Гулд Джудит. Рапсодия

   Вера сжала его так, как будто от этого зависела ее жизнь. Потом резко отстранилась.
   — Не надо, — прошептала она. — Мне не нужна твоя жалость. Он снова притянул ее к себе. Начал целовать в губы, жадно и страстно. Руки его гладили ее волосы, плечи, спустились на грудь. У нее перехватило дыхание.
   — Ш-ш-ш, — прошептал он ей в самое ухо. — Это не имеет ничего общего с жалостью. Это же я, Миша, забыла? Дай себе волю. Расслабься. Давай будем наслаждаться вместе.
   Он снова начал ласкать ее, медленно, неспешно, нежно, с любовью, пока изнутри не поднялся шквал страсти, который привел их в спальню, а потом к сладкому и опустошительному освобождению.
   «Господи, как же это получилось?!» — не мог он потом понять. Ведь он же собирался рассказать ей о Сирине, а вместо этого… Он испытывал какое-то странное, незнакомое чувство. Не вины, не стыда, не раскаяния, нет. Он не чувствовал, что поступил с Верой недостойно, непорядочно. Совсем наоборот — все было правильно. Как воссоединение старых друзей.
   Вера словно надежная, безопасная пристань. Любящая и по-своему волнующая. А что же тогда Сирина? Почему его так тянет к ней? Можно ли любить двоих, по-разному? Он ничего не мог понять. Совсем недавно он не сомневался в том, что Сирина единственная во всем мире имеет для него значение. И что же теперь? Что ему теперь делать?
   Вера проводила его к выходу. Вернулась в спальню. Лучше и быть не могло, хотя этого она не планировала. Хорошо, что она не пыталась его соблазнить. Это было бы самой большой ошибкой.
   Она закрыла глаза. Обхватила себя руками за плечи. Может быть, когда-нибудь он поймет, что никто не будет любить его так, как она. И может быть, когда-нибудь он ее тоже полюбит…

Глава 26

   Миша повернулся на спину, заложил руки за голову. Удовлетворенно вздохнул. Поднял глаза к потолку, туда, где виднелись безобразные трубы. Даже в этом тусклом свете он их хорошо различал. Когда он впервые увидел квартиру Сирины в Сохо, она его заворожила своими размерами, высокими потолками, огромными окнами, современными очертаниями, почти полным отсутствием какого-либо украшательства. За последние месяцы он провел здесь не одну ночь — они встречались каждый раз, когда оба оказывались в Нью-Йорке, — однако за это время энтузиазм его значительно уменьшился, а порой сменялся полным неприятием. Белизна этого жилища теперь выглядела какой-то неестественно, нечеловечески стерильной, казенной. Дорогая мебель производила впечатление бездушной холодности. По-видимому, Сирина слишком много времени проводит вне дома, ей некогда заниматься своим жилищем. Картины на стенах все сплошь современные, большинство выполнены в темных тонах. Ни один из художников ему не знаком. И ни одна из этих картин не вдохновляет. В спальне и холле выставлены некоторые фотографии Сирины — снимки с показов мод, — великолепно выполненные, но такие же ультрасовременные и холодные, как и все остальное. Безделушек почти нет, практически ничего, что указывало бы на то, что она путешествует по всему миру. Но самое странное — ни одной семейной фотографии, ни одного снимка друзей.
   Даже кухня — как правило, самое уютное место в любой квартире — являла собой образец индустриальной эпохи. Почти все предметы из стекла, стали и гранита. Скорее напоминает операционную и выглядит так, словно ею никогда не пользуются. Так оно, кстати, и есть. Сирина сама сказала, что практически никогда не готовит. Вначале Миша решил, что она преувеличивает, но потом поверил. Каждый вечер, когда он приходил сюда после целого дня напряженной работы за роялем, они заказывали обед с доставкой в китайском, японском, бирманском или вьетнамском ресторанчике. Несколько раз они выходили куда-нибудь пообедать, причем Сирина всегда настаивала на каком-нибудь сверхдорогом фешенебельном ресторане, таком, куда приходят скорее не для того, чтобы поесть, а для того, чтобы показаться на публике и посмотреть на других знаменитостей.
