Громова Ариадна Григорьевна. Мы одной крови - ты и я !

   Это я так рассуждал в те дни. И, конечно, во многом ошибался. Во-первых, добрый совет мне был очень даже нужен, да некому было его дать. Во-вторых, вовсе я не был здоров. Это мама заметила в первый же вечер, потому и забеспокоилась.
   Я спать нормально перестал: с трудом засыпал, снилась мне жуткая чепуха, и все очень неприятного свойства, я просыпался в холодном поту, глотал бром и валерьянку (тем самым опять же снижая возможность контакта с Барсом) и утром еле мог подняться с постели - меня шатало и трясло, и голова словно ватой была набита. Я уж рад был, что мама ночует здесь и забирает к себе Барса: боялся, что он будет воспринимать мои ночные страхи, и это его совсем доконает. Мама начала меня пичкать всякими лекарствами. Достала какое-то мощное зарубежное средство, от которого мне хотелось спать двадцать четыре часа в сутки, и даже более того; я это лекарство глотал два дня, на третий бросил и сказал, что пускай его Барс глотает, а для меня лично получается, что лекарство хуже болезни.
   В общем, вот какое у меня было настроение в субботу, 11 июня сего года. И тут пришел Славка.
   Когда он позвонил, я валялся на тахте рядом с Барсом. Мы оба тоскливо глядели друг на друга. И я отличался от Барса в основном тем, что не мяукал (хотя готов был мяукать, выть, хныкать - что угодно в этом духе). Оба мы ждали маму; когда она приходила, нам становилось все же чуточку спокойнее и легче. Едва успел я впустить Славку, как Барс закатил очередную истерику: шарахался из угла в угол, дрожал, завывал, а мне самому от этого становилось плохо, по спине такие муравчики бегали. Я начал его ловить, пичкать бромом, он шипел и отплевывался. В конце концов я с отчаяния влил ему в рот столовую ложку портвейна; он проглотил, дико глянул на меня, взвыл и умчался в мамину комнату. Однако вино помогло. Сначала Барс занялся вылизыванием усов и подбородка, а потом захмелел и вскоре улегся спать.
   Славка по моему приказу все это время сидел на балконе и голоса не подавал. Но зато потом он с лихвой наверстал потерянное! Мама, видно, попросила его зайти и "отвлечь" меня. И он вовсю рвался отвлекать, развлекать, вовлекать и тому подобное. Афоризмы из него летели очередями; я иногда пытался отбиваться, а большей частью подавленно молчал.
   Все шло примерно в таком духе.
   - Ты что делаешь, старик? - жизнерадостно восклицает Славка.
   - Ничего, - мрачно объясняю я.
   - "Ничего не делать умеет любой", как сказал Сэмюэл Джонсон, - сообщает Славка.
   Я понятия не имею, кто такой Сэмюэл Джонсон, но говорю, что вполне с ним согласен: вот, в частности, и я это умею.
   - Я понимаю, старик, ты грустишь! - проницательно замечает Славка. - Но тот же Сэмюэл Джонсон сказал: "Скорбь - один из видов праздности".
   - Иди ты со своим Джонсоном! - Это я говорю вяло, но мне и в самом деле хочется, чтобы Славка убрался подальше со всеми своими афоризмами и жизнерадостными улыбочками.
   - Джонсон ему не нравится, это надо же! Английский классик ему не по душе! - с удивлением констатирует Славка. - Ну, тогда обратимся к римлянам. К Сенеке Младшему. А также к Старшему. Что говорят эти достойные сыны Рима? Они говорят, во-первых: "Бедствие дает повод к мужеству". А во-вторых: "Не чувствовать страданий несвойственно человеку, а не уметь переносить их не подобает мужчине". И все это правильно, старик! И еще замечает по этому поводу Сенека Младший: "Несчастнее всех тот, кто никогда не испытал никаких превратностей". Вот, учти!
   - Помолчал бы ты, - болезненно морщась, говорю я. - И вообще пошел бы ты...
