля?
- Представьте, знаю старого сумасброда. Лейб-гвардии его величества синий
кирасир. Последний из могикан. В тридцатые годы и он, и я, и ваш покойный
батюшка встречались в русских, хе-хе, освободительных кругах. Мы были тогда
идеалистами, надеялись на падение большевистского левиафана... Ох, наивные
люди! Все изменилось с тех пор, взгляды, идеи, а вот Врангель как
законсервированный...
- А Лефти Лешакова вы тоже знаете?
- Помилуйте! Гангстера?! - Костецкий остолбенел. - Я слышал по радио,
но...
- Анатолий Краузе и Лефти - одно лицо, - сказал Джин и тоже остановился.
- Помилуйте! - вскричал Костецкий. - Толя - гангстер?
- Бросьте темнить, дядя Тео, - сказал Джин, подошел к своей машине,
открыл дверцу. - Меня голыми руками не возьмешь, я вам не папа.
- Евгений Павлович! - умоляюще воскликнул Костецкий и сжал на груди
короткие руки.
Джин упал на сиденье и дал газ.
Тео Костецкий некоторое время стоял на месте, вытирая пот и остекленело
глядя вслед мерцающим, как огоньки сигарет, стоп-сигналам. Потом из-за угла
выехал и приблизился к нему темно-вишневый приплюснутый "альфа-ромео".
Костецкий сел рядом с водителем, даже не взглянув на него. "Альфа-ромео"
медленно покатил вдоль Третьей авеню.
- Что-то вы очень возбуждены, сеньор Тео, - сказал водитель с сильным
испанским акцентом. В голосе его слышалась насмешка.
- Не ваше дело! - рявкнул Костецкий, если только можно назвать рявканьем
тот максимальный звук, который он мог извлечь при помощи своих слабых
голосовых связок.
- Боже мой, как грубо! - сказал водитель, поморщив длинный кастильский
нос.
Некоторое время они ехали молча.
- Краузе не пришел, - раздраженно сказал Костецкий.
- Досадно, - равнодушно пробормотал водитель.
- А вам, я вижу, на все наплевать, - взвился Костецкий.
Водитель пожал плечами.
- О'кей! - после нового молчания сказал Костецкий неожиданно спокойным и
ровным голосом. - Так даже лучше.
- Сложный вы человек, Тео, - усмехнулся водитель.
- Вы бы лучше помолчали, Хуан-Луис, - почти мягко сказал Костецкий. -
Дайте подумать.
Несмотря на ранний час, у баров, кабаре, ресторанов и ночных клубов на
Вест 47-й улице, сплошь застроенной старыми невысокими "браунстоновскими"
домами, доживающими свой век перед сносом, стояли запаркованные автомашины
чуть ли не всех марок и годов выпуска. Однако людей видно не было. Улица,
расположенная недалеко от самой яркой части Бродвея, от его театров и
кинотеатров, от автовокзала "Серая гончая" и церкви святого Малахия, была
пуста. Ее нелюдимость подчеркивали опущенные жалюзи и задернутые шторы в
окнах и витринах. Улица словно вымерла так, как вымирает по утрам воскресный
Манхэттен, когда только ветер носит по серому асфальту обрывки субботних
газет.
Чтобы запарковать свой "де-сото", Джину пришлось потеснить какой-то
полуразвалившийся "шевроле-1956" и новехонький "альфа-ромео". При этом он не
жалел ни своих, ни чужих хромированных бамперов.
Звуки его шагов по замусоренному тротуару гулко отдавались в узком
каньоне улицы. В запыленных окнах белели таблички с надписью "Ту лет" -
"Сдается". Прямо на тротуаре стояли помойные бидоны.
На противоположной улице он заметил над нижним этажом четырехэтажного
дома нужную ему вывеску, обрамленную зазывно помаргивающей неоновой трубкой.
Обыкновенный ночной клуб, каких в Нью-Йорке около тысячи. Правда, прежде наш
повеса предпочитал самые шикарные "найтклабз", такие, как "Монсиньор",
"Эль-Чико", "Шато Генриха Четвертого", "Чардаш", "Венский фонарь",
"Латинский квартал", "Копакабана"...
МАНКИ-КЛАБ
БАР ЭНД ГРИЛЛ
АНДЖЕЛО ПИРЕЛЛИ
ЭЛЬДОРАДО БИЛЬЯРД ПАРЛОР
Такая же надпись красовалась на брезентовом навесе над входом.
Джина не смутила наглухо закрытая дверь: в узкой щели меж тяжелых
бордовых штор проглядывал электрический свет.
Ухватившись за тяжелую медную ручку, Джин потянул на себя массивную на
вид, сколоченную из полированного дуба полукруглую желто-охряную дверь. Она
оказалось запертой. Джин нажал большим пальцем на кнопку электрического
звонка. Не слишком робко и не слишком властно. Приоткрылось вырезанное в
двери, забранное железной решеткой окно. Совсем как в фильмах о "ревущих
двадцатых годах", о развеселых временах "сухого закона", когда наверняка в
барах на этой улице торговали не молочным коктейлем.
- Ие-е-е? - вопросительно протянула, блеснув белками глаз, какая-то
темная личность.
Джин понимал, что многое, если не все, зависело от его находчивости.
Мысль лихорадочно работала.
- Мне сказали, что я могу сыграть здесь в покер на стоящие ставки, -
сымпровизировал он, блеснув белозубой улыбкой, совсем такой, как на
знаменитой бродвейской рекламе сигарет "Кэмел", на которой улыбающийся
красавец пускает огромные кольца дыма.
- Кто сказал? - спросил бдительный страж Анджело Пирелли.
- Да один парень у нас в Фили, - небрежно бросил Джин, подражая
невнятному, слэнговому говору киногангстеров.
Страж окинул Джина придирчивым взглядом: явно англизированный
филадельфийский "саккер" - простак, маменькин сынок, ищущий острых ощущений
в притонах Манхэттена. У такого денег куры не клюют. Что за беда, если
Красавчик выпотрошит этого пижона!
- Как зовут того парня из Фили?
- Пайнеппл Ди-Пиза, он часто играл с Пирелли, - на ходу сочинил Джин,
наобум приставив кличку "Пайнэппл", что на жаргоне гангстеров означает
"граната", к известной сицилийской фамилии.
- Ди-Пиза? - переспросил цербер Анджело Пирелли. - Слыхал, как же!..
О'кей, парень! Только без шалостей, тут респектабельный частный клуб.
Джин не спеша спустился по ступенькам неширокой лестницы в старомодный
небольшой холл с раздевалкой, в которой висело не меньше двадцати мужских
шляп. Повесив свою шляпу, он направился в полуподвальный бар.
- Сядь и сиди, пока не позовут! - вдогонку сказал Джину привратник.