   По утрам всегда одно и то же — кофе, и все. Проглатывался в спешке, после чего она убегала по своим делам. За кофе обычно разговаривала по телефону, отвечала на звонки. Стилисты, фотомодели, фоторедакторы, издатели, модельеры, ассистенты, агенты, ее собственный агент. Мишино присутствие никогда не мешало ей отвечать на звонки.
   Он улыбнулся. Как Сирина прекрасно справляется со всеми этими многочисленными делами! Как умеет удержать в голове тысячи мельчайших деталей! С каким апломбом ведет дела! Он бы от всего этого давно сошел с ума. Его жизнь проходит совсем по-другому — в полном уединении, сосредоточенности только на музыке.
   Ему внезапно пришло в голову, что во многих отношениях они совсем не знают друг друга. Слишком много работают, слишком много разъезжают по свету. Времени остается только на секс, но не на то, чтобы узнавать друга. Иногда у него возникало впечатление, что они вовсе и не пара, а просто едва знакомые люди, время от времени встречающиеся для того, чтобы провести вместе ночь. Встречи на одну ночь… Чистая эротика, ничего больше. Даже кратковременные совместные поездки в другие города, как, например, в Копенгаген несколько недель назад, теперь начали терять свою прелесть. Возможно, это оттого, что теряется новизна… Но скорее всего здесь что-то другое.
   Миша услышал, что Сирина выключила душ. Сейчас появится на пороге с полотенцем в виде тюрбана на голове, со своим великолепным телом, раскрасневшимся после горячей воды. И она появилась, в нимбе из солнечного света. Он внимательно смотрел на нее, пытаясь понять, кто же она на самом деле, что скрывается за этой прекрасной, ухоженной, словно отполированной внешностью.
   Она заметила выражение его лица. Ответила вопросительным взглядом.
   — Что?
   — Так… задумался кое о чем.
   Сирина подошла, присела на край кровати.
   — О чем же?
   Он провел пальцем по ее спине.
   — О тебе. Кто ты на самом деле? Откуда ты? Ну и всякое такое. Она с шумным вздохом повернулась к нему.
   — Я Сирина Гиббонс. Выросла во Флориде. Этого достаточно? Он покачал головой:
   — Нет. Ты знаешь обо мне практически все. Я тоже хочу знать все о тебе. Все, что только можно.
   В голосе ее зазвучало раздражение:
   — Я же тебе говорила, не люблю вспоминать прошлое. Да и вспоминать-то нечего.
   Она начала вытирать волосы полотенцем.
   — В это трудно поверить.
   — А ты попробуй.
   — Пробовал. Уже несколько недель. Знаешь, как ни странно, я нашел больше информации о тебе в журнале «Ярмарка тщеславия», чем ты когда-либо рассказывала мне сама.
   Сирина положила полотенце. Повернулась к нему.
   — Что именно ты хочешь знать?
   — Перестань, Сирина. Ты сама это знаешь. Все, что любовники обычно рассказывают друг другу. — Миша нежным жестом откинул влажные пряди волос с ее лба. — О твоей семье, о твоем детстве, о друзьях, о чем ты мечтала. Все, что помогло бы мне узнать тебя.
   Она смотрела ему в глаза.
   — Если я расскажу тебе, сможешь ты пообещать раз и навсегда, что больше не будешь спрашивать меня о прошлом? Никогда.
   — Обещаю.
   Он привлек ее к себе, нежно поцеловал.
   Она отодвинулась, снова обернула голову полотенцем. Легла рядом с ним под простыню. Теперь она смотрела прямо перед собой.
   — В журнале ты прочел о том, что я родилась в о Флориде.
   — Да.