   - Нет, старик! - вдохновенно восклицает Славка. - Нет и нет! Не пойду я. Даже если ты унизишься до того, что укажешь мне точный адрес. И знаешь почему? Потому что Марк Валерий Марциал, тоже сын Рима, совершенно справедливо заметил: "Подлинно тот лишь скорбит, чья без свидетелей скорбь". Что можно истолковать двояко. Первый вариант: не скорби напоказ. Второй: не скорби в одиночку - тебе же хуже будет. Оба варианта имеют обоснование. Подкрепим второй изречением того же Сэмюэла Джонсона, который тебе чем-то не понравился: "Одиночество не способствует добродетели, но вредит рассудку". Какой вывод для себя я могу сделать, если классик ставит вопрос вот так, ребром? Только один: я остаюсь, старик! Потому что я тебе друг и двоюродный брат, и я не могу допустить, чтобы ты страдал в одиночестве и праздности, ибо праздный человек есть животное, поедающее время, как сказал...
   - А я повторяю: иди! - мрачно перебиваю я. - Нет, правда, Славка, ведь сказано тебе...
   Я готов разреветься самым постыдным образом. Сил нет.
   - "Человеку свойственно ошибаться, а глупцу - настаивать на своей ошибке", как сказал Цицерон, - наставительно отвечает Славка. - Ну, зачем ты настаиваешь, старик? Не огорчай своих близких!
   - Я вот тебя сейчас гак огорчу! - Я вскакиваю с угрожающим видом, даже замахиваюсь на Славку, но он улыбается все так же лучезарно и безмятежно.
   - Нет, старик! - заявляет он. - Ты этого не сделаешь! Ибо Жан Расин был прав, когда сказал: "Не все, что можно делать безнаказанно, следует делать". Ты прогонишь меня. И что же? Ведь Софокл недаром говорил в свое время: Кто друга верного изгнал, тот сам из жизни
   Своей изъял что лучшего в ней есть!
   Примерно на этом я сдался и рухнул на тахту.
   Славка ласково улыбнулся и процитировал очередного мудреца - Менандра (хотя он, кажется, был не философом, а драматургом):
   - "Выносливость осла познается на неровной дороге, верность друга - в житейских невзгодах".
   И прав был все же он, а не я: одному мне было куда хуже. А Славка хорош еще и тем, что на его тирады вовсе необязательно отвечать: он вполне управится за двоих. К тому же он начал мне рассказывать, что творилось в зале после конца заседания, а это было небезынтересно.
   Магнитофон Славка в это время уже выключил, потому что все встали и направились к выходу. Но потом движение к выходу как-то замедлилось, люди начали сбиваться в группы - кто в зале, кто в фойе - и пошли споры. Славка быстро оценил ситуацию и втиснулся в ту группу, где собралось больше всего "кретинов в цвету" - по его терминологии.
   - Понимаешь, старик, я так определил свою задачу: убивать насмешкой! И вообще, как сказал Амброз Бирс: "Спор - один из способов утвердить оппонентов в их заблуждениях". А вот высмеять - это всегда пригодится! - говорил он, радостно скаля свои крупные зубы. - Осмотрелся я: поблизости, вижу, Виктор вовсю разделывает двух каких-то типов при поддержке ряда прогрессивно настроенных личностей; в фойе Иван Иванович выдает на-гора объективные истины явно сочувствующим гражданам; у сцены Володя и Галя тоже чего-то объясняют, хотя в основном стремятся удрать и на Барри все поглядывают. Ну, думаю, они и сами справятся, а вот тут слабый участок. Навалилась, вижу, скопом кретинская элита, все на одного, а он такой, знаешь, супер-интеллект, начисто изолированный от спорта, а возможно, и вообще от свежего воздуха - ну, где же ему против них выстоять! Я и включился с ходу!
   - Может, ты перечислишь все же имена действующих лиц? - предложил я.
   Славка назвал несколько фамилий в сочетании с учеными степенями. Многие из них были мне более или менее известны, а один даже оказался моим начальством, хоть и не прямым. Ох и всыплет он мне при первом удобном случае!