В нос ударил запах пива, алкоголя и дешевых духов. В мягко освещенном
красноватым светом зале - около двадцати столиков на площади примерно в
сорок квадратных футов - сидело дюжины полторы мужчин и почти столько же
девиц. В силу своей неопытности Джин окинул оценивающим взглядом не первых,
а последних. Это были фривольно одетые и сильно накрашенные
красотки-блондинки с натуральными или крашеными волосами и "скульптурными"
формами. Своих подружек гангстеры неизменно называют по имени Молли. И все
же Джин удивился, когда к нему подошла, играя бедрами, одна из
"скульптурных" блондинок и весело сказала:
- Хай! Я Молли. Ты мне купишь выпить? Сядем за стойку или за столик? Как
тебя зовут?
- Джеральд...
- Поздравляю! Чудесное имя. - Она взяла его за руку. - Мне мартини, а
тебе что?
- То же самое, Молли.
Она повела было его к одному из двухместных столиков в полуоткрытых
кабинах вдоль стены, однако он вежливо, но твердо взял курс к стойке с рядом
обитых красной кожей высоких круглых табуреток. Там можно было говорить с
барменом и, кроме того, рассмотреть в зеркальной стене лица мужчин в баре.
Если девицы в этом заведении явно не принадлежали к организации
"Герл-скауты США", то и мужчины не были членами общества трезвенников.
- Пару мартини, Рокки! - сказала Молли одному из двух барменов в белых
форменных пиджаках с блестящими металлическими пуговицами и черными
"бабочками". - Мне побольше вермута и льда и поменьше сахара, а тебе,
Джерри?
- Покрепче - и двойной! - он со шлепком положил на отделанную хромом и
пластиком стойку десятидолларовый банкнот. - Джин "Бифитер". Вермут только
экстрасухой "Мартини и Росси". С долькой лимона.
Отвечая на несложные вопросы Молли, Джин осмотрел бар. Перед барменами
стояла целая батарея разномастных бутылок с блестящими никелированными
дозаторами. За их спинами играл огоньками, красками и бликами, отражавшимися
в зеркалах, необозримый парадный строй бутылей, бутылок и бутылочек, как
отечественных, так и иностранных. На специальной полке стоял включенный
телевизор. Передавали какой-то старый "вестерн". Долговязый Гарри Купер
мчался куда-то на своем голенастом копе...
Панно на стенах изображали обезьян, гоняющихся на манер сатиров за голыми
нимфами. Судя по потрескавшейся и потемневшей краске, обезьяны и нимфы были
написаны безвестным живописцем лет сорок тому назад. Возбужденные морды
распаленных орангутангов резко контрастировали с бесстрастными лицами молча
пивших в баре "горилл11".
Почти все они были на одно темно-оливкового цвета лицо, лицо явно
латинского типа. Смуглые, черноволосые, с низкими бровастыми лбами и
отливающими синевой челюстями. Тесные темные костюмы из лоснящейся легкой
ткани "тропикл" с электрической искрой облегали мускулистые плечи и спины.
Почти все сидели с тяжеловесной сосредоточенностью над своими стаканами,
словно стремясь проникнуть в сокровенный смысл бытия. Странно и жутковато
выглядели эти молчаливые "гориллы" в красноватой полутьме бара, рядом со
скалящими рты обезьянами. Джин определенно предпочитал обезьян.
Бармен поставил перед Джином и его "помидорчиком12" два фужера с мартини,
один - с долькой лимона, другой - с оливкой. Мартини получился излишне
водянистым: слишком много вермута и сахара.
Бармен тут же со звоном выбил чек за два мартини, положил перед Джином
сдачу с десяти долларов. Так делается только в дешевых барах. В "Рэйнджерс"
всегда ждут, пока клиент кончит заказывать, прежде чем назвать ему сумму
счета.
Да, в "Манки-баре" было все как в третьеразрядном "дайве" - кабаке.
Вплоть до кетчупа на столиках, календаря с голыми красотками за барменом,
джук-бокса - платного автоматического проигрывателя - и сигаретного автомата
в углу.
- Принеси-ка мне, Молли, пачку "Кул", - попросил Джин, пальцами
пододвигая "помидорчику" четвертак.
Молли с улыбкой сползла с высокой вращающейся круглой табуретки, обнажив
при этом не лишенную изящества ногу до черных кружевных трусиков.
- Ничего ножка, - тоном знатока заметил Джин.
- Другая точно такая же, - ответила Молли.
- Покажи!
- Потом увидишь!
Вихляя крутыми бедрами и ягодицами, она зашагала на тонких, как стилеты,
каблучках к сигаретной машине.
- Скажи-ка, Мак, - обратился Джин к бармену, - Красавчик здесь?
Бармен хранил такой гордый и надменный вид, словно постоянно помнил, что,
по крайней мере, один мэр великой атлантической метрополии - Бил О'Двайер -
являлся в начале своей карьеры барменом.
- А кому это интересно? - загадочно спросил бармен, окинув Джина быстрым
взглядом черных итальянских глаз.
Джин пододвинул дюйма на три в сторону бармена пятерку из сдачи.
- Да слышал я в Фили от верных ребят, что он большой любитель покера.
- Что-то я, парень, не видел тебя тут раньше, - колеблясь, проговорил
бармен, вытирая полотенцем блестящий черный пластик.
- Как не видел! - усмехнулся Джин, пододвигая пятерку еще на дюйм. - Да
уж целых десять минут, как я тут сижу. Я Джерри Кинг из Фили. Ди-Пиза
посоветовал мне сыграть тут в покер.
- Вот твои сигареты, - сказала, подходя, Молли с пачкой ментоловых. -
Возьми мне еще один мартини Этот слишком сладкий и выдохся.
- Слышал, Мак, что сказала леди? - бросил Джин бармену. - А мне сообрази
двойной скотч "Четыре розы".
- Я не леди, Джерри, - сказала Молли. Она повернулась на крутящейся
табуретке так, что ее обтянутые нейлоном коленки коснулись его бедра. - А
вот ты похож на джентльмена. Вдвоем мы составили бы дивный дуэт.
Кто-то сунул дайм - десятицентовую монету - в джук-бокс и нажал клавишу с
названием одного из последних международных шлягеров. Из мощного динамика
полились задорные, разухабистые звуки твиста в исполнении Чабби Чеккера.
Давай станцуем снова твист,
Как танцевали прошлым летом!
- Обожаю Чабби, - со вздохом сказала Молли, - хоть он и негр. Ему,
говорят, всего двадцать лет, и он поет сейчас почти рядом с нами - в
"Пепермент-лаундж". Вот бы послушать, да туда фиг пролезешь!
Джин дотягивал свое двойное виски. В баре вспыхнуло вдруг два или три
юпитера. Бармен выключил телевизор. Гарри Купер, онемев, ушел в темный
экран, исчез. Из задней комнаты выбежала пухлая молодящаяся блондинка в
громадных солнечных очках с оправой в форме крыльев экзотической бабочки, не
менее экзотическом "гавайском" пляжном костюме и немыслимо широкой шляпе.
- Леди и джентльмены! - объявил хлыщеватый конферансье. - Бимба Брод из
Голливуда. Самый большой бюст от -Нью-Йорка до Лос-Анджелеса! Сорок три
дюйма! Талия - двадцать два дюйма!...
Стриптиз в такой ранний час? Впрочем, когда же еще смотреть стриптиз этим
"гориллам"? Ведь все они, наверное, работают в "кладбищенскую13" смену.