   — Это верно. Но в не в той Флориде, которую знает большинство людей; В жалкой, полуразвалившейся лачуге недалеко от побережья. Рядом с Кристал-Ривер.
   Миша слушал, не отрывая от нее глаз.
   — Мой отец — если этого человека можно назвать отцом — работал проводником рыболовов. В те дни, когда не был слишком пьян. Мать занималась домашним хозяйством. Когда не была слишком пьяна. — Она помолчала, глядя вниз, на свои ногти. — О двоих братьях я мало что помню. По крайней мере до тех пор, пока мне не исполнилось десять лет. — Голос ее понизился до шепота. — До того времени, когда они начали ко мне приставать.
   Миша положил руку ей на плечо. Она его оттолкнула.
   — Когда они от меня отставали, за дело принимался отец. А когда я попыталась рассказать матери, она избила меня до полусмерти, за то, что я их якобы сама завожу. Искушаю — так она сказала.
   Она взглянула на Мишу, потом снова отвернулась. Ему хотелось обнять ее, утешить, однако он побоялся, что она снова его оттолкнет.
   — Примерно с двенадцати лет я начала уходить из дома. В пятнадцать убежала насовсем и с тех пор в этот гадюшник не возвращалась. Разъезжала по стране с парнями из рок-групп. Они меня кормили, давали крышу над головой, выпивку и наркотики. А я за это давала им все, что они от меня хотели. Ты понимаешь, действительно все.
   Некоторое время она молчала, опустив глаза, по-видимому, собираясь с силами, чтобы закончить рассказ. Сделала глубокий вдох.
   — Я начала фотографировать. Снимала их во время выступлений, за кулисами, во время репетиций, в мотелях, на вечеринках. Это получилось как-то само собой, чтобы убить время. Для развлечения. — Сирина подняла на него глаза. Пожала плечами. — Остальное ты знаешь. Во время интервью с рок-группой кто-то из издателей увидел мои снимки. Так началась моя карьера. Ко мне пришел успех. Когда я это поняла, я начала учиться, совершенствоваться. Потом я познакомилась с Корал Рэндолф. С тех пор все прочее, как говорят, стало историей.
   — Да, ты прошла долгий путь…
   — Это верно. И я никогда не оглядывалась назад. И больше никогда не буду этого делать.
   — Хорошо, что ты мне рассказала, Сирина.
   — Ну вот, теперь ты все знаешь. А я больше не хочу об этом говорить, ты понимаешь?
   — Да, теперь понимаю. Больше никогда не буду тебя спрашивать.
   Она поднялась и пошла в ванную, на ходу вытирая волосы.
   У Миши голова шла кругом от всего услышанного. Неудивительно, что у нее нет никаких семейных фотографий. Неудивительно, что она не хочет вспоминать о своем прошлом. Возможно, она даже боится настоящей близости, внезапно пришло ему в голову. Она, наверное, никому не доверяет. И это не странно после такого детства…
   Сможет ли он когда-нибудь проникнуть внутрь этого прекрасного, словно отполированного создания? Секс у них просто фантастика. Но пойдут ли их отношения дальше этого хоть когда-нибудь? Допустит ли она?
   Учитывая ее ужасный опыт, можно понять, почему она всячески избегает встречи с его родителями. Ему так хотелось познакомить ее с ними… похвастаться ею! Однако до сих пор она от этого уклонялась под самыми различными предлогами. Не этим ли ее ужасным опытом объясняется и нежелание провести хотя бы одну ночь в его квартире? Она часто шутила по поводу ее роскоши, называла его квартиру сокровищницей Аладдина. Может быть, она почувствовала, что это настоящий дом, место, которое он любит, с любимыми вещами? А может, боится, что он изменится в своем жилище, на его собственной территории?