   - А интеллектуала я не определил, - сказал он. - Установил только, что зовут его Игорь, очевидно, в подражание тебе. Ну, неважно. "Неизвестный друг тоже друг", как сказал Лессинг.
   Славка и тут выбрал свой любимый род оружия - афоризмы. Само по себе это было удачно: он наверняка ошеломлял ученую аудиторию своей эрудицией. Но Славка ведь не собирался спорить всерьез и что-то доказывать. Он дерзил, откровенно издевался, и я не думаю, чтобы этот разговор тянулся долго: Славкины противники наверняка ретировались, стараясь соблюдать достоинство.
   - Понимаешь, старик, я сначала даже старался с ними по-хорошему, объяснил мне Славка. - Я им Гете цитировал: "Легче обнаружить заблуждение, чем найти истину; заблуждение лежит на поверхности, истина - в глубине". Лапласа им назубок шпарил: "Мы так далеки от того, чтобы знать все силы природы и различные способы их действия, что было бы недостойно философа отрицать явления лишь потому, что они необъяснимы при современном состоянии наших знаний. Мы только обязаны исследовать явления с тем большей тщательностью, чем труднее нам признать их существующими". Ведь толково сказано, да? Но до них не доходит! Один даже заявил, что, дескать, Лаплас имел в виду совсем другой уровень знаний... Тут даже твой тезка ожил слегка - они его совсем было удушили, чистый интеллект в такой густой атмосфере существовать не может - и начал высказываться на тему о том, что мы живем в эпоху научных революций и что всякие излишне категорические суждения о невозможности чего-либо сейчас особенно неуместны... Я решил припечатать их покрепче и процитировал из Дарвина: "Невежеству удается внушить доверие чаще, чем знанию, и обыкновенно не те, которые знают много, а те, которые знают мало, всего увереннее заявляют, что та или иная задача никогда не будет решена". Из уважения к Дарвину они проморгали, что я им нахамил. Начали кричать, что говорящие коты это вообще никакая не задача для науки, даже если они есть, а уж тем более, когда их вовсе и нет. Я им на это - Паскаля: "Существует достаточно света для тех, кто хочет видеть, и достаточно мрака для тех, кто не хочет". А они говорят, что, мол, чего ж тут не видеть: кот был и ни слова не сказал, а только мяукал, как ему и положено. Тогда я им Гейне выдаю: "Некоторые люди воображают, будто они совершенно точно знают птицу, если видели яйцо, из которого она вылупилась". Не успели они опомниться, а я еще афоризмик подкидываю: "Бойся незнания, но еще больше бойся ложного знания!" Старик, Гейне в сочетании с Буддой их здорово травмировал! Они даже зашатались. Внутренне. После чего я заявил, что, несмотря на сегодняшнюю неудачу, вы с Володей своего добьетесь, поскольку Бэкон Веруламский справедливо заметил: "Ковыляющий по прямой дороге опередит бегущего, который сбился с пути". И заверил их, что они тоже вынуждены будут признать говорящего кота, ибо факты вещь, как известно, упрямая, а как сказал Джеймс Лоуэлл: "Не меняют своих мнений только дураки да покойники". Поскольку они о Лоуэлле ничего не слыхали, то дрогнули и тихонько, культурненько разошлись. "И за отсутствием бойцов окончилась и битва", как сказал Корнель.
   - Охота тебе была связываться... - заметил я, все же несколько развеселившись.