Семейство человекообразных сразу же оживилось. Черные маслины глаз
следовали неотступно за "стрипершей". Залоснились потом смуглые
невыбриваемые лица Джин и тот, вращаясь, описал полкруга на табурете с новым
стаканом в руке
- Тебе нравится эта корова? - ревнивым шепотом спросила Молли, дохнув на
клиента запахом сен-сена.
- Видали мы "помидорчиков" и поаппетитнее, - ответил Джин, вспоминая
стриптизы лондонского Сохо, парижского Пляс-Пигаля, Копакабаны, и
Лангегассэ, и других столиц ночного мира.
"Стриперша" явно уповала не столько на свои перезревшие прелести и
искусство танца, сколько на голую психологию. Впрочем, именно это и
требовалось ее зрителям. Джин не удостоил бы ее и взгляда, если бы не
привычное чудо, совершавшееся где-то в глубине его естества: охлажденное
кубиками льда виски приятно скользнуло вниз, и вот словно расцветали внутри
"Четыре розы", излучая блаженное тепло, и радость, И благолепие, лаская душу
и сердце. Все сказочно менялось перед глазами: громилы-мафиози превращались
в добродушных симпатичных парней, бар становился волшебным гротом, а
вульгарная "стриперша" - прекрасной наядой, чье тело светилось розовым
жемчугом.
Эти первые симптомы эйфории заставили Джина вспомнить о деле и о том, что
спешить с выпивкой не следует.
- Слушай, Молли! - сказал он, чувствуя руку "помидорчика" у себя на
бедре. - Мне обещали, что я сыграю с Красавчиком. Он еще не пришел?
- Красавчик заканчивает свой ленч, - ответила Молли, не спуская глаз со
"стриперши", медленно раздевавшейся под твист, и поглаживая Джину бедро. -
Утром играл в пул, а после ленча начнет в покер. А ты Не купишь мне
шампанского, Джерри?
Пластинка Чабби Чеккера кончилась. Кончился и первый акт двухактного
номера. "Стриперша" осталась в одном красном в белую крапинку бикини. Словно
переводя дух, джук-бокс вдарил шейк. Динамически вращая тазом, животом и
бедрами в такт бешеной музыке, вспотевшая блондинка неутомимо трясла всеми
своими загорелыми прелестями
"Стриперша" дразняще медленно расстегивала на спине пуговицу верхней
половины бикини. "Гориллы" жадно подались вперед. Кое-кто, в ком сильнее
заговорила горячая кровь неаполитанских или палермских предков, привстал.
Один "горилла" судорожно глотнул У другого слюна, пузырясь, потекла по
вороненому подбородку. А джук-бокс наяривал:
Итси битси, тини вини,
Иеллоу полка - дот бикини!
Молли взяла ладонь Джина, поднесла ее к губам
- Ты меня обманываешь, Джерри! - щебетала она. - Ты часом не из этих, не
"маргаритка"?
Какой-то мафиози бросил к напедикюренным ногам женщины, бившейся в
пароксизмах симулированной страсти, свернутую трубочкой пятидолларовую
бумажку. Пример оказался заразительным. Со всех сторон посыпались зеленые
трубочки Чтобы не отстать от других, Джин свернул в трубочку и швырнул
"стриперше" десятку. Прибегая к этому убедительному аргументу, публика
требовала, чтобы стрип-артистка не останавливалась на достигнутом, а
перешагнула за границу установленных в штате Нью-Йорк законов благоприличия.
- Стрип! Стрип! СТРИП! - кричали темпераментные мафиози.
И зеленый дождь сделал свое дело. Закон был по срамлен. Глаза "горилл"
лезли из орбит.
- Браво! Брависсимо! - взорвался зал. - Бис!
Но тут же, взвыв, замер шейк, потухли юпитеры, и "стриперша" уже в
темноте собирала щедрую дань благодарной публики.
- Еще того же! - проведя пальцем за взмокшим воротником, кинул Джин
бармену. - И не жалей, приятель, виски!
Огромные деревянные лопасти вентиля гора на потолке месили душный воздух,
насыщенный густым запахом мужского пота и алкоголя.
Все это было отвратительно, решил Джин. Впрочем. он, разумеется, не
ожидал увидеть в этом гангстерском притоне что либо иное...
Тут только он заметил, что Молли куда-то исчезла.
Не успел Джин удивиться этому и приняться за новый стакан с "Четырьмя
розами", как снова зазвучала музыка, на этот раз тихая, сентиментальная.
Конни Френсис пела "Вернись в Сорренто", и не одна пара глаз с поволокой,
черных, как лава Везувия, подернулась дымкой ностальгии, хотя вряд ли кто из
присутствовавших граждан Нью-Йорка бывал в этом городе.
И вышла в полупрозрачном сиреневом пеньюаре из нейлона еще одна
блондинка, молодая и стройная. Джин даже вздрогнул от неожиданности.
Подумать только: это была Молли!
Она выплыла в перекрестке лучей юпитеров, не слишком умело вальсируя.
Повернувшись к Джину, она подняла руку и пошевелила в знак приветствия
пальцами. По всему было видно, что Молли не училась в знаменитом колледже
розовых кошечек в Лос-Анджелесе, где будущих "стриперш" учат изящному
раздеванию и элегантному обольщению. Но Джин отметил в ней много природной
грации. Он пожалел, однако, что Молли приходится заниматься более чем
сомнительным искусством, сочетая его с древнейшей на свете профессией, а в
следующую секунду неожиданно для себя - какая нелепость! - он ощутил в груди
укол ревности. Какое свинство, что Молли принуждена раздеваться перед этим
стадом "горилл"! Нет, любовь и секс - это касается только двоих, а не
толпы...
В этот момент кто-то постучал по его плечу.
- Вас ждут на третьем этаже! - тихо сказал бармен доверительным тоном и
красноречиво потер пальцами невидимую бумажку.
- Спасибо, Мак!
Обычно Джин давал на чай ровно десять процентов суммы счета, но на этот
раз пододвинул бармену оставшуюся в сдаче пятерку с мелочью и пошел к двери.
Молли заметила это и надула губы.
Эти мужчины...
У крутой лестницы, ведущей наверх, ему преградили путь двое. Таких громил
у гангстеров называют "торпедами": это мускулистые парни, обычно экс-боксеры
или бывшие борцы, мастера рукопашного боя. У первой "торпеды" была маленькая
головка на могучей шее, переходящей через покатые мощные плечи в
бочкообразное туловище. Над маленьким поросячьим глазом красовался
крест-накрест наклеенный пластырь. Рост - не меньше шести футов и пяти
дюймов, вес - добрых триста фунтов!... Вторая "торпеда", калибром поменьше,
рыжая, в веснушках, похожая на грубую копию мага баритона-саксофона Джерри
Муллигана, была вовсе необтекаемой: под блестящей синтетической тканью
костюма "тропикл" бугрились вздутые мускулы. Не озаренные интеллектом лица
"торпед" не предвещали ничего хорошего. И, видно, отнюдь не случайно кто-то
в баре подвернул на полную мощность громыхавший динамик джук-бокса.