   Как бы там ни было, одно он теперь понял: Сирина, несмотря на свою красоту и внешнюю изысканность, несмотря на все свои таланты, глубоко травмированный человек. По-видимому, где-то внутри, в самой глубине ее существа затаились страх и неуверенность. Но самое ужасное — это сломленный дух. Да, она настоящий борец, она способна выжить в самых невыносимых условиях, однако сможет ли она когда-нибудь научиться отдавать себя без страха? Сможет ли когда-нибудь без недоверия принять то, что дают ей?
   Позволит ли она ему любить себя?

Глава 27

   Сирина уехала в Кению, снимать модели в изысканных туалетах на фоне дикой природы.
   Миша играл в Токио, в залах, заполненных до отказа.
   Сирина фотографировала в окрестностях Буэнос-Айреса мускулистых мужчин в костюмах лондонских модельеров «для самых крутых парней» на фоне конюшен.
   Миша поднимался на пирамиды в Теотиуакане, покорив перед этим своей игрой как критиков, так и публику Мехико.
   Сирина где-то в Индийском океане, на одном из Мальвинских островов, отдыхала вместе с Корал и Салли («Извини, Миша, у нас девичник») после особенно утомительных съемок в диких местах Раджастхана.
   Они действительно словно корабли, проносящиеся мимо в ночи…
   Миша вернулся в Нью-Йорк с чувством одиночества и обиды на Сирину. А красотки фотомодели, готовые каждый вечер бродить по клубам, часто нанюхавшись или наглотавшись наркотиков, ему осточертели.
   Он решил позвонить Вере, спросить, не поездит ли она с ним по антикварным магазинам в выходные дни. Та с радостью согласилась, и в субботу они покатили на его маленьком спортивном серебристо-голубом «БМВ». Ехали с откинутым верхом, так, что волосы развевались на ветру.
   Объехав несколько магазинов, они с удовольствием пообедали в ресторане Чарлстона. Ночь провели в маленьком романтическом пансионе в Беркшире. Вернулись в Нью-Йорк счастливые, довольные своими приобретениями, но еще больше — обществом друг друга. Они словно вновь открыли для себя друг друга. В воскресенье вечером Вера предложила никуда не выходить, а приготовить что-нибудь дома. Воскресными вечерами, когда все возвращаются из загородных поездок, в ресторанах слишком много народа. В Мишиной прекрасно оборудованной кухне она приготовила восхитительное блюдо — спагетти с артишоками, зеленым луком и красным стручковым перцем. Миша же сделал салат с томатами и оливковым маслом.
   Они ужинали, пили вино и разговаривали, разговаривали, разговаривали. Время от времени Вера вставала с места, переставить или подправить какую-нибудь вещицу так, чтобы она выглядела эффектнее. Предлагала перевесить ту или иную картину. Они вместе решали, куда поставить Мишину новую кровать, которая вскоре должна прибыть, обсуждали, какая ткань к ней лучше всего подойдет.
   В последний раз они поднялись к нему в спальню уже поздно ночью, рука об руку, с удовлетворенными улыбками на лицах, с чувством приятной усталости, с ощущением приятно проведенного времени и, главное, истинного наслаждения друг другом. Ночь они провели в сладких неспешных ласках, завершившихся крепким освежающим сном.
   Рано утром в понедельник Мишу разбудил резкий звонок телефона. Он протянул руку и отключил аппарат. Заметил, что Вера уже встала и ушла на работу.
   Позже, после кофе, гренков и сока, он включил автоответчик, послушать сообщения. Все от Сирины, как он и ожидал. Он знал, что она должна вернуться в Нью-Йорк этим утром. Решил ей перезвонить, хотя обида на то, чтр она так и не выбрала для него время, еще не прошла. По собственному опыту он знал, что, приложив некоторые усилия, а главное, при желании, она могла бы это сделать.
   Он снял трубку и набрал ее номер. Услышал хрипловатый голос «Джона Уэйна».
   — Салли?
   — Кто спрашивает?
   — Майкл Левин. Я бы хотел поговорить с Сириной.
   — Минутку.