   - По этому поводу могу привести слова Лабрюйера: "Самое изысканное наслаждение состоит в том, чтобы доставлять наслаждение другим". А также справедливое замечание Федра: "Время от времени душа нуждается в развлечении". А кроме того, старик, - сказал Славка, слегка вытаращив свои и без того выпуклые голубые глаза, - если ты думаешь, что мне все это до лампочки, что там происходило, так ты основательно заблуждаешься, и мой долг просветить тебя! Нет, не таков твой двоюродный брат В. Королев! Вышеупомянутый В. Королев сам горел, когда горели на сцене его друзья и братья, и сам кипел, когда кипел зал и "раздавались выкрики и выпады", как поется в песне Галича! В. Королев жаждал включиться, помочь, отомстить - и он утолил свою святую жажду! Хотя не полностью... - добавил он, добросовестно подумав. - Маловато я им все же всыпал! Надо было их в угол загнать и не выпускать. И им было бы полезно со мной подольше пообщаться: мозги хоть немного прочистились бы. "Людям, не умеющим мыслить, полезно хотя бы время от времени приводить в порядок свои предрассудки", как сказал Лютер Бербанк...
   Вот так он меня развлекал, пока не пришла мама. Она накормила нас таким первоклассным обедом, что мы оба молча и с невероятной быстротой дочиста опорожнили тарелки, хотя я жаловался на отсутствие аппетита, а Славка уверял, что он совсем недавно пообедал.
   - У-ух! - вздохнул Славка, доедая земляничный мусс. - Правильно сказал Франклин: "С тех пор как люди научились варить пищу, они едят вдвое больше, чем требует природа". Тетя Катя, ваш гений многообразен и могуч!
   Мама задумчиво посмотрела на него и сказала мне:
   - Чего я пожелала бы тебе, Игорек, - это Славкину память и Славкино чувство юмора.
   - Чувства юмора у меня и своего как-нибудь хватает! - несколько обидевшись, возразил я.
   - Да вот, к сожалению, не всегда... - справедливо отметила мама.
   - Тетя Катя, - нравоучительно и довольно тонко ввернул тут Славка, - "если вам подают кофе, не старайтесь искать в нем пиво". Это сказал Чехов, и он был прав!
   Нет, Славка все же явление сложное. Мама на него поглядела с удивлением, но тут же сказала, что, конечно, и Чехов прав, и цитата очень к месту, и вообще она неудачно выразилась, но моя меланхолия ее беспокоит и хорошо бы мне малость встряхнуться.
   - Правильно! - радостно завопил Славка, снова впадая в свой привычный шутовской тон. - Зря ты это, старик! "Несчастный случай может произойти даже в самых порядочных семьях", как тонко подметил Диккенс, но нельзя же так прочно закисать по этому поводу! Геродот сказал: "Лучше быть предметом зависти, чем сострадания", а ведь я тебе сейчас не могу позавидовать, старик. Нет, вот именно, я тебе сострадаю! И куда же это годится, вдумайся! Напрягись! Поупражняй мускулы воли! "Худший из недугов - быть привязанным к своим недугам", сказал Сенека Младший. А Сервантес, которому доставалось в жизни как-нибудь побольше, чем тебе, заметил: "В несчастии судьба всегда оставляет дверцу для выхода". А уж он-то знал, что к чему и почему!
   - Слушай, хватит с меня цитат, заткни ты свой фонтан хоть на время! взмолился я. - И какой же, собственно, выход ты предлагаешь мне?
   - "Лучший выход наружу - всегда насквозь", как сказал Роберт Фрост! Ладно, могу и без цитат. Пойдем, старик, наружу! Погуляем! Вот тебе и выход на первое время будет.
   Это неожиданное предложение почему-то так сбило меня с толку, что я некоторое время тупо молчал, глядя на Славку.
   - Ну его, не хочу я гулять! - вяло запротестовал я потом.
   Но Славка немедленно процитировал Руставели:
   - "Не прислушивайся к сердцу и к велениям страстей! Делай то, чего не хочешь, а желанья одолей!"
   И мама его поддержала - дескать, погуляй, чего дома киснуть в такую погоду. Я глянул на крепко спящего Барса и четко осознал, что больше всего на свете мне хочется лежать рядом с ним и чтобы никто меня не трогал. Тяжело вздохнув, я поднялся и пошел сменить рубашку. Славка ходил за мной по пятам и щедро пичкал всякой премудростью, позаимствованной у мудрецов всех времен и народов. Привел, в частности, весьма нелестное суждение Марка Твена о способности человека использовать счастливый случай:
   - "Один раз в жизни фортуна стучится в дверь каждого человека, но во многих случаях человек в это время сидит в соседнем кабачке и не слышит ее стука".