- Хай, Марти! - сказала вторая "торпеда" Джину.
- Хай! - сказал Джин. - Только я не Марти.
- Слышь, Базз, этот хмырь говорит, что он не Марти.
- Йеп! - сказала первая "торпеда", подразумевая "да".
- А знаешь, Базз, почему он заливает, будто он не Марти?
- Ноуп, - ответил Базз, подразумевая "нет".
- Да потому, что он на прошлой неделе продул мне полсотни в пул.
- Я с вами никогда не играл в пул, - запротестовал Джин. - И всю прошлую
неделю провел в Филадельфии!
- Брось трепаться, Марти! Гони полсотни.
- Послушайте, ребята!...
- Ну?
- Я вообще никогда в жизни не видел вас.
Левым кулаком Рыжий молниеносно ткнул Джина в солнечное сплетение, а
правым хуком съездил по уху. Джин отлетел к стене и сполз по ней на каменную
площадку, ловя ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.
Мотая головой, Джин неловко поднялся, держась за стену. Слабо
размахнувшись, он наобум выбросил кулак в воздух. Рыжий легко уклонился от
такого удара. Базз не желая остаться в стороне, обрушил на Джина свой
увесистый кулак-кувалду. Но Джин, потеряв равновесие от собственного
неудачного удара, отшатнулся, и кувалда лишь скользнула по плечу.
Большая "торпеда" вдруг расхохоталась неожиданно тонким голосом.
- Ну вот, Базз, - удовлетворенно усмехаясь, проговорил Рэд, - а босс
боялся, что он переодетый полицейский или частный детектив. Просто
безобидный паренек из колледжа. Пай-мальчик. Такой и мухи не обидит.
Он схватил Джина за руку, чтобы помочь ему удержаться на ногах, и
жесткими шлепками ладони отряхнул его костюм.
- О'кей, парень. Может, ты и впрямь не Марти? Может, я обознался. Дуй
наверх! Комната 3-Д. Пошли, Базз! Там Молли выступает.
И, ухмыляясь, "торпеды" валкой походкой направились в бар.
Шатаясь, потирая ухо и плечо, Джин медленно потащился вверх по лестнице,
но, как только "торпеды" исчезли из виду, он зашагал пружинистым шагом сразу
через три ступеньки.
За плотно прикрытой дверью с табличкой 3-Д слышались мужские голоса. Джин
постучался. Дверь открылась на полфута.
- Ну? Что надо? - неприветливо спросила, выглядывая, еще одна "торпеда",
на сей раз одноглазая, с черной повязкой, закрывавшей левый глаз.
- Я хотел сыграть в карты... - ответил Джин, Потирая покрасневшее ухо.
- ...и поскользнулся на лестнице, - усмехнулась одноглазая "торпеда". -
Дьяволы! Сукины дети! Я давно говорил им ввинтить поярче лампочки. Входите,
мистер! Вас тут ждут.
В небольшой прокуренной комнате, меблированной в стиле двадцатых годов, с
викторианским гарнитуром, окрашенным белой эмалью, и выцветшими голубыми
обоями, со старым механическим пианино в углу, за круглым столом, покрытым
зеленым сукном, столом, стоявшим посредине под хрустальной люстрой, играли в
покер четверо мужчин. Трое, смуглые и черноволосые, худощавые, были в
рубашках, их пиджаки висели на спинках стульев. Четвертый - усатый - этот
был, что называется, поперек себя шире - только что сорвал банк и небрежно
засовывал в карман пачки долларов. Джин взглянул на него мельком. Незнакомец
почему-то подмигнул ему, как старому знакомому, зажмурив один
желто-серо-голубой глаз и смешно вздернув усом. Остальные повернули головы,
чтобы взглянуть на вошедшего, а один, сидевший прямо напротив двери - он был
похож на Рудольфо Валентино, - бархатистым голосом сказал, вернее пропел:
- Входите, входите, мистер Кинг. Так кто там в Фили направил вас ко мне?
- Ваш приятель Ди-Пиза.
- Ди-Пиза, Ди-Пиза... Что-то не припоминаю...
- Ну как же! Ди-Пиза, владелец ночного клуба на Брод-стрит!
- Мне пора! - сказал, вставая, усатый. - Мистер Кинг займет мое место. До
скорого!
Он вышел, снова подмигнув Джину своим разноцветным глазом, круглый и
крепкий, как туго надутый футбольный мяч. На пороге он снова на секунду
задержался и снова со странным дружелюбием и таинственной
доброжелательностью повернул к Джину свое лицо с крючковатым носом,
сократовским лбом и красивой массивной челюстью.
- Ну что ж, садитесь! - мягко сказал мафиозо, смахивающий на Рудольфо
Валентино. - Только предупреждаю: деньги на бочку.
Джин сразу узнал Красавчика, который вполне заслуженно носил свое
прозвище. Он смахивал на давнего кинокумира эпохи Мери Пикфорд и Дугласа
Фербенкса, первого в мире героя-любовника Рудольфо Валентино. Тщательно
причесанные волнистые волосы, черные и блестящие, почти девичий овал лица,
густые стрельчатые ресницы и прекрасные, кроткие, как у Бемби, глаза. От
Красавчика сильно пахло духами. Его "музыкальные", унизанные бриллиантовыми
перстнями пальцы годились для маникюрной рекламы. На нем был дорогой костюм
итальянского покроя от Д'Авенцы и накрахмаленная вечерняя рубашка с
"бабочкой".
- Садитесь, мистер Кинг! - повторил Красавчик, женственно грациозным
движением поправляя у виска свои великолепные, жирно намазанные
бриллиантином гофрированные волосы. - Я банкую.
Перед ним лежали дорогой платиновый портсигар, набитый итальянскими
сигаретами "Мерседес", и платиновая зажигалка "Зиппо". В длинном платиновом
мундштуке дымилась длинная сигарета.
- Благодарю вас, сэр! - почти подобострастно ответил Джин, пододвигая
стул напротив банкомета.
На столе стояли стаканы с недопитым виски, пепельница с окурками сигар и
сигарет.
По хрусткой серо-зеленой купюре, лежавшей перед игроками, Джин сразу
увидел, что игра идет крупная, и все же он удивился, когда Красавчик томным
голосом произнес:
- Прошу вас, мистер Кинг. Мы здесь не мелочимся: белые фишки - сотни,
красные - пятисотки, синие - косые.
- Я возьму синих, - сказал, закуривая, Джин; он мастерски выпустил
несколько колечек дыма, - на десять тысяч долларов.
У него не было с собой и сотни долларов. Точнее говоря, у него было ровно
двадцать четыре доллара. Но ведь именно за эту сумму купил белый человек у
индейцев остров Манхэттен14.
Он запустил руку за борт пиджака, будто бы для того, чтобы убедиться, что
перед мамой, домашней наседкой? Неужели они не знают, что их папочка
гангстер? Неужели здесь не было засады?"
Сзади послышалось торопливое лепетание подошв по асфальту. Он обернулся.
С удивительной быстротой его нагонял на коротких ножках дядя Тео Костецкий.