   Он услышал громкий стук, как будто она намеренно швырнула трубку. Через несколько секунд раздался голос Сирины:
   — Привет! Я пыталась тебе звонить, но никто не отвечал.
   — Я отключил все телефоны. Хотел поспать. Энтузиазм в ее голосе немного смягчил его гнев, однако он еще не мог простить ее до конца.
   — Та-а-к… А чем ты занимался перед этим?
   — Да так, всем понемножку. Человек может и поразвлечься, когда его бросают в одиночестве, правда?
   — Дуешься?
   — Можно и так сказать.
   — Вот что, Майкл… Мы встречаемся уже несколько месяцев, и я думала, что за это время ты успел привыкнуть к моему образу жизни. Ты же знаешь, как обстоят дела. Я не могу срываться с места и бежать к тебе по первому зову.
   — А я этого и не жду.
   — Послушай, — проговорила она мягче, — у меня сегодня свободный день. Почему бы тебе не прийти ко мне? Давай поговорим.
   — А может быть, лучше ты придешь сюда? — Он заранее знал, что она откажется. — Здесь нас будут меньше отвлекать.
   — Нет. Лучше у меня. Мне должны звонить. Это важно.
   — Ну разумеется. Важнее ничего быть не может. Кстати, ты могла бы прийти сюда со своим мобильным телефоном.
   — Ничего не выйдет. Мне могут кое-что принести, а здесь, как ты знаешь, никого, кроме меня, нет. — Она вздохнула. — Послушай, Майкл, я ничего не могу поделать. Пожалуйста, приходи.
   Он почувствовал, что не может устоять. Она его словно околдовала. Притягивает, как магнитом.
   — Хорошо, через час буду.
   Он положил трубку, глядя в пространство невидящим взглядом. Сколько это может продолжаться? То она просит и умоляет его, то отталкивает…
   Кабина лифта остановилась с легким толчком. Миша вышел, едва не натолкнувшись на «Джона Уэйна». Салли стояла в ожидании лифта в самой что ни на есть мужской позе — широко расставив ноги.
   — Привет, Сал!
   Несколько секунд она подозрительно смотрела на него, потом молча, словно нехотя, кивнула. Покачиваясь, вошла в лифт, стукнула по кнопке кулаком.
   Миша нажал на кнопку второго переговорного устройства — для большей безопасности в квартире их было два: одно — на входной двери, второе — в холле. Сирина впустила его.
   — Майкл! Я здесь, в студии.
   Он повернул направо, к огромному помещению, примыкавшему к жилым комнатам и оборудованному всем необходимым — ванной, гардеробной, кладовой и темной комнатой для проявки пленок. Сирина стояла в центре, почти скрывшись за всевозможным осветительным оборудованием, фотокамерами, прочими фотографическими аксессуарами, многочисленными чемоданами с одеждой и обувью и еще бог знает чем. Смотрела на него с широкой улыбкой. Роскошные черные волосы обрамляли слегка загорелое лицо. Как мадонна, подумалось ему. Изысканная и совершенная, чистая и невинная… В этот момент он заметил, что на ней надето. У него дыхание перехватило.
   — Какого черта…
   Неожиданно для самого себя он расхохотался. Улыбка на ее лице стала еще шире.
   — Я примеряю одежду для фотосъемок. Можешь себе представить, один лондонский журнал собирается опубликовать большую статью обо мне! Они мне прислали тонны одежды для примерки. — Она сделала пируэт. — Ну, что скажешь?
   Миша почувствовал, что не может найти слов.
   — По-моему, ты в этом выглядишь как шикарная проститутка, — выпалил он. — Проститутка со стажем! Она засмеялась.
   — Значит, тебе это не нравится?
   — Грудь кажется больше, — произнес он, одобрительно глядя на нее.
   — А сапоги? Правда очень практично? Каблуки-шпильки и высокие, до самых бедер. Очень удобно для ходьбы по магазинам.
   — Могу себе представить. Все покупатели разбегутся в один момент.