   Этот афоризм я прочно запомнил потому, что каких-нибудь полчаса спустя он мне снова пришел на ум, при совершенно иных обстоятельствах...
   Глава восемнадцатая
   Хорошо быть мудрым и добрым,
   Объективно играть на флейте,
   Чтоб ползли к тебе пустынные кобры
   С лицами Конрада Фейдта.
   В. Луговской
   Если вы держите слона за заднюю ногу
   и он вырывается, самое лучшее отпустить его.
   Авраам Линкольн
   Наверное, зря я послушался Славку. Удовольствия мне эта прогулка доставила маловато, а насчет пользы... Ну, а если б я не вдохновился Славкиной идеей и не попал из-за этого сюда, в больницу, что тогда было бы? Трудно сказать. Одно знаю определенно: из лаборатории меня вытурили бы. И вообще я бы совсем распсиховался и все равно попал бы в клинику, только в другую. Так что нет худа без добра.
   Я еле плелся, рассеянно слушая неумолчный оптимистический треп Славки, и все на свете мне было противно, в том числе и собственная персона. Я до того отупел и увял, что Славка прямо захлебывался от восторга, когда я вел краткий, но весьма симптоматичный по уровню разговор со своей бывшей одноклассницей Лерой Винниковой.
   Мы только вышли из дому. И тут Лера идет навстречу. Я ее не видел с самого выпускного вечера - может, она уезжала из Москвы, не знаю. Но она все такая же вроде, тоненькая, беленькая. Только лицо посерьезнее стало и вместо кос модная стрижка. Я говорю: мол, привет, как живешь и все такое. А она отвечает, что работает в каком-то министерстве и что у нее сын перешел во второй класс. И тут я как-то совсем уже обалдел. Надо же! У этой малышки Лерочки сын-второклассник! И выходит, что я... Да нет, ничего я тогда не успел подумать, а только захлопал глазами и спросил первое, что на язык полезло:
   - И что ж, он уже читать умеет?
   То есть я хотел спросить, любит ли он читать, но получилось глупо. Лерины серые глаза с черными крапинками у зрачков вдруг расширились, - это она так злилась.
   - Интересно, как это можно перейти во второй класс, не научившись читать? Ты бы еще спросил, умеет ли он говорить!
   - Чу, бывает... - неопределенно пробормотал я, сгорая со стыда.
   Лера фыркнула и ушла, не попрощавшись. Славка был счастлив. Он так веселился, что прохожие оборачивались.
   - Ты не с того конца начал, старик! - еле выговорил он, всхлипывая от наслаждения. - Ты бы прямо спросил: а он живым родился? Тоже ведь бывает! Ой, не могу! "Какая забавная штука - человек, когда он надевает камзол и штаны, а рассудок забывает дома!" - как говорил в таких случаях Вильям Шекспир.
   - Слушай, я домой пойду, - тоскливо сказал я. - Неохота мне людей сейчас видеть.
   - Понимаю! Вполне! - мгновенно посерьезнев, заверил Славка. - Только зачем же домой? Не хочешь людей - пойдем к зверям. Вот он, Зоопарк-то!
   Я подумал, что это и вправду неплохая идея. И мы пошли покупать билеты.
   Оставался примерно час до закрытия, народу в Зоопарке становилось все меньше, и это меня очень устраивало. Я вообще любил ходить в Зоопарк по вечерам, перед закрытием. Ни шума, ни крика; посетители ходят либо поодиночке, либо парами. И народ это чаще всего тихий, вдумчивый: подолгу стоят у клеток и вольеров и любуются павлинами, оленями, тиграми, медведями.