- Евгений Павлович, извините, до меня не сразу дошло. Только когда вы
вышли, меня осенило. Ведь вы сын погибшего Павла Николаевича...
- Кто вы такой? - резко спросил Джин.
- Помилуйте, батенька, я адвокат Федор Костец-кий, или Тео Костецкий.
- Вы знаете Врангеля?
- Представьте, знаю старого сумасброда. Лейб-гвардии его величества синий
кирасир. Последний из могикан. В тридцатые годы и он, и я, и ваш покойный
батюшка встречались в русских, хе-хе, освободительных кругах. Мы были тогда
идеалистами, надеялись на падение большевистского левиафана... Ох, наивные
люди! Все изменилось с тех пор, взгляды, идеи, а вот Врангель как
законсервированный...
- А Лефти Лешакова вы тоже знаете?
- Помилуйте! Гангстера?! - Костецкий остолбенел. - Я слышал по радио,
но...
- Анатолий Краузе и Лефти - одно лицо, - сказал Джин и тоже остановился.
- Помилуйте! - вскричал Костецкий. - Толя - гангстер?
- Бросьте темнить, дядя Тео, - сказал Джин, подошел к своей машине,
открыл дверцу. - Меня голыми руками не возьмешь, я вам не папа.
- Евгений Павлович! - умоляюще воскликнул Костецкий и сжал на груди
короткие руки.
Джин упал на сиденье и дал газ.
Тео Костецкий некоторое время стоял на месте, вытирая пот и остекленело
глядя вслед мерцающим, как огоньки сигарет, стоп-сигналам. Потом из-за угла
выехал и приблизился к нему темно-вишневый приплюснутый "альфа-ромео".
Костецкий сел рядом с водителем, даже не взглянув на него. "Альфа-ромео"
медленно покатил вдоль Третьей авеню.
- Что-то вы очень возбуждены, сеньор Тео, - сказал водитель с сильным
испанским акцентом. В голосе его слышалась насмешка.
- Не ваше дело! - рявкнул Костецкий, если только можно назвать рявканьем
тот максимальный звук, который он мог извлечь при помощи своих слабых
голосовых связок.
- Боже мой, как грубо! - сказал водитель, поморщив длинный кастильский
нос.
Некоторое время они ехали молча.
- Краузе не пришел, - раздраженно сказал Костецкий.
- Досадно, - равнодушно пробормотал водитель.
- А вам, я вижу, на все наплевать, - взвился Костецкий.
Водитель пожал плечами.
- О'кей! - после нового молчания сказал Костецкий неожиданно спокойным и
ровным голосом. - Так даже лучше.
- Сложный вы человек, Тео, - усмехнулся водитель.
- Вы бы лучше помолчали, Хуан-Луис, - почти мягко сказал Костецкий. -
Дайте подумать.
Несмотря на ранний час, у баров, кабаре, ресторанов и ночных клубов на
Вест 47-й улице, сплошь застроенной старыми невысокими "браунстоновскими"
домами, доживающими свой век перед сносом, стояли запаркованные автомашины
чуть ли не всех марок и годов выпуска. Однако людей видно не было. Улица,
расположенная недалеко от самой яркой части Бродвея, от его театров и
кинотеатров, от автовокзала "Серая гончая" и церкви святого Малахия, была
пуста. Ее нелюдимость подчеркивали опущенные жалюзи и задернутые шторы в
окнах и витринах. Улица словно вымерла так, как вымирает по утрам воскресный
Манхэттен, когда только ветер носит по серому асфальту обрывки субботних
газет.
Чтобы запарковать свой "де-сото", Джину пришлось потеснить какой-то
полуразвалившийся "шевроле-1956" и новехонький "альфа-ромео". При этом он не
жалел ни своих, ни чужих хромированных бамперов.
Звуки его шагов по замусоренному тротуару гулко отдавались в узком
каньоне улицы. В запыленных окнах белели таблички с надписью "Ту лет" -
"Сдается". Прямо на тротуаре стояли помойные бидоны.
На противоположной улице он заметил над нижним этажом четырехэтажного
дома нужную ему вывеску, обрамленную зазывно помаргивающей неоновой трубкой.
Обыкновенный ночной клуб, каких в Нью-Йорке около тысячи. Правда, прежде наш
повеса предпочитал самые шикарные "найтклабз", такие, как "Монсиньор",
"Эль-Чико", "Шато Генриха Четвертого", "Чардаш", "Венский фонарь",
"Латинский квартал", "Копакабана"...
МАНКИ-КЛАБ
БАР ЭНД ГРИЛЛ
АНДЖЕЛО ПИРЕЛЛИ
ЭЛЬДОРАДО БИЛЬЯРД ПАРЛОР
Такая же надпись красовалась на брезентовом навесе над входом.
Джина не смутила наглухо закрытая дверь: в узкой щели меж тяжелых
бордовых штор проглядывал электрический свет.
Ухватившись за тяжелую медную ручку, Джин потянул на себя массивную на
вид, сколоченную из полированного дуба полукруглую желто-охряную дверь. Она
оказалось запертой. Джин нажал большим пальцем на кнопку электрического
звонка. Не слишком робко и не слишком властно. Приоткрылось вырезанное в
двери, забранное железной решеткой окно. Совсем как в фильмах о "ревущих
двадцатых годах", о развеселых временах "сухого закона", когда наверняка в
барах на этой улице торговали не молочным коктейлем.
- Ие-е-е? - вопросительно протянула, блеснув белками глаз, какая-то
темная личность.
Джин понимал, что многое, если не все, зависело от его находчивости.
Мысль лихорадочно работала.
- Мне сказали, что я могу сыграть здесь в покер на стоящие ставки, -
сымпровизировал он, блеснув белозубой улыбкой, совсем такой, как на
знаменитой бродвейской рекламе сигарет "Кэмел", на которой улыбающийся
красавец пускает огромные кольца дыма.
- Кто сказал? - спросил бдительный страж Анджело Пирелли.
- Да один парень у нас в Фили, - небрежно бросил Джин, подражая
невнятному, слэнговому говору киногангстеров.
Страж окинул Джина придирчивым взглядом: явно англизированный
филадельфийский "саккер" - простак, маменькин сынок, ищущий острых ощущений
в притонах Манхэттена. У такого денег куры не клюют. Что за беда, если
Красавчик выпотрошит этого пижона!
- Как зовут того парня из Фили?
- Пайнеппл Ди-Пиза, он часто играл с Пирелли, - на ходу сочинил Джин,
наобум приставив кличку "Пайнэппл", что на жаргоне гангстеров означает
"граната", к известной сицилийской фамилии.
- Ди-Пиза? - переспросил цербер Анджело Пирелли. - Слыхал, как же!..
О'кей, парень! Только без шалостей, тут респектабельный частный клуб.
Джин не спеша спустился по ступенькам неширокой лестницы в старомодный
небольшой холл с раздевалкой, в которой висело не меньше двадцати мужских
шляп. Повесив свою шляпу, он направился в полуподвальный бар.
- Сядь и сиди, пока не позовут! - вдогонку сказал Джину привратник.