   Сирина топнула высоким каблуком.
   — Ну иди же сюда.
   Он приблизился. Заключил ее в объятия. Страстно поцеловал. Она ответила моментально. Обхватила его руками с таким же страстным желанием. Глаза ее блеснули озорством.
   — По-моему, тебе нравится эта большая грудь.
   — Мне нравишься ты.
   — А большая грудь?
   — Пожалуй, тоже. Она взяла его за руку.
   — Пойдем в спальню.
   Он шел за ней следом, поглядывая на крепкие ягодицы, туго обтянутые сверкающей кожей. Обнаружил, что этот нескромный наряд его возбуждает.
   Едва они вошли в спальню, как желание взорвалось в них, вспыхнуло ярким пламенем. Оказалось, что они изголодались друг по другу сильнее, чем могли предположить. Слишком долго не виделись, да и наряд ее тоже сыграл свою роль.
   Потом они лежали в постели обнаженные, чувствуя себя выжатыми без остатка.
   — Ну что… ты все еще сердишься на меня? Миша ответил долгим пристальным взглядом.
   — Должен признаться, на тебя трудно сердиться. Особенно когда ты рядом. Но я был очень рассержен, можешь мне поверить.
   — Ну что ж, тебе придется это пережить. Я такая, какая есть. Такова моя жизнь.
   — Я понимаю. Но неужели мы не могли провести вместе хотя бы часть твоих каникул? У тебя было свободное время, у меня тоже, и ты об этом знала. Похоже на то, что…
   Сирина рывком приподнялась на подушке, зло глядя на него.
   — Никогда от меня такого не жди! Что я от чего-нибудь, связанного с работой, откажусь ради тебя. Корал очень важна для моей карьеры. Я проводила время с ней. — Она помолчала. Заговорила спокойнее: — И кроме того, мы не хотели никаких мужчин. Я же тебе говорила, это был девичник. — Она провела рукой по волосам. — А у тебя разве никогда такого не бывает? Я имею в виду, вы никогда не собираетесь мужской компанией?
   — Да нет. Наверное, я уже это перерос. В школе, да, припоминаю… А вообще я не большой любитель мужских компаний. Она громко застонала:
   — Господи, Майкл… Я уже предвижу, как ты все больше и больше посягаешь на мою свободу. Выдвигаешь все новые и новые требования, отнимаешь все мое время. И поедаешь меня самое.
   Он молчал, потрясенный ее словами. О чем это она?.. С самой первой минуты их знакомства она всегда делала то, что хотела. Да, временами ему бывало больно и обидно, он злился на нее, но никогда не посягал на ее независимость.
   — У тебя действительно такое ощущение?
   — Абсолютно, — ответила она не задумываясь. — И я этого не потерплю. Ни от кого.
   — А если бы я был твоим мужем?
   Сирина повернулась к нему. Долго смотрела на него своими колдовскими карими глазами. В какой-то момент ему показалось, что она подавила смех.
   — Мужем! — произнесла она наконец. — Мужем! Только подумать! — Лицо ее посерьезнело. — Если я когда-нибудь и выйду замуж, Майкл… имей в виду, я сказала «если»… то это ни на йоту не изменит мою жизнь. Ни замужество с тобой, ни с кем-либо другим. Никаких компромиссов! Ни-ка-ких.
   Миша даже опустил голову под этим тяжелым взглядом. Если он еще и лелеял какие-то надежды, то сейчас они разбились вдребезги.
   Через некоторое время он рискнул высказать еще одно предположение:
   — Значит… ты не перестанешь разъезжать по свету, даже ради семьи?
   Она долго смотрела на него. Потом неожиданно громко расхохоталась.
   — Извини. Я… я просто не могла поверить своим ушам. Ты действительно ни хрена не соображаешь.
   Он поднялся с постели и начал собирать одежду. Скорее уйти отсюда… уйти от нее. Она над ним насмехается. Но это еще полбеды.