   Вечер был ясный, тихий, слегка уже посвежело, на дорожках лежали длинные тени, и сквозь деревья просвечивала желто-алая полоса на западном горизонте. Тут было хорошо и спокойно. Даже Славка постепенно умолк и притих. И мне стало легче на душе - настолько легче, что все страхи вдруг показались несерьезными. Ну, подумаешь, беда какая - на работу вернуться, к добродушному Александру Львовичу, к Юрию, к Леночке... да и вообще хороших людей там хватает, и просто смешно воображать, что они тебя будут терзать расспросами, не такой это народ... Но нервы у меня все же были здорово разболтаны. Я, например, долго не замечал, что бормочу свои мысли вслух и что Славка с восторженным удивлением таращит на меня глаза. Потом я спохватился - и меня в жар бросило от конфуза.
   - Ты все правильно говорил, старик, чего стесняться? - подбодрил меня Славка. - Давай-давай дальше. С умным человеком и побеседовать приятно. Знаешь анекдот о червяке на прогулке? Он долго беседовал с другим червяком, а потом выяснилось, что это был его собственный хвост.
   Я с досадой отвернулся. Славке, видимо, стало жаль меня. Он шел некоторое время молча, потом заговорил серьезно, не паясничая.
   - Слушай, Игорь, а почему бы тебе не поговорить вот с ними? - Он повел рукой вдоль вольера с павлинами, мимо которого мы шли.
   - Почему именно с ними? - удивился я, глядя на белого павлина, распустившего свой перламутровый хвост.
   - Да с кем угодно из здешних. Ты же с Барсом сейчас работать не можешь, с Мурчиком тоже. Вот и психуешь. Сенека Младший сказал: "Даже самые робкие животные, если у них нет другого выхода, пытаются вступить в борьбу для самозащиты". И он же справедливо отметил: "И после плохой жатвы нужно снова сеять".
   Я даже остановился. Действительно, как это такая идея не пришла мне в голову раньше? То есть в самом начале всей этой истории я об Зоопарке думал, а потом забыл начисто. Ну, в первые дни было просто некогда. А вот после провала мне следовало вообще как можно больше времени проводить здесь - ведь на меня прогулки по Зоопарку всегда действовали очень успокаивающе и освежающе. Мама раньше, бывало, скажет: "Пойдем родственников навестим, благо они по соседству живут". А теперь и она, как нарочно, ни разу даже не вспомнила про Зоопарк... Нет, Славка все же молодец! Идея совершенно правильная. Надо поупражняться.
   Я с некоторой опаской посмотрел на павлина, все еще красовавшегося на фоне собственного шикарного хвоста, и начал придумывать: что бы ему такое внушить?
   - Пускай крикнет три раза подряд! - подсказал Славка, догадавшись о моих намерениях. - Орут они довольно противно, но шут с ним, выдержим.
   Павлин послушно промяукал три раза - его крик похож на мяуканье, только очень резкое и высокое по тону. Я заставил его еще подойти к сетке и поклониться нам. Славка ужасно обрадовался, но я цыкнул на него, чтобы он не вздумал ржать на весь Зоопарк.
   - Ладно, я наступлю на горло собственному смеху! - заверил Славка. - Но, старик, брось ты этого павлина! Павлин - это не вещь! Ты возьми в оборот жирафу. Или бегемота. Правда, пойдем к бегемоту!
   Мы пошли, но около бегемота все еще было много народу. Он плавал, выставив свои гигантские ноздри. Я хотел внушить ему, чтобы он вышел на берег, но это оказался пустой номер: бегемот и сам полез на берег. Зрелище было внушительное, однако я не стал дожидаться, пока он взгромоздит свою темно-серую блестящую тушу на камень, а поспешно повернулся к вольерам попугаев. Как это я сразу не сообразил - ведь там гиацинтовый ара, надменный гиацинтовый ара! Я давно любил его без взаимности - он на меня не обращал ни малейшего внимания, а со старушкой служительницей флиртовал напропалую и своим "Арра!" умудрялся выразить целую гамму чувств: радость встречи, боль разлуки, отчаяние, ярость. А я стоял и завидовал старушке...
   Гигантский темно-синий попугай сидел вверху на жердочке и обстоятельно чистил свой великолепно изогнутый грифельный клюв такой же грифельной крючковатой лапой.