В нос ударил запах пива, алкоголя и дешевых духов. В мягко освещенном
красноватым светом зале - около двадцати столиков на площади примерно в
сорок квадратных футов - сидело дюжины полторы мужчин и почти столько же
девиц. В силу своей неопытности Джин окинул оценивающим взглядом не первых,
а последних. Это были фривольно одетые и сильно накрашенные
красотки-блондинки с натуральными или крашеными волосами и "скульптурными"
формами. Своих подружек гангстеры неизменно называют по имени Молли. И все
же Джин удивился, когда к нему подошла, играя бедрами, одна из
"скульптурных" блондинок и весело сказала:
- Хай! Я Молли. Ты мне купишь выпить? Сядем за стойку или за столик? Как
тебя зовут?
- Джеральд...
- Поздравляю! Чудесное имя. - Она взяла его за руку. - Мне мартини, а
тебе что?
- То же самое, Молли.
Она повела было его к одному из двухместных столиков в полуоткрытых
кабинах вдоль стены, однако он вежливо, но твердо взял курс к стойке с рядом
обитых красной кожей высоких круглых табуреток. Там можно было говорить с
барменом и, кроме того, рассмотреть в зеркальной стене лица мужчин в баре.
Если девицы в этом заведении явно не принадлежали к организации
"Герл-скауты США", то и мужчины не были членами общества трезвенников.
- Пару мартини, Рокки! - сказала Молли одному из двух барменов в белых
форменных пиджаках с блестящими металлическими пуговицами и черными
"бабочками". - Мне побольше вермута и льда и поменьше сахара, а тебе,
Джерри?
- Покрепче - и двойной! - он со шлепком положил на отделанную хромом и
пластиком стойку десятидолларовый банкнот. - Джин "Бифитер". Вермут только
экстрасухой "Мартини и Росси". С долькой лимона.
Отвечая на несложные вопросы Молли, Джин осмотрел бар. Перед барменами
стояла целая батарея разномастных бутылок с блестящими никелированными
дозаторами. За их спинами играл огоньками, красками и бликами, отражавшимися
в зеркалах, необозримый парадный строй бутылей, бутылок и бутылочек, как
отечественных, так и иностранных. На специальной полке стоял включенный
телевизор. Передавали какой-то старый "вестерн". Долговязый Гарри Купер
мчался куда-то на своем голенастом копе...
Панно на стенах изображали обезьян, гоняющихся на манер сатиров за голыми
нимфами. Судя по потрескавшейся и потемневшей краске, обезьяны и нимфы были
написаны безвестным живописцем лет сорок тому назад. Возбужденные морды
распаленных орангутангов резко контрастировали с бесстрастными лицами молча
пивших в баре "горилл11".
Почти все они были на одно темно-оливкового цвета лицо, лицо явно
латинского типа. Смуглые, черноволосые, с низкими бровастыми лбами и
отливающими синевой челюстями. Тесные темные костюмы из лоснящейся легкой
ткани "тропикл" с электрической искрой облегали мускулистые плечи и спины.
Почти все сидели с тяжеловесной сосредоточенностью над своими стаканами,
словно стремясь проникнуть в сокровенный смысл бытия. Странно и жутковато
выглядели эти молчаливые "гориллы" в красноватой полутьме бара, рядом со
скалящими рты обезьянами. Джин определенно предпочитал обезьян.
Бармен поставил перед Джином и его "помидорчиком12" два фужера с мартини,
один - с долькой лимона, другой - с оливкой. Мартини получился излишне
водянистым: слишком много вермута и сахара.
Бармен тут же со звоном выбил чек за два мартини, положил перед Джином
сдачу с десяти долларов. Так делается только в дешевых барах. В "Рэйнджерс"
всегда ждут, пока клиент кончит заказывать, прежде чем назвать ему сумму
счета.
Да, в "Манки-баре" было все как в третьеразрядном "дайве" - кабаке.
Вплоть до кетчупа на столиках, календаря с голыми красотками за барменом,
джук-бокса - платного автоматического проигрывателя - и сигаретного автомата
в углу.
- Принеси-ка мне, Молли, пачку "Кул", - попросил Джин, пальцами
пододвигая "помидорчику" четвертак.
Молли с улыбкой сползла с высокой вращающейся круглой табуретки, обнажив
при этом не лишенную изящества ногу до черных кружевных трусиков.
- Ничего ножка, - тоном знатока заметил Джин.
- Другая точно такая же, - ответила Молли.
- Покажи!
- Потом увидишь!
Вихляя крутыми бедрами и ягодицами, она зашагала на тонких, как стилеты,
каблучках к сигаретной машине.
- Скажи-ка, Мак, - обратился Джин к бармену, - Красавчик здесь?
Бармен хранил такой гордый и надменный вид, словно постоянно помнил, что,
по крайней мере, один мэр великой атлантической метрополии - Бил О'Двайер -
являлся в начале своей карьеры барменом.
- А кому это интересно? - загадочно спросил бармен, окинув Джина быстрым
взглядом черных итальянских глаз.
Джин пододвинул дюйма на три в сторону бармена пятерку из сдачи.
- Да слышал я в Фили от верных ребят, что он большой любитель покера.
- Что-то я, парень, не видел тебя тут раньше, - колеблясь, проговорил
бармен, вытирая полотенцем блестящий черный пластик.
- Как не видел! - усмехнулся Джин, пододвигая пятерку еще на дюйм. - Да
уж целых десять минут, как я тут сижу. Я Джерри Кинг из Фили. Ди-Пиза
посоветовал мне сыграть тут в покер.
- Вот твои сигареты, - сказала, подходя, Молли с пачкой ментоловых. -
Возьми мне еще один мартини Этот слишком сладкий и выдохся.
- Слышал, Мак, что сказала леди? - бросил Джин бармену. - А мне сообрази
двойной скотч "Четыре розы".
- Я не леди, Джерри, - сказала Молли. Она повернулась на крутящейся
табуретке так, что ее обтянутые нейлоном коленки коснулись его бедра. - А
вот ты похож на джентльмена. Вдвоем мы составили бы дивный дуэт.
Кто-то сунул дайм - десятицентовую монету - в джук-бокс и нажал клавишу с
названием одного из последних международных шлягеров. Из мощного динамика
полились задорные, разухабистые звуки твиста в исполнении Чабби Чеккера.
Давай станцуем снова твист,
Как танцевали прошлым летом!
- Обожаю Чабби, - со вздохом сказала Молли, - хоть он и негр. Ему,
говорят, всего двадцать лет, и он поет сейчас почти рядом с нами - в
"Пепермент-лаундж". Вот бы послушать, да туда фиг пролезешь!
Джин дотягивал свое двойное виски. В баре вспыхнуло вдруг два или три
юпитера. Бармен выключил телевизор. Гарри Купер, онемев, ушел в темный
экран, исчез. Из задней комнаты выбежала пухлая молодящаяся блондинка в
громадных солнечных очках с оправой в форме крыльев экзотической бабочки, не
менее экзотическом "гавайском" пляжном костюме и немыслимо широкой шляпе.