   Сегодня ему кое-что открылось в ее характере, что-то безобразное, отвратительное.
   Она молча наблюдала за тем, как он одевается.
   — Тебе совсем не нужно сейчас уходить.
   — Нужно. — Он надел пиджак. — Прощай, Сирина.
   — Пока. До встречи.
   Она потянулась к маникюрному набору на ночном столике.
   Оказавшись на улице, Миша некоторое время стоял как потерянный. И потерявший цель. Что же ему теперь делать?
   Он уже давно примирился с тем, что они с Сириной встречаются на ее условиях. Но такая полная бескомпромиссность! Неужели она абсолютно ничего к нему не чувствует? Ничем не собирается пожертвовать ради мужа, ради семьи?
   Ему казалось, после того, что ей пришлось пережить, она будет только рада показать своему ребенку… своим детям, что мир может быть и другим. Прекрасным, полным любви.
   По-видимому, ее семья — это Корал Рэндолф и Салли Паркер. Ничего плохого в этом нет. И потом, есть еще все эти многочисленные фотомодели, ассистенты и прочие. Люди, заполняющие ее жизнь. Многие из них, вероятно, помогали ей в жизни, при неизбежных взлетах и падениях. И многие из них кокаинисты… наркоманы. Плохие матери и отцы. Не его круг.
   И вообще все это не для него. Ему нужны жена и дети. Нужна семья, с которой можно делить жизнь. Внезапно на глаза навернулись слезы. Он совсем потерялся. Что же теперь делать? Куда идти?
   Он медленно побрел вперед не глядя. Шел и шел, без всякой цели. Время словно остановилось. Или это он выпал из времени… Наконец, неизвестно сколько времени спустя, он вскинул глаза, чтобы обойти случайного прохожего. Оказывается, он прошел от самого Сохо до восточных шестидесятых.
   Внезапно Мишу осенило. Словно молния сверкнула во мраке, высветив то, о чем он знал всегда, не сознавая этого. Да, теперь он знает, что ему делать. Весь город как будто прояснился, обрел очертания, которых раньше не было. Миша прибавил шагу. Да, теперь он точно знает, куда идти и что делать. Наконец-то он нашел себя.

Глава 28

   — Миша, я хочу, чтобы ты все обдумал. По крайней мере несколько дней, если не больше. Ты должен быть абсолютно уверен в том, что действительно этого хочешь.
   Он кивнул. Его темные глаза сверкнули.
   — Мне не нужно ничего обдумывать. Я уже все обдумал. И действительно этого хочу.
   Вера еще никогда не видела такой решимости в его глазах. На его лице. Вон как сжаты челюсти. И тем не менее она должна убедиться в том, что это не скоропалительное решение, принятое под влиянием обиды, гнева или отчаяния. Она знала, что такое вполне возможно.
   Она сделала глубокий вдох, набираясь смелости. Заговорила нарочито ровным тоном:
   — Миша… я хочу выяснить одну вещь.
   — Все, что угодно. Спрашивай о чем хочешь.
   — Я… я надеюсь, — она тщательно подбирала слова, — что ты принял это решение не… не в состоянии аффекта.
   — Аффекта?! Что ты имеешь в виду?
   — Сейчас такой момент, когда мы должны быть абсолютно искренни друг с другом.
   Он с готовностью кивнул.
   — И я надеюсь, что ты будешь со мной так же откровенен, как я откровенна с тобой. — Вера перевела дыхание. — Скажи мне правду, Миша, ты это Делаешь не потому… — Она снова помолчала, собираясь с силами. Потом заговорила быстро, словно боясь растерять всю свою храбрость: — Не потому, что рассердился на нее? Ты прибежал ко мне не для того, чтобы поквитаться с ней?
   Кровь бросилась ему в лицо. Он отвел глаза. Долго смотрел куда-то в пространство. Потом тяжело вздохнул. Снова взглянул ей в глаза.