   - Ара! - позвал я, остановившись у решетки. - Ара, ара!
   Попугай искоса, презрительно глянул на меня сверху, потом неторопливо передвинулся к боковой сетке, вскарабкался к самому потолку вольера и повис там, прочно уцепившись когтями. "Ах, так! Ну погоди же, зазнайка!" - подумал я и начал внушать.
   Ара перевернулся головой вниз и поглядел на меня, будто не доверяя своим глазам. Потом он начал спускаться вниз, перебирая клювом и лапами по наружной решетке: видно было, что он спешит изо всех сил, но не может же такая солидная птица бежать вприпрыжку, словно воробей какой-нибудь. Наконец ара повис на решетке так, что наши глаза оказались точно на одном уровне. Он повернул голову и уставился на меня своим темно-карим глазом в ярко-желтом охряном ободке. Я впервые заметил, что от клюва у него наискось отходит вытянутый желтый треугольник чуть посветлее, лимонного цвета - даже не знаю, как можно было не заметить это яркое украшение, ведь я столько глазел на ару. Попугай взмахнул крыльями и плотно прижался к решетке, словно пытаясь протиснуться сквозь нее. Он вел себя так, будто встретился с давно утраченным другом и не может прийти в себя от изумления и радости.
   - Арра! - проворковал он и соскочил на пол.
   - До чего здорово! - восторженно прошептал Славка. - Это ты здорово, старик!
   Я вообще-то ничего конкретного не внушал аре, повторял лишь одно: "Ты меня любишь, очень любишь, я твой лучший друг!" Мне интересно было поглядеть, что он будет делать.
   Ара презабавно раскачивался на полу клетки, переминаясь с ноги на ногу и повертывая голову из стороны в сторону. В этой неторопливой раскачке чувствовался своеобразный ритм и определенная эмоциональная окраска. Ара явно танцевал, чтобы доказать мне свою искреннюю любовь; это был танец в мою честь.
   - Ара! - растроганно сказал я.
   Попугай опять взобрался на уровень моих глаз и принялся ожесточенно кусать решетку. Он захватывал прутья своим могучим клювом, как клещами, и тряс, и дергал их, пытаясь пробраться ко мне и ринуться в мои объятия. Он повторял: "Арра! арра!" - нежным, воркующим голосом, ничуть не похожим на обычный, звонкий и пронзительный свой вопль. Он распластывался на решетке, прижимаясь к ней грудью, и во всю ширь распахивал могучие густо-синие крылья.
   Славка потрясенно таращил глаза. Но мне вдруг стало грустно.
   - Ничего ты меня не любишь! - сказал я попугаю, любуясь его умными блестящими глазами, которые сейчас с такой нежностью смотрели на меня. - Все это, брат, фокусы-покусы, а на деле плевал ты на меня с высотного здания на площади Восстания. И правильно.
   - Ну-ну, старик! - тревожно заговорил Славка. - Ты эти номера брось! Тоже мне Драма в Зоопарке, или же Несчастная любовь молодого ученого к заколдованной принцессе! Пошли дальше. К медведям, что ли. А еще лучше - к кошечкам. Жирафу, пожалуй, не надо трогать - она уж очень заметная; начнет если какие номера откалывать, так со всего Зоопарка люди сбегутся. А ты выбери какого-нибудь котика пофасонистее - леопарда или ягуара, например. И пускай они поработают!
   Я еще раз тихонько сказал:
   - Ара!
   Попугай так прижался к решетке, что ее черноватые прутья плотно впечатались в синее блестящее оперение и встопорщенные кончики перьев просунулись наружу.
   - Ар-ра! - проникновенно и страстно крикнул гиацинтовый красавец.
   Нет, правда, я его всегда очень любил, и мне хотелось, чтоб он так и продолжал обожать меня, но я отключился и с легкой грустью увидел, как ара недоумевающе встряхнулся, отчужденно посмотрел на меня, взобрался по решетке под самый потолок и повис там вниз головой.