- Леди и джентльмены! - объявил хлыщеватый конферансье. - Бимба Брод из
Голливуда. Самый большой бюст от -Нью-Йорка до Лос-Анджелеса! Сорок три
дюйма! Талия - двадцать два дюйма!...
Стриптиз в такой ранний час? Впрочем, когда же еще смотреть стриптиз этим
"гориллам"? Ведь все они, наверное, работают в "кладбищенскую13" смену.
Семейство человекообразных сразу же оживилось. Черные маслины глаз
следовали неотступно за "стрипершей". Залоснились потом смуглые
невыбриваемые лица Джин и тот, вращаясь, описал полкруга на табурете с новым
стаканом в руке
- Тебе нравится эта корова? - ревнивым шепотом спросила Молли, дохнув на
клиента запахом сен-сена.
- Видали мы "помидорчиков" и поаппетитнее, - ответил Джин, вспоминая
стриптизы лондонского Сохо, парижского Пляс-Пигаля, Копакабаны, и
Лангегассэ, и других столиц ночного мира.
"Стриперша" явно уповала не столько на свои перезревшие прелести и
искусство танца, сколько на голую психологию. Впрочем, именно это и
требовалось ее зрителям. Джин не удостоил бы ее и взгляда, если бы не
привычное чудо, совершавшееся где-то в глубине его естества: охлажденное
кубиками льда виски приятно скользнуло вниз, и вот словно расцветали внутри
"Четыре розы", излучая блаженное тепло, и радость, И благолепие, лаская душу
и сердце. Все сказочно менялось перед глазами: громилы-мафиози превращались
в добродушных симпатичных парней, бар становился волшебным гротом, а
вульгарная "стриперша" - прекрасной наядой, чье тело светилось розовым
жемчугом.
Эти первые симптомы эйфории заставили Джина вспомнить о деле и о том, что
спешить с выпивкой не следует.
- Слушай, Молли! - сказал он, чувствуя руку "помидорчика" у себя на
бедре. - Мне обещали, что я сыграю с Красавчиком. Он еще не пришел?
- Красавчик заканчивает свой ленч, - ответила Молли, не спуская глаз со
"стриперши", медленно раздевавшейся под твист, и поглаживая Джину бедро. -
Утром играл в пул, а после ленча начнет в покер. А ты Не купишь мне
шампанского, Джерри?
Пластинка Чабби Чеккера кончилась. Кончился и первый акт двухактного
номера. "Стриперша" осталась в одном красном в белую крапинку бикини. Словно
переводя дух, джук-бокс вдарил шейк. Динамически вращая тазом, животом и
бедрами в такт бешеной музыке, вспотевшая блондинка неутомимо трясла всеми
своими загорелыми прелестями
"Стриперша" дразняще медленно расстегивала на спине пуговицу верхней
половины бикини. "Гориллы" жадно подались вперед. Кое-кто, в ком сильнее
заговорила горячая кровь неаполитанских или палермских предков, привстал.
Один "горилла" судорожно глотнул У другого слюна, пузырясь, потекла по
вороненому подбородку. А джук-бокс наяривал:
Итси битси, тини вини,
Иеллоу полка - дот бикини!
Молли взяла ладонь Джина, поднесла ее к губам
- Ты меня обманываешь, Джерри! - щебетала она. - Ты часом не из этих, не
"маргаритка"?
Какой-то мафиози бросил к напедикюренным ногам женщины, бившейся в
пароксизмах симулированной страсти, свернутую трубочкой пятидолларовую
бумажку. Пример оказался заразительным. Со всех сторон посыпались зеленые
трубочки Чтобы не отстать от других, Джин свернул в трубочку и швырнул
"стриперше" десятку. Прибегая к этому убедительному аргументу, публика
требовала, чтобы стрип-артистка не останавливалась на достигнутом, а
перешагнула за границу установленных в штате Нью-Йорк законов благоприличия.
- Стрип! Стрип! СТРИП! - кричали темпераментные мафиози.
И зеленый дождь сделал свое дело. Закон был по срамлен. Глаза "горилл"
лезли из орбит.
- Браво! Брависсимо! - взорвался зал. - Бис!
Но тут же, взвыв, замер шейк, потухли юпитеры, и "стриперша" уже в
темноте собирала щедрую дань благодарной публики.
- Еще того же! - проведя пальцем за взмокшим воротником, кинул Джин
бармену. - И не жалей, приятель, виски!
Огромные деревянные лопасти вентиля гора на потолке месили душный воздух,
насыщенный густым запахом мужского пота и алкоголя.
Все это было отвратительно, решил Джин. Впрочем. он, разумеется, не
ожидал увидеть в этом гангстерском притоне что либо иное...
Тут только он заметил, что Молли куда-то исчезла.
Не успел Джин удивиться этому и приняться за новый стакан с "Четырьмя
розами", как снова зазвучала музыка, на этот раз тихая, сентиментальная.
Конни Френсис пела "Вернись в Сорренто", и не одна пара глаз с поволокой,
черных, как лава Везувия, подернулась дымкой ностальгии, хотя вряд ли кто из
присутствовавших граждан Нью-Йорка бывал в этом городе.
И вышла в полупрозрачном сиреневом пеньюаре из нейлона еще одна
блондинка, молодая и стройная. Джин даже вздрогнул от неожиданности.
Подумать только: это была Молли!
Она выплыла в перекрестке лучей юпитеров, не слишком умело вальсируя.
Повернувшись к Джину, она подняла руку и пошевелила в знак приветствия
пальцами. По всему было видно, что Молли не училась в знаменитом колледже
розовых кошечек в Лос-Анджелесе, где будущих "стриперш" учат изящному
раздеванию и элегантному обольщению. Но Джин отметил в ней много природной
грации. Он пожалел, однако, что Молли приходится заниматься более чем
сомнительным искусством, сочетая его с древнейшей на свете профессией, а в
следующую секунду неожиданно для себя - какая нелепость! - он ощутил в груди
укол ревности. Какое свинство, что Молли принуждена раздеваться перед этим
стадом "горилл"! Нет, любовь и секс - это касается только двоих, а не
толпы...
В этот момент кто-то постучал по его плечу.
- Вас ждут на третьем этаже! - тихо сказал бармен доверительным тоном и
красноречиво потер пальцами невидимую бумажку.
- Спасибо, Мак!
Обычно Джин давал на чай ровно десять процентов суммы счета, но на этот
раз пододвинул бармену оставшуюся в сдаче пятерку с мелочью и пошел к двери.
Молли заметила это и надула губы.
Эти мужчины...
У крутой лестницы, ведущей наверх, ему преградили путь двое. Таких громил
у гангстеров называют "торпедами": это мускулистые парни, обычно экс-боксеры
или бывшие борцы, мастера рукопашного боя. У первой "торпеды" была маленькая
головка на могучей шее, переходящей через покатые мощные плечи в
бочкообразное туловище. Над маленьким поросячьим глазом красовался
крест-накрест наклеенный пластырь. Рост - не меньше шести футов и пяти
дюймов, вес - добрых триста фунтов!... Вторая "торпеда", калибром поменьше,
рыжая, в веснушках, похожая на грубую копию мага баритона-саксофона Джерри
Муллигана, была вовсе необтекаемой: под блестящей синтетической тканью
костюма "тропикл" бугрились вздутые мускулы. Не озаренные интеллектом лица
"торпед" не предвещали ничего хорошего. И, видно, отнюдь не случайно кто-то
в баре подвернул на полную мощность громыхавший динамик джук-бокса.
- Хай, Марти! - сказала вторая "торпеда" Джину.
- Хай! - сказал Джин. - Только я не Марти.
- Слышь, Базз, этот хмырь говорит, что он не Марти.
- Йеп! - сказала первая "торпеда", подразумевая "да".
- А знаешь, Базз, почему он заливает, будто он не Марти?
- Ноуп, - ответил Базз, подразумевая "нет".
- Да потому, что он на прошлой неделе продул мне полсотни в пул.
- Я с вами никогда не играл в пул, - запротестовал Джин. - И всю прошлую
неделю провел в Филадельфии!
- Брось трепаться, Марти! Гони полсотни.
- Послушайте, ребята!...
- Ну?
- Я вообще никогда в жизни не видел вас.
Левым кулаком Рыжий молниеносно ткнул Джина в солнечное сплетение, а
правым хуком съездил по уху. Джин отлетел к стене и сполз по ней на каменную
площадку, ловя ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.
Мотая головой, Джин неловко поднялся, держась за стену. Слабо
размахнувшись, он наобум выбросил кулак в воздух. Рыжий легко уклонился от
такого удара. Базз не желая остаться в стороне, обрушил на Джина свой
увесистый кулак-кувалду. Но Джин, потеряв равновесие от собственного
неудачного удара, отшатнулся, и кувалда лишь скользнула по плечу.
Большая "торпеда" вдруг расхохоталась неожиданно тонким голосом.
- Ну вот, Базз, - удовлетворенно усмехаясь, проговорил Рэд, - а босс
боялся, что он переодетый полицейский или частный детектив. Просто
безобидный паренек из колледжа. Пай-мальчик. Такой и мухи не обидит.
Он схватил Джина за руку, чтобы помочь ему удержаться на ногах, и
жесткими шлепками ладони отряхнул его костюм.
- О'кей, парень. Может, ты и впрямь не Марти? Может, я обознался. Дуй
наверх! Комната 3-Д. Пошли, Базз! Там Молли выступает.
И, ухмыляясь, "торпеды" валкой походкой направились в бар.
Шатаясь, потирая ухо и плечо, Джин медленно потащился вверх по лестнице,
но, как только "торпеды" исчезли из виду, он зашагал пружинистым шагом сразу
через три ступеньки.
За плотно прикрытой дверью с табличкой 3-Д слышались мужские голоса. Джин
постучался. Дверь открылась на полфута.
- Ну? Что надо? - неприветливо спросила, выглядывая, еще одна "торпеда",
на сей раз одноглазая, с черной повязкой, закрывавшей левый глаз.
- Я хотел сыграть в карты... - ответил Джин, Потирая покрасневшее ухо.
- ...и поскользнулся на лестнице, - усмехнулась одноглазая "торпеда". -
Дьяволы! Сукины дети! Я давно говорил им ввинтить поярче лампочки. Входите,
мистер! Вас тут ждут.
В небольшой прокуренной комнате, меблированной в стиле двадцатых годов, с
викторианским гарнитуром, окрашенным белой эмалью, и выцветшими голубыми
обоями, со старым механическим пианино в углу, за круглым столом, покрытым
зеленым сукном, столом, стоявшим посредине под хрустальной люстрой, играли в
покер четверо мужчин. Трое, смуглые и черноволосые, худощавые, были в
рубашках, их пиджаки висели на спинках стульев. Четвертый - усатый - этот
был, что называется, поперек себя шире - только что сорвал банк и небрежно
засовывал в карман пачки долларов. Джин взглянул на него мельком. Незнакомец
почему-то подмигнул ему, как старому знакомому, зажмурив один
желто-серо-голубой глаз и смешно вздернув усом. Остальные повернули головы,
чтобы взглянуть на вошедшего, а один, сидевший прямо напротив двери - он был
похож на Рудольфо Валентино, - бархатистым голосом сказал, вернее пропел:
- Входите, входите, мистер Кинг. Так кто там в Фили направил вас ко мне?
- Ваш приятель Ди-Пиза.
- Ди-Пиза, Ди-Пиза... Что-то не припоминаю...
- Ну как же! Ди-Пиза, владелец ночного клуба на Брод-стрит!
- Мне пора! - сказал, вставая, усатый. - Мистер Кинг займет мое место. До
скорого!
Он вышел, снова подмигнув Джину своим разноцветным глазом, круглый и
крепкий, как туго надутый футбольный мяч. На пороге он снова на секунду
задержался и снова со странным дружелюбием и таинственной
доброжелательностью повернул к Джину свое лицо с крючковатым носом,
сократовским лбом и красивой массивной челюстью.
- Ну что ж, садитесь! - мягко сказал мафиозо, смахивающий на Рудольфо
Валентино. - Только предупреждаю: деньги на бочку.
Джин сразу узнал Красавчика, который вполне заслуженно носил свое
прозвище. Он смахивал на давнего кинокумира эпохи Мери Пикфорд и Дугласа
Фербенкса, первого в мире героя-любовника Рудольфо Валентино. Тщательно
причесанные волнистые волосы, черные и блестящие, почти девичий овал лица,
густые стрельчатые ресницы и прекрасные, кроткие, как у Бемби, глаза. От
Красавчика сильно пахло духами. Его "музыкальные", унизанные бриллиантовыми
перстнями пальцы годились для маникюрной рекламы. На нем был дорогой костюм
итальянского покроя от Д'Авенцы и накрахмаленная вечерняя рубашка с
"бабочкой".
- Садитесь, мистер Кинг! - повторил Красавчик, женственно грациозным
движением поправляя у виска свои великолепные, жирно намазанные
бриллиантином гофрированные волосы. - Я банкую.
Перед ним лежали дорогой платиновый портсигар, набитый итальянскими
сигаретами "Мерседес", и платиновая зажигалка "Зиппо". В длинном платиновом
мундштуке дымилась длинная сигарета.
- Благодарю вас, сэр! - почти подобострастно ответил Джин, пододвигая
стул напротив банкомета.
На столе стояли стаканы с недопитым виски, пепельница с окурками сигар и
сигарет.
По хрусткой серо-зеленой купюре, лежавшей перед игроками, Джин сразу
увидел, что игра идет крупная, и все же он удивился, когда Красавчик томным
голосом произнес:
- Прошу вас, мистер Кинг. Мы здесь не мелочимся: белые фишки - сотни,
красные - пятисотки, синие - косые.
- Я возьму синих, - сказал, закуривая, Джин; он мастерски выпустил
несколько колечек дыма, - на десять тысяч долларов.
У него не было с собой и сотни долларов. Точнее говоря, у него было ровно
двадцать четыре доллара. Но ведь именно за эту сумму купил белый человек у
индейцев остров Манхэттен14.
Он запустил руку за борт пиджака, будто бы для того, чтобы убедиться, что